Приют раненых душ (джен)

Кажется, она была пьяна. Да не кажется, а так и было. Элеонор повела плечами, кутаясь в кем-то одолженный плащ. Пленная марикьярка ? это был редкий и нечастый дар, тем более, такая, как она. Сбежала из дома, и её, наверное, даже не ищут. А стали бы? Она теперь вроде как клеймо и позор на всём её роду. Впрочем, не страшно: оба брата продолжат род и всё такое, а о ней, наверное, забудут.

Вот только спустя буквально неделю её схватила какая-то банда, загнала на корабль и вознамерилась продать в Багряные земли. Единственное, что спасло от надругательств, так это то, что "девы стоят дороже". А вот что ожидает Элеонор сейчас она, по правде говоря, не знала. Зачем её напоили? А зачем она пила?

Оправив волосы, девушка огляделась. Один корабль, второй, какая разница? Только тут какие-то северные люди. Они её вернут или что-то сделают? А что, есть куда возвращать?

Элеонор ступила на палубу и чуть качнулась. Тут же вспомнилась трубка, набитая курительной смесью, которую ей дал кто-то из пленителей. Зачем? Очень своевременный вопрос, но от курения она становилась более тихой, почти покорной. Впрочем, если пересмотреть состав смеси и выкинуть оттуда ту дрянь, что усыпляла, то в остальном процесс дымления Элеонор нравился. Она выпрямилась и огляделась. Сейчас бы ей выяснить, что это за место и что её ожидает.

Когда со шлюпки на борт корабля поднялась девушка, командир абордажной команды Людвиг Лунд удивленно присвистнул и обратился к одному из помогавших даме матросов с призового барка:

— Знатную вы жемчужину нашли! Ну-ка пулей на шканцы, попроси лейтенанта Эссера подойти — эта красавица, чего доброго, по-дриксен и не разумеет.

Присмотревшись к пиратской пленнице, Лунд покачал головой, сурово свел брови и сердито вопросил:

— Вы что ее, напоили?

Старший матрос Ханс Ларссон вытянулся во фрунт, испуганно вращая глазами:

— Ну так это, замерзла... да и пережила много, мы ее в трюме пока нашли...

Решив отложить выволочку — не при гостье же разносить непутевых, но заботливых матросов — Лунд с определенной долей неуверенности обратился к девушке:

— Как вы себя чувствуете? Вы меня понимаете?

Элеонор ощутила некое смущение. Вообще-то ей было не положено представать перед мужчинами в таком виде и всё такое. Ну что делать, раз уже. Она сфокусировала взгляд на говорящем и нахмурилась. Надо сказать, она не поняла ни слова. Как-то не думала она, что в жизни пригодится наречье севера, ан нет. Интересно, что хочет этот человек? Что её ждёт? Она постоянно слышала, что женщина на корабле — к беде, и когда тот корабль захватывали, её попытались зарезать, решив, что так они откупятся. Но она успешно вывернулась и огрела нападавшего стулом.

— Простите, я вас не понимаю, — хрипло сказала Элеонор. Навряд ли и он её понял, так что для верности она покачала головой. Да и вообще на реплики от незнакомых мужчин, которые не понимаешь, лучше качать головой, а то мало ли — согласишься ещё на что-нибудь.

Кажется, все-таки не поняла. Людвиг вздохнул и почесал затылок, беспомощно оглядевшись. Рейкерта, который точно нашел бы общий язык с гостьей, видно не было, что и не удивительно — вчерашний день выдался для лекаря, пожалуй, более насыщенным, чем для остальных. Лунд искренне полагал, что убивать людей гораздо проще, чем лечить, поэтому, несмотря на свои успехи в первом, испытывал невольное уважение к молодому кэналлийцу.

Благо, лейтенанта долго ждать не пришлось — тот бесшумно возник за спиной Лунда, заставив того в очередной раз проклясть кошачью походку фок Эссера. Якоб, пристально изучив картину, обернулся к Людвигу:

— Больше на захваченном судне выживших не было? — Дождавшись отрицательного ответа, кивнул. — Можете отпускать матросов и быть свободными. Заботу о нашей гостье я беру на себя.

К гостье Якоб обратился на кэналлийском, чуть искаженном акцентом:

— Приветствую вас на фрегате Северного флота кесарии Дриксен "Надежда Севера". Вам больше ничего не угрожает. Прошу, дорита, скажите, как вас зовут?

Молодой человек знал кэналлийский, что несказанно обрадовало. Вопрос, откуда, она решила опустить. Важно, что знает. Название корабля ничего толком не сказало (да и с какой стати), а вот то, что это корабль варитский... Многолетняя вражда — она не особенно внушала надежду. Хотя эти люди вроде настроены дружелюбно. Интересно, её выменяют подороже или что?

— Моё имя Элеонор, а фамилия уже не имеет значения, — отозвалась она, качнув головой. Хорошо бы найти расчёску, а то колтун на голове немного раздражал. — Мне бы хотелось сказать, что рада, но это отчасти не так. Я рада, что осталась жива, но увы, это единственный повод для радости. Простите мне моё состояние.

Алкоголь порядком развязывал язык, а вбитое воспитание мешало высказываться более грубо. Симбиоз выходил странный, и Элеонор принималась лепить странные конструкции.

Якоб внимательно выслушал девушку, не перебивая, но чуть заметно нахмурился.

— Я лейтенант Якоб фок Эссер, рад знакомству с вами, — строго, официально представился он. Задумчиво осмотрел Элеонору. — Вы не ранены?

Что могла пережить невесть каким ветром занесенная на север южанка, Якоб представлял, и это его не особо радовало. Как цинично заметил Рейк о возможных пленных в самом начале погони за пиратом: "Пусть уж о них позаботится Создатель. Рассвет — это лучший порт, куда они могут прибыть". Капитан, конечно, такой подход не одобрил, а Якоб не смог решить, чье мнение ему ближе. Но если южанка считает, что сохраненная жизнь достаточный повод для радости — значит, так и есть.

Но все ж таки лучше будет, если Рейк ее осмотрит.

— Вас не затруднит последовать за мной? Не требуется помощь?

— По счастью, тот, кто счёл, что я повинна в бедах того корабля, был оглушён стулом раньше, чем добрался до меня. — Элеонор улыбнулась и оправила сползший с плеч плащ. Её платье никуда не годилось, но подобрать что-то из мужской одежды она не смогла. В голове снова возникли душно-липкие споры о том, что и как можно сделать с марикьяркой и будет она стоить дороже непорочной, или уже "опытной". Хотелось бы это забыть и больше никогда, никогда не слышать.

— Это, безусловно, очень удачное стечение обстоятельств, — сказал Якоб.

Еще раз оглядев девушку, он подумал, что рубашку и камзол для нее вполне удастся одолжить у Рейка, а вот штаны, пожалуй, придется просить у более коренастого капитана.

— Не затруднит. Я сама дойду, господа матросы влили в меня не настолько много, — продолжала Элеонор. — А что... меня ожидает?

Этот вопрос заставил Якоба поморщиться, как от зубной боли, и почти сразу успокаивающе улыбнуться.

— Помощь. На этом корабле никто не причинит вам вреда. Идемте.

Путь до лазарета был недолог, но насыщен любопытными взглядами, которыми провожали неожиданную пассажирку члены экипажа, однако под тяжелым взглядом лейтенанта заговорить с ней никто так и не решился.

Рейк обнаружился сидящим на столе с пером и пергаментом в руках. Крайне задумчиво он посмотрел на Якоба:

— Что, кто-то откуда-то опять упал, или вчерашняя царапина загноилась?..

Но, увидев Элеонор, он замолчал, не развив мысль, и, казалось, позабыл о том, что держал в руках.

— Дориту Элеонору проводили с захваченного барка. Не осмотришь? — Якоб с явным беспокойством следил за его реакцией.

Удачное стечение обстоятельств. Более чем удачное. Можно сказать, счастливое. Наиболее из последних двадцати с хвостиком лет жизни. Иногда Элеонор казалось, что она не должна была даже рождаться на свет, но раз так сложилось — значит, сложилось. Лучше бы ей умереть или заниматься чем угодно, чем всю жизнь жить с навязанным постылым мужем. Чтобы тот хвастался, что жены нет верней и послушней, просто потому что она и не думает смотреть на других мужчин. А то, что она и на него не смотрит... ну что ж, кого бы это волновало? В пьяную голову приходит слишком много дурацких мыслей. Помощь. От варитов? Они же ненавидят южан... Впрочем, если она сама сейчас испытывает усталое, почти равнодушное расположение, то, быть может, всё не так-то плохо.

Наличие на корабле кэналлийца порядком Элеонор удивило. Вот, значит, как. Чем же, Леворукий побери, занимаются на этом корабле? Он вроде как и военный, но...

— Приветствую дора, — сказала Элеонор и присела в реверансе. Он получился немного неуклюжим: она на самом деле ужасно устала.

Перо выпало из онемевших пальцев судового лекаря, продолжавшего пораженно и даже несколько испуганно смотреть на землячку. От обращения Элеонор он вздрогнул всем телом, нервно зажмурившись. Тряхнул головой, стряхивая наваждение, и жестом остановил рванувшегося к нему было Якоба. Кашлянул, прочищая пересохшее горло, хрипло по-кэналлийски ответил девушке:

— Не нужно формальностей. Не могу сказать, что рад вас видеть — обстоятельства вашего прибытия на сей гостеприимный корабль нельзя назвать приятными, но, смею заметить, теперь вы в куда лучших условиях.

Рейк потер виски, стараясь не смотреть на Элеонор. В голове судорожно билась мысль, что он должен как-то помочь, в конце концов, хотя бы выполнить свои прямые обязанности, но при одном только взгляде на девушку поднимались из глубин памяти давно похороненные воспоминания и мерещилось лицо, которое Рейк в последний раз видел в кошмаре.

— Раз уж я местный лекарь, мне придется помучить вас банальными вопросами о вашем самочувствии и обхождении прошлых хозяев барка. Надеюсь, вы меня простите.

Якоб не отводил от друга беспокойного, настороженного взгляда. Ему совершенно не нравилось, как все обернулось, но выхода он не видел: Элеонор могла быть необходима помощь, да и фрегат не столь велик, как кажется — Рейк рано или поздно пересекся бы с ней и наверняка отреагировал бы не лучше... Захотелось снова на абордаж, сцепиться с пиратами и хоть как-то выместить внезапно накатившую боль и отчаянье.

Элеонор нахмурилась. Такая реакция ей, если честно, не очень понравилась. Но, быть может, его задело то, что она тоже южанка. Ей самой было странно наблюдать его тут. Она невольно потянулась к небольшой сумке, в которой лежала примитивная трубка. Трубка с дурманом, но, надо признать, она неплохо расслабляла в определённые моменты.

— Гостеприимные матросы выдали мне касеры в изрядном количестве, — заметила Элеонор, поведя плечами. — К сожалению, это единственное за пару дней, что я ела или пила, потому у меня сейчас немного кружится голова.

Тонкие смуглые пальцы нервно теребили плащ. Всё было или будет хорошо. Если она найдёт способ быть полезной им. А чем она может быть полезна? Что они от неё захотят, рано или поздно? Невольно думалось над этим, после того, как взгляды того отребья становились всё более голодными, жадными. Элеонор зажмурилась и тряхнула головой. Если бы она осталась дома, её бы ожидало всё то же самое, только с одним навязанным отцом человеком, так что какая разница, где, с кем, и прочее?

— Они меня не били, в основном не трогали, но руки предпочитали держать связанными, — продолжила Элеонор будничным тоном.

Рейк вымучено улыбнулся, неодобрительно покачав головой:

— Они так щедры и заботливы... Лейтенант, могу я попросить вас позаботится о том, чтобы нашей гостье подали завтрак?

Тут он поймал обеспокоенный и сочувствующий взгляд Якоба и не сдержал гримасу раздражения: Рейк терпеть не мог выглядеть слабым и с трудом терпел чужое сочувствие — даже от друга. Он хотел было как-то загладить прорвавшиеся эмоции, но Якоб с резко изменившимся, отстраненным лицом сухо проронил: "Конечно, прикажу подать сюда", — и, коротко поклонившись Элеонор, покинул их.

Рейк закрыл глаза, с сожалением вздохнув. Все шло из рук вон плохо и неправильно, и как возвращать все на круги своя, Рейк просто не знал. Поднявшись, он все-таки посмотрел в лицо девушки, старательно запихивая проснувшиеся воспоминания туда, где они спали все эти годы. Сходства на деле и не было, не считая южного происхождения — Элеонор была гораздо моложе, может, даже младше самого Рейка.

— Присядьте, пожалуйста. — Он указал на свой свободный стул. Не гнать же девушку в лазарет: тот хоть за одной переборкой от каюты, но битком набит после вчерашнего боя. Слова Элеонор немного успокоили Рейка, однако беспокойства полностью не развеяли. Он на своей шкуре знал, что есть вещи, о которых просто так не расскажешь, но и давить не хотел.

— Прошу, покажите руки.

Что-то происходило. Впрочем, возможно это было любопытство для того, чтобы отвлечься и немного успокоиться. Всё внутри как будто оттаяло, то ли от присутствия соплеменника, то ли от касеры, то ли от усталости. Она медленно осела на стул, всё ещё не решаясь скинуть плащ (платье было порядком изорвано, пленители не потрудились выдать ей одежду взамен испорченной). Мысль о еде отозвалась болезненным посасыванием в желудке и новым приступом головокружения. Элеонор прикрыла глаза и выдохнула. Вот только стоило проявить немного любезности, и она расслабилась, так нельзя. Как можно, она не знала, но точно не так.

— Понадеюсь на вашу деликатность, дор, и не буду ничего скрывать, — сказала Элеонор, прямо глядя на лекаря. — Изначально я привлекла тех, кто вёз меня, исключительно как средство для удовлетворения похоти. Но поняв, что до них у меня никого не было, они решили, что куда выгодней будет продать меня в Багряные земли.

Она протянула руки. Сколько она так плыла, связанной? Да и развязалась чудом, чего скрывать.

— Сколько мы плыли, я уже не припомню толком. Кормили скудно. Так, чтобы не умерла с голоду, полагали, этого достаточно, — продолжила Элеонор. — Отделалась парой пощёчин в самом начале, чтобы не сильно сопротивлялась. В остальном... ничего. Не трогали.

Рейк внимательно смотрел на девушку, слушая ее речь, пока руки привычно доставали корпию и склянки с настойками, но не видел ее. Каждое слово словно резало по живому, как ни пытайся отстранится. Фраза "продать в Багряные земли" ввинчивалась в уши, раскаленным прутом пронзая голову. Пара склянок с веселом звоном сорвалась на пол, когда Рейк вцепился в столешницу, словно покачнувшись от внезапно потемневшего перед глазами мира. В голове упрямо стучала мысль, что вспоминать нельзя, не сейчас, не перед девушкой, которой отчаянье беспомощности и уязвимости знакомо не хуже него, недопустимо, нельзя-нельзя-нельзя, но тело подводит. Рейк зашипел через стиснутые зубы, потёр одной рукой лоб, второй все еще вцепившись в стол, и помотал головой, как оглушенный упавшей мачтой матрос, пытающийся сориентироваться в пространстве.

Переведя сбившееся дыхание, Рейк сгреб приготовленные инструменты со стола и, не особо задумываясь, как это выглядит, уселся на пол возле занятого Элеонор стула. Бросив короткий взгляд на следы веревки, раскупорил одну из склянок и принялся промывать рану. Травяной отвар плохо вымывал заразу, но не жег и снимал отек.

— Я был почти на вашем месте, — сказал Рейк тихо, не отрываясь от своего занятия и не поднимая глаз на девушку. — И обрел свободу так же, как вы. Но моим родителям повезло меньше.

Он не знал, достаточно ли этого будет, чтобы пояснить случившийся и, наверное, поразивший дориту припадок, и на самом деле не слишком был уверен, стоит ли это говорить.

Элеонор вздрогнула. Такая реакция была очень неожиданной и даже немного пугающей. Она даже приподнялась с места. Так остро и болезненно, Создатель, да каким же образом этот человек попал сюда, неужели...

— Дор... — пробормотала она, но тут же осела обратно. Голова кружилась, а ноги вдруг ослабли.

Почему её вдруг так волнует судьба этого мужчины? Почему он так отреагировал, будто его ударило по самому больному, что было на свете? Наверное... наверное, это просто что-то своё, родное, за что так цепляются изо всех сил.

Слова его подтвердили его мысли. Наверное, это было страшно. Нет, не наверное, это однозначно было очень страшно и больно. Элеонор, не выдержав, осторожно провела рукой по чёрным волосам лекаря. Как будто это могло снять боль. Да что она может снять, когда сама-то только-только с пиратского корабля, когда у самой-то жизнь упорно летела в кошкину пасть, и навряд ли оттуда выдерется?

— Я понимаю, — тихо сказала она. — Простите.

От прикосновения к волосам Рейк вздрогнул и отшатнулся, испуганно вскинув глаза. Он явно смотрел не столько и не только на Элеонору. "Прости... и постарайся выжить. Ты должен жить, мой мальчик..." Он судорожно зажмурился, пытаясь вернуться к реальности.

Резко распахнулась дверь. Капитан Бюнц окинул взглядом каюту, чуть поклонился сидящей девушке и коротко бросил на дриксен застывшим за его спиной матросам:

— Завтрак на стол, одежду давайте мне и выметайтесь.

Рейк вскинул голову, виновато и растеряно глядя на Пауля.

— Капитан...

— Заканчивай и немедленно иди к Якобу, пока он не начал срываться на экипаже, — мрачно буркнул Бюнц. — Не знаю, что тут случилось, но, судя по его настроению и твоему лицу, поговорить вам не помешает.

Он забрал у матроса сверток, перевел недовольный взгляд с лекаря на гостью и обратился к ней уже на талиг:

— Прошу прощения, я не знаю кэналлийского, а у господина Бельца появились важные дела... Не возражай! — Обращенная к подобравшемуся Рейку снова была на дриксен.

Кажется, она опять что-то сделала не так. Напугала ещё больше, ну что ты будешь делать. Элеонор нахмурилась. Она редко что-то испытывала к мужчинам, но тут... единственный родич, к тому же, со схожей судьбой и такой напуганный. Очень хотелось успокоить, но им, наверное, лучше пересекаться поменьше, иначе она только будет задевать его самые больные шрамы.

Было странно, что от его прикосновений не хотелось вырваться и скрыться в другом конце комнаты. То ли усталость, то ли она вдруг решилась на малейшее к кому-то доверие. А может, и обречённость — как будто у неё был выбор, ну в самом деле.

— Дор... — начала она, но тут же их прервали. Элеонор вскинула голову, внимательно и настороженно изучая вошедшего мужчину. Не хотелось, чтобы лекарь уходил, но... но наверняка тут есть дела поважнее блудной марикьярки. Они наверняка с радостью избавятся от женщины, ведь женщина на корабле — к беде, такова примета.

— Ничего страшного, дор, я говорю на талиг.

Взгляд было истолковать сложно. Мужчина был чем-то недоволен, но чем?

— Как скажете, капитан, — виновато отозвался Рейк на дриксен. Поднялся с пола, поклонился девушке, улыбнулся натянуто, но доброжелательно, добавил на кэналлийском: — Если что-то понадобится, я всегда к вашим услугам. Прошу прощения, но мне действительно нужно вас покинуть.

Капитан терпеливо дождался окончания его фразы и кивнул на дверь. Если присмотреться, можно было заметить, что беспокойства в его взгляде больше, чем недовольства. Когда лекарь вышел, Пауль вздохнул и с раздражением стянул сбившийся шейный платок. Засунул его за пояс и уже гораздо приветливее улыбнулся девушке.

— Эрэа Элеонор, я прав? — уточнил он на талиг. — Прошу прощения за эту сцену... Позвольте представится: Пауль Бюнц, капитан этого корабля. Вы, должно быть, голодны? Прошу, ешьте, все остальные разговоры могут подождать... — Капитан сделал паузу и опустил взгляд на сверток в своих руках. Нахмурился. — Если не пожелаете сменить платье. К сожалению, женского костюма на корабле не найти, но хоть что-то...

— Я понимаю. Благодарю вас. — Элеонор улыбнулась в ответ и кивнула. Проводя взглядом вышедшего кэнналийца — кажется, он так и не представился? — Элеонор снова перевела взгляд на вошедшего. Можно даже сказать, то ли ворвавшегося, то ли ввалившегося.

Девушка откинулась на стуле и, прикрыв глаза, сглотнула. В горле порядком пересохло от волнения. Медленно качнув головой своим мыслям, Элеонор снова открыла глаза, внимательно изучая северянина. Всё-таки они совершенно иные, не такие. Не к таким людям привыкла девушка, а сейчас она бы с большим любопытством изучала бы, если бы не обстоятельства. Кажется, всё-таки этот человек был настроен дружелюбней, чем она опасалась поначалу. Улыбнувшись в ответ, Элеонор склонила голову.

— Да, эр. Приятно познакомиться. — И Элеонор несмело потянулась к куску хлеба. Когда она видела в последний раз хлеб? Да что там хлеб, такую изумительную кашу? — Поверьте, мне пойдёт любой костюм, потому что это платье уже совершенно неприлично носить в мужском обществе.

Пытаясь сохранить остатки приличия, Элеонор принялась за еду. Дрожь в руках унять не удалось, но хотя бы видимость более-менее цивилизованного приёма пищи была сохранена, что уже было неплохо.

Покачнувшись с пятки на носок, Пауль еще раз окинул взглядом каюту — скорее, просто чтобы не смущать гостью своим вниманием. Она казалась весьма юной, и, догадываясь, что пережитое не могло оставить своего следа на ней, он старался быть как можно более деликатным. Развернул сверток и развесил одежду на ширме, отгораживающей койку от рабочей части кабинета. Обернулся на Элеонор, коротко, оценивающе, с легким беспокойством на сердце — так всегда, когда берешь на борт пассажира с таких кораблей, как тот барк. У кого-то просто не хватало сил жить, несмотря на все усилия Рейка, а иногда были и те, кто сам жаждал смерти. Женщины, в основном, и это было страшнее всего, что доводилось видеть капитану за службу. Ни один мертвый корабль, ни одна встреча с ихргег или немертвым и сравнится не могла.

Но девушка жива не только телом, но и душой, и камень на сердце стал чуть легче.

Некоторое время было тихо. Поев и от души напившись обычной, нормальной воды, Элеонор выдохнула. Она вспомнила про трубку, но решила, что пока не время. Сейчас можно было успокоиться, судя по всему, самое страшное позади.

— Обычно мы помогаем попавшим в вашу ситуацию вернуться к родным, но мой лейтенант сказал, что вы не назвали свою фамилию. Я правильно понимаю, эрэа, что вам некуда возвращаться, или вы того не желаете? — в это время спросил её Пауль.

Если так, нужно будет придумать, как устроить ее на берегу. Нужно будет отправить Якоба к Май — вдова лучше присмотрит за молодой особой, чем компания моряков.

Элеонор оглянулась, бросила быстрый взгляд на капитана, думая над тем, как ответить. И что? Обычно, да вот всё с ней как-то не обычно, не так, как правильно. Не так, как положено. Что её будет ждать дома? Рабство, не лучше, чем ожидало при продаже. А то и хуже. Элеонор кисло поджала губы.

— Возвращение принесёт мне то же самое, что принес бы купивший меня шад, — мягко сказала девушка, поднимаясь и направляясь к ширме. — Я не думаю, что мои родные захотят иметь со мной дело после того, как я сбежала буквально из-под венца. Так что...

Она зашла за ширму, и, скинув плащ и платье, принялась переодеваться. Одежда была не просто целой и приличной, но ещё и намного более свежей, что несказанно радовало.

— Так что возвращаться мне и правда некуда, — закончила она

— Значит, я просто не имею морального права отпускать вас домой. — Пауль невесело усмехнулся. — Когда некуда возвращаться, это печально. Но у вас впереди целая жизнь, и я уверен, что она будет счастливой.

Это были бы пустые, формальные слова — в устах другого человека. Но в исполнении капитана Бюнца они звучали твердо, как очевидный факт.

— Это более чем печально, — подтвердила Элеонор, застёгивая пояс. Удивительно, что штаны пришлись по фигуре, а с рубашкой особых бед не возникло: нельзя было сказать, что у девушки и у обычного матроса в районе груди имелась существенная разница. — Хотелось бы мне быть в половину уверенной в этом, как вы, капитан.

В этой одежде было свободно и легко, до того неприлично легко, что первое время надо было избавляться от ощущения наготы. Но нет, она одета, и даже нет глубокого выреза, она одета даже в большей степени, чем раньше. И от этого стало намного комфортней. Девушка быстро залезла в сумку и извлекла трубку с небольшим мешочком. Жаль только, что запас невелик, а определить, что там, она пока не могла. Но заняться этим вопросом стоит. Неожиданно в комнате раздались голоса. Пожалуй, второе чувство, способное сгубить Элеонор — любопытство. Она толком не успела оправиться, но уже ей интересно. Ничего, время, чтобы оправиться, ещё есть...

В каюту жалобно поскреблись. Пауль, покосившись на ширму, за которой скрылась дама, прошел к двери, приоткрыл. Матрос Хелльстрём вытянулся по стойке смирно.

— Прошу прощения, капитан. Приказано доложить: на борт прибыл капитан "Весенней птицы" с офицерами.

— Ступай, я сейчас поднимусь. — Пауль потер лоб, про себя моля богов, чтобы до его появления никто не передрался, и обернулся к ширме.

— Прошу прощения, эрэа, мне придется вас покинуть... Если вы не изъявите желания подняться на верхнюю палубу.

Тащить девушку с собой — достаточно опрометчивое решение, но оставлять ее одну Паулю тоже не хотелось: мало ли, какие мысли придут в голову.

— Я бы с удовольствием поднялась наверх в вашем приятном обществе, эр. — Элеонор выглянула из-за ширмы, закусывая так и не раскуренную трубку. Раскуривать нечем было. — Если вы не возражаете, конечно.

— Не бойтесь будущего. Не в наших традициях бросать человека в воду без помощи, — Пауль пожал плечами, усмехнулся. — Я обещаю вам всяческое содействие в дальнейшем.

На какое-то мгновение он задумался, насколько приемлемо выглядят такие заявления даме, на которой он не собирается женится, и тихо рассмеялся. Как бы ни звучало, а против правды не пойдешь. Оставлять молодую девушку на произвол судьбы в совершенно чужой стране — это не по его.

— Я совершенно не возражаю, однако допускаю, что там будет шумно... — Пауль обернулся к Элеонор и удивленно замер — секунд на десять. Морисские курительные смеси он сам не жаловал, но за своими матросами временами замечал, однако увидеть с трубкой девушку совершенно не ожидал. Впрочем, быстро вспомнив, что она южанка, капитан предпочел списать все на разницу обычаев.

Он открыл дверь каюты, пропуская даму вперед:

— Я буду рад вашему обществу.

— Это очень благородно с вашей стороны, — улыбнулась Элеонор. — Я благодарна вам, дор, за то, что вы для меня сделали... Если бы я могла как-то отплатить за это…

Тут же девушка прикусила язык, понимая, что эту фразу могут истолковать сотней разных способов, и большая часть из них не самая приятная. Оставалось лишь надеяться на деликатность и воспитание капитана, впрочем, в этом ключе он пока что вызывал доверие. А возможно, Элеонор была слишком наивна. Но что сказано — то сказано, да и выбор судьбы у неё пока что не богат. Ну куда она с корабля посреди моря денется?

— Прошу прощения за трубку. Пираты решили, что это лучший способ меня успокоить, а теперь пристрастие уже не искоренить, наверное, — пояснила девушка. — А если будет шумно, то она мне пригодится точно.

Элеонор прикурила от свечи. По каюте расползся терпкий, чуть сладковатый аромат, который приятно щипал в носу. Вот бы выяснить, что там. Но мята однозначно есть. Она учтиво поклонилась капитану и вышла из каюты.