Темные времена (джен)

Все было спокойно.

Слишком спокойно. Будто Восстание исчезло, будто они сдались и снова забились в ту вонючую дыру, из которой вылезли. Они бездействовали, когда перед Империей пал Райллис Прайм, который после этого ожидало лишение всех ресурсов и ценностей. Они промолчали, когда штурмовики устроили кровавую бойню, расстреляв протестующих на Фирро, и продолжили свое шествие по улицам капитолия, убивая кого придется и в итоге вырезав треть населения города. Они промолчали, когда Император объявил о новом повышении налогов и лишил пользователей голонета всех прав на конфиденциальность, получив доступ ко всем данным, которые хранил штат, владеющий медиа-ресурсом, и к информации обо всех, кто его использовал.

Не осталось права на частную жизнь — все жизни в Империи принадлежали Императору.

Рован вздохнул и отложил датапад, текст на котором пытался читать. Он помассировал виски, ослабил воротник, зевнул и, откинувшись на спинку стула, положил ноги на стол.

В личной тюрьме Императора тоже было тихо и спокойно. Все заключенные теперь томились за закрытыми дверьми без всякого контакта с охранниками. Уже неделями никого, даже Риекана, схваченного на Хоте, не допрашивали. Не было смысла. После событий на Касреане и Хораарне Восстание лишилось народной поддержки, а неустанная охота Вейдера значительно проредила число повстанцев и вынудила их и тех, кто их поддерживал, попрятаться по норам. Любая информация, которую мог раскрыть Риекан, уже несколько месяцев как устарела и была бесполезна.

Все здесь, включая охранников и офицеров, казались позабытыми и брошенными. В обязанности Рована теперь входило только: составление графика дежурств и кормежки заключенных, поддержание работоспособности систем защиты и периодическая проверка с помощью программ наблюдения, живы ли еще оставшиеся пленники — ведь никто не мог умереть без дозволения Императора.

А Палпатин после переноса своей резиденции и переезда в Центр хирургической реконструкции несколько месяцев назад будто испарился. Во дворце, сердце Империи, продолжали вестись дела, как и обычно, но Рован знал, что людей встревожило затянувшееся отсутствие Императора и что в разговорах между собой они гадали, что случилось, и беспокоились о здоровье властителя. Рован чувствовал страх, но также он чувствовал и надежду, поселившуюся среди тех, кто жил и работал в огромной имперской цитадели. Надежду, что после двух десятилетий правления Палпатин, несмотря на эпизодические выступления по голонету, находится при смерти.

Немногие знали истинную причину, по которой Император отстранился от всего. Немногие подозревали, что на самом деле увлекло Палпатина из дворца и от внимания общественности и заставило уединиться в имперском медицинском центре.

Рован подозревал, что Палпатин здоров как никогда. Подозревал, что соблазн Императора отойти от рутинного управления Империей вызвал один человек.

Рован подозревал, что это был Люк Скайуокер.

Нет, не так. Рован знал, что это Люк Скайуокер.

Он потер лицо ладонями, наткнулся на щетину на подбородке и мимолетно задумался, а когда же в последний раз оказывался в своих апартаментах, где мылся, брился и менял одежду. Часы в этом месте, казалось, сливались воедино и тянулись невыносимо медленно, однообразно тикали минуты, пока не оставалось ничего, что отличило бы один час от другого. Все и всегда было одинаково.

Люк Скайуокер.

Рован был уверен: только четверо знали о его выживании. Первым был, конечно же, Император, затем лорд Вейдер, женщина-агент Императора и он сам.

«Пациент приходит в сознание, — сказал Вейдер ему и той женщине. — Император считает, что восстановление пойдет быстрее, если после пробуждения он увидит знакомое лицо».

Рован снова прокручивал в голове слова Темного Лорда, которые услышал несколько недель ранее.

— Приходит в сознание… увидит знакомое лицо.

Люка подстрелили за много недель до того, как Темный Лорд нанес визит в центр содержания под стражей и забрал ту женщину, Теклу, и еще больше недель прошло с момента той встречи. Месяцы, тянущиеся без новостей.

«Приходит в сознание…»

Не в первый раз его мысли вернулись к Скайуокеру, сыну Вейдера. Не в первый раз он обдумывал слова Темного Лорда и все время приходил к одному и тому же выводу. Выстрел попал Люку в грудь, уж это он знал, видел на кадрах той трансляции по голонету. Такой выстрел наверняка задел сердце, или повредил легкие, или все вместе. В таком случае Люк должен был ощутить нехватку кислорода. И наверняка пострадать от аноксии или тяжелой гипоксии. Последующее повреждение мозга могло нанести — нет, определенно нанесло бы — свой урон, и это приводило к вопросу: к чему все эти усилия и время, которые тратились на Скайуокера? Почему просто не позволить ему умереть? Какую пользу мог принести Империи мальчишка с серьезным повреждением мозга?

Джедай.

Парень был джедаем, но…

«Люк не джедай…»

Слова Элен Андерс, произнесенные после разбора полетов со Скайуокером в свете катастрофы на Касреане, эхом отдавались в его голове.

«…Он даже не падаван. Просто юноша с огромной сырой мощью и громким именем. И не осталось никого, кто обучил бы его всему необходимому».

Он пытался предупредить Андерс и Риекана об опасности, которую представлял для Альянса Люк. Здоровый физически, Скайуокер был силен, но необучен, и Альянс едва его сдерживал, однако же если он был ранен и травмирован ментально…

Рован считал, что причина поступков Вейдера понятна и довольно проста: Люк был его сыном. Однако мотивы Палпатина оставались загадкой. Зачем Императору мог понадобиться раненный мальчишка, искалеченный враг?

Джедай.

Наверняка дело было в способностях Люка, его талантах и связи с джедаями, но знал ли Палпатин, что Люк был сыном Вейдера? Или повелитель ситхов скрыл эту правду от Императора?

Одни вопросы, так много вопросов без ответа.

Рован снова зевнул; не вставая из-за стола, потянулся, высоко подняв руки над головой, от приложенных усилий суставы челюсти тихо хрустнули, в глазах почувствовалось напряжение, и как раз в этот момент дверь его кабинета распахнулась, являя стоящих на пороге императорских гвардейцев в алых плащах.

Рован, которого застали в неудобный момент, замер, выдержал паузу, наблюдая, как солдаты проходят в его кабинет. Медленно, намеренно растягивая время, он опустил руки и убрал ноги со стола. Подошвы сапог коснулись пола, и он выпрямился на стуле, не заботясь о том, как выглядит его расстегнутый и кое-где помятый китель.

— Чем могу помочь, джентльмены? — вежливо спросил он, гадая, о какой же несчасной душе, томящейся здесь, вспомнил Палпатин и что он для нее заготовил.

Не о Риекане ли?

В груди что-то сжалось от волнения за генерала, за старого друга.

Правда, после того, что он сделал, друзьями они уже не были…

Вся озабоченность, вся тревога за Риекана тут же была забыта, когда солдат сказал ему с долей юмора:

— Тем, что пройдете с нами, майор. Его превосходительству требуется ваше присутствие в тронной зале.

Рован похолодел. Все тело вдруг будто застыло, в голове возникла лишь одна незамысловатая мысль.

Блядь!

Палпатин вернулся, а он пропустил это! Месяцы, проведенные в этой дыре, притупили его инстинкты, его остроту суждений, его навыки! Он оказался дураком, убрав руку с пульса дворцовой жизни, и теперь Палпатин сделал свой ход, заставил Рована оступиться и собирался воспользоваться преимуществом от этой невольной ошибки.

Рован ощущал себя фигурой для дежарика, худжиксом, простоявшим на краю поля вне игры, заскучавшим и потому с легкостью захваченным умелым игроком.

Был ли Палпатин настолько манипулятивен? Был ли Император всей известной галактики настолько озабочен одним индивидом, одним-единственным человеком, что решил потратить время, постепенно зажимая его в угол, пока тот не оказался в желаемом положении: скучающий, не подозревающий ни о чем и подготовленный к жатве?

Рован думал, что да.

Майор заставил себя встать со стула, застегнул китель и резко одернул его вниз, пытаясь как-то распрямить складки. Пригладил ладонью волосы и надел фуражку, размышляя, заметит ли Палпатин, что он не брился, а потом сказал себе: не так уж важно, как будет выглядеть его труп, когда его бесцеремонно вытащат вон.

— Я — верный слуга Императора, — ответил он солдатам, коротко наклонив голову.

Они окружили его, двое встали спереди, двое сзади, сопровождая к посадочной платформе несколькими этажами выше; на пару минут, которые занял полет на шаттле до дворцовых ангаров, они сели рядом. Затем его повели по огромному дворцу. Рован высоко держал голову и четко шагал вперед, точно так, как его учили в Академии, будто он был на параде, на марше или учениях, а не на пути к смерти. Он игнорировал любопытные взгляды, которые бросали на их маленькую процессию, пока они быстро проходили по обычным нижним этажам и поднимались выше, в более нарядные коридоры и залы основной части дворца.

Рован ни разу еще не бывал тут, в зоне, более наводненной людьми, в политическом центре Империи Палпатина, но он не смотрел по сторонам, давя свое любопытство и желание изучить обстановку, в конце концов, он не был туристом и оказался тут не для того, чтобы любоваться красотами или эффективностью деятельности дворца. Он появился здесь, чтобы ответить за свои действия в последние несколько лет, чтобы как-то объяснить свое предательство Императору.

Окружающие его Алые Стражи резко свернули к двойной двери, уводя Рована из грандиозного облицованного мрамором холла с колоннами в самый обычный коридор, который можно было бы найти в любом уголке Империи: в академиях по всей галактике, на звездных разрушителях, на базах и гарнизонах Ядра или самых дальних форпостах Внешнего Кольца.

Стены из серой дюрастали, полированный пол — сильный контраст по сравнению с роскошью интерьеров, которую они только что миновали; Рован чувствовал себя так, будто ступает еще в одну тюрьму, еще одну камеру пыток…

Возможно, так и есть…

…Ведь всех достигали слухи и истории о том, что Палпатин с удовольствием пытает и убивает тех, кто подвел его, на глазах придворных. Впервые за долгое время, которое они шли по коридорам, Рован сглотнул, наконец позволяя себе такую роскошь: отреагировать на острое чувство тревоги и скручивающееся внизу живота ощущение тошноты.

Дверные створки разделились, секции разъехались по диагонали к углам проема, и, перешагнув через порог, они ступили еще в один коридор. В этот выходила череда одностворчатых дверей, и он очень походил на коридоры его тюремного блока. Этот холл отличала лишь большая ширина, изогнутые резные фигуры и статуи, стоящие вдоль стен, словно часовые, словно безмолвные стражи внутренних покоев их Императора.

Здравый смысл говорил Ровану, что за этими дверьми находятся рабочие кабинеты, но из-за приглушенного освещения, странных искривленных скульптур и чучел, давящей тишины и пустоты коридора, который должны были оживлять шум и деловая суета, инстинкты кричали, что нужно бежать.

От страха пересохло во рту, по телу пробежал озноб.

Двери в конце коридора отворились, словно пасть странного чудища. Приближаясь к беззвучно расширяющемуся проему, майор увидел, что комнаты внутри огромны и пусты. Стражи в алом остановились, и Рован тоже застыл на месте.

Лидер солдат повернул к нему голову в красном шлеме с визором, не позволяющим разглядеть глаз, и снова в его голосе послышалась нотка юмора:

— Его превосходительство желает переговорить с вами наедине, майор, — и он приглашающе указал рукой на раскрытый в ожидании дверной проем.

— Благодарю… — Рован с облегчением отметил, что голос не подвел, когда пришло время заговорить, однако нигде на красной мантии он не смог обнаружить знаков различия: — …солдат, — закончил он.

И на секунду задумался, не этот ли человек будет убирать его еще теплое мертвое тело из тронной залы.

Глубоко вдохнув и высоко держа голову, Эрвин Рован переступил порог, чтобы встретиться с Императором, и начал свое одиночное путешествие по длинной тронной зале, каблуки сапог стучали по гладкому полированному полу, постепенно он приближался к возвышению, на котором находилось место средоточения власти Императора.

Трон пустовал.

Шагав, Рован смотрел прямо перед собой, но даже так его удивили мрачность и уныние залы. Высокий потолок, гладкие стены из черной дюрастали, подсвеченные тонкими светильниками, которые украшали стены всех зданий имперского дизайна, будь то тюрьмы или дворцы. Стандартизированные и холодные, точно служившие своему назначению, как и сама Империя.

Он остановился у первой ступеньки возвышения и поднял взгляд на трон, отчасти ожидая, что увидит уже сидящего на нем Палпатина, однако массивное кресло оставалось пустым. Его взгляд скользнул к пространству под троном и за платформой, но свет туда едва проникал, и эти места окутывали тяжелые непроглядные тени. Рован сглотнул в ожидании, гадая, что происходит; ему не нравилось незнание, не нравилось это чувство бессилия, чувство, что за ним наблюдают и все оценивают.

Медленно утекали минуты…

— Вас сложно читать, майор Рован, — раздался из-за спины сухой шепот, так близко, что по шее побежали мурашки. Он развернулся и припал на колено, ему не нужно было видеть того, кто с ним заговорил, он и так это знал.

— Но, полагаю, именно поэтому вы и были выбраны для участия в программе, — закончил Император.

Сердце Рована стучало в ушах, но он выдавил:

— Ваше превосходительство, я польщен, что…

— Оставьте эти банальности, майор, — выплюнул Палпатин. — Мы оба знаем, что вы тут не для светской беседы.

Рован замер, мороз пробрал его до костей. Он не отрывал глаз от пола и в таком положении периферийным зрением видел лишь подол мантии Императора и окончание его трости.

— Вы сговорились с нашими врагами. Вы применяли против нас оружие. Вы направляли и организовывали сопротивление. Ваши действия на Хастаале, Касреане и Эскаале мне известны, как и число патриотов, убитых из-за вас, из-за информации, которую вы сообщали повстанческому Альянсу, — голос Палпатина был низок, он шипел, словно змея, собирающаяся напасть.

Рован ничего не сказал в свою защиту. Он просто ждал; ждал, когда окончится перечисление его преступлений против Империи и его судьба будет решена.

— Мы потеряли оружие, грузы; наземный транспорт и корабли или уничтожены, или нацелены на нас. Мы утратили данные разведки и гиперпространственные алгоритмы, и все это из-за вас, майор.

Император кружил вокруг него, раздавались приглушенные шаги, постукивание трости, шелест мантии.

— Вы, майор, заслуживаете смерти за выступление против моей власти и разжигание мятежа!

Палпатин завершил свой обход и теперь стоял прямо напротив него. Рован ждал, когда тот заговорит, ждал, когда Император убьет его.

— Аурек-аурек-3-3-4-0-дорн, — продекларировал Палпатин.

Рован чуть вздрогнул, с удивлением и облегчением слыша свой идентификационный код. Он постарался не питать особых надежд, продолжая смотреть в пол и сдерживая легкую улыбку, которая готова была появиться на губах.

— Я думал, что программа заброшена, оперативники устранены, и все же вы здесь, прямо передо мной, и владеете кодом миссии, который привлек даже мое внимание…

Император умолк, отвернулся от него, взошел вверх по ступеням и уселся на трон, преклонивший колено Рован не двигался. Пауза все длилась, но наконец деспот устроился поудобнее и внимательно посмотрел на него.

— На всех занимаемых должностях вы оставались верным офицером Империи, разыскивая и поддерживая несогласных, дважды вас с распростертыми руками принимали в Восстании и, учитывая ваш ранг и положение в самом сердце их Альянса…

Рован не поднимал глаз, как будто стыдился поднятого им бунта, и он все еще не понимал намерений Императора.

— …Вы, майор, в точности исполнили полученные приказы и более, чем за десять дет, ни разу не обратились с просьбой освободить вас от задания. Вы принялись за свою миссию с воодушевлением и амбициозностью, пробираясь вверх по иерархии, отслеживая недовольства и подпитывая их, разжигая… пока в конце полностью их не уничтожили.

Рован закрыл глаза; в голове пронеслись видения и сцены прошлого. Организованные им студенческие демонстрации на Касреане и то, как он подтолкнул их к конфликту с имперскими штурмовиками, который привел к резне, убийству тысяч живых существ и аннексированию планеты Империей по «запросу» касреанского правительства из-за развернувшихся впоследствии беспорядков. Создание и осторожное расширение повстанческой сети на Хастаале, внезапный налет и арест сотен оперативников; среди тех, кого подставили и арестовали при передаче отслеживаемого втайне оружия, был его собственный брат, и это привело Империю прямо к убежищу повстанцев.

— Сэм… Ты не обязан идти на это! — Рован постарался, чтобы в его интонации не прорвалось отчаяние.

Младший брат покачал головой.

— Нет, обязан! Я знаю маршруты полетов, знаю слепые зоны сканеров. Я знаю расписание перевозок. Я единственный, кто может это сделать!

— Нет! — вскричал Рован, теряя самообладание. Он грохнул стаканом, и янтарная жидкость выплеснулась за край, оставила лужицы на столе. Он взмахнул рукой, указывая на своего заместителя. — Это работа Дихинда, и она всегда была его призванием, его миссией.

— Он гражданский! И работает с гражданским трафиком. Там другие пути движения транспорта, другие приоритеты, — Сэм вздохнул, устало осев на стуле, и тоже потянулся за стаканом. — Ты пытаешься защитить меня, Эрвин. Я знаю, что делаю, знаю, что случится, если меня поймают. И где я окажусь… ты, в конце концов, мой брат.

Рован промолчал, с печалью наблюдая, как брат, еще подросток, делает глоток горькой янтарной жидкости, и замечая, что у него чуть дрожит рука. Сэм был жутко, страшно напуган, но все равно не собирался отказываться от дела.

А Рован не мог сказать ему, что происходит на самом деле.

Это привело к аресту брата. Привело Сэма в центр содержания под стражей и в камеры. Это привело Рована к убийству брата — ради его защиты, ради спасения от худшей участи.

Это не должен был оказаться Сэм.

— …Ваша идея дискредитировать Восстание была вдохновляющей, майор, — Палпатин все говорил, и Рован заставил себя сосредоточиться на настоящем. Отвлекаться на аудиенции с Императором было очень опрометчиво. Он задвинул Сэма на задворки сознания, задвинул подальше свою скорбь и сожаления и сконцентрировался на словах Палпатина: — Как и ваше предложение подстроить события на Касреане и использовать покинутую космическую станцию.

На какую-то долю секунды Рован ощутил удивление из-за ноток одобрения, которые слышались в голосе Императора.

— Я сожалею лишь о том, что не смог своими глазами увидеть ярость повстанцев, когда они узнали о Фелусианском некрозе. Вы, майор, отлично справились с их провокацией и организацией атаки на станцию.

— Благодарю, ваше превосходительство, — выдавил Рован, его сердце еще колотилось, по рукам и ногам пробежали мурашки от того, что он все не мог до конца поверить в такой поворот событий. Возможно, он переживет эту встречу.

— А участие Скайуокера в атаке? Тоже ваших рук дело?

Рован сглотнул перед тем, как ответить:

— Нет, сир. Это было предложение Леи Органы.

— Вот как? — изо рта Императора вылетел позабавленный смешок, а затем… — Можете встать, майор.

Рован спокойно встал, ожидая, пока Палпатин закончит осматривать его из-под края своего капюшона. Император подался вперед, положив руки на подлокотники.

— Да, вы хорошо послужили мне, майор. Если не считать действия на Эскаале.

Рован похолодел, замерев на месте. Его обыграли, похвалили и позволили расслабиться, а теперь Палпатин собрался нанести решающий удар.

— Объяснитесь, — потребовал повелитель ситхов.

Слова не шли. Разум опустел, время тянулось. Рован сглотнул и сделал вдох, осознавая вдруг: от этого ответа зависит его жизнь.

— Мои извинения, ваше превосходительство, — он кратко склонил голову, подыскивая нужные слова. — Я встал во главе сопротивления, но мне нужно было сплотить его. Ради этого я предложил командирам ячеек Сети связаться с Альянсом и организовать объединенную атаку на оружейный завод. Я полагал, наши потери будут минимальны и послужат необходимой жертвой в моей миссии. Альянс поддержал наш план, но потребовал помощи в том случае, если кого-то из их пилотов собьют. Я согласился. Затем Скайуокер был сбит, мы приняли его к себе и…

— Хаос, майор, — оборвал его Палпатин. — Сотни людей мертвы, и в том числе генеральский сын.

— Да, ваше превосходительство, — признал Рован, сопротивляясь желанию нервно облизать губы, — печальный поворот событий и…

— …И ты помог Скайуокеру сбежать, хотя знал, что он крайне ценен.

— Да, ваше превосходительство, это так, — снова согласился Рован, он не мог оспаривать факты. Сердце гулко стучало в груди, и он был почти убежден, что даже Палпатин слышит его частые удары. — Скайуокер привел меня в ряды Альянса и открыл доступ к их командованию, к самой Мотме.

— Хм-м, — Палпатин принял его объяснение, но проигнорировал упоминание Мотмы, словно она не имела никакого значения. Император откинулся на спинку трона, оглядывая стоящего внизу офицера. — За эти годы, майор, вы причинили значительный ущерб Империи, вы дважды становились членом самого Восстания, активно наносили мне удары, прикрываясь условиями вашей миссии. Условиями, которые вы, кажется, интерпретировали более широко, подгоняя под свои нужды, — он снова наклонился вперед, пронзая взглядом своего офицера, в его голосе звучало предупреждение, предвещающее смерть. — И как же мне понять, что ваше сердце не принадлежит восстанию?

Не сумев удержаться, Рован сглотнул, хотя знал, что Палпатин заметит, как нервно дернется у него адамово яблоко.

— Никак, ваше превосходительство, — честно ответил он, удивляясь, откуда взялась сила заговорить.

Палпатин молча смотрел на него, а Рован гадал, что же за мысли роятся в его голове, и впервые в жизни жалел, что не владеет способностями джедаев.

Внезапно Император рассмеялся, из его горла вырвались короткие хриплые радостные смешки.

— Я повторюсь: вас сложно читать, майор. Но я ценю вашу прямоту. Не многие могли бы говорить в моем присутствии с такой откровенностью. Причина в том, что вы безрассудны, храбры, или, быть может, вам просто-напросто все равно?

Вопрос был риторическим, и Рован ничего не ответил. Ожидая, что Император скажет дальше, и давя тихий голос паники, раздающийся в голове.

— Хм-м… — Палпатин провел пальцами по губам, изогнувшимся в ухмылке. — Я должен казнить вас за предательство, и все же полагаю, что у меня найдется применение вашим уникальным навыкам.

И снова Рован промолчал, зная, что все, что он скажет, сочтут подхалимством, а сейчас было не время заискивать. Было не время раскрывать рот, сейчас молчание могло спасти ему жизнь.

— Действия лорда Вейдера в последние месяцы еще больше укрепили контроль Империи над Галактикой. Он продемонстрировал нашу твердость и решимость сокрушить всех мятежников. Страх отлично сдерживает инакомыслие, вы согласны?

Рован кивнул:

— Да, ваше превосходительство.

— И все же оно не умирает, — заметил Император. — Это тот тихий голос где-то за спиной, нашептывающий крамольные мысли и выступающий против нас, против меня… даже здесь, в Имперском Центре, даже во дворце.

И Рован понял задание. Его просили разыскать эти вопрошающие голоса, что питали сомнения, и уничтожить их.

— Ха! — Палпатин рассмеялся от удовольствия. — А может, и не так уж сложно вас прочесть! — Он снова наклонился вперед, его бледные руки с длинными ногтями впились в подлокотники трона. — Нет… не уничтожить. Я хочу, чтобы вы разыскали их, майор, чтобы обнаружили их. Я хочу, чтобы вы организовали сопротивление, как на Хастаале и Эскаале. Я хочу, чтобы вы влились в эти голоса, чтобы поддержали и раздули пламя Восстания. Позволили им любые акты агрессии, какие они только пожелают учинить, позволили террору и страху расползтись по Центральным мирам.

Мысли Рована будто закоротило, от того, что его просили совершить, все тело похолодело. Правитель просил подготовить заговор против самого себя! Слишком много вопросов роилось и вертелось в голове…

Почему? Зачем Палпатину Восстание против него самого? Чего вообще он мог достичь созданием хаоса?

…Но он был верным офицером и не мог отказаться от исполнения приказа своего Императора.

— А Альянс, сир?

Палпатин пожал плечами.

— Они не играют особой роли, прячутся во Внешнем поясе и боятся напасть.

Ум Рована переполнялся возможностями, которые открывала перед ним миссия; он мог воспользоваться этим. Он мог это сделать.

— Они могут оказаться полезными, ваше превосходительство. Среди них есть пара влиятельных лиц, которые упростят сбор поддержки.

— Это твоя миссия, Рован. Используй кого пожелаешь, — из интонаций Императора исчезла вся заинтересованность, и Рован понял, что время аудиенции подходит к концу.

Он стиснул зубы, желваки при этом чуть вздулись, и продолжил:

— Мне понадобится снаряжение, идентификационные коды, доступ к важным для Империи данным и… независимость.

Выражение Палпатина ожесточилось, желтые глаза вспыхнули, в голосе зазвучало предупреждение:

— Она у тебя будет, независимость ото всех… но не от меня! — он снова выпрямился, повторяя с нажимом: — Не от меня… Ты будешь докладывать мне о своем прогрессе, ты предупредишь меня обо всем, что решат предпринять мятежники. Я узнаю обо всем, что ты будешь делать, полковник.

Рован поклонился, пряча улыбку, вызванную повышением.

— Как прикажете, мой Император.

* * *

В темноте чувствуется запах. Это запах разложения, гниения мокрой листвы. Слышится звук. Шум дождя. Вода хлещет, бежит вниз, капает. Воздух горяч и влажен, и на коже собирается липкий пот.

Под ногами мягкая грязь, она хлюпает при каждом шаге, прилипает к подошвам и носкам ботинок.

В темноте видится свет, стебли растений расходятся в стороны, открывая взгляду полянку среди высоких деревьев, вырывающихся из-под земли и переплетающихся корнями. Они высокие, такие высокие, что почти полностью заслоняют небо и собравшиеся тяжелые серые облака.

В центре поляны — чья-то маленькая согнутая фигура, и голос шепчет на фоне проливного дождя:

— Дагоба.

Его глаза распахиваются, зрачки сужаются, реагируя на свет в комнате.

— Дагоба…