Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Очередной вторник — 11 сентября — начинается как обычно: Ойген возвращается домой в начале девятого утра, и они с Северусом, как всегда, завтракают прямо на кухне. Мальсибер привычно включает CNN: времени читать газеты у него нет, а новости знать нужно. Они пьют кофе, когда Ойген, поглядывающий время от времени на экран, вдруг меняется в лице и замирает, ошеломлённо шепча:

— Бред какой-то…

Северус поднимает глаза — и в первый момент ему кажется, что Ойген сменил канал, и там идёт какой-то фильм-катастрофа, потому что не может же быть такого в реальности.

— Это же невозможно… Северус…

— Я не знаю, — ошеломлённо говорит тот.

Второй самолёт врезается в башню у них на глазах…

— Нам надо туда, — говорит вдруг Мальсибер. — Идём. Нужно только одеться как-то… правильно, и взять что-нибудь… зелья какие-то, я не знаю…

Он совсем не похож на себя сейчас — строгий, собранный… и отчаянный.

— Ты со мной? — спрашивает он, вставая.

Это опасно, это очень страшно, им вообще там не место — Снейп знает.

— Да, — говорит он. — Джинсы, высокие носки, спортивные ботинки, рубашка, плотная куртка, платок на шею и второй — на голову. Перчатки возьми. И я чары наложу. Иди одевайся.

Они собираются очень быстро — на всё уходит от силы четверть часа.

— Джинсы заправь, — говорит Северус, тут же и делая это — сам он уже готов — и быстро осматривает Мальсибера. — Манжеты плотнее застегни. И — очень прошу тебя, не лезь на рожон.

Он колдует, накладывая защитные чары — они помогут… но они всё равно уязвимы разве что немногим меньше, чем магглы. Ойген ждёт — и едва Снейп заканчивает, берёт его за руку и аппарирует.

Он бывал в «близнецах», так что место хорошо знает — и они появляются в одном из ближайших переулков.

Всё огорожено… Кругом полиция, пожарные, медики… и ничего, ничего не сделать. Людей выводят — с тех этажей, что не отрезаны взрывом. Те, кто сейчас наверху — смертники… В воздухе — страх и растерянность…

— Идём, — решительно говорит Мальсибер.

И они — идут. Их пропускают, принимая кто за полицейских, кто за пожарных… Ойген не слишком задумывается, что внушать, шок у всех настолько силён, что хватает просто узнаваемого образа, у каждого своего.

В тот момент, когда они входят за последнее ограждение, падает первая башня.

Ойген каменеет — стоит и просто глядит, не дыша, и только стискивает руку Северуса с такой силой, что потом, позже, когда вообще дойдёт до этого дело, тот будет убирать с неё застарелые уже синяки. Снейпу и самому, впрочем, не сильно лучше — если не хуже. Так они и стоят, пока их кто-то почти не сшибает, матеря, с ног — и с этой секунды уже ни один из них в ближайшие сутки не остановится. Северус трансфигурирует их одежду в форму спасателей — и они смешиваются с теми, начиная работать.

Искать под обломками тех, кому ещё можно помочь, а потом не позволять им умереть.

Они стараются держать друг друга не в поле зрения — там почти ничего не видно уже в десятке шагов поначалу — а в поле магическом, чтобы не потеряться. Тем более что собственно лечить Мальсибер почти не умеет, а навредить — боится. Но обезболивающие чары наложить может, и кровь остановить — тоже… Он совсем не думает о том, что колдует прилюдно, при магглах, он вообще забывает, что люди вокруг — магглы, но на это почему-то никто не обращает внимания.

А вот Северус умеет лечить. И скольких смертельно раненых спасает в тот и в последующие дни — он никогда не узнает, да ему и неинтересно. Ему вообще мало что интересно будет в эти безумные дни — разве что время от времени он всё-таки станет делать заборы воздуха, складывая пробирки в зачарованный внутренний карман, потому что в воздухе здесь летает невероятное количество всяческой дряни, которую позже ему придётся как-то выводить из их организмов.

Ойгену всё это безумие до дрожи напоминает Хогвартс. Настолько, что он порой ловит себя на мысли, где же ауроры и почему, Бастет их побери, они ничего не делают… Впечатление это только усиливается при каждой встрече с другими волшебниками — их тут и много и бесконечно мало одновременно — потому что сколько бы ни было, всё равно они успевают катастрофически мало...

В первый день Мальсибера ещё хватает на то, чтобы всё же вернуться вечером в казино — прямо как есть, в форме спасателя, в пыли и крови — прийти в таком виде к управляющему и не попросить — сообщить, что он берёт отпуск, ибо нужен сейчас в Нью-Йорке, где действительно может помочь, и если это того не устраивает — он может его уволить. Тот только кивает и говорит, пряча глаза:

— Тут даже говорить не о чем… вернётесь когда вернётесь…

Трагедия слишком свежа и сильна — и сплачивает…

Ойген сразу же возвращается — и уже больше никуда не уходит. Как и Северус.

Они разбирают завалы — все вместе: маги, магглы… почти не таясь, волшебством поднимают плиты, которые не поднять никак по-другому, но даже это никого почему-то не то что не удивляет — никто этого просто не замечает, ну поднял и поднял, молодец, положи аккуратненько и продолжай. Они вытаскивают раненых, они держат их на руках… Ойген в какой-то момент наталкивается на полуживую девочку — откуда там мог взяться ребёнок? Привёл кто-то с собой на работу? Стояла в толпе вокруг? Она умирает у него на руках — он просто не успевает ничего сделать… он стоит, держа её ещё тёплый труп, у него даже сил нет кричать или плакать и ему даже почти что не больно — только очень пусто и холодно, как в Азкабане.

— Держись, — говорит ему кто-то, хлопая его по плечу. Чужие руки умело забирают у него тело. — Они иногда умирают.

Он смаргивает и смотрит непонимающе на стоящего перед ним человека в точно такой же, как у него, форме, потом кивает и заставляет себя сказать:

— Всё хорошо. Я туда.

И возвращается на развалины, тяжело и неприятно кашляя.

Он навсегда, на всю жизнь запомнит запах и вкус цемента и обгоревшего металла — и они с этих пор навечно свяжутся для него со смертью; он на какое-то время даже возненавидит небоскрёбы, не вынося этот материал, и пройдёт пара лет, прежде чем он избавится от этого нелепого чувства.

— Возвращаемся, — голос Северуса звучит рядом так неожиданно, что Ойген почему-то пугается и — он куда-то идёт в этот момент — спотыкается и едва не падает.

— Нет, — отвечает он.

— Да, — устало говорит Снейп. — Мне не нужен ещё и твой труп.

И аппарирует вместе с ним домой, где первым делом подводит Ойгена к зеркалу.

Молча.

Ойген глядит в зеркало — и не узнаёт отражение. Серое — и вовсе не только от пыли — лицо. Сжатые в нитку губы. Запавшие глаза с коричневыми тенями под ними… пустые, почти мёртвые. Человеку в зеркале лет шестьдесят…

— Там больше нет живых, — говорит Северус. — Мы сделали что могли. Поверь мне. Иди в душ сейчас.

Он сам выглядит не лучше, разве что глаза не столь неживые — зато руки ободраны и кое-как, явно наспех, перемотаны насквозь грязной повязкой.

— Ты ранен, — только сейчас замечает Мальсибер, но сил почувствовать что-то по этому поводу у него нет.

— Мелочь. Иди.

Он послушно идёт, бросает на пол одежду, включает воду, встаёт — и далеко не сразу соображает, что вода холодная. Добавляет горячей, долго-долго стоит под струями, потом начинает тяжело кашлять, до крови, наконец, обессиленно сползает по стене на пол. Вспоминает, что надо намылиться, снова встаёт, тупо смотрит на полочку с несколькими флаконами, берёт один наугад, выливает себе на руки его содержимое — чуть ли не полфлакона, трёт волосы, тело… Пены много, она попадает в рот — горькая и, вообще говоря, омерзительная, она, наконец, перебивает вкус бетона и крови, и он с жадностью слизывает её с рук, пока его не начинает сначала тошнить, а потом и не рвёт — желчью, потому что он даже не помнит, когда и что ел в последний раз. Это немного приводит его в чувство — он пьёт воду, прямо из-под крана, горячую, желудок сводит судорогой и его вновь выворачивает, а потом снова начинается приступ кашля. В этот момент и появляется Северус — уже вымытый и переодетый, открывает дверцы душевой, говорит скупо:

— Сядь, — берёт душ и быстро смывает с Ойгена пену. Потом берёт полотенце и вытирает его — тот равнодушно позволяет ему делать всё это, его тошнит, но желудок пуст и только бессмысленно сжимается в спазмах. — Дойдёшь до комнаты? — спрашивает Снейп — Мальсибер мотает головой, тот кивает и левитирует его в спальню.

Там… странно. Именно своей мирной обыденностью: кровать с белым свежим бельём, кремово-золотистые шторы… солнечный свет…

— Ложись, — Северус сам укладывает его, укрывает простынёй, а потом, поглядев на него, ещё и покрывалом — светло-голубым, мягким… Видеть всё это после того, где они только что были — больно. Ойген зажмуривается — Снейп подносит к его губам ложку: — Нужно выпить. Залпом. Это горько.

Он послушно проглатывает — горечь такая, что обжигает, он открывает глаза и натыкается на пристальный взгляд Северуса.

— Пей, — он уже подносит ему что-то другое, в стеклянном стакане. — Тоже невкусно, но получше.

Ойген пьёт — желудок вдруг обжигает, и он даже не успевает хотя бы отвернуться, когда всё выпитое возвращается обратно, и он вновь начинает кашлять до крови.

— Плохо, — хмурится Снейп. — Тогда так.

Он опять поит его чем-то — того снова рвёт, желудок горит огнём, тело колотит озноб… а поверх всего этого — кашель, кашель, вечное теперь его проклятье… Северус никак не комментирует происходящее: методично перебирает зелья, пробует новые, и, наконец, очередное не даёт такого эффекта — напротив, успокаивает спазмы, Мальсиберу даже дышать легче становится.

— Наконец-то, — бормочет Северус. Он и сам дышит тяжеловато, тоже наглотавшись там пыли, и его тоже мутит, но это всё ждёт, сперва Ойген. — Пей. Тихонько.

Он садится, наконец, рядом, и вдруг гладит его по плечу.

— Ты молодец, — говорит он тихо. — Но придётся теперь поболеть. Я с тобой посижу.

— Ты сам как? — соображает, наконец, спросить тот.

— Да что мне будет. Всё отлично. Пей медленно.

Он продолжает поить, а потом и натирать его зельями — тот порой начинает кашлять, но тошноты больше нет, зато появляется нудная, ноющая боль в висках.

— Что со мной? — спрашивает Ойген, то открывая, то вновь устало закрывая глаза. И так и так плохо: в первом случае кажется странным, неправильным видеть чистую, светлую… целую комнату, во втором — больно видеть руины и мертвецов.

— Ты надышался дымом, в котором было много всяких ненужных примесей. Я их выведу постепенно, но на это потребуется время. Это раз. Два — ты потратил слишком много сил.

— Извини.

— Не дури, — морщится он. — Ты всё правильно сделал. Теперь просто исправим последствия.

— Ты не злишься? — слабо удивляется он.

— Нет, — коротко отвечает Снейп. — Постарайся заснуть.

— А ты?

— Что я?

— Тебе тоже спать нужно.

— Ты обо мне заботишься? — усмехается Северус.

— Должен же кто-то, — пытается пошутить он.

— Я здесь лягу, — говорит Снейп. — Одного тебя сейчас не оставлю, не бойся, — он снова гладит его по плечу. — Засыпай.

— Я боюсь, — шепчет он.

— Не бойся. Сегодня снов у тебя не будет.

Это обещание Ойгена успокаивает, и он позволяет себе, наконец, заснуть.

Болеет он почти две недели — Северусу хватает одной, во время которой он, впрочем, умудряется не лежать пластом, а и за Ойгеном ухаживать, и даже что-то варить, хотя с первым ему весьма помогают эльфы — и Люциус, который, явившись к ним в пятницу, сперва ахает, обнаружив их в таком состоянии, а потом решительно заявляет, что остаётся, покуда они оба хотя бы не встанут на ноги. На яростное шипение Снейпа, категорически не желающего представать перед ним в роли пациента, Малфой возражает, что надо же ему тоже практиковаться, а тут такой случай. Возразить Северусу на это нечего, и он неохотно соглашается — и встаёт на ноги уже через день. Мальсибера вся эта ерунда не интересует: ему слишком плохо, и он просто рад тому, что рядом с ним кто-то есть, тем более кто-то близкий.

— Вы там были, — говорит Люциус, когда Ойген уже в состоянии более-менее нормально общаться, хоть и болен ещё и кашляет через слово и от тошноты едва может есть.

— Были, — сухо отзывается Снейп, демонстрируя полное нежелание развивать эту тему.

— Ты узнал из газет? — спрашивает Мальсибер.

— Сперва да… потом уже посмотрел репортаж. У меня же много дел с магглами. Ужасно.

— Мне жутко теперь видеть самолёты, — тихо и непонятно для Люциуса горько говорит Ойген. А вот Снейпу эта горечь ясна — он возражает:

— Дело не в самолётах.

— Нет, — помолчав, соглашается Ойген. — Но это… всё равно как убивать распределяющей шляпой. Понимаешь?

Люциус смотрит на него почти что испуганно — у него мелькает мысль, что тот мог пострадать не только физически, но ответ Северуса его успокаивает, хотя и ничего не проясняет:

— Понимаю. И всё же дело не в самолётах. Ты поймёшь со временем, я надеюсь.

— Я понимаю, — кивает тот. — Всё равно.

Они долго молчат, потом Малфой говорит задумчиво:

— Какое счастье, что это случилось сейчас.

— С ума сошёл? — взвивается Ойген — и закашливается. Когда он успокаивается, Люциус мягко поясняет:

— Сейчас, а не четыре года назад. Подумать страшно, что было бы, если бы Лорд это застал.

— Н-да, — мрачно усмехается Снейп. — Боюсь, никакого Хогвартса попросту не осталось бы.

— Вот так и вспомнишь добрым словом его идеи об опасности магглов, — улыбается Малфой.

— Не смешно, — неожиданно резко говорит Мальсибер. — Там люди погибли.

Люциус смотрит на него изумлённо, открывает рот, чтобы пошутить… и закрывает его. Зато Снейп отвечает — неожиданно мягко:

— Мы не будем шутить, если не хочешь.

— Не хочу, — отрезает Ойген.

Пройдёт достаточно много времени, прежде чем он сам начнёт шутить — и об этом, и о Лорде… но не о магглах. Вернее, о них он шутить будет тоже, но шутки эти никогда больше не будут уничижительными.