Серое на черном (гет)

Эртур был уверен, что он умер и попал в самую жаркую из семи преисподней. Безжалостный огонь будто бы пожирал его изможденное тело изнутри, однако рыцарь не видел ничего вокруг себя, оказавшись в полной, непроглядной темноте. Он выставлял перед собой руки, будто слепой нищий, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, но ничего не было. Дейн крутился вокруг себя, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, но его рукам удавалось ухватить, лишь воздух, утекавший сквозь пальцы, словно песок. Эртуру казалось, что он очутился в огромном безлюдном чертоге, еще большем, чем Зал Тысячи Очагов в Харренхолле, в чертоге мертвых. Он ожидал, по крайней мере, увидеть здесь страшных демонов, которыми детей пугают септоны, но не было и их, существовал только испепеляющий все тело огонь и бесконечная пустота.

Возможно, это и было его наказание, которое он должен был вечно нести после смерти? Эртур вспомнил, что, умирая, так и не успел покаяться, оставив при себе набитый грехами тяжелый сундук. Этот-то груз и утянул его так далеко вниз, на самое дно бездны. Грехов было бессчетно много, тяжелыми серыми камнями они наполняли сундук до самого верха: маленькие камушки — его детские проделки и мелкая ложь, когда он врал родителям, что никуда не отлучался из дома и не прикасался к отцовскому мечу, камни побольше — это попойки и дешевые женщины, всегда бывшие к услугам молодого оруженосца, а затем и рыцаря, крупные валуны, похожие на те, что покоятся на песчаном берегу Драконьего Камня — трупы, оставленные им на поле брани. Все рыцари должны проливать кровь, Джейме. Кровь — это печать на нашей преданности. Так сказал он однажды юному Джейме Ланнистеру, теперь же печать на его преданности принцу Рейегару Таргариену изрыгала бурный фонтан его собственной крови. Эртур погиб, защищая наследного принца, однако Эртур предал клятву, данную королю. Лгать монарху — грех, но Эртур солгал. Нарушать данную клятву — тоже грех, но Эртур нарушил.

Жар усиливался, словно где-то в области сердца у Дейна разгорался огромный костер из адского огня. Теперь вместе с жаром пришла боль, его бок словно бы рвал когтями разъяренный медведь. Не в силах больше сдерживаться, Эртур закричал, хотя и понимал всю бессмысленность этого. Он один, никто его не услышит. Такова вечная кара, назначенная богами рыцарю, забывшему о своих клятвах. Боль пронзала сталью и жгла раскаленным металлом, била хлыстом и кусалась острыми хищными зубами, а Эртуру только и оставалось, что кричать, разрывая своим животным мучительным воплем безучастную пустоту. Корчась от боли, он надеялся только на то, что все его терзания не окажутся напрасными, и Рейегару хватит сил выполнить то, что он намеревался. Дейн уже давно утратил все сомнения в том, что его друг станет хорошим королем, лишь бы принц справился теперь, когда остался почти один.

Боль схлынула так же внезапно, как и наступила, утихнув, словно лютый зимний шторм, что безжалостно крушит все корабли, имевшие несчастье оказаться в море. Теперь напоминанием о ней служили лишь волны, плавно накатывающие на прибрежные скалы в такт частым ударам сердца. Эртур вздохнул с облегчением, но продлилось оно недолго, горло рыцаря было сухим, словно Дорнийская пустыня, жажда набросилась на него, сковывая в тиски. Дейну хотелось воды, прохладной и освежающей. Однако воды здесь тоже не было: жар высушил ее. Сколько еще испытаний приготовили для него боги, и сможет ли он когда-нибудь, наконец, отдохнуть?

Что-то прохладное и влажное коснулось его лба, и Эртуру показалось, что он проваливается куда-то еще дальше и глубже, а ведь он думал, что и так оказался на самом дне ада. Неужто существует тот самый ледяной ад, о котором рассказывают на далеком Севере? Там навеки все сковано вечной мерзлотой, холод проникая в тело превращает живую горячую кровь в красные кристаллы, кожа становится белой, а глаза ярко-голубыми. Прохлада, однако, не распространялась дальше его лба, она больше походила на приятный летний бриз, дующий с моря, нежели на пронизывающий до костей северный ветер. Дейну показалось, что он чувствует себя чуточку лучше. Неужто боги смилостивились над ним?

— Эртур, — до его уха долетел тихий шепот, и Дейн снова завертелся на месте, стараясь разобрать, кто же зовет его, — Эртур, — повторил голос, и рыцарю показалось, что он узнал его.

— Мама? — прохрипел Эртур.

Это действительно была она, покойная леди Дейн. Ее облик уже давно стерся из памяти Эртура, но он узнал ее. Ее пепельные локоны обрамляли вытянутое лицо, которое из-за болезни приобрело землистый оттенок. На бледных тонких губах леди Дейн играла печальная полуулыбка. Из всех четверых ее детей только старший Эдмар унаследовал белизну ее волос и добрый, немного усталый взгляд, остальные же трое во всем пошли в отца. Мать подошла к Эртуру и положила руку ему на лоб, ее кожа была мертвой и холодной, однако это прикосновение принесло рыцарю новое облегчение.

— Что вы здесь делаете, матушка? — воскликнул Эртур, чувствуя, как из его глаз катятся слезы. — Зачем вы спустились сюда? Вам не место в этой печальной юдоли, ибо вы должны пировать в золотых чертогах Отца.

Леди Дейн ничего не ответила ему, она все еще касалась его лба и грустно улыбалась. Эта улыбка напомнила ему Рейегара. Не потому ли Эртур считал принца своим названным братом, что тот был столь похож на его мать? Такой же тихий, печальный и мечтательный.

— Почитайте мне, матушка, — попросил он, вспоминая, как в детстве, когда он болел, она садилась у его кровати и читала ему сказки, про драконов, королей, отважных рыцарей и прекрасных принцесс. И куда же эти сказки привели его? Больше всего маленький Эртур мечтал стать рыцарем, таким же сильным и отважным, каких воспевают песни. Уже в три года он попытался вытащить у своего дяди из ножен Рассвет, когда тот держал мальца на руках. В тот день он получил нагоняй, а уже на следующий дядя, посмеиваясь, вручил ему его первый деревянный меч. Эртур стал способным оруженосцем и прославленным рыцарем, после дядиной смерти он был назван следующим Мечом Зари и получил желанный Рассвет, а потом его приняли в Королевскую Гвардию. Лучший рыцарь Семи Королевств, лучший королевский гвардеец, предавший короля. Однако, если бы Дейна спросили, он предал бы Безумного Эйериса еще сотни и сотни раз, даже зная, что когда-нибудь расплатится за это.

Леди Дейн покачала головой.

— Сынок, — произнесла она, поцеловала Эртура в лоб и исчезла, снова оставив его одного посреди пустоты.

— Мама, — позвал он, но ответа больше не последовало, — мама!

Ему больше не было больно, его тело остывало, словно хорошо натопленная печь холодной зимней ночью. Под пальцами он почувствовал грубую влажную ткань, а на веках тяжесть, будто бы на глаза ему положили разукрашенные камешки, как обычно это делают с покойниками. Эртуру показалось, что кто-то сжимает его руку.

— Эртур, — ветром донесся до него голос матери, разлетаясь в его голове на множество осколков.

Губы его были сухи, язык распух и отяжелел, так что Эртур не мог произнести и слова. От напряжения по его телу заструился пот, рубаха, что была на нем, прилипла к груди и спине. Мокрая тряпица коснулась его слипшихся губ. Капля прохладной воды скользнула на язык и устремилась в горло. Эртур с усилием сглотнул ее и закашлялся.

Темноту вокруг него вдруг прорезал яркий белый свет, так молния рассекает ночное небо во время грозы. Ослепительные лучи будто бы нанесли мраку смертельную рану, которая все ширилась, стремительно увеличиваясь в размерах, пока свет не залил собой все пространство. Вскоре посреди белого полотна начали прорисовываться блеклые очертания окружающего мира: окно с уютными занавесками, спинка деревянного стула, горящий очаг, простыня из дешевого хлопка, а потом, затмив собой все это, появилось лицо, длинное и узкое, обрамленное прядями пепельных волос, в одну из которых была вплетена нежно-розовая лилия. Сначала Эртуру показалось, что он снова видит свою мать, но алые губы на незнакомом лице дрогнули и заговорили. Эртур не сразу смог услышать голос, который оказался совсем не похож на голос покойной леди Дейн, но тот постепенно нарастал, словно звук приближающейся конницы, пока слова не стали, наконец, разборчивыми.

— Сир рыцарь, — услышал Эртур, — эй, сир рыцарь!

Эртур протер глаза, лицо перед ним перестало расплываться и улыбнулось ему. Он лежал на узкой деревянной постели, на которой едва умещался, а рядом на стуле сидела молодая девушка и вправду удивительно похожая на его мать. В руках она сжимала кусок темной влажной ткани.

— Я жив? — спросил Дейн, язык с трудом слушался его, ворочаясь во рту, словно тяжелое бревно.

— Живехонек, — радостно проговорила девушка. Она положила руку Эртуру на лоб, но тот не привык к тому, что посторонние так непринужденно касались его, и от неожиданности резко мотнул головой, и девушка, испугавшись и сильно покраснев, немедленно отдернула руку. У Дейна в голове от столь порывистого движения зазвенело, а девушка застенчиво отвела взгляд. — Простите, — пробормотала она, — я только проверить хотела, нету ли у вас жара.

Эртур, слегка устыдившись, криво улыбнулся и ободряюще кивнул ей, и она снова коснулась его лба, на этот раз осторожно, будто бы боялась, что он набросится на нее и оторвет ей руку.

— Холодный, — радостно сообщила она.

Эртур и сам ощущал, что костер, полыхавший у него внутри, затух, и теперь рыцарь чувствовал себя довольно сносно, если не считать давящей тяжести во всем теле и ужасного зуда в правом боку, будто бы комары устроили там пир, пока он лежал без сознания. Рыцарь потянулся к страдающему боку, но девушка не позволила ему, схватив его за запястье. Ее хватка оказалась на удивление крепкой, но ее коротких пальцев не хватало, чтобы полностью обхватить его руку. Видно, за все то время, что Дейн пребывал в забытьи, она привыкла свободно касаться его, самому Эртуру, однако, от этого не стало менее неловко. Высвободившись, он вопросительно взглянул на девушку.

— Не трогайте повязку, — пояснила она, закусывая губу, — ваши раны еще не до конца зажили.

— Раны? — удивился Эртур. Конечно же, он был ранен. Перед глазами мелькнул темный пролесок, костер, звон стали и пронзившая тело боль. — Ах, да…

— Столько крови у вас вытекло, сир рыцарь, — с сочувствием произнесла девушка, — сущий ужас, бабушка говорила, что не жилец вы уже…

— Бабушка? — проскрежетал Эртур, он попробовал поменять положение, но вся левая половина его тела протестующе заныла, и Дейн снова замер.

— Да, — закивала девушка, — она травница и знахарка. Всю деревню пользует, мейстера поди сыщи еще в нашей глуши, а хворым деваться-то и некуда. Было время, они прабабку мою ведьмой кликали, а как пришло весеннее поветрие, так ни единого человека у нас не умерло, хотя самого короля хворь прибрала…

— Подожди, — Эртур приподнял руку, останавливая ее рассказ, грозивший никогда не закончиться. — Как тебя зовут?

— Тристель, — девушка улыбнулась и едва заметно потупила взгляд.

— Хорошо, Тристель, — ее застенчивость умилила его, и Дейн одарил ее ответной улыбкой, но своего имени решил пока не называть. Сначала следовало окончательно убедиться в том, что он здесь в безопасности. — Как я здесь очутился?

— Я нашла вас у руин Летнего Замка, — объяснила Тристель, снова прикусывая покрасневшую губу, — я о вас споткнулась. Испугалась до жути, я-то думала, что вы покойник, там вокруг и другие такие же лежали. Вам еще повезло, что я не убежала. Я как наклонилась, да так и замерла на месте, когда заметила, что вы еще дышите.

— Мой меч… — пробормотал Эртур, не позволяя Тристель слишком увлекаться подробностями. Кажется, для нее он стал самым значимым событием ее недолгой и, вероятно, весьма скучной жизни.

— Я его спрятала под кроватью, — прошептала Тристель заговорщицки, — если бы кто, упаси нас Семеро, увидел, непременно бы стащили. Вы, сир рыцарь, не волнуйтесь, я все ваши вещи сохранила, а одежду постирала и заштопала.

Эртуру хотелось застонать, от несмолкающей болтовни девчонки у него начинала болеть голова. Однако Дейн сдержался, лишь снова улыбнулся ей, стараясь сделать это не слишком уж обнадеживающе.

— И что же? — задал он новый вопрос. — Ты сама притащила меня сюда?

— Нет, — Тристель рассмеялась, — куда уж мне? Оттон на телеге ездил со мной на развалины, вот он меня и отвез. Бабушка не разрешает мне ходить к Летнему Замку одной, тем более в темноте, а Оттон… — она слегка покраснела, — он за мной ухаживает, вот и соглашается меня возить на своей телеге.

— Что ты делала на руинах, тем более ночью? — удивился Эртур. Воистину, по сравнению с этой девицей принц Рейегар уже больше не казался таким уж чудаковатым.

— Как что? — пожала плечами Тристель, словно ответ был очевиден. — Я искала там призрак леди Дженни.

У Эртура изо рта вырвался хриплый, булькающий смех, его грудь сжалась, причиняя неприятные ощущения.

— Ну и нашла ты ее? — полюбопытствовал он, закашлявшись от смеха.

— Нет, — Тристель весело покачала головой, — но я думаю, именно она подсказала мне приглядеться к вам получше, сир Эртур, — едва слова успели слететь с ее губ, как она тут же прикрыла рукой рот, будто бы намереваясь загнать их обратно, но было уже поздно.

— Погоди-ка, — Эртур насторожился, столь неожиданно услышав свое имя из ее уст, — ты знаешь, кто я? Но как, откуда?

Тристель прикусила губу и виновато на него взглянула. Ее щеки слегка заалели, и Эртур в который раз за столь непродолжительное время вновь почувствовал себя не в своей тарелке.

— Да кто ж это не знает Меча Зари, скажите на милость? Я вас видела на турнире в Штормовом Пределе, — нехотя ответила она, ее словесный поток будто бы наткнулся на каменный завал, — вы тогда проиграли Принцу Дракону, а его одолел другой рыцарь.

— Сир Барристан, — Эртур улыбнулся, вспоминая тот давний турнир, словно приятный сон, — тогда день принадлежал ему.

Тристель не ответила, она отвернулась в сторону, сделав вид, что смотрит в окно. За чисто вымытым стеклом серел унылый двор, огороженный частоколом, и сияло покрытое сине-белыми полосами небо. Эртур предусмотрительно отвел взгляд, стараясь не смущать ее еще больше. Саднящие раны пробуждали в его памяти воспоминания о ночи битвы. Фигуры выплывали из темноты и становились вокруг Эртура, кружась в кровавом хороводе смерти, а затем падали замертво, сраженные Рассветом. Когда Дейн лишился сознания, в живых оставался лишь один из людей короля, однако у него из глаза торчала меткая стрела Лонмаута, а в ушах Меча Зари звенел его истошный предсмертный крик. Вряд ли тот человек выжил. Значит, погони за Рейегаром не было, и принцу удалось уйти, только куда он мог теперь отправиться?

— Тристель, — позвал Эртур, и девушка, вздрогнув от звука его голоса, вновь повернулась к нему, — сколько времени я пролежал здесь?

— Больше недели, — пожала она плечами.

— Никто не искал меня? — уточнил Дейн.

— Нет, — Тристель покачала головой, — кто же будет разыскивать вас здесь?

Эртур кивнул, соглашаясь с разумностью ее доводов. Если бы о его местонахождении узнали враги или друзья, они бы уже давно дали о себе знать.

— Я пойду приготовлю вам поесть, вы, наверное, ужасно голодный, — Тристель, бросив слегка застенчивый взгляд на Дейна, поднялась, — не вставайте и не трогайте повязку, — добавила она строго.

— Как прикажете, миледи, — Эртур улыбнулся, делая вид, что сдается на ее милость.

— Я не леди, — вздохнула Тристель. Выходя, она еще раз неуверенно взглянула на него, а затем покинула комнату.

Тихонько застонав, Эртур опустился на подушки, голова его гудела от всего произошедшего. Солнце едва ли успело основательно продвинуться в своем ежедневном пути по небосклону, а на Дейна уже обрушилась такая лавина новостей, что он легко мог под ней задохнуться. Во всяком случае, радостной вестью оказалось то, что он все же еще жив, а не горит в седьмом пекле, однако полное неведение относительно происходящего за пределами этой небольшой деревеньки, огорчало Эртура. Рейегар наверняка нуждался в нем, а Меч Зари валялся в постели, ни на что не способный.

Эртур поднял правую руку к глазам, внимательно разглядывая ее. Кожа побледнела и приобрела синеватый оттенок, мышцы высохли, и просто держать руку на весу теперь казалось трудным. Эртур недовольно фыркнул. Ему не нравилось праздно лежать здесь, позволяя женщинам суетиться вокруг него, в то время как он был нужен в другом месте. Дейн стиснул зубы и сжал пальцы в кулак, чувствуя, как волна от этого простого движения бежит по мускулам, заставляя их просыпаться после долгого бездействия. Мышцы не хотели оживать так быстро и отвечали Эртуру тупой болью, но он отказывался слушать их протесты.

Так сжимая и разжимая пальцы, Дейн немного размял руку, и, опершись о край кровати, попытался подняться, однако вся левая сторона его тела воспротивилась этому, взвыв в приступе боли. Проклиная все вокруг, Эртур снова рухнул на подушки.

— Лежите смирно, благородный сир, — строгий женский голос осадил его. Кажется, в последний раз Дейн слышал такой тон в свой адрес от мастера над оружием в Звездопаде, когда сам Эртур был еще малым ребенком, впервые взявшим в руки деревянный меч.

Эртур повернул голову, ожидая увидеть Тристель, но это была не она. Хотя женщина, взиравшая на него взглядом глубоких синих глаз, была очень на нее похожа. Только лицо ее было испещрено глубокими бороздками морщин, а густые волосы, заплетенные в длинную косу, перекинутую через плечо, были изрядно припорошены сединой. Под ее взором Эртуру вдруг отчего-то стало стыдно, словно сейчас его должны были отчитать за глупое ребячество.

— Все вы такие, — женщина усмехнулась, — вечно рветесь в бой. Вы еще успеете навоеваться, сир, а пока дайте вашим ранам зажить и не портите мою работу.

— Как скажете, — пробормотал Эртур, даже не пытаясь возражать.

— Вот и славно, — женщина протянула ему чашу с каким-то дымящимся отваром. Вид он имел совершенно неаппетитный, а пахло от него сырой землей и ельником, но Дейну отчего-то показалось, что отказываться он не может.

Эртур сделал глоток, питье обожгло язык, но ощущения от него были весьма приятные. Тепло разбежалось по всему телу, разбивая поволоку сна, еще висевшую на нем, и, казалось бы, делало его крепче. Вернув чашку женщине, Дейн поблагодарил ее кивком головы, а она улыбнулась в ответ почти что заговорщицки.

Скоро вернулась Тристель с ароматным глиняным горшочком, на этот раз запах не только не казался отвратным, наоборот, услышав его, желудок Эртура немедленно напомнил хозяину о своем существовании, и Дейн с радостью накинулся на запеченного каплуна. Мясо было приготовлено с неизвестными ему травами и вышло немного суховатым, однако Дейн готов был поклясться всеми известными ему богами, что давно уже не ел ничего вкуснее. Подогретое вино на вкус было немного кисловатым, однако его пряная терпкость нежно играла на языке.

— Спасибо, — вежливо произнес Эртур, закончив обед и утирая жирный рот и руки предложенным ему полотенцем. Пальцы коснулись подбородка и верхней губы, упираясь в короткую, но жесткую бороду, которая отросла за то время, что он провел в забытьи. Дейн поднял руку чуть выше и дотронулся до прядей черных волос, таких грязных, что, казалось, будто бы они вымазаны в масле.

Повернувшись к Тристель, он заметил, что она украдкой разглядывает его. Эртур нахмурился, и девушка тут же отвернулась, слишком уж поспешно, чтобы решить, будто бы она осталась равнодушной к его жесту. От бабки Тристель, сидевшей в скрипучем плетеном кресле у окна, казалось, это тоже не укрылось.

— Отправляйся на базар, Трис, — строго произнесла она, — мне не хватает кое-каких трав для отвара.

Тристель тут же подскочила и начала бессмысленно суетиться. Она долго расправляла подол простого коричневого платья из грубой материи, собрала длинные волосы в толстую косу, вплетя между прядями и нежно-розовую лилию. Удивительно, но запах, исходивший от цветка, хоть и был слишком сладок, но не вызывал отвращения. Это была нежная, юная сладость, похожая на поцелуй молодой девы.

Накинув теплый плащ, Тристель удалилась, стараясь не глядеть более на сира Эртура, он же проводил ее взглядом до самой двери, что вела в другую, неизвестную ему часть дома.

— Миледи, — кашлянув, Эртур обратился к женщине, все еще сидевшей у окна.

— Ни я, ни моя внучка не носим никаких титулов, — она слегка улыбнулась в ответ, но лицо ее оставалось по прежнему строгим, — меня вы можете называть Алис, я не хочу присваивать себе то, что мне не принадлежит.

— Как вам будет угодно, — согласился Дейн, стараясь избегать ее имени. Возможно, она и не была леди, но в ее чертах, в ее взгляде и манере держать себя благородства было больше, чем у многих придворных дам. От Алис, да и от Тристель тоже, исходила странная, неведомая Эртуру ранее, природная сила, которую можно было сравнить разве что со шквалистым ветром, проливным дождем или снежной лавиной. — Я прошу прощения, — продолжил Эртур, — что причиняю вам столько неудобств…

— Не стоит, — покачала головой Алис, — вы не причиняете нам никаких неудобств. Я причиняю их себе сама. В конце концов, я запросто могла оставить вас на улице, когда Трис притащила вас сюда посреди ночи, однако я предпочла терпеть неудобства.

Эртур улыбнулся, этот дом и его хозяйки с каждым мгновением казались ему все более странными.

— Вы хотели что-то попросить? — осведомилась Алис.

— Да, — нерешительно пробормотал Эртур, — мне хотелось бы побриться, — его пальцы снова непроизвольно коснулись непривычной растительности на лице, которая все время зудела.

Потом он запустил руку в свою спутанную черную шевелюру: голова отчаянно чесалась. Если бы он оказался сейчас в походном шатре или среди братьев по гвардии, подобная просьба бы ничем не смутила его, но Дейну было неуютно обращаться с таким вопросом к женщине.

— Я посмотрю, что можно сделать, — усмехнувшись, Алис смерила его взглядом. Она будто бы уловила смятение рыцаря и теперь смеялась над ним. Эртур почувствовал себя полнейшим дураком. Пожалуй, за долгое время, проведенное им в королевской гвардии, Дейн успел порядком отвыкнуть от женского общества.

Алис в тот же день раздобыла бритвенные принадлежности у кого-то из соседских мужиков, а смесь приготовила сама. Темно-фиолетовая кашица распространяла нежный аромат лаванды, от которого Эртур слегка поморщился: так, бывало, пахла его сестра. Будь сейчас здесь Освелл Уэнт, он непременно бы отвесил смачную шутку. То, что готовил для Эртура Виллан обычно пахло тухлыми яйцами. Дейн на мгновение улыбнулся, вспомнив о своем оруженосце, но улыбка мгновенно схлынула с его лица: тело Виллана сейчас гниет на руинах Летнего Замка, и безразличные к смерти вороны уже наверняка давно расклевали брошенный труп.

— Вам помочь? — предложила Алис.

— Нет, благодарю, — Эртур покачал головой, — я сам. Дайте, мне пожалуйста, зеркало.

Алис молча выполнила его просьбу, продолжая с интересом разглядывать Эртура. Видно, будь ее воля, она завалила бы его разными вопросами, но природная деликатность ей этого не позволяла. Про себя Дейн мог сказать то же самое.

Из потускневшего от времени зеркала на Эртура посмотрел обтянутый тонкой кожей и заросший скелет: щеки у него ввалились, лицо посерело, а глаза напоминали два темных пещерных провала. Хорошо, что жив, подумал Дейн. Он согнул ноги в коленях и прислонил зеркало к ним, взяв в руку затупившуюся бритву. Нанесенная на лицо кашица приятно ласкала высохшую кожу, даже запах лаванды теперь не казался таким раздражающим. Эртуру все еще было немного больно двигать левой рукой, и действовал он неуклюже. Зеркало постоянно сползало, не позволяя ему видеть себя, и в итоге Дейн порезался.

— Дайте-ка сюда, — фыркнула Алис, выхватывая у него бритву, — так вы себе все лицо искромсаете.

— Спасибо, — Эртур сдержано улыбнулся.

— Не волнуйтесь, — усмехнулась Алис, — у меня нет мужа, чтобы зарубить вас на месте, а я сама уже стара для подобных вещей.

— Он умер? — спросил Эртур.

— Кто? — удивилась женщина.

— Ваш муж, — пояснил Дейн.

— Болтайте-ка поменьше, благородный сир, — покачала головой Алис, орудуя стальной бритвой, — а то я ненароком испорчу ваше миловидное личико. Мужа у меня никогда не было, как и у всех женщин в нашем роду. Это плата за дар.

Алис замолчала, а Эртур не стал ее расспрашивать. За долгие годы дружбы с Рейегаром, он научился принимать веру других в снарков, грамкинов и в прочие подобные глупости, однако сам смотрел на это гораздо более трезво. Лекарству учат мейстеров в Цитадели, в этом знании нет ничего тайного, и тем более такого, что потребовало бы отказаться от замужества. Быть искусным лекарем не сложнее, чем быть добрым воином или плотником или кузнецом, однако Дейн по обыкновению оставил свое мнение при себе.

Когда с бритьем было, наконец, покончено, уже начинало темнеть. С первой зажженной свечой вернулась и Тристель. С любопытством оглядев немного преобразившегося Дейна, она поставила на стол небольшую корзинку, полную неведомых Эртуру трав, сухих и свежих. Поджав губы, Тристель перетащила стул от его кровати ближе к очагу и, усевшись на него, принялась греть руки. По тому, как она беспокойно болтала ногами, было видно, что она жаждет о чем-то рассказать, однако присутствие Дейна несколько сковывало ее природное буйство. Эртуру стало немного не по себе, и он решил сам разрушить плотину, стоявшую у бурного потока на пути:

— Вы узнали что-нибудь интересное?

— С чего вы так решили? — фыркнула Тристель, недовольная тем, что ее с такой легкостью разгадали. Дейн едва сдержал улыбку умиления.

— Предположил, — мягко пояснил Эртур, — или вы будете настаивать, что я не прав?

— Не буду, — буркнула Тристель и отвернулась. — Представляешь, бабушка, — обратилась она к Алис, делая вид, что Дейна тут вовсе нет, — старый Родрик говорит, что в лесах завелись разбойники.

— С чего это вдруг он так решил? — Алис, занимавшаяся тем, что толкла в небольшой ступке принесенные внучкой травы, бросила на Эртура недобрый взгляд.

— Мальчишки, рубившие деревья в лесу, видели странный отряд без знамен и опознавательных знаков, — сообщила Тристель, — говорят, они еле унесли ноги.

— И правда, похоже на разбойников, — обеспокоенно произнесла Алис, — тебе, Трис, нужно возвращаться домой засветло, а дверь следует запирать получше. Если будешь уходить из деревни, бери с собой Оттона.

Тристель тяжко вздохнула и скривилась, явно недовольная решением бабки, но промолчала. Видно, спорить со старшими в этом доме было не принято.

Эртур же, выслушав ее, почувствовал укол волнения. Люди без опознавательных знаков, разгуливающие в здешних местах, не предвещали ничего хорошего. Они могли оказаться, как и разбойниками, так и шпионами короля.

— Обо мне в деревне кто-нибудь знает, кроме вас? — настороженно спросил Эртур.

— Конечно же нет! — Обиженно воскликнула Тристель, мгновенно вспыхнув. — Уж могли бы и лучше о нас подумать! Доброй ночи, бабушка, я отправляюсь спать!

Она вскочила и выбежала из комнаты, вновь распущенные волосы развевались за ее спиной будто знамя, а лилия выпорхнула из ее локонов и приземлилась на мощенный крашенными досками пол. Алис, окинув Эртура сердитым взглядом, встала со своего места и подняла с пола уже начавший вянуть цветок.

— Такая короткая жизнь, — проговорила она, вертя лилию меж худых сморщенных пальцев, — всего день. Только утром Трис срезала его, когда он был еще юным и свежим, а сейчас его лепестки уже полны старческих морщин. Я просила ее не трогать цветы, но она обожает украшать ими свои волосы, и она ужасно упряма. Трис очень похожа на мою мать.

— Многие юные девушки склонны к преувеличению и излишнему упорству, — вставил Эртур.

— Вы совсем не поняли меня, сир, — Алис печально улыбнулась. — Не играйте с моей внучкой и не давайте ей пустых обещаний.

— Я ни о чем подобном и не думал, — попытался оправдаться Эртур. — Мне нечего ей обещать, у меня есть свои клятвы, которые я должен сдержать.

И которые я нарушил, добавил Дейн про себя.

— Клятвы — не крепостная стена, — вздохнула Алис, — разрушить их нетрудно. Трис раньше видела рыцарей лишь на турнирах, да в сказках. Вы для нее сам Воин, спустившийся из своего небесного чертога, не пользуйтесь же ее наивностью.

Эртур ничего не ответил, Алис положила засохший цветок на окно и, пожелав рыцарю доброй ночи и загасив свечу, оставила его. Очаг еще тлел, тихонько потрескивая и озаряя комнату красно-рыжим светом, похожим на догорающий закат. Дейн столько времени проспал, что сейчас сон не шел к нему, и он лежал неподвижно, рассматривая причудливые тени, что огонь бросал на стены и мебель. Эртур думал о виденных в лесу разбойниках, размышлял о словах Алис, пытаясь понять сколько в них было правды, вспоминал юную Тристель и ее залившиеся краской щеки. По всему выходило, что Эртуру следовало поскорее уходить отсюда, разыскать своего принца, и сражаться за него. В конце концов, это у него выходило лучше всего, в битве и в верном Рассвете в руках была вся его жизнь.