Странная (гет)

Что можно сказать о счастье? Тем, кому повезло в жизни его испытать, и так все понятно, а кого это миновало, все равно не поймут. Это эмоции, которые трудно описать сухими словами, выйти за рамки их обобщенного смысла.

Какой силой и волей происходит так, что, по сути, разные люди, не связанные кровью, а только обетами и клятвами, становятся друг для друга всем, одним целым, но при этом оставаясь самими собой. Это настоящее волшебство.

Северус оправдал все мои ожидания на свой счет. Более заботливого и любящего мужа и представить себе нельзя. Конечно, не все у нас было гладко, мы и спорили, и посуду били стихийными выбросами, но никогда не ссорились. Стоило ему увидеть, что я всерьез огорчена, как он тут же сворачивал тему, и мы оставались каждый при своем мнении. Я поступала точно так же. Не стоила никакая личная правота погасшей радости в любимых глазах. Для нас, поклявшихся любить и беречь друг друга, самое страшное было причинить боль партнеру, от этого становилось в собственной душе много больнее и гаже.

Не обошлось и без странностей. Все предсказания Розмари сбылись. Северуса действительно нельзя было сделать счастливей больше того, чем он себе позволял. Его состояние души не зависело от внешних факторов, от вкусного ужина, от моей заботы, от занятий любовью. Он с восторгом и благодарностью принимал все, чем я его одаривала, но жил только мной и находил радость только в служении мне, делая меня счастливой. Это стало его смыслом жизни. Может, это и неплохо, только мне тоже хотелось бы его баловать и нежить, любить самой, получая ответную реакцию именно от этого. А тут, как бы просто расслабься и получай удовольствие. Как-то непривычно и неправильно для моего мировоззрения, но со временем привыкла и приспособилась. Какая разница, каким образом, лишь бы Северус был счастлив. Тем более, я тоже находила радость, заботясь о нем, хоть и без ожидаемого отклика с его стороны.

В заботе обо мне он никогда не расслаблялся. Даже в постели мне казалось, что он сосредоточенно прислушивается, считывая мои стоны, отслеживая мою реакцию, давая себе сорваться в страсть только в самом конце, когда удержать контроль уже невозможно.

Но каким бы довольным он не был, в глубине его глаз мне всегда чудилась вина, и это очень напрягало. Не выдержав, я однажды прижала его к стенке, а когда он мне признался, не знала, то ли плакать, то ли смеяться.

Оказалось, он поклялся себе, что мне с ним будет хорошо, но как бы ни старался и чтобы для меня ни делал, чувствовал себя таким счастливым, что испытывал вину за то, что осчастливливал, выходит, себя, а не меня. Вот так… А я себе уже нафантазировала, чуть комплексы не нажила, все уже передумала. И что разлюбил, и что изменяет, и что разочаровался во мне, а может делаю что не так, — все перебрала, а тут детский сад. Супруги счастье и удовольствие не поделили, кому расскажи. Так что горе Северуса и моя головная боль, в основном, от его ума происходили. Да, любовь у него великая была, умер бы за нее без звука, а как ее к обычной семье приспособить и с бытом сочетать, он не знал, а на одних чувствах далеко не уедешь. Пришлось приспосабливаться, учиться и ему и мне.

Жить мы стали у меня, что тоже привело вначале к жарким спорам. Северус непременно хотел ввести молодую жену хозяйкой в собственный дом (еще одна традиция неожиданно всплыла). Но жить в другом доме, после того, как с таким трудом нашла этот, я категорически отказалась. Тогда он предложил выкупить у меня мой, я бы и не против ему уступить, хоть это и глупость, конечно, но на этот у Сева денег бы не хватило. Я точно знала, что несмотря на бесчисленные награды и премии, счета с шести нулями у него не было. Да и мне перед ним светить своими накоплениями не хотелось. Он бы тогда надолго заморочился, может, и навсегда. Эта тема с детства больно щекотливая для гордого Северуса была. Пришлось хитрить, хоть, как по мне, так снова детский сад.

Предложила компромисс: считать, что дом не мой и не его, а общий. И принадлежит нашему будущему наследнику, а мы оба, вроде, как просто в нем живем, временно, а Сев пусть нас всех обеспечивает, тем более, ему по статусу положено. Слава Богу, он согласился.

На работу я не вернулась. Несмотря на то, что мой контракт и был рассчитан на пять лет, но его требовалось каждый год обновлять. Северус упросил меня этого не делать — мол, с вирусами возиться хоть и безопасно, но все же риск возможен. На самом деле, он просто не хотел, чтобы я работала. И, может, не согласилась бы с ним так легко, но мне прислали запрос на диагностический атлас, который я дополнила и усовершенствовала. Материал был уже дописан, но требовал систематизации перед изданием. Так что осела дома уют своим мужчинам создавать. Они, кстати, вполне мирно ужились и общались. Конечно, папой Винсент Сева не звал, как и дядей, впрочем, — просто Северусом, и особой приязни между ними не было. Скорее, взаимное уважение. Сначала меня удивляло уважение к ребенку от взрослого мужчины, я ведь ожидала ревности с обеих сторон. Но потом поняла, что для них обоих важно только мое счастье, потому они были как бы в одной лодке, на одной стороне. Рыцари? Охрана моего покоя? Не знаю, кем они себя считали, одно ясно, что мне очень повезло с моими мужчинами.

Самое веселье началось, когда я забеременела. Этот факт открыл мне глаза на реальное положение вещей, значительно подпортив нашу идиллию на долгое время. К обожающему взгляду Северуса только лишь добавился интерес ученого, а у меня на прикроватном столике выстроился рядок флаконов с разными зельями. Ребенок пока был для него пустым звуком, он воспринимал его только потому, что он часть меня, в смысле, находится во мне.

Живот он мне не наглаживал, с ребенком не говорил, колыбельные не пел, как Винсент, когда мы наследника ждали. Зато избавил от всей работы по дому, укрывал пледиками, приносил кофточки, даже готовил сам, — короче, предпочитал заботиться именно обо мне, а не сюсюкать с абстрактным малышом. Это было здорово, на самом деле, чувствовать себя центром вселенной и как за каменной стеной, вот только его поведение о многом мне сказало. Этот ребенок, как и никакой другой, был ему не нужен. Он так был зациклен на мне, что связующее звено между нами ему не требовалось. Это огорчало, но я себя утешала тем, что идеальной жизни ни у кого нет. Хотя ему, правду сказать, больше подошла бы эгоистичная стервочка, яркая, жаждущая внимания и принимающая его поклонение как должное, снисходящая до него и зацикленная на себе самой, чем обычная женщина, как я, воспитанная на «домострое» и мечтающая о большой дружной семье.

Я старалась особых хлопот ему не доставлять. Токсикоза или иных неприятностей у меня не было. Правда, вспомнив разговоры в женской консультации, решила как-то от скуки поесть селедку вприкуску с мороженым, авось понравится, а то все как-то извращаются, а меня на экзотику не тянет. Северус никак не прокомментировал увиденное, просто молча пошел и заботливо сварил мне зелье от пищевых расстройств.

Потом еще вспомнила, что беременные гоняют мужей среди ночи за вкусненьким. Подумала: чем я хуже. Растолкала мужа, и с замиранием сердца от предвкушения, попросила его принести мне яблоко. Он удивился, но безропотно принес, сам, безо всякой магии. Потом он еще несколько раз сбегал вниз, пока у меня на прикроватном столике не собралась горка фруктов, но так и не возмутился, зевал незаметно и в глаза заглядывал: «мол, чего еще, дорогая?» Умилившись, расцеловала супруга, довольно прильнула к его теплому боку и заснула счастливой. Больше экспериментов над мужем не ставила, да и этот провела, наверное, в виде мести, от досады и раздражения, что я в нем разочаровалась. А может, испытывала предел его терпения, как это делают дети, узнавая границы дозволенного. Но у Сева в отношении меня границ не было, это подкупало, и со временем я его приняла таким, как есть, и успокоилась. Нельзя заставить любить насильно, даже собственного малыша.

Все изменилось, когда ребенок не вовремя решил потянуться, хорошо еще, что это случилось всего за три недели до родов.

Когда Северус увидел проявившуюся под кожей детскую ступню, то спал с лица. Наверное, такого ужаса в глазах не было даже у героини фильма «Чужой», когда она узнала, что в ней что-то там растет. Ребенок из абстрактного неожиданно превратился в реального.

На моем столе прибавилось склянок, в библиотеке — талмудов с диагностическими чарами, по реанимации беременных и другой подобной литературы, а в портальную арку добавился прямой выход в больницу святого Патрика, в которой я наблюдалась. Северус стал напряженным, нервным, постоянно чем-то озабоченным. Каждое утро начиналось с диагностики, а три раза в неделю меня стал навещать врач. Я не возражала, понимала, что Северус просто испугался, что может меня потерять из-за малыша, если что-то не так пойдет. Магия в таких случаях всегда спасала ребенка за счет жизни матери, вот он и завелся. Как могла его успокаивала, правда, безрезультатно, и очень боялась, что его равнодушие к малышу сменится на ненависть, когда он увидит в ребенке угрозу. Так что старалась лишний раз не охать, когда малышка пиналась мне по печени. Хорошо еще, что муж в то время много работал и домой появлялся только вечерами. Угомонился он только после того, когда я, наконец, родила дочку.

Вообще, я хотела подарить мужу сына — думала, так он будет к нему ближе, наследник, все же. Даже представляла эту маленькую носатую копию Северуса и Вселенная, наверное, меня услышала, потому что дочь получилась — вылитый отец, от внешности, до характера в его детском возрасте. Хотя, конечно, нос, к моему счастью, был не так выражен, как у папы, хоть и такой же формы. Она не была красивой и даже симпатичной, но в ней чувствовалась харизма и большая магическая сила, это делало ее популярной, несмотря на внешность, а острый ум и сарказм только прибавляли ей шарма. Я назвала ее Эйлин, думала, может, муж умилится… Не умилился, ему вообще все, кроме меня, безразлично было.

Через два года, наплевав на все, родила еще одну дочь, Глорию, уже мою копию, только с черными, как у папы, волосами. И больше решила не мучить ни его ни себя. Наверное, меня и не поймут, но мне нужен был кто-то, кто оценит мою любовь и заботу просто потому, что я ее проявила, а не потому, что я просто существую на свете.

К детям Сев относился как к инопланетянам: сам не подходил, хотя иногда, втихаря, рассматривал с исследовательским интересом, но только когда они спали. Стоило им завозиться, как он резко сбегал, пока они орать не начали. Видимо, он понять не мог, зачем они нам вообще нужны, когда и без этих бесполезных малявок нам так хорошо было.

Мне еще повезло, что пока девочки маленькими были, он работал, так что и не видел, как я с ними вожусь, а то ревности к детям было бы не избежать. Ее, говорят, все мужчины испытывают, а у моего ее надо на сто помножить.

Отцовский инстинкт у мужа проснулся, когда младшей семь исполнилось, хотя я ставлю на то, что он просто увидел в них личности, способные к диалогу, и примирился с их присутствием в нашей жизни. До этого он просто растеряно кричал, стоя у двери кабинета, когда оставался работать дома:

— Лили… Лили, милая, смотри, она снова приползла, — возмущался он, пока счастливая малышка, в очередной раз сбежавшая из манежа, пускала пузыри на его тапочки, — я же просил… я работаю, а она тут…

Я подхватывала ребенка, улыбалась, целовала мужа и спускалась вниз, возобновить готовку прерванного ужина, роняя редкие слезы на так им любимый пирог с мясом. Это было самое тяжелое для меня время в эмоциональном смысле: Северус о моих душевных метаниях ничего не знал, и, честно говоря, наша семья в то время сохранилась только благодаря моему терпению. Хотя со стороны мы выглядели как идеальная семья.

Постепенно все наладилось. К сыну изначально меня Сев не ревновал, а девочки с каждым годом становились более самостоятельными и отдалялись от меня, и к мужу вновь вернулось хорошее настроение.

Все у нас сбылось. Жили, работали. И как-то незаметно пролетели годы, и дети выросли. Первый сюрприз мне преподнес сын. Он стал Ритуалистом-заклинателем, в простонародье — «палач». Конечно, головы он никому не рубил, но работа была опасная.

На полу специального помещения рисовались пентаграммы разной формы, и туда заклинателем призывалась сущность: демоны, вампиры, оборотни, инферналы, зомби и другая нечисть, уличенная в преступлении. Им зачитывался приговор, активировалась еще одна пентаграмма, и сущность уничтожалась. Все держалось на силе заклинателя, как и поиск и призыв этой сущности. Нет, работа была неплохая, и подразделение сына относилось к элитным войскам, но меня до ужаса пугали все эти монстры, хоть Винсент и говорил, что рисков никаких. Но как бы я не переживала, не волновалась, — это был его выбор, и я смирилась.

Но не успела успокоиться, как Эйлин тоже меня «порадовала». Она пошла обучаться на ритуалиста-демонолога. Северусу пришлось очень постараться, чтобы меня успокоить, когда они с женихом ушли. Даже то, что они с Драко решили пожениться, не произвело на меня должного впечатления после таких новостей и воспоминаний ужасов Хогвартса. Хотя я и так что-то подобное подразумевала, ведь первое слово, которое она произнесла было имя «Да-р-ко», а второе — мое. Не стоило мне, видимо, оставлять Эйлин с Нарциссой в детстве, когда мы с Севом уезжали читать цикл лекций в университете.

Младшая дочь тоже отчудила. Сначала все было прекрасно, и я была за нее спокойна. Да, я воспитывала всех детей в вере, но не тянула в храм насильно, давая всем детям выбор. Кто знает, может они буддистами будут или мусульманами, когда вырастут. Потому в церковь мы ходили, но крестить я их не спешила, давая им самим прийти к вере и сделать осознанный выбор. Но дети, хоть и жили по заповедям, но приняла крещение только Лори. Она вела активную общественную жизнь и даже отвечала за помощь нуждающимся в местной церкви. А потом познакомилась с новым молодым пастырем. Вскоре они поженились и уехали с благотворительной просветительской миссией в Африку. Вернулись только через восемь лет с пятью детьми на руках. Девочки-тройняшки и мальчики-близнецы. Мы просто опешили, когда узнали, что муж Лори — индеец из племени степных лис-перевертышей. Он не унаследовал дара, а вот детям ген передался, из-за этого они и вернулись в страну. То-то я удивлялась, откуда в родню затесались близнецы, но лисы рожают всегда много детей. Так что с той поры, в каникулы, по нашему склону носилась банда лис за наколдованным дедом зайцем. А когда к ним присоединялись другие внуки, то начиналась просто невообразимая кутерьма.

Винсент женился самым последним и тоже меня шокировал. Его избранница была очень красива и с добрым, веселым нравом. Француженка, принадлежащая к высшему обществу. Габриэль Делакур. Ее отец был один из французских министров.

Винсент познакомился с ней в Шармбатоне. Девушка выглядела как ангел, сошедший с небес. Я порадовалась за сына и очень удивилась, когда выяснилось, что она не совсем человек, а на четверть вейла. После свадьбы они стали жить в доме, когда-то подаренным нам с Винсентом Малфоями, к радости Драко, с которым сын дружил всю жизнь.

Но все рекорды побила Эйлин. У старшей дочери родился сын, и счастливая свекровь назвала его Скорпиус. Это был прелестный ребенок, копия Драко. Я, конечно, удивилась выбором имени, но это ведь их дело, не так ли? Потом дочь закончила обучение, получила мастерство и через восемь лет внезапно родила троих девчонок, тоже точных копий папы, только с черными волосами. Как ей удалось снять проклятье с рода и с кем она договорилась, история умалчивает. Но Малфои Эйлин на руках носили, только что не молились на нее, а я, честно говоря, побаивалась внучек. Хотя дочь, видя мою нервозность, успокоила, заверив, что ничего демонического в них нет. Но я все еще помнила разговор с Кэролайн. Короче, все то, от чего я бежала и шарахалась, настигло меня в собственной семье. Видимо, от судьбы все же не уйдешь.

Прошло много лет, наша семья неожиданно стала очень большой. Все переженились, внуки, правнуки и даже праправнуки. Все жили отдельно и собирались у нас только в Рождество и Пасху (дни рождения мы с Севом не отмечали.) Со временем мы с Северусом остались одни. Работали дома, занимаясь научной работой и исследованиями. Муж придумывал новые зелья, а я ему помогала. Это очень нас сблизило, мы сутками напролет были вместе. Но странным образом меня это не раздражало, а Сев, тот и вовсе был счастлив. Хоть мы и скучали по детям и внукам и искренне радовались, когда они нас навещали, но вздыхали спокойней, когда они уезжали обратно, а мы возвращались к размеренной жизни и привычным занятиям.

Волшебники живут долго, поэтому за мою жизнь мне пришлось увидеть уход всех родственников не-магов. Постепенно они нас покинули, но как христианка, я восприняла их уход спокойно, как должное, — ведь никто этого не избегнет, рано или поздно подойдет и твоя очередь. Верила, что мы там все встретимся. Но, несмотря на такие мысли, меня просто поразил один случай, надолго выбив из колеи.

Петунья умерла в довольно преклонном возрасте, пережив мужа на одиннадцать лет. Приехав проводить ее в последний путь, я решила в память о ней забрать себе волшебного кота — он всю жизнь с ней прожил. Дом у меня на источнике, так что он мог бы жить вечно. Но ни я, ни Дадли не смогли его найти. Спустя полгода меня позвали разобрать ее вещи, и на чердаке я нашла полуистлевший моток шерсти, лежащий на любимой шали Петуньи. Когда до меня дошло, что это Морри, я горько разрыдалась, и испуганный Северус долго не мог меня утешить. Я похоронила всех родственников, но ничей уход не оплакивала так горько. Этот, по сути, не настоящий кот, не имея разума и души, предпочел остаться верным хозяйке и умереть вместе с ней. Как же мы много еще не знаем о магии. Создавая в виде развлечения новые виды и формы своим словом и желанием, прямо как боги, и не осознавая до конца ни их возможностей, ни их мышления, ни их чувств.

Старик дал мне сто двадцать пять лет, и мое время было почти на исходе. Я не боялась смерти, но меня пугала судьба мужа. К тому времени мы так проросли друг в друга, что даже двух часов порознь прожить не могли, словно я растворилась в любимом, а он во мне. Особенно Сев. Он места себе не находил, если я не была в пределах его видимости. Умом понимала, что это ненормально, но ничего поделать не могла, да и не хотела. Магия тому причиной была или любовь, — неважно, для меня главное Северус был.

Он слег за полгода до моей предполагаемой кончины, и честно скажу, я молилась, чтобы он ушел раньше меня, раз мы не можем умереть в один день, как в сказках. Пусть это кому-то покажется отвратительным и неправильным, но я понимала, что мне, знавшей дату кончины, пережить тоску от его ухода помогут дети, а ему никто и ничто в этом мире не поможет. И этой невыносимой боли и страданий я ему не желала.

Он не болел, просто ослаб и почти не вставал с постели, а я неотлучно находилась рядом. И даже будучи в шаге от смерти, он терзался, что оставляет меня одну, извинялся, что сделал не все возможное для моего счастья, что иногда огорчал меня.

— Северус, ничто не имеет значения, кроме наших чувств… С тобой я всегда была счастлива… Я люблю тебя, Сев, и ты меня любишь, остальное неважно, — сказала однажды, желая его утешить и успокоить.

— Всегда… всегда я любил тебя, Лили, — со слабой улыбкой ответил он, — только тебя одну…

Склонилась и нежно его поцеловала.

— Знаю, Сев, отдохни, — ответила я, — разговор тебя утомил.

— Но ты ведь не уйдешь, посидишь со мной? — с тревогой спросил он, сжав край простыни.

— Конечно, родной, — ответила, укладываясь рядом и наблюдая, как его лоб разглаживается, и он расслабляется. А под утро его не стало…