Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Встреча с «уважаемыми людьми» назначена, к удивлению Мальсибера… в термах. При одном из самых крупных и известных казино Лас-Вегаса: огромном здании, построенном в помпезном римском стиле, с колоннами на фасадах и портиком, венчающим крышу. Термы так термы… во всяком случае, это оригинально. Оружие ему всё равно не нужно, а палочку он давно уже привык носить, скрывая чарами невидимости. О встрече он никому не рассказывает и приходит один — даже без Долохова, не говоря уж о Снейпе, от которого, безусловно, могло бы быть много толку и которому он сам обещал… И всё же он приходит один. И уже на месте понимает, что самим этим фактом выиграл что-то — уважение? В общем-то, ему даже неинтересно…

Он заходит в зал с небольшим бассейном — Мальсибера даже обыскивать не нужно, на нём одна простыня, а под ней — плавки. «Вежливые джентльмены» встречают его и проводят внутрь, не слишком аккуратно всё-таки обыскав — но сами с ним не заходят.

Внутри — двое. Он знает, что это — двое братьев, старший и младший, но они кажутся похожими, будто близнецы.

— Доброго вечера, джентльмены, — улыбается им Мальсибер.

— Рады наконец видеть вас, — говорит… всё-таки старший.

— Эта радость взаимна, — вновь улыбается Ойген, опускаясь на тёплую скамью. — Чем обязан столь лестному приглашению?

— Мы любим помогать людям, — говорит старший и тоже ему улыбается.

— Я плохо умею вести подобные разговоры, — вздыхает Мальсибер. — Могу я быть с вами прямым и откровенным, джентльмены?

— Какое ценное качество, — говорит младший. — Ну, разумеется.

Они оба — плотные, с поседевшими висками и вполне обозначившейся лысиной, с круглыми стриженными затылками, с маленькими серыми глазами на хищных лицах и узкими, почти что безгубыми ртами. Младший, пожалуй, опаснее — не потому что в нём больше жестокости или силы, а потому что — младший, и его это вовсе не радует. И это… пожалуй, когда-нибудь это можно будет использовать. Не сейчас. Когда-нибудь. У него очень много времени — куда больше, чем у этих двоих. Он подождёт.

Ойген открыто улыбается:

— Благодарю вас. Я был бы счастлив сотрудничать с вами — но совершенно не представляю, какой интерес может представлять для вас моё маленькое предприятие.

— Мы с радостью помогли бы вам подняться на ноги, — говорит старший.

— У меня три проблемы, — говорит Мальсибер, подумав. — И я буду благодарен за решение любой из них.

Те кивают. Он буквально слышит их мысли, хотя ни к какой легилименции сейчас не прибегает — да и те наверняка защищены уж точно не хуже помощников. Ойген внутренне улыбается — и, дождавшись дружеских заверений в готовности помочь «нашему юному другу», продолжает:

— Проблема первая — чем мне развлечь гостей. Проблема вторая — чем мне удивить гостей. Проблема третья — как мне лишить гостей того, что может их и развлечь, и удивить.

Он умолкает — и пусть секунду, но всё-таки наслаждается их удивлением. Потом улыбается и поясняет:

— Простите мне мою итальянскую любовь к красивым словам… мне говорили, что в Америке это неуместно.

— Вы итальянец? — удивляется старший.

— Мой отец очень любил женщин со своей исторической родины, — поясняет с улыбкой Ойген. — На одной из них он женился… но любил и других. И я впитал в себе куда больше итальянского, чем английского… однако я поясню, если позволите.

Он вежливо дожидается кивка и продолжает:

— Чтобы гостей развлечь, нужны красивые и не обремененные лишней моралью женщины и мужчины. Чтоб удивить — гастрономические редкости. И в-третьих, я не желаю видеть наркотиков не только в самом казино, но и рядом с ним. Вообще никаких.

— А вы непростой человек, мистер Мальсибер, — говорит старший из братьев.

— Мы, итальянцы, такие, — улыбается он.

И они все втроём смеются: шутка уж очень удачная.

— Земляку помогать вдвое приятнее, — говорит старший.

— Здесь жарко, — говорит Ойген. — Джентльмены простят меня, если я окунусь?

Им нужно подумать и посоветоваться — он хочет дать им такую возможность, да и почему бы, в самом деле, не искупаться?

Его, разумеется, отпускают — с тяжеловатыми, но всё-таки шутками, и он, скинув простыню, кидается в воду и с наслаждением плавает, пока те совещаются. Наконец, он выходит, небрежно накидывает на себя простыню — больше из вежливости, чем из необходимости — и ложится на одну из скамей.

— Мы рассчитывали на большее, мистер Мальсибер, — говорит старший.

Ну, наконец-то. Сколько же можно.

— Например?

— Мы с удовольствием выкупили бы у вас долю в бизнесе.

— Это, к сожалению, невозможно, — очень серьёзно отвечает он.

— Отчего так?

— Я поклялся. Я не могу делить бизнес — ни с кем.

— Глупости, — бормочет младший — но не настолько уверено, как ему самому бы хотелось.

— Я волшебник, — говорит Ойген. — Я дал клятву.

«Не лгать»… Ох, как же он благодарен сейчас Люциусу Малфою! Когда-то очень давно, когда Ойген ещё не закончил школу, тот научил его очень простому способу безнаказанно обманывать практически в любых ситуациях. «Люди слышат то, что или хотят, или ожидают услышать, — сказал он ему. — Если две фразы идут друг за другом, люди обычно их связывают. Поэтому если сказать сначала «я устал», а потом «я пойду», люди решат, что ты уходишь потому, что устал — и будут уверены, что ты именно так и сказал, и додумают нужный предлог. А если тебя потом поймают — ты всегда очень легко докажешь, что неправды не говорил, а уж кто что услышал — вовсе и не твоя забота». Именно это сейчас он и делает. И это срабатывает — как и всегда. Мальсибер встречал всего трёх… нет, всё-таки четырёх человек, с которыми этот фокус не получался — и никакого пятого, к счастью, сейчас здесь нет.

— Мне сложно поверить вам, — говорит старший.

— Я понимаю, — кивает Ойген. И повторяет — чтобы лучше запомнили: — Я не могу делить бизнес. Я волшебник.

— Его не обязательно делить, — говорит… младший.

Вон как… как интересно, однако. И неожиданно.

Они молчат и рассматривают друг друга. Ойгену внезапно становится ужасно скучно — и снова очень противно. Впрочем, на его лице по-прежнему отражается лишь вежливое ожидание, и оно же — на всякий случай — плывёт по поверхности сознания. И вдруг он понимает то, чему Северус безуспешно научить его много-много лет — понимает, что окклюменция, на самом деле, это совсем просто. Это настолько его изумляет и радует, что он не удерживается от счастливой улыбки… а потом и от слов:

— Я был бы очень рад работать с вами, джентльмены.

Это звучит настолько искренне, что те удивляются… и, кажется, верят.

И переговоры, наконец, начинаются.

Продолжаются они часа три — и, наконец, стороны договариваются. В принципе, это далеко не самый скверный вариант: что проститутки, что служба эскорта и вправду нужны, но не заводить же ему собственных? Точно так же нужны и деликатесы… самого разного свойства, вида и рода, и, наконец, вопрос с наркотиками тоже нужно как-то решать — не то чтобы он был таким уж их рьяным противником, в конце концов, каждый живёт как желает, но иметь на своей территории их распространителей он не хочет.

Они расстаются не сразу: сперва купаются, а потом и ужинают, и возвращается домой Ойген только ближе к полуночи.

И опять идёт в душ. А потом стоит на балконе какое-то время и очень задумчиво смотрит куда-то в пространство перед собой.

— Где ты был?

— Северус, — Ойген вздрагивает и оборачивается. — Я тебя не услышал. Я думаю, я научился окклюменции.

— В смысле? — недоумённо спрашивает тот, озадаченно на него глядя.

— Проверь! — просит он. — Только не в полную силу, а то ты меня оглушишь. Прояви на первый раз снисхождение.

— Легилименс! — вежливо произносит вслух Снейп.

А тот закрывается. Очень по-своему и узнаваемо — но неплохо. Совсем неплохо. Северус чувствует лишь уставшего человека, обдумывающего какие-то скучные строительные вопросы: марки бетона, стоимость метра кабеля…

И это настолько странно, что Северус, поборовшись немного, отступает. Он мог бы пробить эту защиту, наверняка — но настолько счастлив самим фактом её существования, что не делает этого вполне намеренно: если учительство чему-то и научило его, так это тому, что методы обучения бывают разными, и не всем следует постоянно указывать на их ошибки и несовершенства.

— Великолепно! — совершенно искренне говорит он. — Но как?! Почему?

— Я просто никогда раньше не видел в этом никакого смысла, — гордо и радостно смеётся Мальсибер. — Никогда не понимал, зачем вообще это нужно — почему не показать, если кому-то хочется?

— Это я знаю, — нетерпеливо отмахивается Снейп. — Что сейчас произошло? Почему ты сумел?

— Ты не представляешь, с до какой степени мерзкими созданиями я сегодня общался, — смеётся Ойген. — Я тебе всё сейчас покажу… ты увидишь и всё поймёшь. Я впервые встретил людей, от которых мне захотелось отгородиться — хотя необходимости никакой не было, они магглы.

— То есть Лорд тебе был недостаточно мерзок? — с насмешливым удивлением уточняет Снейп.

— Это другое! Лорд был хотя бы волшебником — и сильным… когда-то — точно сильным. А тут… да сам посмотри.

— Погоди, — возражает он. — Не сейчас и вообще не сегодня. Запомни это ощущение. Сегодня я в твою голову не полезу. Если что-то срочное — тебе придётся рассказать словами. И ты молодец, — говорит он ему всерьёз, кажется, во второй раз в жизни. — Я давно перестал даже надеяться, что ты научишься.

— Ну видишь, как полезно бывает почувствовать себя колдующим магглом, — смеётся тот. — Давай это отпразднуем?

— Как?

— Не знаю… давай… устроим дуэль. Но не боевую, — он улыбается, — я тебе всё равно сразу же проиграю, так неинтересно — а просто волшебное состязание. Как в школе, помнишь?..