Однажды двадцать лет спустя (джен)

Выйдя из камеры, Гарри плеснул себе в лицо водой из палочки, как следует умылся и тщательно вытер лицо платком. Стало легче, но ненамного. Общение со старшим Лестрейнджем отнимало у него какое-то невероятное количество сил — причину Гарри пока не понимал, но решил отложить обдумывание этого факта на будущее. Постояв несколько минут в коридоре и совершенно придя в себя, он открыл соседнюю дверь, которая вела в камеру младшего брата.

Тот, к его огромному удивлению, встретил его на ногах — он стоял под окном, прислонившись боком к внешней стене камеры и будто прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

— Добрый день, — сказал Гарри, закрывая дверь и останавливаясь почти на пороге. — Я хотел бы с вами поговорить.

— Вы Гарри Поттер, — обернувшись к нему, улыбнулся Рабастан. Он выглядел лучше, чем в прошлый раз, его волосы и борода были заплетены в косу, и это придавало бы ему вид какого-то древнего воина — если бы не детское выражение широко раскрытых тёмных глаз и такая же детская и открытая улыбка, которой он встретил Гарри. — Я помню.

— Хорошо, — Гарри тоже улыбнулся ему и подошёл поближе. — Поговорите со мной?

— Да, конечно, — он послушно кивнул и вежливо указал на кровать, — садитесь со мной?

Гарри кивнул и сел на самый край — Рабастан устроился совсем рядом и, не спрашивая разрешения, взял его за руку. Потом подумал и всё же спросил:

— Можно?

— Конечно, — Гарри с трудом выдавил из себя улыбку. Такое поведение для него уже не было новым, но всё равно нагоняло на него какую-то тоскливую жуть.

— Спасибо, — Рабастан улыбнулся и, взяв его кисть обеими руками, поднёс её к лицу и прижал ладонью к щеке. — Вы были снаружи, — сказал он, — совсем недавно, да? Она пахнет солнцем, морем и деревом. Вы летали?

— Да, — Гарри подумал, что лучше бы ещё раз побеседовал со всеми остальными обитателями Азкабана, чем с этим ребёнком, упрятанным в тело старика. — Сюда иначе не доберёшься.

— А Волдеморт мог, — с той же детской улыбкой сказал Рабастан. — А у нас портключи были.

— Портключи? — переспросил Гарри — он никогда не слышал об их существовании.

— Да, — кивнул младший Лестрейндж. — Как камни. Часть мы спрятали где-то.

— Где? — вот это была новость.

— Наверху… я не помню. Но я, наверно, найду… я могу попробовать, — он кивнул, тихонько гладя руку Гарри самыми кончиками пальцев. — Хотите?

— Не… не сейчас, — Гарри сглотнул, выравнивая дыхание — вот только сбившегося голоса ему только сейчас и не хватало. — Позже. Будет хорошо, если вы их найдёте.

— Я постараюсь, — пообещал тот. — Я помню один… белый… я спрятал его между камней — там, внизу… в нашей камере… я подумал, что, если мы вернёмся ещё, то он может пригодиться…

— Ещё бы, — кивнул Гарри. — В той камере, где вы сидели в тот раз?

— Да. В щель. Внизу. Почти у самого пола.

— Я… я посмотрю, — кивнул Гарри, лихорадочно соображая, что могло произойти с нижними камерами во время восстановления Азкабана, который был частично разрушен во время того массового побега. — Спасибо, — искренне сказал он. — Мистер Лестрейндж…

— Рабастан, — возразил тот. — Меня зовут Рабастан. Мистер — это мой брат… он уже взрослый. А я просто Рабастан.

— Хорошо, — это было едва выносимо. — Рабастан, — заставил он себя легко выговорить это имя, — вы ведь помните, как попали сюда?

— Я… не очень. Не всё. Вам очень нужно, чтобы я вспомнил? — серьёзно спросил он.

— Нет… не то, чтобы. Не очень. Но вы помните суд?

— Суд? — немного недоумённо повторил младший Лестрейндж.

— Суд, — Гарри задумался, как это можно объяснить. — Большой зал, вы сидели в креслах с цепями… вам задавали вопросы… помните?

— Нет, — огорчённо ответил тот. — Я… не всё помню почему-то. Это важно?

— Да не особенно, — улыбнулся Гарри. Его рука, прижатая холодными руками Рабастана к такой же холодной щеке, заледенела, и больше всего на свете ему хотелось её оттуда убрать, но Гарри терпел, хотя ему и казалось, что холод уже распространяется по всему его телу. — Я, собственно, всё рассказал вам уже… главное — скоро будет ещё один суд. И вам нужно будет отвечать на вопросы.

— О чём?

— Обо всём, что вы вспомните… их будет много. О том, как вы жили… до того, как попали сюда. Вам придётся ответить. Просто говорите как есть, хорошо?

— Хорошо, — он улыбнулся, потом повернулся и посмотрел на него. — Вы совсем от меня замёрзли, — сказал он, отпуская, наконец, его руку и даже отодвигая её от себя легонько. — Простите меня, пожалуйста. Я сам весь холодный, и всех морожу. Я не хотел.

— Ничего, — Гарри вдруг обнял его за плечи, и тот обвил его шею руками и спрятал лицо у него на плече. — Всё это не важно, — пробормотал Гарри, чувствуя холод худого тела и очень боясь, что не сдержится и разрыдается прямо здесь. — Я совсем не сержусь. Здесь просто холодно очень. Сегодня вам принесут печку, и вы, наконец, согреетесь.

— Нет, — покачал головой тот. — Печка не поможет… это другой холод… он же внутри, — Гарри почувствовал, как холодные пальцы легли ему на затылок, поглаживая его теми же мелкими осторожными движениями, что недавно — его руку. — Просто здесь никто не бывает, кроме вас… теперь вот ещё целители… но они странные, — он вздохнул, — они боятся меня… хотя я совсем ничего им не сделал…

— Они просто не понимают, — сказал Гарри, тоже кладя руку ему на голову и проводя по мягким сухим волосам. — Не надо на них сердиться.

— Я совсем не сержусь, — кивнул Рабастан. — Просто грустно. А вы видели Руди?

— Да, — Гарри постарался вложить в это слово как можно больше тепла. — Он здесь, недалеко. Вы увидите его на суде.

— Правда? — воскликнул радостно Рабастан, отодвигаясь и счастливо заглядывая Гарри в лицо. Их глаза оказались совсем рядом, и Гарри подумал, что точно такое же выражение видел в глазах своего старшего сына, когда впервые пообещал взять его на квиддичный матч. От этой ассоциации ему стало совсем плохо, и он возблагодарил годы своей работы в аврорате, которые научили его держать лицо вне зависимости от собственного состояния.

— Правда, — ответил он и даже смог улыбнуться в ответ. — Это будет уже скоро.

— Спасибо вам! — Рабастан кинулся ему на шею и, неожиданно крепко обняв, расцеловал — как делают иногда дети, получив неожиданный и долгожданный подарок. У Гарри внутри взорвался колючий ледяной комок, и он на несколько секунд вынужденно прикрыл глаза, глубоко дыша и до крови прикусывая изнутри губы — это сработало, боль и вкус собственной крови привели его в чувство. Сила и чистота эмоций, абсолютно детских по ощущению, настолько чудовищно контрастировали с телом и бывшей личностью человека, который сейчас их испытывал, что выносить это Гарри больше не мог — он осторожно отстранил от себя Рабастана и отодвинулся, поднимаясь.

— Мне, к сожалению, уже пора, — соврал он. — Я ещё зайду к вам перед судом, и расскажу поподробнее, что там будет. А вы постараетесь вспомнить про портключи, да?

— Да, конечно, — Рабастан плакал от счастья и вытирал слёзы тыльной стороной рук. — Я прямо сейчас и повспоминаю… а если я вспомню, как вы узнаете?

— Вы можете передать через целителей или охрану, что вспомнили то, о чём я вас спрашивал, они сообщат мне, и я приду.

— Хорошо, — кивнул он, и пообещал: — я буду очень стараться!

— Спасибо, — Гарри всё-таки смог улыбнуться ему на прощанье и, наконец, вышел.

…Какое-то время он просто сидел в конце коридора, время от времени поливая себя холодной водой из палочки и наблюдая, как она стекает с лица и рук, капая на одежду и пол. Он не в первый раз встречался так близко с безумием, но этот конкретный случай почему-то вытягивал из него все силы — Гарри никак не мог понять, почему, пока не вспомнил ту ассоциацию с маленьким Джеймсом и не сообразил, кого так жутко напоминает ему Рабастан — он вёл себя точь-в-точь, как его второй сын, Альбус Северус, в свои три или четыре года. Даже интонации казались Гарри похожими, даже постоянное упоминание старшего брата, которого Альбус тогда обожал — а хуже всего была манера мальчика хватать отца за руку обеими руками и, раскачивая из стороны в сторону, рассказывать ему то интересное, что случилось с ним за день. Гарри никогда не был мистиком и никогда не видел в подобных совпадениях мрачных знаков судьбы или чего-то подобного — наверное, это и помогало ему всю эту встречу хоть как-то держаться.

Он встал и вернулся в предыдущую камеру, застав её обитателя в той же позе, в которой оставил. Тот не спал — и, видимо, опознав Гарри по звуку шагов, спросил неприязненно:

— Что-то забыли?

— Я был сейчас у вашего брата, — сказал Гарри. — Вам лучше это узнать заранее… я не хочу, чтобы вы увидели в первый раз его таким на суде. Вставайте.

— Что вы…

— Вставайте, чёрт вас возьми! — крикнул Гарри, подходя и сдёргивая с него одеяло. — Пока я не передумал. И идите за мной.

Он нарушал сейчас с десяток основных правил, но ему было плевать. Как ни странно, на Лестрейнджа его крик подействовал — тот действительно встал, с трудом, неуверенно, Гарри подошёл и подхватил его сперва под руку, а потом и за талию, чувствуя, что тот еле стоит.

— Здесь совсем рядом, — сказал он чуть спокойнее. — Держитесь.

Мёртвые пальцы вцепились в его плечо с такой силой, что Гарри подумал, что, захоти он сейчас вырваться — наверное, смог бы сделать это только вместе с ними. Однако цель у него была обратной — и они медленно пошли к выходу, а потом и по коридору, к соседней двери.

Гарри открыл знакомую дверь и ввёл старшего Лестрейнджа в камеру к младшему. И замер, не зная, что сейчас будет.

— Руди! — услышал он тихий возглас, и через секунду Рабастан кинулся брату на шею. — Руди, Руди, — шептал он, плача от счастья, обнимая его и целуя. Тот замер сперва, потом словно ожил, оттолкнул Гарри и тоже обнял своего брата, пряча от него лицо и прижимая его к себе с такой силой, какой Гарри даже не подозревал в его едва живом теле. — Ты пришёл, — шептал Рабастан, — ты вернулся за мной… ты заберёшь меня отсюда домой?

— Заберу, — прошептал тот, неловко гладя волосы брата. — Не сейчас. Позже.

— Ты обещаешь мне? Обещаешь? — Рабастан от радости даже подпрыгивал — Гарри, старавшийся на них не смотреть, случайно увидел лицо Родольфуса в этот момент, увидел, как проступает на нём страшное понимание, и подумал, что, наверное, худшего наказания для старшего брата придумать было нельзя.

— Я обещаю, — очень ласково (Гарри было странно слышать такую нежность в его голосе) сказал Родольфус. — Асти, я обещаю. Но придётся немного подождать, хорошо? Как ты? Расскажи мне, как ты здесь?

— Я хорошо, — тот, наконец, слегка успокоился и потащил брата к кровати — и вовремя, подумал Гарри, потому что Родольфус едва стоял на ногах. Они сели — старший устало опёрся спиной о стену, младший же, ничего не замечая, забрался на кровать с ногами и устроился на руках Родольфуса, положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Старший тоже сидел с закрытыми глазами, и со стороны можно было подумать, что братья заснули — или же умерли, потому что ни один из них не выглядел слишком живым. — Здесь скучно и холодно, — заговорил Рабастан, разрушая этот жуткий мираж, — но это ничего… Я вспоминаю всё время что-нибудь — а потом забываю… и опять вспоминаю… хорошо, когда тебя о чём-нибудь спрашивают — вспоминать сразу легче… Спроси меня о чём-нибудь, а?

— О чём мне тебя спросить? — Старший брат улыбнулся. — Ты помнишь наш дом?

— Помню, — радостно кивнул младший. — Только не очень… ты хочешь, чтобы я вспомнил?

— Да. Я думаю, да — это хорошая тема для воспоминаний. Потом, когда я уйду — ты просто сиди и вспоминай. Хорошо?

— Хорошо, — согласился тот.

— Ты не чувствуешь… чего-то плохого? Холода? Боли?

— Боли — нет… а к холоду я привык. Но когда-нибудь мы поедем в горы, и там будет жаркое солнце и холодный ветер… да?

— Да, — тот кивнул. — Да, Асти. Обязательно.

Они вновь замолчали — Гарри опять посмотрел на них и увидел, что старший вот-вот потеряет сознание. Пришлось вмешаться — да и всё равно нужно было всё это заканчивать, Гарри уже не знал, прав ли он был, допустив подобное.

— Нам пора, — он подошёл и положил руку старшему на плечо.

— Нет! — крикнул Рабастан, резко садясь и отталкивая его от брата. — Не уводите его!

— Я должен, — мягко возразил Гарри. — Мы пришли на минуту. Здесь вообще такого нельзя.

— Нет! — Рабастан не желал ничего слушать, снова страшно напомнив Гарри сына — он уже не знал, которого, они оба в детстве с трудом переносили отказы. — Он останется здесь! Он мой!

— Мне правда пора, — неожиданно поддержал Гарри Родольфус. — Я вернусь, — пообещал он. Рабастан, наконец, посмотрел на него — и спросил испуганно:

— Руди? Ты болеешь?

— Я… да. Немного. Это не страшно, — он улыбнулся. — Я скоро поправлюсь.

— Правда?

— Конечно, — он протянул руку и удивительно точно и уверенно дотронулся до лица брата. — Я обещаю.

— И ты вернёшься?

— Вернусь. Ну, обними меня на прощанье.

Тот опять кинулся брату на шею, и Гарри увидел, как дрожат плотно сжатые веки Родольфуса.

Он вышел из камеры совершенно самостоятельно — но едва Гарри затворил дверь, как он то ли упал, то ли просто сперва сел, а потом опустился на пол ничком. Гарри не успел его подхватить, подошёл и достал палочку, чтобы его левитировать — и понял, что тот беззвучно рыдает.

— Не здесь, — сказал Гарри, поднимая его и таща к камере, — я вообще не имел права выводить вас из камеры… ну, пожалуйста, — тот не сопротивлялся и не помогал ему, но тело его было лёгким, и Гарри вполне справился самостоятельно.

В камере он уложил узника на кровать и сел рядом, дожидаясь, пока тот успокоится. Ждать пришлось достаточно долго, но он был почти рад — он и сам находился сейчас в не намного лучшем состоянии.

Наконец, Лестрейндж затих, а потом развернулся и сел с неожиданной силой. Слепые глаза были открыты, будто он смотрел прямо перед собой.

— Что вы хотите от меня узнать? — спросил он.

— Я просто хотел…

— Что я должен вам рассказать, чтобы нас с ним выпустили отсюда? Я должен выйти вместе с ним, — сказал он очень настойчиво. — Он не выживет без меня теперь. Поэтому задавайте свои вопросы. Я расскажу всё, что сумею вспомнить.

— Я просто хотел, чтобы вы были готовы к тому, что увидите на суде, — тихо проговорил Гарри. — Это был не шантаж.

— Плевать, как это назвать, — отрезал тот. — Я спрошу по-другому: что я должен рассказать на суде, чтобы нас отпустили?

— Расскажите про Невилла. Про сына Лонгботтомов. Расскажите, почему вас не было на финальной битве. Покайтесь, наверное… Я не знаю. Я не думал об этом.

— Так подумайте. Того, что вы назвали, не хватит даже на смягчение приговора. Мы должны выйти. Любой ценой.

Гарри вспомнил, как однажды спросил Малфоя, кого бы тот выбрал в качестве хранителя Фиделиуса, и вспомнил его объяснение, почему он не выбрал бы старшего Лестрейнджа — вот теперь он его понимал в полной мере. Человек перед ним действительно готов был сделать всё, чтобы получить свободу для себя и своего брата — и Гарри при всём желании не мог осуждать его за это.

— Я подумаю, — кивнул он, а потом вспомнил, — хотя… говорят, у вас были портключи во время последнего побега. Это правда?

— Правда.

— И говорят, что вы использовали только часть из них, а остальные спрятали здесь. Это так?

— Да, — он задумался. — Я не знаю про все. Могу показать два. Если они всё ещё там, конечно.

— Покажете, — кивнул Гарри. — Суд ведь ещё не завтра… я получу разрешение вывести вас из камеры и подумаю, как можно осуществить это технически — сейчас вы просто физически никуда не дойдёте и не сумеете ничего отыскать.

— Оборотное зелье, — мгновенно предложил тот. — Кого угодно, можно любого другого преступника — чтобы вы были уверены, что я не попытаюсь бежать. Главное — чтоб он был в состоянии нормально передвигаться и, особенно, видеть.

— Думаете, сработает?

— Должно. Во всяком случае, я бы попробовал. Что ещё?

— Сами подумайте, — устало ответил Гарри. — Я зайду завтра или послезавтра — вот вы пока и подумайте, что может понравиться Визенгамоту.

— Подумаю, — очень по-деловому кивнул тот. Гарри показалось, что он стал выглядеть более живым, хотя, безусловно, за несколько минут, что они проговорили сейчас, это было невозможно.

— В таком случае, до встречи. Придумаете что-нибудь стоящее — передайте через охрану или целителей.

— Передам. И спасибо.

— Пожалуйста, — Гарри стало неловко — он вовсе не был уверен, что сделал это именно для него, он вообще не был уверен в своих мотивах. — Вы прямо ожили, — не удержался он.

— У меня появилась надежда и цель, — кивнул тот. — А это много.

— Вот и отлично, — Гарри пошёл к двери, открыл её и, наконец, окончательно покинул эту камеру, мечтая только о том, чтобы очутиться дома.