Строя воздушные замки на камне (гет)

В Ангва Бич незаметно прокралась осень — точно те пауки, что буквально за ночь завелись у Лили в комнате. Еще вчера было лето, стояли солнечные жаркие дни, и вдруг все разом закончилось. Море бурлило и пенилось, и во время отлива на песке оставались водоросли и дохлые медузы.

В доме было пусто — впервые за то время, что Лили тут жила. Дети вернулись назад в школу, а Орден перестал посылать сюда своих раненых — они оставались в Британии, поближе к штаб-квартире. На случай, если в них возникнет нужда.

Не было больше и временных постояльцев, которые прятались бы у них от Пожирателей. Лили не знала, что и думать об этом, но все равно тревожилась.

От этих мыслей она отвлекалась, готовясь к появлению Гарриет. Всеми медицинскими аспектами с самого начала занималась Аделия, но по мере приближения родов она все чаще и чаще брала на себя роль, которую при нормальных обстоятельствах выполнял бы отец ребенка — Сев. Она доставала для Лили разную еду, когда той хотелось всякой экзотики; когда та мерзла, укутывала ее одеялом — и помогала его развернуть, когда той становилось жарко. В глубине души Лили была ей благодарна, но беременность брала свое, и на первый план выступали совсем другие эмоции. Ей все еще хотелось, чтобы рядом был Сев — и это он, а не Аделия, носил ей мороженое в креманках, когда в камине плясало пламя, а на улице становилось сыро и холодно.

Временами Лили начинала злиться на Аделию и цеплялась к ней по мелочам. Из-за сущей ерунды — например, из-за того, что та-де слишком медленно готовит сад к зиме. Но Аделия лишь мило улыбалась, вытирая перепачканные в земле руки, и отвечала: "Сейчас только сентябрь. У нас полно еще времени, дорогая". Она будто даже не замечала, что Лили злится. Сев бы точно заметил — и ответил тем же, и они бы цапались до тех пор, пока взаимные упреки не перешли бы в завуалированные комплименты. Она так ужасно по нему скучала — хоть и симпатизировала Аделии, и ценила ее притворную вежливость. (Притворную-притворную. Распознать это было несложно; Лили решила, что та мирится с ее выходками только из-за близящихся родов).

У нее ныло сердце при мысли о том, что Сева и тогда не будет рядом. Что он не сможет держать ее за руку, когда она будет рожать их дитя. Что он не сможет увидеть Гарриет, когда она только-только появится на свет... Как-то раз, когда у Лили было особенно слезливое настроение, она рассказала об этом Аделии. Но та лишь рассмеялась:

— Мужчины не умеют управляться с младенцами. Тебе будет казаться, что ты в жизни не видела никого прекраснее, а он увидит только розовый сморщенный комок.

— Не может быть, — не поверила Лили.

— Уж на новорожденных я насмотрелась, — сказала Аделия. — И я буду думать то же самое.

— Но это его ребенок!

Аделия лишь покачала головой:

— Не он дал ему жизнь.

— Он, он. Только девять месяцев назад.

Аделия рассмеялась, и Лили тоже, но потом она стала вспоминать события девятимесячной давности — по подсчетам выходило, что Гарриет была зачата в ту ночь после Дэнкворт-мэнора, — и грусть нахлынула с новой силой. Лили достала свой альбом с фотографиями и долго смотрела на снимки Сева — Сева-взрослого и Сева-подростка, гадая, о чем он сейчас думает.

О чем вообще должны думать шпионы? По здравом размышлении выходило, что ни о чем, просто потому, что так безопаснее.

Она по очереди поцеловала снимки. Оба Сева одинаково нахмурились.

— Вы считаете меня слишком сентиментальной, знаю, — прошептала Лили. — Но он еще сентиментальнее меня.

Сев-взрослый закатил глаза и откинул с лица волосы. Сев-подросток снова скрылся за деревьями.

По утрам Лили все еще ходила гулять к морю, хоть ее тело и стало тяжелым и неповоротливым. То, что летом начиналось как легкая дрожь, как невесомый трепет крыльев бабочки, со временем превратилось в настоящего маленького человечка, живущего у нее в животе. Порой она даже замечала очертания крошечных ножек или ручек, когда Гарриет внутри лягалась или размахивала кулачками, и пыталась вообразить, что бы сказал Сев, если бы тоже это увидел. "Кажется, у тебя там завелся паразит. Предлагаю подумать об операции".

Похоже, в эти дни ей становилось грустно из-за всего на свете.

Как-то раз в самом начале октября она проснулась еще до рассвета — лежала в кровати и смотрела на ползущие по стене тени, похожие на чернильные пятна. Гарриет завертелась внутри, и Лили положила руку на живот, ладонью ощущая движение.

— Потерпи, — прошептала она. — Скоро я выпущу тебя из этой клетки.

В ответ Гарриет лягнулась — словно хотела сказать: "Вот еще, я сама оттуда выберусь". Лили улыбнулась — Сев бы явно ею гордился.

Она позавтракала в одиночестве — теперь, когда у них не осталось постояльцев, Аделия не вставала рано. Снаружи шуршал ветер — трепал оголившиеся плети плюща, а если вслушаться, то можно было различить, как вдалеке шумит океан.

Покончив с завтраком, она отправила посуду в мойку и спустилась к морю. Волны сегодня казались выше, чем обычно, и пена отливала розовым — солнце вставало, и вдоль горизонта тянулась светлая полоска. Лили поплотнее завернулась в свитер — смотрела на восток, думая о Севе.

По ногам вниз поползла струйка чего-то теплого.

Сначала она не сообразила, что это такое. Наколдовала Люмос и увидела на песке темное пятно — прямо там, где стояла.

А потом живот пронзила боль.

"Гарриет", — подумала Лили.

Она послала патронус разбудить Аделию и побрела назад к дому — напрямик через дюны, оступаясь и оскальзываясь на сухом песке. Стебли морской травы мешались, путаясь под ногами, и слабый огонек Люмоса едва позволял разглядеть обратную дорогу.

Снова боль. Лили вскрикнула, чуть не выронив палочку.

— Лили!

Теплые руки схватили ее за плечи. Ей хотелось, чтобы это был Сев.

— У меня отошли воды, — сказала она.

— Знаю — твоя лань рассказала. Давай за мной, в комнату. — Аделия была в мантии поверх ночной рубашки — и босиком, несмотря на осенний холод. — Сгоняю за обезболивающим, а ты пока лежи и дыши. — Она подтолкнула Лили в дом, и тело снова прошило болью. Казалось, она расходилась сразу отовсюду, не только из живота.

— Мне больно. Что с Гарриет? Это вообще... нормально?

— А то, — ответила Аделия. — Я же говорила: ощущения те еще. Идем.

Она повела ее вверх по лестнице — лампами они заморачиваться не стали, и путь им по-прежнему освещал только огонек Люмоса.

Оказавшись у себя в комнате, Лили кое-как доплелась до кровати и растянулась на матрасе. Снова боль... ей же надо было считать, так ведь? Она попыталась на этом сосредоточиться, но тут Аделия сказала: "Устраивайся — я сейчас вернусь", и Лили сбилась со счета.

Заставив себя подняться с постели, она достала из ящика комода свой альбом. Оба Сева на колдографиях будто бы чувствовали, что происходит. Сев-подросток орал на ту Лили, которая его щелкнула; длинная сердитая тирада — как всегда, когда он был напуган. Сев-взрослый нервно расхаживал по снимку туда-сюда — ни дать ни взять взволнованный отец из кинофильма.

Лили улыбнулась. Ее щеки были мокры от слез.

Очередной взрыв боли — и альбом едва не выпал у нее из рук. Вернувшись в постель и скинув туфли, она раскрыла его и поставила на прикроватный столик, чтобы оба Сева могли за ней наблюдать; в каком-то смысле это будто бы приближало ее к нему — давало иллюзию, что он рядом, готовый держать ее за руку и повторять, что все будет хорошо... Но нет — Сев бы скорее держал ее за руку и на все корки честил Аделию.

Новый приступ боли — на этот раз Лили стала считать. В комнату вернулась Аделия, левитируя за собой склянку с зельем.

— Как у нас дела? — спросила она, пододвигая стул к кровати.

— Больно, — сказала Лили.

— Знаю, дорогая. Тебе нужно дышать — помнишь? — Аделия задрала ей платье до талии, стянула трусики. Лили втянула в себя воздух, сделала один вдох, другой — как летом, когда она каждый вечер тренировалась, сидя на крыльце. Аделия коснулась палочкой ее живота, склонила голову и прислушалась — а затем расплылась в улыбке.

— А, все просто замечательно. Как по нотам идет, — она убрала Лили волосы со лба. — Кажется, маленькой Гарриет не терпится появиться на свет.

Вместо ответа Лили вскрикнула — очередные схватки сотрясли все ее тело.

— Не забывай дышать, — напомнила Аделия.

Лили послушалась.

— Что дальше? — выдавила она, хватая ртом воздух.

— Ждем, — улыбнулась Аделия. — Уже недолго осталось; как я и сказала, этой малышке не терпится появиться на свет, — и протянула Лили склянку с обезболивающим. — Вот, выпей.

Ей казалось — прошли часы. Схватки становились все чаще; Лили дышала, уставившись в потолок. Севы на снимках злились и бушевали.

— Ага, а вот и она, — заметила Аделия — таким тоном, словно они поджидали в парке подругу. — Я же говорила: уже совсем скоро.

— Что? — Лили попыталась сесть — боль волной омыла все тело. Аделия заставила ее снова откинуться назад.

— Головка показалась, — Аделия наколдовала диагностические чары — над кроватью повисла светящаяся сеть, заполняя комнату потусторонним янтарно-желтым мерцанием. Лили закричала. Аделия дала ей еще обезболивающего.

— Тужься, милая, — голос Аделии звучал до безобразия спокойно. Она снова заорала — то зелье, которым ее напоили, только притупляло боль, но до конца ее не унимало; Лили больше не чувствовала, что ее разрывают пополам, но и только. Все, что ниже ног, казалось чужим и далеким.

В комнате было жарко — Лили вся взмокла от пота. Перед глазами мелькали звездочки.

А затем она услышала крик. Вопль младенца.

— Быстро, как я и говорила, — заметила Аделия. Взмахнула палочкой — и внутри будто что-то исчезло. Но больно от этого не было; скорее, похоже на оборвавшуюся связь. Лили попыталась приподняться на локтях.

— Можно мне... на нее взглянуть? — голос прозвучал сдавленно и хрипло, как будто у нее болело горло. Аделия не ответила, просто поднесла поближе запеленутый в одеяла сверток и отдала его ей.

Гарриет.

Ее личико было красным и сморщенным, кожа — липкой и влажной. Она вопила так, словно ненавидела весь мир, и этим напомнила Лили Сева — он тоже норовил поскандалить, когда был напуган. Она прижала Гарриет к груди. Аделия не ошиблась; она в жизни не видела создания прекрасней. Интересно, что бы сказал Сев, если бы тоже ее увидел — наверное, что она похожа на тючок мокрого белья... Но на самом деле он бы так не думал. Ему бы тоже казалось, что она прекрасна.

Лили поцеловала Гарриет в лоб (та все еще орала во всю глотку, но сейчас это было неважно) и откинулась на изголовье кровати, измученная и счастливая — а снаружи, за стенами дома, вставало солнце, заливая светом весь мир.