Фрагменты (гет)

Подполковник Корецкий перестал верить однажды и уже навсегда. Верить кому-либо или во-что либо в этой гребаной жизни — и даже трудно сказать, когда именно это произошло.

Может быть, когда его вместе с другими ребятами на верную смерть бросили командиры, трусливо сбежав в попытках спасти свою шкуру.

Может быть, когда его любимая жена, трепетная, эфемерно-неземная Даночка бросила его ради его же лучшего друга, с которым, оказывается, изменяла ему несколько лет.

А может быть тогда, когда боевой товарищ, которого он когда-то вытащил на себе из ада, предал и продал его, чтобы выжить самому и заработать немного денег.

Корецкого предавали уже столько раз, что второй кожей стала броня.

Корецкому скоро сорок пять. И все, что есть у него — погоны подполковника и хроническое недоверие к миру.

— -

Уманова совсем не в его вкусе. Резкая, угловатая, грубоватая. Острая на язычок пацанка, порой начисто забывающая о дисциплине и совсем не похожая на нежную беспомощную принцессу вроде его бывшей жены.

— А товарищ подполковник-то не промах, — ворчит Бизон, отметив на совместных учениях слишком пристальное внимание Корецкого к их Умке.

— Да ладно тебе, нормальный мужик, — отмахивается Багира. Мама-кошка будет только счастлива, если ее любимая «дочка» с интересом посмотрит на кого-то, кроме своего командира.

Бизон только хмурится и бухтит что-то в том духе, что не собирается доверять их Уманову первому встречному. Рита только весело фыркает: ревность и Борька — понятия, совместимые слабо.

— -

— Вот я лошара!

Корецкий недоуменно косится на Уманову, которая сердито бьет рукой по рулю, слишком поздно понимая, куда именно ушли преступники.

— А я тогда кто? — ненавязчиво напоминает о своем присутствии новый командир.

— Простите, товарищ подполковник, — смущенно бурчит Уманова, закусывая губу, — и Корецкому вдруг хочется улыбнуться.

И все-таки она удивительно не похожа на его бывшую жену…

— -

Имя Умановой очень подходит — Олеся. Что-то дикое, непокорное, дерзкое в этих звуках, и глаза, зеленовато-карие омуты не то юной ведьмы, не то настороженной кошки, меньше всего похожи на глаза спецназовки из двадцать первого века.

Ума отжимает мокрую насквозь футболку где-то за шуршащей стеной ивняка — а Корецкий, морщась, думает о том, что уж слишком много стало этой девочки в его жизни.

А еще — он думает о ней непозволительно часто.

— -

Точно — ведьма.

Корецкий, закинув руки за голову, мрачно смотрит в прорезь палатки на стаивающее серебро полумесяца. Пытается угадать, придет она к нему до рассвета или все-таки нет. Уже окончательно склоняется к безапелляционному «нет», когда рядом сухо хрумкают ветки.

Предугадать не получается.

Да и черт с ним.