Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

В итоге они делятся на команды достаточно своеобразно, однако вопросов ни у кого не возникает: Люциус, несмотря на свой молчаливый протест, остаётся в лагере, Снейпа сопровождают двое «работников зала» из казино и пара охранников, а перед самым выходом к ним также присоединяются трое освободившихся в госпитале волонтёров, Долохов соглашается взять с собой одного из «гражданских» (как он обзывает работающих в зале сотрудников казино) и троих «боевиков» из вымуштрованной им лично охраны, а Ойген забирает оставшихся: троих «гражданских» (маленькую худенькую Пат Милстоун, чуть полноватую шатенку Тину Хэрроу и чернокожего красавчика Мартина Триера) и трёх охранников, одного из которых он сам немного побаивается (хотя внешне тот меньше всего напоминает бойца: невысокий и щуплый, с характерной, однако невыразительной восточной внешностью, выдающей азиатских предков, однако точнее понять кем он является вряд ли возможно, называет же он себя просто Джек — но Ойгену доводилось видеть его что в обычном бою, что в магическом, отсюда и некоторый испытываемый им трепет).

В последнюю группу входят ещё трое медиков и парочка волонтёров, которые собираются раздавать людям самое необходимое. На рассвете они отправляются на стадион — где им предстоит понять значение слова «ад».

Никто не замечает их появления: народу столько, что никто толком даже не помнит своих недавних соседей. Душно, жара… Насилие. Любое, какое только можно придумать: от самого распространённого и примитивного до экзотического и отталкивающего в своей чудовищной извращенности — женщины, дети… мужчины. Старики. Обезумевшая старуха, прижимающая к груди большую растрёпанную куклу — рядом с ней стриженная под мальчика девочка лет пяти цепляется за край её жёлтой майки, плачет... та её словно не видит и баюкает, утешает куклу… Автоматные очереди поверх голов — посреди стадиона… Одичавшие и обезумевшие мальчишки, насилующие мальчишек — а рядом другие такие же, торопливо поедающие вытащенные из карманов у беспомощных жертв запасы… Стоны и плач, отражающиеся от стен и разносящиеся под гулким куполом стадиона… Люди, сбившиеся в кучу у самых трибун и огрызающиеся на всех, кто приблизится хоть на пару шагов, пытающиеся сохранить то ли послание капли тепла, то ли остатки позавчерашних пайков, которые сырость давно превратила в помои… Мать, предлагающая себя вместо дочки — и сперва изнасилованная у той на глазах, а потом вынужденная смотреть, как одни подонки делают то же с её сероглазой малышкой, покуда другие потрошат их с дочкой сумку с жалкими запасами еды и воды… Лежащие с пустыми, глядящими в никуда глазами люди — вполне живые, но то ли проглотившие что-то, то ли вколовшие… Трупы, почерневшие и раздувшиеся на жаре… И над всем эти — полчища мух. Ад как он есть — куда Босху…

И дело даже не в насилии — дело в его кажущейся нормальности и абсолютнейшей безысходности, которая буквально висит в воздухе. Люди не просто не сопротивляются — они боятся тех, кто делает это. Хотя рассказывают, что кого-то из насильников на днях линчевали…

Что может тут сделать горстка волшебников — непонятно. Однако что-нибудь всё-таки может — и они делают, защищая и защищаясь, без всякого прикрытия используя магию, излечивая, раздавая лекарства, еду и воду, успокаивая и опять защищая. Порой им хочется убивать — но, во-первых, не все из них это умеют, а во-вторых, главная задача всё же в другом. Хотя убийства случаются: Ойген видит, как Джек сносит кому-то башку, в самом буквальном смысле этого слова — та летит на бывшее некогда зеленым покрытие стадиона и катится по нему, словно мяч, а тело ещё продолжает сжимать в руках пистолет, направленный на маленькую мисс Миллстоун… В какой-то момент, оглушив то ли на байкера, то ли рокера, тащащего за волосы в одну из душевых кабинок в цокольном этаже совсем юную азиатку, Мальсибер вполне всерьёз думает, что будет, если сейчас убить его, к примеру, Авадой — как быстро явятся министерские, явятся ли вообще и что они станут делать, неужто просто арестуют его и уйдут? По некоторому размышлению он решает это всё же не проверять, однако соблазн настолько силён, что следующего подонка он не оглушает, а режет — хотя и не насмерть, но лишая того раз и навсегда возможности иметь традиционные сексуальные отношения.

Но что бы они не делали — это капля в море… Вода, продукты, лекарства розданы в первые полчаса — однако никто из их группы никуда не уходит: медики помогают, кому могут, на месте, а остальные просто их охраняют. Элементарные же обезболивающие чары умеют накладывать они все — так же, как могут хоть на какое-то время защитить нормальных людей от собравшихся здесь со всего города подонков, или хотя бы утешить…

К ночи Ойген собирает, наконец, своих сотрудников — у Пат, похоже, была истерика, у Тины, кажется, перебита рука, а Мартин заляпан кровью от головы и до пят; врачи и волонтеры, к счастью, не пострадали, а охранники все настолько перемазаны кровью, что сразу и непонятно, чья она — и аппарирует с ними на место встречи.

Они последние. Снейп возится с Долоховым, которому, похоже, досталось довольно серьёзно, Малфоя почему-то нигде не видно... Ойген сам начинает заниматься своими спутниками: сперва счищает с Мартина кровь, потом, убедившись, что та — не его, переходит к Тине: как сращивать переломы он давным-давно позабыл, а обезболивающее девушка сама на себя наложила.

— Давай-ка домой, — говорит он, присаживаясь рядом с Пат. — По-моему, с тебя пока что довольно.

— Не пойду, — поджимает губы девушка. Вот и славно: собственное решение — уже хорошо.

— Как скажешь, — говорит он и просит: — Посмотри на меня.

Она смотрит… Он её успокаивает — но сколько же сил уходит на это! У него не хватает их на то, чтобы окончательно привести её в чувство, но, по крайней мере, она оживает и начинает плакать — Ойген машет Джеку Литтону, который работал сегодня со Снейпом, тот подходит, садится с девушкой рядом и обнимает. Пат утыкается ему в грудь — и ревёт в голос…

— Сам-то как? — Мальсибер даже не замечает Снейпа, пока тот с ним не заговаривает.

— Да… не знаю. Пойдём куда-нибудь.

Они уходят подальше, садятся прямо на землю, Северус накладывает на них заглушающие чары — и спрашивает:

— Я так понимаю, там ещё хуже, чем на улицах?

— Я даже представить себе такого не мог, — говорит Ойген, обхватывая себя руками. Его потряхивает, но помощи он не хочет — а Снейп почему-то и не предлагает. — В Нью-Йорке было жутко, но… по-человечески, что ли. Очень больно и страшно — но там были люди… а здесь… И так много… Всё-таки магглы — это…

— Какая разница? — пожимает плечами Снейп.

— Что какая разница, Северус?

— Какая разница — магглы, волшебники? Люди все одинаковы. Вспомни, что творилось, когда Лорд осчастливил нас своим возвращением.

— При чём тут? — почему-то злится Мальсибер.

— Ну как же. Пока Лорд половину Отдела Тайн не разнёс — наше родное министерство его и живым-то признавать отказывалось.

— Я не могу вспомнить то, чего не видел, — усмехается Ойген. — Я тогда ещё в Азкабане сидел, если помнишь.

— И в самом деле… ну тогда вспомни кражу магии и магглорождённых — и как доблестные ауроры радостно ловили последних. А егерей помнишь? Тоже не магглы — волшебники… власть всегда одинакова, и ничего не меняется, — он берёт в руку палочку. — Дай я тебя осмотрю.

— Я в порядке, — он даже отодвигается. Снейп вскидывает бровь:

— Ойген?

— Да не хочу я, чтобы ты сейчас меня успокаивал, не понимаешь?!

— Я не стану. Я просто посмотрю.

— Тогда зачем?

— Хочу понять, что с тобой происходит и чего мне ждать в ближайшее время. Ну?

— Со мной происходит желание вернуться туда и поубивать половину — а потом отыскать сперва мэра, не помню, кто тут сейчас, а потом эту… я пока не определился: тупую курицу или лицемерную жестокую свинью Бланко и оторвать им головы! — восклицает он на удивление зло и яростно. — А потом…

— Я понял. Завтра пойдём туда все вместе. А сейчас надо поспать.

— Я не хочу… и не усну. Северус, там… это не люди, на них словно наложили какие-то чары — или они все разом сошли с ума!

— Покажи, — просит он.

Тот показывает…

— Ты знаешь, — говорит, помолчав, Снейп, — идея с мэром не настолько плоха.

— Голову отвернуть? — нервно, но всё же смеётся Ойген.

— Наоборот, — тоже усмехается Северус. — Внушить, что ситуация на стадионе требует срочных мер. Потому что, похоже, он либо этого не понимает, либо умышленно закрывает глаза. Шёл бы ты завтра к нему — а мы отправимся туда сами. Так от тебя пользы будет определенно больше.

— Схожу, — кивает Мальсибер. — А где Люциус? Я искал — не нашёл…

— А, — мрачно усмехается Снейп. — Не трогай его.

— Я не могу трогать того, кого не могу найти, — мягко упрекает его Ойген. — Я просто волнуюсь.

— Здесь он. Серьёзно тебя прошу: не надо его искать. Сам появится.

— Как скажешь, — неохотно соглашается Ойген.

…А Малфой в это время совсем рядом — но меньше всего ему хочется беседовать сейчас с кем-то. Поначалу его работа кажется ему до обидного лёгкой: его всего-то просят сортировать прибывающих раненых. Очень просто — те делятся на три группы в зависимости от своего состояния, а на рукав повязывается повязка соответствующего цвета: тем, кто легко ранен (и может самостоятельно передвигаться) — зеленая, тем, кто пострадал сильнее и нуждается в неотложной помощи -красная, а тем, кому помогать уже просто бессмысленно (так как это пустой перевод ограниченных сейчас сил, времени и ресурсов) — черная.

Всего-то.

И сначала всё действительно очень просто: зелёные-красные, снова зелёные… И даже чёрные поначалу не вызывают у Люциуса никаких особых эмоций, потому что те, на кого он их надевает, уже почти что мертвы.

В первый раз он задумывается, когда оказывается перед молоденькой девушкой, у которой, по сути, нет половины лица — оно откушено аллигатором. Как и почему она до сих пор жива — непонятно, и ещё менее ясно, почему она остаётся в сознании. Но она всё понимает и смотрит на него единственным оставшимся своим глазом — и читает в его глазах собственный приговор. От неё уже пахнет смертью — он чувствует этот запах, ощущает её присутствие… знает, что даже он сам, собери он все свои силы, вряд ли сможет чем-то помочь… но вот сейчас девушка пока что жива и с мольбой на него смотрит. Он делает то, что может: накладывает обезболивающие чары и усыпляет её — и повязывает на её руку тонкую чёрную ленточку.

И идёт дальше.

Человек, заставивший его задуматься во второй раз — не просто человек.

Он волшебник.

Уже немолодой, но и совсем не старик, он лежит здесь с разодранным… кем-то? Чем-то? — животом и даже не стонет. Они сразу же узнают друг в друге представителей волшебного мира — смотрят в глаза, потом тот просит:

— Добей меня… не хочу мучиться.

— Я вылечу, — говорит Малфой — и видит в устремлённых на него глазах… презрение.

Почему — он понимает не сразу. Рана поначалу кажется самой обычной, но едва он начинает накладывать обезболивающее, края её начинают словно плыть и ползти — незнакомая, жуткая магия…

Ему можно помочь, наверное… можно было бы, если бы здесь были специалисты, хотя бы тот же Северус, если бы было время, и нужные зелья, и много ещё чего… Но их нет — и ничего не поделать. Ничего.

Всё, что он может — опять обезболить и усыпить, а ещё повязать на рукав чёрную ленту.

И никакое волшебство не спасает…

Он идёт дальше — раненые и день прибывают вместе, тех становится больше, а времени, медиков и лекарств — по прежнему удручающе мало… Всё чаще он видит тех, кому в других обстоятельствах можно бы было хотя бы попытаться помочь — но сейчас приходится выбирать между ними и теми, кому помощь тоже нужна, но кто с ней наверняка выживет. А те, первые — нет. Шанс против уверенности…

А решение принимать — ему, Люциусу.

— Ты умеешь убивать? — слышит он в какой-то момент.

Оборачивается — и видит одного из встречавших их врачей. Имени его он тогда не запомнил…

Он просто кивает. Конечно же, он умеет.

— Тогда помоги им уйти спокойно, — говорит тот, глядя ему в глаза. — Нечего их зря мучить. Если хочешь, конечно — у нас даже говорить про эвтаназию вслух решаются немногие. Не говоря уже о законе штата, — добавляет он всё же.

И уходит.

А Малфой — остаётся.

Убивать… Конечно же, убивать он умеет.

Причём очень по-разному.

Это же просто магглы, в конце-то концов…

Но убить заглядывающего ему в глаза человека — даже зная, что тот очень скоро умрёт — оказывается совсем не так просто сначала, и очень мерзко — потом. Чего проще — остановить дыхание или сердце… он останавливает — это милосердная смерть… только вот жить самому после этого ему уже вовсе не хочется.

Но дело не ждёт — привозят новых раненых, и всё начинается снова… И он снова вешает разноцветные ленточки, вынося приговор и даря одним — жизнь, а другим — смерть.

Забывая в какой-то момент, что они почти все — просто магглы.

Которые ведь лишь немногим лучше животных, однако пользы приносят меньше, чем домовые эльфы…