Ворон (джен)

Когда Герман покинул Грюма и нырнул в прохладный холл банка, озаряемый золотым пламенем сотни светильников, он даже представить не мог, что всё окажется таким сложным и двусмысленным.

Во-первых, ключ. Гоблины были неприятно удивлены его отсутствием. Ибо личный ключ личного, детского сейфа Гарри Поттера, владельцу таки отправляли. Подняв документы, въедливые карлики обнаружили, что ключ действительно полагалось отправить, но он исчез вместе с неким гоблином Костохрустом.

Когда выяснилось, что ключа таки нет, у Германа взяли кровь и размазали ее по какому-то круглому зеркалу. Зеркало потемнело — и во мраке ало вспыхнул знак Певереллов. Да так ярко, что гоблин выронил зеркало. Вопя так, будто за его сокровищами явились все приключенцы мира разом. Трясущимися руками гоблин кое-как на лист бумаги вылил кровь Германа. Пятно впиталось, шипя и дымясь. И на бумаге проступили, складываясь в слова, кровавые буквы :

«Харальд Герман Джеймс Поттер.

Имущество:

— личное хранилище;

— хранилище Поттеров;

— Проклятое Хранилище.»

И перечень предприятий, из которых на счета текут шекели.

Гоблины затравленно заозирались — и кто-то со всех ног побежал прочь. Надо думать, докладать старшему.

Герман не поленился — и таки выяснил, что, да, с его личного счёта с самого момента гибели четы Поттеров, уходили внушительные суммы. На личный счёт Альбуса Дамблдора. На расчетный счёт Ордена Феникса. В карман Аберфорта. И даже на счет семейства Уизли. Словом, шекели Мальчика-Со-Шрамом хомячили все, кому не лень. Причём, более чем легально. С позволения покойного Джеймса Поттера. Герман получил новый ключ, приплатил за дополнительную защиту хранилищ и, преисполненный мрачной решимости, пошел смотреть свои закрома.

Катаясь в чёртовой вагонетке, набрал-таки украдкой в склянки той самой гоблинской водички, смывающей чары. Под презрительные и изучающе-косые взгляды катающего его гоблина.

Пресловутое хранилище, к которому в фильме водили Гарри, оказалось всего лишь личным сейфом наследника, само хранилище Поттеров было внушительной пещерой, доверху набитой всяким добром. Гера просто замер посреди всего этого сияющего великолепия, с ужасом соображая, сколько же это в рублях и куда ему столько одному. Опомнившись, набрал денег, прихватил с собой какой-то аналог грюмова сундука-темницы — толстую книгу на массивной цепи. Напихал в сумку книг.

Проклятое Хранилище оказалось холодным, обросшим паутиной залом. И набито оно было отнюдь не золотом. А книгами. Тысячи древних фолиантов, вычурные доспехи, оружие и пыльные полотнища трофейных знамён.

Герман метался среди книг, отчаянно жалея, что нельзя забрать все и сразу. Многие свитки и гримуары были написаны на латыни, да. Но Герман свободно знал и латынь, и греческий. Благо, их преподавали в семинарии, а учиться Гера любил. Так что проблем язык не создавал. Куда большей проблемой был священный ужас, написанный на лицах двух гоблинов, торжественно сопровождавших его до хранилища. Расспросы ничего не дали — гоблины молчали, как партизаны на допросе. Но одного суеверного ужаса в их глазах хватило бы, чтобы заподозрить что-то очень нехорошее.

На улице Гера притормозил, поправляя бант и озираясь. До шести было ещё далеко. Удобно быть девятилетней девочкой с брекетами. Никто не тычет пальцем, не лезет в глаза. Герман, насвистывая песенку американских лётчиков, влился в толпу и уверенно поплыл к лавке Олливандера. Но на полпути резко притормозил. Из витрины на него смотрел баян. Прекрасный, пятирядный баян Стерлигова. Отличный инструмент с зелёными вставками и потрескивающей от обилия магии аурой. Гера, как завороженный, прилип к стеклу и, постояв, нырнул в магазин.

— Любишь музыку, малышка? — круглолицая, пухлая волшебница в кремовой мантии с барсуками добродушно улыбнулась Герману из-за прилавка, перебирая какие-то бумаги, — ищешь что-то? Может, лютню или маленькую арфу? Или флейту? Или, может, нотную тетрадь?

Гера заозирался. Ох ты ж, мать. Сколько же инструментов. Одних гитар полстены. Целая стена скрипок. Красавец-контрабас, домры всех фасонов и расцветок, зурна, какие-то кельтские трубы, волынки, целый стенд с губными гармошками и иже с ними, барабаны всех форм и расцветок. Даже клавесин. Кипы музыкальной литературы, даже учебные пособия. Как обычные, так и явно магические. Учебники по сольфеджио. Гера, это Шангрила, Гера, серьёзно. Голова кружилась, горло пересохло от волнения. Бывший семинарист на непослушных ногах шагнул к прилавку и хрипло выдавил, ткнув в витрину:

— А можно этот баян?

Добрая женщина смутилась:

—  Малыш, но он же ужасно тяжелый. На таких инструментах крайне трудно играть таким крохам, как ты. Тем более он…с историей. На нем давно не играли.

— Сломан что ли? — нахмурился Гера.

— О, нет, конечно же нет, — рассмеялась женщина, забирая с витрины баян, — он просто тоскует по прежнему хозяину. И никому не дает на себе играть. Такое бывает с некоторыми артефактами. Этим баяном владел очень храбрый, светлый русский маг, Ярослав Одинцов. Говорят, он же его и создал. Этот маг не пользовался палочкой.

— Это как же? — пробормотал Гера, украдкой касаясь пальцами полированного бока. Теплый. Родной.

— Он колдовал музыкой, — таинственно прошептала продавщица на ухо и отстранилась, ее глаза лукаво искрились, — он заклинания не говорил, а пел. У него заклятья были длинные-длинные. И певучие. Его убили приспешники Грин-де-Вальда при взятии Берлина.

— Можно? — Гера перекинул ремень через плечо и пробежался пальцами по кнопкам.

Баян послушно запел под ловкими пальцами «Прощание славянки».

Продавщица ахнула, схватилась за сердце и грузно осела в кресло.

— Вам плохо? — всполошился Герман, — принести воды?

— Нет, нет! — волшебница прижала пухлые руки к груди, — это невероятно. Умоляю, сыграй что-нибудь.

Герман откашлялся и заиграл знакомый мотив, голос его зазвучал неожиданно твёрдо и грозно:

Меч Кузнеца — колдовская сталь

Под луной блестит.

Молот Творца… Хэй!..

Серебром покрыт.

Воля борца — будет Меч-Медведь

Свежей кровью пьян.

Меч Кузнеца, Хэй! Хэй! Хэй!!!

Удальца.

Слов чародейная сила

Небо на миг озарила,

Дрогнула княжья могила

Звоном прославленных сеч.

Помещение магазина заполнил чуткий, живой таежный мрак. Запахло хвоей, земляникой, грибным духом, влагой и прелой листвой. Из сумерек тянулись, сонно покачиваясь, пушистые еловые лапы. Вдали занялось зарево пожарища.

Герман играл и голос его раскатисто гремел во мраке:

Кузня в сиянии искрилась,

Леса стена расступилась,

Духи-Медведи вселились

В славно откованный меч.

Герман умолк — и всё исчезло. Продавщица недоверчиво покачала головой и выдохнула:

— Это невероятно. Артефакт не только создаёт иллюзии. Ты пела на языке, который я не знаю, но я понимала каждое слово. Это невероятно. И то, что инструмент позволил тебе…

— Так вы можете продать мне его или нет? — вежливо, но твёрдо перебил женщину Герман.

— Да, — продавщица просияла, — тысячу раз да. Я рада, что вы наконец-то встретили друг друга.

— А есть ли у вас что-то на парселтанге? — Гера деловито зарылся в стеллаж с учебниками.

Лицо бедной продавщицы побелело, как мел. Но, совершив над собой титанические усилия, женщина вернула лицу прежнее выражение и улыбнулась:

— Да. У меня как-раз есть пара Шепчущих Песенников. Они на языке, который тебе нужен.

* * *

— А потом ты просто застрял в книжном магазине, так и не добравшись до Олливандера? — хрипло расхохотался Грюм, на ходу кастуя чары Стёртого Запаха, себе и Герману, — ты — чёртов книжный червь, парень. Вот ты кто. И не смотри на меня так. На правду не обижаются.

Они шагали по осеннему лесу, листва сонно желтела под ногами. Пахло грибами, мокрой корой и землёй. В кустах Герман разглядел большого бурого ежа. Зверек, деловито пыхтя, шустро волок куда-то на колючках стопку жёлтых листьев. Дубовых, кленовых, ясеневых. Гера, улыбаясь проводил ежа долгим взглядом.

Грюм покачал головой и неодобрительно крякнул, прикладываясь к фляге. Парень неисправим.

Гера сорвал какие-то травинки и преспокойно зажевал под тяжёлые взглядом учителя.

— Они способствуют регенерации тканей, — безмятежно сообщил Гера, жуя невыносимо горькую цветочную корзинку тысячилистника, — да и зубы целее будут.

— А теперь слушай сюда, — волшебное око бешено вращалось в глазнице, обшаривая лес вокруг, — эти твари ужасно голодные. А оттого — повстречать их ещё опаснее. Сдается мне, у них, в Башне Эмбера, есть хороший гримуар. Добротная, лесная магия, умеющая воскрешать крестражи.

Примечания:

Beer Bear — Меч Кузнеца.