Ворон (джен)

Беды ничто не предвещало. Герман сидел, сонно развалившись в черной карете, лениво выводил на баяне «Бьётся в тесной печурке огонь» и уныло разглядывал серый костлявый круп тянущего карету фестрала. Накрапывал дождь, было пасмурно, сыро и промозгло. Реддл читал что-то, качаясь в такт движениям кареты. Тёмные кудри падали ему на лоб, порождая смутные ассоциации с васнецовскими темноокими ангелами Страшного Суда.

Вокруг простирался меланхоличнейший серо-зеленый пейзаж. Сажа газовая и шунгит с белилами — шотландская земля раскисшая от дождей, глауконит, пыльно-серебристая зелень — кустарники, деревья и травы. Золотистая воронежская охра — горящие всполохи золотой листвы на деревьях, в траве и в лужах. Гематитово-багровые россыпи каких-то ягод и охристо-красные гроздья шиповника. Герман смотрел, а в глазах стояли захламленные кальками, эскизами и книгами полки третьей аудитории иконописного отделения, баночки с таинственными цветными порошками-пигментами, зеленые баклажки шестьсот сорок шестого растворителя, димексиды, технический спирт, голова Венеры за стеклом, скелет в платочке и в обляпанном шпатлевкой белом халате — возле учительского стола, чья-то заваленная немытыми палитрами и книгами парта и сумрачный Коля у окна, за компом, играющий в свой бесконечный Обливион. В носу стоял запах свежевымытого дощатого пола, глинисто-речной запах разведенной в палитре красной охры и резкий запах яйца и уксуса, источаемый солнечно-желтой яичной эмульсией в баночке из-под аджики. Герман помотал головой, отгоняя наваждение. На душе было тоскливо, но как-то очень легко. И правильно.

Праздничный банкет и распределение первокурсников прошли как в тумане. Малфой угрюмо поглощал пирог, заткнув уши наушниками. Черными и маггловскими. До Германа смутно долетали эхо какого-то музыкального грохота и отдельные английские слова. Драко постукивал по столу пальцами, мрачно взирая по сторонам и время от времени очень нехорошо ухмыляясь. Напротив Том холодно и несколько скучающе наблюдал за распределением студентов. Слева Гермиона тихо спорила о чем-то с Ноттом, то и дело поглядывая на директорский стол. Герман поднял глаза и наткнулся на глумливо-оценивающий, липкий взгляд Макнейра; и чем больше Гера вглядывался в это сухое, хищное лицо, тем больше новый преподаватель ЗоТИ напоминал ему стервятника. Небывало задумчивый Снейп сосредоточенно рассматривал лица студентов. Клиган о чем-то очень серьёзно беседовал с мадам Спраут, не забывая поглощать содержимое тарелки и кубка. Дамблдор смотрел тревожно и невесело. Когда взгляд его встретился со взглядом Германа, он решительно приподнял кубок, пытливо вглядываясь в лицо студента.

Когда праздничный ужин закончился и первокурсников развели по факультетским спальням, Гера и Том, не сговариваясь, потерялись по дороге в гостиную, поплутали по школе, проходя мимо, совершили налет на кухню, выбрались тайным ходом к гремучей иве и свернули в сторону Запретного Леса. Реддл сумрачно отмалчивался, пинал поганки, но в его глазах тёмных тлел и искрил азарт настоящего искателя приключений на пятую точку.

Акромантулы нашлись быстро. И в огромном количестве. Пожалуй, их было даже слишком много: Герман ещё ни разу и ни от кого так не улепётывал. Выведя штук пять крупных арахнидов к кромке леса, названные братья стремительно взобрались на дерево. И на пауков посыпался град заклятий. Через какие-то полчаса пауков, уменьшенных и обездвиженных, Поттеры уже тащили по коридорам школы, в сторону туалета плаксы Миртл.

* * *

— А мертвые любят танцевать? — донеслось до Германа из-за двери, — папа говорит, все привидения замечательно танцуют.

— Давайте! Издевайтесь над плаксой Миртл! — горько и отчаянно выпалил обиженный девчачий голос, — это же так весело!

— Это совсем не весело, — невозмутимо, мягко и как-то рассеянно отозвался нежный голосок, — злость и глумление очень неприятно пахнут гнилым луком. Когда люди делают зло, они гниют внутри, а на запах гнили прилетают мозгошмыги. Когда маги злятся друг на друга, они всегда притягивают мозгошмыгов. А танцевать приятно. Ты же научишь меня танцевать?

— Я… Я не умею, — смутилась Миртл, — только крутить обруч на попе и прыгать со скакалкой…

— На попе можно крутить обруч? — в голосе незнакомки звучало неподдельное восхищение, — это же почти танец! Научи.

Реддл недобро воззрился на припавшего к двери Германа, пихнул его в бок и ввалился в туалет, попутно накладывая на дверь какие-то заглушающающие чары.

Внутри оказались замершие на месте призрачная Миртл и маленькая когтевранка, похожая на белокурого ангела. Фарфорово-бледные щечки тревожил тончайший румянец. Очень длинные льняные кудри порядком спутались и выглядели немытыми и неухоженными. Но даже это совсем не портило впечатление. Тоненькая, слишком высокая для одиннадцати лет, хрупкая, похожая на нераскрывшуюся лилию из тончайшего фарфора. И глаза — огромные, чистые, светлые, полные тепла и нежности, печальные и честные, но ужасно рассеянные; Герман захлебнулся светом, едва заглянув в них. На шее нежного создания угадывалось пробочное ожерелье, а с румяных мочек ушей свисали настоящие маленькие редиски.

— Миртл, привет, — Гера энергично помотал в воздухе протезной рукой, — всё больше хорошеешь с каждым днем. Что нового в трубах?

— А ты всё шутишь, Гарри, — кокетливо захихикал призрак, поправляя очки и весьма откровенно сияя глазищами, — спасибо, что напомнил, мне давно пора кое-кого навестить.

— Привет обитателям озерного дна! — радостно проорал ей вслед Герман.

— Проваливай отсюда, — нелюбезно сообщил Реддл, тем временем оттесняя первокурсницу от раковины и всучив Гере ожерелье из уменьшенных и обездвиженных членистоногих тварей, — Поттер, не стой столбом. Гони её к чёрту.

— Полумна? Луна Лавгуд?! — весело ткнул пальцем в пробочное ожерелье и, дождавшись кивка головой, протянул руку, — Гарри, будем знакомы.

— Мозгошмыги густо облепили твою левую руку, Гарри, — безмятежно улыбаясь, пожала руку девочка, — наверное, их привлекает эта льняная перчатка. Никогда не буду носить льняные перчатки.

Герман изумленно воззрился сначала на свой протез, а после — на Полумну. И заухмылялся. Очень знакомо заухмылялся. Реддл подавился воздухом от возмущения и издал разъяренное сипение.

— А это мой брат, Том, — Герман встряхнул за плечи яростно упирающегося Реддла и бесцеремонно сунул его руку почти в самое лицо разулыбавшейся Полумны, — дай краба.

— Поттер! — беспомощно взревел Темный Лорд, дергаясь всем телом и с яростью глядя, как румяные девичьи пальчики аккуратно обхватывают и трясут его запястье.

— Вокруг тебя много мозгошмыгов, Том, — мечтательно вздохнула девочка, рассеянно улыбаясь и перекатываясь с каблука на носок, — ты, наверное, очень много злишься. От твоей магии пахнет забродившими мухоморами…

Глаза Реддла резко побагровели и зрачки вытянулись в вертикальные щелки.

— Мы с братом затеяли одно дельце, — таинственно зашептал Гера, делая огромные страшные глаза, — ты умеешь хранить тайны, Луна Лавгуд?

Девочка очень серьезно кивнула, прижав кулачок к сердцу.

— О, брось, — ядовито выплюнул Том, кривя губы и одергивая рукава мантии, — ты не потащишь её с нами.

— Луна, — Герман кашлянул и заговорщически понизил голос, — хочешь посмотреть, как кормят живого василиска?

* * *

Получив свободный доступ в Союз Ветеранов Великой Отечественной Войны, пробравшись на ответственную должность в школьном музее, сколотив вокруг себя команду таких же фанатиков и завязав знакомства с руководством Китежских музеев, Перси стал по-настоящему невыносим.

Рон восседал с ногами в стареньком кресле, уныло наблюдая, как за дверным проёмом Перси мечется по узкому коридору с телефонной трубкой в руке. Брат настойчиво названивал каким-то людям, долго, нудно договаривался о каком-то Вечере Памяти в школьном музее Великой Отечественной Войны, обзванивал каких-то недружелюбно рычащих в трубку людей, жалобно умолял какого-то Аристарха Давидовича «отпустить старые разногласия и посетить школу, это всё ради детей, мы должны помнить о той войне». Зажав алую трубку между плечом и ухом, лихорадочно проедал мозг какому-то Вадику, обзванивал студентов и лихорадочно вещал про «к нам придёт бывший конструктор завода «Красное Сомрово», да, тот, что частично трансфигурировал завхоза в танк, мы должны отнестись к подготовке Вечера Памяти со всей ответственностью». Обзвонив вся и всех, Перси ворвался в зал, откопал на столе какие-то бумажки с расписанными по ролям стихами и текстами, по пояс влез в недавно установленный камин, да так там и застрял. Приближалось двадцатое число, День Артефактолога, приуроченный к героическому труду советских магов на маггловских оборонных заводах Горьковской области в годы войны. Назначенный недавно ответственным за школьный музей, Перси окончательно рехнулся и истово грыз любую информацию по вверенной ему тематике, гонял бедолаг, имевших несчастье оказаться под его началом, готовил какие-то встречи, открытые уроки с приглашенными ветеранами и почти поселился в библиотеке Колдовстворца.

К слову, школьные правила позволяли уходить домой на выходные и разрешали родителям посещать своих чад в свободное от занятий время. Чем и пользовались и студенты и их родители. И теперь Рон восседал в стареньком кресле, слушал доносящиеся из камина обрывки реплик про бомбёжки Китежа и смотрел как Выргыргылеле увлеченно вырезает над газетой, по кабаньему бивню, какой-то хитроумный этнический орнамент. Нового друга Рона в семье Уизли встретили тепло и как родного, добродушный чукотский малый охотно помогал миссис Уизли на кухне, показал Джиневре новую игру и рассказал целый ворох жутковатых северных сказок. Одно было плохо — чукотский парень оказался человеком абсолютно равнодушным к квиддичу.

По сумрачной хрущевке разнеслась трель звонка. Перси вывалился из камина и унёсся в прихожую. Были слышны голоса, судя по дальнейшему шуму, в квартиру ввалилась целая толпа старшекурсников. Какие-то девицы с ватманами, щуплый парнишка с виолончелью, какие-то зануды-ботаны со стопками бумаги, гогочущие и пихающиеся недоросли спортивной наружности. Сумрачно протопав в комнату Перси, вся эта пёстрая братия заперлась там и занялась чем-то крайне важным.

* * *

— Я принимаю участие в этом балагане исключительно ради нашего общего ментального поводка, Поттер. Не обольщайся, — холодно возразил Том, раздраженно поправляя дутые змеиные браслеты; его костюм египетского фараона тускло отсвечивал желтым в свете неоновых вывесок.

— Это не долго, — отмахнулся Герман, потуже натягивая перчатки и поправляя свою маску чумного доктора; они спешили вдвоём по ночным улицам, ныряя в тёмные пятна сквозных проходов и огибая припаркованные во дворах машины, — поможем парням и вернёмся в Хогвартс. Посуди сам, целый хренов урод, вытворяющий непойми что. Не маг, что уже радует. Но уже здорово попортил Лиге крови.

— Чем он знаменателен? — немного помолчав рассеянно спросил Том.

— Носит зеленое и частично похож на тебя фигурой и лицом, — нехотя отозвался Герман, вынимая из кармана мятую записку, — фиолетовая маска. Прислал в гримёрку к Черному Радже зелёную коробку с вопросительными знаками. Коробка взорвалась.

— Раджа мертв? — приподнял брови Реддл.

— Ранен, — Герман хмуро завертел головой, озираясь, — ааа, дерьмо наргла, в доме напротив у кого-то дико ломит зубы. Я уже и забыл как мощно эта маска транслирует чужую боль. Понимаешь, когда коробка взорвалась, повсюду рассыпались записки с вопросами и загадками. Парни отсортировали их. Два набора одинаковых — про акробатику и спорт вообще, один набор — про Гудини и про цирк. Один — про рабочие районы, один — про медицину. Ещё пять: связанные с фехтованием и романами Дюма, про насекомых, про Древний Египет, про психиатрию и про религию.

Реддл резко остановился и медленно провел пальцами по шее, грязно выругавшись.

— Всё верно, каждая кучка бумажек рассчитана на одного из нас, — Герман отдал Тому клок белой бумаги, — в каждом наборе, среди бредовых и простых загадок, есть Загадка Загадок. Этакая философская Царь-Загадка. У меня — может ли Бог создать камень, который не может поднять. У тебя — что-то про Древний Египет.

— Он хорошо изучил членов Лиги, — Том грязно выругался и почти сорвался на бег, прочитав свою записку, — этот маггл должен подохнуть.

— Хорошо, да не очень, — Герман сумрачно пожал плечами, — по большей части он опирается на наши внешние признаки. Так тебя он, похоже, принял за египтолога, а меня — за католического священника. Вопросы-то его хренова викторина содержит весьма специфические. И все эти простые загадки маскируют девять сложных. Либо дополняют. Таракан думает, что в каждой сложной загадке указана его следующая цель.

— Музей египетской археологии Питри и Вестминстерский собор, — Реддл заскрипел зубами, — Оба объекта, скорее всего, заминированы. А мы даже не можем разделиться. Тварь. Бесценнейшая коллекция музейных ценностей. Кропотливо собранные крупицы Знания. Мы идём в музей.

— Кафедральный храм Лондона, Том, — мрачно возразил Герман, ускоряя шаг, — все мои дополнительные вопросы были про литургику и символику утренней мессы. Бомба рванёт посреди праздничной литургии, Том. Когда ничего не подозревающие люди пойдут к причастию! Сотни людей!

— Горсть поганых магглов, — выплюнул Реддл.

— Отец Джозеф Хоуп — магглорожденный герболог с Хаффлпаффа, — вспылил Герман, — но важно не это, а сотни жизней и чудовищный теракт в прекраснейшем храме Британии. Вестминстер, Том. Люди важнее камней. Тем более, в музей уже бежит одна из близняшек Домино.

Реддл скривился, но умолк. Остаток пути преодолевали в напряженном молчании. Реддл сверлил пространство вокруг себя долгими раздраженными взглядами, Герман сосредоточенно отсчитывал про себя автобусные остановки. По пути обернулся вороном и взмыл в небо, изучая сверху местность и мысленно сверяя с картой.

— Зачем ему разделять Полуночников? — Реддл нехотя поднял себя в воздух заклинанием. И, лениво пролетев без метлы какое-то расстояние, приземлился на каменном выступе, под прекрасным витражным окном, дождался Германа, трансфигурировал витраж в воду, обесточил заклинанием сигнализацию и нырнул в храмовый полумрак, — очевидно, он хочет разделить нас. Каждый получил вызов, связанный с чем-то крайне личным. Вся система вопросов построена так, что незначимые маскируют сложный. В этом есть логика. Особая логика. Ему нужен кто-то один. И это не Раджа, наш противник знает о фокуснике всё. Даже место работы. И при этом ограничился одной посылкой…

Ночной Вестминстерский собор поражал своим величавым, царственным великолепием. Лунный свет серебрил внутреннее убранство и дробно, празднично дрожал в витражных стёклах. Пока двое магов плутали по темному собору, где-то на лестнице их нагнал серебристый патронус-таракан и встревоженно сообщил голосом анимага:

— К зарядам прикреплены записки. Каждая начинается словами «Раб божий Эдвард согрешил». И — перечисление грехов. Осторожнее.

— Твою дивизию, — захрипел Гера, холодея от нехорошего предчувствия. Стало как-то нечем дышать. Патронус развеялся, оставляя за собой серебристое мерцание.

— Кому-то очень нужен священник, — Реддл споткнулся впотьмах об угол церковной скамьи и руками нащупал проход.

Луна зашла за облака, окончательно погружая величественный собор во тьму. По храму разнесся смех. И глумливый голос наигранно протянул:

— Святой отец, вы же не откажете в исповеди отчаявшемуся грешнику?

Смех дробился и таял во мраке. Герман замер, пытаясь кое-как абстрагироваться от фонящего раздражением, яростью, обидой и ревностью Реддла. Где-то впереди кто-то глухо саднил тоской. Тоской и досадой. Мерцал и переливался болью в неправильно сросшихся ребрах.

— Это было глупо, — Герман запрокинул голову, озираясь, — Эдвард, я не священник. Я не могу отпустить тебе твои грехи. Но ты… ты всё еще можешь остановиться, Эдвард. Слышишь?! Ты безумно хорош в том, что касается головоломок, я-то вижу. Найди таланту другое применение!

Реддл поднял палочку и непонимающе нахмурился — магия не работала.

— Это не проповедь, святой отец, — щелкнула зажигалка, и Герман разглядел сидящего на алтаре человека. Мужчина в зеленом классическом костюме и шляпе закурил сигару от толстой круглой свечи и с наслаждением затянулся, — а мы не на мессе.

Реддл безмолвно растворился в густом мраке.

— Я не священник, — нахмурился Герман, шагая к незнакомцу по проходу и мысленно кляня себя за оставленную в спальне Слизерина книгу-тюрьму Поттеров. Незнакомец был опасен. Безумно опасен и умен. И ему ничего не мешало разнести полсобора взрывчаткой прямо сейчас. Рыжий свет свечи плохо разгонял мрак, но очертания многочисленных проводов, торчащих из-под алтаря, Герман разглядел хорошо, — кощунствуете. Глумитесь. Бомбу в церковь приволокли. А смысл? Гибель прекрасного собора? Моя гибель? Самоутверждение? И, кстати, мы точно не знакомы?

На зеленом галстуке мужчины тускло блеснул жирный вопросительный знак.

— Слишком много вопросов, святой отец, — человек в костюме легко соскочил с алтаря, — и вы даже не догадываетесь, сколько их было у меня. Жаль только, что некому было на них отвечать. Подростковый максимализм прекрасен в своей восхитительной слепоте. Знаете, чем эта бомба отличается от предыдущих?

Герман прислушался к чуткой тишине.

Лицо человека в маске исказило болезненное ликование, он сухо щелкнул пальцами и доверительно сообщил:

— Отсчет не запущен.

— Не понимаю, — Герман скрестил руки на груди, — зачем? К чему весь этот балаган?

— А вы похожи. Тот же непередаваемый флёр мрачного нуара, — лицо человека исказила жесткая усмешка, — один — мышка. Другой — птичка. Птичке хватит сил сожрать летучую мышь?

Герман тоскливо вздохнул, поминая недобрым словом своё чертово везение. В последнее время ему всё чаще везло на психов. На старых добрых психов с немотивированной жаждой творить и вытворять.

Незнакомец вскинул руку с зажатым в ней тусклым серебристым предметом. Полыхнуло хлористо-желтым и Германа сбил с ног мощный удар в бок. Заваливаясь на бок, он видел как Реддла поглощает густая пелена хлористого тумана.

Герман взревел не своим голосом и попытался призвать магию. Но потерпел сокрушительное фиаско.

— Какая жалость, — человек в костюме выкинул почерневшее и спёкшееся устройство, — никогда не питал любви к этим игрушкам. Один заряд, да и тот — недостаточно мощный.

Туман растаял. Реддл непонимающе заозирался по сторонам и порывисто выхватил палочку.

— Том, ты цел? — Гера кое-как отлепился от холодного пола и встряхнул названного брата за плечи, заработав в ответ совершенно ошалелый взгляд; отшвырнул в сторону брата, уходя сам от удара зелёного мудилы, крепко припечатал агрессора лицом в алтарные ступени. Раз пять припечатал и захрипел, задыхаясь от натуги и пытаясь отодрать с себя цепкую тварь, сдавившую шейные позвонки, — гадина. Кровью. Ступени загадил. Теперь храм переосвящать.

— Это не конец, Чумной Доктор, — дышал тем временем в ухо зелёный тип, — ты — слишком полезная сволочь, чертов мутант. В следующий раз я не промахнусь. Не будь я Загадочником.

Гера изловчился и с хриплым рыком скинул с себя противника. Попытался наколдовать хоть что-то и взвыл от отчаяния. Магия не работала.

Пробудившийся от ступора Реддл ловкой подсечкой сбил зеленого хмыря с ног и принялся методично избивать его. Вручную. Пока тип в зелёном крайне шустро уносил ноги в неизвестном направлении, Герман с грехом пополам призвал магию, трансфигурировал бомбу в оббитую эмалированную кружку и потащил всё ещё заторможенно реагирующего брата к выходу. На душе было неимоверно гадко и сомнительно. Чутье настороженно шептало, что это только начало.

* * *

— Где Диппет? — надменно и крайне холодно осведомился Реддл, сверля неподвижным взглядом преподавательской стол, — я, кажется, задал вопрос, Абраксас. И какого мордреда ты так выглядишь? Я полагал, действие зелья Лонгботтома давно завершилось.

Малфой мутно воззрился на Тома, показал непристойный жест и заткнул уши наушниками.

Герман и Гермиона озадаченно переглянулись.

— Моё зелье? — тихо переспросил Невилл.

— С тобой всё хорошо, братец змей? — Герман догнал Тома и с тревогой заглянул в глаза, — выглядишь странно.

Реддл брезгливо скинул руку со своего плеча и его глаза опасно заалели.

— Да что с тобой не так? — с Томом было всё не так, он будто скрылся внезапно за маской вежливого безразличия, — Томас Марволо Поттер, какая муха тебя укусила на этот раз?

— Поттер, — как эхо повторил Реддл, резко останавливаясь.

— Нравится тебе это или нет, но мы всё-таки братья, — Герман нервно взлохматил свои и без того торчащие во все стороны волосья, — прости, братец змей. Я не должен был впутывать тебя в это костюмированное непотребство. Тебе стоило просидеть ночь в Висельтоне. Эта ядовитая дрянь, распыленная в тебя тем зеленым мудилой…

— Ты — Поттер и мы братья? — резко перебил его Реддл, — я снова на втором курсе? Что, Мордред возьми, здесь происходит? Где Эйвери?

— Ты… Не помнишь? — замер Герман, до него начал доходить смысл происходящего, — о, Господи…

— О, что ты, я не Господь, — ядовито выплюнул Том, — всего лишь префект школы. И, клянусь Салазаром, эта нелепая шутка затянулась.

— Том, я не шучу, — Гера от огорчения не заметил, как перешел на парселтанг, — да что за дерьмо опять происходит?!

На лице Реддла отразилась смесь сильнейшего недоверия, удивления и восторга. Он впился в шею Геры побелевшими пальцами и ликующе выдохнул почти в самое его лицо на парселтанге:

— Немыслимо. Ты тоже говоришь на нём.