Мозаика (гет)

— Не спится?

Гермиона вздрогнула, чуть не выронив из рук пакет с молоком, чертыхнулась про себя и, ощущая странное напряжение в мышцах и еще более странное напряжение в душе, обернулась.

Драко стоял, прислонившись к к простенку между кухней и коридором. Очертания его фигуры были нечеткими в темноте, и Гермионе пришлось изо всех сил напрячь зрение, чтобы разглядеть его в слабом уличном свете.

Драко был…

Ох.

Драко был таким домашним. Гермиона не считала себя особо чувствительной к чужой внешности. То есть она, конечно, могла признать чью-то привлекательность, но для нее это никогда не имело такого уж большого значения. Но сейчас, увидев Драко Малфоя в пижамной рубашке и свободных штанах, Драко Малфоя с растрепанными светлыми волосами и наверняка сонными глазами (этого Гермиона разглядеть не могла, но она могла представить), она призналась себе, что сейчас его внешность имела значение.

Сердце необъяснимо сжалось в груди, и на нее внезапно навалилось осознание. Не тот рациональный анализ, который она проводила, когда обдумывала возможность жить вместе с ним. Не то планирование, итогом которого был вывод, что им стоит попробовать. А настоящий эмоциональный душ, который хлынул где-то у нее в голове и который теперь омывал сердце тугими струями, заставляя его вибрировать в груди.

Они и правда сделали это. Они и правда теперь живут вместе.

Гермиона нащупала за собой прохладную поверхность кухонного стола и прислонилась к ней спиной, чтобы не потерять равновесия. Мысли заметались в голове обеспокоенной стаей. Она пыталась вытащить из этого водоворота хоть что-то дельное, но мозг отказывался подчиняться.

— Гермиона? — Драко оттолкнулся от косяка и сделал шаг по направлению к ней.

Подойди — не подходи.

— Д-да, — прохрипела она через силу. В горле пересохло, пакет молока предательски скользил во влажных пальцах, дыхание категорически не хотело выравниваться.

Драко, видимо, инстинктивно почувствовал, что что-то не так, и замер на расстоянии вытянутой руки от нее. Она кожей почувствовала его сомнение.

— Что с тобой? — в его голосе прорезалось беспокойство. Гермиона не могла увидеть его глаза, но чувствовала на себе прожигающий взгляд.

— Не знаю, — слова все еще давались с трудом, но первоначальный порыв почти что паники немного отступил. Дышать стало легче, воздух больше не застревал в горле. Чего это она, в самом деле? Гермиона машинально провела свободной рукой по волосам, а потом посмотрела на все еще зажатое в руке молоко. Перевела взгляд на словно окаменевшего Драко.

— Будешь?

Она почти осязаемо почувствовала, как поднимаются его брови, а в уголке губ загорается смешинка, но уже через мгновение он серьезно склонил голову в знак согласия. Гермиона отвернулась к шкафам, на ощупь достала две чашки — свет никто включать не собирался — и налила в них молоко. Ощущение уюта снова заполнило ее, и она с интересом прислушалась к себе, пытаясь понять, что она чувствует по этому поводу. Пожалуй, это было приятно. И еще волнующе, очень даже волнующе. Причем это ощущение было пограничным. С одной стороны, оно напоминало предвкушение: Гермионе было очень, очень любопытно, каково это — делить дом с Драко. Казалось, что здесь начинается что-то по-настоящему важное, что-то, что изменит всю их дальнейшую жизнь. С другой — если она начинала думать об этом, как о переломном моменте, в голове сразу начинали прокручиваться все опасения и страхи, как будто одна и та же пластинка запускалась снова и снова. И если она давала им волю, то на нее накатывала паника — как только что.

Палочку с собой из спальни Гермиона не взяла, поэтому поставила сначала одну, а потом и вторую кружку в микроволновку. Вслушиваясь в мерное жужжание прибора, она нашла его даже в какой-то степени медитативным. Вспомнилось, как Драко тщательно маскировал свой интерес к маггловским бытовым приборам. Скептическое фырканье — скрытый интерес во взгляде — удивление и улыбка, когда принцип работы стал понятен. Она улыбнулась своим воспоминаниям.

Наконец, микроволновка утвердительно звякнула, сигнализируя, что молоко подогрето. Драко устроился на одном из табуретов около стойки, подтянув одну ногу к себе и устроив ее на краешке сиденья, и терпеливо ждал, когда она закончит свои приготовления. Гермиона молча протянула ему кружку, не решаясь нарушить тишину и шаткое чувство равновесия, установившееся вместе с ней. Потом вздохнула, облизала губы. Ей нужно быть с ним честной. Да и с самой собой тоже. Она сколько угодно может повторять, что все будет хорошо, но ничего на самом деле от этого не изменится. Она все так же будет сидеть на целом чертовом ворохе проблем вместе с Драко. И если она начнет паниковать, то может очень легко с этой горы свалиться, да еще и что-нибудь сломать в итоге. Неприятный был бы исход.

Гермиона передернула плечами, проклиная собственное воображение за то, как ярко оно нарисовало только что придуманную метафору.

— Мне иногда страшно, Драко, — наконец призналась она и задумчиво поднесла кружку к губам, чтобы дать себе время на размышления. Молоко обдало ее лицо приятным теплом. — И из-за того, что мы пошли на такой шаг, и из-за этого Плана, и… Да из-за всего. Когда я представляю, сколько мы на себя взвалили… У меня нет уверенности, что все получится. Слишком много обстоятельств должно для этого совпасть. И поэтому для меня все выглядит так, как будто мы полагаемся только на везение, понимаешь?

Она остановилась, словно налетев на какую-то преграду. Ну вот. Она это сказала. Сказала, что сама не верит в успех их огромной кучи планов.

— Гермиона, послушай, — голос Драко был низким, тягучим. Очень серьезным. Она часто слышала, как он дает указания по работе, но сейчас он говорил по-настоящему серьезно. Уличный свет блеснул серебром на его волосах. — Да, у нас впереди очень много всего. Очень много всего безумного. Но мы и сами такие же сумасшедшие, тебе не кажется? Ты можешь представить себя без всего этого? Без риска, без возможности вести борьбу за свои убеждения, без возможности в этой войне выиграть?

Она повела плечами, забыв, что Драко вряд ли это увидит. Он продолжил.

— Я вот не могу. То же самое с нами. Кому-то может показаться безумием, но я в нас верю. Я не допущу, чтобы с нами случилась беда, слышишь? Поверь мне, — его голос отразился от кухонных шкафчиков и зазвенел у Гермионы внутри. Ее глаза распахнулись, и она почувствовала, как комок сомнений потихоньку растворяется, тает в груди.

Когда они вместе, когда они могут поддерживать уверенность друг в друге, они справятся с чем угодно.

— Да, — почти шепотом отозвалась Гермиона. — И еще родители… Боже, ты бы знал, как с ними все сложно.

— Поверь, я знаю, — он хмыкнул, но горечи в этом не было. Просто констатация факта, приправленная привычной иронией.

— Да, прости, — протянула Гермиона. — Просто… Мы с ними так нормально и не обсуждали, когда Рон и я… Когда мы решили расстаться. А потом Нарцисса послала им ту статью, и я, конечно, потом позвонила им и попыталась объяснить, но они, кажется, считают, что я сошла с ума. Да я бы на их месте тоже так считала! И мне так трудно отвечать им на письма, потому что я просто не знаю, что сказать. Они и так по моей вине пережили все это стирание памяти, — Гермиона остановилась, пытаясь перевести дух и не звучать так, как будто она паникует. Хотя, видит Мерлин, она действительно снова начинала паниковать. — И сначала я боялась разговаривать про всю нашу авантюру с фальшивыми отношениями, потом о том, что мы решили встречаться по-настоящему, теперь о квартире. И оно все накладывается друг на друга, как какой-то чертов снежный ком!

Она уставилась на скрытый полумраком силуэт Драко.

Отлично, она вывалила на него весь свой клубок переживаний, с которым он не мог поделать ровным счетом ничего. Нечего сказать, прекрасное решение, Гермиона, так держать!

— Послушай, Драко, — начала она, но договорить не успела. Драко уже стоял рядом и обнимал ее, прижимая к себе так крепко, что у нее перехватило дыхание.

— Нет, это ты послушай. Если тебя что-то беспокоит, то мы с этим разберемся. Как насчет ужина с твоими родителями? — к концу фразы его голос перетек из твердого и решительного в мягкое мурлыканье. Гермиона непроизвольно улыбнулась, хотя сердце все еще колотилось об ребра, а в голове все еще прокручивались только что сказанные слова. Хотя она должна была признать, что часть мыслей упорно съезжала на то, какие у Драко сильные руки и как его дыхание ощущается совсем рядом с шеей. Его плечи оказались теплыми, точно такими, какими она их запомнила в тот вечер на крыше. Она касалась его много раз, но почему-то именно тот момент отпечатался на подушечках пальцев. Из груди вдруг вырвался легкий неконтролируемый вздох. Она заставила себя сосредоточиться.

— Уверен?

— А то, — он фыркнул, а затем Гермиона почувствовала, как его рука скользит вверх по шее и мягко начинает перебирать ее волосы. Она осторожно подняла лицо, чтобы посмотреть на Драко.

— Видишь ли, ты можешь считать, что бережешь их нервы, ничего не рассказывая, но подумай, что они почувствуют, когда узнают. Думаю, вы должны поговорить. Я, конечно, не эксперт, — он почти хулигански ухмыльнулся, — но так будет лучше. Да и потом, я же буду рядом. Покажем им нашу стр-р-расть, — Драко резко подхватил ее на руки, и Гермиона ахнула от неожиданности, — и они все поймут. Здорово я придумал?

Он перенес ее в гостиную и сел на диван. Гермиона при этом магическим образом оказалась у него на коленях, но возражений не последовало. Так Драко был гораздо ближе — какие тут могут быть возражения? Она провела ладонью по его груди, как будто пробуя, насколько холодная вода в том омуте, в который она собиралась сигануть. Потом улыбнулась и довольно вздохнула. Мышцы потихоньку расслаблялись, подчиняясь осторожным прикосновениям Драко, а тело плавилось в его руках. Думать о предстоящем ужине и сопутствующей нервотрепке расхотелось. Она устроилась поудобнее и пробормотала:

— Ты прав, я знаю. Просто они и так не слишком рады, что я постоянно лезу в самую гущу событий, а уж фальшивые отношения, наверное, верх авантюризма.

— Такова жизнь, — Драко философски пожал плечами и принялся изучать узор на Гермиониной пижаме. Потом он начал осторожно массировать ее плечи, и она непроизвольно мурлыкнула в ответ, чувствуя себя самой настоящей кошкой в руках любящего хозяина. Любящего. Она прогнулась в спине — позвонки хрустнули — и потянулась. Драко пробежался пальцами вдоль ее позвоночника, погладил шею, затем мягко нажал на мягкое место между лопатками и плечами двумя большими пальцами.

Его ладонь плавно переместилась со спины на талию, опускаясь все ниже и ниже. Тепло разливалось по телу, заставляло ее прижиматься к Драко сильнее. Гермиона почувствовала себя совсем крошечной, ощущая прикосновения его рук на своей спине, плечах, бедрах. Воздух между ними как будто нагрелся, стал сухим и чуть ли не потрескивающим от… Нет, это было не то напряжение, похожее на оголенный нерв, а теплая энергия, которая, казалось, била ключом между ними, проносилась по коридору, образованному взглядами-вздохами-улыбками. Гермиона почувствовала, как ее уносит по этому коридору, а потом она будто оказалась в другом мире, маленькой замкнутой Вселенной, в которой существовало только ее наполовину расплавленное, размягченное тело и Драко. Драко со своими глазами, которые горели лунным огнем совсем близко. Драко, чье горячее дыхание проникало ей под кожу жидким огнем и достигало самого сердца, заставляя его следовать какому-то непонятному рваному ритму. Драко, чьи губы были мягкими и теплыми, а еще целовали ее так горячо, что она не понимала, как все еще не растаяла, как восковая свечка, от их жара.

Гермиона не знала, просто не могла сказать, в какой момент она перекинула ноги через его бедра и обвила ими его талию и когда зарылась пальцами в его волосы. Не помнила, когда поцелуи стали откровеннее, как будто злее, яростнее. Помнила только губы Драко на своих губах, его руки, обвивающие ее тело и сжимающие то талию, то бедра, то плечи. Помнила хриплый шепот, подрагивающий и пропитанный страстью и лунным светом:

— Ты потрясающая, Гермиона Грейнджер.

Она резко выдохнула в этот момент, почти всхлипнула от переизбытка эмоций, а потом так же резко подалась вперед и снова накрыла его губы своими, пытаясь передать, как много всего она сейчас чувствует по отношению к нему. Отчаянно хотелось быть ближе, еще ближе, еще горячее.

— Ты тоже, Драко Малфой. Ты тоже.

* * *

Панси была признанной, почти официальной совой. Она любила работать ночью, когда никто не мешал ей раскладывать мысли и дела по полочкам и когда можно было погрузиться в состояние рабочего сосредоточенного умиротворения. Она забирала волосы, натягивала любимый черный растянутый до невозможности свитер, садилась за письменный стол и обкладывалась пергаментом и чернилами. И писала.

Из-под пера выходили не только статьи о моде. Иногда у нее получались маленькие истории, а иногда — просто заметки, которые она складывала в отдельную шкатулку. Это не было в полном смысле дневником, скорее, сборником разрозненных мыслей, которые по той или иной причине показались ей важными.

Такой себя Панси не то чтобы стеснялась, просто не хотела никому показывать. Почему-то ей казалось очень важным это время, проведенное наедине с собой, и им не хотелось ни с кем делиться.

Ну, до недавнего времени.

Началось все с того, что одним таким тихим вечером к ней в окно буквально ввалился Гарри. Он находился в полубессознательном состоянии от усталости и злобно бормотал что-то о том, что Хейдибер не имеет права настолько их задерживать, будь они хоть трижды аврорами. Панси сначала онемела от шока, а потом глубоко вздохнула, как всегда делала перед тем, как сесть за перо, запихнула Гарри в ванную, отдала его грязную одежду домовикам, принесла старые вещи Драко и Блейза. В тот момент в ее голове как будто включился автопилот, который позволил ей отложить все вопросы вроде «как ты, черт побери, здесь оказался?!» на потом.

Из гостевой ванной Гарри вернулся благоухающим и довольным. Кажется, его настроение теперь не могла испортить даже необходимость носить вещи Малфоя. Панси бы сочла такие кардинальные изменения в его расположении духа подозрительными, если бы глаза Гарри не сверкали так ярко, а улыбка не была бы такой теплой. Отругав себя за слабость по отношению к этим глазам и улыбке, она указала ему на пушистый ковер перед камином и сама устроилась рядом.

— Ты моя спасительница, — заявил Гарри и плюхнулся на указанное место. Затем взял кочергу и поворошил ею дрова, как бы показывая, что уходить он пока не собирается.

— Это уж точно, — фыркнула Панси и по привычке натянула рукава своего огромного свитера на кончики пальцев. А потом поняла, что ее волосы все еще заколоты нелепой детской заколкой с мухомором, на носу красуются очки, которые она надевала, чтобы лучше видеть в полумраке, а одета она… О-ох, она этого не переживет. Гарри, видимо, почувствовал, что ее настроение изменилось, и решил разбавить повисшую паузу.

— Ты мило выглядишь, — он с интересом разглядывал ее, и Панси с ужасом почувствовала, как начинает краснеть. А она никогда не краснела.

— Ну давай, можешь начинать смеяться, — она закрыла лицо руками, чтобы не видеть его изучающего взгляда. Чтобы она еще раз надела на себя что-то подобное! Права была мама, права, когда говорила, что леди должна выглядеть сногсшибательно абсолютно в любое время суток. Ну почему она все время вляпывается в такие ситуации? И почему из всех людей ее в таком виде должен был увидеть именно Гарри?

— Зачем? — не понял Гарри.

— Потому что я выгляжу нелепо, — как маленькому ребенку объяснила Панси сквозь ладони. Из-за преграды в виде пальцев ее голос звучал приглушенно, но она с некоторой горечью подумала, что хуже ее образ уже точно не станет.

— Э…

Воцарилось неловкое молчание. Панси думала, как бы ей поизящнее улизнуть и переодеться, а Гарри красноречиво ничего не говорил и, кажется, даже не шевелился.

«Он настолько в шоке?» — мысль была неутешительная. Панси аккуратно раздвинула пальцы, чтобы открыть себе обзор, и увидела Гарри, который пялился на нее с нечитаемым выражением лица. Пальцы тут же захотелось вернуть на место, но она сдержалась, медленно убрала руки от лица, а потом вскочила с места и бочком двинулась к шкафу.

— Но я же сказал, что ты выглядишь мило? — фраза явно была задумана как утвердительная, но в ней было столько удивления, что она прозвучала как вопрос.

— Ты серьезно? — Панси взглянула на него с изрядной долей недоверия.

— Да, — Гарри глубокомысленно кивнул. Было прямо-таки слышно, как шестеренки у него в голове вращаются, пытаясь проанализировать ситуацию. — Ты и обычно красивая, а сейчас такая… — он сделал паузу, пытаясь подобрать слова. Потом щелкнул пальцами и выпалил: — Домашняя. Мягче, чем обычно. Это непривычно, но мне нравится, правда.

— Оу. Ладно. Хорошо. Спасибо? То есть я хотела сказать, спасибо!

Панси слышала много комплиментов за свою жизнь. Едва ли хотя бы половина из них была искренней, но все же. А сейчас привычные слова благодарности, которые всегда приходили в голову в таких ситуациях, куда-то запропастились, осталось лишь огромное удивление, которое медленно трансформировалось во что-то теплое. Она позволила себя немного расслабиться и улыбнулась Гарри. Тот улыбнулся в ответ и показал ей два больших пальца вверх.

Потом они пили чай, и Панси рассказывала, почему любит работать ночью, а Гарри жаловался на грязевую полосу препятствий, которую их заставили преодолевать без помощи магии. Несмотря на притворно негодующее выражение лица, ей было прекрасно видно, что на самом деле Гарри было… Весело? Да, наверное, огонек, который мелькал в его глазах, был именно весельем. Но он исчез без следа, когда она спросила, почему он стал аврором. Гарри серьезно посмотрел на нее, повернув голову, а потом медленно проговорил:

— Это всегда казалось самым правильным. Я хотел стать аврором еще в школе, когда познакомился с Грозным Глазом и остальными. А после войны это стало единственным возможным путем. Я лучше всего разбираюсь в защите от темных искусств, а аврор — профессия, которая посвящена этому делу.

— Понимаю, — Панси снова машинально одернула рукава свитера. — Хорошо, когда есть призвание.

— Ты говоришь так, как будто у тебя его нет, — заметил Гарри и внимательно посмотрел на нее.

Панси слегка нахмурилась, пытаясь подобрать слова так, чтобы он понял ее правильно. Поправила волосы, сняла очки. Еще немного помолчала.

— Есть, я думаю. Мне нравится писать, и я люблю сплетни, так что газета, наверное, хорошее место для меня. Тем более, газета, которой заправляет мой лучший друг, который позволяет мне приходить и уходить, когда хочется, лишь бы статья была готова в срок.

— Но?..

Панси усмехнулась и бросила на Гарри косой взгляд. Тот смотрел на огонь, но она готова была поклясться, что он только что отвел от нее глаза. На его губах играла легкая полуулыбка, а в глазах отражались язычки пламени.

«Мерлин, ну как можно быть настолько обаятельным?»

— А ты догадливый, — протянула она и погладила темный длинный ворс ковра. — Просто мне иногда кажется, что все, чем я занимаюсь, это такая ерунда, особенно по сравнению с такой ва-а-ажной работой вроде твоей или колдомедицины Драко. Даже Блейз со своими продажами и изобретениями выглядит серьезнее меня, хотя, казалось бы…

Гарри повернулся к ней всем корпусом и скрестил ноги по-турецки. Потом уперся в колени локтями и задумчиво подпер руками голову. Полуулыбка никуда не делась, но стала какой-то другой, возможно, чуть более напряженной, хотя Панси не могла сказать точно, что именно изменилось.

— Панси, мне всегда казалось… Разве ты не уверена в себе?

В комнате воцарилась тишина. Панси перевела глаза на темные деревянные панели, которыми были покрыты стены, потом позволила своему взгляду лениво перетечь на созерцание массивной золотой люстры под потолком. Отвечать Гарри ей не хотелось. Она прекрасно помнила, как Драко пытался сказать ей что-то на тему самооценки, и ничем хорошим это не кончилось. Тогда она быстро и довольно возмущенно заткнула его словами о том, что она самая прекрасная на всем белом свете и что с его стороны настоящее предательство думать, что кто-то — например, она сама — считает иначе. Драко на ее экспрессивный монолог только хмыкнул, по привычке закатил глаза и протянул своим самым противным тоном что-то о том, что она еще слишком маленькая, чтобы осознавать или разгребать свои проблемы. Панси это, разумеется, не оценила и без предупреждения наложила на него легкий сглаз, который заставил его волосы виться. В общем, без потерь не обошлось.

С Гарри она, очевидно, так поступить не сможет. Но и обсуждать проблему, которой не существовало, она тоже не собиралась. Еще чего не хватало — Гарри находится у нее дома, в ее комнате, а она будет жаловаться ему на жизнь, выставляя себя… жалкой?! Ну уж нет. И ей явно не стоило говорить о поверхностности своей работы, все равно он не мог ничего с этим поделать. Черт, что же делать?

Она пыталась придумать достойный ответ, который заставил бы его не развивать неудобную тему, но в голову, как назло, ничего не приходило. Надеяться же, что он просто возьмет и забудет о последних сказанных словах, было бы глупо. Он же гриффиндорец с манией влезать в чужие проблемы и стараться решить их всеми правдами и неправдами. Панси подавила улыбку.

— Конечно, уверена, — она постаралась сказать это как можно более мягко и как можно более неподозрительно. Судя по тому, как взметнулись брови Гарри, ее старания не то чтобы увенчались успехом. Она уже открыла рот, чтобы сказать еще что-нибудь обнадеживающее и перевести разговор в безопасное русло, как вдруг Гарри вздохнул, протянул руку вперед и легонько сжал пальцами ее запястье.

— Послушай меня. Я не мастер по части разговоров и, тем более, психологии. Но я точно знаю, что никто не идеален. И что в каждом человеке есть что-то замечательное. Всем нужно работать над своими слабостями, в том числе и мне, и это правильно. И я знаю, я справлюсь.

Панси слушала, широко раскрыв глаза. И не могла ничего сказать или хотя бы пошевелиться. На нее напало какое-то вселенское онемение, слова Гарри падали друг за другом прямо в ее сознание, но реакция была слегка заторможенной.

— И ты тоже. Ты очень красивая и очень талантливая, я же видел твои статьи. И мне было интересно их читать, хотя в моде я не смыслю ровным счетом ничего, а это о чем-то да говорит. Я знаю, с незнакомыми людьми ты не теряешься, и едва ли кто-то может назвать тебя… э-э... тихой. Но с теми, кто находится к тебе ближе всего, ты иногда как будто не считаешь, что достаточно хороша. Причем для всего вокруг.

Панси резко выдохнула. Да, именно так она иногда и считала. Но что, если это правда, она действительно это всего лишь она? Ей никогда не стать героиней или великой волшебницей. У нее нет любимого занятия или настоящего призвания, писательство — это что-то вроде хобби, не более. И временами ей казалось, что в своих друзьях она нуждается больше, чем они в ней. Да и Гарри…

— И ты бы знала, как меня это раздражает, — закончил он. Его пальцы, охватывающие ее запястье, сжались, и Панси почти вскрикнула. Она рывком подняла голову, чтобы посмотреть Гарри в лицо, и увидела в его глазах гремучую смесь из упрямства, отчаяния и надежды на то, что она услышит, поймет.

— Но… — она хотела сказать, что если ему надо работать над собой, то перед ней такой работы целое непаханое поле, и что…

— Пообещай, что будешь с этим бороться, — твердо проговорил Гарри, и мысли Панси оборвались. Мир сузился до его лица и горящих странным огнем глаз перед ней.

— Пообещай, — настойчиво повторил Гарри. — Если другие видят, насколько ты прекрасна, то и ты должна это принять, ясно?

— Да, — ее голос был хриплым, как будто чужим. В горле пересохло, и ей нестерпимо захотелось облизать губы. — Я обещаю.

Тогда, глядя в зелень чужих глаз и чувствуя, как Гарри сжимает ее руку, она не ощутила никаких бабочек в животе или чего-то еще из того, что принято описывать в женских романах. Зато в глазах почему-то защипало, и ей пришлось притвориться, что она не знает, какой узор у нее на потолке, чтобы скрыть слезы.

Больше в тот вечер они к той теме не возвращались, но между ними установилась доверительная атмосфера, как будто ниточка, связывающая их, стала крепче.

А ее руку Гарри так и не отпустил.

С тех пор он начал навещать ее по ночам. Иногда они разговаривали, иногда Гарри сажал ее на метлу, и они летали в окрестностях поместья. А иногда просто сидели рядом, чувствуя тепло друг друга. Панси разбиралась со своими делами, Гарри изучал ее книги, но ощущение близости с каждым разом становилось все сильнее.

Сегодняшний вечер не был исключением.

— Ты только послушай, Сомнум — это, по сути, новая реальность, из которой можно построить что угодно! — голос Гарри был полон восторга. Он сидел на полу, привалившись спиной к кровати, и листал огромный талмуд, заблаговременно стащенный из библиотеки Паркинсонов.

— Да, если научиться им управлять. А это обалдеть как сложно, — Панси вытянулась на ковре рядом с ним и уронила книгу, которую читала сама, себе на лицо.

— Нет ничего невозможного, — Гарри аккуратно потянулся вперед, аккуратно подцепил ее книгу пальцами и отложил в сторону, а потом легко провел большим пальцем вдоль ее подбородка перед тем, как вернуться в прежнее положение. Панси непроизвольно улыбнулась и не возразила. А потом чуть не вскрикнула от раздавшегося громкого хлопка.

Посередине комнаты материализовался домашний эльф. Он поклонился и пропищал:

— Прошу прощения, хозяйка Панси, но внизу гостья. Винди не хотел мешать хозяйке Панси и мистеру Гарри, но гостья сказала, что она ваша подруга, поэтому Винди решил, что нужно вам о ней сообщить.

— Гостья? — Панси села ровно и недоуменно переглянулась с Гарри. — Кто?

— Мисс Трейси.

Панси нахмурилась и медленно произнесла:

— Перенеси ее сюда и никому ни слова, ясно?

— Да, хозяйка Панси! — Винди кивнул несколько раз подряд и аппарировал.

Вернулся он уже вместе с Трейси. Та имела слегка растрепанный вид и к тому же держала в руках метлу. Беспокойство Панси все росло.

— Мерлин всемогущий, ты что, прилетела на метле? — вместо приветствия выпалила она и принялась рассматривать подругу. Да, пожалуй, ее светлые волосы были в большем беспорядке, чем обычно, а глаза подозрительно блестели, но больше ничего странного в ее облике не наблюдалось.

— И тебе привет, — Трейси хмыкнула и переступила с ноги на ногу. — Да, на метле, потому что больше до тебя никак не добраться. Да и из дома не выбраться по-другому.

Панси понимающе цокнула языком и покачала головой.

— Хочешь чего-нибудь? Ты, наверное, устала?

Трейси хотела ответить, но потом увидела Гарри и замерла.

— О… Я не вовремя? Простите!

Она инстинктивно попятилась к двери, но Панси в два прыжка настигла ее и ухватила за руку.

— Не говори глупостей, ты нам точно не помешаешь. Еще чего не хватало, чтобы ты зря проделала этот ужасный полет на метле в такую даль!

— Эй! — обиженно отозвался Гарри из противоположного конца комнаты. — Не оскорбляй метлы. Если ты полюбишь их, они полюбят тебя. Привет, Трейси.

Панси громко фыркнула, показывая свое недоверие, а потом усадила Трейси на кушетку, отобрала у нее метлу и попросила Винди принести им чай.

— Так что случилось? — спросила она вполголоса так, чтобы слышала только Трейси. — Если хочешь, Гарри может оставить нас.

— Нет-нет, что ты, это совсем неудобно, — запротестовала Трейси, устало провела рукой по лицу и пожаловалась: — Спать хочется.

— У меня есть кровать, но, думаю, это не то, зачем ты ко мне прилетела, — ухмыльнулась Панси, но внутри все равно ныло противное беспокойство. Трейси и правда не пришла бы из-за пустяка. Лихорадочный блеск в глазах и слегка нездоровый румянец, выступивший на щеках, были этому подтверждениями.

— В общем, я хочу сбежать.