Закон противоположностей, или психология счастья (джен)

Инфери… тело, зомби — кто это? — сперва начинает дрожать, а потом вдруг губы его шевелятся, и он… оно произносит что-то, отдалённо похожее на: «Спасите!» Мальсибер резко сереет и отшатывается, Малфой тоже бледнеет, а вот Снейпу, похоже, то ли всё равно, то ли попросту интересно. Он, наконец, опускает палочку и оборачивается к Люциусу:

— Твоя очередь. Хочу проверить, не почудилось ли мне это. Давай.

— Северус, — произносит тот побелевшими губами, — я не…

— Давай я посмотрю, — вступается Ойген — Люциус вдруг краснеет, и выглядит это невероятно странно, ибо бледность никуда не девается, и лицо с шеей идут яркими розовыми пятнами.

— Я посмотрю, — говорит он быстро.

— Давай вместе, — Ойген стискивает его руку. — Северус, накорми и этих двоих, — просит он. Снейп молча делает это — и очень заметно, насколько ему это предложение нравится.

— Легилименс! — звучит над коричневой водой снова…

— Они ищут кого-то, — первым подаёт голос Ойген, когда они заканчивают. — Кого-то, кто сможет соединить снова их души… белую женщину, как я понял. Или женщину в белом… я не разобрал. Там всё так… не по-человечески.

— Я не увидел, — тихо говорит Снейп. Малфой тоже отрицательно качает головой — Мальсибер только вздыхает и поясняет почему-то смущённо:

— Они чем-то напоминают дементоров… я когда-то научился их хорошо понимать.

— Белая женщина… Ла Дам Бланш… Ла Рейн Де Серпо… (фр. «Белая дама», «Королева змей») — шепчет, тем временем, Филипп — и вдруг истово крестится. А затем хватается за потертый мешочек, висящий на шее. Это так странно, что даже Ойген удивляется — а Северус спрашивает его быстро:

— Есть идея, кто это может быть?

— Они ищут Мадам, — говорит тот благоговейно.

— Что за Мадам? — уточняет Снейп

— Кто это? — спрашивает Малфой.

— Мадам — это Мадам! — Филипп крестится снова и целует костяшки пальцев своей руки. — Они пытаются найти королеву.

— Королеву инфери? — вскидывает брови Люциус.

— Королеву этих болот, — качает головой Филипп. — Королеву вуду…

— Мадам… королева вуду, — задумывается Северус. — Мари Лаво? Так, кажется?

Услышав это имя, Филипп начинает бормотать что-то на креольском и истово крестится, а Люциус спрашивает с любопытством:

— Кто это?

— Мари Лаво, — говорит Снейп, — умерла в… я точно не помню, в конце восемнадцатого столетья. Она — самая известная королева вуду, если мне память не изменяет. И если мои сведения верны, это имя носила ещё её дочь, однако не уверен, что она прожила столько.

— У нее много дочерей — Филипп обнажает в широкой улыбке белые зубы, и поясняет: — мамбо… жрицы, её наследницы — все носят это имя, и она живет в них.

— Я думаю, что мы можем послушаться совета этих несчастных и её отыскать — вдруг, действительно, она сумеет вернуть им покой, — задумчиво произносит Снейп.

— И как ты собираешься сделать это? — спрашивает Малфой — Мальсибер сидит тихо, молча глядя на стонущих и тянущих к ним руки инфери. Потом говорит вдруг:

— Они знают, где она. Только им не хватает воли туда добраться. Я думаю, что смогу им в этом помочь, — он улыбается одними губами и берёт палочку в руки.

— Ты уверен? — очень неприязненно хмурится Снейп.

— Нет, — говорит тот. — Но попробовать стоит. Империо, — произносит он, наводя палочку на умертвий.

Почему-то вокруг повисает звенящая тишина — в самом буквальном смысле этого слова, воздух звенит от полчищ мух, комаров, мошкары и других насекомых.

— Плывите к своей королеве, — ровно говорит, наконец, Ойген. — Тони, отпусти их.

Он смотрит на умертвия, не отрываясь, хотя никакого зрительного контакта там не выходит, да и выйти не может: сперва им нечем смотреть, а после они разворачиваются к нему спинами, но он всё равно смотрит, и никто не решается ему помешать.

Долохов произносит:

— Эванеско, — и багор с петлями на конце исчезает. Инфери… зомби дёргаются — и плывут. Прочь от лодок с людьми… Те следуют по пятам…

Так они оказываются на окраине города — она тоже затоплена, но вода стоит там так низко, что обычные, незачарованные лодки бы, наверное, не прошли: редким прохожие, почему то исключительно темнокожие, медленно идут в мутной воде по колено. Умертвия тоже бредут теперь, загребая ногами ил — как ни странно, они никого не трогают, аборигены же только крестятся, бормочут что-то да шарахаются. Волшебникам тоже приходится выйти из лодок — Долохов быстро уменьшает их и суёт в свой карман, и они тоже идут: зачарованная одежда не мокнет, и выглядят они, наверное, странно, однако никому нет до них никакого дела. Наконец, зомби сворачивают к подтопленному белому дому с крытой серым шифером крышей и голубыми ставнями, окруженному кованным высоким забором, и начинают мерно биться в калитку — та открывается, впуская их внутрь, и тут же закрывается снова.

Вот оно.

Они на месте.

— Финита, — говорит Ойген — и почти падает на руки Люциусу, закрывая глаза и вцепляясь ледяными совершенно пальцами в его запястье. Его трясёт и он, кажется, плачет — ему очень холодно и очень пусто, так пусто, как было в последний раз ещё в Азкабане. Зомби, конечно же, не дементоры, но… Снейп шагает к ним и тоже обнимает его, кидает тревожный взгляд на Малфоя — Долохов увеличивает одну из лодок, и они втроём садятся туда, ибо сесть больше некуда, а воды так мало, что дно судна вполне уверенно опирается на землю. Мальсибер шепчет едва слышно:

— Я хочу домой… Северус, пожалуйста, пожалуйста, я не могу больше…

— Хорошо, — говорит тот и тянется к браслету на его запястье — но коснуться его не успевает, Мальсибер говорит так же тихо:

— Нет, погоди… стой, пожалуйста…

Тот слушается — Люциус тем временем гладит Ойгена по голове, ласково шепчет ему:

— Возвращайтесь. Мы тут сами закончим. Ты сделал больше, чем было возможно… возвращайтесь домой, мой хороший.

— Нет, — упрямо говорит тот. — Мне просто… нужно прийти в себя. Сейчас. Северус, сделай что-нибудь… ты же можешь? — он поднимает голову и смотрит на него устало, нервно и очень требовательно.

— Могу, — говорит тот весьма неохотно.

— Сделай! — повторяет Мальсибер.

Малфой смотрит на Снейпа и отрицательно качает головой, тот морщится и тянет, раздумывая, пока не слышит отчаянное:

— Здесь мои люди, Северус! Успокой меня, ну пожалуйста!

— Ладно, — тяжело вздыхает тот. — Смотри мне в глаза.

Они молча сидят так какое-то время, и Ойген постепенно начинает дышать спокойнее, потом разжимает, наконец, руки и даже улыбается.

— Слушаться сегодня будешь меня беспрекословно, — тихо и жёстко говорит Снейп. — Или отправлю домой мгновенно.

— Буду, — кивает тот, беря их с Люциусом за руки. — Я же сам привёл их сюда — не могу же я теперь просто бросить их тут и уйти.

— Я понимаю, — кривит губы Северус. — Сиди здесь — мы пойдём вчетвером. Ты, — он указывает на Джека, — останешься с ним.

— Я пойду с вами, — Ойген намертво вцепляется в его руку. — Северус, ты не можешь оставить меня здесь одного!

— Ты на ногах не стоишь. А мы не знаем, что там внутри.

— Нет! Не смей! — отчаянно восклицает он. — Не смей меня здесь бросать!

— Тихо ты, — Северус и хмурится, и улыбается одновременно. — Успокойся, пожалуйста. Хочешь с нами — идём. Ты встать-то сумеешь?

— Да. Сейчас, — он глубоко вздыхает и вдруг прислоняется лбом к плечу Снейпа. — Дай мне полминуты, — просит он тихо. Тот кивает, и какое-то время они просто сидят так, потом Мальсибер вновь делает глубокий и сильный вдох и выпрямляется. — Всё… я готов. Пойдёмте, — он всё ещё очень бледен, но глаза у него уже вполне живые, а руки почти не дрожат.

Они встают — Долохов вновь уменьшает и прячет лодку — и идут к дому. Уже подходя к крыльцу, замечают что в подтопленном саду за домом, слышатся голоса и ритмичный гулкий стук барабана. Филипп на мгновение замирает, прислушиваясь странному пению. А затем печально опускает голову, и потирает ладонью свою мускулистую темную шею:

— Мне с вами нельзя… Дверь для меня не откроется… Я когда-то покинул своих богов.

— Мне казалось, волшебники переросли подобные суеверия, тем более в Штатах, — удивляется Снейп.

— Вы видите мир одним, магглы другим, — отвечает Филипп, присев на каменные ступеньки и разуваясь. — Все видят тот кусок мира, который готовы принять. То что для вас — суеверие, здесь, на болотах — часть повседневной жизни, такая же, как жара и копчёные аллигаторы. И если носить два мускатных ореха на шнурке на шее, пока не порвется шнурок, можно излечить сердце, а никогда не летавший голубь, если его распороть и положить на голову, снимет жар не хуже бодроперцового зелья. Бабушка Зузу меня так лечила.

Волшебники удивленно молчат, музыка звучит громче, а Филипп, связав шнурки и набросив ботинки на шею, поднимается на ноги.

— В Салеме я забыл, кто я есть, но не палочка делает тебя волшебником, а то, что внутри. Бабушка говорила, что я вернусь вместе с большой водой. Кажется, я её наконец понял. Мистер Рамирес, я могу взять выходной?

Долохов лишь кивает, и, пожелав всем удачи, Филипп с каким-то странным блеском в глазах босиком отправляется туда, куда позвала его песня предков, и Ойген видит в его движениях начало странного, какого-то первобытного и завораживающего танца.

Проводив его долгим взглядом, они поднимаются по покрытой водою ступенькам и решительно стучат в дверь.

Та сразу же открывается, приглашая их войти.

Внутри пусто и абсолютно сухо. Прихожей как таковой нет — есть большое пространство, напоминающее несколько комнат, лишённых разделяющих их стен. В воздухе чувствуется запах крепких сигар, пережжённого кофе и свежей выпечки, к которым подмешиваются едва уловимый металлический запах крови и сладковатый — разложения.

— Мисс…

— Мадам, — тут же поправляет Северуса Ойген. — Я точно помню: её называют мадам Лаво.

— Мадам, — соглашается Снейп — И насколько я помню, они тут не говорят на английском. А наш переводчик с креольского покинул нас. Хорошо, что есть, кем его заменить.

Снейп выразительно глядит на Малфоя, и тот послушно говорит громко на отличном французском:

— Мадам Лаво! Простите нас за вторжение, но нам очень нужно поговорить с вами!

— Т-ш-ш, — раздаётся негромкий женский голос — совсем близко. Они вдруг видят в одном из совершенно точно только что пустых кресел женщину — маленькую, темнокожую, закутанную в белую просторную хламиду и с каким-то сложным тюрбаном на голове. — Иди сюда, — подзывает она Малфоя, маня его маленьким худым пальцем. — Ты, один. Иди.

Тот подходит. Она манит всё ближе, и когда он оказывается совсем рядом и вежливо наклоняется, подцепляет этим своим сухоньким пальчиком его за одежду и притягивает к себе почти что вплотную.

— Сядь-ка со мной, — говорит она, и рядом с ней в кресле внезапно оказывается вполне достаточно места, чтобы там поместился взрослый мужчина — правда, вплотную к хозяйке. Малфой садится, бросая быстрый взгляд на своих спутников — но те стоят очень спокойно и на взгляд его отвечают едва заметными успокаивающими улыбками. — Что надо большому белому господину от маленькой чёрной женщины?

На лице Люциуса отчётливо отражается что-то вроде «а Мерлин его знает, что надо — Северус!!!», он снова бросает вопросительный и требовательный взгляд на Снейпа, который, как всегда, не счёл нужным посвятить спутников в свои планы. Тот демонстративно вздыхает и подходит, вежливо поклонившись и проговорив по-английски:

— Это я искал вас, мадам. Он только переводчик.

Люциус переводит. Женщина вдруг разражается тихим и мелким смехом и с удовольствием обращается снова к Малфою:

— Ты мне нравишься больше. Говорить буду с тобой. Чего бы ты хотел, дорогуша?

— Кладбища затопило, — говорит Снейп, которому Люциус переводит её ответ, опустив игривое «мон шер». — Половина покойников превратились в живых мертвецов. Надо вернуть их обратно в могилы. Мы можем их сжечь всех, конечно, но, может быть, есть какой-то более цивилизованный способ?

Малфой переводит. Женщина берёт его за руку — ему не нравится её прикосновение, оно цепкое, горячее и какое-то липкое. Но он терпит и сохраняет вполне любезное выражение лица.

— Я спросила, чего хочешь ты? С ними после, — говорит она, беря его за подбородок и разворачивая к себе его голову.

Долохов безобразно ухмыляется, держа, впрочем, палочку наготове, Мальсибер хмурится, а Снейп и оставшийся в одиночестве Джек сохраняют на лицах совершенно невозмутимое выражение.

— Я хочу, чтобы мёртвые вернулись в свои могилы, — ну, сейчас хотя бы понятно, что отвечать.

«А ещё я хочу домой. И обдумать всё это», — думает он, но говорить ничего, конечно, не говорит.

— А что ты мне дашь за это? — спрашивает, тем временем, женщина.

— А что вы хотите, мадам? — вежливо спрашивает он, слегка улыбнувшись.

— У тебя есть ром? — вдруг интересуется она. — Хороший настоящий ямайский ром?

— Есть, — отвечает он с удивлением, даже позабыв перевести её слова на английский.

— Это для Лоа, — хихикает женщина. — А с меня хватит твоего поцелуя.

Вот тут удержать лицо у него не выходит — и она, увидев его выражение, смеётся уже в голос и хлопает в ладоши.

— Самовлюблённый мальчишка, — говорит она вдруг с насмешкой и встает. — И ведь действительно полагаешь, что всем интересен. Мёртвые должны вернуться в свои могилы, — добавляет она вполне нормально — без этого глупого и одновременно жутковатого хихиканья. — Я позабочусь о похищенных душах — когда вы позаботитесь о телах. Закроете кладбища от мародёров и аллигаторов.

— Мы закроем, — кивает Малфой, опуская при переводе её реплики первую фразу.

— Я пойду с вами, — решает женщина и берёт теперь Снейпа за руку. — Веди, — говорит она по-прежнему по-французски.