Строя воздушные замки на камне (гет)

— Мамочка, уже почти три часа! Где же папочка?

Лили подняла взгляд от праздничного торта, на который старательно наносила глазурь. Половина букв в "Добро пожаловать домой" непоправимо размазалась, и она очень хотела спасти хотя бы остальные — скорее ради самой себя, чем ради Сева: он был не из тех, кто обращает внимание на торты.

— Ну, ему еще надо дойти от замка, солнышко, — сощурившись от напряжения, Лили украсила торт последними завитушками из темной глазури. "Добро пожаловать домой, папочка!" — было выведено по центру коржа; кривые буквы заваливались набок. Вздохнув, Лили отложила кондитерский шприц в мойку. На торте настояла Гарриет — ей уже исполнилось семь, и они в шестой раз отмечали возвращение Сева. И чем старше Гарриет становилась, тем большим количеством церемоний эти праздники обрастали.

— Можно мне посмотреть? — ухитрившись втиснуться между Лили и кухонной стойкой, она поднялась на цыпочки, чтобы взглянуть на надпись. — Ух ты! Как красиво, мамочка!

— Спасибо, — нагнувшись, Лили чмокнула ее в макушку. Волосы у Гарриет были такие же темные, как у Сева. И так же блестели, когда были чистыми — как сейчас, к примеру.

— А почему ты не наколдуешь глазурь прямо на торт, как миссис Лэдмор? — спросила Гарриет.

— Мне не очень-то дается это заклинание. Ты уже повесила свой плакат?

— О! — она подпрыгнула на месте и стрелой умчалась из кухни — но по дороге успела мазнуть пальцем по торту, собрав с него немного глазури.

Лили вздохнула и взялась за волшебную палочку, чтобы замаскировать получившуюся проплешину. Затем накрыла торт и тоже вышла из кухни, нагретой жаром духовки и солнечными лучами, которые лились из окон. В духовке запекался цыпленок с лимоном и базиликом — Лили всегда его готовила к возвращению Сева. С самого первого года — Гарриет тогда было почти два, и она норовила за все ухватиться с неуемной энергией ребенка, который только-только начал ходить, а разлука с Севом воспринималась так остро, словно война все еще продолжалась. С тех пор такой обед вошел у них в традицию.

В домике пахло лимоном; Лили дошла до входной двери. Гарриет уже балансировала на верхней ступеньке табурета-лесенки, закрепляя свой плакат. Она трудилась над ним последние несколько дней, вырезая его из специальной бумаги и разрисовывая краской — и то, и другое Лили купила в маггловском магазине. Утешительный приз — колдовать Гарриет еще не разрешалось. Плакат трепетал на сквозняке, которым тянуло из распахнутых окон; яркие краски мельтешили в глазах, точно стеклышки в калейдоскопе.

Гарриет спрыгнула с табуретки и отступила назад, чтобы полюбоваться на свою работу. Плакат заваливался набок, прямо как надпись на торте. Но Гарриет ничего не заметила, а Севу — Лили это точно знала — было абсолютно без разницы.

— Ну когда же он придет? — Гарриет топнула ножкой.

— Терпение, моя дорогая. В конце семестра у него всегда много работы.

Вздохнув, она отвернулась к окну. Облокотилась о подоконник, сощурилась — солнце било ей прямо в глаза.

— Давай подождем на улице, — предложила Лили. Взглянула на часы — стрелки показывали три с небольшим. Он всегда возвращался домой в три пятнадцать через три дня после того, как Хогвартс-экспресс увозил студентов из Хогсмида. Три дня назад Лили возилась в саду и полола грядку с помидорами, как вдруг заметила струйку дыма, бледную на фоне синего неба. А потом издалека донесся гудок паровоза, и сердце ее затрепетало, будто она снова стала подростком.

Они вышли в сад, и Лили трансфигурировала плетеные кресла — из травы и плюща, которым был увит растущий поблизости раскидистый дуб. Они сели и стали ждать; Гарриет то и дело подпрыгивала на месте от нетерпения, а Лили поглядывала на часы. Да, выходные Сев обычно проводил дома; забрасывал студенческие эссе в саквояж с чарами расширения пространства — а потом, вместо того чтобы их проверять, показывал Гарриет простейшие заклинания. Или целовал Лили в полумраке их спальни — в те чудесные мгновения на рассвете, когда ему еще не надо было торопиться в школу.

Но лето отличалось от остального года. Летом их жизнь становилась такой, о какой Лили всегда мечтала. Нельзя сказать, чтобы в остальное время ей плохо жилось, но только летом она точно чувствовала счастье.

На дорожке, ведущей к их коттеджу, появился какой-то человек. Темная фигура на фоне синего неба: черные волосы, черная мантия.

— Папочка! — завопила Гарриет.

А потом сорвалась с места и стрелой кинулась через сад — Лили даже слова вставить не успела. Только смотрела, как та стремглав несется по дорожке; позади развевалась легкая летняя мантия — словно от ветра. Сев наклонился к Гарриет, обнял, а затем позволил ей утянуть его за собой. Он был налегке; сундук с его вещами, должно быть, появился в спальне несколько секунд назад. Как, впрочем, и всегда.

Лили взглянула на часы. Ровно три пятнадцать. Каждый год в одно и то же время.

Сев вошел в калитку; рядом с ним трусила Гарриет, что-то возбужденно ему рассказывая. Он склонил голову набок — слушал, кивая в нужных местах. Но глядел при этом на Лили — цепкими, темными глазами. Да, они с ней виделись совсем недавно — всего неделю назад, когда вместе обедали в одном из хогсмидских пабов, но тогда все было совсем не так. Сейчас же на небе сияло солнце, омывая их ласковыми теплыми лучами, и в воздухе сладко пахло цветами, и мир был прекрасен, как в грезах. Это было счастье.

Лили поднялась с плетеного кресла. Сев вытащил из кармана серебристую коробочку, протянул Гарриет. Присел на корточки, чтобы показать, как эта штука работает. Гарриет внимательно его слушала — в этот миг она походила на Сева: когда он возился с зельями, у него на лице появлялось точно такое же выражение. У Лили дрогнуло сердце.

— Давай, попробуй, — сказал Сев, выпрямляясь. — Только не там — за домом! — добавил он, когда Гарриет скрылась за дверью.

А затем поднял взгляд на Лили.

— Что ты ей дал?

— Да так, смастерил безделушку, — он пожал плечами. Подошел к Лили, привлек ее к себе. Они не целовались — просто стояли рядом, не размыкая объятий. Она вдохнула его запах.

— Еще три месяца, — сказал он.

— Еще три месяца, — согласилась она.

Через несколько секунд они отправятся в дом — и будут есть цыпленка с лимоном и базиликом, и разрежут торт, и Сев начнет рассказывать всякие истории из школьной жизни. Они разрешат Гарриет лечь спать попозже, и она уснет прямо в комнате, и тогда Сев возьмет ее на руки и отнесет в кроватку, а Лили останется снимать ее плакат и аккуратно его складывать. Они отправятся в спальню, чтобы заново познать друг друга, вспоминая каждый изгиб и впадинку. А затем потянутся летние дни — один за другим, теплые и праздные, и перед ними будет лежать вся жизнь — жизнь, которую они проведут вместе, в которой Сев не будет Пожирателем, а Лили не погибнет от рук Волдеморта.

Все это ждет их в будущем. Но сейчас, на эти несколько секунд, она приникла к его губам, и они оба растворились в поцелуе и в лучах летнего солнца.