Ворон (джен)

Тени привидевшегося всего полчаса назад кошмара всё ещё обступали Германа. Душа и оглушая. Сдирая кожу и садня душным горячим комом где-то в груди.

Герман сидел на подоконнике пустого кабинета, выводя под баян прокофьевский «Танец Рыцарей» из балета «Ромео и Джульетта». Снег кружился за окнами и ложился мягкими хлопьями на засыпающий замок. Католическое Рождество почти наступило, но идти в Большой Зал не было никакого желания. Как и праздновать хоть что-то, хоть где-то. Наверное, глупо было отказываться от поездки к Сириусу, но Герману было стыдно смотреть ему в глаза. Так всех подвести. Так подвести самого себя. И всё из-за одного единственного непутёвого посыльного. А из-за посыльного ли? Не ты ли сам сломал чужую реальность, Герман? Не ты ли сам ввязался в войну, которой не знаешь, вмешался в процессы, в которых ни шиша не смыслишь? Ты, только ты виновен во всех своих бедах. В родной реальности. Здесь.

Там, дома, ты был непоправимо, просто преступно слеп. Ты должен был разглядеть, Герман, что именно делают с твоим городом. С твоим окружением. Ты должен был написать куда следует. И не в Управление ФСБ своего городка, нет. Сразу в Москву. Потому что на местах, скорее всего, всё уже было очень скверно. Скверно и страшно. Ты же всё видел. Видел, пусть и ничего не понимал. Нельзя было бояться. Бояться оговорить невиновных, бояться показаться безумцем. Это мелочи. В масштабах страны — мелочи. Не страшно выглядеть подлецом, доносчиком, сумасшедшим. Не страшно. Гораздо хуже оказаться мертвецом. Гораздо гаже — последним мертвецом распятого города, куском мяса. Всё знающим куском мяса, который оступился и бесславно сгинул, не успев никого прихватить с собой. Пожалуй, Герман был даже рад, что сгинул в числе первых. Что не успел жениться и завести детей. Что при жизни был мужчиной, а не женщиной.

Есть расхожее мнение, что женщина может купить себе жизнь тем, что у неё между ног. Что женское тело чего-то да стоит. Это не так. Не когда вокруг тебя — осатанелая от крови мразь, вынужденная следовать строгим правилам, чтобы не вскрылось что именно эта самая мразь творит с твоей Родиной. Не когда женщина на невольничьем рынке секс-рабов стоит дешевле телефона. А в цене — младенцы. Смерть — грязная и долгая смерть. Мучительная. Вот и всё, что может купить женщина своим телом в городе, который мёртв. Никогда не торгуйте телом. Ни при каких обстоятельствах. Никогда. Если не из каких-то моральных принципов, то хотя бы потому что вы очень хотите жить. Вы ведь очень хотите жить.

— Прекрати поедать себя, — Реддл отлепился от стены, неторопливо шагая от дверей и навстречу. Как давно Том наблюдал за ним вот так, из тени, Герман не знал, — команда всё ещё не знает, кто ты. У Флинта нет доказательств.

Флинт. Конечно, Флинт. Какой ещё к лешему Флинт? Я видел во сне дочь соседки этажом выше, Том. Она показала мне свою смерть.

— Ты чего не на банкете? — тускло отозвался Герман, нехотя поворачивая голову.

— Не в настроении, — Реддл взобрался на подоконник и устроился рядом, опираясь обутой ступнёй в край столешницы. В полумраке запахло мокрой кожей, снегом и обувным кремом, — отчаяние — дурной советчик, мой маленький брат.

— «Не отчаивайтесь, сии грозные бури ведут ко славе России», — процитировал Герман, неподвижно глядя перед собой, — было бы здорово, если бы эти слова адмирала Фёдора Ушакова были применимы и ко мне. Чужую беду руками разведу… а когда она становится твоей, не знаешь за что и хвататься. А хуже всего то, что это я вызвал эту грозную бурю. Остается надеяться, что наша квиддичная сборная уже свалила домой.

— Они в школе, — Реддл выудил из кармана мантии кусок завернутого в газету пирога и нехотя запихал его куда-то между баяном и Германом, — Флинту из дома прислали какую-то женскую брошь. Не знаю, имеет ли это смысл, но команда ведёт себя непривычно таинственно.

— Таинственно, — отозвался Герман как эхо, — ты ни разу не пытался перешагнуть через узы крови и магии, которыми я опутал тебя. Не сомневаюсь, ты искал способ. И даже знаешь как это сделать. Ты же гений, Том. Гениальный книжный червь с библиотекой вместо мозга. Человек, ваяющий практически на коленке сложнейшие артефакты. Почему ты всё ещё здесь, Том? Рядом.

— Ешь пирог и не забивай мне голову своим нытьём, — сварливо отозвался Реддл, вынимая из волос брата совиное перо, — я не понимаю о чём ты.

— Я навязал тебе себя, — разбитым голосом отозвался Герман, — я навязал тебе не свойственный образ жизни.

Реддл закатил глаза и скучающе воззрился на Германа.

— Я не знаю как снять моё же заклятье, — Герман склонил голову набок и тряхнул своей черной гривой, — я не знаю как освободить тебя.

Какое-то время они сидели молча. Том Реддл прикрыл глаза, и красивое лицо его исказила безобразная ухмылка:

— А знаешь, ты прав, я действительно могу освободиться, Поттер. Мне седьмой десяток, и я, поверь, куда лучше чем ты разбираюсь в Тёмной Магии. Не думал же ты, в самом деле, что я, Тёмный Лорд, не в состоянии обратить твой архаичный друидический ритуал? Другое дело, что… Не смотри на меня так, Поттер. Я не думаю, что хочу обращать его. Видишь ли, какое дело. Обратный ритуал — сырое нагромождение достаточно темных чар и дикой магии. И он скорее всего убьёт моего шумного, наглого, наивного братца. А у меня не так уж и много братьев, братец ворон.

От неожиданности Герман поперхнулся пирогом и едва не отдал Богу душу. Пока он силился откашляться, давился крошками и утирал слёзы, Реддл невозмутимо собрал в ладонь из воздуха сгусток не вполне чистой воды и обратил его не менее грязной ледышкой.

— Том, — позвал хрипло Герман, расплываясь в нахальной ухмылке, — неужто злой ситх Дарт Реддл медленно превращается в настоящего джедая? Когда твой световой меч начнёт уже светиться синим цветом — дай знать, хорошо?

— Идиот, — тоскливо резюмировал Реддл, глядя в темноту, — я связался с идиотом. Ты так ничего и не понял, неразумное ты создание. Ты принадлежишь мне. И я не намерен терять своё.

— Прости дружище, но всё-таки ты поехавший, — заржал Герман и потыкал пальцем в щёку помрачневшего Реддла. И добавил тише, — и я, похоже, тоже.

Дверь с грохотом распахнулась. В неверном рыжем свете факелов, струящемся из коридора можно было различить лица старшекурсников. В темный класс пожаловала целая делегация, медленно, не спеша, они заполняли собой пространство класса. Перекрывая собой единственный цивилизованный путь к отступлению. С их формы смотрели нашивки факультета Слизерин. Квиддичная команда Слизерина, с ужасом осознал Гера. Возглавляемая торжествующим Маркусом Флинтом. Герман аккуратно спустил баян на пол и потянулся за палочкой. Реддл по-кошачьи мягко соскользнул на пол. Воздух вокруг как-то подозрительно остыл. По стеклам с треском зазмеились ледяные узоры.

— Я должен был догадаться, — торжествующе ухмыляясь заявил Флинт, в его глазах ликовало и лихорадочно металось тёмное подземное пламя, — сопливый младенец не мог одолеть великого Темного Лорда. Монтэгю, Блетчли, Пьюси.

Слизеринцы молча шагнули вперёд, поднимая палочки к потолку и синхронно зажигая люмосы. Герман уперся в подоконник пяткой, ощущая спиной холодное и такое хрупкое оконное стекло. Восхитительно хрупкое. Хороший удар и…

Флинт, всё ещё жутко ухмыляясь, вытянул руку вперёд. На бледной ладони рубинами и благородным черненным золотом просияла сонная малютка-фея. Её темные стрекозиные крылышки лениво подрагивали, а золотые прожилки медленно, но верно наливались алым. Герман, как завороженный, смотрел как остроухая темная фея медленно пробуждается, потягивается и завораживающе медленно скользит в танце с ладони на ладонь. Темная фея взмыла в воздух и с серебристым смехом нырнула в лохматую шевелюру Поттера. Запахло лесом: перегноем, мхами и хвоей, дождевой влагой и ночными цветами. По темному классу поплыли разноцветные бродячие огни, вздыхая и перешептываясь, они сновали повсюду, светясь и мерцая. Герман понял, что стремительно растёт только когда всё пространство вокруг него заняли его собственные чудовищно отросшие патлы. Косматая туша медвежьей накидки материализовалась сама собой на плечах. Резная маска, сотканная из кроваво-алых кленовых листьев, второй кожей легла на лицо. И волосы Германа буйно зацвели. Бессмертником и полынью, клевером и буквицей, тысячелистником и шиповником, васильками и пижмой, зверобоем и душицей. Золотая фея с воркующим смехом вынырнула из волос Германа и нырнула за пазуху Флинту.

— Король Сидов, — захохотал Флинт с безумным ликованием на лице, — предводитель Дикой Охоты — ловец в моей команде… Мерлин и Моргана… смотри, прадядя. Я дождался. Дождался.

Реддл замер в тени, опасно сияя алыми радужками. Квиддичная команда, совершенно игнорируя его поднятую палочку, окружила Флинта и Поттера плотным кольцом.

— Только идиот поверит, что величайшего темного мага современности мог одолеть какой-то сопливый младенец, — рыжий Яксли трясущимися руками выудил из кармана табакерку и помахал ею перед носом у кого-то, — Мальчик-Который-Выжил умер в ту ночь. А я говорил, он умер!

— Умер и воскрес, впустив в себя предводителя Дикой Охоты, Короля Сидов! — оглушительно расхохотался Флинт, жадно вглядываясь в сумрачное лицо Германа, — вечно юное, бессмертное существо. Я знаю тебя. Бенедикт Флинт, первый этого имени, повстречал тебя в гиблой чаще. Мой предок и его рыцари преследовали в гиблых чащах зверя. Оленя с человеческим лицом.

Слизеринцы сдержанно зашумели. Реддл в недоумении опустил палочку, прислушиваясь к оживленному гомону старшекурсников.

— И когда мой предок настиг оленя, он обернулся человеком в маске из дубовых листьев, — Флинт поднял высоко над головой свою ожившую брошь и торжествующе выдохнул, — и человек тот оказался лесным царём. И лесной царь спросил моего предка, чего он желает всем сердцем. И Бенедикт Флинт пожелал следовать повсюду за лесным царём. По небу и по земле, целую вечность, в числе его рыцарей. Дикой Охотой нарекли магглы диких рыцарей, скачущих по небу, осененных мраком, дышащих призрачным пламенем, осыпающих селения людей белым пеплом. Но потом король исчез. Ты исчез. И от твоих рыцарей остались лишь легенды. Легенды и спортивная игра, бледная тень ритуальной охоты Короля Сидов.

— Что же. Вы настигли меня, — устало улыбнулся Герман и мягко соскочил с подоконника, — что вы хотите? Что хочешь ты? Маркус.

— Я и моя команда желаем быть частью Дикой Охоты, — Флинт медленно преклонил колено. Его примеру последовали и все остальные, — или твоя команда недостаточно хороша для тебя, Поттер?

— Вообще-то, вы отличные ребята, — Герман со смехом взлохматил волосы, — да встаньте же уже. Я же Гарри. Просто Гарри. Но вассальные клятвы на крови принести вам придётся.

Слизеринцы оживленно зашевелились, вставая. Флинт с грохотом поднялся с колена и, обведя глазами команду, ликующе рявкнул:

— Слышали, черти? Теперь-то мы просто обязаны порвать барсуков в следующей игре.

Ответом ему были разбойный вой, ухарское гиканье и беспорядочная пальба в потолок из всех палочек.

* * *

Поставить столы в ряд и усадить рядом вперемешку студентов и преподавателей было прекрасной идеей. Для полноты картины не хватало только Хагрида и Дамблдора. Да и без Филча было как-то непривычно, если честно. В школе на Рождественские каникулы осталось подозрительно много народа. Слизеринская квиддичная сборная оккупировала дальний конец стола и, под буйный гогот, гвалт и трепотню соседей распивала из-под полы что-то спиртное и явно контрабандное.

Праздничный ужин получился какой-то суматошный и странный. Мало того, что Германа Том на него отбуксировал почти вручную, мало того, что братья безбожно опоздали на всё, на что только можно опоздать, так ещё оказались сидящими между прыщавым когтевранским недорослем Оливером Хорнби и оживленно шуткующим Дином Томасом. Хорнби испуганно отодвинулся, поймав на себе нечитаемый взгляд Реддла и поспешил пересесть подальше. Его место, рассеянно покачиваясь, заняла Полумна. Пока Лавгуд размещала на столе свою тарелку, рассеянно мурлыча песенку про Дядюшку Сладкая Доля и его домик в снегах, Германа весело окликнул Толстый Проповедник. Пожелав парню счастливого Рождества, он безмятежно поплыл, жемчужно сияя и просвечивая, к сидящим неподалеку хаффлпаффским первогодкам. Гермиона за другим концом стола что-то оживленно вещала Макнейру. А тот посмеивался, что-то возражал и то и дело тыкал пальцем в зачарованные своды Большого Зала, озаренные мириадами свечей. Реддл мрачно уставился на Макнейра. И содержимое профессорского бокала замёрзло до самого дна. Макнейр звучно стукнулся зубами о ледышку и, озадаченно потирая затылок, потыкал пальцем в цветной кусок льда. Макгонагалл окинула строгим взглядом сидящих вокруг гриффиндорцев и царственным жестом вернула напиток в его привычное состояние.

— Как настроение, Луна? — улыбнулся девчонке Герман, нехотя ворочая по тарелке клок салата.

— У меня всё замечательно, Гарри, — рассеянно улыбаясь, медленно отозвалась Полумна и вытащила из-под блузки болтающуюся на цепочке призрачно-розовую звездочку, туманный кристалл неправильной формы, — меня мистер Гарднер поздравил с Рождеством. Он сказал, что я должна подружиться с нарглами.

— Так и сказал? — Герман задумчиво подпер подбородок кулаком, разглядывая чудной кристалл.

— Он сказал, что мозгошмыги, дикие нарглы — очень хитрые и своевольные ребята, — мечтательная улыбка замерцала на дне глаз Полумны, — им надо показать, кто здесь главный. А этот кристалл усиливает контроль над магией. И над нарглами. Мои нарглы даже стали вести себя приличнее, Гарри. Если хочешь, я могу как-нибудь разобраться и с твоими.

— Спасибо, возможно, позже, — пожал плечами Герман, улыбаясь.

— Мне совсем не трудно, — мечтательно мерцая глазами, сообщила Полумна, — я очень люблю помогать.

— Эй, пст, Поттер! Поттер! — под хихиканье и фырканье зашипел кто-то справа. Гера скосил глаза в направлении, откуда раздавалось шипение. Какой-то гриффиндорец под смешки и фырканье однокурсников перегнулся через стол и доверительно сообщил, — у тебя муха в тыквенном соке.

Герман зевнул и, царственно развернулся всем корпусом к кубку. В соке действительно совершала заплыв крупная полосатая муха-кровопийца. Старшекурсники переглянулись и заржали уже в голос.

— Ммм, даже и не знаю, — с деланным сомнением в голосе сообщил Герман, лениво почесывая живот и щурясь на муху, — с одной стороны — ценнейший источник белка. С другой — как-то не этично жрать живых тварей…

— Уверен, живой белок ценнее сомнительных этических норм, — с салонной любезностью сообщил Реддл, манерно прикладываясь к собственному кубку, оттопырив мизинец и состроив безумно чопорную физиономию, — действуй, Поттер. Эта съеденная муха будет твоим первым настоящим шагом на пути к истинному величию.

— Ты прав, о брат мой, — патетически возвысил голос Герман, двигая к себе кубок с настороженно замершей мухой, — мне жаль эту бедную тварь, но наши великие предки взирают на меня из глубины веков. И я не смею ронять перед ними честь нашего рода.

Засим Герман подцепил муху черенком ножа и щедро намазал горчицей. А далее произошло несколько вещей разом.

Гриффиндорцы подскочили как ошпаренные и все как один заорали. Протягивая руки и не совсем цензурно требуя отпустить Джонни. Муха совсем по-человечьи скатилась с ножа, стремительно обращаясь долговязым патлатым парнем в футболке с Битлами, в трениках и в тапках на босу ногу. Видимо, в того самого Джонни, которого не надо есть. Джонни размазал по затылку горчицу, ошарашенно разглядывая Германа и Тома и очень тихо, хрипло выдавил:

— Чуваки, вы больные?

Зрители пришли в неистовый восторг. Настолько неистовый, что под общий дикий гвалт и гогот уже не было слышно ни возмущенно отчитывающую гриффов Макгонагалл, ни подавившегося от смеха когтевранца, из которого сок пошел носом.

— Я крайне огорчена вашим поведением, мистер Дженкинс, — возмущалась гриффиндорский декан, — о чём вы вообще думали, используя благородное искусство анимагии в столь… сомнительных целях?

— Я думал о чистоте эксперимента, профессор Макгонагалл, — бодро сообщил Джонни, магией счищая с волос горчицу, — мы с друзьями поспорили о национальной принадлежности Поттера.

— И, полагаю, пытались проверить теорию на практике, — голос декана буквально налился крещенской стужей, а лицо заледенело, — мне известно содержимое этого в высшей степени оскорбительного анекдота, мистер Дженкинс. Я, как и вы, выросла среди магглов.

Джонни замялся, побледнел и отвел глаза.

— Что за анекдот? — шепнул Герман Тому, — я не понял.

— Десять очков с Гриффиндора, мистер Дженкинс, — холодно сообщила Маккошка, теряя всякий интерес к студенту, — займите место и потрудитесь впредь воздерживаться от националистических шуток в стенах нашей древней школы.

— Заходят в паб англичанин, шотландец и ирландец, — сообщил шепотом Том и потянулся за содержимым ближайшего подноса, — бармен налил им пива. Смотрят. А у каждого в пиве плавает муха.

Джонни нырнул к однокурсникам и на шутливое подначивание вдумчиво сообщил:

— Поздравляю, господа, мы успешно провалили эксперимент. По всему выходит, что Гарри Поттер — русский.

— Англичанин потребовал другую кружку пива. Без мухи, — зашептал Реддл, поглядывая на шумно веселящихся гриффиндорцев, — шотландец выкинул муху, а пиво выпил. А ирландец принялся душить муху со словами: «Выплюнь! Выплюнь моё пиво, сволочь!»

— А, вот оно что. Последняя часть анекдота есть и у русских, — хмыкнул Герман, — в русском варианте алкоголика пытались лечить от пьянства и сунули в пойло дохлую кошку. А он начал выжимать её, жалостливо причитая: «Ну, киса, ну ещё хоть капельку».

— Ирландцы и русские точно братья, — заметил с улыбкой молчавший до этого Дин Томас.

— Просто все одержимые страстной порочной привязанностью похожи друг на друга, — пожал плечами Герман, потягивая сок, — болезнь не может быть национальной особенностью.

* * *

В больничной палате было тесно, тихо, сумрачно и стерильно. Безнадежно обросший Кларк Кент сидел у кроватки дочери, вцепившись пальцами себе в волосы и медленно раскачиваясь. От крохотного тельца во все стороны тянулись какие-то провода, трубки и мирно дышащие серые клапаны. Алый плащ Супермена сбился куда-то за правое плечо, а под глазами залегли глубокие тени. Убитый горем отец не заметил, как за его спиной коротко полыхнуло зеленым. Чья-то ручища бережно сжала плечо и знакомый голос добродушно пробасил над ухом:

— Не убивайся так, Кларк. Вытащим твою кроху. Я, того. Ребят привёл. Колдомедиков, значит.

Супермен медленно отнял руки от лица и обернулся. У входа опасливо переминались с ноги на ногу и жались к дверям четверо человек в странных одеждах. Двое держали в руках какие-то серые чемоданы. Рубеус Хагрид в костюме зеленого фонаря дополнял эту сюрреалистичную картину, он искренне старался не задевать головой потолок и вообще чувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Колдомедики, — пояснил ещё раз косматый Фонарь и посторонился, пропуская к Супермену странно одетых незнакомцев. Какие-то хламиды, мантии. Да кто они такие, чёрт бы их побрал? Хагрид аккуратно оттеснил Кларка от ребёнка и доверительно сообщил, — всё хорошо, Кларк, они обязательно помогут. Ребята — целители из Мунго. Маги-медики. Эй, парни. Ребеночка-то вылечить можно же?

— Можно, Рубеус, но нам придется заново отращивать девочке некоторые органы, — отозвался пожилой сероглазый мужчина, обращая движением палочки стул, (на котором только что сидел сам Кент), в операционный стол. И кивнул Кларку, — отец? Прекрасно. У малышки уже были стихийные выбросы?

— Нет, доктор, — хрипло и как-то потерянно отозвался Супермен, неподвижно глядя, как в младенца аккуратно вливают нечто жидкое и лиловое.

— Плохо, стресс должен был разбудить магию, — нахмурился пожилой врач, возвращаясь к ребёнку, — я дам вам рецепт состава. Купать ребёнка в теплых ванночках, концентрация состава два к трём. Если магия не пробудится через неделю — малышка, увы, сквиб.

Несколько синхронных отточенных движений трёх человек — и палата преобразилась в большую, светлую операционную. Ненавязчиво зазвучали какие-то рождественские песни из деревянного радиоприёмника на стене. На малышку наложили какие-то чары, отключили от аппаратуры и в состоянии, похожем на глубокий сон, бережно перенесли на операционный стол. Сбитого с толку Кларка и притихшего Хагрида деловито оттеснили к двери. Мимо то и дело сновали прямо по воздуху какие-то склянки, пузырьки, зажатые щипцами использованные марлевые тампоны.

— Не бойся, это чары стазиса, — пробасил над ухом Хагрид, — Джим Бладвинг — отличный врач. Я учился с ним в школе.

— Это сколько же тебе лет, — как эхо отозвался Кент, глядя, как двое медиков оперируют младенца, время от времени отдавая отрывистые команды. А остальные трое бесконечно творят какие-то чары, перемещают по воздуху медикаменты, что-то подают, забирают.

— Полувеликан я. Да и маг, — громыхнул неловко Хагрид, — у нас с этим иначе.

— Маг. Полувеликан, — повторил глухо Кларк Кент, — в существовании магов я не сомневаюсь. Но великаны. Не хочешь же ты сказать, что великаны действительно существуют? Что они, чёрт возьми, делают?!

Тем временем спящий младенец ослепительно просиял алым и по стенам заплясало пламя. Какой-то рыжий парень ринулся тушить пожар.

— Всё нормально, мистер Кент, — радостно сообщил он, — позвольте вас поздравить, первый магический выброс. Девочка будет сильной ведьмой!

* * *

Мягко падал снег, глуша звуки и одевая бульвар и деревья пушистыми мехами снежных шуб. Кларк сидел под фонарём, на заснеженной скамейке, безмолвным согбенным памятником самому себе. Снег успел припорошить его спину, затылок и плечи, но криптонец не чувствовал холода. Всего какие-то полчаса назад всё закончилось. Ребёнок не только сам дышал, он проснулся и оглушительно заревел, заставив полопаться стёкла и перебудив весь медперсонал дичайшими кошмарами. Врачи разводили руками — маленькая дочь Супермена устала и хотела есть, но при этом была совершенно здорова.

Рубеус Хагрид тяжело опустился рядом и молча протянул Кларку бутылку огневиски в хрустящем кофейно-бумажном пакете.

— Спасибо, — пробормотал Кларк Кент, глотая обжигающее пойло и морщась.

— С Рождеством, Кларк, — пробасил Хагрид, задумчиво глядя, как плавно падают рыхлые, белые хлопья.

* * *

— Нам всем очень повезло, что все случилось так, а не иначе, — рассеянно улыбнулась Полумна, зябко пряча руки в рукава своего серого пальто, — но нам всё ещё грозит заговор гнилозубов. Его готовит Фадж. Вы знали?

— Кого-кого? — прищурился Реддл, оборачиваясь на ходу.

— Гнилозубов, — буднично сообщила Полумна, — у всех гнилозубов гнилая магия. Темная магия оседает в дёснах, вы знали?

— Полумна, — фыркнула Гермиона, — что за вздор?

— На самом деле некротические проклятья действительно оставляют после себя мощный след, повреждая слизистую рта, ногти и основание зубов, — нехотя отозвался Реддл, сбил с крыши теплицы сосульку и ткнул ею в спину Герману, — лучше объясните мне, какого такого дьявола о побеге Гриндевальда стали говорить только сейчас. Спустя полгода. И зачем понадобилось идиоту Петтигрю одержимое Гриндевальдом зеркало Еиналеж?

— Вопросы, вопросы, — зевнул Герман, влезая по щиколотку в сугроб, — мои вопросы куда приземленнее. Когда я уже высплюсь? И пошто Флинт такой ушибленный квиддичем изувер?

— На последний вопрос ответ ты знаешь и сам: это у него в крови, — Том выкинул сосульку и неодобрительно покосился на подведенные карандашом глаза Гермионы, — как это понимать Грейнджер? Почему у тебя грязные веки?

— Это косметика, Том, — возмутилась Гермиона.

— Да? — Том скучающе отвел глаза, — а выглядит как грязь.

— Ну, знаешь ли… — вспыхнула Гермиона.

— Маггловская грязь, которая портит кожу, — упрямо заявил Реддл, резко останавливаясь и зависая над Гермионой, — немедленно смой с лица эту дрянь. Или ее смою я.

— Тиран и деспот. Могу представить как ты проедал всем курсам мозг, став префектом. Наверное, Хогвартс не знал большего зануды, чем префект Том Марволо Реддл, — поджала губы Гермиона, и, взвизгнув, помчалась от Реддла прочь по грязному снегу. Тот припустил следом, размахивая палочкой и остервенело швыряя в убегающую девчонку какие-то бытовые заклятия. И Герман был готов поклясться что умничка-девочка по имени Гермиона радостно хохочет и удирает по снегу точь-в-точь как самая обычная девчонка двенадцати-тринадцати лет.

— Кажется, кого-то немного посетил старческий маразм, — пробормотал Герман, глядя, как Том, ругаясь, вытряхивает из-за шиворота снег и, пряча палочку, с мрачной решимостью ныряет в проход между теплицами. Следом за удирающей от него Гермионой, — я хочу развидеть это.

— Это всё, конечно же, мозгошмыги, — рассеянно сообщила Полумна, — дикие мозгошмыги разжижают мозг.

Запыхавшийся Реддл тем временем свалил упирающуюся Гермиону в сугроб, намылил ей лицо снегом и был погребен под толпой маленьких хаффлпаффцев, набежавших отовсюду с радостным воем: «Валяй слизеринцев! Вперед, барсуки! Барсучья куча!»

— Я всё ещё не понимаю, почему вы остались в школе на каникулы, — Герман помог растрепанной, раскрасневшейся, но сияющей Гермионе выбраться из снежного месива. Реддл, плюясь снегом, карабкался из восторженно визжащей кучемалы, поминал через слово Мордреда и искренне возмущался современными нравами, — ну, серьёзно. Что хорошего в том, чтобы торчать в школе на зимних каникулах? Вон, Невилл-то уехал.

— Дома настоящее столпотворение с этой свадьбой, — отмахнулась Гермиона, — Годива хочет, чтобы я была подружкой невесты. Но у нее очень странные представления о том, как должна выглядеть подружка невесты. Нет, я, конечно же, говорила с ней об этом. Я…

Реддл оглушительно чихнул и скучающе уставился на свои ногти.

— Ладно, я здесь от неё прячусь, — сдалась Гермиона, — эта женщина меня пугает.

— А мне просто очень интересно, в какую историю вы ещё угодите, Гарри, — безмятежно сообщила Полумна, рассеянно улыбаясь мокрому Редлу, раздраженно сушащему себя заклятьем, — Рождество будет ещё много лет, каждый год новое. А вы — нет.