Однажды двадцать лет спустя (джен)

— Мама, сколько всё это ещё будет продолжаться?

— Что именно, дорогой? — уточнила Нарцисса.

— Первое — когда очнётся отец, и второе — когда вы, наконец, вернётесь домой?

— Отец очнётся, я думаю, дня через два… а вот когда он сможет вернуться домой, я не знаю — Гарри?

— Я думаю, к середине следующей недели, — подсчитав что-то в уме, сказал Гарри. — Пройдёт три недели… наверное, уже будет можно.

«Или речь шла о двух неделях?» — мелькнула у него мысль, но он не успел её додумать.

— Спасибо, дядюшка — очень вежливо поблагодарил Драко — все рассмеялись, а Гарри подумал, что теперь, очевидно, какое-то время Драко будет вот так его изводить.

— Всегда обращайся, племянник, — весело отозвался он — и вдруг подумал, что Драко — первый и единственный его собственный, кровный, а не косвенный, через Джинни, племянник. Эта мысль его так рассмешила, что он расхохотался — вышло несколько неуместно, но Малфои, по всей видимости, списали это на его общую неадекватность — и обидным это ему не показалось. Пусть.

— Пойдёмте все спать, — предложил Драко. — Мам, извини...

— Идите, конечно, — она обняла и поцеловала сына и встала. — Доброй ночи, родной. Гарри, пойдёмте?

— Доброй ночи, — Драко тоже поцеловал мать, и Гарри пусть всего на одно мгновенье, но остро ему позавидовал — настолько привычным был этот поцелуй. — Доброй ночи… дядюшка, — он, ухмыляясь, протянул ему руку, а когда Гарри её пожал, ухмылка превратилась в нормальную улыбку. — На самом деле, я рад, — сказал он, наконец, вполне нормально. — Ты заходи как-нибудь. Доброй ночи, — он откланялся и ушёл.

Нарцисса подошла к Гарри и взяла его под руку.

— Вам странно видеть во мне сестру? — спросила она с улыбкой. — Для меня в этом нет ничего нового, но вам, наверное, нужно время, чтобы привыкнуть.

— Наверное, да, — кивнул он. — У меня никогда не было сестры… у меня вообще никогда не было настоящих родных. И вдруг… это странно.

— Вы просто никогда обо всём этом не задумывались. У вас же есть гобелен Блэков… если вы его не выбросили, конечно.

— Да нет… есть, конечно. Но я никогда его не разглядывал с такой целью.

— А зря. Тогда бы сами увидели, и не были бы сейчас так растеряны, — она улыбалась.

— Постойте… а ведь, значит, и Андромеда тогда мне…

— Ну, разумеется. Она тоже ваша троюродная сестра. Зря, что ли, она, как я слышала, почти разделила с вами обязанности по воспитанию внука? Она ни за что не отдала бы его постороннему человеку. А так тот вырос с дядей, братьями и сестрой… пусть дальними, но всё же родственниками.

— Как всё это странно, — признался Гарри. — Мне надо всё это обдумать.

— Конечно, — Нарцисса повела его за собой. — Я думаю, вам нужно просто переспать с этой мыслью — и у вас в голове всё уложится.

— Как думаете, Молли знает? — вдруг спросил он.

— Должна, — кивнула Нарцисса. — Во всяком случае, я не вижу ни одной причины, по которой она бы такого не знала. И, кстати, — она обернулась к нему и мягко сказала: — С Сириусом вы в том же родстве, что со мной. Вы с ним тоже были троюродные братья. Простите, что снова напоминаю вам, но вы всё равно рано или поздно об этом задумались бы.

— Вам не за что извиняться, — сказал он, отводя взгляд. — Спасибо. Я правда не сообразил.

— Просто и так слишком много всего. Идёмте.

Как ни странно, уснул Гарри мгновенно — и даже проснулся с утра вовремя. Дети ещё спали, когда они с Джинни сидели, завтракая, на кухне. Гарри смотрел на жену и почему-то всё время вспоминал слова Нарциссы о том, что Люциус всегда просыпается вместе с ней, чтобы позавтракать утром вместе, а потом снова ложится спать. У Джинни не было твёрдого графика, в отличие от него, и Гарри задумался вдруг, а почему она всё равно каждое утро встаёт и готовит для него завтрак.

— Скажи, — спросил он, отставляя в сторону чашку и внимательно глядя на жену, — а тебе не лень вставать со мной каждое утро?

— Нет, — очень удивилась Джинни. — Кто-то же должен тебя накормить с утра.

— Ты полагаешь, что сам я не справился бы? — пошутил он. Джинни вдруг почему-то обиделась:

— Могу не вставать, если хочешь.

— Джин! — он совсем не ожидал ничего подобного и подумал, что то ли он просто не замечал раньше этого, то ли и в самом деле его жена стала в последнее время обижаться чаще, чем прежде. — Джин, я вообще не к тому, — он подошёл к ней, сидящей напротив, сел рядом и обнял. — Ну, что ты вдруг?

— Я не знаю, — она обернулась и обняла его, спрятав голову у него на плече. — Всё так переменилось… Гарри, ты стал совершенно другим, я словно больше не знаю тебя… с тех пор, как ты затеял всё это, ты просто…

Она заплакала.

Гарри совсем растерялся. Наверное, Джинни в чём-то была права, подумал он вдруг, потому что и в самом деле — последние две… даже уже почти три недели выдались странными, пожалуй, он и сам чувствовал, что переменился, хотя и не понял ещё пока, как.

— Таким я тебе не нравлюсь? — пошутил он.

— Гарри! — вскрикнула она и зарыдала ещё сильнее. Он вздохнул и обнял её, погладив по голове.

— Джин, — попросил он, — пожалуйста, перестань плакать. Наверное, нам правда надо как-нибудь сесть и поговорить спокойно… я только не знаю, как теперь это сделать, когда в доме дети. Может, давай я сегодня вернусь, мы поднимемся с тобой наверх, куда они не могут пройти, сядем там где-нибудь и всё-всё обсудим?

— Хочу, — всхлипнула она. — Потому что мне очень страшно, что ты… мы…

— Т-ш-ш, — он снова погладил её рыжие волосы. — Мне нужно уже уходить, Джин. Но вечером мы — я обещаю! — поговорим. Если, конечно, опять не случится чего-то глобального, — пошутил он, но она в ответ только всхлипнула.

* * *

В аврорате Гарри ждало письмо от Гермионы, которая просила как-нибудь с ней пообедать. Он тут же ответил, позвав её на сегодняшний ланч, и принялся за дела, стараясь сделать как можно больше; он подозревал, что разговор с Гермионой может оказаться долгим. Так что на встречу он пришёл встрёпанный как в переносном, так и в буквальном смысле этого слова.

Гермиона предложила пойти на ланч в какое-нибудь тихое место, и Гарри задумался, где можно сейчас такое найти. Подслушать можно было в любом кафе, дома у всех были дети — правда, у Гермионы один только Хьюго, но всё равно спокойным её дом назвать можно было только с натяжкой — хотя бы потому, что туда в любой момент мог вернуться Рон. Дом Гарри назвать тихим сейчас не рискнул бы никто — и, подумав, они купили какой-то еды и просто аппарировали на побережье, где можно было найти тихое место. Им повезло: там было довольно прохладно, к тому же, похоже, недавно прошёл дождь, и потому вокруг никого не было. Разложив наспех еду, Гермиона, наконец, приступила к делу:

— Гарри, я тут вот что подумала. Ты был совершенно прав, предлагая пересмотреть все дела Упивающихся. Надо пересматривать именно все.

От неожиданности Гарри даже жевать перестал. Потом проглотил оставшийся во рту кусок сандвича и переспросил:

— Все дела?

— Именно. Все. Все десять.

— Гермиона, — он поймал себя на мысли, что, может быть, это не она, а кто-то другой под оборотным зельем, и пожалел о том, что у него нет с собой нейтрализатора, — ты предлагаешь мне отпустить их всех?

— Во-первых, — фыркнула она, — ты сам никого отпустить не можешь — ты или путаешь себя с Визенгамотом, или у тебя начинает развиваться мания величия. Во-вторых, я сказала «пересмотреть все дела», а не «добиться всеобщего оправдания», ты видишь разницу?

— Ладно, — есть он уже не мог. — Давай объясняй.

— Очень просто, — кивнула она. — Я всё думала, какое же может быть обоснование для того, чтобы их отпустить — чтобы при этом не ссылаться и даже вообще не обращать внимания на их физическое состояние. Потому что, если это допустить, вопрос о дементорах возникнет сам собой.

— А так не возникнет? — скептически переспросил он.

— Гарри, дай мне объяснить. Смотри. Ты выносишь на пересмотр все дела Упивающихся — все, что есть. В честь двадцатилетия победы и под лозунгом «давайте же закончим эту войну насовсем и посмотрим, не нарушена ли где-нибудь справедливость». Будет вынесено десять новых приговоров — и нам всего лишь останется сделать так, чтобы получить нужные. Всего-то, — она гордо улыбнулась. — И никаких дементоров. А с ними ты потом разберёшься. А чтобы вопрос этот вообще не возник, нельзя как-то привести заключённых в форму за оставшееся время? Хотя бы немного приемлемую? И, наконец — мне нужно увидеть все дела, и не просто увидеть, а поработать с ними как следует. Это придётся оформлять официально, наверное.

— Я не хочу раньше времени заводить об этом речь, — возразил Гарри, а потом притянул её к себе и расцеловал.

— Немедленно отпусти меня! — смеясь, возмутилась Гермиона. — Ты что творишь вообще? Я же ем!

— Ты потрясающая. Самая потрясающая женщина в мире! — он отстранился немного, но отпустить её не отпустил, а взял в ладони лицо и снова расцеловал в обе щёки.

— Я самая голодная женщина в мире, — возразила она, выворачиваясь. — Отпусти меня сейчас же!

Он отпустил, конечно, но смотреть восхищённо не перестал.

— Ты слышал, что я сказала? Мне нужно официальное разрешение увидеть эти дела.

— Я тебе принесу, — сказал он.

— В смысле принесёшь?

— Я принесу их к себе домой. Сниму копии — и принесу. Да, я знаю, что так нельзя, — кивнул он, — но что делать… а ты придёшь и почитаешь у нас. Хотя, — он так отвлёкся, что на минуту даже забыл о последних событиях. — У нас сейчас там такое…

— Мне Роза написала, что ты забрал мальчиков, — кивнула Гермиона. — Я считаю — и правильно: тебя дважды пытались убить, не дай Бог, они что-нибудь сделали бы с кем-то из них… что? — спросила она в ответ на его потрясённый взгляд.

— Ничего, — медленно проговорил он. — Просто ты… ничего. Ты права. Хотя дело не в этом. Я потом расскажу… чуть позже. Давай сначала с делами.

— Ты хочешь выпустить… кого и почему?

— МакНейра, — начал он.

Она отмахнулась:

— Это я понимаю…

— Да нет, не в том дело, что он меня спас. Я с самого начала про него думал… смотри. Троих из сидящих сейчас в Азкабане в Хогвартсе не было — и ты не поверишь, кого.

— А я проверю потом, зачем мне верить, — пообещала она. — Так кого?

— Эйвери и Лестрейнджей. Обоих.

— Надо же, — удивилась она. — А где их носило?

— А они не пошли, — тихо ответил Гарри. — Потому что там школа и дети. Они не пошли убивать детей.

— Старший Лестрейндж ведь был, кажется, болен? Его тогда…

— Был… но ты же видела его на суде. Нормально он выглядел. Нет, они именно в школу и не пошли.

— Ясно, — она задумалась ненадолго, — но ведь это отлично! Гарри, ну вот же и прекрасное обоснование! Ну, а МакНейр — ты просто расскажешь, что он тебя спас… а хотя, — она остановилась. — А хотя… нет, нельзя.

— Почему нельзя? — удивился Гарри.

— А потому что, если он тебя спас — значит, ты можешь действовать под чарами Долга жизни: он мог потребовать от тебя — теоретически — обменять его на свою свободу. И тогда вообще вся эта затея окажется под угрозой. Нельзя, чтобы об этом кто-то узнал.

— Да нечего узнавать, — вздохнул Гарри. — Нет уже никакого долга.

— То есть, как? — опешила она.

— Я же не рассказал тебе… извини. Пожалуйста, извини меня! Я так замотался… мы его обменяли, — сказал он невесело.

— Что-то не больно ты радостным выглядишь по сему поводу, — сказала Гермиона, беря его за руку. — Что-то пошло не так?

— Да всё, — вздохнул он.

И рассказал ей все события последних нескольких дней.

Какое-то время Гермиона молчала, потом спросила осторожно:

— А в самом деле, почему ты поверил ему на слово?

— Да сам не знаю… какая теперь уже разница. Исправить-то уже ничего нельзя…

— Ну… Гарри, ты двадцать лет прожил с этим долгом, даже не зная про него — и ничего… Альбус тоже проживёт. Всё обойдётся. Когда мы закончим с этим пересмотром, я сама разберусь, что там с этими долгами.

— Надо было мне самого начала к тебе прийти с этим, — вздохнул он. — Но он… Малфой… Люциус — он… весьма убедителен, — он сам засмеялся своим словам. — Дурацкое оправдание.

— Ладно, — решительно сказала Гермиона, — снявши голову, по волосам не плачут — поздно уже грустить-то. Когда ты дела скопируешь?

— Да вот сегодня и сделаю… всё равно они лежат у меня. Приходи вечером.

— Кстати, покажи-ка, — попросила она, беря его правую руку и разглядывая кольцо. — Я подозревала, что тут что-то такое… не могла же я поверить в эту чушь с пари. Оно, кажется, очень старое…

— А что, история про пари уже вышла за границы аврората?

— Она уже гуляет по всему министерству. И все придумывают, какое бы ещё пари с тобой заключить.

Гарри вздохнул.

— Ну пусть их… вот надену завтра маску дятла и приду так на службу — скажу, что тоже пари.

Она рассмеялась.

— Тогда уж не дятла, а…

— ...Осла, — со смехом закончил он. — Да. Точно.

Какое-то время они ещё шутили, сидя на берегу и глядя на тёмную бьющуюся о скалы воду — ветер развевал их волосы и рвал мантии, но им всё равно было тепло.