Ворон (джен)

Это место напоминало что угодно, но только не больницу. Бурые разводы ржавчины на стенах, сырой и затхлый запашок, неторопливо отслаивающаяся бурая штукатурка, хлопьями поднимающаяся в воздух и обращающаяся ржавой пылью. Стены дрогнули и изошлись трещинами. И из них лениво поползла густая, тёмная кровь. Оконные стекла с хрустом темнели и по ним расползались кровяные сетки. Вой незримого хора голосов разнесся по Мунго, плач и многоголосый шепот звучали, казалось, из самих стен. Оконные стекла задрожали в густеющем ржавом полумраке и по стеклам чавкающе зашлепали незримые ладони, оставляя следы и зловоня гниющей кровью. Герман отпустил мелко подрагивающую ладошку эльфийки; остроухая барышня побелела от ужаса, её трясло, но она продолжала стоять, стиснув зубы.

— Шла бы ты, Ирри, — пробормотал Герман, терпеливо и медленно преображаясь в эльфийского монарха с цветущими патлами и, с шипением отращивая себе костяной доспех и костяную же корону, — о, ушла. Нда, какой все-таки тяжелый плащ. И чешется всё. Вот же гадство. Под лопаткой чешется, а не почешешь.

— Мне не нравятся метаморфозы, сотрясающие Мунго, — хмуро отозвался Реддл, поднимая палочку и рассеивая мрак россыпями золотой, мерцающей пыли, — кто-то расслаивает реальность. Мощная Темная Магия. Очень мощная. Меня мутит, такова её мощь.

— Меня не мутит, я весь чешусь, — брякнул Герман и потопал вверх по лестнице, обдирая торчащими во все стороны волосами хлопья ржавой известки и размазывая по стенам кровь, — такое чувство, будто эльфы сшили вместе шубу и ковёр. Ты когда-нибудь наряжался в ковёр?

Том Реддл вздохнул и закатил глаза, нехотя принимая истинное обличье. Где-то внизу, в подвале, утробно хрипели и чавкали. Герман заглянул за остекленные двери, в отделение гнойной хирургии и очень тихо, нецензурно выругался: по коридору бродили очень странные, и явно не вполне живые твари. Больше всего они напоминали месиво из пришкваренных друг к другу мертвецов. Повсюду, на полу, багряно мерцали какие-то клинописные письмена. Реддл дико заозирался и втащил Германа обратно на лестницу.

— Господи, — по перекошенному лицу Реддла блуждал призрак грядущей истерики, он вцепился в мерцающий созвездиями шикарный королевский плащ и засипел на парселтанге в самое лицо Геры, — что за дерьмо здесь происходит?

— Пока они не хотят меня жрать, я им друг, товарищ и брат, — бодро сообщил Герман и потопал наверх, — где там у них психиатрия? Аттиацио…

— Мой король? — вопросительно приподнял брови явившийся по зову одноглазый эльф. Герман изумленно хмыкнул: прежде совершенно лысую голову эльфа, украшали стянутые в хвост иссиня-черные волосы.

— Латимер. Бевно. Инкта. — Герман сумрачно дождался, когда явятся все, — взять под контроль Мунго. Агрессивную нежить уничтожить. Пассивную переместить на нейтральную территорию и запереть. Латимер, защищайте гражданских. Аттиацио…

— Я знаю подходящую пещеру, — коротко кивнул одноглазый эльф, — позвольте заметить, мой король, здесь сильна магия смерти. Позволит ли король пробудить спригганов?

— Спригганов, — повторил Герман рассеянно.

— В городе людей очень много деревьев, — хищно улыбаясь, свистяще сообщила эльфийка, порывисто ощупывая короткие рыжие волосы и натягивая капюшон, — они живые. Они дышат во сне.

— Мы нарушим Статут, — возразил осторожно Аттиацио, — магглы увидят волшебство.

— Еще немного и эта дрянь выплеснется наружу. И Лондону будет уже не до Статута, — тихо сообщил Латимер, ощупывая стены и окна, — порождения Тёмной Магии мирные только потому что кто-то вмешался в вязь заклятий. Но силы светлого источника вот-вот иссякнут. Сама магия рыдает в унисон его увяданию…

— Ясно. Пещера отменяется. Выводите спригганов. Доставить ту бродячую цирковую труппу к Мунго. Ну, ты помнишь, Латимер. Девушек с лотками пирожков, тележку с соками. Канатоходцев, маггла-пиромана. Отвлечь зевак. На крайний случай прикинемся местечковым костюмированным фестивалем, — кивнул Герман, — ты знаешь, как спрятать страшное, Латимер.

— Да, мой король, — эльф исчез.

— Инкта, ощущает источник, — эльфийка ощупала стены, — Инкта отведёт Отца Эльфов сквозь потоки мрака.

— Бевно, прикончить всю нежить, пока не очнулась, — распорядился Герман.

— Есть, — хищно оскалился альбинос из-под шапки седых волос. Глухо громыхая роботизированных доспехом. И исчез.

— Инкта, пора. Веди нас, — Герман криво ухмыльнулся, поправляя плащ и плюясь лепестками, — посмотрим, что там за светлый источник.

* * *

Это началось, когда главврач больницы имени Святого Мунго подписал пришедший из Гринготтса ворох документов и скрепил кровью новый договор о защите больничных хранилищ, заключенный с гоблинами этим утром. Эвелин Смит, хирург-колдомедик с тридцатилетним стажем, видела все своими глазами. Всё: залитый солнечным светом кабинет мистера Сайруса, ворох официальных бумаг на белом столе, колышащий голубые тюли ветер. И поверенного гоблинов, вкрадчиво улыбающегося задумчиво читающему бумаги главврачу. И каплю Эвелин тоже видела. Единственную рубиновую каплю живой крови, упавшую на девственно-чистый лист пергамента. Эвелин Смит с содроганием вспоминала, обхватив себя руками, как кровавое пятно расползлось венами по клочку пергамента, сложившись в знак Гриндевальда. Как, гнусно ухмыляясь, исчезал гоблин в голубом сиянии портального ключа. Как кровь лениво била толчками из пергамента, отравляя всё вокруг, пожирая все поверхности и обращая кабинет мистера Сайруса в декорации к маггловскому фильму ужасов. Эвелин нервно одернула форменную желтую мантию и тряхнула головой, стараясь прогнать навязчиво всплывающий в мозгу бесконечный кошмар, слепленный из чудовищных метаморфоз больничного комплекса, путаных попыток убежать и настигающей хрипящей распухшей туши с лицом главврача и лишними парами конечностей. Нестерпимо хотелось курить. Раздраженно пригладив растрепавшиеся изжелта-белые короткие пряди, женщина зашарила по карманам. Привычных никотиновых леденцов нигде не было. Эвелин зло выругалась, зажмурилась и пару раз приложилась затылком о стену, но облегчения это не принесло. Перед глазами всё ещё стоял мистер Лонгботтом, прорубающий себе путь наверх неизвестно откуда взявшимся двуручным мечом. Казалось, сама ледяная ярость мага слилась с прорвавшейся наружу магией стихийного выброса, чтобы материализоваться в меч. Черный, хищный клинок, сотканный изо льда, стали и морозного мрака. Одетая потоками ледяного тумана фигура Фрэнка Лонгботтома, и ледяные волки в рукотворном мраке — это всё, что видела Эвелин перед тем как отключиться и очнуться здесь. В крыле психиатрической колдомедицины.

— Мисс Смит, — коротко кивнул Лонгботтом, заглянув в пустую палату и окидывая равнодушным взглядом ряды идеально заправленных коек, — с вами всё в порядке?

Эвелин невпопад кивнула и забормотала нечто нечленораздельное, выглядывая в коридор. Посреди коридора, в коконе из золотых нитей, кружил сгусток света, имеющий смутные очертания женщины. Худой, почти тощей. Её короткие, ломкие волосы и истончавшаяся до плёнки кожа просвечивали изнутри. Эвелин Смит с опаской разглядывала из-за приоткрытой двери странное существо, в которое превратилась Алиса Лонгботтом, едва Мунго пожрала жадная тьма. Волосы Алисы медленно краснели, а во лбу нехотя загорался золотой полумесяц. Алиса Лонгботтом сумела прогнать тьму из психиатрического отделения и смирить жутких порождений мрака, но это, видимо, стоило ей человечности. Весь забаррикадировавшийся в единственном уцелевшем крыле больницы персонал буквально кожей ощущал бесконтрольно кипящие потоки света, источаемые пациенткой. Надолго ли хватит ее света оставалось только гадать, ведь тьма всё подступала и подступала, грозила затопить с головой. Смывая лица, лишая разума, обращая жадными до живого мяса монстрами.

* * *

Эддард Старк, десница короля Роберта, Хранитель Севера, лорд Винтерфелла, уже который раз подряд прикосновением и усилием воли заморозил содержимое странной стеклянной чаши, (именуемой местными стаканом), нечитаемо воззрился на свои руки и мрачно пожелал проснуться. Новое тело было куда моложе, а лицо сильно исхудало и имело нездоровый цвет, но Нэд Старк был готов поклясться, что из зеркала на него смотрит его собственное лицо. Безбородое, молодое, худое, но узнаваемое. Пробудившаяся магия гудела в висках, бурлила в крови, жгла кожу, просилась наружу и кружила голову. Но давать волю поселившемуся внутри невиданному зверю лорд Старк не спешил. Медленно заставив обледеневший стакан взмыть в воздух, он аккуратно опустил его на стол, сосредоточенно шевеля в воздухе пальцами, несколько раз усилием воли перевернул стакан, пытаясь поставить его днищем вниз. После чего разморозил и сосредоточенно зашагал по палате.

Новый мир разительно отличался от всего виденного ранее. Многие его обычаи и законы стали для лорда Старка настоящим откровением. Шагнувший далеко вперёд технический прогресс, мощно оснащенные армии, войны мирового масштаба, чудовищное оружие, равняющее с землёй города, невиданные верования и философские течения, каменные города-ульи, великие башни из стекла и камня, построенные простолюдинами и для простолюдинов. Магия. Живая, изучаемая, служащая людям. Женщины-воины, женщины-каменщики, которые трудятся наравне с мужчинами и считаются нормой. И в тоже время: гнусное, архаичное варварство, рабство, обращенные в безвольных рабов мудрые, древние дети леса. Их неведомый король, которому присягнул, судя по всему, юный Лонгботтом, оживающие мертвецы и темнейшая тьма, рожденная магией. Голова шла кругом от новых знаний, немыслимых порядков и учений, от пьянящего духа свободы. Принц Рейегар нашел бы этот мир прекрасным. Да, и здесь царили несправедливость и смерть, но не столь безраздельно, как в Вестеросе. Здесь процветали науки и искусства. Безграмотность сводилась к единичным случаям и всячески порицалась. Порицались здесь и вполне естественные для Вестероса заблуждения, касаемые чистоты крови и места, которое надлежит занимать черни. Правда, всеобщее порицание совершенно не мешало этим самым заблуждениям и дальше жить в умах людей и находить себе сторонников. Нэд Старк смотрел и запоминал. А где-то на подкорке скреблась крамольная мысль, что хорошо бы всё это перенести на вестеросскую почву, вернуться с драконами. Не с золотыми, с живым чудом из плоти и крови.

Внизу, под стенами больницы, волновалось шумное человеческое море, задорно играла музыка, прямо на мостовой кружили в танце наряженные в шкуры, в доспехи и в пышные платья люди. Стайка мальчишек облепила походную кузню. Кузнец, плечистый детина в кожаном фартуке, бил молотом по наковальне, ловко превращая раскаленный кусок железки в ажурное стальное узорочье. Среди людей бродили странные рогатые существа, подобные нагим женщинам, сотканным из древесины и рассыпающим лепестки живой хлористо-зеленой энергии. Над толпой, на канате, под волынки и барабаны ловко отплясывали остроухие коротышки, наряженные изумрудно-золотыми шутами. Толпа волновалась и шумела, всюду сновали торговки с лотками

— Эддард-сама, тебе страшно? — Нэд резко выдохнул и оторвался от созерцания стремительно собирающейся под окнами пёстрой толпы. Снизу вверх на него смотрело, присев на корточки, светоносное существо, в которое совсем недавно превратилась Алиса Лонгботтом.

— Страх. Откуда ты знаешь моё имя? — как эхо отозвался Нэд, — тебя послали боги, дитя?

— Нет, нет, — серебристо рассмеялось существо, — я — просто маленькое звёздное семечко, вообразившее себя настоящей девочкой. В меня так сильно все верили: и Мамору-сан, и Банни, и все-все сейлор-воины, что, когда меня поглотила Галаксия, я не перестала существовать. Я осталась настоящей девочкой. Только немного мертвой. А потом моя душа нашла между звёзд путь в это тело. Я очень счастлива, что могу помогать людям. Я очень люблю помогать. Ты ведь не будешь меня бояться, Эддард-сама?

— Не буду, дитя, — Нед мало что понял, но попавшего в чужое тело ребёнка следовало успокоить.

— Ты очень хочешь домой! — осенило бедную малышку, её глаза засияли от рвущегося наружу внутреннего света, а золотой полумесяц во лбу раскалился добела, — ты очень хороший человек, Эддард-сама. И Чиби-Чиби очень хочет тебе помочь. Но у нее ничего нет. Прямо сейчас Чиби-Чиби немножко умирает. Я… возьми мой свет! У меня есть мой свет!

— Что… Нет! — Старк отшатнулся, но светоносное существо порывисто обвило его руками, рассыпаясь золотыми нитями и захлестывая, слепя сознание лорда Старка летним золотом, жарким дыханием полуденного ветра и пряной, благоухающей цветущими полями тишиной.

* * *

Больничный коридор лениво поглощали тьма и распад, трескалась побуревшая штукатурка, а трещины обильно кровоточили. Колдомедики обновляли защитные чары, успокаивали больных, разносили лекарства. Где-то плакали дети. Прямо в коридоре три колдомедика оказывали первую помощь пострадавшим при первой волне, захлестнувшей больницу. С той стороны двери, в крыло психиатрической колдомедицины, ломились, утробно стеная, многорукие многоглавые монстры и толчками просачивались клубы затхлого, гнилого рыжего мрака.

— Источник иссяк, — скорбно зашептала Инкта, прижимая к груди руки, — мертвецы хотят своё приношение.

— Я знаю, зачем нужен этот ритуал, — Реддла трясло, он с раздражением сверлил взглядом лениво загорающиеся на полу алые клинописные письмена, — шумерские тексты достаточно подробно описывают его, как Врата Храма Плоти, достаточно темный некромагический ритуал, воскрешающий мертвых.

— Жадная тьма стремится вся в одну точку, — сообщила Инкта, припав щекой к полу и крепко зажмурив глаза, — к окну в конце коридора, мой король. Это — центр больничного комплекса…

Герман и Том рванули в указанном направлении, по пути едва не сбив с ног по стеночке выбирающегося в коридор высокого темноволосого мужчину. Кленовая маска с сухим стуком покатилась по полу. Маг схватил Германа за руку и, недоверчиво вглядываясь в его лицо, резко выдохнул:

— О, боги, Роберт! Как ты помолодел. Клянусь криптой Винтерфелла, тебя не узнать. Что они сделали с тобой?

— Прошу прощения, но я должен спешить, — нервно отозвался Герман, пытаясь как можно аккуратнее вывернуться из рук неизвестного, — Том, ты можешь остановить процесс?

— Нет, — Реддл хмуро смотрел, как алые клинописи складываются в вычурный узор и начинают обильно кровоточить. Потоки крови ползли по сырым стенам, по гнилой штукатурке, отвесно ввысь, складываясь в какие-то имена. Герман пригляделся, и нутро его похолодело. Три имени и одна фамилия. Игнотус, Кадм и Антиох. Певереллы, — но я могу пустить его по другим рельсам.

— Тебя убили Ланнистеры, — сообщил незнакомец, внимательно наблюдая, как Герман поднимает и отряхивает от крови свою маску, — твои дети — бастарды Серсеи и Цареубийцы. Меня обезглавили моим же мечом. По приказу Джоффри.

Герман дико уставился на незнакомца и нечленораздельно засипел. Том раздраженно колдовал где-то впереди, обращая «Певерелл» в «Реддл» и меняя имена трёх братьев на какие-то другие. За дверями палат волновались и шумели пациенты. В коридор выходил медперсонал, изумленно разглядывая незваных гостей.

— Я не Роберт, — Герман похлопал по плечу незнакомца, — всё будет хорошо, мистер. Мертвецы не пройдут.

Что-то явно шло не так. Тонко завибрировал сам воздух, и кровоточащие символы запеклись бурыми корками. Озверевшие космы магии охватили само здание больницы. Многотысячный хор голосов выл и стенал, сгорая в потоках магии, и этот инфернальный оркестр грозил разорвать перепонки, вырвать душу вместе с кусками рёбер. Где-то снаружи, в потоках магии, сгорали странные темные твари, порождения шумерской магии. Чтобы стать материалом для воскрешения. Из ниоткуда, из хлопьев плоти и кровавых потоков, из густеющей тьмы, стремительно ткались очертания трёх человек. Справа истерично завизжала какая-то барышня. Миг — и смутные тени обрели плоть. И посреди коридора возникли трое. Властный, сухопарый старик, похожий на пожилого льва, презрительно кривящий губы, сухая, чопорная старушка в наглухо застегнутом черном платье, с надменным неодобрением взирающая на происходящее. И красивый молодой мужчина, нервный и болезненно бледный. Ужасно похожий на Тома Реддла. Давящее дыхание Темной Магии исчезло. Тьма отступила, больница Святого Мунго медленно приходила в себя.

Столкнувшийся с Германом в коридоре маг уронил руки. Губы его дрогнули и он глухо пробормотал потускневшим голосом:

— Рейны. Рейны из Кастамере… боги, ну и мир.

— Позволь представить, братец ворон, — сумрачно сообщил Том, с жгучей ненавистью разглядывая всех троих поочередно, — мой папаша-маггл. И его, гм, родители.

* * *

Ночное небо лизали косматые языки пламени. Дом пылал ярко и яростно. Жадное пламя ревело диким зверем, пожирало родное гнездо, рушились стропила, гремело и бесновалось нечто в глубине двора — видимо, нападавшие ненароком повредили защиту домашней лаборатории Смитов. По двору с воплями носились горящие люди. В дрожащем мареве серебристых и голубых вспышек исчезали уцелевшие налетчики. Обожженная Элинор Смит всё ещё прижимала к груди племянницу, едва поспевая за домовым эльфом. Старая Нанки тряслась и горестно причитала, оплакивая добротный сельский дом своих хозяев и укачивая на руках спасенный из огня чемодан, как живого младенца, что ли. Брат тащил на руках горько рыдающую беременную жену. И Эвелин отчетливо видела как медленно чернеют от неизвестного проклятья её конечности. Где-то позади, на пожар, спешили авроры и соседи, но Смиты бежали прочь, подгоняемые страхом и паникой. Старая Нанки испуганно бормотала что-то про доброго короля свободных эльфов, который обязательно поможет её хозяевам, ведь хозяева всегда были добры к бедной, глупой, старой Нанки.

На спящий дом напали в третьем часу ночи какие-то отморозки. Старая Нанки, рыдая, клялась хозяевам, что среди бандитов был какой-то гоблин. И хирург-колдомедик легко сложила два и два: в гниющие развалины больницу превратили гоблины, они же и попытались устранить единственного живого свидетеля. Очевидца всего того, что именно творилось в кабинете главврача тем солнечным утром.

Охваченная горем и невеселыми думами Эвелин не заметила, как из кустов, из сумрачного подлеска, бесшумно вынырнул отряд низкорослых остроухих существ. Облаченные в пятнистые зеленые мантии странного покроя, армейскую форму и в, (явно, зачарованные), маггловские бронежелеты, существа окружали людей, отрезая пути к отступлению.

— Домовики, — ахнул брат, — Элли, смотри! Это же домовики!

Предводитель отряда, жилистый одноглазый эльф, шагнул вперед и позвал дрогнувшим голосом:

— Мама?

Старая эльфийка уронила хозяйский чемодан и, рыдая, кинулась на шею одноглазому эльфу. Бойцы заулыбались, смущенно отводя глаза. Капюшон упал, являя лунному свету острые длинные уши и гладко зачесанные назад блестящие черные волосы. Одноглазый эльф, всё еще прижимая к груди рыдающую старушку, окинул людей холодным, изучающим взглядом. И, сухо улыбнувшись, вежливо проинформировал:

— Ваша супруга умирает, мистер Смит. Вы немедленно освободите мою мать и без лишних глупостей проследуете за мной.

— Что ты такое говоришь, Аттиацио? — всполошилась домовушка, — как ты говоришь с волшебником?

— Так, как полагается, мама, — невозмутимо отрезал эльф.

— Куда? Кто вы, черт возьми такие? — рявкнул маг, враждебно косясь на мерцающие от магии дула маггловских винтовок.

— Мы — тени в лесной чаще, мистер Смит, — мерцая единственным глазом, сообщил эльф, — вы удостоены великой чести, маг. Твою сестру желает видеть сам Отец Эльфов. Но о вас речи не было. Вытащу ли я вас отсюда, зависит только от вас самих. Моя мать немедленно получит одежду из твоих рук, маг. Если тебе дороги твои родные, конечно.

* * *

— Так я и думал. Все-таки Дамблдор обманул нас. Понимаешь, вернувши разум, папа колдомедиков упорно называл мейстерами, — тускло отозвался Невилл, ковыряя ногтём парту под монотонный голос профессора Биннса, — это точно были уже не мама и папа. Эльфы ведь не ошиблись? Директор вселил в тела мамы и папы души умерших людей?

— Какая-то девочка по имени Чиби-Чиби и некто, кто родом из Вестероса и был при жизни близким сподвижником Роберта Баратеона, — тихо отозвался Герман, — человек, обезглавленный собственным мечом по приказу Джоффри.

— Лорд Эддард Старк? — ахнул Невилл и шумно выдохнул, растекшись по парте, — фух, пронесло. Я боялся, это Тайвин Ланнистер. Бабушка так его описывала в своих письмах… короче, я боюсь Ланнистеров.

— Том, вы ведь вернетесь в поместье Реддлов на лето? — тихо позвала Гермиона, невесомо касаясь пальцами его локтя, но, наткнувшись на заалевший от ярости взгляд, гневно фыркнула и порывисто сложила руки на груди, — эй! Я просто спросила! Должны же они где-то жить…

— С поместья снята эльфийская защита, — Герман поддел пером пергамент и пожевал губами, — эльфы перенесли всё наше имущество в бывшее городище гоблинов, под Висельтон. Реддлы вернулись в своё поместье, оно торчит посреди заросших бурьяном холмов и вокруг него больше нет никакого Висельтона. Потому что город всё ещё скрыт магией эльфов. Выселены они, короче. Вот вам, господа хорошие, дом, вот вам земля вокруг. А без населенного пункта как-нибудь обойдетесь…

— У них же ни документов, ни счетов в банке, — жалобно заглянул Герману в глаза Невилл, — Гарри… они же официально мертвы!

— У них есть дом и приусадебный участок, — мстительно проскрежетал Реддл, — у моей матери не было и этого.

— Абсолютно солидарен, — Гера вытер очки краем мантии и водрузил их на нос, очень хмуро поглядывая по сторонам, — мне не нужна такая гниль под боком.

— Слышали новость? — вытянув шею спросил Тео Нотт, — Фадж официально обвинил в произошедшем в Мунго какого-то короля домовиков. Ведётся расследование, пропали или убиты многие колдомедики. И во время атаки на больницу, и после. Эй, Невилл. Это правда, что твой отец покинул больницу и вернулся в аврорат?

— Правда, — нехотя отозвался Невилл.

— Круто, — Тео пихнул в плечо Блейза Забини и что-то поспешно зашептал ему на ухо.

— Фадж — кретин, — мрачно резюмировал Герман, рисуя на пергаменте криворотую лысую рожу, с фингалом и с торчащими шифером зубами, — он ищет врагов там, где их нет. Ну ничего. Ничего. Главное, парни Аттиацио спасли свидетеля. Очень ценного свидетеля.

— Но зачем гоблинам воскрешать трёх братьев из сказки? — возмущенно зашептала Гермиона, рассеянно царапая ногтём практически вросшее в палец кольцо Гонтов. На поверхности остался только черный Воскрешающий Камень, — неужели братья как-то связаны с гоблинам?

— Не знаю, как там с гоблинами, но Певереллы, совершенно точно, связаны с Древним, так как являются его сыновьями, — Том перехватил руку Гермионы, пристально разглядывая торчащий из ее пальца камень, — мне не нравится активность гоблинов. Беру свои слова назад, Поттер. Держать деньги в Гринготтсе — более чем недальновидно. Я больше скажу. Это опасно. Мне кажется или ты поглощаешь артефакт, Грейнджер? Это не нормально.

Гермиона вырвала руку из его ладоней и криво заулыбалась, пряча руку за спину:

— Всё нормально. Это просто камень.

— Вообще-то это один из Даров Смерти, — возмутился Герман и застыл, оглушенный осознанием произошедшего, — постойте, выходит я не один такой. Теоретически Гермиона тоже может стать вратами для Древнего!

— Только если соединить нас заклятьем в одно существо, — помедлив, добавила Гермиона, — и если это существо как-то поглотит Мантию.

— Кажется, я начинаю понимать, зачем гоблинам три брата из сказки, — мрачно отозвался Том Реддл, разминая затекшую шею, — они как-то связаны с самой природой Даров Смерти и, возможно, были нужны Древнему как вместилища для каждого из них. Объединенные заклятьем, братья стали бы живыми вратами для своего отца.

Друзья переглянулись и притихли. Впереди Драко Малфой втихую читал какую-то маггловскую книгу. И с его лица не сходила изумленная и крайне растерянная мина.

* * *

Развалившись в развилке и болтая ногой, Гай Гарднер рассеянно наблюдал с дерева, как в ветвях копошатся неведомые пухнасто-пернатые твари, как старый эльф зажигает тяжелый масляный фонарь, а эльфийские девушки с протяжным, тихим и невероятно печальным пением пускают вниз по реке тысячи свечек в яичных скорлупках. Авалон дремал, одетый туманами и ночным мраком. Льдисто мерцали звёзды. Галаксор вслед за Хагридом возложил цветы к ногам мраморного короля Артура и очень тихо позвал:

— Хагрид, скажи… почему ты отказался присоединиться к Интернациональной Лиге Справедливости?

— А чего я там забыл? Полуночники мне так-то ближе, — добродушно прогудел гигант и зажег зонтом над статуей лепестки живого голубого огня, — тебе-то самому как?

— Очень круто, — смутился парнишка и преклонил колено перед могилой короля Артура, громыхая черно-золотым роботизированных доспехом, — я всегда мечтал стать супергероем. Но никогда и не смел надеяться, что меня позовут в настоящую лигу супергероев. Или что я встречу настоящих эльфов, увижу своими глазами могилу короля Артура и замок Морганы Ла Фэй. Иногда мне кажется, что этого всего слишком много мне одному. Что я недостоин…

— Ты — славный парень, Галаксор, — тепло улыбнулся Хагрид, деловито одергивая полы своего безразмерного мехового кафтана, и ткнул пальцем в плечо собеседника, — и я верю в тебя.

— Спасибо, — просиял парень и тряхнул головой, нервно рассмеявшись; ночной ветер играл его золотистыми прядями,

— Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — Бэтмен кивнул Хагриду и запрокинул голову, — какого черта ты звал меня, Гай? Я несколько занят.

— Твой Готэм никуда не сбежит, Бэтс, — фыркнул Гарднер, ловко спустившись вниз и насмешливо сияя глазами, — Повелитель Тыкв женится. Генеральная попойка, Бэтс. Сегодня состоится мальчишник.

Бэтмен осуждающе-мрачно и совершенно обреченно воззрился на окружающих и хмыкнул:

— Как я понимаю, у меня нет выбора. Выбраться отсюда самостоятельно, увы, невозможно.

* * *

Последний урок зельеварения скосил всех без исключения. Студенты бесцельно шатались, бестолково шутили, дурачились и всячески страдали от остаточных эффектов той дряни, которую в конце урока исторг из себя котел Финнигана. Из-под пальцев Германа рождался смутно знакомый джазовый мотив. Его голос нахальнейше пел где-то рядом с камином, за спинами студентов:

И не то чтоб прямо играла кровь

Или в пальцах затвердевал свинец,

Но она дугой выгибает бровь

И смеется, как сорванец.

Да еще умна, как Гертруда Стайн,

И поется джазом, как этот стих.

Но у нас не будет с ней общих тайн —

Мы останемся при своих.

— Я не умею танцевать, — Гермиона скептически поджала губы и попыталась скрыться за «Галерионом Мистиком», но надышавшийся зловредных испарений Реддл жаждал активных действий. Он бесцеремонно отобрал книгу и потащил девушку на середину слизеринской гостиной, — не знаю, что ты там вообразил себе, но я не стану танцевать здесь и при всех!

— Просто повторяй за мной. Ты же хочешь научиться танцевать до свадьбы твоего великовозрастного кузена? — Реддл непринужденно совершил череду плавных, текучих движений и щелкнул языком, — прекрати, Грейнджер, в конце-то концов, это же не чарльстон*. Танец вполне приличен.

— Так больше не танцуют! — заявила Гермиона и попыталась скрыться среди студентов, но была поймана и возвращена обратно, — что это за ужас ты творишь? Том, перестань так вилять задом, я же умру от смеха!

— Это свинг, Грейнджер. Вестерн-свинг бессмертен, — наставительно сообщил Реддл, протащив в танце хихикающую багровую Гермиону по всей гостиной. Вошедшая в гостиную Гринграсс замерла в проходе с открытым ртом и выпученными глазами.

Голос Германа нахальнейше выводил под баян:

Я устану пить и возьмусь за ум,

Университет и карьерный рост,

И мой голос в трубке, зевая к двум,

Будет с нею игрив и прост.

Ведь прозрачен взор ее как коньяк

И приветлив, словно гранатомет —

Так что если что-то пойдет не так,

То она, боюсь, не поймет.

— Это про тебя, Грейнджер, — остро ухмыльнулся Том одними губами. Как полоснул лезвием. И неуловимым движением откинул назад, едва не уронив, — ты — чертовски странное существо, Грейнджер.

— Ты спятил, — закрыла багровое лицо Гермиона, — ты надышался на зельях испарений и тебе нехорошо.

— Очень может быть, — Реддл резко оттолкнул её и с кривой ухмылкой принялся выписывать ногами и всем организмом какие-то уже совершенно немыслимые движения. Автоматически точные и неприличные до безобразия, — а это чарльстон.

Неодобрительно наблюдавший за этим непотребством Гриндевальд выругался по-немецки, плюнул и поволок прочь заторможенно-ошалело взирающего на это всё Дамблдора.

А Герман тем временем всё пел и пел, волнуя зажигательным мотивом кровь и магию не вполне адекватных после зельеварения школяров:

Да, ее черты излучают блюз

Или босса-нову, когда пьяна;

Если я случайно в нее влюблюсь —

Это будет моя вина.

Я боюсь совсем не успеть того,

Что имеет вес и оставит след,

А она прожектором ПВО

Излучает упрямый свет.

Этот свет совсем не дает уснуть,

Не дает себя оправдать ни в чем,

Но зато он целится прямо в суть

Кареглазым своим лучом.

Гермиона ухитрилась как-то вырваться, схватила книги и, совершенно багровая и растрепанная, ринулась к выходу.

— Тебе к лицу чарльстон, Грейнджер! — проорал ей вслед с хохотом Реддл и рухнул в кресло, добавив чуть тише, — танец одиночеств, фривовольное сумасшествие, аморальный танец американских девиц, проповедующих презрение к сухому закону. Он чертовски к лицу таким как мы с тобой, Грейнджер.