Однажды двадцать лет спустя (джен)

Гарри разбудила мысль о том, что он совершенно забыл о Гермионе, которая, возможно, так и сидит наверху у них дома — он абсолютно не помнил, открыл ли он для неё проход вниз, или она оказалась в ловушке. Он резко сел на кровати, протирая глаза и нащупывая очки — Джинни рядом крепко спала, и даже не пошевелилась, когда он тихо встал и торопливо оделся в практически полной тьме. Тихо выйдя из комнаты, он огляделся — коридор был ему незнаком, но, кажется, они шли сюда вот отсюда… он пошёл наугад, и пришёл к лестнице, спустившись по ней, попал в другой коридор, по которому уже вышел к следующей лестнице — в холл.

Добравшись до дома, он бегом поднялся наверх, распахнул дверь в бывшую комнату Люциуса на пятом этаже — и обалдел, увидев склонившихся над столом Люциуса Малфоя и Гермиону. Та обернулась и, увидев Гарри, спросила:

— Ты нарочно запер меня?

— Прости! — сказал он. — Я… я забыл. Извини меня, пожалуйста.

— Это комната виновата, — тут же вмешался Люциус. — Гарри обо мне тут тоже как-то забывал. Не иначе, тут какая-то старая блэковская магия… что было здесь прежде?

— Не важно, — отмахнулась Гермиона. — Гарри, если у тебя какое-то дело — то говори, а если нет — не мешай, мы тут читаем дела и, кажется, кое-что придумали.

— Да нет, — немного ошеломлённо проговорил он. — Нет никакого дела… я просто вспомнил и…

— Меня уже покормили, — сказала она, возвращаясь к работе. — Всё в порядке, забудь. — Гермиона ткнула пальцем в какой-то фолиант и сказала уже Малфою: — Ну, видите? Это может сработать! Один раз сработало — может и во второй!

— У него был уникальный дар! — возразил тот. — А у Рабастана — нет. Хотя он, бесспорно, гений, но, к сожалению, вовсе не уникальный.

— А это смотря как рассматривать уникальность! Сейчас, в наше время, есть кто-нибудь, кто умеет так делать?

— Нет, насколько я знаю… я не отрицаю, дар редкий, но…

— Всё! Этого достаточно! Уникальность — это единственный… «уникальный — единственный в своём роде, неповторимый», — явно процитировала она. — На данный момент он — единственный! И неповторимый. Всё получится!

— Ну, не знаю… я бы не ставил только на это. Всё-таки пятнадцатый век…

— А не важно! Было же? Было. Но мы, конечно, поищем что-то ещё… плюс его не было в школе во время битвы. Я не нашла, где бы его спрашивали об этом… вы видели?

— Да нет… вроде нет. Не было…

Гарри присел на стул возле двери — двое у стола совсем перестали его замечать, сыпя терминами и понимая друг друга уже с полуслова. Гарри даже для вида не хотелось ругаться за то, что Гермиона (!) по какой-то совершенно непонятной причине, даже не задумавшись, показала все дела Люциусу Малфою. В принципе, в этом был смысл, конечно… и всё же… даже если она показала всего те четыре дела, по которым предполагалось получить оправдательные приговоры, это выглядело достаточно неожиданно и очень странно. Всегда правильная Гермиона…

Гарри прислушался: разговор уже свернул в совершенно в другую сторону:

— Вас нельзя! — горячилась Гермиона, втолковывая что-то Люциусу с таким видом, словно перед ней был нерадивый и не слишком разумный стажёр. — Да как вы не понимаете, что, если придёте вы — одного этого хватит, чтобы его осудить! Вас никто и слушать не будет!

— По-моему, вы преувеличиваете…

— Хотите рискнуть?!

— Ну, хорошо — предложите что-то другое.

— Пусть придёт ваша жена.

— Нет, — категорично ответил он.

— Да послушайте! — она вздохнула почти что с отчаянием. — Я всё понимаю: вы не хотите, чтобы она через это прошла. Но по-другому не выйдет… а никак иначе мы это не докажем.

— Пусть возьмут его воспоминания.

— Вы не понимаете, что свидетель — тем более, красивая женщина, которая к тому же спасла самого Гарри Поттера — будет выглядеть куда эффектнее?

— Да кто там знает, кого она спасла!

— Так Гарри и знает — он и подтвердит! Ну же!

— Ну… нет. Я не знаю. Мне нужно подумать.

— А вы у неё спросите.

— Даже не думайте! — пригрозил он. — Вот только попробуйте…

— Да можно подумать, это мне надо! — фыркнула она. — Вот останется он там — будете потом…

— Не останется.

— Как вы, однако, уверены! Рискнёте, значит? А ещё друг называется!

— Мы не дружим! — возмутился Малфой, и что-то в его тоне заставило Гарри подумать, что он говорит это ей далеко не впервые.

Гарри стало смешно и очень спокойно. Что-то очень умиротворяющее было в этой абсурдной ситуации — и, махнув рукой на приличия, потому что, ну какие приличия тут уже могли быть, он тихонько перешёл на кровать, лёг — и сам не заметил, как задремал, а потом и уснул.

* * *

— Может быть, вам сделать тут спальню? — услышал Гарри сквозь сон, когда его разбудило довольно ощутимое похлопывание по щеке. — Мне кажется, вам здесь очень хорошо спится.

Гарри открыл глаза — судя по свету, было раннее утро, а рядом с ним на кровати сидели всё те же двое. Гермиона сказала:

— Мне надо хотя бы ненадолго домой — ты не мог бы как-нибудь это устроить? Я всё-таки человек и хочу немного поспать.

— А ложитесь, — предложил ей Малфой, — зачем куда-то ходить? У меня не было шанса оценить здешний сон, но мне кажется, что он очень неплох… а я вас не потревожу. Или у вас там какое-то дело?

— Да нет, — сказала она задумчиво, — я предупредила, что, возможно, вернусь только в понедельник…

— Ложитесь, — повторил Малфой. — Я сделаю ширму и ничем вас не побеспокою. А сам я, кажется, очень хорошо выспался за последнее время.

— Я сейчас всё соединю обратно, — сказал Гарри, — и просто закрою от детей. Надо было сразу… Вернее, когда уже все и так перезнакомились. Поспишь в гостевой спальне, если хочешь. Пойдём, я тебя провожу.

— Я — последний, кто станет давать вам советы, однако я бы предложил вам всё же вернуться к нам, — сказал Гарри Люциус с едва заметной усмешкой. — Мне кажется, будет лучше, если ваша жена, проснувшись, обнаружит вас рядом.

— Спасибо, — преувеличенно поблагодарил Гарри, и Малфой шутливо поднял руки вверх:

— Простите! Я был неправ и, кажется, влез не в своё дело.

— Кажется, — кивнул Гарри. — Пойдём, — сказал он Гермионе.

— Ну, вот, — он открыл ей одну из пустеющих комнат, — устраивайся. Бери на кухне всё, что захочешь, полотенца в ванной… можно тебя спросить?

— Спрашивай.

— Почему… я даже не знаю, как покороче. Ты и Малфой — это было так… дико…

— А по-моему, очень логично, — возразила она. — Ну, подумай: он же их знает куда лучше и дольше нас, да и всё равно ты бы стал с ним советоваться… Куда проще всё сразу ему показать и вместе подумать. Времени мало, а так выходит намного быстрее.

— Ну да, — задумчиво проговорил он. — Тебя саму ничего в этой ситуации не смущает? — шутливо спросил он.

— Гарри, — сказала она, беря его за руку. — Меня уже очень давно практически невозможно смутить. А уж лорду Малфою это точно не по плечу. Ну, что не так?

— Всё так, — он улыбался. — Просто ты единственная в последнее время изумляешь меня исключительно по-хорошему.

…Воскресенье прошло так же чудесно, как и суббота — за исключением того, что половину времени Лили таскала за собой своего лисёнка на невесть откуда взявшемся магическом ошейнике, которым с лёгкостью управляла — зверёк, похоже, вовсе не возражал. На попытки других его хотя бы погладить Альбус остался с прокушенным пальцем, а Джеймс — с двумя: зубы у зверька были ещё совсем мелкие, но острые как иголки.

— Ты его совершенно замучаешь, — сказала, наконец, Джинни, когда увидела, как Лили по-свойски засовывает лисёнка подмышку. — Он же живой! Так нельзя.

— Он не против, — возразила девочка и уточнила у рыжей острой мордашки: — Ты же не против? — тот, разумеется, не сказал ничего, но смотрел мирно и никаких попыток вырваться не предпринимал.

— Откуда ошейник? — спросил Гарри, подцепляя зелёную полоску и ловко уворачиваясь от острых зубов.

— Нарцисса дала, — бесхитростно ответила Лили.

Джинни даже закашлялась:

— Нарцисса?!! Она тебе не…

— Она сама велела так её называть! — возмутилась Лили.

— Когда это она успела? — Джинни начала раздражаться.

— Утром! Мы встретились рано утром, — затараторила Лили, — я проснулась и пошла посмотреть, где мой лис, и мы с ней столкнулись, и она сказала, что я могу звать её просто Нарцисса, а когда я спросила её, не видела ли она тут лисёнка, она спросила, что за лисёнок, а когда я рассказала, она почему-то очень смеялась, потом позвала эльфа и попросила его принести, а потом подарила ошейник и сказала, что теперь я всегда по нему смогу его отыскать, а ещё, что это точно мальчик. Вот, — выпалила, по своему обыкновению, на одном дыхании Лили.

— Ну, почему ты проснулась рано именно сегодня? — вздохнула Джинни. — И всё равно не нужно так её называть, она тебе в бабушки годится. Зови миссис Нарцисса.

— В бабушки?! — округлила глаза Лили. — Не может быть! А сколько ей лет?

— Я не знаю…

— Я спрошу у неё!

— Не вздумай! — Джинни не знала, сердиться или смеяться. — Это неприлично — спрашивать у взрослых про возраст.

— Почему?

— Потому. Просто неприлично — и всё.

Гарри тем временем разглядывал нового воспитанника дочери. Тот был ещё маленьким, с мягкой шёрсткой, но глаза казались умными, а вертелся он, пытаясь всё-таки укусить, с невероятным проворством. Оставив, наконец, в покое животное, Гарри сказал примирительно:

— Давайте сейчас не будем ругаться и спорить, а просто погуляем. У нас вся неделя ещё впереди.

— Пап, а когда нам надо будет начинать эту… службу? — спросил Альбус, пока Джеймс лез на какое-то дерево, а Лили ловила шмелей и складывала в карман своей юбки, откуда они немедленно вылетали.

— Я думаю, что можно начать уже завтра.

Альбус вздохнул. Потом потянул его в сторону, привычно взяв за кисть обеими руками — жуткая ассоциация с Рабастаном вспыхнула в мозгу Гарри, он вздрогнул и выдернул руку прежде, чем успел с собой справиться. Альбус понял это неправильно — понурился и сделал шаг в сторону, решив, что отец сердится на него.

— Нет, — остановил его Гарри, взяв за плечо, — извини. Я задумался. Ты хотел о чём-то поговорить?

— Да, — кивнул Альбус. — Можно сейчас?

— Давай, — Гарри взял его за плечо и отвёл в сторону.

Они сели под дерево — Гарри облокотился о него, а Альбус устроился рядом.

— Я хотел рассказать… объяснить, — нервничая, начал Альбус.

— Что именно, Ал?

— Ну… всё это. Всё, что случилось.

— Давай, — вздохнул Гарри. Ему неимоверно хотелось провести этот день так же, как предыдущий, легко и словно бы всё было в порядке, но раз уж Альбус заговорил сам, отказываться было неправильно.

— Я не хотел натягивать эту леску. Но пошёл, — Гарри видел, что сын не пытается оправдаться и переложить вину и ответственность на брата. — Я понимал, что это нехорошо… но пошёл.

— А почему? Почему ты пошёл, раз понимал, что это плохо?

— Я… не знаю. Я подвёл Джеймса… он же из-за меня уехал из школы. И я… я тоже подумал, что…

Его голос задрожал, но Гарри не стал ему помогать.

— …что это будет смешно, — закончил Альбус и едва не расплакался.

— Тебе показалось смешным унизить человека? — уточнил Гарри.

— Ну… да… наверное, — он всё же заплакал. — Но мы так делаем! В школе! Так же все делают, папа!

— Что все делают? — ему стало неуютно.

— Ну, всякие глупости… бомбы-вонючки, лески эти волшебные… обливание чем-нибудь… ты же тоже учился…

— Я никогда никаких лесок не натягивал, — нахмурился Гарри. — Бомбы бывали… но…

Он задумался. А что, собственно, но? В чём разница? В возрасте?

— Ты понимаешь… когда все кидаются друг в друга такими бомбами, попасть под неё неприятно, конечно, но вовсе не унизительно: сегодня попал ты, завтра — другой… Но Люциус был нашим гостем, и я вам об этом сказал. Не важно даже, что вы о нём думали — он наш гость. И он… он не играл с вами в бомбы и лески. Он… посторонний, — нашёл он, наконец, нужное слово. — Поэтому, даже если бы он просто упал — это было бы унизительно и очень мерзко. И не важно, кто он. Война давно кончилась, Ал… ты понимаешь?

— Но мы же выиграли!

— Вот именно! Вот именно, Ал. Мы победители — и мы пинаем побеждённых. Думаешь, это правильно?

— Я, — он растерялся. — Нет… я не… я не думал…

— Ну, вот подумай. Победители и так выиграли… нам нужно прощать, а не топтаться на тех, кто внизу. А вы сделали именно это — при первом удобном случае. И дело даже не в том, что он гость… просто… так нельзя. Нельзя, Ал, — он притянул сына к себе и посмотрел ему в глаза. — Нельзя радоваться, унижая кого-то — будь он самый ужасный враг. Чем ты тогда будешь лучше него?

Альбус плакал, и больше всего на свете Гарри хотелось его пожалеть — но он удержался, и просто держал его за руку.

— Я хотел поговорить с вами о школе — но это потом. А сейчас просто скажи мне, ты понимаешь, он дед человека, который спас тебе жизнь?

— Я… да… я просто не думал, что…

— Ал, ваша шутка могла стоить жизни дедушке мальчика, который тебя только что спас. Ты понимаешь?

— Понимаю, — он опустил голову и попытался забрать руку, но Гарри её не отдал. — Мы поступили ужасно.

— Вы поступили глупо и подло.

Альбус вспыхнул.

— Ладно, — вздохнул Гарри. — Не умею я вести такие беседы… куда как проще было бы выпороть вас. Но Люциус говорит, что детей бить нельзя.

— Почему? — очень удивился Альбус, которому порой доставалось от бабушки полотенцем, а то и не только им.

— А не помню, — засмеялся Гарри. — Что-то о том, что… — он вдруг резко перестал смеяться и закончил: — Что нельзя бить тех, кто не может тебе ответить. Потому что детей нельзя приучать к беспомощности и унижению — они запомнят и станут потом это повторять.