Ворон (джен)

Безбожно опоздав на официальную церемонию бракосочетания и распихивая, (уже вовсю угощающихся), людей в супергеройских костюмах, Герман плыл сквозь толпу, на грохот музыки. К дому Сириуса приходилось пробираться, тараня человечью массу аквариумом из оргстекла; нюхлер внутри, шуршал опилками, скрёбся и метался как полоумный, учуяв великое множество побрякушек и железяк. Сзади брёл, уныло поправляя манжеты и шурша букетом белых калл, Том Реддл. Его праздничная черная мантия мягко отливала бутылочным зелёным на солнце. Какой-то тип в костюме морского царя сунул палец в одно из отверстий аквариума и ошеломленно заулыбался, когда в его палец с той стороны деловито вцепились цепкие лапки и ткнулся, шевеля короткими усами, мокрый фыркающий нос.

— Аквамэн! — окликнул кто-то из толпы.

Супергерой по-отечески улыбнулся Герману и подмигнул, уходя:

— Славная животина.

— Это он про тебя, Поттер, — гнусно сощурился Реддл и поднял букет над головой, чтобы не раздавить, — тотемное животное разгильдяев и малолетних орясин. Почему мы должны тащиться сюда в качестве двух детей? Истинное обличие, эти нелепые карнавальные костюмы — и вот мы уже и слились с толпой… я — так уж точно…

— Потому что на свадьбу приглашены крестник жениха и его брат. А этим славным малым по двенадцать лет. Том, смотри, смотри, Человек-Ктулху!

— Сочту это за комплимент, — филосовски отозвался, шевеля щупальцами, рослый зеленокожий инопланетянин в костюме Зелёного Фонаря, — ктулху фхтагн — это такое грязное ругательство, если вам интересно, молодые люди. Можете не благодарить.

— Ох ты ж, мать, — восторженно выдохнул Герман, провожая Фонаря сияющим взглядом и шагая среди гостей, в сторону столов с напитками и закусками, под липы, украшенные золотыми розами и алыми фонарями. Нюхлер завозился и принялся отчаянно рыться в днище, разбрасывая опилки и быстро перебирая лапками.

— Гарри, всё-таки добрался, — щеголяющий белоснежным жабо и расшитым львами алым камзолом времён Шекспира, Сириус заключил Геру в обьятья и с хохотом поднял над головой аквариум, — Боже, Гарри, как ты узнал? С трёх лет мечтал о нюхлере.

— Какой милый букет! Каллы, символ семейного счастья, — Годива звонко чмокнула заалевшего Реддла в нос и, забрав букет, крепко прижала задохнувшегося хрипом Реддла к своей шикарной, едва прикрытой кружевами груди, — маленький негодник.

— Мне кажется, или это гремит там старый добрый рок? — ухмыляясь, протянул Герман.

— Да вот, пригласили «Ведуний», — хмыкнул Сириус и подмигнул Герману, кивая на багрового Тома что-то отвечающего Годиве, — папаша Нотта закатил мне истерику. Видимо, нашел моё приглашение на имя сына. Мелкого Нотта нет. Зато явилась Цисси. С сыном.

— Нарцисса Малфой? — бровь Германа дернулась. Где-то недалеко страдальчески заорал павлин.

— Именно, — многозначительно склонил голову Сириус, лукаво сияя шальными глазами, — так что отдирай своего маразматика от подола моей жены и дуй искать Гермиону, пока её не нашёл какой-нибудь Малфой.

Герман распрощался с четой Блэк и буквально потащил озадаченного Тома в толпу лихо скачущих магов и супергероев. Гермионы нигде не было. Был пьяный Флэш, клеющий каких-то хихикающих красоток-вейл. Был Бэтмен, медленно напивающийся в компании Хагрида, Красной Ракеты и каких-то инопланетных ребят с рыбьими рожами. Был вытворяющий на танцполе что-то страшное гиперпластичный джентльмен в черных очках и малиновом костюме поверх гавайской рубашки. Были обжимающиеся под липами Зелёная Стрела и Черная Канарейка, Гай Гарднер, с хохотом закинувший на плечо смеющуюся Лёд в голубом вечернем платьи, жрущий прямо со стола филин, толпа гоняющих почтовых сов детей, патлатый угрюмый, серокожий Вархард Блэк под зонтиком, танцующая со Святым Уолкером Августа Лонгботтом, распугивающий ворон гогот каких-то подростков в супергеройских костюмах, показывающий фокусы Черный Раджа, какие-то маги, запускающие в небо на спор патронусы, крадущаяся с блокнотом Рита Скитер и ее собрат-фотограф, увлеченно зависший с черпаком над ёмкостью с пуншем, негромко беседующий о чём-то с магами мистер Лонгботтом и смертельно пьяный Клиган в канареечно-желтом дублете, зажимающий в углу какую-то упорно вырывающуюся клоунессу с разноцветными хвостиками. Было всё, даже Загадочник без маски, задумчиво внимающий мистеру Лонгботтому. А Гермионы не было.

Том как-то странно запнулся и быстро зашагал куда-то вдоль столов. Всё быстрее и быстрее, почти срываясь на бег. Герман догнал брата и с разбега наткнулся на него: в конце стола неподвижно сидела Гермиона. Красная от слез, уперевшись локтями в скатерть, запустив пальцы в буйные кудри и закусив губу. Растрепанная, заплаканная и потухшая. Том постоял с минуту и, не говоря ни слова, что есть сил ринулся в толпу.

— Да твою же маа… — страдальчески взвыл Герман и побежал следом, то и дело врезаясь в людей и поминутно извиняясь. Реддл, недолго думая, махнул через забор, распрощавшись с клочком ткани, ругаясь, отодрал его с забора и, сунув в карман, понесся между домов прямиком к дальней усадьбе, утопающей в сирени и винно-алых розах. Догнать Реддла удалось только у самого забора.

— Том, ты чего творишь? — прилично запыхавшийся Герман, задыхаясь, повис на брате, переводя взгляд с его сосредоточенного лица на угрожающе ощетинившиеся шипами заросли, — а что там?

— Цветы, — хмуро отозвался Тёмный Лорд, — очень много цветов. Бесплатно.

— Фу, сударь, какое гнусное варварство, фу, — с ухмылкой протянул Герман, отлипая от Реддла, — я в деле.

Том смерил его снисходительным взглядом, снял через голову мантию, закатал рукава рубашки и полез через забор, прямиком в колючие, цепкие кусты. Герман подумал, подумал — и нырнул следом.

Откуда-то из недр сада негромко лилась классическая музыка. Свежий ветер невесомо перебирал пряди на висках и забирался под рубашку. Винно-алые лепестки осыпались за шиворот и на землю, гибкие лозы обдирали руки и одежду, хватали за волосы, цепко держали за шиворот. Увлеченно обдирая пушистые алые розы, два юных дарования не заметил, как солнце заслонила тень, и насмешливый голос мягко поинтересовался:

— Это вы так мои розы воруете?

Герман попытался отодрать клок волос от розового куста и застыл, красный от осознания, во что, собственно, влип. Сложив руки на груди и хищно улыбаясь, за расхитителями цветущих насаждений пристально наблюдал Гриндевальд. В шортах, в салатовой футболке, в резиновых сланцах на босу ногу. Стоял и смотрел, а солнце золотило его льняные кудри.

— Геллерт, иди пить чай! — откуда-то из глубины сада зазвучала контуженная патефоном композиция, в которой Герман безошибочно узнал «В пещере горного короля» Грига, — Геллерт!

— Иду, бабушка, — проорал через плечо Гриндевальд и иронично воззрился на огромный цветочный веник в расцарапанных руках, на ревниво обнимающего свою добычу агрессивно-угрюмого Тома и на застрявшего волосами в кустах Германа, — разумнее было использовать магию, не находите?

Герман рывком отодрал себя от куста, оставляя за собой нитки и клочья волос.

— Как дети, — закатил глаза Геллерт и магией избавил кусты от постороннего мусора, — потрудитесь покинуть мой сад как пришли. Или я скажу Альбусу, что на свадьбе соседа интереснее, чем на чердаке моей бабушки. Цветы можете оставить себе. Такое ощущение, будто этим веником гоняли стаю пикси. Не хотелось бы осквернять подобным кошмаром вазу моей мамы.

Том изменился в лице и очень тихо переспросил:

— Что?

Гриндевальд картинно вздохнул, прижал руку к сердцу и скучающе оттянул ворот рубашки побелевшего от ярости Реддла, с интересом разглядывая какой-то старый, рваный шрам:

— Маленький Оливер Твист с замашками Нерона. Человеческое дитя, вообразившее себя чудовищем из-под кровати, да так и заплутавшее в фантазиях. Беги к своей правильной кудрявой фройлен, малыш. Пока есть к кому бежать. Чудовищам из-под кровати тоже нужно тепло.

Реддл возмущенно отпрянул и заалел пятнами. Немец мягко, тихо рассмеялся, сияя из-под пушистых белых ресниц голубыми радужками, и заинтересованно склонил голову на бок, разглядывая порядком изумлённого Германа:

— Посмотри на меня, маленький юден.

Герман сжал губы в сухую линию и ответил Гриндевальду прямым, мрачным, суровым взглядом.

— Ты красив, — снисходительно мягкий смешок Гриндевальда никак не вязался с острым, ледяным блеском в его глазах, — за городом, в прибрежных скалах, есть пещера. В ней спит под камнями Винда Розье. Я бы назвал её своей, но это было бы ложью. В конечном итоге она по-настоящему принадлежала только своим иллюзиям.

Гриндевальд умолк, прислушиваясь к доносящейся из сада музыке, рассеянно подрагивая кончиками ушей и разглядывая пучок цветов в руках Германа:

— Отнеси ей эти цветы, маленький русский юден. Ей всегда чертовски шли алые розы.

* * *

Приобретенные на чёрном рынке драконьи яйца дожидались своего часа в подвале усадьбы Лонгботтомов. Было чересчур шумно и людно. В человеческой толчее то тут, то там мелькали странные низкорослые длинноухие создания. Нед Старк постарался отвлечься от непривычной музыки и осторожно напомнил оживлённо спорящим магам о недавно найденном аврорами Гримуаре Громмеля, в котором содержались в том числе и подробные описания ритуала, разрывающего в ткани бытия бреши-норы в иные миры. Разговор тотчас же свернул в нужную сторону, Нед задумчиво прислушивался к мечтающим об иных мирах магам и наблюдал, как рыщет в толпе Клиган, а от него пытается сбежать какая-то девица. Странная даже для этого сборища девица в нелепом и слишком откровенном шутовском костюме. Ряженные озирались, свистели и показывали пальцем. Девушка с разбега нырнула в толпу, игнорируя свист, хохот и попытки Клигана ухватить ее за бедра. Цветные волосы мелькнули в толпе и пропали. Нед Старк отвернулся и задумчиво пригладил бороду.

Успешно дочитанные вчера книги из цикла «Песнь Льда и Огня» не укладывались в голове. И разрывали сердце лорда Старка гневом и ледяной яростью, болью и ужасом. Сожженный Винтерфелл, Красная Свадьба, мёртвая Кэт, потерявшая себя, ублюдочный лорд Рамси, превращенный Ланнистером в калеку Бран, идущие на Вестерос Иные, безликая Арья, пташка-Санса в паутине Мизинца, кровавая Матерь Драконов, которая слишком легко превратится во второго Безумного Короля, если и дальше её ломать. Убитый собственными братьями Джон и странный друг Арьи с двухцветной шевелюрой. Лорд Старк ещё никогда так не жаждал проснуться в темнице Красного Замка, как сейчас. Лорд Винтерфелла отогнал от себя сочащиеся слабостью, недостойные Хранителя Севера мысли и задумчиво заглянул на дно бокала. Маги спорили, захмелевшие гости были на диво словоохотливы. А Нэд Старк присматривался и запоминал. Магическая книга обещала шанс. Единственный шанс для гибнущего Вестероса, для Старков, для бывших рабов из армии Дейенерис, для септонов и для грязных сирот Блошиного Конца. Но всё ещё нужны были люди. Боевые маги, много магов. И драконы. Много. А для этого нужны были время и золото. Желательно, не из сейфов Лонгботтомов. Разорять этих достойных людей лорд Старк не хотел.

Сонный ветер мягко перебирал листвой, качал красные фонари и невесомо касался щек. Лорд Старк обернулся и рассеянно заскользил взглядом по пёстрой толпе. Справа какая-то кудрявая заплаканная девочка прислонилась спиной к дереву. Её короткое пышное розовое платье прилично смялось, а губы и нос покраснели и припухли. Какой-то дико растрепанный, расцарапанный темноволосый мальчишка молча вручил ей охапку кроваво-алых роз и порывисто, отчаянно обнял. Девчонка глухо зарыдала, уткнувшись лицом ему в рубашку. На бледном красивом лице мальчишки отразились непонимание, страх и смятение. И что-то очень мягкое, теплое, сложноопределимое. Но крайне искреннее и человечное.

* * *

Отпросив Гермиону у родителей на лето, в Висельтон, Герман распорядился привести в божеский вид часовню и через левых людей заказал церковную утварь, облачения, богослужебные книги на латыни, новые иконы и здоровенное паникадило. Что немедленно съездило по бюджету. Особенно паникадило. С заказом что-то напутали, и по факту к порогу часовни сонный эльф привез гигантскую царь-люстру, рассчитанную по меньшей мере на царьградский собор Святой Софии.

Вернувшись со свадьбы, Том ни на шаг не отходил от Гермионы. Просто сидел тенью рядом, в библиотеке, пока она читала. Просто молча бродил с ней по сонным улочкам, по аллеям парка, вокруг усадьбы Реддлов и по подземным залам городища гоблинов. Гермиона часто молчала и как-то потерянно улыбалась, а когда ей пришло письмо от Тео Нотта, разрыдалась и, не читая, сожгла его в камине. Том взял её за руку и как ребенка увел в кресло, укрыл пледом и говорил, говорил, говорил, рассеянно перебирая её пальцы. Как агрессивно и жестко встретил его факультет. Как изо дня в день приходилось что-то доказывать. Как всё вокруг отчаянно тянуло в такие простые, понятные и близкие объятия опасной, но такой притягательной идеологии. Как магглы бомбили магглов, (и, о, если бы только магглов), поселив в крови озверевший страх. Как заигравшиеся детки благополучных родителей однажды захотели крови. Как Том Реддл навсегда захлебнулся в ней, и из красной пены восстал Лорд Воландеморт. Гермиона не перебивала, слушала молча, комкая плед и глядя куда-то мимо. А в каменных чашах металось живое, косматое пламя.

Пустырь-проплешина, зияющая на месте усадьбы Реддлов густо заросла полынью. Эльфы пытались высаживать на ней пионы и разбивать грядки, но посаженное всё равно стремительно дохло и зарастало полынью.

Самих Реддлов Герман так больше и не видел, ходил вокруг, стараясь не задевать охранных менгиров и вообще избегать контакт.

* * *

Зачем для похода сюда было надевать форму, Гера не смог бы сейчас ответить даже самому себе. Не беспокоя лишний раз Тома, (гуляющего по каменным залам Города-Под-Городом вместе с Гермионой), Герман добрался с эльфийским курьером аккурат в пещеру, о которой упоминал Гриндевальд. Где-то снаружи глухо рокотали, пенясь седые волны. Где-то вовне море, могучее Северное Море косматым зверем терзало голые скалы. Где-то снаружи. Герман шагал впотьмах, стены, пол и своды пещеры мутно сияли целыми колониями светящихся грибов. Голубых, лиловых и алых. К ногам, мерцая, осыпались какие-то цветные искры. По жилам прошлась нервная дрожь. Бывший семинарист медленно перекрестился и весь внутренне холодея, потушил люмос. И всё объял мерцающий пятнами грибов первобытный, сырой мрак. Подняв палочку и настороженно шагая в чуткой, прелой тишине, Герман слышал тяжкое биение собственного сердца. Казалось, оно стучит и пульсирует где-то в висках. Герман завернул за поворот и тяжело привалился спиной к стене. Что-то древнее и властное незримо касалось его сознания, считывая поверхностные эмоции. Будто испытуя, чужая воля наполняла жидким свинцом слабое, детское тело, перекрывала дыхание, заставляла лёгкие гореть от беспричинного, животного ужаса. Герман отлепился от стены и через силу заковылял вперед, по узкому подземному тоннелю. Протезная рука смутно белела в темноте, отражая разноцветное мерцание колдовских грибов. Сухой, старческий смех зашептал-зашелестел, дробясь о стены.

Герман судорожно сжал протезными пальцами рукоять палочки и почти побежал, преследуя ускользающий смех. В висках бился стотысячный инфернальный шёпот. Женские, мужские и детские голоса, они дрожали, переливались болью, страхом, ненавистью, злобой, нежностью, изумлением, праведным гневом, тоской и отчаянием. И весь этот треклятый хор шептал одно и то же слово:

— Герман. Герман, Герман, Герман, Герман, Герман, Герман, Герман, Герман, Герман.

Зажатые в ладони розы намокли и потяжелели. Отовсюду поплыли клочья тумана. Белая хмарь и искры смешались. И Герман подставил им лицо. Миновав переход и заросшую бледными мхами пещеру, Герман сквозь клочья тумана вошел в мутный пещерный мрак. Где-то впереди, над грудой камней, в неясном свете колдовских грибов темнела маленькая фигурка. И она явно принадлежала эльфу. Герман подошел ближе, глотая ком в горле и обходя по дуге окаменевшего домовика. Последний монах сожженного викингами монастыря безмолвно молился, преклонив колени, крепко зажмурившись, склонив голову на бок и скрестив на груди руки так, будто идёт к причастию. Плащ, сандалии и ряса, короткие кудри, пятно тонзуры. И, видимо, некогда деревянный, священнический крест на груди. Герман тяжело вздохнул и тихо спросил в никуда:

— Иерей, значит? Иерей.

Туман мелко задрожал и сгустился. Шаркающие шаги и шорох тканей наполнили всё вокруг. Из клочьев тумана, из прелого мрака, к Герману вышла, опираясь на узловатый посох невероятно худая, высокая старуха. Её белоснежные волосы тянулись за ней длинным, туманным шлейфом. Ее белые незрячие глаза смотрели в упор и видели. Герман с ужасом осознал, что ведьма небрежно роется в его памяти, только когда старуха потеряла всякий интерес к её содержимому. Узловатые, когтистые пальцы вцепились в шею, ведьма задумчиво перебирала на ощупь шейные позвонки и мышцы Германа. Белый плащ с капюшоном пестрел бурыми трискелями. Герман недоверчиво разглядывал сшитую из звериных кож мантию ведьмы, её прекрасное, пусть и искаженное старостью, лицо, прямой, римский нос и ожерелье из костей и младенческих черепов на впалой груди.

— Кто ты? — прошептал Герман. Ведьма склонилась ниже и Германа обдало озоном и полынной горечью.

— Я — Кайлах Бхир. Бхейра. Ведьма из Бэра. У меня много имён, — качнула головой старуха, — какое по душе тебе, юноша?

— Клот-на-Бар, — выдохнул Герман изумленно, — я читал о тебе.

— Герман, Герман, глупое, доброе сердце, истекающее мраком, — старческий смех разнесся по пещере, — твой город не мёртв. Выжили двое.

Герман молча протянул ведьме букет и тяжело опустился на ближайшую каменную груду.

— Я буду звать тебя Бхейрой, можно? — печально улыбнулся Герман, глядя, как ведьма садится рядом, степенно расправляя плащ.

— Знает ли молодой Отец Эльфов, что когда-то в этих залах пели волынки и пировали добрые дети Полых Холмов? — ведьма склонила голову на бок, лукаво улыбаясь, — добрые были времена. Дикая магия в диких травах. Я была легка, как лунный свет и столь же прекрасна.

— Ты и сейчас красива, о, Кайлах Бхир, — улыбаясь, покачал головой Герман, — и это чистая правда.

— Сказал слепой как крот юнец, — проворчала, пряча улыбку древняя ведьма и, пошуршав карманами, положила Герману на колени сложенный вдвое листок в клеточку, — читай, мальчишка. Это тебе. С той стороны.

Гера с сомнением пошуршал рукописным текстом с аккуратно, по клеточкам, выведенным логотипом группы «Сплин». И прочёл:

— Передайте это Гарри Поттеру, если его встретите.

Слепые глаза ведьмы полыхнули алым. Она медленно обняла посох и устало прикрыла веки.

Гера хмыкнул, перевернул лист и чуть нараспев прочёл:

Гарри, привет, как дела, приятель

Надеюсь, что ты там ещё не спятил

Низкий поклон тебе от всей нашей братии

С этих глухих болот.

Герман поднял глаза, помолчал и кашлянул:

— Ну, э. Здравствуйте, Александр. Я немного не тот Поттер. Слишком, как бы вам сказать, эээ… совковый. И не британец ни шиша. Надеюсь, вас всё устраивает.

Помолчав, Герман расправил листок и прочёл:

Нас окружают сплошные маглы

И рожи у них такие злые и наглые

А ты, как всегда, торчишь в своей Англии

На остальное задвинув болт.

— Геноцид магглов — это не ко мне. Это к Беллатриссе Лестрейндж. Или к Кэрроу. Или к Амбридж, — пробормотал Гера.

И продолжил читать:

Гарри, скорей прилетай, ты нужен

А то нерушимый совсем разрушен

Из всех проплешин, из всех проушин

Они выкачивают нефть и газ.

По воле Бога и согласно плану

Скоро нас всех поведут на плаху

Ты захвати волшебную палку

Чтобы двинуть им между глаз

Гарри, всё это не очень нормально

Жизнь, как качели — то вира, то майна

Так что дружище, биткоины майня,

Не забывай про нас.

Гера заморгал и тихо спросил у тумана:

— Что такое биткоины?

— Выдуманные деньги, — рассеянно отозвалась старуха, гоняя посохом туман.

Гера пожал плечами и продолжил чтение:

Не забывай, и почувствуй, волшебник

То, как на шею давит ошейник

Не забывай нас — ты слышишь, отшельник

Иногда покидай Парнас.

Ведьма дремала, обняв посох и бережно сложив себе на колени букет. Колдовской туман густел. Светящиеся грибы лилово мерцали в полумраке, скудно освещая тетрадный лист в клеточку. Герман потёр шею и продолжил чтение в неверном свете светящихся грибов:

Гарри, я знаю, что ты услышишь,

В наши края навостряя лыжи,

Как мы зовём тебя здесь, ведь ты же

Возьмёшь в Duty Free Single Malt.

Оторвавшись от текста, Герман неподвижно уставился в темноту и невесело хохотнул:

— Словеса басурманские. Нет. Серьёзно. Переводя дословно, это набор слов. Я смутно понимаю, что это про что-то типа Макдака. Но я там никогда не питался. Мой предел, да и моих финансов, был бичпакет из ларька. Или картоха из пятого бокса. Не, в семинарии, конечно, кормили, но плох тот студент, который не пытается заточить что-то кроме…

Ведьма усмехнулась и повела в воздухе посохом, превращая клочья тумана в объемную, туманную розу. Герман прочистил горло и продолжил чтение:

Хоть на метле или там, трамваем

Дуй к нам сюда, мы тут ходим краем

Под тем, чьё имя мы даже не называем

Хотя, это — Voldemort.

Герман резко оборвал чтение и молча скомкал лист, темнея лицом и медленно поднимаясь с холодных камней. Его тень резко выросла и заполнила всю пещеру. Пятна светящихся грибов ссыхались и гасли один за другим. Магия, дикая, хтоническая мощь, опасно всколыхнулась, накрывая всё собой.

— Юный король Полых Холмов разгневан? — хищно оскалилась старуха. И Герман, холодея, разглядел два ряда влажно мерцающих нечеловечески острых зубов.

— Смотрю, у нас теперь очень модно поливать власть, — помахал в воздухе комканной бумажкой Герман и недобро оскалился, — нет, это, бесспорно, очень похоже на то, что месье Васильев признаёт своё отношение к Пожирателям Смерти. Тут вам и ненависть к магглам и признание, что он «ходит под Воландемортом». Но, думаю, посыл здесь примитивнее. Нда, готов поспорить, в моей реальности опаснее нынче быть за власть, чем против неё. Распоясались, мать вашу. Обнаглели. Вот, от кого не ожидал…

Герман раздраженно зашагал по пещере, шурша письмом и внезапно как-то сник, роняя руки. Комок бумаги укатился в туман.

— Я любил ваши песни, Александр, — губы Германа дрогнули, — если вы это о том, о ком я думаю, вы или пособник забугорной мрази, распявшей мой город, или, извиняюсь, идиот. В первом случае по вам кровью рыдает петля, потому что свинца на вас жалко. Во втором же случае вы сгинете сами, под обломками страны, которой гадите, прикрываясь звучными лозунгами.

— Отец Эльфов даже не прочтет до конца? Не напишет ответ? — старуха подкатила к себе концом посоха бумажный комок.

— Я испытываю искреннее уважение к человеку, на которого в этом тексте намекает автор, — твердо и прямо заявил Герман, в упор разглядывая старую ведьму, — меня учили любить Родину и воздавать кесарю кесарево. Мне чуждо кидание навоза и диванное борцунство с режимом. Мне глубоко омерзительно читать подобное. Автор несколько не вполне адекватен. Он даже не представляет, что именно вытворяли Воландеморт и его свора в Британии. А я читал архивные отчёты аврората, спасибо эльфам. Сравнивать с ним… Скажи, Бхейра. Если в моём мире есть аналоги тех, кто населяет этот мир, там должен быть и свой Воландеморт. Не так ли?

— Всё так, — ведьма рассеяла туманную розу; туман кружил по пещере и ткал сложные кельтские орнаменты, — но никто и никогда не увидит его лица. Не услышит его имени. Не узнает его голоса. По делам его узнают его. Он прячется за спинами великих и прославленных, в тени живой ширмы, толстосумов, которые ничего не значат, за их громкими именами. Чтобы бросить их разъяренной толпе, когда придёт время. Но ты неправильно задаёшь вопросы. Ты должен спросить себя, есть ли в твоём мире Реддлы. И сколько их.

Герман изумленно поднял глаза и тихо переспросил:

— Реддлы?

— Настоящие убийцы твоего города — группа безумных старцев, бросающих горсти мелких монет озверевшей от крови толпе, — сложила подбородок на руки ведьма, — их мало, всё меньше и меньше. Они — как пауки в закрытом котле. И давно все друг другу родственники. В этом мире их кривое отражение называют Реддлами. Миры тесно переплетены, Отец Эльфов. Спаси этот — и у твоего мира будет больше шансов обратить тьму в свет. Спаси здесь и сейчас потерянного приютского мальчика с разорванной душой. Спаси от него самого. И, быть может, где-то за Гранью, в другом Томе Реддле проснётся запоздалое раскаяние. И простуженно заскребётся о рёбра. На миг. И у того, другого Тома появится лишний шанс одуматься. Проснуться. А у твоего мира будет лишний шанс остановить эту адскую свистопляску с уничтожением целых народов, с плясками на костях человечности.

— Знаешь, Бхейра, — Герман подобрал смятое письмо и поджог резко скомкав в протезном кулаке, — Спасибо. Просто спасибо. Что нашла меня. Что говоришь со мной. За письмо спасибо. А этот приём с песенками стар как мир. Такими песенками в третьем веке завлекали в свои сборища ариане. Ариане. Чудовищная ересь затопившая собой Византию. Учение о том, что Христос не Бог. Сектанты отнимали храмы, не гнушались погромами. Серьёзные пропагандистские песни — для элиты. Для черни — рифмованная матершина. Особенно опасны они были тем, что у них состояли все слои населения. От последнего базарного крикуна и до придворного холуя. А в конце восьмидесятых годов нашего столетия, на Урале, такими песенками зазывали в секты, кормящиеся с рук иноземных спецслужб. Ты, наверное, и не знаешь, о чём я, о древняя Кайлах Бхир.

— Я знаю, чем живут магглы, юноша, — сварливо отозвалась Кайлах Бхир, — я всё ещё неплохо владею легилименцией, до этого щенка, Мерлина, мне далеко, но его мать мне и в подмётки не годилась.

Герман отряхнулся, размазал пяткой пепел и ещё раз по кругу обошёл каменного эльфа:

— Ну-с, здравствуйте, батенька. Будем знакомы. Гера.