Ворон (джен)

Было пыльно и тихо. Очень тихо. Герман пробирался впотьмах, под мантией, вглубь запретной секции. Тускло поблескивало золотое тиснение старинных книг на латыни, иврите и французском. Школа спала, одетая мороком ночного тумана. Где-то в отдалении сонно сквернословил Филч, и обыденно гремели вёдра. Герман сбросил мантию, принял истинное обличие, подождал минут пять и позвал:

— Пакки.

Молодой эльф в форменной мантии транспортной службы беззвучно возник между стеллажами, крепко удерживая под локоть пожилого гоблина, лихо козырнул и исчез.

— О чем мэтр Когтервач хотел поговорить со мной? — Герман заложил руки за спину, внимательно разглядывая хитрую и на диво неприятную носатую физиономию старика, — отец Кронан рекомендовал вас как специалиста по части того, что касается геральдики.

— Ave цезарю, — проскрежетал гоблин, зловредно ухмыляясь, — как вы справедливо заметили, я имею отношение к этой области знания. Но по призванию я — историк.

— Я вас слушаю.

— Ещё немного — и Британия захлебнётся в Аволонской Ереси, — гоблин прищурился и запрокинул голову, — конституция существует исключительно на бумаге. Эльфы не смеют и не могут пользоваться всеми этими свободами. Им есть, где жить, что есть и чем прикрыть наготу. И они за одно это готовы поклоняться своему королю. Как богу. Нечеловеческие расы думают не так как люди, лесной царь. Они боятся и почитают Разбивающего Цепи, но в их любви больше рабского страха. Авалонец проповедует священный страх, а отец Кронан — любовь. Думал ли лесной царь, отчего эльфы изображают Иисуса эльфом?

Герман задумчиво покачал головой, рассыпая лепестки и лиственный сор.

— В их любви к Иисусу нет страха, — тяжело переводя дыхание, устало прикрыл глаза гоблин, — только почтительное, робкое обожание. Они увидели в Распятом Боге себя и свою застаревшую боль. Тогда как в Разбивающем Цепи они видят только защиту и мощь, которые достойны рабского страха и благодарности. Хорошо это явление описал достопочтенный Латимериус в своём трактате об анализе новейших ересей Полых Холмов. Рабский страх — плохой советчик. А эльфы всё еще отравлены им.

— Я не могу вручную исправить их суть, — сухо возразил Герман, — как вы справедливо заметили, я — царь, а не бог.

— Не надо исправлять. Надо реформы, — гоблин задрал подбородок выше, оценивающе разглядывая Германа и гнусно оскалился, — однажды под ваши знамёна придут и гоблины, а электорату вроде нас необходимы жесткая дисциплина и стальной кулак, сдавивший гортань. Я бы поставил на древнеримскую систему правления. Легионы, лесной царь. Римские легионы однажды сломали хребет моему народу. Гоблин идёт за сильным только если уверен, что сила не развеется как пепел. Царь Эльфов — чащобный мрак, который есть лишь покуда не выжжен лес. Но… Если мой народ увидит не цветочного юнца, не архаичного мегалитического божка из песен, но Цезаря, он устрашится. И преклонит колени. И… геральдический ворон. Он хорош для вождя клана, для атамана наёмников, но плох для Цезаря. К тому добавьте ещё и то, что вашим символом спекулируют сектанты.

— Звучит разумно, — пробормотал Герман, потирая задумчиво подбородок, склонил голову и прошелся пару раз по тесному пыльному проходу. Пахло книгами, пылью и терпкими полынными духами, — но я сомневаюсь, что у нас найдутся специалисты настолько узкого профиля.

— Я говорил с достопочтенным Латимериусом, с примархом Аттиацио, с мистером Грюмом и с прекрасной леди Инктой, — гоблин склонил голову на бок, — они в любой момент готовы реорганизовать подотчетные им службы. Также, мы собрали большую команду: историков, политологов, религиозных деятелей и бывших маггловских военных специалистов. Они работают над римским правом, приспосабливают его под наше время. Работают над проектом реорганизации армии. Совет трепещет. Совет боится оставлять внеземные технологии в руках одних только Сынов Ярости. Я здесь от лица всех тех, кто ковал проект возможных реформ. И я пришёл как проситель. Если Отец Эльфов одобрит изменения, мы займёмся ими в кратчайшие сроки. В наших руках — опыт Древнего Рима и Советского Союза. В наших руках вся мощь Знания.

— Идея не лишена логики, — Герман заложил руки за спину, рассеянно разглядывая тёмно-зелёный твидовый костюм старика. Новый член Совета держался уверенно и независимо. Это нравилось Герману. Суждения старого гоблина были весьма своеобразны и порой звучали резко. Но этот яркий, уверенный оратор Совету был как глоток горного воздуха. Мэтр Когтервач прекрасно понимал гоблинов и на деле являлся прекрасным специалистом по гоблинской истории. Правда, главного он не знал. О роли гоблинов в порабощении эльфов он ничего внятно сказать не мог, — если это поможет избежать лишнего насилия, почему бы и да? Законы действительно не работают.

— Эльфы примут любое решение своего Отца, — мрачно ухмыльнулся гоблин, — хорошо ли это — покажет время.

* * *

— Мне не нравится игра, которую затеяли эти двое, — Реддл холодно разглядывал сдержанно суетящихся над пергаментом Альбуса и Геллерта, — один волочится за Гермионой, другой… ты вообще слушаешь меня, Поттер?

— Почему ты не веришь, что Гриндевальд способен на раскаяние? — шепотом возмутился Герман и мучительно зевнул. Бессонная ночь плавила мозг и уносила сознание в туманные дали.

Практически всю ночь Герман заседал в Висельтоне, подписывал бумаги и выслушивал доклады. «Римский проект» на проверку оказался двухлетним трудом почти тысячи душ, а его отцом-вдохновителем и серым кардиналом, как выяснилось, был вовсе не гоблин-историк, а Латимер, глава царской охранки. Наблюдая за Бевно и гоблинами, он первый разглядел всю нежизнеспособность демократии на почве эльфийской ментальности. Сколотил вокруг себя команду единомышленников и несколько лет кропотливо готовил свой проект, чтобы предложить при первой же возможности. «Проект» представлял собой готовый пакет реформ, новое законодательство и даже подробный набор геральдической символики. По сути, Германа практически поставили перед фактом. Никаких других адекватных предложений не поступало, поэтому Гера, скрипнув зубами, подписал все необходимые бумаги, особенно не копаясь в геральдике. Мелькнувший в отчетах двуглавый ворон больше напоминающий орла странно оцарапал сознание, но разбираться в мелочах не было ни сил, ни желания. Куда больше Германа заинтриговало упорно мелькающее в текстах слово «псайкер», предложенное Латимером для обозначения магов. Любых магов. Термин немедленно вызвал споры. Аттиацио предлагал признать магию генетической мутацией. Выбирая между «мутантом» и «псайкером» Герман выбрал второе, как более благозвучное.

Супермен вещал классу про отравляющие вещества и их воздействие на психику. Неимоверно клонило в сон. Гера уныло поскрёб пером парту и тотчас же тихо возмечтал стать поленом. Спящим и никому не интересным поленом.

— «Посмотри мне в глаза, Гарри», «ты такой милый, Гарри», — сюсюкающими интонациями передразнил Том. И очень грязно выругался. На парселтанге. Затейливо так.

Настолько затейливо, что сидящая недалеко Лаванда Браун всерьёз уверовала, что это какое-то жутко тёмное шумерское заклятье. И, дрожа от предвкушения, поспешила поделиться новостью с окружающими.

— Томас, встаньте и повторите то, о чем я сейчас говорил, — строго потребовал мистер Кент, из-под очков разглядывая Тома.

— Вы утверждали, что в борьбе с нечистью хватит двух-трёх техник, доведенных до автоматизма, — нехотя сообщил Реддл, ловко отлипая от парты и с вызовом глядя в глаза педагога, — я не могу согласиться с этим утверждением. Вы говорите, что сдобренные магией силовые атаки прекрасно решают задачу, но я не представляю, как при помощи примитивного маггловского мордобоя можно устранить, например, боггарта.

— Если Том Поттер думает, что что-то невозможно, это ещё не значит, что так оно и есть, — развел руками Кларк Кент, внимательно разглядывая Тома, — возможно, попросту никто ещё не прилагал должных стараний; одно вы все должны уяснить точно — боггарт не способен существовать в космосе. Он необратимо леденеет и рассыпается от хорошего удара кулаком.

Студенты зашевелились, перешептываясь и заинтересованно таращась. Сидящий на плече Альбуса феникс издал звонкую, ликующую трель, оттолкнулся, взмыл в воздух и красиво закружил над головами взволнованных учеников.

— Подтверждено клиническими испытаниями, — весело подмигнул Супермен классу, чем вызвал изумленное аханье.

Гриффиндорцы, всё это время с обожанием внимавшие Супермену, воодушевленно зашумели. Реддл обвел кабинет скучающим взглядом, и его радужки медленно налились алым.

— Садись, Том. Пять очков со Слизерина; надеюсь, снятые баллы наконец-то вернут вас на землю, и вы перестанете болтать на моих уроках. Это и тебя касается, Гарри. А теперь, класс, мы пройдёмся по краткой классификации тёмных тварей, которую вы видите на доске. По свойствам и происхождению все опасные твари делятся на группы, но нас интересует не столько их происхождение, сколько их слабости. Это таблица восприимчивости. Я условно разделил всевозможную нечисть на психофизическую, ментальную, стихийную и физическую. Вы должны перенести таблицу в свои конспекты…

— Что он несёт? — раздраженно зашипел Реддл на парселтанге, усаживаясь и мрачно разглядывая Кларка Кента, уверенно вещающего про боевое использование манящих чар, — какие, к Мордреду, летающие автобусы, размазывающие вампиров? Он вообще знает о существовании Статута?!

— … живые мертвецы восприимчивы к огню и к механическим повреждениям. Скажем, если перемолоть инфернала в фарш или расчленить, он больше не оживёт. Да, Гермиона?

— Мистер Кент, а что будет, если мертвеца заморозить и разбить?

— Боюсь, тебе для этого понадобятся очень низкие температуры.

Герман повозил подбородком по парте и с сомнением уставился на Супермена. Из головы никак не шёл Латимер. Безукоризненно вежливый, улыбчивый, верный Латимер. Эльф создавал очень двоякое впечатление. С одной стороны — ничего невероятного, пожилой эльф, бывший раб Малфоев, обожающий строгие костюмы, шляпы и синие мебельные ткани. Страстный любитель книг. Свободно читает на латыни. Странно, но допустимо. Эльф вполне мог до Малфоев служить кому-то ещё. Кому-то с очень экзотическими вкусами. Ведь упоминался же в советском фильме «Формула Любви» чудак-помещик, научивший всех своих крепостных крестьян говорить на латыни. Кто знает, возможно, бывший хозяин Латимера также, как и тот чудак, желал думать, что живёт в Древнем Риме. Иногда люди творят действительно странные вещи. Это, без сомнения, странно, но всё ещё не выходит за пределы нормы. Смущало другое. Слишком хороший оратор. Слишком. Именно, обученный ораторскому искусству, пугающе проницательный и очень начитанный. И о магии старик знал явно куда больше, чем преподаватели Хогвартса. И это ещё далеко не всё. Растения. Герман отчётливо помнил, как бережно эльф разводил в стороны ветки, как аккуратно ступал по траве, как по щекам его зазмеились слёзы, когда он впервые увидел лесной ручей. Эльф замял неловкий момент, завёл долгий монолог о том, как бесценна свобода, как благодарны домовики своему освободителю. Но Герман готов был поклясться, что секундная дрожь, исказившая лицо старика не имела ничего общего с благодарностью.

— Чертов содомит, — с инфернальной ненавистью в глазах Реддл смотрел, как Гриндевальд насмешливо улыбается ему с другого конца аудитории.

Геллерт нехорошо ухмыльнулся, что-то оживленно зашептал на ухо Дамблдору. И оба, как-то очень лукаво заухмылялись, во все глаза разглядывая сонного Германа, ковыряющего пером парту.

— Брось, Том, хватит демонизировать Геллерта, — Герман растёкся по парте и уныло поскрёб пером спинку стула сидящего впереди Малфоя, — нет, я не спорю, он, конечно, тот ещё содомит и временами творит редкостную дичь. Но, смотри, он ещё ни разу не пересекал черту. Я думаю, он, в сущности, не так плох, как…

— О, конечно. Потому что внезапно воспылал любовью к чтению советских авторов, — скривился Реддл, — Я понял. Ты опять шлялся где-то всю ночь, кстати. Надеюсь, мой непутевый братец помнит, что адюльтеры для него смертельно опасны?

— Этой ночью я стал цезарем, — нехотя отозвался на парселтанге Герман и закрыл глаза, — патриот без Отечества, император без империи. А ещё теперь мы с тобой официально — псайкеры. Кто-то в Совете начитался книжек про Империум. А, кстати, кто-то справил Грюму механические протезы. Не подскажешь, кто, а, Том?

— Дерево ненадёжно, — Реддл равнодушно пожал плечами, — мистер Постоянная Бдительность согласился протестировать моё изобретение. Технологии магглов в соединении с магией могут даровать бессмертие. Если постепенно менять части тела на механизмы…

— Том, ты спятил, — побелел Герман и резко отодрал щеку от столешницы.

— Машина совершенна, — упрямо мотнул головой Том, — стать Духом Машины — вот что есть истинное бессмертие.

— Том, не доходи до абсурда, — глаз Германа ощутимо так задёргался.

— Я нашел идеально подходящий для этого сплав, — Том нехотя покосился на радостно галдящих гриффиндорцев, наперебой атакующих преподавателя вопросами, — Грюм не жаловался. Мог бы и поздравить, Поттер. Я успешно заменил ему позвоночник, ключичный отдел и все рёбра. И вшил под кожу эти адовы дрели на шнурах. Это было сложно, но у меня получилось. Не без ассистентов, конечно.

Герман издал задушенный сиплый звук, с ужасом взирая на самодовольно-надменную физиономию названного братца.

— Спасибо. Я знал, что ты оценишь мой труд по достоинству, — приторно-любезно улыбнулся Том, — разве я не гений? Недаром я убил всё лето на изучение домовиков и чёртовых внеземных технологий. Знал ли ты, что наше хваленое «магическое ядро» — это ни что иное, как окно-тоннель в некое место, наполненное хаотичной энергией. Достаточно мирное и безопасное место, но оно как-то связано с психическими энергиями. Мы можем воздействовать на то место…

— Постой. Ты сам говорил, что маггл — как банка тушонки…

— Да, бездонная банка тушонки, связанная с тушоночным измерением, если так тебе понятнее…

— Вот же хрень…

— Мы портим то место. Оно безразмерно, но мы как-то его портим…

— Твою ж мать…

— Да. Там засел Древний, я думаю. Поисковые чары показывают на Азкабан и на наши ядра.

— Ма-а-ать…

— Не разевай так широко рот, Поттер. На тебя смотрит мистер Кент.

— Ты хоть понимаешь, на что это похоже? На варп. Варп, Том.

— Не понимаю.

— Тёмное фэнтези про мир будущего, которую читает Драко, — перешел на нормальный человеческий английский Герман, — Вселенная Молота Войны. Ты сейчас мне описал варп, приятель.

— Не читал.

— Я тоже. Но слова «варп», «псайкеры» и «примархи» — очень даже часто звучат. Кстати, знаешь откуда взялись домовики-примархи? Мне показалось забавным назначить домовиков примархами. Ну… это просто очень весело…

— Не увлекайся, Поттер. Что такое варп?

— Варп-пространство — измерение переменчивой энергии, известной как Хаос. Владения богов Хаоса. Варп не имеет определённой формы, а законы материального мира и времени в нём изменчивы и непредсказуемы. Его энергии находятся в постоянном беспорядочном движении и легко подвержены различным возмущениям, — сообщил сонно Драко и заозирался, — неизвестно когда точно появился варп, скорее всего он существовал столько же сколько и наша Галактика. Во времена древних, когда разумных живых организмов в Галактике было мало, варп сильно отличался от его состояния на 41-е тысячелетие, это было относительно спокойное место, в нём не было как таковых варп сущностей и Тёмных богов. Шли миллионы лет, цивилизации появлялись и исчезали одна за другой, а их эмоции проецировались в варпе и обретали форму, эти изменения сказывались не только на «наполнении варпа», но и на его состояния, наполняясь эмоциями цивилизаций варп стал хаотичен и непредсказуем.

— Эмоции, — поднял палец Том, — Эмоции. Интересное совпадение.

— Из эмоций разумных существ со временем начали появляться существа названные демонами варпа, завершающим аккордом стало рождение так называемых Тёмных богов: Кхорна, Тзинча и Нургла. Они олицетворяли эмоции тысяч цивилизаций, доведённых до абсурда и искажённых варпом, они стали самыми могущественными существами в варпе, которые были способны искажать сам варп под свои предпочтения. Последним родившимся богом был Слаанеш, который воплотился из эмоций триллионов эльдар, и своим первым вздохом-криком практически полностью истребил эту цивилизацию и создал самый мощный разрыв между Материумом и Имматериумом — Око Ужаса, — зевнул Драко и потёр пятернёй заспанную физиономию, — отец запретил мне читать про это. А мама думает, что это написал какой-то путешественник из будущего, чтобы всех предупредить и изменить какие-то события. Поттер, дай списать трансфигурацию.

— За подаяниями — к Грейнджер, — холодно оборвал его Реддл.

— Пф, — надулся Драко, — а я и не тебе.

— Не хотите же вы сказать, что магические ядра ведут в ад? — криво усмехнулся Гера, вытаскивая пергамент и украдкой передавая Малфою.

— Энергетическое измерение полуматериально, — не согласился Том, — а твой гипотетический ад — скорее всего нет. Пожалуй, мне нравится слово «варп». Я вижу его как пространство под подкладкой пиджака. Если порвать карман, туда сыпется всякий мусор. Сомневаюсь, что этот варп — самостоятельный мир или библейский ад. Этот варп — часть нашей альтернативной реальности, я думаю. Пространство между тканью и подкладом.

— Вообще-то Имматериум и варп — не одно и то же, — манерно протянул Драко, косясь через плечо, — варп — это раковая опухоль Имматериума.

— Интересно, эта опухоль вообще может быть вырезана? — задумчиво пробормотал Герман.

Драко почесал затылок и пожал плечами. После чего отвернулся и склонился над чужим эссе по трансфигурации.

* * *

— Я вижу тебя живым мертвецом на золотом троне, — глухо заклокотал старушечий смех. Герман обернулся. Кайлах Бхир привалилась плечом к стене одного из магазинчиков. Вечерний Хогсмид дышал сыростью, хандрой и запахом жженой карамели, — тебя ли? Это не важно, не так ли? Кто-то однажды всё равно воссядет на золотом троне. И только нам выбирать, чья боль породит великое зло. Готов ли ты смотреть как умирают миры, молодой вождь Полых Холмов?

— Ты так уверена в своих видениях, — покачал головой Герман.

— Кайлах Бхир слилась с самим временем, — как эхо отозвалась старуха, — Кайлах Бхир есть и была во всех мирах. Кайлах Бхир одолевают видения иных миров, прошедшего и будущего. Кайлах Бхир искала озеро, чтобы утопить в нём своё бессмертие. И нашла. Но озеро всё ещё не готово убить её…

— Ты говоришь загадками.

— Ты — моё озеро, что поглотит меня, потерянное дитя, — глухо засмеялась старуха, наставив на Германа кривой, когтистый палец, — но наше время ещё не пришло.

— И не придёт. Я не собираюсь тебя убивать. Ты — хороший человек, Бхейра.

— Сколько листьев, чтоб выжить, платят зиме деревья, дитя? — прошептала ведьма, оцарапав длинным, острым ногтём лоб Германа.

— Все, — помрачнел он, но не отшатнулся, — я не стану тебя убивать. Даже не надейся.

— Хочешь ты того или нет, но однажды угаснет сияние всех цветных фонарей в звёздных безднах. Восстанут и падут миры, а Землю нарекут Террой. И, напитавшись болью и прахом миров, придёт великое зло, — качаясь и сияя белыми глазами, прошептала ведьма, — я видела, как сгорают сияющие, цветные кольца и великие твердыни пожирает тьма, пришедшая извне. Я видела, как Хаос воскипел и пожрал изнутри мириады обитаемых миров. Уцелей, дитя. И, возможно, на трон не сядет мертвец. Бедный комиссар Либерий принёс свою правду слишком рано. Его книги поглотят пожарища великих войн и никто не вспомнит о пророчествах Молота Войны, когда придёт время. Уцелей, лесной царь. Ты не Либерий и живёшь дольше. Ты сумеешь поступить как следует, когда придёт время.

— Бхейра, ты бредишь, — побелел Герман, — это просто книги и настольная игра. Просто вымысел. Очень подробный, невероятно детальный вымысел…

— О, нет, — глухо захохотала ведьма, опираясь на посох и пряча лицо в копне седых прядей, — это очнувшиеся в чужих телах бравый комиссар и горсть его недобитков. Удар, выбивший их сюда, был исполнен такой мощи, что прошелся эхом по другим реальностям. Слишком рано. Их песнь в грядущей тьме никто не услышит. А тьма грядёт.

— Ты про Древнего? — тихо спросил Герман.

— Древний — всего лишь один из многих, — медленно покачала головой старая Бхейра, — безумец, пожравший десять сердец. Древняя падшая тварь, извратившая саму суть магии. Придут другие. Сильнее. Опаснее. Тебе придётся выбирать, потерянное дитя. Грядёт Эра Раздора. Но прежде они убьют Землю, опустошат её недра бездушными машинами, выжгут мировой океан великим огнём. И не оставят ни лесов, ни рек, ни озёр. Даже горы сотрут в пыль чудовищные в своей красоте грибы ядовитого огня. Уцелеют лишь Гималаи. Хаос и анархия будут рвать вживую наш мир, отравленный и зараженный. А когда придёт Объединитель, он подавит их всех. Объединит. И построит великую Империю. Наш мир обретет новое обличье — чудовищный мир улей, мир хозяев и рабов. Мир фабрик и заводов. Отравленная, выжженная вечной войной святыня…

— Живые существа не могут пережить ядерную войну, — шокированно распахнул глаза Герман, — это хуже смерти. Ты уверена, что верно трактуешь свои видения? Это может быть иная реальность. Будущее другого мира…

— Иди и смотри, потерянное дитя, — скорбно прошептала ведьма.

И болезненно-крепко вцепилась жилистыми темными пальцами в предплечье, дёрнула на себя. И всё заволокло мраком. Мрак пел, рыдал и взывал сотнями голосов. И голоса инфернально шептали, моля о покое. И мрак рассыпался на хрипло кричащие вороньи стаи. Их гортанный, резкий клич звучал как смех и исчезал в ничто. Герман смотрел и не узнавал окрестности Хогвартса. Повсюду высились массивные шпили каменных ульев и жилые блоки, монументальные и невыразимо прекрасные, они горели мириадами цветных огней и простирались до верхних границ атмосферы. Но при этом дышали таким глухим отчаяньем, что сердце обливалось кровью. Закатное небо кровавило куда-то в лиловую облачную хмарь. Равнодушное тусклое солнце мутно горело сквозь дым и ядовитые испарения. Было сложно дышать, горячий, мертвый воздух саднил гортань гарью, резкой вонью металла и какими-то мелкими взвесями. Герман с ужасом смотрел сверху вниз на этот прекрасный новый мир — и не видел деревьев. Ни единой травинки. Ни озёр, ни луж. Ничего. Только блоки и шпили города-улья, его гигантские скорбные статуи и огни. Море огней.

— Ты можешь оставить им воду и цветущие рощи, рокот волн и танец брызг над водной гладью, — обняла свой посох ведьма, — эльфов тебе не спасти, их кровь крепко смешается с человечьей кровью или иссякнет. Но ты всё ещё можешь спасти то, что осталось. Уцелей. Не дай рвать нашу плоть.

— Бхейра, Бхейра… Почему ты пришла ко мне? — устало закрыл лицо руками Герман.

— Ты моложе. Тебя породил иной мир. Ты не станешь слепо цепляться за прошлое. И рвать мир в угоду поклонению машинам — не дашь.

— Я уже позволил швырнуть в домовиков новые законы, списанные с древнеримского права, — стиснул зубы Герман, мрачно разглядывая дальние шпили черных башен, — спасибо, в новой редакции хотя бы нет ни рабства, ни крепостного права. Я сомневаюсь, что история хоть как-то изменится от моего участия. Как я помню, в мире Молота Войны было достаточно много мощных псайкеров. Но никто из них так и не сумел спасти природные богатства собственной планеты.

— Правда в том, дитя, — вкрадчиво отозвалась ведьма, — что магглы однажды нашли магов. И попытались уничтожить. И уничтожили. Все псайкеры, рожденные после Эры Раздора — магглорожденные маги. Никто не уцелеет, если не ковать оружие на исходе твоего, двадцатого столетия. Эта же правда некогда открылась и Древнему. Но тьма исказила его раньше, чем он ощутил это в полной мере. Он надеялся устоять до Эры Раздора, но власть надмевает.

— Кто такой этот Объединитель?

— Великий маг.

— Маг?

— Рожденный магглами маг, пожелавший стать богом. Отец Империи, преданный любимым сыном. Бог-Император истощенного войнами человечества.

— Бог-Император — магглорожденный гений, — шокированно покачал головой Герман, — к такому меня жизнь точно не готовила. Почему ты думаешь, что я сам не рехнусь до сорокового тысячелетия?

— Ты мог выжечь еретиков, поклоняющихся тебе. Но вместо этого — нашел им проповедника. Ты мог выжечь гоблинов, но вместо этого твои последователи явились к ним с проповедью, — ведьма осторожно потянула Германа за рукав мантии, стряхивая с него обрывки видения, — ты всё ещё можешь выстоять. Тот, кого вы зовете Древним, никогда не был столь милосерден.

Герман повёл плечами, интуитивно силясь отогнать морок. Вечерний Хогсмид привычно дышал сыростью, имбирём и жженой карамелью. Повсюду весело и тепло загорались рыже-золотые оконные пятна.

— Скажи, Кайлах Бхир, — Герман вытер очки о край мантии и проводил пустым взглядом двух магов, удаляющихся прочь, по улице, — если бы я не потревожил Древнего, он бы так и не пробудился?

— О, нет, — качнула головой ведьма, — есть мир, в котором мальчик Гарри вырос и стал отцом трёх чудных малышей. Где он состарился и мирно умер. А спустя тысячи лет в его мир явился великий маг. Некто Магнар Альба. Он собрал Дары Смерти и стал живыми вратами для Древнего. Непроизносимым Царём нарекли его люди. Он вершил воистину чудовищные вещи. Чудовищные и дикие. Свято место пусто не бывает, потерянное дитя.

* * *

Недавно прошел дождь. Мелкая, холодная морось. Ветер гнал дождевые тучи на запад, свинцово-серое небо смотрело в душу тусклым, неживым глазом мутного осеннего солнца. На квиддичном стадионе было сыро и промозгло. Студенты праздно шатались по мокрой, жухлой листве, размахивая деревянными мечами, пиная щиты и оживленно болтая. Крэбб и Гойл с радостным уханьем дубасили друг друга щитами и палками, а столпившиеся вокруг гриффиндорцы ликующе галдели и с азартом болели кто за кого. Слизеринцы делали ставки, в толпе с подносом бродила, ехидно отшучиваясь, белокурая язва-Даркприст. Лаванда Браун бесконечно перемывала кости каким-то магглорожденным поп-дивам, а Драко бродил по полю с луком и стрелял по соломенному чучелу, лениво бродящему вдоль трибун. Чучело успешно уходило от Драко, уже щеголяя целыми пучками стрел. Стрелы из чучела торчали практически отовсюду. И это делало его похожим на посудомойный ёршик.

— Том, это гнусно и безответственно — портить тело, ради создания которого Гарри заплатил такую цену! Если ты начнёшь уродовать твоё тело…

— Брось, Грейнджер, даже с растущими из лица шлангами я буду безумно хорош, — покровительственно-снисходительно отозвался Том, — я вовсе не считаю машины — абсолютным благом. Но, соглась, став одушевленной машиной, человек обретает бессмертие…

— О да, а ещё становится эмоциональным инвалидом! — возмутилась Гермиона, — Гарри! Скажи ему.

Герман в ответ только промычал что-то невнятное, читая газету. С разворота «Еженедельного пророка» спокойно и прямо смотрело бородатое лицо бывшего аврора Фрэнка Лонгботтома. Газетный заголовок взывал: «Таинственные исчезновения лучших авроров Министерства. Кто похитил целый драконий питомник и как в этом замешаны пропавшие драконологи? Читайте специальное расследование Риты Скитер!»

— Когда наконец явится Клиган? — в сердцах топнула Грейнджер, — его занятия должны идти уже двадцать три минуты.

— Он не придёт, — Герман обернулся. Спокойно улыбаясь, Невилл воткнул в сырую землю свой тренировочный меч; и при этом лицо он имел такое, будто только что познал некую простую и вечную премудрость. И теперь сдержанно радуется этому обстоятельству, — он больше никогда не придёт. Они ушли. Разорвали реальность и ушли. Отец, Кингсли, сир Клиган и другие. Они взяли драконов и ушли.

— Милли! — внезапно всполошилась Паркинсон, — где Милли? Милли Булстроуд.

— А она не в больничном крыле?

— Не знаю…

— Нет, вроде бы…

— Точно, что нет! Я провожал туда Симуса, он налопался на спор яиц докси.

— Она говорила утром, что за любовь не грех и умереть, — растерянно обвела Гермиона взглядом друзей, — но явно не в смысле суицида… она собирала вещи. Раскладывала на кровати доспешные части. Я ещё подумала… зеленые такие. Странно.

— Где сир Клиган?!

— Её не было на завтраке, — зашептали девчонки, — сбежала!

— С Клиганом?

— Скорее уж за Клиганом.

— Как романти-и-ично…

— Что здесь романтичного? Он обгорелый, старый мудак!

— Девчонки, вы в своём уме?

— Милли сбежала с рыцарем!

— Какой позор! — скривилась Гринграсс.

— Что? — переспросил Том, — какая ещё Милли? Где Клиган?!

— Свалил в туман наш Клиган, — доверительно сообщил ему Герман, — вместе со стариной Нэдом. И драконов с аврорами прихватил, похоже. В «Пророке» пишут, что увели целый питомник.

— Милли — чистокровная волшебница, Милли не могла… — ахнула Паркинсон и едва не разревелась, — теперь придется прекратить общение с Булстроудами, отец Милли никогда не выжжет её с гобелена, а значит теперь все Булстроуды — предатели крови…

— Кому что, а вшивому — баня, — криво усмехаясь, сложил и спрятал под мантию газету Герман.

— Что вообще происходит? Невилл, — Реддл в сердцах воткнул деревянный меч в рыхлый грунт.

— Я провожал отца, — прижимая к груди руку счастливо выдохнул Невилл Лонгботтом, — он сказал, что я ему стал настоящим сыном. Он сказал, что будет за меня молиться Старым Богам. И подарил мне порт-ключ до Хогсмида. Он разорвал саму реальность. У него была какая-то жутко древняя книга. Он разорвал ею реальность и вывел в портал половину аврората. На драконах! Они все верхом на драконах! В броне. И сир Клиган с ними. У него, оказывается, есть оруженосец, представляете? И у него тоже драконица! Оруженосец — наш ровесник, лицо скрыто шлемом с перекошенной рожей на боку!

— Это Милли, — пробормотала Гермиона, приподнимая брови и качая головой, — я уже видела этот шлем. Это точно Милли. Ее шлем. Милли хвалилась, что это — доспехи её предка. Они магические. Сами подгоняют себя под фигуру владельца.

— Милли Булстроуд ушла на войну, в края, где молились иным и огню, — с театральной патетикой пропел Герман, прижав руку к сердцу, — Милли Булстроуд, ты в наших сердцах, покуда есть палочки в наших руках.

— Ставлю десять галеонов на то, что они давно где-то в амазонских лесах, — раздался за спиной голос Гриндевальда.

— В Гималаях, — не согласился Альбус, — там легче затеряться.

— Чувствую, грядёт век аврорского тоталитаризма, — картинно вздохнул Гриндевальд и, патетически закатив глаза, провещал замогильным голосом, — и поднимет чернокожий фюрер Кингсли Шекелбот всех авроров по всему миру, и объединит в единое полицейское государство…

— Без шуток, Геллерт, это страшно, — как-то весь потух Альбус, — Кингсли может. Готов поспорить, что Фрэнка они уломали, надавив на чувство долга.

— Мне начинает нравиться эта эпоха, — снисходительно улыбнулся Геллерт, — она обещает одно большое приключение длинной в жизнь.