Ворон (джен)

— А печать-то. Сломана, — Герман пинком отшвырнул в сторону пустой бочонок. И он гулко загрохотал по пустому подвалу.

Сомнительное заведение наверху утопало в тишине и чернильном мраке. Тускло и мерзко несло подгнившими трупами и густеющей кровью. Наверху всё ещё было слишком много истерзанных, расчлененных тел. Казалось, будто в душном зале «Ока Суккуба» порешили по меньшей мере треть Лютного. Германа преследовало нездоровое чувство дежавю. Ведущая в Катакомбы печать отсутствовала. На её месте зияла дыра. И дышала смрадом. Сырым, мертвым смрадом кишащих нечистью упокоищ. Откуда-то снизу глухо донесся тоскливый стенающий вой.

— Какого вшивого колпака этот идиот потащился в катакомбы под Лютным? — изумленно пробормотал Том и запустил вниз, во тьму, мелко вибрирующий и звенящий сгусток золотого света. Внизу отозвались сиплым хрипом, — что здесь произошло? Кто сломал печать?

— Хороший вопрос. Надо больше таких вопросов, — бодро согласился Герман и под изумленный возглас Драко стащил с себя черную маску Чумного Доктора.

— Я видел тебя, — выпалил Драко, наставив на запустившего ногу в дыру Германа, ходящий ходуном от страха, палец, — ты — внутренний Поттер Поттера! Я понял! Вы как доктор Джекилл и мистер Хайд! Две личности в одном теле.

— Эээ, — озадаченно отозвался Гера, застыв в полуслезшем положении и хлопая глазами.

— Ты же понимаешь, что это тайна, Драко? — с ленивой улыбкой удушающе любезно поинтересовался Реддл стремительно трансгрессировав за спину Драко. Кстати, без палочки.

— Конечно, конечно, такая суперсила, я понимаю, — поспешно закивал Драко, — я бы тоже так хотел. Раз — и взрослый.

— Тебе нельзя с нами, Драко, — Герман окинул долгим взглядом подвал, — и мне тоже. Я зову помощь.

— Помощь? — нахмурился Том, — позволь спросить, кого?

— Лесного Царя, — мрачно отозвался Герман.

— О, брось, неужели наш внутренний гриффиндорец сбегает от опасности?

Герман мрачно покосился на брата и негромко напомнил:

— Мы теряем время.

И как можно быстрее покинул подвал. Сердце билось уже где-то в висках, обжигая нервные окончания спазмами фантомной боли. Всё очень плохо, Гера. Теперь ты ощущаешь ее даже без маски. Чужую и изматывающую. Тесячеротый ад, воющий в пустоте. Гера поспешно покинул подвал, бережно закрыл за собой дверь и, с усилием выровнив дыхание, перевоплотился. Магия ало-золотым вихрем осенней листвы сочувствующе шептала и кружила, обнимая сутулую фигуру своими золотыми нитями и белой пыльцой. Костяной доспех и корона прорастали из-под кожи привычно, почти не травмируя плоть. Плащ дымным шлейфом распадался на безлунный осенний мрак, гарь и хлопья пепла. Пряди с тихим шелестом росли и пускали листву и бутоны. Герман нервно рассмеялся, облизнул губы и зажмурился, очень некстати вспоминая, как непобедимая принцесса Ши-Ра вот точно также бегала перевоплощаться весь мультфильм в амазонку в золотых доспехах и крылатом шлеме. А её друзья, святая простота, потом восторженно пересказывали ей её же похождения.

— Лесного Царя выдумали магглы, — с сомнением в голосе манерно протянул Драко. За дверью.

— Царь Кобр и Оберон братья, Драко, — голос Тома звучал насмешливо, — или ты этого не знал?

— Оберон?

— О, брось. Ты никогда не читал Шекспира?

— Это какой-то маггл?

— Это величайший драматург своего времени и лицо британской поэзии, наивное ты создание. Воистину, потерянное поколение…

— Я не… у нас дома не было маггловских стишков, — обиделся Драко, — я не виноват, что отец не одобрял…

— Этого не одобрял я, но полезно же хоть иногда думать своей головой, — за дверью Том недоверчиво протянул звонкое, дробное «ц» и вздохнул, — Драко не стой столбом, твои выпученные глаза и открытый рот напоминают мне дохлых рыбин, которые плавают кверху брюхом в серой Темзе…

— Они не дохлые, мы уже обсуждали это, братец змей, — со вздохом толкнул дверь Герман, — я склоняюсь к мысли, что в той рыбине просто было полно червей. Описторхоз же. Я слышал, такое бывает, когда по реке плывут могильники.

— Исключено. Твой этот описторхоз распространён в Юго-Восточной Азии на территории таких стран, как Таиланд, Лаос, Вьетнам и Камбоджа. В Европе и Северной Америке рыбой травились единицы. Да и та была привозной. С чего ей плавать в Темзе?

— Открою тебе тайну, мой ядовитый друг, из всех, кто праздно шатался в тот день вдоль Темзы, ту рыбину видели только мы с тобой. Как и её сожержимое. Эльфы снесли её специалистам из Мунго. И знаешь что? В Темзе полно рыбы с магическими паразитами внутри. Какая-то магическая разновидность сибирской двуустки, червя-сосальщика, который любит жрать печень…

— А можно не при мне? — страдальчески сморщился Драко.

— … и не только печень… Драко, возвращайся в школу.

— Я уловил твою логику. С чего бы могильникам плыть по Темзе, братец ворон?

Герман пожевал под кленовой маской губами и настойчиво ткнул себе под ноги пальцем.

— Логично, — помрачнел Том, уселся на пол и неторопливо свесил ноги в тьму провала, — живые мертвецы отлично справляются с ролью разносчиков инфекций. В том числе и в упокоенном виде. Пожалуй, я бы даже написал монографию о видах паразитов, которые гнездятся под кожными покровами инферналов…

— Я все равно не уйду! — упрямо взвыл Драко вцепившись в черный парик, — я не брезгливый! И меня совсем не тошнит! Слышите?

Названные братья изумленно покосились на Драко, переглянулись и расплылись в одинаково гнусных ухмылках.

* * *

Школа спала, одетая туманом, мглой и таинственным мерцанием озёрной ряби и звездной пыли.

Наверное, это было плохой идеей, но Гермиона наколдовала себе, Невиллу и Полумне чары невидимости и теперь все они гуськом следовали за гордо плывущим в темноте Кровавым Бароном. Слизеринский призрак просвечивал, мягко сиял жемчужно-белым и рассыпался на краях плаща пепельной рванью. Могильным холодом, опасностью и отрицанием дышала вся его статная, крепкая, пусть и призрачная, фигура. Гермиона схватилась ладонями за пылающие щёки и в ужасе отругала себя за недостойные мысли. Призрак был красив. Опасно, буйно красив. Как штормящие ледяные бездны Северного моря. И столь же безумен и беспощаден.

Кровавый Барон обжег ледяным взором следующих за ним школотят. И Гермиона со стыдом тихо порадовалась, что ее пунцовое лицо и блестящие глаза надежно скрыты чарами. Ученик Салазара Слизерина и Том Реддл отличались друг от друга как день и ночь. Нет, не так. Кровавый Барон скорее напоминал штормовой мрак, слепящий морской солью и холодом, ломающий мачты безвольно носимого буйной стихией парусника. Том, привычный, болезненно-ревнивый Том, красивый и губительно-неправильный, скорее походил на обманчиво тихий гиблую мглу одетых туманом проклятых трясин. Без надежды на спасение, без права на ошибку. Гермиона догадывалась где-то глубоко внутри себя, что оба безмерно опасны. Но буйство стихии ей виделось предпочтительнее самодостаточной в своём спокойствии Гримпенской трясины, которую для неё олицетворял Том.

Гримпенская трясина. Конан Дойл конечно же выдумал это место, но у этих болот был реальный прототип, и Гермиона много читала о нём. Да. Как полагала исследовательница Сабина Бэринг-Гоулд, Гримпенской трясиной скорее всего могло бы быть болото Фокс Тор возле одноименного холма в центре Девоншира. И Гермиона, лишь раз увидев торфянники Фокс Тора, тотчас же утвердилась в мысли, что точно таков и Том Реддл. Ты не видишь открытой воды, да и топи практически нет, но прекрасный ковер из мхов и сфагнумов лукав и обманчиво мирен. Поверь, что ты сможешь по нему ходить — и ты на дне. В обьятьях гиблой трясины, в считанные секунды, ты уходишь в нее как нож в масло. И болоту мало. Трясина ревниво жаждет поглотить любого отважного безумца, рискнувшего нарушить ее покой. Так и Том. Гермиона отчаялась понять каким таким чудом ещё не захлебнулся в этом торфяном аду Гарри, но сама она едва выносила совершенно нелепые приступы ревности и агрессии своей личной трясины. Странной трясины по имени Том. На фоне бывшего Воландеморта мрачный, вспыльчивый Барон казался верхом милосердия и образцом рыцарства, а его пагубная страсть к Елене Когтевран виделась чем-то возвышенным и вполне здоровым.

Том всегда был холоден и обманчиво спокоен как топь. За всё время, пока они встречались, он ни разу не поцеловал Гермиону. В спокойном состоянии он старательно избегал прикосновений, но когда нервничал или злился, имел нездоровую привычку хватать за руки, обнимать и застывать зарывшись лицом в волосы на неопределенное время. Причем, от его объятий всегда оставались багровые следы на коже. Мог часами молча таскаться следом, провожая каждый жест больным, вымученным взглядом. Таким же темным и гиблым, как и нутро торфяной трясины. На людях излишне торжественно брал за руку и, переплетя пальцы и вцепившись как клещ, самозабвенно водил по коридорам Хогвартса под ироничное фырканье Геллерта и пение Альбуса, неизменно падающего на колени и изображающего всем своим организмом ангелочка из рождественского вертепа. Да, Тому с его черными кудрями и тонкими запястьями пошли бы крылья. Гермиона однажды увидела в книжках Гарри Поттера библейские сцены, фотографии величественных росписей гениального художника по фамилии Васнецов. И из прекрасных глаз ангелов Страшного Суда в душу Гермионы заглянул Том. Темным-темным взором, бледностью нездешних лиц, обманчиво хрупким мрамором рук. Грозовой влагой и правильным, трепетным мраком спящих топей Девоншира, их каменных крестов и мегалитов. Том был притягательнее, опаснее и сложнее ревнивого безумца-барона. Том казался ангелом. Том казался падшей темной тварью. И эта двойственность пугала. Очаровывала. Тянула на дно. Было бы проще влюбиться в призрака, чем в этот больной, маниакально педантичный, ядовитый остов личности Темного Лорда. Потому что Кровавый Барон был куда понятнее и четче в мотивах чем болезненно-желчный, зацикленный на контроле, загнанный в футляр фобий и предрассудков Том.

Гермиона отчаянно замотала головой, пытаясь отогнать наваждение и густо краснея. Человек в футляре. Перед глазами отчетливо встал не вполне одетый Том, стоя спящий во вмурованном в стену гробу. Из гроба буйно прорастали терновник и цветущий чертополох, а по бледным рукам, сложенным на груди змеились цепкие лозы диких роз. Темные губы и васнецовские тени длинных пушистых ресниц придавали бледному острому лицу особое очарование. Гермиона пискнула от избытка чувств и с ужасом закрыла своё пылающее лицо руками.

Школьные переходы дышали почтенной стариной и пылью. Портреты дремали в своих рамах, невнято бормоча и издавая интеллегентный храп. Барон грозно расправил плечи и стремительно поплыл в сторону библиотеки.

— Тайная библиотека Елены Когтевран, — поспешно зашептал где-то сзади Невилл, — если есть она, значит есть и турнирный зал Гриффиндора, и какой-нибудь тайный сад Хаффлпафф.

— Я видела тайный сад Хаффлпафф, — Гермиона содрогнулась всем телом, вспоминая влажный затхлый мрак и обморочно шепчущих листвой бедняг, обращенных в гротескные подобия деревьев, — он… странный. Господин Барон, откуда вы знаете про Тайную Библиотеку?

— Елена, — глухо отозвался призрак и резко свернул влево.

— Как мы докажем, что достойны войти? — взволнованно зашептал сзади Невилл, — я никогда не поверю, что это очень просто…

— Достоен не тот, кто что-то доказывает, но тот, кто самодостаточен и целостен как личность. Любые доказательства — всего лишь дым огня, вторичные свойства абсолютной явной истины, — туманно отозвался призрак, — привратник сочтет достойным лишь того, кто тверд в убеждениях и открыт невероятному. Я предупреждал.

— Наверное, надо просто превратиться в аксиому, — где-то сзади рассеянно отозвалась Луна, — огонь горячий, вода мокрая, знания — воздух, а я достойна. И вы достойны. Аксиома.

— Звучит как-то странно, — с явным сомнением в голосе бросила через плечо Гермиона, догнав наконец-то призрака.

— Не странее чем любить острые осколки семидясителетнего мертвеца, — рассеянно отозвалась где-то сзади Полумна, — очень красивые, но слишком острые, чтобы ожидать от них взаимность.

Гермиона поджала губы и задрала нос чуть выше, чем полагается. Чары невидимости дрогнули и сползли. Пробравшись в библиотеку, дети заспешили следом за призраком, задевая мантиями книги и длинные стеллажи. Призрак добрался до запретной секции и устремился вглубь неё, к дальней стене с единственной картиной на ней. Не оглядываясь, Кровавый Барон прошел сквозь картину и скрылся из глаз. Запыхавшиеся друзья обступили картину. Гермиона зажгла люмос и подняла к полотну. На нём никого не было.

Картина представляла собой кусок обыкновенной нештукатуренной каменной кладки. На полотне было темно и неуютно. Косой конус теплого, золотого света падал на старые камни откуда-то справа. Гермиона попыталась накрыть свет руками, чтобы найти его источник. И накрыла.

— Свет нарисован, — ахнул Невилл, подходя ближе и как во сне касаясь нарисованной пыли, пляшущей в конусе света, — его на самом деле нет.

— Только потому что ты в него не веришь, — безмятежно возразила Полумна, обняла раму и с любопытством свесилась в картину по пояс, — как жаль, что я не взяла с собой теплую кофту. Здесь так дует.

Гермиона и Невилл изумленно перегллянулись и отступили на шаг назад, неосознанно схватившись друг за друга. Полумна с мягкой улыбкой зачесала руками свои белоснежные кудри назад, схватилась за раму, подтянулась и ловко запрыгнула в картинный полумрак. Свет золотом задрожал на ее кудрях и мягко обвел плечо и фарфорово-бледную щечку. Невилл и Гермиона ещё раз безуспешно пошарили руками по холсту, и Гермиона не выдержала:

— Это полная бессмыслица! Почему меня не пускают?! Я очень, очень хочу знаний!

— Привычных и правильных, — как эхо откликнулась Полумна и, выглянув из-за рамы, с нежностью погладила резные, золоченые её вензеля кончиками пальцев, — потому что ты не веришь в неправильные знания. Потому что ты веришь в незыблемость законов окружающего мира. Но ведь всё вокруг не совсем такое, каким кажется. Всё относительно.

Гермиона побагровела и открыла рот, чтобы выразить глубочайшее возмущение. Но подавилась воздухом и закашлялась.

— Я ничего не понял. Ни слова, — мучительно морщась и несчастно вздыхая, сообщил Невилл, — я из всего только и понял, что мне здесь не рады потому что я тупой.

— Ты совсем не тупой, Невилл, — Полумна потянулась через раму и крепко обняла порозовевшего от смущения гриффиндорца, — ты просто совсем-совсем не веришь в себя.

— Довольно. Я иду, — Гермиона крепко сжала кулаки, подтащила к картине какую-то тумбу и упрямо полезла обниматься с холстом, — я хочу знаний. Любых знаний, глупый кусок холста. И ты меня впустишь! Слышишь? Я, Гермиона Джин Грейнджер, достойна знаний о… любых знаний. Я…

Решительно надавив кулаками на холст, Гермиона с сухим треском и громким возгласом изумления провалилась в картину. Было мерзкое ощущение, будто её протаскивают сквозь холст как толстую капроновую нитку. Больно ударившись локтем и ободрав колено, Гермиона откатилась в сторону и мысленно обругала себя за глупость. Ледяные булыжники на ощупь не казались чистыми и сухими. Подняв глаза, Гермиона успела увидеть как зажмурившись, наощупь, сквозь полотно с той стороны пробирается Невилл. С этой стороны картина изображала темное нутро запретной секции.

Источником света оказалась приоткрытая дверь. Точнее, просвет между нею и стеной. Полумна с приглушенным скрипом распахнула окованную медью дверь. И Гермиона зажмурилась от яркого света. Высоко ввысь уходила башня битком набитая книжными стеллажами. И где-то высоко вверху, под витражным потолком нехотя кружилась огромная каменная сфера с маленьким белым спутником, вращающимся вокруг нее. Сфера постоянно неуловимо менялась. Какое-то мелкое копошение наполняло её неровности. Гермиона пригляделась — и с изумлением узнала в этих неровностях очертания материков.

— Ух ты… — с восторгом выдохнул над ухом Невилл, — смотрите на самом верху! Это же лимонные деревья! Они цветут.

Девчонки запрокинули головы, разглядывая убранство башни. Из-за ближайшего стеллажа выплыл призрак Серой Дамы. Елена Когтевран медленно сложила руки на груди и заломила одну бровь:

— Серьёзно? Он кому-то посмел рассказать про наше место? Как это… предсказуемо.

* * *

— Дело не в том, что у нас мало времени, а в том, что мы тратим, что имеем, впустую, — сумрачно сообщил Том, педантично выжигая адским пламенем слепых воющих тварей. Колдовской огонь обращался огненными змеями, воронами и стаями мотыльков, пожирая жилистую слепую нежить. Знак Даров Смерти во лбу ближайшего монстра налился чернотой и потёк гнилой кровью.

— Сенеку цитировать и я могу. Но ты забыл одну важную деталь. Наши телодвижения делают мир немного чище и светлее, — Герман снёс струёй пламени наспех забитый досками проход, подхватил возмущенно заоравшего Драко себе на плечо и с ликующим воем ринулся в проход, лупя по слепым подземным тварям сырой беспалочковой мощью школы магии разрушения.

— Гунн, — скривился Реддл, аккуратно переступая обугленные останки и нехотя заклятием Темпус проверяя время, — слишком грубо, братец ворон; беспалочковая магия слишком грубая и хтоническая. Не представляю, откуда в тебе такая тяга к беспалочковой магии. Ощущение будто рисуешь пятернёй. В лучшем случае — пальцем.

— Ван Гог рисовал прямо тюбиком! — весело сообщил Герман, воздев палец к каменным сводам.

— Я не Ван Гог и предпочитаю нормальную кисть. В моем случае — палочку, — скептически скривился Реддл, педантично уничтожая ползущую отовсюду нежить, — мне хватило года без палочки, спасибо. Регулярные магические истощения и сырая магия некромантов-неучей. Незабываемый опыт. Лишний повод желать Тамриэлю издохнуть в очередном катаклизме.

Коротко просвистела стрела и впилась в глазницу одного из упырей. Слепой монстр рухнул с поврежденным мозгом. Но был подброшен отголоском случайной бомбарды. После чего вспыхнул и забился в яростных корчах по полу. Драко случайно вложил в очередной выстрел щепоть магии. И насквозь прострелленная грудь ближайшего монстра загнила и стремительно посыпалась, обращаясь трухой. Драко издал задушенный вопль восхищения и случайно лягнул Германа в грудь пяткой. Очень ощутимо. Каблуком. Пожалуй, если бы не костяная броня, на коже остался бы здоровенный синяк.

— Мистер Оберон, мистер Оберон! — завопил Драко, вцепившись в костяную корону и случайно выдирая из волос у шипящего от боли Геры цветы и листья. Вместе с волосами, — мистер Оберон! В левом коридоре светлее!

— Вижу. Братец змей…

— А как вас зовут, мистер Змеиный Египтянин?

Том приподнял одну бровь и окинул Германа очень тяжелым взглядом.

— Эхнатон имя его, — с хохотом возгласил Герман, раскинув руки и рассыпая хлопья мрака, — не так ли, о мой змееглазый друг?

Драко открыл было восторженно рот, но что-то щелкнуло в его мозгу, и он весьма комично надулся:

— Вы просто надо мной шутите.

— Отнюдь, — Реддл пустил гулять по коридору сомнительно потрескивающий туманный ледяной морок и в процессе кого-то там заморозил, — моя юнная Нефертити исправно ломает кудрями расчески, а недоумок-братец регулярно вытворяет непотребство и находит приключения на пятую точку…

Не успев договорить, Реддл не глядя наступил на какую-то нажимную пластину и был впечатан в стену бревном. Большим, хитро украшенным золоченой резьбой бревном. Гера упал подле, спуская с плеч оскорбленно дующегося Малфоя и попытался вправить брату переломанные рёбра парой-тройкой медицинских заклятий. Реддл, шипя от боли на парселтанге, прогнал Германа и принялся лечить себя самостоятельно. Над головой туда-сюда лениво ездил гоблинский таран, скрипел цепями и скалился на редкость гнусными мордами. Драко поправил парик и шустро метнулся в тёмный угол, к шикарной погребальной урне с золотой гоблинской барышней на черном фоне. Загремела крышка.

— Куда?! — хлопнул по колену Герман, но Драко уже успел запустить руки по плечи в серый прах и оживленно рылся там, с энтузиазмом выгребая из чужих останков старинные галеоны и капли гранатов, — расхититель гробниц. Смотри, мертвечины не наглотайся там.

Метров через шесть коридор оборвался тупиком. На пару с Реддлом Герман ещё раз обшарил всё пространство узкого темного коридора. И не раз. За огромной фальш-панелью с барельефом религиозного характера нашелся обросший грязью громоздкий бронзовый рычаг. Пока Реддл счищал грязь и пытался запустить механизм, Герман глазел, как на черной фальш-плите каменные гоблины гонят по острым камням, к жертвеннику вереницы рабов-людей, как верховный жрец в драконьем черепошлеме благословляет ритуальный нож и слуги растягивают оборванного старца-мага на жертвенном камне.

— Это ведь гоблины, — Драко побледнел и шагнул чуть ближе, неверяще разглядывая барельеф, — это же… это бесчеловечно. Почему наши их не… Почему они ещё существуют?! Ведь они… и мы…

— Открою тебе страшную тайну, но маги дохристианской Британии творили гораздо более чудовищные вещи, — как эхо отозвался Герман, — как и любые другие язычники. Мы прошли над сотнями бездн, Драко.

Малфой с третьей попытки зажег простой маггловский фонарик. Пятно света заплясало по согбенным спинам связанных, полуголых людей, по космам старца, по жрецам и по таинственной человеческой фигуре в шкурах и черной броне. Под маской из дубовых листьев угадывалось вполне человеческое лицо, а корона из костяных рогов подозрительно напоминала…

— Это ты, да? — упавшим голосом поинтересовался Драко, — это всё ты…

— Нет, это мой предшественник, — глухо отозвался Герман и невесомо коснулся протезными пальцами резной дубовой маски древнего мага, — у всех нечеловеческих народов есть цари. Могущественные существа, почти бессмертные древние твари, искаженные люди-маги, превосходящие своей мощью всех прочих магов и ведьм. Древние почитали этих существ… нас… как богов. И, к сожалению, эти существа… мы… не все были светлыми. Думаю, ты понимаешь, о чем я.

— Кто ты? Поттер служит тебе, да? Ты приказал лишить нас эльфов? Но… они же. Домовики же тупые. Зачем тебе эльфы?

— Мне глубоко омерзительно рабство как явление.

— Как тебя называют они? Эльфы, — Драко в ужасе уставился на Германа, — нет. Не отвечай. Я знаю. Это ты — Отец Эльфов. Ты пришёл в Хогвартс, когда Макнейр начал убивать школьных эльфов… так вот почему. Ты мстил за своих.

— В школе, полной детей, не место падшим тварям и темномагическим ритуалам. Я делал то, что должен. Макнейр был одержим духом моего врага. Кто-то должен был остановить его.

— Мне не нравится этот коридор, — что-то глухо застучало, зарокотало в стенах. Дробно заскрежетал старинный механизм и стены узкого коридора рухнули. А из-за них хлынули, жадно хрипя, безглазые клейменные твари. Реддл изменился в лице и, заключив себя и спутников в огненное кольцо, дико взревел, — да вашу ж мать!

— Драко, на плечи! — не глядя скомандовал Герман и преклонил колено, — их слишком много. Возьми мою магию, братец змей.

— А смысл? Я не в ладах с огненной магией.

— А что насчет воды?

— Мама! — не выдержав, заорал Драко и, крепко зажмурившись, уткнулся лицом в цветущий затылок Германа. Чтобы не видеть, как вверх по стенам, по-паучьи ползут адские твари. Алчно хрипя и исторгая слепящую вонь больного, гниющего зверя.

— Человек на семьдесят процентов состоит из воды. Держись за мои рога, молодой человек. Крепче держись, — Герман поднялся с колена, бережно придерживая Драко за ноги, развернулся и нашел протезной рукой локоть Реддла. Магия Германа ликующе взревела и хлынула одновременно в двух направлениях. В тело сжавшегося в комок Драко и в окаменевшее от отчаяния тело Реддла, — давай, братец. Они состоят из воды. Возьми их воду.

Том спрятал палочку нервным движением, нараспев прочел нечто непереводимое и поднял руки, высвобождая переполняющую его магию. Она хлынула через край, озаряя зеленовато-золотым свечением огромный темный зал и жертвенный камень у дальней стены. Губы Реддла беззвучно шептали, бледное лицо заострилось и взмокло от выступившего ледяного пота. Том жутко закричал, распахнув руки как для объятий и крепко зажмурил глаза. Темные твари взбесились. Они катались по полу и истошно выли, раздирая сами себя, их плоть сохла и рассыпалась и из тел их мощным потоком бил густой белый пар. Том мучительно поглощал раскаленный пар, почти рыдая от боли и дрожа всем телом. Его грим тек по лицу мутно-черной грязью, но бывший Воландеморт уже ничего не замечал. Он остервенело стирал с лица грязную влагу и хрипло, загнано дышал, согнувшись пополам и мутно наблюдая, как рассыпается до горячего праха армия немертвых. Герман аккуратно ссадил перепуганного Драко на пол, пересек полный горячего пара зал, игнорируя хрустящий под ногами раскаленный прах, обошел жертвенник гоблинов и замер перед простой черной дверью в каменной нише. Толкнул дверь и медленно шагнул в темноту.

Влажный прелый мрак процвел космами призрачного голубого огня. И подошедший сзади Реддл покачнулся и с грохотом вцепился в дверной косяк. В темном тронном зале, под гнилыми гобеленами, под рванью полуистлевших знамён, на черном каменном троне сидел Хагрид. Отрешенно-безучастный Хагрид в черной броне и царском венце из человечьих костей.

* * *

— Рубеус, — Реддл захлопнул дверь перед самым носом возмущенного Драко и заблокировал ее изнутри зазубренной доской, — Рубеус! Посмотри на меня.

Полувеликан медленно поднял голову и распахнул глаза. Абсолютно черные, истекающие смолой и чем-то липким, ржавым, чем-то жутким, не неправильным. То, что некогда было Хагридом, оскалило в безобразной ухмылке рот. И своды задрожали от раскатов не вполне здорового, леденящего кровь хохота.

— Рубеус, — голос Реддла охрип и изошел на шепот, — нет. Ты не мог. Только не ты.

— Том, он похож на живого мертвеца, — осторожно заметил Герман, невидящим взглядом цепляясь за трупные пятна, густо облепившие лицо и шею гиганта, — Том. Он мертвец.

— Ты не мог сдаться. Ты не смеешь сдаваться! — яростно загремел Реддл до хруста сжав кулаки, — тридцать баллов с Гриффиндора, Хагрид. Я всё ещё твой гребанный префект.

Герман покосился на брата со священным ужасом и повторил. Медленно. По слогам:

— Том, он мертвец.

— Я тоже, — голос Реддла дрогнул. Он содрал с головы синевато-зеленый с золотом полосатый немес* и зачарованный золотой урей* с королевской коброй, — Рубеус! Ты узнаешь меня? Ты ведь знаешь меня, Рубеус!

Полувеликан склонил голову на бок, будто прислушиваясь. По обезображенному тленом лицу пробежала дрожь.

— Я знаю, Хагрид. Твой паук был безобиден. Безобиднее василиска в канализационных трубах, — Том очистил заклинанием лицо от жирного черного месива разводов, — ты не открывал Тайную Комнату. Ты не виноват.

Полувеликан тяжело ссутулился, неподвижно изучая невидящими глазами свои обожженные, почерневшие пальцы.

— Арагог не убивал девочку, — голос Реддла окреп, бывший Воландеморт медленно шагал через зал к каменнному трону. Хагрид трясущимися руками вцепился в своё лицо и издал долгий сиплый не то всхлип, не то вздох. Реддл качнул головой и почти процедил, — это сделал я. Я. Я, я, я. Я открыл Тайную Комнату и выпустил василиска Слизерина. Я сделал так, чтобы тебя обвинили в убийстве Миртл. Из-за меня тебя вышвырнули из школы и лишили палочки.

Хагрид медленно стиснул в кулаке неровную кромку костяной короны. И, явно борясь с собой, мучительно медленно стащил её с головы. Кроша между судорожно сжатых пальцев хрупкие кости. На груди полувеликана процвел тусклый серый знак. Символ Корпуса Черных Фонарей.

— Я знаю, — глухой голос Хагрида звучал слишком отрешенно и равнодушно. Он отшвырнул проклятый артефакт прочь и поднял руку с черным кольцом на ней, — Адеско Файр.

Корона из человечьих костей вспыхнула яро и неистово, огласив зал душераздирающим воплем. Пока ожившая костяная корона билась и извивалась, пожираемая огненным соплохвостом, от нее отделилась огромная черная тень и исчезла как морок.

Реддл упал на колени и судорожно сглотнул:

— Я сломал тебе жизнь. Прости меня. Я… Да. Пожалуй, я должен умереть. Это справедливо.

Хагрид зажмурился и провел почерневшей пятерней по лицу, размазывая ржавую гниль и смолу.

— Я убил Миртл и сломал многие судьбы, включая и твою. И мне пора отвечать за свои поступки, — Реддл зажмурил глаза. Сотканный из адского огня соплохвост дрогнул и исчез, почти коснувшись его, — меня изнутри сжирает это. Это больно. Пожалуйста. Убей меня.

— Нешто я монстр какой. Глаза-то открой. Префект, — глухо вздохнул Хагрид, стащил с пальца почерневшее кольцо, придирчиво осмотрел и скомандовал, — Адеско Файр.

Под ногами полувеликана по камням заплясало живое адское пламя. Огненные нюхлеры закружили, завозились в огненном вихре. Хагрид бережно передал огненным тварям своё оскверненное кольцо и, устало закрыв глаза, откинулся на высокую спинку трона. Порождения адского пламени поглотили кольцо и исчезли. Ослабевший Хагрид приоткрыл глаза и с добродушной усмешкой подмигнул подошедшему и вставшему рядом с Томом Герману:

— Как учеба, Гарри? Кларк мозг-то выносит, небось?

— Хагрид, — Герман снял маску, — не умирай, Хагрид. Пожалуйста.

— Так я уже того. Умер, — трупное пятно на щеке растянулось от улыбки и прорвалось. Вниз, к шее, поползла жирная черная капля.

— Нет, — Том поднялся с колен и шумно сглотнул, качая головой, — нет. Должен быть другой выход. Должен быть.

— Пожалуй, он действительно есть, — по залу разнесся негромкий мужской голос. Том и Герман обернулись и изумленно умолкли. Через зал к ним не спеша шли всё ещё бледный от пережитого Драко и иссиня-бледный лысый человек в старомодном алом костюме воздушного гимнаста, — когда-то я был известен как Бостон Брэнд. В цирковой среде — как Мертвец.

— Бостон Брэнд, член Корпуса Белых Фонарей — призрак, — с сомнением заметил Герман, — но вы вполне материальны.

— Я призрак, — спокойно возразил Мертвец, — ожившее воспоминание, если быть точным; насколько мне известно, маги видят призраков.

— Мистер Брэнд при жизни был спортсменом Олимпийского уровня с отличной акробатической подготовкой! — взволнованно сообщил Драко.

— Белый Фонарь, — Реддл с изумлением перевел взгляд с Мертвеца на Хагрида, — я слышал о вас. Очень мало, но слышал. Ваша суть — жизнь. Вас подпитывает сама жизненная энергия.

Драко прижал к груди руки, закусил губу и продекламировал чуть нараспев:

Наш свет горит внутри колец,

Наш свет горит внутри сердец.

Мы разрываем тьмы порог,

Мы освещаем путь далекий,

Ничто не ярче и светлей,

Чем свет от Белых Фонарей!

— Рубеус Хагрид, — Мертвец бросил полувеликану массивное белое кольцо. И тот не глядя поймал его, — ты достоин стать моим преемником и членом Корпуса Белых Фонарей.

— Не бывает так, чтобы что-то давали и чего-то не хотели взамен, — Хагрид надел кольцо и светлая энергия окутала его живым сияющим коконом, — чего взамен хочешь?

— Когда Хаос поглотит все Корпусы и угаснет свет всех Фонарей, верни тех, кто достоин и заслони Землю, — спокойно отозвался Мертвец, сложив руки за спиной в замок, — не дай угаснуть белым фонарям. Отныне это твоё призвание, Рубеус Хагрид.

— Я был одержим какой-то тварью. Через предмет. Эта корона… там было столько темной магии, что даже моё кольцо почернело. Я. Я ж весь притон разворотил-то. Это ж я их всех там… я, — абсолютно живой и вполне здоровый Хагрид провел пятернёй по бороде и медленно покачал головой, — не достоин я.

— Ты одолел воздействие артефакта и уничтожил его. Ты изгнал падшую сущность, поработившую тебя, — возразил Мертвец, — и сумел сам, своими силами, отказаться от силы Черного Фонаря. Ты сам уничтожил своё кольцо. Ты достоин этой силы, Рубеус Хагрид, как никто другой.

Лесничий смутился и стряхнул несуществующие пылинки с белоснежного колена.

— Каждый Белый Фонарь получает в распоряжение белую энергию из белого кольца силы, которое подпитывается от жизни, — склонил голову на бок Мертвец, — Воплощение силы Корпуса, Древняя Сущность, призвавшая Белых Фонарей на служение, сказала, что при помощи белой энергии можно искоренить чёрную энергию Чёрных Фонарей. Владельцы колец — бессмертны и в состоянии выжить, даже если получили смертельную рану, которую они смогут залечить за несколько минут; кроме этого, кольцо обладает всеми стандартными силами, как и кольца других Корпусов: полёт, защитный щит, конструкции. Белые Фонари могут использовать по своему усмотрению все возможности и функции семи других колец эмоционального спектра. Когда придет время, ты сможешь при помощи своего кольца создавать дополнительные кольца, восстанавливая убитых Хаосом.

— Это ж не всё? Воскрешать, да кольца ковать любой лентяй осилит, — нахмурился Хагрид, — маловато заданий-то будет.

— Защищай Корпус невзирая на лица, Рубеус Хагрид, — улыбнулся дух, — в том числе и от друзей. Если понадобится.

— Хорошо, — добродушно согласился полувеликан, — я постараюсь.

— Мой! Король! — в зале с тихим хлопком возникла ужасно взволнованная и радостная домовушка в джинсовом комбинезоне и в красной клетчатой рубашке, — все доставленные вами отсюда в Мунго дети-сквибы только что пришли в себя! И скоро пойдут на поправку!