Ворон (джен)

Невилл и Гермиона переглянулись, не зная, что и возразить. Серая Дама парила в полуметре над полом, сложив на груди руки, огорченно поджав губы и как-то очень холодно разглядывая ввалившихся в Тайную Библиотеку учеников. Ее платье, тонкая вуаль и волосы неторопливо колыхались без ветра. И жемчужно белели, просвечивая.

— Простите, мы просто… — промямлил Невилл, бледнея и бегая глазами.

— Мы? О, нет, полагаю, я знаю, кто именно привёл вас в личную библиотеку моей матери, — подозрительно сощурила глаза Серая Дама, — чем его соблазнили на этот раз? Трактатом Каллистрата Неуверенного о превращении призраков в материальную полунежить? Он снова вообразил, что нас можно воскресить?

— Эээ… нет, — Невилл неуверенно оглянулся на Луну Лавгуд, — ведь правда, да?

— Всё было совсем не так! — вспыхнула Гермиона, — он совсем не…

— В таком случае, вы надавили на его неуёмную гордыню и жалкую, слепую собственнеческую тягу ломать всё, что не гнётся, — презрительно скривила губы Елена Когтевран.

— Вообще-то, — кашлянув и сосредоточенно сжав кулачки, Гермиона тряхнула густой каштановой гривой и шагнула вперед, — я призналась ему в любви…

Брови призрака медленно поползли вверх.

— В любви к одному мальчику! — задушенно выпалила Гермиона, багровея, — он… очень сложный. И внутренне сломан. Он… Я… Я хотела понять, можно ли вылечить того, кто был зачат под амортенцией! И в детстве не видел любви. Ни от кого! Совсем.

Призрак издала изумленный, чуть воркующий звук и подалась всем телом вперёд, заложив руки за спину и зависнув почти у самого носа Гермионы.

— Я очень люблю Тома, — совсем как-то стушевалась Гермиона, — но с ним совсем плохо. Он не здоров.

Елена Когтевран прикрылась ладонью и издала нечто среднее между кашлем и смехом.

— Он этого даже не осознаёт, — поджала губы Гермиона, — не хочет понимать, насколько ненормально его состояние.

— Милое наивное дитя. Боюсь, это не лечат чарами и зельями, — изумленно отозвалась призрак и неподвижно зависла, минут на пять, сосредоточенно размышляя, — но терпение и любовь близких творят чудеса. В теории.

Гермиона кивнула и, заметно сникнув, отвела глаза. Всё внутри медленно наливалось тяжестью и горечью. Нельзя — значит нельзя. Только почему так тяжело в груди? Подумаешь, мелочь — всего-то сломанное амортенцией восприятие Тома Реддла. Какая-то мелочь в виде отсутствия определенного рода интереса к противоположному полу. Тому ведь это не доставляет неудобство. Ведь, правда? А если это… правда… В таком случае, у тебя и причин нет беспокоиться, Гермиона Джин Грейнджер. Как-нибудь переживёшь. Главное, не бросать. Не оставлять наедине с недугом. А остальное не важно. Ради Тома Реддла, который учится быть человеком, можно и пожертвовать таким вздором как личная жизнь и подпорченные нервы.

Призрак Елены Когтевран одарил Гермиону последним изумленно-насмешливым взглядом, круто развернулся и, спрятав руки в широкие рукова своих призрачных одежд, степенно поплыл прочь:

— Чтож, если вам удалось миновать привратника, вы в любом случае искали знаний. Наслаждайтесь. Они ваши.

Полумна подняла голову и восхищенно заулыбалась, указав пальцем в потолок. Все задрали головы, проследив её жест. Высоко вверху, под самыми сводами действительно кружилась каменная модель Земли с материками и сколотой крошкой островов. Грубая серая порода пестрила полупрозрачными тёмными вставками, напоминающими драконье стекло, обсидиан. Сквозь них-то и прорывалось то и дело мятежное голубое свечение, превращающее черную породу в синее мерцание. Эти темные вставки в точности повторяли очертания океанов и морей и даже…

— Вам нравится модель моей матери? — голос призрака заметно смягчился, Елена поравнялась с Гермионой и тоже запрокинула голову, разглядывая своды башни-библиотеки, — она зачарована так, что сама восполняет себя. Если уходит под воду суша, на этом шаре мы увидим это тотчас же. Иногда на нём сами собой возникают новые острова. Хотите посмотреть ближе?

Студенты как-то невпопад закивали. Серая Дама провела ночных гостей между стеллажами и указала неприметную дверь между книжными шкафами. Крутая тесная лестница попетляла, несколько раз просияла дверными проёмами и внезапно вывела на абсолютно круглую галерею, широким кольцом охватывающую своды библиотеки. Повсюду, распластав ветви по стенам и крепко сплетаясь корнями, буйно цвели настоящие лимонные деревья. Места и земли в кадках им уже явно не хватало, они тянули свои корни вдоль стен и роняли белые пахучие лепестки на серые камни.

— Наверное, их поливают домовики. Ой, — прошептал Невилл, касаясь осторожно плеча Гермионы, — смотрите, это же наша планета!

Огромный каменный шар с грохотом и треском кружился вокруг своей оси. И зловеще мерцал обсидиановыми морями. В центре плоского каменного кольца, на которое больше всего походил этот уровень-этаж сумрачной библиотечной башни. Везде, вдоль стен и не только, возвышались шкафы и стеллажи с книгами. Лишь раз взглянув на содержимое книжных полок, Гермиона потеряла всякий интерес к гигантской планете Земля, которую с восторженными возгласами обступили Невилл, Полумна и молчаливый призрак.

— «Отец-Время»? — фыркнула в кулачок Гермиона, прилипая к полкам и роясь в книгах, чтобы вытащить пухлый фолиант авторства Основательницы, — леди Когтевран полагает, что Время — джентельмен?

— Я бы скорее назвала его фантастической тварью, которая неведомо где обитает, — сухо сообщила Елена Когтевран, возникнув за плечом Гермионы, — сухарь и педант в шумерских одеждах. Имел наглость волочиться за моей матерью.

Под рукой что-то обожгло холодом. Гермиона отдернула руку от полки и приблизила лицо, въедливо щурясь. Между книг было втиснуто зеркало. Старинное зеркало, представляющее собой ровный, тонкий блин из серебристого металла. Гермиона бережно достала его и ткнула пальцем в своё отражение. Палец мягко и беззвучно ушел в отражающую поверхность по самую фалангу. Зеркальная гладь ничуть не исказилась, равнодушно отражая лицо мисс Грейнджер. Гермиона Грейнджер прищурилась, переворачивая диск и разглядывая орнамент из неизвестных рун и пляшущих шутов. От дыхания руны расплылись и лениво сложились в летящие, лихо украшенные завитками строки.

— Слова и поступки рождают миры. Иди и смотри, если есть, чем смотреть. Мой наивный герой, будь же частью Игры. Моей картой крапленой стать готова? Ответь, — прочла Гермиона и, скептически хмыкнула, спрятав диск под одежду и ища место, где уединиться с книгой.

— Ого, что это за книги?

— Не знаю. Мать считала, что их создали некие древние существа, от которых произошли домовые эльфы. Они хранятся здесь со времён Основателей. Видите, какие ветхие? Видите, какой странный материал переплётов? Эти книги… старше Мерлина.

— Ты слышала, Гермиона?! Герми, смотри!

Гермиона промычала нечто невразумительное, она уже ничего не слышала, книга целиком и полностью захватила её сознание. Сложные схемы, пиктограммы красной охрой и чернилами. И невероятные, пугающие, описания путешествий леди Когтевран и некоего таинственного шумерца по ветвлениям возможных реальностей, так и не рожденных из желания построить Хогвартс. В одной — школу охватила эпидемия, уничтожившая собой разумную жизнь на территории большей части Европы. В другой реальности Слизерина убили озверевшие культисты и Хогвартс пришлось основать в Ирландии. В третьем не состоявшемся будущем школу полностью опустошил не вовремя проснувшийся василиск. И таких нерожденных ветвлений было с сотню. Отец-Время, таинствнный и трагический хрономаг, ставший однажды зримым воплощением самого времени, раз за разом увлекал леди Ровену в самые невероятные приключения, чтобы в очередной раз убедить в простой истине: Слизерина возвращать нельзя. Менять данность нельзя. Всё должно идти своим чередом.

Мельком в книгах упоминалась и некая древняя тварь, молодая бретонская ведьма, хитрая бестия по имени Бхейра, похитившая и случайно разбившая первый маховик времени. Этот артефакт, созданный самим Отцом-Временем, был настоящим чудом. По всей видимости, первый маховик во много крат превосходил все последующие реплики самого себя. Потому как, разбившись, он исказил саму суть неудачливой воровки, обрекая её на бессмертие, которое нельзя прервать естественным способом. Бхейра не тонула в озёрах, не задыхалась в болотной жиже, не горела в огне и не умирала от удара в сердце. Но при этом бесконечно старела. Пережив расцвет и гибель собственного клана, Бхейра бежала с материка на остров. К гордым скоттам, к горным шотландским кланам. Там её и нарекли Бхейрой, Каргой из Бэра. Бхейра много странствовала по всему туманному Альбиону, помогала вождям бриттов противостоять римским легионам. И была чудовищно могущественна. Гермиона нашла себе место на корнях, под благоухающей кроной ближайшего лимонного дерева. И практически растворилась в потоках информации. Посторонние шумы до сознания доносились вяло. И как сквозь толщу воды.

— Что это сияет и бьётся внутри Земли? — голос Невилла звучал робко, восхищенно и будто издалека. Гермиона с трудом оторвалась от интереснейшего диалога леди Когтевран и древнего шумерского хрономага, в котором Отец-Время рассказывал о том, что есть несколько способов заглянуть в будущее и прошлое, не сломав реальность, — эта штука внутри Земли для красоты?

— Нет, — помедлив, отозвалась Елена Когтевран, — это энергетическая сущность, заключенная внутри нашей планеты. Очень древняя волшебная тварь. Существо, которому поклонялись друиды.

— Оно доброе? Оно знает, что мы есть? — Невилл шагнул ближе, хватаясь за деревянные перила и завороженно вглядываясь в дремлющее в земных недрах светоносное существо, — оно видит нас?

— Оно не умнее собаки, — Елена Когтевран скептически сжала губы в тонкую линию, наблюдая как Невилл восторженно разглядывает макет-артефакт, — но ощущает исходящие от людей эмоции. И намерения.

— Что? — Гермиона закрыла книгу, бережно заложив страницу случайно замеченным на какой-то полке пергаментом, — в макете есть какой-то волшебный зверь?

— Нет, — нехотя отозвалась Серая Дама, — не здесь. Внутри нашей планеты живёт древнее магическое существо. Шумерец считал, что это душа Земли. Мать считала, что сама наша планета и есть живое существо. Спящая фантастическая тварь с интеллектом очень умной собаки. Друиды поклонялись этой сущности как богу.

— Хотите сказать, внутри планеты живёт божество? — скептически заломила бровь Гермиона, — но божество не может быть чуть умнее овчарки.

— Терра, — мягко улыбнулась Полумна, обнимая себя руками и с нежностью вглядываясь в очертания энергетического существа сонно сияющего из-под драконьего стекла искусственных океанов.

— Пожалуй, да. Это можно назвать и Террой. Между тем, оно способно делиться своими энергиями с теми, кто поклоняется ему. Ибо, повторюсь, существо не умнее собаки и реагирует на направленные на себя сильные эмоции. И на команды, скажем так. Перед вами всего лишь иллюзорный слепок. На самом деле она дремлет глубоко под нами.

— Ты прекрасна, Терра, — с любовью и слепым восторгом выдохнул Невилл и поспешно пошел по кругу, хватаясь за перила и вглядываясь в ленивые космы света, шевелящиеся под скорлупой макета, — смотрите, она же живая. Она пульсирует всё быстрее…

— Невилл, — Гермиону охватило нехорошее чувство неправильности происходящего.

— Живой бог друидов, — Невилл Лонгботтом обернулся, сияя, — ребята, это же выход. Терра поможет нам. Представьте только, наша планета может стать нам источником силы. Защитим наших близких. Защитим всех. Служением друидов, силой самой Земли.

Перед глазами встал тот, другой Невилл, человек из будущего, спокойно рассуждающий о уничтожении целых миров. Перед мысленным взором возникло перекошенное яростью лицо обращенного в человекообразную акацию примарха. И Гермионе стало дурно. То, во что Лонгботтома превратил к сороковому тысячелетию друидизм, пугало. Тот суровый старец ничем не походил на привычно мягкого, доброго Невилла; ничем, пожалуй, кроме имени.

— Взамен нужно только поклоняться. Небольшая цена, — развел руками Невилл, улыбаясь и переводя взволнованный взгляд с друзей на сферу, — ничтожная цена в масштабах Вселенной.

— Но это будет ложью, — тихо и как-то невпопад отозвалась Полумна, не сводя глаз со сферы, — редких животных надо защищать и любить. Им не надо поклоняться.

— А? — непонимающе обернулся Невилл, — но это поможет победить Древнего!

— Вообще-то Луна права, — напряженно заметила Гермиона, отводя глаза и крепче прижимая к груди книгу, — нельзя обожествлять животных, пусть и таких древних и могущественных. Это очень…

— О, бросьте, это же хаотично-добрый источник запредельной мощи! — упрямо перебил её Невилл, — разум самой умной овчарки находится где-то на одном уровне с трёхлетним ребёнком. Целая планета с разумом младенца! Мы ведь нужны ей!

— Полумна права, Невилл, — упрямо поджала губы Гермиона, — это будет самообманом. В подобном непростительном невежестве можно извинить лесных язычников, но никак не тебя, Невилл. Существо, полностью зависящее от механизмов нашего мира и от простых законов физики, никак не может быть богом! Каким бы мощным оно не было.

Невилл пожевал губами и снова перевел взгляд на каменную модель Земли. Обожание в его глазах понемногу затухало, уступая место сожалению и вдумчивому расчету.

— Бог есть дух, Бога нельзя убить. Убить Землю, к сожалению, слишком легко. Землю надо, надо беречь и защищать. Но превращать в божка, — Гермиона отчаянно тряхнула кудрями и ткнула пальцем в земной шар, аккурат в остров Исландия, — недопустимо. Однажды ты осознаешь это. И тебя будет мучить эта двойственность, Невилл. В делах и в мыслях. Ты просто будешь лгать себе и людям.

— Будешь думать одно и учить другому, — безмятежно согласилась Полумна, — а потом сломаешься. В тебе станет темно и пусто. И туда, где темно и пусто, проберётся Хаос.

Гермиона изумленно покосилась на Луну, но ничего не сказала.

— Наверное, вы правы, это того не стоит, — моргнул Невилл, неуверенно разглядывая очертания материков, — но Терре всё ещё нужна наша любовь.

Гермиона осторожно положила руку Невиллу на плечо, кивая ему в ответ на его обезоруживающе-детскую улыбку. Полумна забралась на шаткую лесенку и уже вовсю рылась на верхних полках одного из книжных шкафов, тихо напевая что-то про «Бруму, что дремлет в снегах и огнях». Глубоко внутри Гермионы что-то пищало и ухало одновременно и от страха и от восторга. А внутренний голос задушенно шептал, что одна дурная слизеринка кажется немного изменила будущее.

* * *

— Почему Хагрид успел пропасть, помереть и загнить, а это так никто и не заметил? — шепнул Герман Реддлу, мелко нарезая брюшки грюмшмелей и украдкой поглядывая на сонно ковыряющего котёл Малфоя, — а Драко ничего. Храбрец.

— Под нож смотри, — угрюмо отозвался Реддл, педантично правильными движениями помешивая варево и ссыпая туда по очереди ингредиенты, — в микстуре от бессонницы не нужны твои отрезанные пальцы. Поттер! Не лезь пальцем в ухо! Ухо, горло и нос связаны. Да у тебя же… Стыдись, Поттер. Ты до самых ушей вымазался в грюмшмелиных ошметках! Свинья.

— Пять баллов с Гриффиндора, мистер Дамблдор, — холодно обронил Снейп, на секуду с подозрением зависнув над котлом Альбуса.

— Но за что? — широко распахнул свои небесно голубые глаза Альбус и даже прекратил мешать от возмущения, — я ведь ничего не сделал!

— Неужели? А я полагаю прямо сейчас нас ожидает очередное, — хищно прищурил глаза Снейп и изобразил деланное сожаление. И оглушительно рявкнул на весь класс, стремительно ткнув палочкой в дверь, ведущую в хранилище ингредиентов, — Зрелище!

Чары сползли и на студентов ошеломленно уставился Геллерт Гриндевальд, минутой ранее старательно ковырявший защитные чары, наложенные Снейпом на дверь хранилища. Содержимое котла Дамблдора почернело, надсадно запыхтело, плюясь грязной пеной и ухнуло ввысь. Но было заморожено ловким жестом из-под руки. Белый от ярости Снейп схватил за ухо возмущенного таким обращением Дамблдора. И поднял палочку, бесстрастно разглядывая Гриндевальда.

Геллерт в примирительном жесте поднял руки и с ленцой улыбнулся взбешенному зельевару:

— Признаю, эта операция сорвана, а ваш защитный контур — практически произведение искусства. Но мы так часто, побеждая в битвах, проигрываем войны…

— Десять баллов со Слизерина, мистер Гриндевальд, — рявкнул Снейп не своим голосом, вытаскивая из аудитории возмущенно пыхтящего и упирающегося Альбуса, — вон из моего класса. Оба. Сейчас же.

Альбус озадаченно потер багровое ухо, поправил очки и обиженно поджал губы.

— Пойдём, Альбус, распорядимся данной нам свободой, — с деланным сожалением вздохнул Гриндевальд, хлопая по плечу друга и выводя из аудитории, — нас ждут великие свершения. Где, ты говорил, у вас обитают акромантулы?

— Гриндевальд! — взревел Снейп, теряя остатки самоконтроля и вылетая следом, — кто вам сказал, что вы свободны? К директору! Живо! Оба. Мистер Дамблдор, куда это вы собрались, позвольте спросить? Я вас не отпускал…

Дверь оглушительно громыхнула и гулкое эхо прошлось по сумрачным Подземельям. Студенты сонно завозились, распрямляя спины и разминая шеи.

— А я ёжиков люблю, — невпопад сообщил Герман, ковыряя ножом доску и хихикая.

Реддл изумленно моргнул и, подняв глаза, переспросил:

— Что?

— А я с ёжиков торчу, — зевнул Герман и сел, мутно моргая, — а я с ёжиков шизею, хоть они по три рубля.

Реддл закатил глаза и вернулся к зелью.

Герман зевнул ещё шире и растёкся по парте, тыкая ножом в разделочную доску.

— Кажется, я засыпаю.

— Я предупреждал, — не глядя, бросил Реддл, отправляя в котёл измельченный лирный корень, — попавший в физиологические отверстия сок грюмошмеля вызывает сонливость. Не порть доску, Поттер.

Гермиона дождалась пока зелье прокипит до глубокого тёмно-зелёного оттенка и погасила огонь, украдкой поглядывая на Тома. Реддл уже разливал готовое зелье и внимательно поглядывал на сонного братца. Невилл крутил в руках грязный нож, не зная куда деть себя и о чем-то сосредоточенно размышляя. Гермиона аккуратно выудила из сумки зеркало, добытое в Тайной Библиотеке. И, украдкой оглянувшись, подула на цепь рун, украшающих обратную сторону зеркала.

Руны нехотя зашевелились и трансформировались в бегущую наискосок надпись: «Это волосы или клочья пакли? Ты вообще расчесываешься хоть иногда, золотце?»

— Не очень-то и хотелось общаться, — скрипнув зубами, пробормотала Гермиона, — у тебя дурацкие рифмы. Да и те все кончились, похоже.

Надпись стремительно расплылась кляксами, и кто-то незримый издевательски вывел стремительными, рваными взмахами: «А что ты, позволь спросить, ждала, золотце? Я не оракул. К слову, я не ощущаю каких-то особых колебаний имматериума. Твои слова смутили его, но не настолько, чтобы убедить в твоей правоте».

— Почему ты вообще помогаешь мне? — раздраженно зашептала Гермиона в зеркало, прикрывшись пергаментом, — кто ты вообще такой?

Надпись расплылась и кто-то очень самодовольно вывел на металле: «Я просто хочу развлечься, золотце. Наблюдать за мон-кеями, которые дергают за уши самого Великого Заговорщика, — занятие что надо. Будет обидно, если одного из вас сожрёт Хаос».

— Послушай, Гарри, — замялся Невилл, неловко переминаясь с ноги на ногу, — я тут хотел с тобой поговорить…

Герман отлепил щёку от столешницы и широко зевнул, сонно моргая.

— Боюсь, Поттеру не до разговоров, — Том помахал перед осоловелым лицом Геры пятернёй, — он спит.

— Если ты не оракул, откуда тебе знать будущее? — остервенело зашептала Гермиона, низко склонившись к столу и закрываясь учебником, — и почему я должна верить тебе?!

Надпись заплясала и разбежалась в стороны. Кто-то незримый рвано и крайне нахально нацарапал на металле: «Умница, золотце. Никогда не верь разумным штуковинам с сомнительной историей. Но сейчас тебе нечего бояться. Я не враг. Никто не знает Паутину лучше меня, золотце. Скажем так, есть версии развития событий, которые меня не устраивают».

В аудиторию ворвался злой как чёрт Снейп. Гермиона поспешила сдать ему склянку с зельем, убрать рабочее место, собрать учебники и сбежать. Занятие закончилось, студенты разбредались в разные стороны. Где-то сзади Драко Малфой пинал по коридору скомканный пергамент и возмущенно бухтел что-то своё. Реддл молча догнал Гермиону, привычно подхватил под руку и уверенно потащил в сторону лестниц.

— Слушай, Гарри, — где-то позади Невилл догнал сонно ковыляющего Германа, — у тебя найдется минута? Это очень важно.

— Послушай, Том. С Гарри, кажется, нехорошо, — заозиравшись, осторожно заметила Гермиона, — его шатает.

— Не моя забота. В следующий раз не будет ковырять в ушах немытыми руками, — невозмутимо бросил Реддл, не оборачиваясь, — леди не шаркают, Грейнджер. Поднимай ноги.

— Почему ты такой зануда, Том? — страдальчески прикрыла глаза Гермиона и тяжело вздохнула, — иногда ты просто невыносим.

— Радуйся, что я связан магией, Грейнджер, — красивое лицо Тома исказила жесткая усмешка, — поверь, я умею быть по-настоящему невыносимым.

* * *

Отгремела, отгорела Ночь Гая Фокса, таинственным мерцанием свечей изошел и сгинул в ноябрьских ветрах Самайн, а Гермиона ходила мрачнее тучи. Причин не знал никто. Герман расспросил всех участников приснопамятного похода в Тайную Библиотеку, забрался в неё сам, перерыл до основания, поглазел на зачарованную модель Земли, но причину состояния Гермионы так и не выяснил. Шло время. Кларк Кент, обожаемый всеми курсами, продолжал просвещать школьников, Снейп всерьёз взъелся за что-то на Гриндевальда, а Зелёная Стрела благополучно исчезал из школы по вечерам и не только. Домовые эльфы Латимера благополучно несли службу в стенах Хогвартса, в Мунго, в Министерстве и в Академии Аврората, докладывая о любых шевелениях официальных властей и грызущихся за власть партий.

Обескровленный последним коллективным бегством сотрудников, аврорат, стремительно пополнял свои ряды новобранцами, но общую картину это только портило. Зелёные, неопытные оперативники, за редким исключением, ни черта не смыслили в своём деле, не умели работать с населением и, в силу последних метаний Министерства, состояли из не самых умелых магов, из недалеких обывателей, плохо представляющих себе тяготы государственной службы.

Фадж лихорадочно искал поддержку общественности. И не придумал ничего лучше чем затеять топорнейшую компанию по пропаганде среди населения. По домам рядовых граждан в срочном порядке разослали сов с торжественно-бравурными прокламациями, призывающими вступить в ряды авроров. Но основная проблема этих писем счастья была в том, что совы — не воробьи. И массовые дневные миграции ночных лесных хищников сумели разглядеть даже магглы. Почуявшие слабость руководства газетчики, вцепились в очередной предлог и радостно хаяли каждый шаг Министерства, высмеивая всех подряд. Одним словом, честно отрабатывали отчисляемые им галеоны. Во славу всеобщей свары и подковерных игр, естественно.

Магглорожденные маги к новым вывертам Министерства отнеслись с опаской: люди всё ещё хорошо помнили волну повальных увольнений и попытки протащить в законодательство официальный запрет на контакт с миром магглов.

Аристократия же, почуяв слабость Министерства и отсутствие на политической арене такого крупного игрока как Альбус Дамблдор, пошла в атаку. Совать своих деток в аврорат как-то резко стало и модно, и престижно. Надо ли говорить, что чванливые, невежественные отпрыски древних фамилий, влезшие на самые ответственные должности, авторитет Министерства совсем не поднимали? Скорее, даже наоборот. Обескровленный крестовым походом Старка-Лонгботтома аврорат самым натуральным образом взвыл, когда его ряды пополнили воинственно-самодовольные тунеядцы Макклагены, неповоротливые, глуповатые старшие кузены Паркинсонов, ядовитые Гринграссы, подсиживающие всё, что можно подсидеть и прочие замечательные люди туманного Альбиона. Взирающий на это непотребство с остервенением Барти Крауч, собрал вокруг себя клику, состоящую из самых воинственных и непримиримых псов Магической Британии и ушёл в глухую оборону против всех сразу. Компанию ему немедленно составил Пий Толстоватый, попутно, аккуратно переманивая на свою сторону самых адекватных из сторонников Крауча и ненавязчиво сталкивал лбами Фаджа, засевших в Визенгамоте сторонников Дамблдора, Крауча, Амбридж и Скримджера. Скримджер же на провокации не велся, гнул свою линию, искал союзников среди сторонников Дамблдора и даже имел несколько долгих разговоров с самим Альбусом. В остальном же Министерство штормило и трясло. Из всего этого зоотеррариума самыми адекватными и безопасными гадами казались Альбус, тайно продолжающий руководить своими сторонниками из Хогвартса, и осторожный суровый Скримджер, живущий под лозунгом «хочешь мира — готовься к войне». В книжках Джоан Роулинг Герман практически не встречал описаний всей этой грызни государственных мужей от политики, но смутно догадывался, что она, бесспорно, тоже была. Процессы, происходящие в настоящее время в Министерстве, вроде бы даже выглядели нормально. Оставалось только наблюдать и ждать попутных ветров.

Висельтон же пережил сразу несколько событий государственного масштаба. Во-первых, Верховный Гоблин прислал Герману головы семи эльфийских миссионеров. В мешке. Останки упорно не разлагались и благоухали неведомыми лесными цветами. Эльфы оплакали погибших, погребли их с почестями в саду Трёх Менгиров. И на третьи сутки из-под каменного креста, воздвигнутого на могиле семи эльфов, сам собой забил источник. Мешок, пропитавшийся кровью бедолаг-миссионеров, начал исцелять людей и животных. Вследствие чего, был немедленно разобран на куски и частично осел по эльфийским поселениям. Некая пожилая эльфийка по имени Тонки хорошо знавшая убитых, даже собрала свои черновиковые наброски о жизни в рабстве у Гойлов и составила подробное жизнеописание семи покойных миссионеров. Её книга, к слову, была весьма качественно написана и больше походило на книгу воспоминаний чем на типичное житие святых. Случайно оказавшись на прилавках Косой Аллеи, (в колличестве пяти тысяч экземпляров), ее житийный труд «Горсть желудей, ставшая рощей» немедленно сделался сенсацией и причиной повальных увольнений сотрудников различных книжных лавок. Фадж благодушно разводил руками и повторял в каждом интервью как мантру: «О чём вы? Всего-то одна жалкая книжонка обиженного жизнью сквиба». А между тем эта «жалкая книжонка» с поразительной точностью описывала нечеловеческие условия жизни домовиков и темные артефакты, которые Гойлы, развлечения ради, испытывали на своих рабах. Труд являлся ничем иным как плачем по погибшим, свидетелем трагедии сотен эльфийских семей, вынужденных рабски пресмыкаться перед жестоким семейством бывшего Пожирателя Смерти.

Аристократия брезгливо кривилась. До тех пор пока аврорат не нагрянул в поместье Гойлов с обысками и штрафами. Законопослушные обыватели были шокированы: газеты пестрили жаренными разоблачениями, полностью подтверждающими изложенные в книге факты. Книгу немедленно запретили на министерском уровне, Скитер накатала в «Пророк» одиозную статью, клеймящую автора «Горсти», Гойлы срочным порядком устроили какое-то благотворительной мероприятие. Но было уже поздно. Осадочек остался, просочился в почву коллективного мнения и пророс седым мхом пассивного недоверия.

Ближе к началу декабря отец Кронан засобирался в путь, вооружился посохом, прихватил запасной шерстяной плащ, посетил общины своих учеников во всех концах Британии. И с группой ближайших последователей, отбыл на континент. С путешествующими на какой-то фестиваль реконструкторами. После чего совершенно пропал из зоны видимости и исчез без следа. Об покинувших Британию эльфах болтали разное. Но отец Кронан в очередной раз изумил всех. И объявился снова только к концу декабря.

Перед самым католическим Рождеством в Малый Висельтон пожаловала очень странная делегация. Состояла она из ошалело поглядывающих по сторонам бородатых людей в рясах. Люди имели славянскую наружность, говорили по-русски и искренне старались реагировать на население Висельтона сдержанно и бесстрастно. Посетив богослужение, школу искусств и торжественный банкет по случаю комиссии из далекой страны русов, глава комиссии поинтересовался, можно ли увидеть короля Полых Холмов или, на худой конец, местных представителей официальной власти. Король эльфов по имени Герман тем временем как раз с опухшими от недосыпа глазами читал отчёты Латимера, глотал остывший чай и мечтал выспаться. Пугать почтенных церковных мужей своим монструозным нечеловеческим обличьем Герман побоялся. Так что представителей РПЦ проводили в Город-Под-Городом, собрали ради них Совет, Отцов Города и всех легатов. На собрание, громыхая протезом, явился даже Аластор Грюм. На прямой вопрос седовласого архиерея, возглавлявшего комиссию, почему остроухий айонский монах обратился именно к РПЦ, а, скажем, не к грекам, отец Кронан скромно напомнил, что две трети христиан, исповедывающих ортодоксальное христианство — прихожане РПЦ. И он, скромный монах острова святого Ионы, видит в этом добрый знак. Далее взял слово старейшина Роммрах. Неподвижно вперив слепые глаза в полумрак зала, он поведал комиссии, как жившие до Потопа люди генетическими экспериментами исказили своих собратьев, рассеяли в пустоте между звёзд и погибли в Великой Воде, унося с собой величайшие знания и чудовищные тайны. Как рассеянные в космосе искаженные люди забыли, кто они, много странствовали, но однажды вернулись на Землю. После чего частично смешались с людьми, но по большей части — неведомым образом выродились. И однажды были порабощены своими собратьями, псайкерами. Людьми с особым геном, дающим способность управлять психическими энергиями. Далее Роммрах поведал, что однажды к рабам жестокого аристократа пришел Разбивающий Цепи. И рабы снова обрели свободу. В заключение своей речи эльфийский старец разрыдался и был бережно уведён под руки. Выступивший следом с докладом Латимер отметил, чем именно естественные свойства нечеловеческих народов и псайкеров отличаются от того, что называет магией Церковь. Доклад вылился в ожесточенный диспут. На споры, заседания и всевозможные совместные мероприятия были убиты почти четыре дня. За это время эльфы успешно доказали, что они — вполне реально существующая разумная раса, не бесы и, тем более, не дьяволопоклонники. А также, что Полые Холмы пожирает пучок ересей, и миссионеров катастрофически не хватает. Люди в рясах ознакомились с особенностями эльфийского менталитета, иконографии и этики, дали торжественное обещание не раскрывать кому попало существование фольклорных народцев и мирно отбыли восвояси, прихватив с собой отца Кронана, его учеников и настороженно приглядывающегося к незнакомым людям Латимера. Вернулись все эльфы обратно веселыми, воодушевленными. И аккурат к Новому Году.

Надо заметить, что в Москве отнеслись к проблеме остроухого сказочного народца очень серьёзно. Кто-то крайне дальновидный рассудил, что раз уж бедняги — мутанты и жертвы бесчеловечных экспериментов, надо бы их как-то социализировать. Глядишь — там и с людьми смешаются, потомки будут нормальными, высокими ребятами без всех этих странных сказочных свойств, подозрительно напоминающих творимые бесами чудеса. Мироощущение у ушастых бедолаг, мягко говоря, отличалось от человеческого. Поэтому отправлять к эльфам епископов-людей не рискнули. А вот отца Кронана посчитали более чем подходящей кандидатурой. Дело в том, что, согласно церковным канонам, последний монах сожженного викингами монастыря идеально подходил на роль епископа. Ведь епископ должен быть не моложе тридцати лет; а Кронану-то было давно не тридцать и даже не триста. Далее, будущий епископ должен был иметь ничем не запятнанную репутацию. Богословское образование также являлось необходимым фактором, потому что епископу пришлось бы разбирать богословские ситуации и учитывать канонические тонкости при своем служении. Кандидат во епископы должен был иметь характеристики от других архиереев, которые могли бы засвидетельствовать его благочестие, веру, здоровый образ жизни и способности к организации церковной жизни. Скромный, благочестивый Кронан Айонский соответствовал всем этим пунктам как никто другой. К тому же, кто поймёт и рассудит эльфов, как не такой же эльф? Другими словами, новогоднюю службу отец Кронан уже служил в епископском облачении. В компании пяти эльфов-священников и двух, (несколько ошалело взирающих на остроухих прихожан), молодых дьяконов, выпускников Московской Духовной Академии. Но этого всего Герман уже не видел. Пока один из дьяконов глазел в окно на праздно шатающегося вокруг церкви единорога, отец Кронан держал торжественную речь, а прихожане ему не менее торжественно внимали, Гера и Том, вместе с эльфийскими поселенцами, расчищали катакомбы под Лютным, истребляли недобитую нечисть, ремонтировали систему отоплению, откачивали воду с нижних уровней и латали многочисленные пробоины в стенах.

* * *

Невилл задумчиво катал по столу подаренный старым нордским магом шар с моделькой Хелгена внутри, подперев щёку кулаком и тяжко вздыхая. Каникулы пролетели стремительно, праздники — тоже. Вернувшиеся в школу студенты, понемногу отходили от домашнего уюта и размеренной, сонной возни домашних праздников. Герман не спал, не бродил и даже не изводил пением коридорные портреты. Герман сидел за столом и вяло грыз граниты науки: освоение программы Колдовстворца никто не отменял, да и Гера в любом случае нуждался в этом. Просто сидеть, дышать горячим маревом открытого огня, таращиться в учебник и пропускать сквозь себя гул голосов, чей-то смех, обрывки разговоров. В золотом, жарком метании каминного пламени ало-золотое убранство гриффиндорской гостиной казалось каким-то раскаленным, но очень правильным и родным. На сонно листающего учебники слизеринца давно никто не обращал внимания. Смеялись старшекурсники, стихали разговоры, Симус Финниган воодушевленно вещал что-то очень важное, размахивая руками. А за окнами плыла сонная хмарь, стлались сумерки и моросил мелкий ледяной дождь.

— Послание Разбивающему Цепи, — почтительно прогнусавил одетый кабинетным клерком эльф. И бесшумно исчез, оставив в руках Германа только подпорченный дождем конверт.