Ворон (джен)

— Снова вы, — неприязненно поджал губы Герман.

Дождь стекал по лицу и за шиворот, дробился о крыши, вычурные старинные вывески и спины волшебников и ведьм, лепреконов и гоблинов. Слякоть превратила кривые улочки Хогсмида в непроходимое грязевое месиво. Случайные прохожие спешили восвояси. Кто-то прикрывался от дождя чарами. Из тени ближайшего здания, натянув капюшон и лениво скрипя старомодным черным плащом, бесстрастно смотрел Император. Будущий Император, поправил себя Герман.

— Тебя слишком легко найти, — невозмутимо сообщил знакомый незнакомец и неспешно шагнул под дождь.

— Что вам нужно? — Герман поднял палочку, заслоняясь чарами и поглядывая по сторонам. Мимо спешили редкие прохожие, цветовые пятна зонтов и мантий расплывались в дождевой хмари единым акварельным пятном.

— Скажем так, я видел дурной сон, — негромко отозвался Император и зашагал рядом, — сон, в котором я — гниющий труп на золотом троне. Труп, ставший пятым богом Хаоса Неделимого. Божок варпа, первым же вздохом поглотивший великую империю людей в звездных безднах.

Герман с тревогой покосился на него. Какое-то время сурово безмолвствующий Император и встревоженно-подавленный Герман шли молча. Наконец, Герман кашлянул и прервал молчание:

— Как вас называли в детстве?

Прямой, тяжелый взгляд будущего императора человечества потемнел. В глазах его сделалось мертво и пусто:

— Анафемой.

— Простите. Не хотел напоминать.

— Мне видится это чем-то важным, — мужчина мрачно вышагивал под плетями дождя, — когда дотлела последняя охапка пепла на том месте, где меня исказили слуги ксеносов убитых мной, когда ветер унёс дым на восток, меня, дитя в звериных шкурах, подобрал человек. Человек заменивший мне отца.

Герман опустил глаза. Меньше всего ему хотелось сейчас слушать эти душевные излияния. Надлом и болезненная тяжесть в глазах древнего воителя смущали. Как если бы Цезарь внезапно вздумал изливать душу вождю галлов.

— Он не был ни воином, ни псайкером. И умер очень рано, — хмуро сообщил Император, пряча руки в карманах, — он рассказывал странные сказки. О войне между звёзд, о темных эльдарах Комморага. И об отце, который создал двадцать сыновей и видел в них только оружие. Что их всех однажды и погубило. Я смутно помню все эти нелепицы, что он бормотал в бреду, умирая от лихорадки. Они слепились для меня в единый бесформенный ком и забылись. Но недавно мне написала твоя подруга. И объяснила, что ты другой. Из другого мира.

Герман озадаченно поднял глаза. А между тем Император продолжал:

— Тот человек был как ты. Другой. Человек подарил мне игрушку, крашенную фигурку из твердой пластмассы. И человек и его фигурка не принадлежали нашему миру. Они пришли оттуда, где нет псайкеров. А люди бредят космосом.

— Попаданец? Серьёзно?

— Он пришёл сам, своим ногами. Пересек Завесу. Полагаю, там, в вашем мире, его посчитали пропавшим без вести…

— Что ещё он говорил? — Герман взволнованно вцепился в лацккны императорского плаща, жадно вглядываясь в лицо, — что?

— Что он создавал, в числе прочих подобных ему, настольную игру, — Император смерил Германа тяжелым взглядом, но бурную реакцию собеседника кое-как стерпел, — когда он умер, я сжег его тело вместе с хижиной. Но уничтожить дивную игрушку из незнакомого материала я не смог. Рука не поднялась, ибо мне казалось, что, сожги я этого маленького золотого титана, сожгу себя.

Герман изумленно покачал головой.

— У меня есть знакомый. Он как и я Вечный. Старше меня. Олланий Перрсон. Он любил говорить, что мечты и фантазии причудливо искажают миры, — Император бережно достал из-под плаща сувенирную фигурку Императора Человечества и старенький выпуск «Детективных комиксов» тридцатых годов, — Олланий просил передать тебе это. Единственная вещь, которую ему удалось сохранить из той жизни. Журнальный выпуск с автографом автора. Олланий, как и ты, не принадлежит этому миру.

— — Олланий? — приподнял брови Герман.

— Олланий Перрсон. Олланий Пий. Истый католик — и истинный Вечный. Перрсон явился в мир из Изначального примерно за пятнадцать тысяч лет до н.э. Жил в Ниневии, что делает его старше меня, родившегося за девять тысяч лет до н.э. в Анатолии. Олланий оставил свой след в истории: он был одним из Аргонавтов, участвовал в сражении при Аустерлице и Вердене. Когда-то мы были друзьями.

— Невероятно, — медленно качнул головой Герман и широко распахнул глаза, — человек из тридцатых годов.

— Миры тесно связаны. Мы — чужой отсвет. Блики на воде. Иногда мне снится другая судьба. Без тварей варпа. Без Вечных. Судьба пожилого отставника, доживающего на старой ферме, среди кукурузных полей. Мне снятся его сыновья, которых забрал Вьетнам. В том числе и незаконнорожденные. Иногда я не понимаю, где сон, а где явь.

— Скажите, — Герман снял очки и замер, — где именно вы хотели бы проснуться?

— Там, где я не снюсь себе полутрупом, — Император вложил фигурку и журнал в мокрые ладони Германа, — я лично знал Целлестиса и читал его трактат о Изначальных Ветвях. Я же и убил его. Но время показало, что каппадокийский безумец был прав. И я скажу больше. Миры рождают не только путешествия во времени. Искажать реальность способны личные вещи тех, кто создавал в Изначальном новые миры одной силой своей фантазии.

— Что? — округлил глаза Герман.

— Иногда бывает так, что за Завесу, в молодой мир, пробирается некто из Изначального, — Император спрятал руки в карманы, — если в несформированную сырую недореальность попадает писатель-фантаст, его вымысел оживает. Если в сырую реальность проносят предмет — подписанную автором книгу, набросок разработчика игры, фигуру из игрового набора — предметы искажают реальность. Мы все — лишь блики чужого света на воде. Погаснет источник — погаснем и мы.

— Я правильно понимаю, если уничтожить это, — Герман поднял фигурку выше, — далекое темное будущее не случится? А что если эта фигурка есть и в других ветвях-реальностях?

— Артефакт или человек из Изначального мира, окончательно уничтоженный не в своей реальности исчезает окончательно и во всех мировых ветвлениях, — спокойно возразил Император, — отовсюду.

— Если убить меня здесь, исчезнут и другие версии меня? — уронил руку Герман.

— Всё верно.

— Если я сожгу это, — Герман помотал в воздухе пластмассовым Богом-Императором, — Тзинч сгинет?

— Не знаю. Варп слишком отравлен теми, кто пробрался в него. Сила Корпусов Фонарей вливает в варп столько энергии, что её однажды хватит на то чтобы разорвать материум надвое; чтобы прикончить тварей варпа придется пожертвовать и миром супергероев.

— Чудовищно, — пробормотал хмуро Герман.

— Тзинч смешал вселенные, пользуясь тем, что в эту реальность были принесены мощные артефакты из Изначального Мира. Так он и питается энергиями множества рас. И эти предметы — не все известные артефакты, пришедшие извне. Какие существуют ещё и где их искать я не знаю. Бесспорно одно — их уничтожение излечит реальность. Больше ничего я, увы, сказать не могу.

— Почему ты доверился мне? — очень тихо спросил Герман, пряча журнал под одеждой.

— Твоя кудрявая заучка и тот хилый аристократ опасно ходят. Цегорах, божок шутов — плохая компания. Девочка напугана. Я посчитал своим долгом вмешаться.

* * *

Вархард Блэк вынырнул из омута памяти, неподвижно сверля взглядом дальнюю стену. Его острое серое иссохшее лицо выражало крайнюю степень задумчивости.

— Как видите, мы на пороге катастрофы, — заключил Герман, откидываясь на спинку кресла, — чудовищное будущее сорокотысячника, геноцид разумных форм жизни, мощные энергетические паразиты…

— И я — ставший жестоким жрецом деревьев, который кормит умирающую Землю энергией уничтоженных миров, — голос Невилла задрожал, — я так не хочу.

— Почему ты не рассказала мне всё раньше, Гермиона? — белые зрачки Вархарда вопрошающе запульсировали, — это следовало прекратить ещё до появления на сцене Шута.

— Я не первая, с кем связался Цегорах, — согласилась Гермиона, — и это меня пугает. Цегорах играет в какие-то свои нездоровые игры. Именно поэтому я и послала Императору сову. Нам нужна помощь.

— Ты смотришь зеркало? Как реагирует на твои действия сам Цегорах?

— Никак. Кажется, он не знает, что я делаю, пока я не прикасаюсь к его зеркалу. Я спрятала его артефакт здесь, на Гриммо.

— Верное решение, — пробормотал Вархард, подпирая острый подбородок костистым серым кулаком.

— Уничтожив сорокотысячник, мы как бы схлопнем всю его мультивселенную, — Герман сжал кулаки, разглядывая скатерть, — все его ветвления. События Вархаммера снова станут просто книгами, кодексами настолкой. Если эта фигурка — не единственная, конечно.

Реддл стиснул зубы и неразборчиво пробормотал:

— Но если одновременно не убрать осколок мультивселенной «Детективных Комиксов» варп-то останется. Тзинч и компания плотно присосались к энергии Корпусов Фонарей. Варп питается эмоциями. Силу Фонарей питают эмоции.

— Но не надо забывать, что «схлопнув» мультивселенную комиксную, мы не просто предотвратим непроизошедшее, но уничтожим уже существующую мультивселенную, у которой есть и надежда, и будущее, — кивнул Герман, гремя стулом, — всё очень серьезно. И мы даже не можем обратиться ни к к кому из серьезных игроков. Мы не имеем права на ошибку. Тзинч узнает и сделает свой ход. В наших руках само его существование.

— Это как же? — не понял Невилл, — он ведь существовал до фигурки. Варп существовал до фигурки.

— Не факт, — Реддл поднял фигурку Императора и завертел в руках, придирчиво осматривая, — не факт. Артефакт подобной силы мог в короткий отрезок времени исказить уже существующий мир. Тем более, в мир явился не только артефакт, но и один из разработчиков. Тзинч мог просто подстроиться под изменения реальности и стать Тзинчем.

— И ещё, — подал голос Герман, — хороший вопрос, откуда на самом деле здесь книги сорокотысячника. Я всерьёз сомневаюсь, что путешествовавшие во времени комиссар и горстка гвардейцев были настолько сведущи в дворцовых тайнах. Откуда им знать что там сломал своим колдовством Магнус, как жил на Колхиде Лоргар и что чувствовали вырезающие друг друга на Истваане космодесантники? Откуда им знать столько о тварях варпа, о Комморраге и цивилизации Эльдар? И начнём с того, что первым в моём мире словом «эльдары» пользовался Толкиен, но никак не разработчики настольной игры про тёмный мир будущего.

— Такое ощущение, будто кто-то скомкал несколько миров и запихал в одну трубу, — пробормотал Реддл, — попутно избавившись от тех частей вымышленных миров, которые конфликтовали друг с другом.

— Этот балаган пора прекращать. Некоторые книги должны оставаться книгами, — в глазах Германа помертвело.

— Жутко внезапно осознать себя персонажем книги, — криво усмехнулась Гермиона.

— Полагаю, я понял о чем пытались сказать и Бхейра, и Император, и Невилл из будущего, — задумчиво заскрежетал Вархард, по-паучьи перебирая иссохшими серыми пальцами, — покуда есть варп и гниющие в нём энергии, будут рождаться из его скверны нечестивые боги. Кто станет пятым богом Хаоса — Император или наш юный Гарри Поттер — зависит лишь от обстоятельств, благоприятных и не очень.

— Это чудовищно, — качая головой, пробормотал Герман.

— Имея возможность превращать слабых человеческих существ в машины, я готов поступиться магией, — нехотя признал Реддл, — магия — воздух в моих лёгких. Лучше отрастить себе искусственные части тела чем дышать отравой.

— Что будет если не станет варпа? — сосредоточенно нахмурилась Гермиона, — варп — это ведь сама магия. Гниющая, да. Но магия. Что будет, если уничтожить его?

— Первым делом издохнут все запертые в нем сущности, я полагаю, — отозвался Вархард, — и это абсолютно точно убьет Тзинча. Но и магов тоже. Мы будем медленно хиреть от нехватки магии. Но это все совершенно точно не произойдет если прежде не избавить нашу реальность от Корпусов. Они кормят варп.

— Я не хочу быть тем, кто уничтожил Фонарей, — вцепился себе в волосы Герман, в глазах его отразилась паника, — не могу.

— Их физическое уничтожение только накормит варп, — спокойно согласился Вархард Блэк, развалившись в кресле и свысока поглядывая на студентов, — поэтому я предлагаю расслоить реальность.

— Это вообще реально — расслоить реальность? — поднял глаза Реддл.

— Для Царя Эльфов — да, — царственно согласился древний маг, склоняясь над столом и сутуля спину, — я достиг вечной жизни манипуляциями с реальностью. Как видите, я существую и в посмертии.

— Что же станет с супергероями? Со всеми этими людьми, принадлежащими к осколку комиксной мультивселенной? Они же не умрут? — рассеянно улыбнулась Полумна.

— Полагаю, те, кто всерьез привязан к кому-то здесь… уйти не смогут, — Вархард ещё больше ссутулился, водя пальцами по скатерти, — все остальные не заметят перехода в новый слой. Для героев мультивселенной ничего не изменится. Это будет полноценная реальность без варпа. С аналогами всех нас. Полноценная часть комиксной мультивселенной. Если успеть одновременно уничтожить этот крашеный кусок пластика, конечно же.

— Разве можно избавиться от варпа? Это же гниение энергий бытия. И сможем ли мы пережить уничтожение самой магии?! — Гермиона вскочила с места и заходила туда-сюда, бурно жестикулируя, — мы, маги, иначе устроены!

— Всего лишь энергии, — отмахнулся Вархард, — мы, маги — почти паразиты. И из чего сосать энергию найдем в любом случае. Магия есть не только в варпе.

— Это всё звучит просто замечательно, — поджал губы Реддл и заломил одну бровь, — но как отслоить целый пласт реальности.

— Моих познаний хватит на создание самого ритуала, юноша, — несколько самодовольно проскрежетал предок Гермионы, — если станется и так, что умрет любая магия, смотрите шире. Маги наконец-то прекратят воевать, а запертые под Азкабаном остатки Древнего сгинут вместе с Азкабаном и его стражами. Вам не придется сражаться. Никому не придется сражаться. Моя мечта осуществится. Мир магов насладится тишиной.

— Гробовой тишиной, — мрачно усмехнулся Герман.

Гермиона, подойдя сзади, сложила ладони на плечи Реддла. И он эти ладони накрыл собственными. Поспешно. Как-то очень поспешно. Невилл судорожно вцепился в собственный стул и печально сник. Полумна Лавгуд рассеянно улыбнулась и обняла свои колени: она сидела на стуле с ногами. Из-под школьной мантии выглядывали только полосатые розовые носки с пальцами.

Задумчиво пошевелив полосатыми пальцами, Полумна сообщила:

— Если маги начнут умирать — я смогу открыть врата в Тамриэль. Мистер Фламель много исследовал Древние Свитки. И даже связал меня и себя с одним из них. Мой источник силы не здесь. Я смогу вывести магов в мир сырой магии.

На лицах всех присутствующих отразились сильнейшее волнение, надежда и радость. Гермиона от избытка чувств даже обняла шею свистяще засипевшего от неожиданности Реддла и звонко чмокнула его в висок.

— Серьёзно? — округлил глаза Невилл и облегченно выдохнул, — мы спасены. Я должен написать бабушке и дядям…

— Но что если это, — Реддл поставил фигурку на стол, — не единственный подобный артефакт. Что если в другие миры также попадали личные вещи создателей сорокотысячника.

— В таком случае я буду вынужден превзойти таящихся в варпе чудовищ, поглотив их и став опаснейшей из фантастических тварей, населяющих Вселенную, — хрустнул кулаками и челюстью Герман, неподвижно глядя перед собой, — и, скорее всего, это сведет меня с ума.

* * *

В пустой тёмной аудитории было сыро и пыльно. По матовым, грязным стеклам снаружи стекали потоки воды. Пасмурное свинцовое небо затянуло тяжелыми тучами. Хлестал неистово дождь. Над Хогвартсом свирепо безумствовала гроза. Тускло и редко сияли ветви молний. Над холмами и шпилями башен гремели грозовые раскаты. Гермиона, обняв себя, сидела на окне, спиной к грозе. Реддл замер подле гротескной тенью себя. Пустым взглядом он следил за редкими вспышками, до белизны в костяшках пальцев вцепившись в подоконник. Невилл бродил по классу, ссутулив плечи и сцепив в замок за спиной руки. Полумна сидела с ногами на преподавательской кафедре, скрестив ноги по-турецки. И, мурлыкая что-то своё, то и дело стреляла из посоха то в стулья, то в пауков, то в пробегающих мимо крыс. Ваббаджек плевался магией, хаотично превращая всё, на что указывал, то в кур, то в овец, то в россыпи сыра и сладких рулетов вроде тех, которые пекут в Сиродиле. Очередная вспышка обратила муху в утробно взревевшего дремору. Демоноподобный краснорожий мечник загрохотал даэдрической бронёй и, воинственно изрыгая проклятия, ринулся на сидящих, но был превращен в очень маленький бурый пепельный батат. Вроде тех, что выращивают в Морровинде.

Герман играл на баяне. Его пальцы ловко плясали по ладам, рождая невыразимо печальный мотив. Казалось, сами тени густеют и наливаются скорбью, управляемые его голосом:

Серые стены,

Блики огня,

Тени каменных роз.

Дыханье бездны,

Холод дождя

И застывших грёз.

Слёзы льёт ночь,

В небе сгорают осколки дня.

Слёзы льёт ночь,

Вдаль уплывает реальность сна,

А с нею — и я.

Дверь распахнулась. И в аудиторию заглянул Драко. Очень бледный и поникший Драко. Вымокший до нитки. С его волос и одежды обильно текла вода, но он, кажется, не понимал этого. Как-то слишком механически он поднял голову и тускло спросил:

— К вам можно?

Реддл недовольно нахмурился и обернулся через плечо. Гермиона порывисто обняла свои плечи и изумленно позвала:

— Драко?

— Заходи, я тебе очень рада, — рассеянно улыбнулась Луна Лавгуд, — хочешь сладкий рулет? У меня их много.

Малфой запнулся о кучу сдобностей на полу, и брови его медленно поползли на лоб. Драко поднял один, лежащий сверху. И с сомнением принюхался. Пахло сдобой и ванильным сахаром.

— Этот недавно был крысой, — жизнерадостно сообщила Луна, — но не бойся, у меня очень мощный посох. Обратно крысой он станет только через год. Так что ты всё ещё можешь успеть его переварить.

— Мерзость, — Малфой выронил печёность и принялся судорожно обтирать руку об мантию и отчищать чарами.

Голос Германа окреп и гремел эхом грозы в подступающей тьме, под рокот баяна:

Люди и птицы,

Звери и черви

Уходят прочь.

Мёртвые лица,

Чёрные вены

Вскрывает ночь.

Тающий миp,

В небе сгорают осколки дня.

Тающий миp,

В небе сгорает реальность сна,

А с нею — и я.

— Что с тобой, Драко? — Невилл достал палочку и, от рассеянности что-то опять забыв, высушил Малфоя заклинанием только со второго раза, — прости, постоянно путаю второй слог.

— Ээ… спасибо, — поджал губы Драко, — не важно.

— Настолько не важно, что ты одну половину дня прячешься в туалете, а другую — слоняешься под весенним ливнем в одной форме? — холодно улыбнулся Реддл, — как скажешь.

— Драко, — очень тихо позвола Гермиона, спускаясь с подоконника, — мы не враги. Ты можешь нам рассказать. Мы… я попробую помочь тебе.

— Отец выжег меня с фамильного древа, — комканно отозвался Драко, пряча глаза и суетливо отряхивая мантию.

— Что? — замерла Гермиона.

— Но почему? — не понял Невилл.

— В поместье кровоточат стены. Фамильное древо истекает какой-то смолистой жижей, — Драко поднял глаза. И в них отразился страх, — портреты сошли со стен, обернувшись гротескными тварями. Мы едва успели сбежать. Отец поджег поместье изнутри. Мы… мама заперла все входы и выходы, отец отсек поместье от реального мира. После этого отец отвел меня в Министерство и официально изгнал из рода.

— Но это бессмысленно и дико! — возмутилась Гермиона, — твоей вины нет в том, что поместье сошло с ума!

Малфой сник ещё больше.

— Нельзя бросать друг друга в такой ситуации! Это… чудовищно!

— Отец сказал, что однажды один из Малфоев связался с древней тварью, — Драко ткнул пальцем в лицо изумленно слушающего его Германа, — давно, когда наши предки ещё жили на континенте. С предводителем Дикой Охоты. С лесным чудовищем в маске из дубовых листьев.

— Что пообещал ему твой предок? — нахмурился Герман.

— Последнего Малфоя, — Драко рухнул на стул как подкошенный, — отец официально отрекся от меня. И теперь он — последний Малфой.

— Но зачем… — Гермиона и Герман встревоженно переглянулись, — зачем Девнему последний Малфой?

— Ему нужно тело, чтобы воскреснуть, — пробормотал Реддл, — мощь молодого эльфийского царя пробудила его в варпе. Он голоден. И жаждет восстать.

— Это не всё. Гоблины временно закрыли Гринготтс для посещений, — Малфой неопределенно качнул ногой и с грохотом спрятал ноги под стул, — официально — на ремонт. Неофициально… мама не успела перевести всё в маггловский банк. Только часть. К оставшимся средствам больше нет доступа. И не только у нас.

— Как хорошо, что бабушка никогда не доверяла деньги гоблинам, — изумленно поджал губы Невилл.

— Она тоже верила в заговор Гнилозубов? — изумилась Луна и мягко улыбнулась, чертя в воздухе посохом, — папа всегда говорил, что у каждого настоящего волшебника или пирата должна быть собственная пещера с сокровищами, про которую не знает даже сам Мерлин.

Слушатели оторопело уставились на мурлычащую песенки Лавгуд. Реддл издал сдавленный звук отдаленно напоминающий фырканье.

— Вы что, не хранили деньги в банке? — изумленно заломила бровь Гермиона.

— Гоблины воруют из сейфов галлеоны, наводят на них Немочь Неудачника и кладут обратно, — невозмутимо сообщила Полумна, — поэтому среди министерских служащих высокого достатка столько неуклюжих дураков. Их заколдовали гоблины своей золотой магией. Ещё они пользуются Жадномагией и Тупомагией, но они на золоте держатся не так долго…

— Короче говоря, вы с отцом от гоблинских махинаций не пострадали, — завершила за неё Гермиона, — у меня всё проще. Я сгребла всё, что успела скопить и закрыла счёт.

— Как и мы, — кивнул Герман молчаливо кусающему губы Реддлу.

— Бабушка забрала всё из Гринготтса когда его в очередной раз передали гоблинам, — Невилл обвел студентов тревожным взглядом, — бабушка не верит им. Она считает, что гоблины готовят новое восстание.

— И она недалеко от истины, — Герман вздохнул и затянул заунывную, негромкую мелодию, баян исторгал музыку, а музыка волновала вечерний сумрак, — восстание, к сожалению, всё ближе и ближе. Уж я-то знаю. Верховный Гоблин почуял как ворочается, пробуждаясь, его бывший хозяин. И собирает гоблинов под свои знамёна. Временная приостановка обслуживания счетов — это только начало.

— Но если вы потеряли усадьбу, куда пойдут твои родители? — напомнила Гермиона, — и что будет с тобой, Драко?

— Что значит «куда»? — Драко отвел глаза, — я дал им адрес дома Рукосуева. На лето вернусь туда же, наверное. Родители не в восторге от района, соседей и кромешной загаженности жилья, но другого нет.

— Не вздумай. Отец спасал тебя не для этого, — Герман переглянулся с Томом и тот кивнул, — Лесной Царь. У него тебя не найдёт даже сам чёрт. Не то что мертвец из песен.

— В конце-то концов, он отчасти в ответе за то, что случилось с вами, — обронил Реддл и, прихватив стул, подсел к брату, — Гейдельбориус, братец ворон.

— Ты уверен? — улыбнулся Герман, и под пальцами его запел-зарокотал баян.

— По крайней мере я знаю текст, — досадливо дернул щекой Реддл.

— Драко. Может всё-таки ты остановишься у нас? — нахмурилась Гермиона, — мы всё-таки родственники.

— Но твои родители, — возразил Малфой и замолк, соображая.

— Мама с папой будут только рады, — уверенно возразила Гермиона, — папа — член Лиги Полуночников. В случае чего в нашем доме будет кому дать отпор любой угрозе. Что скажешь?

— Что ты святая, Грейнджер, — отвел глаза Драко и покраснел пятнами, — я тебе столько вредил, обзывал грязнокровкой…

— Ну… на дураков не обижаются, — пожала плечами Гермиона, — всё-таки мы родственники.

— Ну спасибо, Грейнджер, — надулся Малфой, — ещё и дурак, конечно…

Старинная мелодия зазвенела, коварно улыбаясь и взывая к самому сердцу. Тревожный рокот баяна пробудил хищные тени и взметнул россыпи лиловых искр. Том и Герман, казалось и не пели, бесконечно взывали из подступающей тьмы:

Гейдельбориус, черные кудри до плеч,

Едет по черному полю.

В пестрых ножнах тяжелый меч.

На сердце легла тяжелая мгла.

Рыцарь, страшись неволи.

— Гейдельбориус, — зашептал, завздыхал на все лады синий мрак.

— Гейдельбориус, — рыдали эхом тени, звала магия Хогвартса, пробуждаясь от сна, — гейдельбориус. Гейдельбориус.

В дверях, в темном провале коридора, показалось лицо встревоженного Гриндевальда. Он замер в дверном проходе. Из-за его плеча выглядывал небывало тихий и серьезный Альбус. Тени, казалось, обрели собственный голос и уже шелестели в унисон поющим:

Серебряны косы пролив до пят,

Дева стоит на дороге.

Бездонные очи — тяжелый взгляд.

На сердце легла тяжелая мгла.

Заполонила тревога.

— Ребята! — с тревогой позвала Гермиона и зажгла в ладони сгусток пламени. Огонь заметался и окрасился в мглисто-лиловый.

— Гейдельбориус, — гремела гроза за окном, шептал густеющий мрак.

— Гейдельбориус, — мстительно трещало лиловое пламя в девичьих ладонях, — гейдельбориус.

Гриндевальд поднял палочку и попытался зажечь люмос. Но вспыхнувший было свет рассыпался на стайки иссиня-черных мотыльков. Альбус Дамблдор забормотал какие-то диагностические чары и с недоверием уставился себе под ноги. И на Гермиону. Та попыталась погасить лиловое пламя, но оно сменило цвет и попросту стекло и впиталось под кожу ало-голубой жижей.

Гермиона вскочила, поспешно осматривая руки. Но никаких следов не было. Не происходило ничего.

— С ними то же самое, — бросил Гриндевальд Альбусу и потянул его на выход, — пойдём. Магия сходит с ума. Это странно.

Сам ночной мрак шептал, пел и стенал в унисон баянному рокоту и пению двух магов:

Прекрасная дева, настала ночь,

Небо спустилось ниже.

Могу ли тебе я чем-то помочь?

На сердце легла тяжелая мгла.

Она придвинулась ближе.

— Гейдельбориус! — ударил в окна ветер, рассыпая дождь и горошины градин.

— Гейдельбориус, — рыдали эхом тени, дрожали защитные контуры Хогвартса, страшась подступающего мрака.

Два голоса отчаянно красиво сплетались в вечерней мгле, стлались над землёй туманами гиблых трясин:

Прекрасная дева,

Что ты молчишь?

Зачем протянула руки?

Засияли невидимые лучи,

Озарилось поле в безликой ночи

И снова во тьме ни звука.

— Гейдельбориус, — затрещали-зазвенели абсолютно все плоские поверхности в помещении, вспыхнув колдовским бездымным пламенем. Голубым огнём эльдарских рун, — гейдельбориус.

Искаженный, призрачный смех зазвучал из всех углов. Герман вскочил на ноги, попутно перевернув стул. Студенты поспешно озирались, выхватывая палочки. Тень Гермионы Грейнджер исказилась, заполняя собой половину аудитории. Чтобы принять очертания гигантского шута.