Чокнутая семейка (гет)

Грохот, потом брань, а потом снова грохот.

— Аллах! Кто додумался поставить вазу у самой двери? — недовольный Селим в темноте пытался поставить любимую вазу матери на место, но ему это не удавалось. — Стой, проклятая! — шепотом ругал он непослушную вазу.

Бросив вазу, в темноте он решил повесить куртку, но стойка для верхней одежды буквально перевернулась вверх тормашками.

— Что же это такое?..

Включился свет. Селима, стоявшего в нелепой позе, — широко расставив ноги, он пытался поднять стойку, при этом поясницей опираясь о стену, — без одного ботинка и в неправильно застегнутой рубашке обнаружил Баязед. Баязед в пижаме, уже приготовившийся спать, услышал грохот внизу и спустился посмотреть, что происходит.

— Так и знал, что это ты, — сказал он, собирая руки на груди. — Кто еще может так греметь посреди ночи? И ты опять мертвецки пьян.

— Не произноси при мне это выражение, — пробурчал Селим, все еще пытаясь поднять верхнюю одежду домашних. Мать будет в ярости, если увидит свое дорогое пальто на полу. — Не дорос еще нотации мне читать.

— Мы почти ровесники, — мигом завелся Баязед. — Оставь ты это пальто! — он выхватил пальто матери из рук пьяного Селима, ведь он в каком-то смысле стал соучастником преступления.

Селим теперь пытался снять с себя куртку, но он только шатался на месте, бранясь себе под нос, и совершал непонятные даже себе телодвижения. Потом он и вовсе сполз на пол.

— Ты отвратителен! Посмотрим, что скажет отец, когда увидит тебя, — Баязед, наблюдая за этим, качал головой. Он не мог решить, стоит ли вмешивать в это родителей, но сам укладывать брата в постель он не намеревался. Может быть, разбудить Михримах или Джихангира? Хотя Михримах весь дом перебудит, но вот Джихангир точно поможет…

— Оставь меня в покое, — послышалось от Селима. Он, наконец, снял куртку, бросил ее на пол и поднялся на ноги. — Отец скажет мне то же, что и тебе, когда узнает, сколько раз ты ночевал у Хуриджихан.

Баязед едва не задохнулся от возмущения. Он по секрету рассказал Михримах! Но ведь так и знал, что ей ничего нельзя доверить. Селим, заметив замешательство брата (хоть он и скакал у него перед глазами), хрипло рассмеялся. Он собрался закурить по пути в свою спальню, но Баязед выхватил у него сигареты и закричал:

— Ты что, сумасшедший?

Заскрипела, словно крышка гроба, дверь на втором этаже. Кто-то включил там свет, а потом послышался властный, но еще сонный голос:

— Что там происходит? — голос такой, словно кто-то разговаривал со своими слугами.

— Что такое, Хюррем? — послышался другой голос.

В эту минуту Селим протрезвел, и два брата только застыли с открытыми ртами, боясь издать хотя бы звук, и уставились друг на друга. Баязед стоял с сигаретами и зажигалкой, а Селим — согнувшись пополам и схватившись за стену. Первым очнулся Баязед — он бросился к выключателю и потушил свет.

— Тебе почудилось, — послышался голос Сулеймана. — Ты всех разбудишь. Ложись уже спать.

Баязед поднял куртку Селима с пола и неуклюже закинул ее в шкаф. Тоже он проделал и с верхней одеждой остальных членов семейства.

— Я в последнее время плохо сплю, — ответила ему Хюррем, после чего дверь снова заскрипела и закрылась изнутри.

Селим и Баязед снова застыли. Впрочем, Селим так и не сдвинулся с места. Буря миновала. Тишину нарушил грубый шепот Баязеда:

— Чего встал столбом? — Селим собрался подняться наверх, но его снова остановил яростный шепот Баязеда. — Ботинок сними! А где второй? Ты что, так пришел?

Наконец, они поднялись на второй этаж, на цыпочках, молча. Мимо комнаты родителей они прошли, не дыша. Баязеду не хотелось это делать — ему это было буквально против шерсти, — но он проводил брата до комнаты.

— Чтоб ни звука, — прошептал Баязед, угрожая ему пальцем.

— Мы унесем секреты друг друга в могилу, — отозвался Селим.

Их комнаты были по соседству, поэтому Баязед быстро проскользнул в свою и лег спать с чувством выполненного долга. Селим был ужасен, упрям и абсолютно неисправим, но Баязед не хотел в очередной раз огорчить мать. К тому же, теперь он был обязан хранить произошедшее в тайне, ведь кто-то может узнать о них с Хуриджихан! Завтра нужно обязательно поговорить с Михримах. Почему она все рассказала Селиму? Кто еще знает? Вдруг узнает отец Хуриджихан? Она говорит, что он «очень хороший и добрый», но она так говорит, потому что он ее отец. Да и его подчиненные на работе так не думают. Что же он тогда сделает с парнем своей дочери, который вот уже целый месяц забирается к ним домой через дымоход? Их отец — Сулейман — рассказывал много всяких историй о том, как злобный Ибрагим ставил всех на место в их компании… Впрочем, все это того стоило… Баязед расплылся в довольной улыбке, вспомнив Хуриджихан. Сегодня она сыграла ему новую мелодию на скрипке, а Баязед, всю ночь до этого игравший на компьютере, с трудом боролся со сном, но он никак не мог признаться ей, что не любил классику, ведь она так чудно играла. Она полностью отдавалась этому делу и не замечала ничего вокруг. Мысли о чудесном дне прервал грохот за стенкой.

— Чтоб тебя! Селим!..

Сорвав с себя одеяло, Баязед побежал в комнату брата, надеясь, что никто больше не проснулся. Включив свет, он снова застал Селима в невероятной позе — тот провалился в пространство между стеной и кроватью; торчали лишь его ноги и руки.

— Я тебе говорил — поставь кровать нормально! — сказал Баязед, закрывая за собой дверь, а потом бросился брату на помощь. Ему показалось, что снова заскрипела дверь родительской спальни. Это Джихангир придумал. Хоть он сам никогда не убегал из дома, остальных скрипящая дверь часто выручала. Никто до сих пор не знает, что он сделал с петлями, но они и не спрашивают, решив оставить этот секрет за Джихангиром. Хюррем каждый день по утрам говорит мужу, который встает раньше, чтобы он починил дверь, а он каждый день отвечает, что сделает это завтра, что, впрочем, он говорил и вчера.

Селим, кажется, спал! По крайней мере, он перестал отвечать на ворчание младшего брата. Тот, решив бросить его так, выключил свет и собрался уйти, но потом передумал. Хоть Селим и был неблагодарным грубияном, Баязед почему-то не мог поступать так же несправедливо, как он. С бранью, бурча, он, наконец, поднял Селима и уложил в постель, а потом подвинул кровать к стене. А он не такой уж и легкий, этот Селим! Особенно с кроватью. Баязед занимался спортом, но пьяная туша, растекшаяся по постели, была хуже любого тренажера. Окончательно устав и разозлившись, Баязед снова пошел спать, но на этот раз никакой грохот его больше не потревожил.

Впрочем, уже через три часа он услышал будильник. Но не свой, а Селима! Баязед, еще ночью решивший, что физкультура — не урок, собирался утром поспать, но несносный Селим, видимо, намеревался после ночного клуба успеть на первую пару. Или это только Баязед так думал, потому что телефон Селима уже три раза проиграл модную песню в стиле гангста-рэп, который теперь так ненавидел Баязед. Баязед из духа противоречия стал слушать тяжелый рок, хотя рэп ему раньше тоже нравился. Он уже собирался вскочить и высказать Селиму все, что он о нем думает, подраться, что угодно, как его опередила Михримах.

Дверь комнаты Селима едва не слетела с петель и со стуком ударилась ручкой о стену. Уже одетая Михримах вошла, но тут же оступилась, наткнувшись на пустую бутылку из-под газировки.

— Ну и запах! — поморщилась она, а потом направилась к окну, то и дело перешагивая через лежавшую на полу одежду, тетради и мусор. Она раскрыла шторы, распахнула окно. Стояла зима, и было довольно холодно, но Селим так и не проснулся. — Поднимайся! — крикнула она, потрясая брата за плечо. — Селим! — наконец, он стал открывать глаза, а Михримах, державшая телефон с музыкой прямо возле его уха, сказала: — Немедленно проснись! Я поручилась за тебя директору. Ты не можешь меня опозорить!

Баязед стал стучать им в стену ногой, чтобы они были потише. Вошел Джихангир. Он уже давно собрался в школу и выглядел так же свежо, как и Михримах, чего нельзя было сказать о Селиме.

— Ну хоть ты сделай что-нибудь! — сказала взволнованная Михримах. — Что обо мне подумают в университете? Он только начал учебу, но ему уже грозят отчислением. Как же так? — качала она головой.

Вошел Баязед. В отвратительном настроении он так и не смог заснуть, потому что Михримах не выключила телефон Селима, поэтому он набрал ведро холодной воды и, не раздумывая, окатил ею Селима. Тот поднялся, словно мертвец из гроба, резко, помогая себе голосом, набрав воздуха в грудь, а потом закричал ругательства.

— Наконец-то, ты проснулся, — сказала Михримах, как ни в чем не бывало. — Одевайся, — она грубо швырнула брату джинсы. — Или ты собрался спать на мокром? — не дождавшись ответа, она направилась к двери. — Ты уже опаздываешь. Я сделаю тебе кофе.

Селим был слишком огорошен, чтобы говорить. Из-за музыки в телефоне ему, так до конца и не протрезвевшему, казалось, что он все еще в ночном клубе. Баязеда вид растерянного брата позабавил, и он довольно усмехался, глядя, как тот, чертыхаясь, вылезает из мокрой насквозь постели. Джихангир, зная, чем это может закончиться, ушел вслед за Михримах. Селим встал и принялся за попытки попасть ногой в джинсы, но вызвал только смех младшего брата.

— Веселая ночка, правда? — потешался Баязед, стоя с пустым ведром. — Продолжай в том же духе. В следующий раз я оболью тебя не водой.

Не выспавшийся Селим был сердитым. Подумать только, какие все в его семье злые! Что Михримах, что Баязед. Один хуже другого! Он прошипел:

— Убирайся из моей спальни.

Улыбка мгновенно сползла с лица Баязеда. Он воскликнул:

— Между прочим, я ночью вытаскивал тебя из-под кровати!

— А я тебя и не просил, — грубо бросил Селим.

— Неблагодарная сволочь, — прорычал Баязед, с грохотом бросил ведро на пол и ушел спать.

Правда, спать ему так и не удавалось. Сначала Михримах снизу кричала:

— Селим! Спускайся, Селим! Я сделала кофе.

А Селим за стенкой кричал:

— Да иду я! Ты дашь мне почистить зубы?

А Михримах кричала:

— Мы опоздаем, если не поторопимся!

Потом, что самое ужасное, Джихангир вдруг начал играть на фортепиано. У него скоро экзамен в музыкальной школе, и, чем ближе тот день, тем чаще он садился за инструмент. Баязед гадал, как он еще не сошел с ума. Наконец, когда он уже начал проваливаться в сон, открылась дверь, и он увидел мать.

— Так, Баязед, почему ты еще в постели? — послышался ее суровый тон.

— Мама, у меня болит живот, — отозвался он и уткнулся лицом в подушку. — Я пойду ко второму.

Хюррем вошла в спальню и скептически спросила:

— Неужели? И отчего же он у тебя болит?

Баязед, переворачиваясь на спину, сказал:

— Я вчера ужинал у Мустафы. Тебе и в кошмаре не приснится, что приготовила Махидевран. Но мне пришлось съесть все до крошки, чтобы не обидеть ее.

Хюррем недоверчиво прищурилась и замолкла в раздумье. Потом она сказала:

— Хорошо. Иди ко второму. Я приготовлю тебе ромашковый чай. Он успокоит боли в желудке.

Просияв, она потрепала сына по голове и вышла из спальни. Хитрый Баязед всегда знал, как разговаривать с матерью. И дело здесь не только в том, что Махидевран — бывшая жена их отца. И не только в том, что у них есть общий сын, с которым Сулейман не желает прекращать общаться. И не только в том, что Махидевран и Мустафа чуть ли не каждый месяц наведываются к ним в гости. Все гораздо сложнее, ведь Махидевран после расставания с мужем не унывала. Она повстречала Луку — первую, школьную любовь Хюррем! И где они умудрились познакомиться? Отношения Хюррем и Махидевран были ужасно запутанными, и никому не было под силу их распутать.

Утренние семейные завтраки часто пропадали, ведь у кого-то выходной, кому-то ко второй паре, а кто-то вообще, оказывается, не ночевал дома, но на семейные ужины обязан был явиться каждый, даже Мехмед, который уже живет отдельно, иначе и небеса не помогут тому, кто осмелится не сделать этого.

— Дети, у нас для вас новости, — торжественно начал Сулейман за столом, когда все уселись и успели немного поесть и обменяться новостями сегодняшнего дня. Хюррем резко повернулась посмотреть на мужа. Кажется, новость была и для нее.

— О нет, — послышалось от Михримах. Откладывая вилку, она сказала: — Неужели мама опять беременна? Я не выдержу снова кому-то менять пеленки.

— Михримах! — воскликнула Хюррем. — Тебе еще самой рожать.

Михримах только покачала головой, никак на это не ответив. Вместо этого она сказала:

— Если здесь снова будет плачущий младенец, я съеду. Как раз Эсмахан предложила мне вместе снимать квартиру…

— Эсмахан? — вдруг оживился замечтавшийся Мехмед, едва не подпрыгнув на месте. — Эсмахан хочет жить с тобой?

— Ну да. Ей больше не с кем, — отозвалась простодушная Михримах. — Родители сводят ее с ума, каждый день ссорятся. Она хотела съехаться со своим парнем, но передумала.

— Как это — передумала? — спросил Мехмед, наклоняясь через стол к Михримах.

Он это спросил слишком громко и с таким удивленным лицом, что братья и сестра странно посмотрели на него. Наконец, Сулейман прервал их своим криком:

— Дети, вы дадите мне сказать или нет? — все присмирели. — Михримах моя, ты словно птица, не умолкаешь ни на минуту!

Прыснул Селим, но отец взглядом заставил успокоиться и его. Что касается Селима, то он, подгоняемый назойливой старшей сестрой, не на своих ногах доплелся до университета. После каждой пары он собирался уйти домой, но Михримах словно караулила его за углом, куда бы он ни пошел! До сих пор он чувствовал себя отвратительно. Тряслись руки и ноги и даже немного мутило, а заботливая мать весь вечер пыталась поить его отварами, решив, что он заболел, раз такой бледный.

— Ваша мать не беременна! — продолжил глава семейства. — Ведь правда, Хюррем?

— Правда-правда, — закивала та.

— Я хотел сказать, — продолжил он, — что к нам на выходные едут Мустафа и Махидевран.

— Ах, Аллах! Опять! — воскликнула раздосадованная Хюррем, бросив вилку.

— Хюррем? Я огорчил тебя? — смешался Сулейман. С его лица на миг сошли все краски, а потом он удивленно посмотрел на жену.

— Что ты, Сулейман? Как я могу огорчиться из-за приезда твоего любимого сына? — громко спросила в ответ Хюррем, улыбаясь так, что были видны все ее зубы. Нет, это уже была не улыбка, а оскал, но муж ничего не заметил и поцеловал ее в лоб. Детей, правда, ей обмануть не удалось, и Селим и Баязед, сидевшие за дальним концом стола, без конца хихикали, вдруг превратившись в лучших друзей.

Михримах, как любящая дочь, решила прийти на помощь. Она сказала:

— Папа, но куда мы их положим? Мехмед собирался переехать к нам на недельку-другую. У него дома травят муравьев.

Мехмед, перестав жевать, странно посмотрел на сестру, а Хюррем воскликнула:

— Чудесные новости! То есть… Я не имею в виду муравьев. Почему ты молчал?

— Что, Мехмед, неужели в твоей квартире еще хуже, чем в комнате Селима, раз у тебя завелись муравьи? — сказал Баязед, усмехнувшись.

— У меня хотя бы полноценная комната, а не чулан без окна, куда поставили кровать, — ответил Селим.

Мехмед пытался быстро прожевать еду, чтобы что-то сказать, ведь никаких муравьев у него не было, только тараканы, да и те — изредка, и совсем уж редко мыши, но Михримах сказала:

— Из-за проблем с насекомыми упала арендная плата, и, возможно, Эсмахан будет по карману переехать в ваш дом, — она сказала это, внимательно глядя ему в глаза и хитро улыбаясь на одну сторону, и тут Мехмед все понял — она знает! Но как она догадалась? Надо обязательно поговорить с ней после ужина.

— Да, мама, я не успел вам сказать, — неловко проронил Мехмед, наконец, справившись с едой. — Мне не хотелось беспокоить вас с папой…

— Что ты? Какое беспокойство? — с жаром запротестовала Хюррем, украдкой поглядывая на растерянного мужа. Он сдвинул брови, думая, что теперь делать.

— Конечно, мы не можем оставить Мехмеда в беде, — сказал, наконец, Сулейман. — Поэтому мы поселим Мустафу и Махидевран в спальне Селима, а Селим на время переедет к Баязеду.

Одновременно раздались два возгласа отчаяния, разочарования и недовольства.

— Отец! — воскликнул Селим. Весь день у него был хриплый голос, но сейчас это внезапно прошло. — Почему именно в моей? Комната Джихангира намного больше!

— Эй! Не спорь с отцом, — отозвался Джихангир, а после своих слов прыснул в кулак.

— У Джихангира скоро концерт в музыкальной школе, — сказал Сулейман, — а в его комнате фортепиано.

— Думаешь, Махидевран и Мустафа не любят классику? — ядовито сказал Селим.

— Но, Сулейман, — вмешалась Хюррем, — комната Баязеда слишком маленькая. Мы не сможем даже поставить туда вторую кровать.

— В тесноте, да не в обиде, Хюррем, — сказал Сулейман, улыбаясь жене той улыбкой, которая означала, что разговор окончен.

После ужина, когда Михримах собиралась незаметно упорхнуть на свидание, ее ожидало сразу два серьезных разговора. Баязед сказал:

— Ты что, рассказала Селиму о нас с Хуриджихан?

А Мехмед сказал:

— Эсмахан что, рассказала тебе о нашей свадьбе?

— Ты женишься?! — спросил Баязед, уставившись на брата с открытым ртом.

А Мехмед ответил:

— А ты что, говорил о дочке папиного партнера?

— Разбирайтесь тут, — сказала Михримах, устремляясь к выходу. — Аллах! Кто испачкал побелкой мое пальто? И я весь день ходила так?..