Чокнутая семейка (гет)

Жизнь каждого члена этого большого семейства теперь изменилась. Хюррем каждый день спрашивала Михримах — как там ее Малкочоглу? Но та отмахивалась, не желая об этом говорить. Хюррем велела дочери покончить с этим, но в глубине души она знала, что Михримах знает, что делает. В глубине души она даже понимала ее. Поскольку Михримах отказывалась познакомить мать со своим возлюбленным, Хюррем решила познакомиться с ним сама. Но ее вовремя остановила Хатидже, и они лишь посмотрели на него издалека, стоя во дворе университета.

— Да, неплохо, — кивнула Хатидже.

— Хорошенький, — сказала Хюррем.

Слежку пришлось быстро прекратить, пока Михримах не увидела двух женщин, выглядывающих из-за живой ограды с лорнетом. Хюррем заметила, что в последнее время у нее ухудшалось зрение, но она не признавалась в этом даже себе и, тем более, ни за что не надела бы очки. О существовании лорнета знала лишь Хатидже.

Было решено провести две свадьбы в один день, и все усиленно занялись подготовкой. Все — это Хюррем, Махидевран и Шах-Хубан. Главам семейств не было дела ни до платьев, ни до интерьера зала, в котором будет проходить церемония, впрочем, как и дети мало волновались об этом, полностью погруженные в мечты о будущем счастье. Поэтому деятельные женщины взяли все в свои руки.

— Махидевран, сливовый прибавляет тебе сразу лет пятнадцать, — сказала Хюррем. — Впрочем, надевай то платье, которое тебе захочется, — добавила она, улыбнувшись.

С тех пор, как эта четверка была вынуждена отправиться по магазинам за покупками для Хатидже, между ними действительно кое-что изменилось — теперь они обменивались колкостями только тогда, когда Хатидже их не слышала. Впрочем, Шах-Хубан после того разговора перед ужином немного успокоилась и стала проявлять к Хюррем терпимость — она ее игнорировала. У всех ее позиция вызвала недоумение. Шах-Хубан так и так придется снова начать разговаривать с Хюррем, ведь они — будущая семья!

— Я так рада за всех вас, — сказала Хатидже, вернувшаяся из уборной. Теперь эти четверо, сидя в уютной кофейне в центре города, действительно отдаленно напоминали лучших подруг, каких обычно изображают в американских сериалах. — Шах-Хубан, ты когда-нибудь могла представить, что Хюррем станет тебе родственницей?

— Нет, мне такое и не снилось, — с кислым видом отозвалась та. — Не волнуйся, Хатидже. Вряд ли ты долго будешь в стороне. Баязед все больше времени проводит с Хуриджихан. Скоро мы все станем большой дружной семьей! — последнюю фразу она сказала с горечью, с отчаянием в голосе, которое услышала только Махидевран. Хюррем вообще не слушала эти пустые разговоры, листая свадебный журнал, а Хатидже отключилась после упоминания ее дочери и Баязеда в одном предложении. Хоть они трое — она, Ибрагим и Хуриджихан — все тщательно обсудили, сложно было свыкнуться с этой мыслью. Хоть ее и немного успокаивало, что это — не кто-то там, а сын Хюррем, но приятного в этом было мало, ведь Баязед такой… Он отпетый хулиган и двоечник. Как же ее дочь, весь день занимающаяся музыкой и чтением, умудрилась связаться с ним?

Спор состоял не в нарядах невест и их матерей, а в том, где будет проходить первый день свадьбы. Хюррем была уверена, что лучше всего подойдет их участок. У них большой дом, и все многочисленные родственники там поместятся. Шах-Хубан, вдруг начавшая снова разговаривать с Хюррем, активно протестовала, заявляя, что их дом тоже довольно большой. Только Махидевран молчала. У них дом был не настолько большой, как у остальных, да и ей не очень-то и хотелось, чтобы полторы тысячи человек толпилось у нее на заднем дворе. Хатидже приняла сторону Хюррем, но, когда Шах-Хубан заговорила о предстоящей в будущем свадьбе Баязеда и Хуриджихан, снова о чем-то глубоко задумалась.

Но главный минус предстоящего события для Хюррем — это свекровь. Она знала, что придется ее пригласить. И Махидевран тоже это знала, потому и радовалась. Эти двое часто на семейных торжествах шептались о Хюррем, обсуждали ее наряд и неподобающие способы воспитания детей и хихикали, словно школьницы. Когда Сулейман женился в первый раз, его мать возненавидела Махидевран, но потом он женился во второй раз, и Хафса решила — из двух зол выбирают меньшее. Хюррем даже размышляла, как скрыть от нее предстоящие свадьбы, но в последний момент решила принести себя в жертву, наступить на свою гордость и отправить ей приглашение. Все-таки муж и дети давно ее не видели и, наверное, соскучились. А дети действительно любили бабушку, и не только за то, что она, назло Хюррем, дарила им то, что она запрещала. Впрочем, в последнее время Хафса не так сильно баловала внуков. После того, как она едва не позволила Селиму сделать татуировку на всю руку, она стала тщательнее обдумывать подарки.

— Махидевран, сделай одолжение, — сказала Хюррем следующим утром, пытаясь оставаться спокойной, — перестань красть мои маски для лица. Я знаю, что ты ими пользуешься!

— Не докажешь, — отозвалась Махидевран, сидя за кухонной стойкой с чашкой кофе.

— И будь добра, убирай за собой в ванной! Думаешь, мне приятно каждый раз выгребать черные волосы из слива? — проворчала Хюррем, открывая холодильник. — Когда вы уже уедете? Ваши два дня давно истекли!

— Хюррем! — воскликнула Махидевран, вдруг обидевшись. — А думаешь, мне было приятно вытаскивать из слива рыжие волосы, когда вы гостили у нас?

— Мы гостили у вас, потому что у нас протекала крыша! — ответила Хюррем. — Аллах! Ты выпила весь кофе!

Махидевран и Мустафа, кажется, собрались поселиться здесь. Никто не знал, почему они не уезжали, и всем было неловко спросить их об этом, кроме Хюррем, которая предпочитала говорить правду в лицо.

— Знаешь, Махидевран, вы явно что-то скрываете, — сказала она, прищурившись. Та продолжала чинно пить кофе, скрывая лицо огромной кружкой. — Почему вы здесь торчите? Либо говори, что происходит, либо собирай вещи, пока я не вынесла их на улицу сама.

Но Махидевран от ответа спас спустившийся со второго этажа Сулейман. Хюррем бросила на нее испытующий взгляд и крикнула детям, чтобы они тоже шли завтракать, но их никак нельзя было дозваться. Наконец, Селим и Баязед спустились по лестнице, обмениваясь толчками.

— Подвинься, идиот.

— Сам смотри, куда идешь, придурок!

— Немедленно прекратите! — воскликнула Хюррем, угрожающе размахивая ложкой. — Баязед! Что с твоим носом?

— С ним все в порядке.

— Он подрался в школе, — вставил Селим, усаживаясь за стол.

— Как это — подрался? — поразилась Хюррем. — С кем?

Махидевран рассмеялась, и все посмотрели в ее сторону. Ей показалось, или она… вдруг почувствовала себя счастливой? Она была рада… влиться в чужую семью! Заметив взгляды, она кашлянула и перестала улыбаться.

— Вы, двое, — продолжила Хюррем, украдкой глядя на мужа, который отвлекся на телевизор в гостиной и ничего не слышал, — если это дойдет до отца, сами будете отвечать!

— А я тут причем? — развел руками Селим.

— Ты всегда причем, — отозвалась Хюррем.

Правда, они умолкли, потому что отец вернулся в кухню, а мать сделала злые глаза. Потом Хюррем посмотрела на Махидевран, и та вздохнула и скривилась. Как бы там ни было, выдавать тайну Баязеда она не собиралась. Впрочем, хранить секреты в этом доме было сложно. В любой момент могли позвонить из школы, поэтому Баязед уже перерезал телефонный провод, а номера мобильных родителей еще Селим дал неверные. Несмотря на напряженные отношения, во всем, что касалось школы, Селим и Баязед всегда прикрывали друг друга. Так, родители ни разу не были на собраниях, и даже когда их вызывали к директору из-за плохого поведения и оценок, они об этом не знали. Новый директор вообще не видел их в лицо, потому что они не были в школе еще со времен обучения Михримах.

Все хоть и любили Мустафу, да и Махидевран не так уж им и не нравилась, но действительно пришла пора им уехать. Особенно с этим были согласны Селим и Баязед, которые никак не могли ужиться в одной комнате. Их перепалки часто доходили до того, что они оба включали музыку — один тяжелый рок, а второй гангста-рэп, — и проверяли, у кого громче колонки. Явно не воспринимая младшего брата всерьез, Селим при этом еще и читал ему рэп с оскорблениями, словно бандит из гетто на баттле. Баязеду нечего было на это ответить — читать рэп он не умел. Передвинули фортепиано прямо к двери комнаты, где жили Махидевран и Мустафа, и Джихангир мог в любое время дня и ночи начать играть гаммы. Нурбану стала частой гостьей, и в другой день Хюррем выставила бы ее вон за отвратительное поведение. Она слишком громко смеялась, слишком громко слушала телевизор, с топотом носилась по лестнице, звонила с их телефона в другую страну и, как это ни странно, съедала всю еду. А еще она была ужасно неловкой — могла вдруг опрокинуть тарелку с соусом, случайно выдернуть вилку электроприбора вместе с розеткой, споткнуться на ровном месте и снести все предметы на тумбочке. Совпадение или нет, но когда Нурбану была в комнате, вдруг рухнули полки со стены! Но сейчас Хюррем предлагала несносной девчонке продукты, которые покупала для себя Махидевран, соблюдавшая диету. А еще она знала, где Махидевран держит свой сотовый телефон, и каждый раз, когда являлась Нурбану, Хюррем отдавала ей его, позволяя звонить на любые номера. Хюррем даже исполнила давнюю мечту дочери — купила ей мотоцикл, и теперь Михримах каждую ночь (когда Махидевран и Мустафа уже спали) уезжала кататься по городу, перед этим минут десять бесцельно газуя на заднем дворе прямо под окнами комнаты Селима. Чего стоило уговорить на это Сулеймана! Но Хюррем все-таки сделала это! Да и как он мог отказать любимой дочери? (Малкочоглу, кстати, пришел в ужас, увидев новый транспорт своей избранницы, и ни под каким предлогом не соглашался ездить на нем. Что подумают люди, если увидят его?) Их дом ходил ходуном, но даже все это не заставляло Махидевран и Мустафу уехать. Но Хюррем не собиралась оставлять это так просто.

— Я понимаю тебя, сынок. Еще немного, и я тоже лишусь рассудка. Аллах, это настоящий сумасшедший дом! Но мы пока не можем уехать, — сказала Махидевран тихо. Несмотря на неразбериху, которая здесь творилась, у этого дома определенно были уши.

— Дело не в этом, мама, — ответил Мустафа. — Мы доставляем слишком много неудобств. Из-за нас здесь теперь тесно.

— Мустафа, дом в Стамбуле у нас отобрали, а все время ездить из Эдирне сюда слишком далеко. Не станешь же ты жить со своей невестой в разных городах! — сказала Махидевран. — Для начала нам нужно подыскать дом для вас, а я потом поеду туда.

— Я так и знала! — вдруг закричала Хюррем, ворвавшись в комнату Селима, где заперлись, чтобы посекретничать, мать и сын. Она, оказывается, устроила за ними слежку, чтобы докопаться до истины. И как Махидевран сразу не догадалась? Вот, почему музыка вдруг прекратилась! — Как это — у вас отобрали дом?

Мустафа вздохнул, а Махидевран нахмурилась, а потом — разозлилась. Она сказала:

— Не вмешивайся, Хюррем, — она встала и сказала: — Хорошо, мы уедем, — она помолчала и добавила: — Если Сулейман нам велит.

Хюррем растерялась, но ненадолго.

— Но мы не можем выставить вас на улицу, — сказала она, обеспокоено взглянув на Мустафу. — Что же случилось с вашим домом?

— Нам не нужны ваши подачки, — продолжала Махидевран.

— Мама, успокойся, — вмешался Мустафа. — Хюррем, вы все правильно услышали. У нас было два небольших дома, но теперь остался только тот, что в Эдирне. Тот, что в Стамбуле, отобрали за долги. Пока что нам некуда ехать. Мама права. Я не могу уехать, раз Михриниса живет здесь.

Хюррем о чем-то задумалась. Она долго молчала, а Махидевран сверлила ее суровым взглядом. Наконец, Хюррем сказала:

— Хорошо. Вечером приедет Хафса. Давайте готовиться к встрече с нашей любимой матушкой.

Махидевран собралась ответить, но Хюррем стремительно вышла из комнаты, лишь взмахнув волосами. Махидевран бросилась за ней. Она сказала:

— Хюррем! — та остановилась, а Махидевран, преграждая ей дорогу, сказала: — Не думай, что делаешь нам одолжение. Мы не нуждаемся…

— Успокойся, Махидевран, — ответила Хюррем, прерывая собеседницу жестом. — Если я скажу, что делаю это не ради тебя, тебе станет легче? Все расстроятся, если узнают, что вы лишились дома. Мустафа прав. Свадьба — это сейчас самое главное.

Махидевран нечего было возразить на это, и она позволила Хюррем заняться уборкой. Она скомандовала детям немедленно прекратить балаган, что они устроили, раз теперь в этом больше нет смысла. Мнительная Хафса не перенесет ни ужасной музыки Баязеда, ни Селима в бейсболке задом наперед, читающего рэп с ругательствами, ни вида Михримах на мотоцикле, ни Нурбану, которая проводила в гостях времени больше, чем дома. Раз праздник кончился, дети заявили, что от игры Джихангира у всех начались головные боли, и он, обидевшись, ушел репетировать в школу. Следовало немедленно привести в дом в должное состояние. Нет — в идеальное. Хоть Хюррем и не видела в этом смысла. Вечно всем недовольная свекровь и так найдет, к чему придраться. Тем не менее, Селим и Баязед, наконец, поставили фортепиано туда, где оно было раньше. Хюррем велела дочери избавиться от мотоцикла. Та воспротивилась, и тогда Хюррем сказала, что она и дальше может ездить на нем, но чтобы на заднем дворе его не было. Тогда предприимчивая Михримах поехала к Шах-Хубан, у которой в доме был гараж. Нурбану Хюррем сказала, что ей пора идти.

— Пожалуйста, госпожа! — вдруг взмолилась она, застав Хюррем врасплох. — Хотите, я помогу вам с уборкой? Только не прогоняйте меня.

Хюррем не могла понять, почему эту девчонку нельзя было загнать домой, но лишние руки ей действительно пригодились бы, да и у нее пока не было времени с этим разбираться. Тем не менее, пока Нурбану вычищала слив в ванной, Хюррем сказала сыну:

— Селим! У вас с Нурбану что, гражданский брак?

Баязед, смотревший телевизор, убавил звук, чтобы послушать, что будет дальше, а Селим, обычно бледный, вдруг раскраснелся, как рак.

— Мама! Конечно, нет! О чем ты говоришь? — воскликнул он. От Баязеда послышалось непонятное фырканье, означавшее не то усмешку, не то недоверие.

— Почему же тогда она живет у нас? — спросила Хюррем.

Нурбану в резиновых перчатках и с ведром в руках крикнула с лестницы:

— Госпожа, а каким средством для унитаза лучше воспользоваться?

— Ты что, наняла ее в уборщицы? — спросил Селим, вскочив с места.

— Конечно, нет, сынок, — отозвалась Хюррем. — Твоя добрая подруга сама вызвалась помочь, — она стремительно покинула гостиную и направилась к Нурбану. — Пойдем, я тебе все покажу.

Тем не менее, к вечеру Хюррем вдруг прониклась теплом к Нурбану, хотя бы потому, что ее любимая дочь, обещавшая помочь с уборкой и ужином, так и не вернулась от Шах-Хубан. И она даже не отвечала на звонки! От Махидевран тоже не было никакой помощи. Хюррем попросила ее сходить купить масло, иначе нельзя было готовить мясо, но она тоже не вернулась. И тоже не брала трубку! Кажется, эти двое — Михримах и Махидевран — сговорились. А больше попросить было некого. Ее любимые сыновья непременно заблудились бы по пути в магазин. И вот, когда Хюррем совсем отчаялась, Нурбану вызвалась пойти за маслом. Хюррем уже ни на что не надеялась, но Нурбану вернулась так быстро, словно она бежала.

Вскоре Михримах и Махидевран вернулись — вместе. На вопросы Хюррем, где они были, они не отвечали. После работы Сулейман поехал на вокзал встречать мать. Нельзя было просто не приехать, хоть у Хюррем и были такие мысли. Но Хафса никогда не простила бы нанесенного ей оскорбления, что возмутило Махидевран, ведь встретить на вокзале ее никто не потрудился! Вечером все ждали бабушку, словно первое лицо страны. Селим и Баязед даже впервые не опоздали, а Михримах убрала телефон далеко в сумку. Мехмеду пришлось снова переехать в свою квартиру с муравьями, чтобы в его комнате могла остаться бабушка. Впрочем, нельзя было сказать, что он не был этим доволен. Он был недоволен только тем, что Эсмахан никак не соглашалась переехать к нему, и он не мог понять, в чем дело. В ожидании свекрови даже Хюррем и Махидевран перестали выяснять отношения. Они лишь спрашивали друг у друга — достаточно ли приготовлено блюд? Застелено ли свежее белье? При бабушке все ходили по струнке.

И вот, наконец, вошла она.