Чокнутая семейка (гет)

— Мам, ну почему ты плачешь? — устало вздыхал Селим. Чемоданы были собраны, такси ждало на улице, а Хюррем утирала слезы носовым платком. — Даже когда уезжал Мехмед, ты так не плакала. К тому же, я переезжаю не в другую страну, а всего лишь через улицу.

— До тебя двадцать минут на машине! — воскликнула Хюррем. — Скоро и Михримах выйдет замуж и уедет, и Баязед женится… Потом и Джихангир повзрослеет, и я останусь совсем одна.

— Эй! — послышалось от Сулеймана.

— Ну что, обнимемся на прощание? — сухо сказал Баязед.

— Говоришь так, будто мы больше никогда не увидимся, — ответил Селим.

— Надеюсь на это, — буркнул Баязед и они похлопали друг друга по спинам.

— Но только не смей переезжать в мою комнату и трогать мои вещи, — сказал Селим.

— Сдалось мне твое барахло, — бросил Баязед.

Когда за братом захлопнулась дверь, Баязед вдруг расстроился. Разозлившись от этого, он с топотом поднялся в свою комнату и хлопнул там дверью. Кому теперь он будет говорить по утрам «доброе, черт побери, чтоб его, утро»? Михримах точно не оценит… А кто прикроет, пусть и неумело и нехотя, перед предками, когда он ночью уйдет гулять? С кем он будет играть в компьютерные игры? С Джихангиром неинтересно — он всегда выигрывает. С Михримах тоже — она не понимает, что делать, и задает глупые вопросы.

Селиму тоже было грустно. Над кем он будет шутить? Кого он будет раздражать? Ведь Баязед так смешно злится… Некого будет будить, притворяясь, что он случайно заскрипел его дверью. Не с кем будет читать рэп на скорость и спорить, кто быстрее выпьет острый соус прямо из бутылки… Конечно же, Селим всегда оказывался быстрее — это его скрытый талант, — и от этого еще веселее.

Хюррем впала в такое уныние, что ее великолепные подруги сговорились и отправились к ней на помощь. Махидевран, Хатидже и Шах-Хубан пришли в субботу вечером и застали Хюррем, завернутую в пушистый плед у телевизора. Она ела мороженое ложкой и одиноко пила вино. Еще и Сулейман уехал и вернется только утром… Джихангир сказал, что останется у друга (он даже не спросил, а поставил перед фактом), у Баязеда на все один ответ — «у меня тренировка», и даже любимая дочь не пришла утешить…

У Хатидже тоже было с собой вино, но женщины до самого дома спорили, куда же им лучше пойти. Хатидже наивно полагала, что Хюррем будет достаточно одного их вида, чтобы взбодриться — они могли бы тихо посидеть на кухне с пиццей, но Махидевран уверяла, что ей уже осточертел этот дом, и нужно немедленно куда-то выбираться. Хатидже и Шах-Хубан не знали, куда пойти, поэтому Махидевран выбрала ночной клуб. Потанцевать сейчас — самое то, тем более, в одном клубе сегодня ретро вечер, и женщинам вход бесплатный. Хюррем, всегда с удовольствием посещавшая общественные места, сегодня восприняла эту затею негативно.

— Я уже в том возрасте, когда единственный смысл жизни это вкусно поесть поздно вечером, — сказала Хюррем.

— Что это с ней? — фыркнула Шах-Хубан.

— Звучит уныло, — покачала головой Хатидже.

— И оскорбительно, — вставила Махидевран, — ведь ты младше нас!

Хатидже с Шах-Хубан не хотели выходить из дома, заявив, что не могут пойти в красивое заведение в таком виде.

— Теперь понятно, куда ты так вырядилась, — недовольно сказала Шах-Хубан, оглядывая новое платье Махидевран и идеально уложенные волосы.

— Да, могла бы и предупредить, — вторила ей Хатидже и расстроено посмотрела в зеркало на свой унылый хвостик. Она-то думала, что сегодня они посидят дома! Но, видимо, она единственная так думала, потому что Шах-Хубан была по-вечернему накрашена, и в ушах у нее были большие серьги.

Хюррем пришлось силой стаскивать с дивана и вести на второй этаж переодеваться. Заодно собирались и Хатидже с Шах-Хубан. Хатидже повезло, что у них один размер, в отличие от Шах-Хубан, которая, к своему ужасу, не влезла ни в один наряд Хюррем. Шах-Хубан вообще была расстроена — пришли документы на развод, но она никак не могла решиться подписать их. Страшно быть одной! Эсмахан переехала и не вспоминает ее… Может, как и Махидевран, завести себе собаку?..

— Кто-то просто слишком много ест, — прокомментировала Хюррем, постепенно, наконец, возвращаясь к своему обычному состоянию.

Махидевран довольно усмехнулась — план по поднятию настроения удался, ведь язва снова здесь, а Шах-Хубан даже встала с места и воскликнула:

— Что ты сказала?

— А она права, — вставила Хатидже. — Ты же лопаешь жареную курицу на ночь.

— Эту чертову закусочную открыли прямо возле моего дома! — воскликнула Шах-Хубан. — Я вижу ее из окна! Надо переезжать.

За час они собрались, но Шах-Хубан было нанесено страшное оскорбление — ей пришлось надеть платье Хюррем, которое осталось со времен беременности. Едва дом опустел, и такси уехало, как пришли Баязед и Хуриджихан. Баязед был не в духе — Хуриджихан вдруг решила, что ему стоит подтянуть математику. Он ненавидел цифры, да и вообще учебу… К тому же, вокруг столько интересных вещей, которыми можно заняться… Например, его друзья из многопользовательской игры уже шлют ему сообщения на телефон с текстом «Где ты, Герцог18?», хотя они договорились никогда не общаться в реальной жизни.

— Сегодня суббота! — воскликнул Баязед, когда убедился, что Хуриджихан не шутит. Она уже надела очки и стала доставать учебники.

— В конце года скажешь мне спасибо, — бросила она, с увлечением заглядывая в задачник. И почему ей так нравятся книжки?..

— Ладно. Только давай сначала поедим, — устало сказал Баязед.

— Нет, сначала мы сделаем твои уроки на понедельник, а потом поедим, — отвечала Хуриджихан таким тоном, словно уговаривала полуторогодовалого ребенка съесть еще одну ложечку, но Баязед в своем упрямстве ничего не замечал.

— Но это нечестно! — снова завелся он.

— Мы ведь только что ели у меня дома! — поразилась Хуриджихан.

— Но я хотел картошку фри!

— Не знала, что тебе не понравилась паста, ведь ты съел две тарелки!

Они потому и переместились из дома Хуриджихан в дом Баязеда, потому что вернулся с работы Ибрагим и обнаружил, что его ужин, который приготовила Хатидже, съеден. Пришлось заказывать еду из ресторана, а неуловимая парочка сбежала через задний двор, подло хихикая.

Хуриджихан точно не дала бы ему поесть, поэтому пришлось корпеть над чертовой алгеброй. А еще она объясняла суровым тоном (Баязед даже боялся что-то спрашивать), так строго стояла у него за плечом и смотрела, как он решает, что голодный мозг сам как-то заработал. Баязед даже удивился — он и не знал, что он такой умный! Вот бы он утер нос Селиму, который всегда называл его тупым, если бы он был тут… Баязед снова опечалился, вспомнив, что теперь брат живет в другом месте. Но это длилось недолго — Хуриджихан объявила, что теперь они могут заказать поесть, ведь с уроками было покончено.

— Мы много едим, Баязед, — объявила Хуриджихан. Она, хоть и не была голодна, не устояла перед сырными шариками.

— Да ладно, — махнул рукой тот.

Тем временем, в новой квартире Селима и Нурбану царила такая идиллия, что едва не пели птички в воздухе. Оказалось, их вкусы совпадали решительно во всем, поэтому они могли идеально обустроить свое жилище. Даже не было необходимости спрашивать друг друга — так или иначе Селиму понравился ковер, который выбрала Нурбану, а Нурбану понравились шторы, которые выбрал Селим. Отец втайне от жены отдал ему свою кредитку, взяв с сына слово, что в ближайшее время он найдет работу, ведь он должен сам обеспечивать свою семью. Селим только удивлялся, что у его родителей за секреты друг от друга, но ему это было на руку.

Нурбану не могла нарадоваться своему счастью. Она не ожидала, что Селим так серьезно отнесется к вопросу интерьера дома. Кажется, она попала в сказку… Но вскоре всякого рода мелочи помогли ей вернуться в реальность и осознать, что она не принцесса, а Селим уж точно не рыцарь. Например, он всегда в ванной оставлял после себя лужу и бросал мокрое полотенце, хоть Нурбану и просила не делать этого. Она не могла понять, ему нет дела до ее просьб или он не может усвоить такую элементарную истину. Но все было гораздо глубже. Обычно в душ после Селима всегда шел Баязед, а его так раздражало использованное полотенце на полу (впрочем, кому это вообще понравится?..), что Селим делал все, чтобы пребывание после него в ванной становилось невозможным. Еще он намеренно оставлял подолгу горячую воду и не проветривал, чтобы следующий, кто зайдет в ванную (Баязед), оказался в сауне. Он делал это на автомате, не задумываясь, поэтому искоренить привычку, установившуюся много лет назад, оказалось не так-то просто. Нурбану возмущалась — какое ребячество, обвинять во всем брата, которого здесь даже нет!

Эсмахан не сильно обрадовалась, когда узнала, что их новыми соседями снизу стали Селим и Нурбану. Не то чтобы ей не нравился Селим — просто теперь он все время торчал у них, а у любого добропорядочного хозяина такой гость, как Селим, вызовет, как минимум, желание уйти из дома. Он без конца курил (Нурбану запретила курить в своем присутствии, а, впрочем, может, она думала, что Селим бросил), сидел в их интернете (себе они никак не установят его), а еще доставал Мехмеда с домашней работой. У Нурбану такое соседство тоже вызвало беспокойство, потому что в квартире сверху то и дело что-то происходило и неясно, что, но, судя по звукам, там падала мебель. Телевизор слушали, казалось, на максимальной громкости, а еще Эсмахан настояла, и они с Мехмедом завели собаку. Маленькую, как кошка, собаку, которая выбегает в коридор, если кто-то приходит, и оглушительно тявкает. Селим так часто к ним приходил, что эта собака полюбила его больше, чем Эсмахан. Хотя, возможно, это потому, что Селим не ругает ее, когда она делает дела за диваном, а смеется и говорит, что она хорошая девочка.

— Селим, пойди и узнай, что там, — сказала Нурбану. Уже перевалило за полночь, а они до сих пор лежали, глядя в потолок, и слушали новости — из квартиры сверху все было слышно дословно, а завтра рано вставать.

Селим устало оделся и поплелся исполнять поручение, но проблемы не увидел — он уже давно заснул, а у этой Нурбану всегда все не так. После ночного визита телевизор обычно выключали (рассеянный Мехмед даже не смотрит на часы), собаку успокаивали, а два брата еще два часа проводили время за разговорами.

У Мустафы с Нисой, наконец, закончился ремонт, и это означало, что скоро приедет с визитом Хайреддин. Из-за этого не только Мустафа был на иголках, но и Ниса, которая хотела устроить идеальный ужин. Потом еще выяснилось, что в гости придет не только отец, но и другие — многочисленные — родственники Нисы, и он не знал, что делать. Просто не прийти, притвориться, что он на работе, он не мог (Нису так поразило это заявление, что она даже не придумала, что сказать), поэтому Мустафа, чтобы обеспечить себе хоть какую-то поддержку, позвал братьев. Он еще не был знаком с родственниками будущей жены, да и тесть держал дистанцию, поэтому он переживал больше, чем Ниса, которой предстояло в одиночестве приготовить дом к появлению гостей.

Братья обрадовались приглашению. Кому не понравится поесть домашней еды? Особенно был рад Мехмед. Выяснилось, что Эсмахан ненавидит готовить, поэтому в их доме ответственным за ужин был он, но об этом знали только они двое (а еще подруги Эсмахан). О чем не знал Мехмед, так это о том, что Эсмахан не умеет готовить, и, чтобы не ударить в грязь лицом перед любимым, она придумывает различные причины, а сама после работы заходит к маме и тренируется под ее суровым наблюдением, но пока выходит плохо. Шах-Хубан только хватается за голову — и как она упустила из виду такую важную часть воспитания! Впрочем, разве она виновата, что у Эсмахан все буквально валится из рук?.. У нее и сковородки воспламеняются, и кастрюли летят, и тарелки выскальзывают!

Селим тоже искал повод сбежать от Нурбану. Ее в последнее время будто подменили — она раздражительна, и все ей не нравится. Она сказала, что переживает из-за экзаменов, но Селим не дурак — он спросил мать, и она сказала, что это из-за беременности. И только тогда до него стало доходить — и как он раньше об этом не подумал? Ну какой из него отец? Ему только однажды доверили присмотреть за Джихангиром, но мать, вернувшись, обнаружила его с тарелкой каши на голове. Джихангира, а не Селима. Селим заснул на диване, а Джихангир изрисовал стену губной помадой. А когда его попросили забрать Джихангира из детсада, он привел не того ребенка! Более того, он привел девочку!

— Если мамаши и решают стричь дочерей полубоксом, то пусть хотя бы розовые сережки на них вешают, — сказал Селим тогда, но мать еще больше разозлилась.

А уж с тех пор, как он забыл коляску на улице, его не оставляли дома одного даже без Джихангира. Вот так всегда — стоит один раз в семь лет опозориться, а потом всю жизнь вспоминают. Он всегда говорил, что такого не помнит, но на самом деле ему было стыдно. Неужели он действительно настолько ужасен?!

У Баязеда тоже был повод придумать себе дела. Хуриджихан теперь каждый день, словно репетитор, проверяла его уроки, наивно полагая, что не поздно взялась за его голову. У Баязеда больше не было свободного времени. Целые вечера он грыз гранит науки, словно вдруг превратился в Джихангира или Михримах! Даже на тренировки он ходил не больше двух раз в неделю, а на его компьютере поставили пароль. Возмутительно, ведь ему уже не двенадцать! У матери он поддержки не нашел — они с Хуриджихан, кажется, сговорились. Хюррем только сказала:

— Наконец-то перестали трезвонить из школы. Я уже устала притворяться, что захожу в метро. Директор, наверное, начал что-то подозревать… Странно, что я в метро круглосуточно…

Джихангир тоже пришел с большим удовольствием. Он никому не сказал, но сейчас у него было занятие в музыкальной школе, а ему уже надоело туда ходить. На самом деле, это мать его заставила! Она все время говорила, вбивала ему в голову, что он должен ходить на английский, должен ходить на дополнительные уроки по математике, на шахматы, на фортепиано… Но Джихангир никуда не хотел ходить! Так он сейчас думал. Сейчас он хотел гулять с друзьями, а по вечерам сидеть в интернете.

Хайреддин, явившись в дом дочери и ее жениха, был так напряжен, словно его фотографировали на документы. Мысленно он искал изъяны и ко всему придирался (к Мустафе). Например, когда он пришел, Мустафы не было дома, и Нисе пришлось одной нести тяжелые пакеты с продуктами. В ванной опасно качалась полка с шампунями, скрипела лестница, а новые полки до сих пор стояли на полу, ведь Мустафа не в состоянии ни прибить их, ни вызвать того, кто сделает это за него. Но Хайреддин ничего не сказал дочери, чтобы не огорчать ее. Он немного смягчился по отношению к зятю, узнав, что этот дом выбрал он и полностью отделал его сам, но не сильно. Впрочем, вся семья так радушно отнеслась к Мустафе, что оставшийся в меньшинстве Хайреддин уже не нашел, что предъявить, и мысленно благословил их.