Чокнутая семейка (гет)

Квартира Мехмеда была не то чтобы совсем уж неуютной, но Эсмахан почему-то упрямо не хотела переезжать туда. Сначала она выдумывала всякого рода небылицы.

— Прости, сегодня никак не получится. Мы с мамой затеяли разобрать чердак, — говорила она.

Потом она сказала:

— Слушай, я должна помочь папе в гараже. Ты же знаешь, у меня много вещей. За день их не упакуешь.

Хотя чердака у них не было, а гараж был в таком идеальном состоянии, что вечно переживающий за него Лютфи никого туда не впускал, и особенно женщин. Но невнимательному, вечно летающему в облаках Мехмеду мало что было об этом известно. Зато Эсмахан хотя бы больше не говорит:

— Нет.

Она не говорит:

— Ни за что.

Она даже не говорит:

— Только через мой труп.

Да, переезд отложен в долгий ящик, но он хотя бы состоится. И никто не был в состоянии переубедить его в этом. Даже Селим и Баязед, не отличавшиеся страстью к уборке, приходя в гости к брату, дружно качали головами и думали, под каким благовидным предлогом быстрее уйти так, чтобы тот не обиделся и ничего не заподозрил.

Не известно, как Мехмеда до сих пор не уволили, потому что каждое его утро начинается с просыпания. Он во сне выключает будильник, а потом вскакивает с воплем. В общем-то, он уже привык просыпаться от крика — от своего. Потом следует тщательный обыск корзины с грязным бельем на предмет одинаковых носков. Но таковых не имеется. А, впрочем, какая разница? Носки ведь и так черные, да и под штанами их не видно. Еды в холодильнике Мехмеда никогда нет. А если она и была, то он ее замечает, когда уже невозможно не заметить. Наивно полагая, что ему есть, чем позавтракать, он в итоге, зажав пальцами нос, идет в туалет, вытряхивать в унитаз содержимое кастрюли. Содержимое непонятного происхождения, но, кажется, если подождать еще чуть-чуть, в ней образуется новый вид комнатного растения. Поэтому приходится просто варить кофе. Этому он научился у матери, правда, так же хорошо не выходит. Наоборот, выходит ужасно, так крепко, что даже кисло, и после бессонной ночи спать точно не захочется.

Вечер Мехмеда проходит не лучше. Замок все время заедает, а потом еще и застревает ключ. Уже трижды пришлось выбивать дверь, чтобы попасть домой. Если он все-таки оказался в квартире, в этом тоже ничего хорошего. Выяснилось, что опять отключили свет. А ведь он заплатил вчера, но просто с опозданием. Но, видимо, то ли из вредности, то ли из хороших побуждений его решили проучить. Включив фонарик на телефоне, он, раскидав ботинки в разные стороны, набрал номер компании, чтобы разобраться, — где свет? Но там не взяли трубку. Может, уже добавили его номер в черный список. А с другой стороны, зачем ему свет? Уже поздно, завтра опять вставать. Можно поужинать (еду он взял на вынос в закусочной в доме напротив) при свете фонарика и лечь спать.

И так каждое утро. Он уже и сам скоро возненавидел бы свою квартиру, если бы только в ней не появилась женщина. И вот она появилась. Эсмахан осветила своим присутствием все. Правда, Мехмед лишь ужаснулся, потому что Эсмахан, видимо, нахватавшись у Михримах, в последнее время покупала вещей больше, чем она в состоянии носить, даже если каждый день надевать разное. Мехмед пожалел, что не позвал братьев на помощь, потому что у Эсмахан было столько чемоданов и коробок, что они загородили выезд, а лифта у него не было. Зря он согласился жить в квартире на последнем этаже. Крыша часто протекает, да и как сюда затащить эти чертовы сумки?!

Пока Мехмед карабкался, в буквальном смысле, по лестнице — уже на седьмом этаже он обзвонил братьев, потребовал их немедленного появления, — Эсмахан боролась с собой. Увидев квартиру, первой мыслью было — бежать. Она уже была в гостях у Мехмеда, но раньше он к ее приходу убирался. По крайней мере, делал видимость — аккуратной кучкой бросал грязную одежду в шкаф, заметал пыль под ковер, собирал вечно разобранный диван, а объедки прятал в холодильнике. Но сейчас Мехмед решил — она ведь уже согласилась переехать, так что можно оставить все, как есть. Так или иначе, она знала, на что шла. Но знать и видеть своими глазами — не одно и то же. Эсмахан думала, куда бы повесить свое новое пальто. Для пальто с меховым воротником здесь точно не нашлось бы места, потому что из платяного шкафа на нее выпала груда одежды, свернутой в узел. Посыпались коробки. Стойка с плечиками вдруг обвалилась, и все упало на пол. Поэтому Эсмахан решила остаться в пальто. Да и в конце концов, она пока еще не знала, уйдет она или нет. В углу, прямо за шкафом, лежали стопки качающихся старых журналов. Видимо, они служили подставкой, потому что сверху стояли стаканы с недопитым и неясным содержимым. Недоеденный бутерброд рядом с лампой лежал без тарелки и прямо смотрел на Эсмахан. Увидев его, она закричала, и как раз в этот момент вошел Баязед с чемоданами. Он оступился на мокром носке, но не упал, а сказал:

— Аллах, пощади меня, — он посмотрел на этот носок и сказал: — Даже не спрашиваю, чистый он или грязный.

— Как он может быть чистым, если он на полу, болван? — это был Селим. Он уже весь покраснел, как-то местами, от сумок Эсмахан. — О, Эсмахан, ты еще здесь, — он усмехнулся и сказал: — А мы уже решили, что тебя засосало. В черную дыру. Кстати, не открывай тот шкаф… — Селим и Баязед оба посмотрели на кучу одежды на полу, и Селим сказал: — А, ты уже открыла, — он как-то многозначительно откашлялся, а Баязед нехорошо усмехнулся. Так показалось Эсмахан. Она только хлопала испуганными глазами, думая, что теперь делать.

Вошел Мехмед с цветочными горшками, отдуваясь. Цветы так разрослись, что сквозь листву не было видно его лица. Сумки все еще мешали выезду. Водитель черного внедорожника уже минут пять сигналил и угрожал вызовом эвакуатора, крича из машины, что он опаздывает. Эсмахан высунулась в окно и крикнула ему, что можно объехать за домом. Поэтому Мехмед позвонил еще и Мустафе. Он сказал:

— Эсмахан, ты же не думаешь, что сюда влезет фортепиано?

— Если выбросить этот диван, то может быть, — ядовито отозвалась Эсмахан. — Я уже попыталась посидеть на нем, но спинка вдруг самопроизвольно приняла горизонтальное положение.

— Это его умный диван, — прокомментировал Селим. — При виде девочек он сразу превращается в кровать.

— Ага, роскошный диван, — добавил Баязед.

Селим рассмеялся над своими словами. Баязед, хлопая в ладоши, присоединился к нему, и смутившийся Мехмед дал подзатыльники обоим. Решив позвонить еще и Джихангиру, братья опять спустились вниз, за остальными вещами. Джихангир, кстати, сказал, что не приедет, если ему не купят новый плеер. А Эсмахан, воспользовавшись одиночеством, позвонила Михримах, но та не брала трубку. Тогда она отправила сообщение с текстом «SOS», и только тогда она перезвонила.

— Что случилось? Говоришь взволнованно, — сказала Михримах. На фоне слышался телевизор, какое-то глупое реалити. Кажется, она точно забот не знает!

— Спаси меня! — крикнула в трубку Эсмахан, а потом обернулась. Вдруг они уже вернулись?

Но на четырнадцатый этаж с диваном на плечах так просто не поднимешься.

— Аллах, зачем ей диван? — возмущался Селим.

Диван застрял между первым и вторым этажом, прямо на повороте, и людям, которые хотели подняться выше, приходилось протискиваться вдоль стенки. Поэтому братья решили оставить его так. Мустафа, который уже в пути, точно что-нибудь придумает.

— Да ты посмотри на мебель Мехмеда, — ответил Баязед. — Я бы с собой еще и кровать привез. И шкаф. Да и новая дверь ему, в принципе, не помешает. Хотя вообще-то лучше сразу переехать.

— Я еще здесь, — вставил Мехмед. Он уже три минуты смотрел в телефон — в братской беседе торговался с Джихангиром по поводу плеера, — но все равно все слышал. Мустафа, ехавший в такси, увидев общую фотографию всех вещей Эсмахан, написал, что купит Джихангиру плеер и новые наушники.

А Эсмахан, тем временем, все еще разговаривала по телефону с Михримах и раздумывала о том, чтобы выброситься в окно, точнее — спуститься по пожарной лестнице, и даже за сохранность своих вещей она не переживала. В конце концов, можно заказать доставку. Так она испугалась, увидев огромного, с красным брюхом паука, повисшего за окном кухни. Он, в свою очередь, увидев Эсмахан, вдруг перевернулся на паутине, видимо, чтобы лучше разглядеть ее своими восемью глазами.

— Да уж, тебе предстоит проделать большую работу, — сказала Михримах, выслушав историю о пауке. Эсмахан даже сфотографировала его и послала в общую беседу, но пока никто, кроме Нурбану, не ответил. Впрочем, лучше бы и она не отвечала. — Знаешь, городская свалка выглядит более аккуратной, чем квартира брата. Ну, там хотя бы понятно, что это свалка. Никто не вводит тебя в заблуждение.

— Главное, чтобы об этом не узнала мама, — сказала Эсмахан, покачав головой. — Иначе она приедет за мной вместе с дезинсектором.

— Кстати, мне кажется, паук ядовитый, — беззаботно бросила Михримах. Эсмахан не придумала ничего лучше, кроме как вскипятить чайник и ошпарить бедного паука водой. Правда, она так боялась, что, возможно, даже не попала в него. Она только брызгала водой издалека, а еще жмурилась и едва не выронила чайник, потому что паук был страшный.

— Что-то мокрое упало мне на голову, — сказал озадаченный Баязед и, разинув рот, посмотрел наверх. Но Эсмахан с чайником уже успела спрятаться, пока ее никто не увидел.

— Это птица, — ответил Селим и расхохотался. — Прямо на голову… Повезло.

Он все смеялся, но разбушеваться Баязеду не дал Мустафа. Он, проверив его голову, сказал, что там ничего нет. Застрявший на ступеньках диван так и не смогли поднять наверх. Спустить вниз его тоже не удавалось, поэтому они вышли на улицу, чтобы теперь притворяться, что это не их диван, и они не знают, чей.

Наконец, явился Джихангир. Он сказал, что все придурки, и за новые колонки с усилителями предложил идею — отстегнуть подушки и подлокотники.

— Мне не нравится твой переходный возраст, — буркнул Мустафа, уже подсчитывая убытки.

— Надо просто уметь вертеться, — сказал Джихангир.

Общими усилиями диван был вытащен со ступенек, а потом они взялись за попытки затолкать его в грузовой лифт. Сосед с первого этажа, уже два часа наблюдавший из окна их жалкие потуги (он четыре раза за это время успел выйти покурить), сказал, что знает лифтера, и тот приехал и включил лифт, на котором уже два года висит табличка «ремонт». Правда, никто ни разу так и не видел никаких ремонтников. Диван никак не проходил в двери, и работа снова встала.

А пока Эсмахан, все еще в пальто (ей уже стало жарко, но раздеваться она из принципа не желала), исследовала квартиру на предмет других более опасных предметов.

— А ведь родители захотят приехать в гости! — сокрушалась она.

— А они вместе придут или по отдельности? — сказала Михримах. — Ведь они так и не виделись после самолета. Знаешь, думаю, будет безопаснее для всех, если ты назначишь им на разное время.

— Это не повод для шуток, Михримах! — воскликнула взвинченная Эсмахан.

— А я и не шучу. Ведь это может стать проблемой.

— Кстати, а ты знаешь, что такое умный диван? — спросила Эсмахан и с каким-то отвращением посмотрела на упомянутый диван.

— О, нет, это Селим придумал, — ответила Михримах. — Он реагирует только на девушек, но на самом деле нужно просто правильно сесть, чтобы он не падал, и они знают, как, а мы нет.

— Это безумие! Я уезжаю! — закричала Эсмахан и бросилась к выходу. Правда, остановилась на полпути, засомневавшись.

— Да что там опять? Неужели брат так и не вывел крыс? — сказала Михримах. А после ответа добавила: — Я шучу. Крыс у него нет. Уже.

— Михримах! — воскликнула Эсмахан. — Поверить не могу, что он старший брат! Знаешь, что я нашла в ванной?

— Пожалуйста, нет.

Теперь Эсмахан разозлилась. Она попрощалась с подругой, на свой страх и риск аккуратно повесила пальто на край стула (предварительно она, на всякий случай, постелила пакетик) и решила выбросить здесь все. Все без разбора, мусор или нет, все отправится на свалку. Впрочем, судя по всему, мусором здесь было все. Ей здесь еще жить, и Мехмеду придется мириться с этим. А еще скоро родители приедут в гости. Недопустимо, чтобы они увидели все это!

— Послушайте, куда девать эти подлокотники? — сказал Мустафа, держа в руках подлокотники. — В лифт диван и так не войдет. Надо нести по лестнице.

— Побереги силы. У нас еще фортепиано, — осадил его Селим. — Слушай, Мехмед, я тоже хочу новые наушники. Точнее, мне нужен телефон.

— Ага, а я понесу фортепиано только за абонемент в спортзал на следующий месяц, — сказал Баязед. А потом взглянул на него через дверь и добавил: — На два месяца.

— Никаких абонементов и телефонов, — замахал руками Мехмед.

— Это нечестно! — взмолился Баязед.

— А кто притворялся отцом, когда звонили из школы? — сказал Мехмед.

Селим и Баязед притихли, и Мехмед победно усмехнулся, а Джихангир сказал:

— Как думаете, а спинка отстегивается?

— Можно попробовать, — пожал плечами Баязед. — Терять уже нечего.

— Нам не поздоровится, если мы сломаем диван Эсмахан, — сказал Селим и встал на безопасное расстояние, чтобы, если что, показать, что он к этому отношения не имеет.

Они так ни к чему и не пришли. Решили только оставить диван там, где он застрял, и начать с малого — занести остальные коробки и пакеты, которые все еще мешали выезду. Теперь квартира Мехмеда окончательно стала похожа на барахолку. Эсмахан решительно упаковала все, на ее взгляд, ненужное в мусорные мешки. Всюду стояла рассада (некоторые цветки были размером с целый куст), коробки возвышались чуть не потолка, несколько стоек с одеждой выстроились в ряд, закрыв собой дверь в ванную, словно в бутике на распродаже. Впрочем, уборка Эсмахан неожиданно прервалась, потому что почему-то перестал работать водопровод. Правда, Мехмед не выглядел таким удивленным, как Эсмахан. Он только стал куда-то звонить (при этом он вышел из квартиры, чтобы Эсмахан ничего не услышала).

— Слушай, вообще-то это мои зимние ботинки, — сказал Мехмед, случайно заглянув в мусорный пакет. — И, думаю, мне еще понадобится эта куртка, — он стал там рыться, но Эсмахан вдруг бросилась к нему, отобрала мешок и яростно заявила, что это не обсуждается.

— Там дыра на локте! — поразилась она. — Завтра мы идем по магазинам. Ты не можешь показываться на улице в таком виде.

Селим рассмеялся, хлопая в ладоши, а обиженный Мехмед сказал недовольно:

— Ты преувеличиваешь. Нет там никакой дыры.

Подъем вещей затянулся до самой темноты, поэтому, неожиданно для всех, явилась Михримах, и не одна, а с бригадой грузчиков, которые управились за десять минут с тем, с чем не могли справиться непутевые братья за целый день.

— Аллах! Ничего нельзя доверить, — возмущалась Михримах. Выглядела она бодрой — такой бодрой, словно она не прошла только что четырнадцать этажей пешком. Лифт, кстати, опять отключили, и всему виной, кажется, злополучный диван.

Заодно грузчики еще и вынесли груды мусора на обратном пути. Негодованию Мехмеда не было предела, — ведь ему теперь даже не в чем идти завтра на работу!

— Ты делаешь из мухи слона, — отмахнулась Эсмахан. — Пойдешь в том же, в чем и сегодня. Завтра мне придут каталоги интерьера. Уже к выходным ты не узнаешь эту квартиру. Хотя это и квартирой-то нельзя назвать… — она кашлянула, опасливо озираясь.

— А одежду ты мне тоже по каталогу интерьера выберешь?! — поразился Мехмед, но Эсмахан его уже не слушала.

— Посмотри, — трясся от смеха Селим, толкая Баязеда локтем, — Мехмед теперь часть мебели.

— Да нет, — сказал Баязед, — она же оставила ему ботинки.

Братья полагали, что их никто не слышит, но в итоге все были выставлены за дверь, чтобы парочка могла заняться распаковыванием вещей.