nordwind

#книги #длиннопост #история и немножко #техника

Кай-Ове Кесслер. Шум. История человечества. Необыкновенное акустическое путешествие сквозь время и пространство. Азбука-Аттикус, 2024.

Самый первый шум, который случился примерно 13,8 млрд. лет назад, — Большой Взрыв — был бесшумным, так как не существовало среды, в которой могли бы распространиться звуковые волны. И только через 380 000 лет взрыва раздался низкий, загадочный звук. Зато его физическое эхо можно уловить даже сейчас: это фоновое излучение, которое равномерно заполняет пространство Вселенной. Такой низкий, что его не может услышать ни одно живое существо. Его уловили только приборы: крошечный обрывок частотой 1 Гц. Мир как бы ворчит спросонья.
Шум Большого Взрыва. Запись смонтирована проф. Дж. Крамером:
https://yandex.ru/video/preview/9915189971024152814

#книги #история #длиннопост
Трехтомник профессора МГИК Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя» (2012–2014, переизд. 2024) — отличное пособие для попаданцев в дореволюционную Россию (ну, и для авторов оных попаданцев). Его преимущества:
• упор делается не на общие сведения, которые обычно помещаются в учебниках, а на образ жизни и быт разных слоев общества;
• богатый и подробный материал, с опорой на документальные источники и мемуары современников;
• факты и цифры сочетаются с живым изложением (оценочные суждения автора могут разделять не все, но от них нетрудно абстрагироваться).
Структура трехтомника:
I. «Изба и хоромы» — о повседневной жизни старой русской деревни. Связь среды обитания с национальным характером; изба (строительство, планировка, интерьеры и т. п.), двор, деревня, домашний и социальный быт крестьянина, полевые и прочие деревенские работы, культурные традиции; помещичья усадьба (устройство и образ жизни обитателей), отношения господ и рабов, жизнь богатых бар и мелкопоместных дворян.
II. «На шумных улицах градских» — о жизни города. Его внешний вид, инфраструктура городского хозяйства, промышленность и торговля, общественные заведения, жилая застройка, городская улица, транспорт, связь; духовная жизнь и развлечения горожан, городская толпа.
III. «От дворца до острога» — быт общества по сословиям. Императорский Дом и двор, чиновничество, офицерство, светское общество, лица свободных профессий (специалисты и интеллигенция), духовенство и вера, купечество, мещанство и цеховые, рабочие, прислуга, нижние чины, учащиеся и учащие, «отверженные» (люмпены, тюрьма и каторга).

Дайджест тут не сделать, так что привожу только примеры информации, которую можно почерпнуть из этого издания.

Крепостных (помещичьих) крестьян по России было чуть больше ⅓ всего сельского населения. Еще ⅓ — крестьяне государственные, ¼ — удельные, работавшие только на себя, а государству и уделам платившие оброк. Но это в целом. Были губернии «помещичьи», вроде Рязанской, где крепостные составляли более ½ сельского населения. В Вятской, Вологодской и Олонецкой их было мало, а в Астраханской и Архангельской губерниях помещиков, а значит и крепостных, вообще не имелось.

И по обычаю, и по закону женщина любого сословия была независима в имущественном отношении. Дворянка, получившая в приданое деревню с крепостными, сама управляла ею, и муж даже не имел права въезда в эту деревню без позволения жены. Обычно жены давали мужьям доверенность на управление имуществом, которую, однако, могли и аннулировать. По смерти жены ее приданое переходило к дочерям, а если она была бездетна, то возвращалось в ее прежнее семейство; муж практически ничего не получал. Жена же по смерти мужа получала седьмую «вдовью» долю его имущества.
Заработок крестьянки вне круга обычных полевых и домашних работ тоже был ее собственностью: деньги за собранные и проданные ягоды или грибы были ее деньгами. Каждый член семейства имел свой сундук, и муж не имел права залезть в бабий сундук, вынуть деньги или холсты и продать их, даже если требовалось заплатить подати или купить хлеба, чтобы накормить ту же жену.

Вся народная одежда носилась с кушаками. Ходить без кушака было неприлично, вдобавок кушак был оберегом: в русских монастырях много ткалось покромок с вытканными на них молитвами. Кушак делал одежду — одеждой: женщина в неподпоясанной рубахе считалась как бы в исподнем, а подпояшется — и можно идти в одной рубахе куда угодно, это уже как бы платье. Беспорточные ребятишки бегали в одних длинных рубахах, но подпоясанными.

Публикация уже подписанных Положений 19 февраля 1861 г. была перенесена на Прощеное воскресенье: опасаясь бунта, полагали, что народ, выдохшийся после широкой масленицы, да в такой день, встретит «волю» спокойно.

Дети во всех сословиях в ту пору были париями. К ним относились как к взрослым низкого социального статуса. В доме им отводились худшие помещения, на антресолях или в мезонине: небольшие душные комнаты с низкими потолками и маленькими окнами над полом. Зимой детей, во избежание простуды, старались лишний раз на улицу не выпускать, и понятие о пользе прогулок и чистого воздуха отсутствовало полностью. За столом им тоже доставались далеко не лучшие куски.
Утром детей приводили к маменьке и папеньке поздороваться и поцеловать ручку, вечером — попрощаться и поцеловать ручку. К родителям обращались только на «вы».
Наиболее мягким наказанием было лишение ребенка сладкого, ужина или обеда. Далее следовал широкий набор колотушек и розги. Даже воспитатель будущего императора Николая I, генерал Ламсдорф, широко практиковал телесные наказания, а однажды, рассвирепев, схватил мальчика за шиворот и ударил его головой о стену с такой силой, что тот потерял сознание.

Владельцы собак обязаны были покупать ошейники с номерками и держать собак во дворах, лучше — на привязи. Собака, бегавшая по улицам без присмотра, считалась бродячей и подлежала уничтожению полицией или частными лицами (люди обладали правом свободного приобретения и ношения огнестрельного оружия: против собак даже выпускались специальные револьверы). При обнаружении на убитой собаке ошейника с номером с ее владельца брался внушительный штраф.

Городской бюджет Петербурга в 1825 г. составлял 1 млн. руб., в 1894 – 10,7 млн., а в 1907 г. — уже 25 млн. 27 % этих средств шло на содержание транспорта, освещения, водопровода, телефона; 34,5 % — на благоустройство города, пожарные команды, медицинскую помощь, санитарный надзор, общественное призрение; 9,5 % — на народное образование; 7,5 % — на содержание полиции, войсковые квартиры и содержание административных учреждений; 14,5 % — на уплату городских долгов и процентов по займам.

Отличие магазина от лавки, кроме количества и качества товаров, составляли цены priх-fix — фиксированные, без возможности поторговаться, но и без «запроса»; на стенах даже и плакатики висели: «Priх-fix». (Новое — хорошо забытое старое!)
В мелких лавках на ярлыках стояла цена, которая и объявлялась покупателю. Но вслед за ценой стояли какие-то буквы, означавшие действительную себестоимость товара, ниже которой продажа могла быть убыточной. Только знавший ключ шифра мог безошибочно определить, сколько запрошено сверх стоимости.

В николаевскую эпоху вход в рестораны, трактиры и кофейни запрещался солдатам, прислуге в ливреях и женщинам. В 1852 г. женщинам разрешили посещать для трапез гостиницы, постоялые дворы и подворья. И только с 1861 г. запрет для женщин был снят, сохранившись, однако, для солдат и матросов. Дворяне, поступившие в полк юнкерами (а с 1874 г. — вольноопределяющимися), считались «нижними чинами», и будь ты хоть граф, хоть князь, а в ресторан — ни ногой, и в статское платье тоже не моги переодеться.

Про знаменитые и ненавистные «мундиры голубые».
Третье отделение при Императорской канцелярии — специальный орган политического сыска — было создано в 1826 г; прочие отделения Канцелярии занимались учетом чиновников и их службой, законодательством, благотворительностью и пр. Однако штат III Отделения при его возникновении составлял всего 16 человек и почти не расширился в дальнейшем. Говорят о существовании тайных осведомителей, да вот никто никогда и никаких документов на сей счет пока не видывал.
В помощь III Отделению был создан Отдельный корпус жандармов. Однако же тайной полицией жандармерию назвать никак нельзя: это была тяжелая кавалерия, носившая яркую форму голубого сукна, с красными воротниками и обшлагами, серебряные эполеты и аксельбанты. Ходить в статском платье жандармам было строго запрещено.
Железнодорожная жандармерия следила за безопасностью на дорогах. Собственно же жандармы занимались: слежкой за подозрительными иностранцами, сбором разведданных в приграничных губерниях, делами по разбоям на дорогах, изготовлению фальшивой монеты, крупным пожарам, наводнениям и другим стихийным бедствиям, контролем за местами ссылки и каторги, за чиновниками и за помещиками, дабы те не слишком превышали свои полномочия, и, наконец, контролем «за состоянием умов», т. е. собственно политическим сыском. Жандармам принадлежала также театральная цензура, и они даже должны были наблюдать за целостностью семьи!
С 1880-х гг. (в Петербурге — с 1866 г., после покушения Каракозова) создавались специальные Охранные отделения (пресловутая «охранка»). C 1902 г. они учреждены во всех городах. В самом крупном — Петербургском — отделении служило 600–700 человек: 200 филеров, 200 охранников, 50 канцеляристов, 12–15 жандармских офицеров, 5–6 чиновников для особых поручений, остальные — секретные сотрудники.
Для поступления в корпус жандармов от офицеров требовалось: потомственное дворянство; окончание военного или юнкерского училища по I разряду; не быть католиком; не иметь долгов и пробыть в строю не менее 6 лет. Затем надо было выдержать предварительные испытания, прослушать четырехмесячные курсы в Петербурге и сдать выпускной экзамен.
Тем не менее в образованном обществе жандармов презирали. Жандармским офицерам не принято было подавать руки, их не приглашали в офицерское собрание, а с офицерами, прельстившимися высоким жалованьем и перешедшими в жандармскую службу, нередко порывали отношения сослуживцы и друзья, а изредка и родственники. Это отношение распространялось даже на членов семьи жандарма.

Типичный стол небогатых горожан: в скоромный день — щи, забеленные молоком, в постный — каша с толикой льняного или подсолнечного масла (скоромное масло было дорого и нередко заменялось бараньим жиром). Чай самый дешевый — утром и после вечерен, с черным хлебом, что заменяет завтрак и полдник. По постам — щи со снятками, горох или каша. По воскресеньям и праздникам — пирог с гречневой кашей или пшеном и луком, за обедом — щи с говядиной, каша или жареный картофель.

Все помнят «Кому на Руси жить хорошо» — как Некрасов горевал о народном пьянстве? В действительности деревня выпивала 25–30 % водки, а остальное приходилось на долю города — это при том, что горожане составляли очень небольшую долю населения! В 1899 г. в Новгородской губернии в городах потребление водки на душу составляло 2,18 ведра в год, а в уездах — 0,36; в Псковской, соответственно — 2,27 и 0,29, в Смоленской — 2,24 и 0,43 ведра.
В среднем же водки (в 50-градусном измерении) приходилось 6 литров на душу населения, как и в трезвой цивилизованной Швейцарии. Россия в этом плане отставала от таких стран, как Дания и Австро-Венгрия (14 л), Бельгия, Франция, Германия, Голландия и Швеция (8,5 — 9,5 л). По виноградному вину она, естественно, была на одном из последних мест (3,8 л), тогда как в Италии выпивалось по 95 л на душу, а по пиву обгоняла только Италию — 5 л в год на человека, тогда как в Бельгии выпивалось 183 л пива. (Конечно, потребление в России домашнего легкого крестьянского пива и браги не могло быть учтено.)

По уставу 1803 года тот, кто закончил низшее учебное заведение, мог переходить в следующее без всяких препон, вплоть до университета (известные университетские профессора и деятели культуры Мерзляков, Погодин, Никитенко были выходцами из крепостных). Прямо запрещено было принимать в гимназии, университеты и пр. только крепостных без предоставления им отпускных от помещиков, поскольку окончание средней и высшей школы давало право на чины, а это никак уж не вязалось с крепостным состоянием. В 1833 и 1834 г. воспрещено было также обучать в уездных и приходских училищах кантонистов (для них были свои школы), а в 1837 г. — незаконнорожденных, находившихся в ведении приказов общественного призрения.
После смерти Николая I все ограничения были сняты, и русская школа, от начальной до высшей, стала бессословной — разумеется, исключая некоторые специальные учебные заведения, вроде институтов благородных девиц, Училища правоведения, некоторых военно-учебных заведений (Императорский Пажеский и Морской корпуса); вообще до последней четверти столетия военно-учебные заведения были исключительно дворянско-сословными.
В 1823 г. в университетах было принято постановление, что студенты должны слушать не менее восьми профессоров. Сюда входила и небольшая группа обязательных дисциплин, прочие же можно было избирать даже на других факультетах. Так что на лекции к знаменитому историку или цивилисту ходили нередко медики, а на медицинский факультет бегали юристы.
Для плохо подготовленных разночинцев проблему составляло преподавание профессорами-иностранцами на иностранных языках. Латынь уже уходила в прошлое, зато на 1806 г. в Московском университете курсы натуральной истории и сравнительной анатомии, естествознания, народного права, химии, нравственной философии и астрономии были объявлены на французском языке, а «высокой геометрии», ботаники и немецкой литературы — на немецком. Вот и учись тут при отсутствии учебников: единственной возможностью для овладения наукой было восприятие на слух лекций на чужих языках и их конспектирование.

В Новочеркасской гимназии в 1904 г. детей дворян и чиновников училось 265, духовного сословия — 33, городских сословий (купцов и мещан) — 94, сельских сословий (крестьян) — 101, иностранцев — 7. А в Рыбинской мужской гимназии в 1900–1901 г. детей дворян и чиновников — 162, городских сословий — 170, сельских сословий — 37, духовного сословия — 26, иностранцев — 3. При этом в 1887 г. был издан известный циркуляр «о кухаркиных детях», в котором говорилось, что дети из бедных семейств, особенно лиц «услужающих», напрасно учатся в гимназиях, а потому их и не следует туда принимать. Эту меру встретило в штыки общество, и циркуляр исполнялся не строго.
На начало ХХ века программа была откорректирована по сравнению с прошлым, когда учащихся душили изучением мертвых языков. Отныне латынь начиналась не с 1-го, а с 3-го класса, изучение греческого стало факультативным. Ввели преподавание природоведения, географии и истории, расширялось изучение физики, значительное время было выделено на преподавание новых языков — немецкого с 1-го класса и французского со 2-го. Географии, истории и природоведения отводилось по 2 часа в неделю, Закону Божию тоже 2 часа, по 5 — на русский язык и арифметику, 2 — на рисование и по часу на пение и гимнастику.
Тем не менее и в начале ХХ в. классическим языкам в гимназии (классической) отдавался 41 % учебного времени; русскому и новым языкам, литературе, истории и географии, вместе взятым, — тоже 41 %, а на физику, математику и естествознание приходились остальные 18 %.
В «реальной» гимназии основу программы составляли точные и естественные науки. Но они не давали права поступления в университет. А если в городе была одна гимназия, то в ней учились представители всех сословий, независимо от того, была она классической или реальной. (В частности, по этой причине будущий автор «Детей подземелья» В.Г.Короленко вынужден был вопреки своим гуманитарным склонностям поступить в Технологический институт: в Ровно, где служил его отец, просто не было классической гимназии.)

Известная песенка «Чижик-пыжик, где ты был? — На Фонтанке водку пил» была сложена о правоведах: Училище правоведения находилось на Фонтанке, а студенты носили прозвище «чижи» за желтые воротники мундиров и околыши фуражек. Училище это, собиравшее сливки дворянства, отличалось не столько суровостью, сколько царившим здесь пьянством и развратом, в том числе противоестественным.

Императорский Эрмитаж, куда изначально могли ходить и где могли копировать картины ученики Академии художеств, в 1852 г. стал общедоступным, хотя он был расположен в царском дворце, резиденции императора (и на этих императоров с 1860-х гг. без конца организовывались покушения).
Огромная часть населения имела возможность бесплатного посещения музеев и выставок, которые давали это право или определенным категориям публики (школьники, учителя, солдаты), или в определенные дни, или всем и всегда. Основную массу посетителей и составляли те, кто проходил бесплатно.

Специфической деталью зимней улицы большого города были костры, горевшие на перекрестках и возле театров, ресторанов и т. п. общественных заведений. (В «Евгении Онегине», в описании выхода Онегина из театра: «Еще, прозябнув, бьются кони, / Наскуча упряжью своей, / И кучера, вокруг огней, / Бранят господ и бьют в ладони…»)
Костры эти разводились по распоряжению полиции — прежде всего для кучеров и извозчиков, ожидавших седоков, для прохожих, пьяных и бездомных; в сильные морозы по улицам даже посылались конные разъезды — смотреть, не замерзает ли где-нибудь заснувший извозчик, пьяненький или нищий. Обычно костры горели по ночам, но в лютые морозы их жгли круглосуточно, и полиция требовала держать открытыми днем и ночью чайные, чтобы люди могли погреться. Дрова для костров поставляли соседние домохозяева, а также, по просьбе гревшихся или приказу полиции, по несколько поленьев сбрасывались с дровяных возов.

Длинные волосы говорили о «вольнодумстве» человека из социальной верхушки, а короткая стрижка — о том же у женщины (см. «Заячий ремиз» Лескова). Государственным служащим, да и неслужащим дворянам полагалось чисто брить лицо, и допускались только «приличные» бакенбарды «котлеткой». Пышные бакенбарды (как у Ноздрева) были признаком неблагонадежности и склонности к лихим похождениям.
В XVIII в. военным рекомендовалось носить усы, хотя требование было не слишком жестким. Павел I предписал непременное ношение усов: у кого они росли плохо, в строю приходилось носить накладные, а светлые усы ваксились. С начала XIX в. ношение усов офицерами было строго запрещено, кроме гусар и улан. В 1820 г. усы были разрешены всем кавалерийским офицерам, а в 1832 г. — всем офицерам вообще, в том числе и в отставке. Солдат эти ограничения не касались. Во второй половине XIX в. можно было носить усы с подусниками, т. е. переходящие в бакенбарды, как у Александра II, а с воцарением носившего бороду Александра III можно было вообще не бриться (а вот борода у дворянина в николаевскую эпоху могла привести его в полицию!). В это время бритое лицо стало признаком людей с низким общественным статусом: лакеев с официантами и актеров, которым борода и усы мешали гримироваться: бытовало даже выражение «по-актерски бритое лицо» (все вспомнили Кису Воробьянинова!).

Даже в таком чиновном городе, как Санкт-Петербург, дворянство на 1801 г. составляло всего около 6,5 % населения (13,2 тысячи человек), и, несмотря на его значительный численный рост (до 42,9 тысяч), в 1881 г. относительный удельный вес его не достиг 10 %. В Москве дворян в 1882 г. было 7,4 %.
В провинциальной Самаре на 1899 г. дворяне и чиновники вместе составляли около 4,4 % населения. Правда, в более ранний период (в 1860-х гг.) в той же Самаре его было примерно 7 %, а в такой «дворянской» губернии, как Рязанская, дворяне в губернском городе составляли даже около 20 % населения.

Характерно изобилие домашней прислуги в обществе, не успевшем избавиться от крепостнических привычек. В Лондоне в конце XIX в. из каждой тысячи женщин состояло в качестве прислуги 42, а в Петербурге — в 4 ½ раза больше. На 1000 петербуржцев-мужчин к прислуге принадлежало 59 человек, а в Лондоне — только 7.

Про взятки, по которым так ехидно прокатились наши сатирики: Гоголь, Островский, Щедрин… С ними не всё просто.
Во второй четверти XIX в. в гражданской палате Московского губернского суда архивариус получал 11 ½ руб. серебром, коллежские секретари — по 10 руб., губернские секретари — от 14 до 30 руб., канцелярские служители — от 8 до 22 руб. Письмоводитель Московского губернского правления получал 4 руб. 75 коп. жалованья и 5 руб. на наем квартиры. А писец уездного суда в середине XIX в. получал 3 руб. 60 коп. в месяц — 12 копеек в день! На эти деньги нужно было снимать жилье, приобретать мундирное платье и кормиться. Даже холостяку, учитывая тогдашнюю дешевизну, нормально прожить на эти деньги было невозможно. С семейством же, не беря взяток, оставалось только умереть с голоду.
Между тем за комнату брали 12 руб. ассигнациями в месяц — почти 3 ½ руб. серебром (как раз всё жалованье писца уездного суда). Пара сапог стоила от 20 руб. ассигнациями, сюртучная пара — от 40 руб. Ржаной хлеб стоил ¾ коп. за фунт, а ситник — 3 коп. Если жить впроголодь и питаться только ситным хлебом с чаем (чай и сахар были дороги), то и тогда на день нужно было хотя бы копеек 15, что в месяц составляло 4 ½ руб.
В результате служебные комнаты присутственных мест к вечеру нередко превращались в спальни для холостых мелких чиновников: снимать квартиру, одеваться, обуваться и питаться на казенное жалованье было мудрено.
Это понимали все просители. Каждый сам нес «положенное». Честным считался чиновник, не требовавший лишнего и быстро и точно исполнявший обещанное. (Собственно, в пьесе Островского «Доходное место» герой-чиновник объявляет это открытым текстом.)
Но брали, разумеется, и те, кто был «наверху» этой лестницы, — просто потому, что могли брать. В конце 1840-х гг. Николай I приказал жандармам узнать, кто из губернаторов не берет взяток вообще, даже с откупщиков. Из более чем пятидесяти таковых оказалось всего двое: киевский И.И.Фундуклей и ковенский А.А.Радищев (сын автора «Путешествия…», бывший жандармский полковник). Император меланхолически заметил: «Что не берет взяток Фундуклей — это понятно, потому что он очень богат, ну а если не берет их Радищев, значит он чересчур уж честен!»

Ябедой по-старинному называли жалобу, заявление, судебный иск. Некоторые сутяги заваливали все инстанции таким количеством ябед, по большей части необоснованных, что выведенный из терпения Сенат издал Указ о заведомом ябедничестве. Представители власти при понятых изымали с квартиры сутяги чернила, перья и бумагу, и впредь всем учреждениям запрещалось принимать от него любые прошения, с публикацией о сем в «Ведомостях».

Гоголевский Поприщин, как известно, занимался очинкой перьев. Это было не столь уж простым делом — как, впрочем, и само приготовление пера. Только в детских книжках, сбив на лету стрелой гуся, герой вырывает из крыла перо и, очинив его кинжалом, пишет записочку любимой: такое перо просто не держало бы чернил.
Наиболее ценились перья из левого крыла: они благодаря изгибу лучше ложились в правую руку. В противность тому, что показывают в кино и музейных экспозициях, частично срезалась бородка, а верхняя часть пера обрезалась: длинное перо мешало бы, утыкаясь в лицо. Перья сначала обезжиривались в горячей золе, а затем, после удаления кончика, из трубочки вытаскивали тонкую пленку, выстилающую внутренность пера. В таком виде перья связками поступали в продажу. Далее перо очинялось острым перочинным ножичком: оно накосо срезалось, в нем делался небольшой продольный разрез, а затем оно раскалывалось на нужную длину, после чего обрезался микроскопический кончик.

Кого принимали в гвардию? В престижных полках (например, Преображенском или Кавалергардском) носить громкую старинную дворянскую фамилию и обладать средствами и придворными связями было еще далеко не достаточно. Туда мог попасть только безупречно воспитанный юноша, о репутации и поведении которого полком собирались тщательные справки. А кавалергарды в некоторых случаях еще и копались в родословной кандидата и проверяли бабушек и прабабушек. Так же собирались сведения о невестах: достойна ли она по происхождению и репутации личной и семейства войти в круг «полковых дам». Буде девушку признавали недостойной, командир не давал разрешения на заключение брака, если же офицер настаивал на своем, он должен был выйти из полка.
В XVIII в. даже нижние чины гвардейских полков отличались богатством. Например, в 1776 г. только в лейб-гвардии Семеновском полку 182 нижних чина имели в Петербурге собственные дома. До 1748 г. все гвардейские унтер-офицеры держали своих лошадей и экипажи, и в 1758 г. последовало специальное запрещение унтер-офицерам и солдатам гвардии ездить в каретах!
В XIX в. положение в гвардии изменилось. Рядовой состав, за исключением юнкеров из дворян, комплектовался только из рекрутов, да и среди офицерства, особенно после войны 1812 г. и заграничных походов, многие разорились. Особенно небогаты были офицеры полков «молодой» гвардии, сформировавшейся после наполеоновских войн.
Служба в гвардии офицером была крайне убыточна. Требовалось приобретать за свой счет 6 или, по крайней мере, 4 лошади, новую карету каждые 2–3 года, несколько мундиров, каждый из которых стоил не менее 120 рублей, оплачивать квартиру, стол, прислугу… так что офицеры небогатые залезали в долги и разорялись. Важно иметь в виду, что роскошный светский образ жизни был не модой, а официальным требованием! В итоге гвардейцы, кроме самых богатых, должны были экономить на питании, а дефицит бюджета покрывать приватными заработками: репетиторством, счетоводством в лавочках и даже изготовлением бонбоньерок для кондитерских.

С 1722 г. было запрещено ставить на духовные должности лиц недуховного происхождения, а выход из духовных учебных заведений в светские или в гражданскую службу был весьма затруднен. Семинаристы, как правило, могли жениться только на девицах духовного звания. За сыновьями священников сохранялись места их отцов, а неофициально по традиции место умершего отца сохранялось и за дочерью: сирота священника или дьякона являлась в семинарию и просила отца ректора назначить ей жениха из выпускников; тот приглашал несколько подходящих семинаристов, рассказывал о приходе, куда предлагалось поступить избраннику, и предоставлял девице выбор; при взаимном согласии вскоре заключался брак, молодой муж рукополагался в сан и уезжал в унаследованный женою приход. (Описано в «Очерках бурсы» Н.Г.Помяловского.) В 1869 г. эта фактическая наследственность состояния была отменена.
Вообще в диаконы и священники рукополагались только женатые люди (неженатые рукополагались не ранее 40 лет от роду), а в случае смерти жены требовалось либо сложить сан, либо постричься в монахи; только священнослужители преклонных лет могли продолжать служение, будучи вдовыми. Вторичные браки не допускались.

По русским законам владельцы торговых фирм, просуществовавших сто лет, автоматически получали дворянство. Но обычно было принято отказываться от подобного перехода из сословия в сословие.
Купеческие роды, в отличие от дворянских, были неустойчивыми: среди 153 первогильдейских фамилий конца XVIII века 43 функционировали на протяжении одного поколения, 56 — двух, 46 — трех, всего 6 — четырех, и в двух случаях состояние в купечестве растянулось на 5 поколений. По московским первогильдейцам середины столетия картина примерно та же: из 103 фамилий 47 оставалось в гильдии на протяжении одного, 39 — двух, 12 — трех, и только 5 — четырех поколений. (Механизм постепенной деградации такой фамилии описан в «Деле Артамоновых» Горького.)

Кроме того, из трехтомника можно узнать:
• Как ставится изба; типы избы и ее внутреннее устройство
• Изба с завалинкой и изба на подклете; тесовая крыша и соломенная, окна волоковые и косящатые
• Как плелись лапти — и как носились коты (женская обувь)
• Чем сельцо отличается от села
• Какая древесина для каких целей использовалась
• Как пахали, сеяли, веяли и т. д.
• Тонкости работы лесоруба, плотника, бурлака
• Как мостились и освещались улицы; типы дорожного покрытия; праздничная иллюминация
• Модели тогдашних «тачек»: кареты, дормезы, тарантасы, брички, дрожки, коляски, таратайки, долгуши или роспуски, возки и кибитки и т. д.
• Городской общественный транспорт. Разница между ямщиком, кучером и извозчиком; разные категории извозчиков (ваньки, голубчики, «вейки» и лихачи) и их клиентура
• Как выглядел письменный стол с приборами для письма и рабочий кабинет помещика
• Как обстояло дело с «удобствами» в дворянских особняках и квартирах
• Каким наказаниям помещик имел право подвергнуть своего крепостного
• Что такое «зерцало», находившееся в присутственных местах, и какова была его функция
• Как выглядела торговля вразнос «на перекус», что и где продавали
• Категории «предприятий общественного питания» и их клиентура
• Как в разное время обстояло дело с торговлей спиртным
• Как готовили пунш, и какую роль в русском быту играл чай (спойлер: исключительно важную)
• Разновидности хлеба, муки и пирогов, каши, рыба, овощи, постная и скоромная пища… продукты и блюда, бывшие в ходу среди разных слоев общества; что сколько стоило (в разное время), как хранилось, как готовилось и т. п.
• Какие деньги были в ходу, и что нужно учитывать при счете на ассигнации и на серебро
• Как было поставлено рекламное дело; вывески XIX века
• Устройство городской канализации
• Какие уличные зрелища можно было наблюдать
• Как ставились спектакли: режиссеры, актеры, публика
• Одежда разных сословий — штатская, а также мундиры и униформы; чем отличался мундир от вицмундира, где носился «ключ камергера», кто такой коммерции- или мануфактур-советник; как одевалось дворянство городское и поместное; как отличить по костюму горничную от няньки; важность роли тростей, зонтиков и перчаток, типы головных уборов, в чем могло проявляться щегольство душек-военных, почему кавалерийская походка — «шаркающая» и т. п.
• Табель о рангах, права и привилегии каждой ступени; как к кому полагалось обращаться
• Как воспитывались и чему учились в детстве члены императорской фамилии
• Почему городничие часто были инвалидами — и можно ли считать взяточником судью Ляпкина-Тяпкина
• Правила производства в офицерские чины
• Как проводили время в клубах и кого в них принимали
• Почему карточный долг считался «долгом чести»
• Чем отличаются друг от друга типажи вельможи, джентльмена и «грансеньора»; петиметра, денди и «шалуна»
• Какие вина к какому блюду полагалось подавать
• Как правильно пользоваться визитными карточками
• Как и сколько носился траур
• Какие ограничения существовали для иноверцев
• Разница между купцом и человеком, получившим право на торговлю: какие преимущества предоставляло купеческое сословие
• Нормы пищевого довольствия солдат и матросов
• Какие наказания применялись в гимназиях
• …и многое другое

#картинки_в_блогах #времена_года #история

Владимир Леонидович Муравьев (1861–1940). Поздняя осень
Один из забытых русских художников, о котором не упоминают ни толстые монографии, ни пудовые альбомы под заглавием «Русский пейзаж». А личность, между прочим, необычная. Начиная с его замечательной родословной.
Он внук графа М.Н.Муравьева-Виленского — весьма спорной фигуры российской историографии, из тех, кого именуют «столпами самодержавия»: гродненский, минский и виленский генерал-губернатор, жестоко подавивший польские восстания в Северо-Западном крае.
Все помнят некрасовские «Размышления у парадного подъезда»? «Не страшат тебя громы небесные, / А земные ты держишь в руках…»

#история #этимология #статистика #длиннопост
Русские имена: как меняется со временем их популярность.

Судьба самых распространенных имен в России с XVIII века (на тысячу именуемых) в диахронии:

Сведения, относящиеся к XVII веку, есть по мужчинам (примерно такая же картина), но не по женщинам. В старинных документах редко упоминали имя женщины, куда чаще называли ее по имени отца или мужа. Только ближе к петровским временам распространяется полная, с упоминанием имени и отчества женщины, запись.
Так что мало кто знает сегодня, как на самом деле звали, например, Ярославну из «Слова о полку Игореве»:

#опрос уже не #политика и еще не #история
Полгода назад был опрос об отношении к Сталину
Было бы любопытно сравнить результат.

#книги #история #нам_не_дано_предугадать #длиннопост
Залесская М.К. Людвиг II: калейдоскоп отраженного света. М., 2018 (ЖЗЛ)
Что могут короли, или Странная жизнь и загадочная смерть Людвига Баварского.

Прозвище Король-Луна он получил по аналогии со своим кумиром и тезкой Людовиком XIV — Королем-Солнцем.
Антитеза закономерная: эпоха Людовика XIV — расцвет абсолютизма; время Людвига II Баварского — даже не закат, не сумерки богов, а уже ночь европейской монархии. Французский король был тем недостижимым идеалом, к которому Людвиг стремился всю жизнь: Луна, отчаянно нуждающаяся в Солнце. И чем настойчивее он старался приблизиться к цели, тем сильнее отдалялся от нее.
Подобно Луне, которая светит лишь отраженным светом, Людвиг Баварский — последний отблеск ушедших эпох, средневековой рыцарской романтики.

#книги #история #культура #образование #длиннопост
Если бы мы родились в императорском Китае…
Как бы нам пришлось сдавать экзамены?
На какое медицинское обслуживание мы могли бы рассчитывать?
И каких грехов пришлось бы сторониться, чтобы не попасть в китайский ад?
Рассказывают ученые, дипломаты и путешественники, жившие в Поднебесной в XIX веке.

В старинных китайских повестях часто действуют персонажи, именуемые «сюцай», «цзюйжэнь» и т. п. В целом обычно понятно, что это какие-то ученые личности, но чем они отличаются друг от друга — и в чем их ученость, собственно, заключается?
Эрнст фон Гессе-Вартег. «Китай и китайцы». СПб., 1900.
Автор — австрийский путешественник и писатель, оставивший содержательные заметки о быте старого Китая, — описал давно сложившуюся и все еще существовавшую на конец XIX века экзаменационную систему. Которую мы можем (надеюсь, с чувством глубокого удовлетворения) сравнить с нашими ЭГЭ и ОГО. Не говоря уже о ВАК.

Высшая цель в жизни китайца — получение ученой степени. Не сдав экзамены, нельзя сделаться чиновником, мандарином, министром… А всякий выдержавший экзамен не только получает в этом плане перспективы, но и освобождается от телесных наказаний, преклонения колен и битья челом перед судьей, а также обзаводится правом повесить над дверью дома табличку со своим званием.
Ах да. Еще одно бесценное преимущество: получив звание, ученый кандидат спешит нацепить очки, даже при наличии превосходного зрения. Очки — символ статуса; их нельзя носить в присутствии вышестоящего — и уж вовсе никому не дозволено пребывать в очках пред лицом императора.
Но пока до вожделенных очков еще далеко. Итак, где начало тернистого пути старокитайской учености?
Казенные учебные заведения есть лишь в немногих главных городах; в основном образование начинается с частных школ, начальных и средних.
Занятия в начальной школе идут с рассвета до заката, без выходных и каникул, за исключением Нового года.
Сводятся они к заучиванию правил чтения и написания иероглифов, а затем — заучиванию конфуцианских изречений, в которых ученики не понимают ни слова, т. к. написаны они на древнекитайском. Только после того как китайский мальчик выучит наизусть канон «девятикнижия», учитель объясняет ему смысл написанного… по комментариям времен крестовых походов.
Итак, на данном этапе: обучение чтению и письму, классическому стилю и китайской каллиграфии, а также зубрежка сочинений Конфуция и Мэн-цзы.
В высших школах проходят древних классиков и подробные комментарии к ним, изящный стиль, стихосложение и корреспонденцию (заучивание наизусть как можно большего числа ритуальных оборотов и фраз). Иные науки в учебную программу не входят. Только единичные «вузы» в Пекине и Нанкине преподносят некоторые сведения по математике, географии (отечественной), истории и живым языкам.
Далее. Китаец в любом возрасте имеет право подвергнуть свои знания публичному испытанию, которое проводится дважды в 3 года в больших городах. Экзамены письменные, и проверяют их специально назначенные чиновники. Кандидаты, представившие лучшие работы (обычно около 10% экзаменующихся), удостаиваются желанного шарика на шапку и звания «сюцай», т. е. ‘бутон гения’.
Но это лишь первая ступень на китайский Парнас.
Дальнейшие испытания производятся в «больших испытательных храминах»: это обширная площадь, огороженная старыми стенами. Внутри — ряды низеньких пронумерованных келий, больше всего похожих на хлевы, с крошечным входным отверстием и без окон, размером 2 х 3 шага, с двумя узкими стенными нишами и без какой-либо мебели. Во время сдачи экзамена в эти ниши вставляются доски, и одна из них служит столом, а другая — скамьей.
На сентябрьские экзамены собирается 15–20 тысяч человек. Рано утром в назначенный час кандидаты с удостоверениями личности, а также со своими родственниками и друзьями (которых, впрочем, внутрь никто не впустит) толпятся у ворот храмины, нагруженные платьем, одеялами, едой, походными таганами, чайниками, чашками и прочей утварью, так как им предстоит находиться в этих камерах 9 суток на полном самообеспечении.
У входа их строго обыскивают на предмет шпаргалок и прочих запрещенных предметов. Затем они являются к мандаринам, которые вручают каждому «абитуриенту» по листу бумаги со штемпелем, его именем и номером отведенной ему кельи.
Далее кандидаты напряженно ожидают маленьких красных записочек с темами, которые им предстоит раскрыть: за 2 дня надо написать 3 сочинения в прозе и одно — в стихах. Все сочинения должны состоять из 300–400 (не более и не менее) иероглифов и максимум 100 иероглифов примечаний.
Сдав эти сочинения, кандидаты могут покинуть храмину на одну ночь. По возвращении их снова обыскивают, и они получают еще 3 дня на подготовку пяти новых сочинений на классические темы.
Потом еще одна свободная ночь, новый обыск — и следующие 3 дня они пишут третью серию сочинений, на сей раз на темы произвольные и иногда даже современные (по государствоведению, отечественной географии, математике и т. п.).
Сдав и эту серию, кандидаты свободны. Но результата им придется ждать еще несколько недель. <Вот оно как — а нам-то приходилось по ночам добивать всю эту писанину, чтобы к рассвету можно было отдать ее на расшифровку и отправляться в постельку в аудиторию проводить очередной экзамен!>
При таких, прямо скажем, малокомфортных условиях нередко случались смерти экзаменующихся от переутомления и сопутствующих ему расстройств. В таких случаях приходилось проламывать для выноса тела главную стену, ибо входные ворота по закону открываться не могли ни при каких обстоятельствах. (Впрочем, условиями испытания эти трагические события никто и никогда не объяснял: бытовало мнение, будто причиной таких случаев являются злокозненные действия неупокоенных душ и тому подобных гостей «оттуда».)
Каждая из представленных работ — до 30 тысяч — проверяется следующим образом: чиновники «шифруют» сочинения, заклеивая полосками бумаги имена авторов, и отмечают работы номерами. Затем все эти тысячи текстов переписываются (!) красными чернилами, и мандарины 3-го класса приступают к проверке.
Лучшие опусы поступают на просмотр высших экзаменаторов, назначенных самим императором: им приходится иметь дело примерно с 10%, т. е. с 2–3 тысячами отобранных сочинений, написанными 800–1000 кандидатов. На долю каждой провинции выделяется квота учено-литературных степеней (конкурс!), так что из 1000 экзаменующихся необходимо выбрать 70–80 наиболее достойных.
Отобранные на этом этапе работы подвергаются еще одной проверке — императорского прокурора или цензора: он и принимает окончательное решение.
Злоупотребления все же иногда случаются: сторожей подкупают, запретные книги проносят, а иногда и сами сочинения пишутся подставными кандидатами. Экзаменаторов не так легко склонить к нарушениям: был случай, когда мандарина 1-го класса и великого секретаря обезглавили за поблажку родному племяннику, а в 1894 г. был казнен за попытку подкупа один из соискателей.
Многие кандидаты пробуют свои силы неоднократно — и иногда хоть под старость удостаиваются степени «цзюйжэнь», т. е. ‘произведенный человек’ (нечто вроде «кандидата» для автора заметок, а также в дореволюционной России; для нас же, скорее, где-то между магистром и кандидатом наук). Богатые родители или земляки могут закатить пир по этому случаю или даже воздвигнуть в честь счастливца триумфальные ворота.
Из иных преимуществ — только право занять когда-нибудь (!) скромную чиновничью должность.
Если же цзюйжэнь желает пристроиться вернее и скорее, он должен подвергнуться третьим испытаниям, проходящим раз в 3 года в столице. Сами экзамены организованы аналогичным образом, единственное отличие — питание на казенный счет, но все прочие расходы соискатель несет сам. Требования к сочинениям пропорционально возрастают: они должны быть блестящими, а стихи — безукоризненными. Число кандидатов достигает 14 тысяч, и опять же лишь 10% получает вожделенную степень «цзиньши» — ‘готовый ученый’ (соответствующую магистерской — для автора статьи, а для нас, пожалуй, кандидату или — по нынешним нестрогим временам — даже доктору наук).
Удостоенные звания цзиньши обычно вскоре возводятся в мандарины с соответствующими постами.
Те, кому и этого мало, могут подвергнуться четвертому испытанию, которое производится в Пурпурном дворце. Выдержавшие их становятся членами Ханьлиньской академии и получают титул поэтов и историографов императорского двора.
Достойнейшие из них, после еще одного испытания, получают от императора титул «чуан-юань» — что-то вроде поэта-лауреата — и назначаются императорскими экзаменаторами в провинции или на другие столь же важные должности.
(Для сравнения: о том, как обстояли на сей счет дела в Японии, см. в конце поста.)
Таким литературно-селекционным путем формировался китайский институт «мандаринства». Хотя «мандарин» — не китайское слово: оно образовано через португальское посредство от санскритского «мантрин» — ‘советник’. Китайское же именование императорского чиновника — «гуань».
К слову, чиновников в Китае было на порядок меньше, чем в Европе. Гигантское Серединное царство управлялось всего 2100 мандаринами, делившимися на 9 классов. <В одном только моем родном вузе их, по-моему, столько же, благослови их Небо.>
Впрочем, мандарином быть — не то чтобы сахар.
Во-первых, им нельзя было получать место в родном округе, окружать себя подчиненными из числа родичей и даже служить с ними в одной и той же провинции (долой семейственность). И каждые 3 года их переводили на новое место, чтобы они не пускали корней.
Во-вторых, они получали места обычно после долгого ожидания, а так как кандидатам на государственные должности зазорно заниматься торговлей или ремеслами, то до этого приходилось жить в счет будущих окладов. В должность, в случае удачи, они вступали уже обремененные долгами. Кроме того, на получаемый оклад мандарин обязан был содержать целую армию секретарей, писцов и слуг, которые от правительства жалованья не получали.
В-третьих, этот пост отнюдь не был синекурой. Мандарин во вверенном ему районе являлся не только представителем правительства, но главным полицмейстером, судьей, податным инспектором, «предводителем дворянства» и нотариусом.
В-четвертых, он отвечал за все, что там творилось. При этом от него требовалось всеведение и даже предвидение: никакие отговорки не учитывались. Любые нежелательные эксцессы, вплоть до уголовщины, были в глазах властей прежде всего свидетельством дурного управления мандарина. По этой причине ему приходилось содержать целый штат шпионов и доносчиков — и в то же время ограждать от доносов себя самого.
Податями он облагал население по своему произволу, но знал, что если зарвется, то действия его могут быть обжалованы перед высшим начальством и это грозит ему огромным штрафом. Если же мандарин и тогда не образумится, могло случиться, что ему «поднесут паланкин», т. е. подвластное население явится торжественной процессией в ямынь, предложит мандарину сесть в паланкин и вынесет его за городские ворота <какой полезный обычай — вот бы у нас такой ввести>. В подобных случаях правительство, заботясь о поддержании спокойствия в стране, обычно брало сторону населения и назначало нового мандарина.
Вот тут и думай, стоит ли рваться в мандарины…
Что же до китайского дворянства, то жаловалось оно за личные заслуги, причем исключительно военные. Дворяне, как и чиновники, делились на 9 классов. Каждый класс носил на одежде лоскуты ткани с вышитыми шелком изображениями соответствующей его чину птицы или зверя (аналоги погон).
Обладатели высших титулов могли передавать их потомству, но не бесконечно: титул «герцога» наследовался в 26-ти поколениях, а дворянское достоинство 8-го класса — лишь в одном. Так что дворянство мало-помалу вымирало. Потомственное дворянство в Китае составляли лишь прямые потомки Конфуция и Кохсинга (завоевателя Формозы, т. е. Тайваня) да 8 старейших маньчжурских княжеских родов.

Как обстояли дела при подобном уклоне образования с такой сферой, как медицина?
Рассказывает русский дипломат, врач, китаевед и ботаник Александр Алексеевич Татаринов: «О состоянии медицины в Китае». СПб., 1853.

Медицина была «свободным искусством». Умеющий врачевать мог занимать какую-нибудь иную должность в государстве, военную или гражданскую, а мог и просто быть «вольным художником». Между частными врачами можно было встретить и разжалованных чиновников, и продавцов аптекарских лавок, поднатаскавшихся в выписывании рецептов, и неудачливых живописцев, и крестьян (особенно практикующих иглоукалывание)… Нередко врач по совместительству был астрологом.
Рядовой китайский врач знал наизусть какую-нибудь сокращенную медицинскую книгу — обычно сборник рецептов. Некоторые из них были, вероятно, эффективными, но более типичны рекомендации вроде следующей: «При переломе конечности пережгите до пепла панцирь краба и размешайте пепел в вине; полученную смесь пейте и натирайте ею место перелома».
В простонародье к фамилиям врачей часто присоединяли прозвища в соответствии с их пристрастиями к тем или иным методам лечения, рецептам и пр., например: Горячительный Ван или Укрепляющий Лю. <А весело, должно быть, жить с прозвищем вроде Слабительный Ху!>
Только при минской династии был учрежден медицинский приказ, но он открывал врачам дорогу исключительно на придворную службу. Для этого нужно было, опять же, сдать экзамен (рассуждение на заданную тему о какой-либо болезни и ее лечении). Выдержавшие его имели право через несколько лет сдать еще один экзамен — и лучшие из них принимались в придворный штат. Впрочем, вскоре эти экзамены стали проводиться только формально, и должности раздавались по связям.
Частные же врачи выезжали за счет разных «секретных лекарств», которые охотно раскупались жаждущими чудесных исцелений. Чем таинственнее состав и нахальнее его реклама, тем больше народу на него клевало.
Над воротами дома врача обычно висели доски (предполагалось, что они поднесены в знак благодарности больными) с хвалебными надписями, выполненными золотыми или другими яркими красками: «храм благодеяния», «узнает болезни как дух» и т. п. Чем больше досок, тем громче слава врача, поэтому нередко они делались на заказ.
Для врача очень важно красноречие, ибо китайская медицина базируется на тех же общефилософских представлениях, что и вся наука в целом: «инь», «ян» и т. д. Поэтому пациент обыкновенно рассуждал и даже спорил с врачом о болезни, ее причинах и лечении. Всякий китаец, даже не будучи врачом, знал, какая болезнь происходит от гнева, какая внутренность пострадает от известного рода привычек, как выражается преобладание в теле холода (хань-ци) или жара (жэ-ци) и пр. — и что надо принимать во всех этих случаях. Никакой больной не сомневался, что боль в левом подреберье означает страдание печени, произошедшее от гнева.
Редко к больному звали одного и того же врача. Обычно если прописанный им рецепт не помог сразу, то приглашали другого. Бывало, что врачей звали одного за другим — и потом сравнивали рецепты: те, в которых было больше сходства, считались лучшими. Если сходства не было, прибегали к ворожбе и полагались на ее результат.
Обычай, не позволявший врачу посещать больных без повторного приглашения, чтобы наблюдать за течением болезни, мешал развитию медицины в Китае, равно как и запрет на анатомирование и запрет на какой-либо осмотр женщин (особенно знатных), за исключением пульса, по которому и приходилось ставить диагноз, и т. д.
Врачи не принадлежали к «благородному» сословию, хотя и имели право перейти в него (в отличие от такой отъявленной черни, как цирюльники или актеры). Но для подобного взлета по социальной лестнице врачам опять-таки нужно было сдать экзамен — отнюдь не по медицине, а по тому же классическому конфуцианскому канону.
Тем не менее китайцы уважали успешных докторов, даже если те были «лаовай» — иностранцами. Описан случай, когда в британское консульство приехал за сотни верст китаец: во исполнение воли умирающего отца, которого когда-то излечил иностранный врач, он привез подарки со следующим примечательным адресом: «Его превосходительству великому английскому дьяволу, консулу NN».
Вот где настоящая вежливость.

И животрепещущий вопрос о том, как избежать загробных неприятностей.
Его освещает российский и советский ученый-востоковед Ипполит Гаврилович Баранов, автор работы «Загробный суд в представлениях китайского народа» (Харбин, 1928).

«Книга яшмовых правил», созданная около 1900 лет назад, была предназначена для малообразованных людей — ибо «образованные в таких наставлениях не нуждаются».
Среди прочего она сообщала, что у человека есть две души: одна неотделима от тела и после смерти может превратиться в темную сущность гуй, если человек при жизни был невыдающейся личностью. Именно этой душе, чтобы ее умилостивить, нужны те предметы, которые кладутся в могилу, и последующие жертвоприношения.
Духовная же душа хунь после смерти от тела отделяется и попадает на небо, если человек был уважаем и занимал определенный пост, или — в противном случае — в ад. Полагали, будто простые люди вообще не имели этой души — либо она играла незначительную роль.
Также считалась неполноценной душа маленького (лет до восьми) ребенка, и если такие дети умирали, то их не хоронили на семейном кладбище, а бросали в «детские башни» — сложенные из кирпича массовые гробницы. А душа умершей роженицы попадала в чистилище, и нужны были особые очистительные жертвы, чтобы вызволить ее оттуда. <Так что рожать надо было со всей ответственностью, не вводя семью в лишние расходы…>
В китайском аду тоже 9 кругов <информация Данте подтверждается>. Кары, которые приходится там претерпевать грешникам, похожи, да и многие грехи, по нашим понятиям, вполне ожидаемые.
Однако — внимание! — опасность попасть туда в случае отсутствия деятельного раскаяния угрожает также тем, кто:
• Делал добро неискренне
• Из-за ничтожной причины сердился на другого человека
• Давал больному неясные советы о лекарстве и брал за это деньги <«чудо-средства» и их реклама имеют историю в веках, да…>
• Не уступал дороги калекам и старикам
• Думал, будто император не заботится о подданных <мыслепреступление!>
• Выбрасывал на улицу разбитые стекла и осколки посуды
• Выбрасывал на улицу навоз домашних животных <и безответственно гулял с собачками по утрам>
• Подговаривал другого затеять судебную тяжбу
• Произвольно разрушал стены жилища <это о вас, мои дорогие соседи со своим вечным ремонтом>
• Посылал анонимные письма
• Лил соленую воду на землю, где растет трава <а что насчет современных гербицидов типа «а перед нами всё цветет, за нами всё горит»?>
• Самовольно называл себя большим чиновником
• Бранил злых духов <а вот не надо портить отношения, не надо!>
• Не слушался старших родственников и с посторонними осуждал их
• Занимался пересудами
• Не платил налогов <и не спал спокойно>
• Не исполнял государственных законов
• Подвергался наказанию от государства <еще и на том свете догонят и добавят>
• Будучи осужденным преступником или ссыльным, бежал из тюрьмы или ссылки
• Ходил в кумирни и ставил там свечи с целью прогуляться и посмотреть на толпу <это тебе не клуб, понимаешь!>
• Вышивал на своей одежде и занавесях солнце, луну, звезды, дракона и феникса
• Нарушил правила фэн-шуй
• Жаловался на погоду <внимание, мы все в зоне риска!>
• Рисовал порнографические картины и писал порнографические книги
• Хранил такие книги и не сжег их
• Непочтительно обращался с писаной бумагой и книгами
• Знал, о чем говорят хорошие книги, но не исправлял своего дурного поведения
• Учитель, который учил нестрого, из-за чего ученики потеряли даром много времени <вот она, правильная точка зрения>
• Ученый, который не любил объяснять хорошие книги женщинам и детям
• Недобросовестные буддийские и даосские монахи, а также ученые, в аду продолжают читать свои книги, чтобы не терпеть других наказаний… но при плохом освещении! <вот где подстава так подстава>

Бонус.
Для тех, кому интересно сравнить, — ситуация с образованием в Японии XIX века.
Источник — Масатаро Саваянаги. Конкретную работу указать не могу, ибо сие взято из книги «Всё о Японии» (М., 2008), редакторы которой забили на все правила издания: нет даже аннотации, из которой можно было бы узнать, что это сборная солянка из публикаций XIX века.
Интернет сообщает, что Масатаро Саваянаги (1865–1927) — реформатор японской системы образования, педагог, психолог, социолог, министр образования Японии, бывший последовательно президентом университетов Тохоку, Киото и Тайсё. Он стал также президентом Института преподавания английского языка.

В средние века образование в Японии распространялось на небольшой круг людей и ограничивалось китайской и японской литературой, а также воспитанием нравственности. Правда, в эпоху Токугавы ситуация в этом отношении постепенно улучшалась, и к 1872 году, когда начались реформы, около 43 % мальчиков и 15 % девочек в возрасте 15 лет уже умели читать. Это был неплохой показатель даже по европейским меркам.
Реставрация Мэйдзи сопровождалась резким скачком, в результате которого была выстроена многоуровневая система образования «западного» типа.
1-Й УРОВЕНЬ: элементарная школа.
Тут обучались дети в возрасте от 6 до максимум 14 лет.
Простая элементарная школа (бесплатная) — 4 года. Преподаваемые предметы: учение о нравственности (преподается как чисто светское, без религиозного элемента), японский язык, арифметика и гимнастика. «Местный компонент» может включать еще несколько предметов, вроде рисования, пения и рукоделия; для девочек — еще и шитье.
Высшая элементарная школа (за умеренную плату) — еще 2–4 года. К указанным выше предметам прибавляется японская история и «науки». Для мальчиков могут быть добавлены сельское хозяйство, торговля, ремесла, английский язык. На этот уровень переходило около 60% учеников (похоже на старую советскую систему: 8 и 10 классов).
Число классов в элементарных школах не превышало 12-ти, а число учеников каждого класса — 70-ти (для 1-й ступени) и 60-ти (для 2-й).
70 учеников в классе… Ну, с японской дисциплиной это, может и представимо… Зато преподаватель, прослуживший 15 лет, уже имел право на пожизненную пенсию, которую его семья продолжала получать даже после его смерти. (Позавидуем?)

2 УРОВЕНЬ: «лицеи».
Городские школы для мальчиков средних классов общества.
Примерно соответствовали западным лицеям. Обучение минимум 5 лет. Преподаваемые предметы (в скобках указано число условных ЗЕТ — зачетных единиц трудоемкости за все 5 лет):
Нравственные науки (5), японский и китайский языки (32), другие иностранные языки (33), история и география (15), математика (20), естественная история — т. е. биология (6), физика и химия (7), основы права и политэкономии (2), рисование (4), пение (3), гимнастика (15).
При этом книги религиозного характера, входившие в программу, подлежали предварительной проверке японского Минпроса <опиум для народа — только по государственным рецептам!>
В 1902 г. городские школы посещало 102 тысячи учеников.
Высшие женские курсы — аналог городских школ, только для девушек.
Обучение продолжалось 5–7 лет. Преподается все то же, что и для юношей, кроме физики, химии, права и политэкономии. Добавлялись иногда педагогика и рукоделие. Для желающих были факультативы по курсу искусства (от 2 до 4 лет).
В 1902 г. высшие женские курсы посещало 17,5 тысяч учениц.
<По-моему, вполне продвинутая программа для начала ХХ века, хотя от тогдашнего населения страны это в сумме всего 2,66%.>

3 УРОВЕНЬ: учительские семинарии.
Обыкновенные семинарии готовили учителей для элементарных школ. Туда поступали в возрасте 15-20 лет. Курс обучения был рассчитан на 4 года (для мужчин) и на 3 (для женщин). Расходы на обучение несли местные кассы; взамен выпускники обязаны были по окончании курса отработать в школе: мужчины 10 лет, а женщины — 5 (ну точно советская система распределения!). Число студентов в группе — не более 40.
В перечень дисциплин к уже названным выше добавлялась педагогика; для мужчин — коммерческие науки, для женщин — домоводство. В программе предусматривалась также «педпрактика» в школе!
В целом это соответствует отечественному пединститутскому факультету начального образования.
В 1902 г. в таких семинариях обучалось 12 тысяч мужчин и 2 тысячи женщин.
Высшие семинарии, которых было только две — в Токио и Хиросиме, — готовили учителей городских школ, высших женских школ, а также кадры для себя.
Программа обучения:
Подготовительные курсы (1 год): нравственные науки, японский язык, китайская литература, английский язык, математика, логика, рисование, музыка и гимнастика.
Главный курс (3 года): японский, китайский и английский языки, история, география, физика, химия.
Специальный курс (1 год). (Тоже соответствует структуре современных вузовских образовательных программ: т. наз. блок спецдисциплин.)
В программе также была «школьная педпрактика». Расходы студентов оплачивались прикрепленными школами, и после выпуска требовалось в возмещение отработать 7 лет.
Высшая гимназия для женщин, единственная в Японии, делилась на 3 курса: литературный, научный и курс искусств, к которым присоединялись родственные науки. Существовал также дополнительный спецкурс и курс для получения ученой степени.
Выпускницы были обязаны отработать в системе женского образования минимум 5 лет.
В 1903 г. в высших семинариях обучалось 807 мужчин и 361 женщина.

4 УРОВЕНЬ: высшие школы.
Их цель — подготовка к поступлению в императорский университет. Необходимость в этом уникальном, чисто японском звене образовательной системы диктовалась тем, что одного японского языка было недостаточно для обучения в университете: лекции читались на европейских языках. Учащиеся должны были выбрать два из трех языков: английский, немецкий или французский. Основной упор делался не на разговорную речь, а на чтение литературы.
Курс длился более 3 лет и имел 3 отделения: 1) юридическая и литературная деятельность; 2) инженерное искусство и сельское хозяйство; 3) медицина.
Существовали и другие подготовительные школы — к примеру, при Военной академии. Директором этой школы на одном из этапов своей карьеры как раз был Масатаро Саваянаги; успел он также побывать и руководителем Высшей коммерческой школы.
В 1903 г. в высших школах обучалось 4781 студентов.

5 УРОВЕНЬ: императорские университеты.
Они состояли из университетских аудиторий, имевших целью облегчить изучение искусств и наук, и высших школ.
Университетов было два: в Токио и Киото. Университет в Киото состоял из 4 факультетов: юридического, медицинского, историко-филологического и естественного с инженерно-научным. В Токио факультетов было 6: инженерный и естественный существовали раздельно, и добавлялся еще сельскохозяйственный.
До поступления нужно было пройти 14-летний школьный курс: 6 лет элементарной школы, 5 лет лицея и 3 года высшей специальной школы.
Курс учения для юристов и медиков составлял 4 года, а для прочих факультетов — 3 года. В 1903 году в императорских университетах обучалось 4076 студентов (0,01 % населения страны).
А в 1907 г. открылся еще и университет Тохоку, президентом которого стал все тот же Масатаро Саваянаги. В 1913 г. он первым в стране начал принимать женщин и иностранцев.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ШКОЛЫ.
Туда можно было поступить после окончания «лицея», т. е. средней (или высшей женской) школы. В числе правительственных специальных школ было 5 медицинских, одна школа иностранных языков, одна школа искусств и одна музыкальная академия. В специальных школах, основанных местными властями или частными лицами, чаще всего изучалась медицина, юриспруденция и литература.
Минимальный срок обучения — 3 года. (Примерно соответствует нашим колледжам.)

ТЕХНИЧЕСКИЕ ШКОЛЫ.
Они совершенствовали учащихся по трем направлениям: промышленности, земледелия и торговли. В каждой из таких школ было 3 класса: низший, средний и высший.
Абитуриенты (не моложе 14 лет) должны были иметь как минимум 8-летнее образование. Всего таких школ было 7, обучение занимало время в диапазоне от 6 месяцев до 4 лет. (Профтехобразование, что-то вроде наших ПТУ и ВТУЗов.)

СМЕШАННЫЕ ШКОЛЫ.
Они могли быть учреждены городскими общинами или частными лицами с разрешения и под наблюдением правительства. В 1902 г. таких школ существовало 1474 (из них, кстати, 15 — для слепых и немых), и в них обучалось более 96 тысяч человек.

#книги #история #магия #длиннопост
С.Зотов, Д.Харман. Средневековая магия. М.: АСТ, 2022.

ХРИСТИАНСТВО ПРОТИВ МАГИИ
У древних египтян и жителей Месопотамии не существовало отдельного слова для религии, а отдельного для магии (как и для науки). Первыми, кто заговорил о магии как о чем-то отдельном от религии, были древние греки.
Римляне, как и греки, считали магию чужеземным, злым и лживым искусством. Уже в «Законах двенадцати таблиц» (V в. до н.э.) за колдовство полагалась смертная казнь; позже появились законы, запрещавшие любовные напитки, ритуалы, наводящие порчу, книги с рецептами зелий...
Христианская церковь, естественно, была настроена категорично по отношению к демонам.
Святой Франциск на фреске Джотто «Изгнание демонов из Ареццо»:

#книги #длиннопост #история
Майкл Эдвардс. Повседневная жизнь Древней Индии. М., 2021.
Сохранилось мало достоверных источников по Древней Индии. Отсутствие исторических хроник объясняется не безразличием к предмету или низким уровнем культуры, а укоренившимся ощущением единства прошлого и настоящего. В сохранившихся работах придворных поэтов и летописцев реальные события мифологизированы.

#книги #история #длиннопост #картинки_в_блогах
Д.С.Лихачев. Поэзия садов. Л., 1982 (переизд. 1991 и 1998).
Сад во всех культурах — образ утраченного Эдема, микромир в его идеальном выражении. Какова культура, таков и сад.
Микромиром являются и многие книги. Поэтому сад часто, особенно в средние века, уподобляется книге, а книги называются «Вертоградами» (от готск. aurtigards — «сад, огород») или «Лимонарями» (от λειμών — «цветник»). Ср. также «Гюлистан» и «Бустан» Саади, «Цветочки святого Франциска Ассизского» и т. п. Книга, как и сад, открыта для всех, и каждый находит там то, что ищет.
В начале XII века св. Ансельм утверждал, что пагубность вещей пропорциональна числу чувств, на которые они воздействуют, и потому считал опасным сидеть в саду с розами, услаждающими зрение и обоняние, или внимать песням и рассказам, услаждающим слух. Но позднее церковь признала сад предвкушением рая. Персидское слово «парадиз» означает «огороженное стенами место».

#писательство #литература #история #длиннопост #нам_не_дано_предугадать
В порядке иллюстрации к моему прошлогоднему посту про «синие занавески».
О смене парадигм, или Не посмотреть ли на старое по-новому?

ГРАФОМАН, ПАРОДИСТ И БЕЗУМЕЦ: три истории.
История первая.
Кто интересовался пушкинской эпохой, знает, что в те сказочные времена жил да был граф Дмитрий Иванович Хвостов, обер-прокурор Святейшего Синода и действительный тайный советник, а также всем известный поэт. Печально известный. С неодолимым побуждением к творчеству, но — как сказал один гончаровский герой другому — побуждение в него вложили, «а самое творчество, видно, и забыли вложить».
Но что взять с графомана? Он же потому и графоманит, что ему медведь на ухо наступил.

#книги #длиннопост #история #культура винопития (и пивопития тоже)
ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ АЛКОГОЛЯ ВРЕДИТ ВАШЕМУ ЗДОРОВЬЮ
Е.А.Мишаненкова. Пьяное Средневековье. Средневековый алкоголь: факты, мифы и заблуждения. Изд-во АСТ, 2022.
https://kniga-online.com/books/prikljuchenija/istoricheskie-prikljuchenija/301070-pyanoe-srednevekove-srednevekovyi-alkogol-fakty.html

Уже в свитках папируса с бухгалтерией со строительства пирамид в Гизе есть информация, что строители получали 1 ½ галлона пива в день (ок. 5,68 л). Делали его в основном из ячменя. Пиво было не только средством восполнения жидкости, но и важнейшим источником калорий.

#история в разрезе этимологии #русский_язык
Мне известно по крайней мере 2 способа исполнить знаменитое сказочное задание — «найти то, не знаю что».
Способ 1 — ненаправленный шопинг (и продавцы со своим: «что-то ищете?» — да удалитесь от меня, несообразительные люди: я ищу Ненареченно-Прекрасного).
Способ 2 — аналогичный метод чтения словарей. Тоже не с целью выуживания заданного по параметрам поиска пескаря — а неводом, чтоб пришел он с неконкретизированной рыбкой золотою.

Некоторые плоды изучения словаря В.И.Даля. Кое-что, конечно, я знала и раньше, но ¾ этого списка станут приятным пополнением.

Слова, от которых произошли известные фамилии и имена:
Ананья — ласа, лиса, угодливый и ласковый человек.
Басман — дворцовый или казенный хлеб.
Бо́лдырь — животное, произошедшее от смеси двух видов или пород; ублюдок, помесь (применяется также к человеку). <Полукровка!!>
Булга́ — склока, тревога, суета, беспокойство.
Бунить — гудеть, мычать, реветь, издавать глухой гул.
Буслай — разгульный мот, гуляка, разбитной малый, оболтус.
Бу́хвостить — мелко и часто звонить; бу́хвостничать — сплетничать, ябедничать, врать, хвастать.
Важда́ть — клеветать.
Вара́кать — писать или делать что-либо кое-как.
Базыкать (собаку) — дразнить, сердить, натравливать, науськивать.
Вакула — продувной плут, обманщик.
Додон — нескладный, несуразный человек.
Ермак — малый жернов для ручных мельниц.
Карамазый — черномазый, чернявый, смуглый.
Ка́рбыш — хомяк.
Кутуз — подушка, на которой плетут кружева; узел и вещи в узле.
Кучма — вислоухая меховая шапка.
Мизгирь — паук.
Проку́дить — шалить, дурить, проказничать.
Распоп — расстриженный поп.
Рассоха — развилина, вилы.
Ремези́ть — суетиться, торопить, егозить, лебезить.
Ромади́ть — суетиться, толкаться.
Салтык — лад, склад, образец.
Скосы́рь — хват, щеголь, забияка; сердитый, вспыльчивый.
Солоха — русалка; неряха.
Суворый — суровый, брюзгливый, сердитый; рябой.
Талызина — толстая дубина.
Торло́п — женское нарядное платье; шуба.
Урман — дремучий хвойный лес, тайга.
Хлуда — хлам, навоз, мусор; хворь, болезнь.
Чумак — сиделец в кабаке; извозчик на волах.
Шарап — условный грабеж; призыв на расхват, на расхищенье. <Глеб Жеглов и Володя Шарапов!>
Ярыга, ярыжка — низший служитель полиции.

Топонимы:
Балахна́ — ворота, одежда или рот нараспашь: отсюда — «балахон».
Бутырки — дом на отшибе, особняком.
Калуга — топь, болото, поемный луг.
Кострома — растущая во ржи сорная трава (плевелы).
Кромы — ткацкий стан.
Таруса — вздор, пустяки, бессмыслица.
Тархан — вотчинник, свободный от податей; прасол, скупщик по деревням.
Тоболец — сума, сумка, котомка, калита.
Урюпа — неряха, нюня, плакса.
Хамовник — ткач, полотнянщик, скатерщик.

Слова, значение которых со временем изменилось или сдвинулось:
Балаболка — то, что болтается, висюлька, подвеска, мелкая вещица, привешиваемая для прикрасы; крупная висячая ягода.
Варяг — скупщик всячины по деревням, коробейник, маклак. <Дилер, однако!>
Дозоры — зарница. <К вашему сведению, тов. Лукьяненко>
Зауряд — правящий должность, замещающий кого-либо. <Ну вот, а то всё «замы» да «замы»… Зауряд-декан, зауряд-министр — как звучит-то!>
Кабала — всякое срочное письменное обязательство. <Вот что мы в отделе кадров регулярно подписываем>
Канитель — золотая, серебряная или мишурная трубчатая витушка для золотошвейных работ.
Катавасия — ирмосы, которыми покрываются песни канона на утрени. <Это объяснение в целом понятно, но в частностях, честно говоря, тоже нуждается в объяснении>
Милиция — временное или земское войско, народная рать.
Пионер — воин для земляных работ. <Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!>
Порно — крепко, надежно, прочно, споро, бойко, шибко, споро, прытко: напр. «И не порно, да задорно». <Забавно, что поговорка сохранилась, вместе со словом изменив свой смысл>
Поxepить — перечеркнуть крест-накрест буквой Х. <Ну а вдруг кто-то еще не в курсе?>
Пошлый — давний, старинный, древний, исконный; ныне: избитый, общеизвестный, тривиальный; неприличный, грубый.
Хайло́ — устье русской печи; горло, пасть.
Халява — сапожное голенище; неряха, растрепа; баба-озорница, ругательница.
Чёлка — знамя, значок; чуб у лошади.

Некоторые забытые слова:
Авраа́миться — ханжить благочестием.
Авсе́нь — первый день весны, 1 марта, коим прежде начинался год.
Ала́тырь — от татарск. «янтарь». <Вот он — «бел-горюч камень»… а ведь и вправду горюч!>
Буки — вторая буква славянской азбуки — неверное, гадательное будущее.
Бус, бусенец — самый мелкий дождь или снег при ненастье, морось, мокрый туман в безветрие. <Славное какое слово — жаль, что забылось>
Волопёр — рослый и дюжий, но ленивый человек.
Вуй (уй) — дядя по матери; вуйка (уйка) — тетка по матери.
Грезет — шерстяная ткань с травчатым узором того же цвета. <Во-от, я же чувствовала, что эта фигня как-то должна специально называться!>
За́струги — взметанные водою по песчаному дну зубчатые или волнистые полоски.
Калья́ — род борща, похлебка на огуречном рассоле со свеклой и мясом, а в пост — с рыбой и икрой. <Разновидность рассольника, стало быть. А вот рассольника с рыбой я еще не пробовала…>
Кулига, кулижка (куличка) — ровное место, чистое и безлесное. <И что там черти забыли, спрашивается?>
Лейб — состоящий при особе государя: лейб-гвардия, лейб-медик, лейб-кучер и т. д.
Па́здерник — холодный северный осенний ветер, сдирающий листву с деревьев.
Па́полза — ребенок, который еще не ходит; ползающее животное; льстец, тихоня, пролаза.
Па́обед — второй завтрак. <Ленч, короче>
Па́ужин — перекуска промеж обеда и ужина. <А это уже файф-о-клок, он же полдник>
Пережён — женившийся после развода или покинув первую жену.
Подлыгала — лгун, поддакивающий другому вралю.
Пожило́е — плата за наем жилья.
Размужи́чье — двуснастный; полупарень; женщина, похожая по наружности на мужчину.
Спень — часть сна от засыпа до пробуду: напр., первый спень, второй спень… <Такое актуальное слово — и забыли, безобразие!>
Стень — двойник, привидение; отражение — в том числе при гадании по зеркалу.
Стрый — дядя по отцу; стрыя — тетка по отцу.
Таусе́нить — колядовать в Васильев вечер (канун Нового года).
Тирли́ч — трава стародубка: ее собирают ведьмы накануне Ивана Купала на Лысой горе. <Вместе с жабьими костями имеет репутацию смирять гнев властей: вспомним злосчастного Басманова в романе «Князь Серебряный». Официальное наименование травки — «адонис, или горицвет весенний»>
Укоснить — замедлить, замешкаться, опоздать: отсюда — «неукоснительный».
У́повод — время работы в один прием, от роздыху до роздыху, обычно 2–4 часа.
Уско́п — немощь мужа; лечат ускопной травой. <Импотенция, короче. Яндекс утверждает, что эта трава — «вороний глаз четырехлистный»>
Ухитить — утеплить (жилище) к зиме.
Хананыга — праздный шатун по угощеньям.
Чечня́ — плетенка, корзинка, плетушка для рыбы. <Ну, чеченцы тут ни при чем: омоним, разумеется>

И слово, которое не попало ни в какие категории, ибо выплыло внезапно из исторических сумерек. В современных словарях оно идет с пометой «жарг.», а Даль (в 1863 году) отмечает его как характерное для Рязани, Тамбова, Твери и Владимира:
Клёвый — клюжий, клювый, хороший, пригожий, красивый, добротный, выгодный или полезный: напр., «клёвая невеста». <Так что «неуклюжий» — это, стало быть, «не клёвый»!>

#книги #история #длиннопост
Зои Лионидас. Кухня Средневековья: что ели и пили во Франции. Изд-во АСТ, 2023.
https://biblioteka-online.info/book/kukhnya-srednevekovya-chto-eli-i-pili-vo-frantsii/
Сначала о запретах.
ПОСТ (церковный)
В Библии не существует заповеди, осуждающей чревоугодие. Ни Моисей, ни Христос не касались этой темы, так что церковникам для подтверждения принципа поста приходилось изыскивать косвенные указания.
В частности, если Исав продал право первородства за чечевичную похлебку: не значит ли это осуждения чревоугодия? А Ной, опьянев, предстал перед сыновьями в непристойном виде: не значит ли это осуждения пьянства? Да и вкушение от запретного плода не было ли скорее грехом чревоугодия, чем гордыни?

#книги #история #культура #длиннопост
Айвен Моррис. Мир «Блистательного принца»: придворная жизнь древней Японии. М., 2019.
Западный человек с представлением о древней Японии связывает такие понятия, как дзэнская философия и «сатори», стихотворения хайку, гравюры укиё-э, театр Но и Кабуки, игра на сямисэне, икeбана и бонсай, самурай с двумя мечами, гейша со сложной прической, чайные церемонии — и так далее, вплоть до соевого соуса и сырой рыбы.
Но в эпоху Мурасаки Сикибу (X–XI вв.) ничего из этого еще не существовало — даже чая и суши. Рыбу варили, запекали и мариновали, но сырой не ели, а чаем пользовались в медицинских целях: популярность он обрел двести с лишним лет спустя.

Мир для современников «блистательного принца» Гэндзи вообще состоял из крохотной части Японии, Кореи и Китая. Их невежество в отношении того, что находилось западнее, не знает границ. В «Повести о дупле» герой, плывущий из Японии в Китай, терпит крушение у берегов… Индии.

#книги #история #культура
Режи Буайе. Средневековая Исландия. М., 2009.

Исторически оригинальной чертой исландского общества является отсутствие классов, прежде всего — королей и князей. В средневековой Исландии так и не сформировалось никакого аппарата принуждения в виде короля, армии, полиции и светской власти. Основой этого общества с самого момента его зарождения были бонды — свободные хозяева. Страной управляли те, кто владел недвижимостью.
Стать королем, конунгом (konungr — термин, связанный с kyn — семьей, родством) мог только человек, выбранный знатными людьми и принадлежащий к определенному роду, — хотя мы не знаем, почему именно некоторые роды обладали соответствующими правами.
Конунг избирался в первую очередь не для того, чтобы быть военачальником или высшей юридической инстанцией, но чтобы исполнять функции верховного жреца и обеспечивать «многие годы хороших урожаев и мира». Если он сумел этого добиться, то потомство воспоет его в сагах. Но если ему не удавалось снискать расположения богов, такого конунга попросту вешали.
***
Оригинальное для того времени учреждение — hreppar — разновидность страховой кассы на случай любых бедствий, управляемой несколькими избираемыми и достаточно видными лицами (образовать hreppar могли 20 бондов). В их обязанности входило оказывать помощь пострадавшим в случае пожаров, наводнений и ущерба любого рода, а также малоимущим, не способным прокормиться самостоятельно по причине старости или недуга.
Исландское общество считало нормой только жизнь в коллективе. В Речах Высокого из «Старшей Эдды» упоминается «человек, которого не любит никто» и который поэтому «не может жить долго».
Посему первым из видов наказания, которые не ограничивались вирой, было изгнание (из страны в целом или за пределы определенных границ); его срок был ограничен обыкновенно тремя годами. Другим типом наказания являлся skóggangr (букв. «удаляться в леса» — термин, явно заимствованный из норвежского языка, поскольку в Исландии не было лесов). Это было полное лишение прав: никто не мог оказывать помощь такому осужденному, он был абсолютно отрезан от сообщества людей, и его можно было убить, как животное.
Смертная казнь предусматривалась в строго определенных случаях: кража, изнасилование и гомосексуализм; после христианизации — также колдовство и магия.
<Вот мир, где определенно не мог бы появиться ни «Гарри Поттер», ни тем более фанфики…>
***
Если исландцу предстояло драться, то он предпочитал использовать топор. Мечи у исландцев существовали, конечно, и были даже очень красивы, однако при всех украшениях рукояти клинок чаще всего не получал достаточно хорошей закалки, так что во время сражения бойцам приходилось останавливаться и выпрямлять согнувшееся лезвие при помощи сапога. В отличие от топоров, они скорее представляли собой декоративные предметы.
Самым распространенным заблуждением в отношении оборонительного оружия является представление, будто на шлемах викингов были рога (крылья, пики, острия и т. д.). Возможно, эта ошибка обрела столь постоянный характер потому, что в континентальной Скандинавии были обнаружены шлемы с длинными кривыми выпуклостями, которые можно при желании принять за рога; однако оказалось, что подобные «шлемы» представляют собой обрядовые головные уборы, которые жрец надевал при определенных обстоятельствах, и восходят они к началу нашей эры, т. е. почти на тысячелетие отстоят от эры викингов.
Как ни странно, но при этом идеалом среднего исландца был мир — friðr. Стремление к нему являлось непременным условием торговой деятельности, которая была основополагающей для этого общества. А «война» обозначалась термином úfriðr — «не-мир»: термина, сформулированного не от противного, в исландском языке просто не существует.
***
Исландцы вывозили «на экспорт» в основном сушеную рыбу и вадмель — толстую и грубую шерстяную ткань, которую изготовляли как мужчины, так и женщины на вертикальном ткацком станке долгими зимними вечерами: вадмель была легкой, теплой и непромокаемой.
Исландцы знали «восточную дорогу», уводившую из глубины Финского залива (где ныне находится Санкт-Петербург) в Византию, через сеть русских рек и озер. По этой дороге и двигались викинги: местное население именовало их варягами, а византийские греки, славяне и арабы — руссами.
***
Своеобразный персонаж исландских поверий — драуг. Это мертвец, «умерший плохо» по какой-либо из множества причин: из-за собственного дурного характера, или смерти во время судебного процесса по его делу, или недовольный тем, как наследники управляют имуществом, и т. д. То есть это мертвец, не принявший обстоятельств своей смерти и вернувшийся.
Одним из предупредительных ритуалов, препятствующих возникновению драуга, был погрeбaльный обычай: главный наследник закрывает воском все отверстия в теле покойного, чтобы помешать духу выйти из тела и остаться на земле. После этого в стене за трупом проламывалось отверстие, через которое тело выносили из дома и заделывали проем.
Драуг — не дух или призрак: он ест, пьет, спит, сражается, как живой, и вредит людям всеми возможными средствами. Его следует заставить умереть, в самом истинном смысле этого слова. Церковь располагала на сей счет рядом молитв и экзорцистских ритуалов, однако явление это носило языческий характер с «юридическим» оттенком. Чтобы заставить драуга принять состояние законно умершего, собирался «суд в дверях смерти» — по всей форме, с адвокатами обвинения и защиты; заслушивались доказательства и свидетели, которых драуг мог призвать.
***
Исландцы знали пять разновидностей «души»:
1. sál (сопоставимая с англ. soul) — видимо, заимствовано из христианского вероучения;
2. önd — дыхание — имеет соответствия во всем индоевропейском мире;
3. фюльгья (fylgja) является нематериальной частью каждого из нас и примерно эквивалентна ангелу-хранителю, в то же время представляя собой образ судьбы: всякий, кто увидел свою фюльгью, знает, что вскоре умрет;
4. хама (hamr) — «внутренняя форма» личности: она способна покидать свою телесную оболочку и (в облике хозяина или символического животного) молниеносно перемещаться на значительное расстояние или в обе стороны во времени, чтобы удовлетворить желание хозяина; это разновидность шаманского магического полета, трeбyющая выполнения соответствующего обряда;
5. хуг (hugr) — северная форма anima mundi («души мира»), известной во множестве других культур: она пронизывает весь мир, но достижима для каждого либо посредством осознанной просьбы, либо вследствие рефлекторных действий (чихание, зевота, частый зуд и т. д). В последнем случае говорят об одержимости хугом, в результате которой можно узнать что-нибудь интересное, получить предостережение, помощь и т. д.
***
В дошедших до нас «языческих» текстах, строго говоря, нет ни одной молитвы, не считая одной только короткой строфы из Старшей Эдды:
***
Одно из самых популярных развлечений исландцев носило «литературный» характер: это mannjafnaðr (букв. «сравнение персонажей»). Собравшиеся разделялись на две команды, и каждая команда выбирала своего «лидера» — героя саги, бога и т. д. Затем они по очереди защищали любимого героя, раскрывая его выдающиеся достоинства. Учитывая несдержанный нрав исландцев, эти словесные поединки нередко заканчивались уже не на словесном уровне.
***
Саги — удивительно целомудренные тексты. Во всей обширной компиляции Саги о Стурлунгах можно найти только две цитаты, имеющие более или менее эротическую окраску. Исландцы отлично знали, что влюбленность и здоровый эротизм — неотъемлемая часть жизни, но вопросы чувств, страсти и секса не были предметом права или закона, которые имели высшую ценность в их глазах.
Дух континентальной Европы того времени должен был казаться абсурдным нормальному исландцу: так и видишь те усилия, которые пришлось приложить в 1226 году переводчику романа о Тристане и Изольде, истинному норвежцу, чтобы заставить читателя поверить, что люди действительно могли умереть от любви!
***
Около 1150 года правивший на Оркнейских островах ярл Рогнвальд, который был вдобавок известным скальдом, составил ставшую знаменитой вису, из которой видно, какие таланты ценились древними исландцами.
***
Олаф Фрордарсон Белый Скальд (конец XIII века) — автор грамматического трактата, где можно увидеть ряд положений теории структурализма, получившей широкое распространение в наши дни.
<Вот что значит — поспешил человек родиться…>

#книги #история #длиннопост
Рут Гудман. Как жить в викторианскую эпоху. Повседневная реальность в Англии XIX века. М., 2021.
Описание быта: распорядок дня, одежда, гигиена, кухня, медицина, семья и дети, образование, транспорт, работа, досуг и т.п.
Кое-что выписала.

Костюм:
Для богатого мужчины модная уличная одежда в самом начале викторианского периода состояла из брюк (которые как раз пришли на смену бриджам), жилета и сюртука.
Простор для самовыражения давали жилеты. На них уходило совсем немного материи, поскольку даже в самых роскошных моделях спинка была из хлопка <перевязь Портоса вспомнилась!>. Так что небольшие затраты позволяли произвести впечатление.
В моде были и цветочные узоры, и розовый цвет. Жилет просто не мог быть слишком ярким и броским или слишком женственным. Молодой Бенджамин Дизраэли, прежде чем начать политическую карьеру, прославился как исключительно элегантный молодой человек. Он предпочитал очень яркие цвета, щеголяя в ярко-оранжевом жилете и красных брюках.
У мужчин тоже была в моде тонкая талия, и многие молодые люди носили корсеты, чтобы добиться нужного результата.

Широко распространенное убеждение гласило, что внутренние органы женщины нуждаются в поддержке. Мужчины, согласно общему мнению, были в этом отношении гораздо крепче, но даже в отношении мужчин этот вопрос вызывал обеспокоенность, так что среди них большой популярностью пользовались фланелевые нательные пояса.
Женщине — сосуду немощнейшему — требовалась еще более надежная защита. Согласно викторианским представлениям, репродуктивные органы делали среднюю часть женского организма особенно деликатной и уязвимой.
Как ни парадоксально, это убеждение и впрямь было недалеко от истины, поскольку женщина, с детства привыкшая носить корсет, постепенно теряла мышечный тонус. Корсет служил опорой для мышц спины и живота: эти мышцы становились слабыми и едва ли не атрофировались.
Корсет делал туловище визуально гладким и компактным. Когда он затянут, давление направляет нижние ребра вниз и внутрь. В то же время туловище обретает новые очертания, превращаясь из условного овала в круг. Именно это изменение формы по большей части создает то визуальное впечатление, которое достигается затягиванием талии на первые 5 см. Это оптическая иллюзия, поскольку тот же объем, представленный в виде цилиндра, кажется меньшим.
Из мемуаров викторианской леди:

Резкое уменьшение талии достигалось за счет того, что девушка в течение долгого времени носила корсет, размер которого постепенно уменьшали, и не снимала его ни днем, ни ночью. Кроме того, она придерживалась строгой диеты, заменяя три основных приема пищи несколькими небольшими перекусами в течение дня. Корсет снимали только на один час в неделю, чтобы помыться.
В 1862 году на производство кринолинов еженедельно уходило от 130 до 150 тонн стали. Это был процветающий бизнес, поглощавший одну седьмую часть всей производимой в Шеффилде стали.
Садиться в юбках с турнюром было настоящим искусством. Подходить к стулу следовало по диагонали. На иллюстрациях, представляющих модные наряды 1870-х, дамы сидят на самом краешке стула под углом примерно 45°, слегка наклонившись вперед.

Питание:
Содержание детей впроголодь проходило красной нитью через всю викторианскую воспитательную практику. Считалось, что голод тренирует силу воли, учит самоотверженности и помогает взрастить более нравственную личность. От девочек в особенности ожидали умения подавлять аппетит усилием мысли.
В биографии Шарлотты Бронте отмечается, что в детстве сестер Бронте держали в состоянии непреходящего голода. В ответ на просьбы дать еще еды дети получали высокопарные нотации о плотских желаниях, изнеженности и жадности.
Алан Милн, который учился в Вестминстерском колледже в 1890-х годах, вспоминал, что «испытывал неумеренную тягу к еде»: «Я лежал без сна каждую ночь, думая о еде. Я засыпал, и мне снилась еда. За все мои годы в Вестминстере я ни разу не чувствовал себя сытым».

Обычный рацион семьи из рабочего класса в 1830-е годы — котелок вареного картофеля, приправленного щепоткой соли. Иногда семья позволяла себе кусок бекона — его обжаривали, нарезали и добавляли в картофель. Ужин запивали пивом, принесенным домой в кувшине из местного паба. Ради разнообразия иногда могли съесть миску каши из овсяных хлопьев на воде, также приправив ее солью.
В благополучные времена женщина могла подать к ужину домашний пудинг. Он состоял из муки, воды и небольшого количества жира — тесто скатывали в шарики и опускали в кипящую воду, добавив горсть пряных трав. Готовый пудинг подавали с кружкой пива.
Лет через 30-40 рацион несколько расширился: молоко, каша, картофель и бутерброды из хлеба с патокой, по выходным немного мяса. Раньше такая еда была доступна только обеспеченным семьям квалифицированных рабочих. Однако молоко покупали далеко не во всех семьях.
В 1900 году завтрак семьи йоркширского рабочего с пятью детьми в течение недели состоял из хлеба, бекона (но его хватало только для главы семьи, который получал по ломтику каждый день) и кофе. Сливочное масло было доступно как лакомство один раз в неделю, а вытопленный из мяса жир выдавали порциями в течение трех дней. Время от времени на столе появлялось какао, иногда с молоком.
Те, у кого было побольше денег (например, железнодорожные служащие, чья заработная плата в два с лишним раза превышала зарплату простого рабочего), могли рассчитывать на яйца, сосиски, пирог и более существенную порцию сливочного масла — однако женщины и дети в семье опять же питались менее разнообразно, чем мужчина, зарабатывающий деньги.
Иначе выглядела вечерняя трапеза семьи лондонского клерка: они ужинали тушеным рубцом с луком и большим куском хлеба, вслед за которым подавали пудинг роли-поли (тесто с нутряным салом и джемом).
В городском особняке успешного адвоката кухонная прислуга могла приготовить, например, суп малигатони, жареную говяжью корейку на кости, йоркширский пудинг, тыкву и картофель, а на десерт пудинг с терносливом.

В муке и хлебе почти повсеместно присутствовали мел и минеральные квасцы. Мел также добавляли в качестве отбеливателя в слишком сильно разведенное водой молоко. Некачественная смесь молока и воды обычно приобретала голубоватый оттенок, который продавцы стремились нейтрализовать, добавляя в молоко различные красители, от мела до тех же квасцов.
Сидр и вино подслащивали свинцом, толченый кирпич использовали для сгущения какао, чайная заварка нередко содержала чисто номинальный или даже нулевой процент настоящих чайных листьев и состояла скорее из высушенных листьев растений с живых изгородей, подкрашенных свинцовым суриком.
А пивовары и владельцы пабов славились тем, что добавляли в напитки огромное количество посторонних веществ, от простой воды до наперстянки, белены, рвотного ореха (все эти растения ядовиты даже в малых дозах — с их помощью усиливали одурманивающее действие разбавленного пива) и гарцинии индийской, имеющей похожие на почки ягоды (самая распространенная примесь, которую использовали вместе с патокой и водой).

В рецепте «Полезного супа миссис Битон для благотворительных целей» рекомендовалось взять 1,8 кг говяжьих обрезков, 1,8 кг перловой крупы, около 3,6 кг лука и немного пряных трав, чтобы приготовить 45 л супа. Проведенный в XXI веке анализ рациона работных домов показал, что он давал на 20 % меньше того количества калорий, которое сегодня считается абсолютным минимумом.

Детское питание состояло из пшеничной муки, воды и сахара — из этих ингредиентов готовили хрустящее твердое печенье, которое затем измельчали в порошок. Мать должна была смешать этот порошок с водой, кипятить около 10 минут и дать ему остыть, а затем процедить, смешать с коровьим молоком и добавить еще немного сахара.
Крахмалистая диета позволяла детям набирать вес, но без жирных кислот, белков, витаминов и минералов, присутствующих в грудном молоке (и в лучших современных смесях для искусственного питания), формирование костей и развитие мозга не происходило должным образом.
Главной проблемой для этих детей были рахит и цинга. Овощи и особенно фрукты детям давать опасались, чтобы они не вызвали у малышей диарею. Традиции, финансовые затруднения и рекомендации врачей способствовали тому, что маленьких детей из всех слоев общества кормили почти исключительно углеводами.
<В романе Диккенса «Домби и Сын» кормилице маленького Поля гарантируют богатое и разнообразное питание, но с условием воздерживаться от употребления овощей. Зато обещают портер — в любых количествах!>

Гигиена и воспитание:
Обучение детей было организовано в виде ступеней, с первой по седьмую. Ребенок с аттестатом об окончании школы обладал суммой знаний, которые в настоящее время в современной британской системе образования считаются достаточными для восьмилетнего ребенка.
Обучение девочки вместе с братьями не считалось опасным для ее здоровья, но примерно с 12 лет для девочек учеба прекращалась, и следующие несколько лет жизни их приучали к тихим, не требующим усилий занятиям, которые позволили бы им вступить в пору зрелости здоровыми и уравновешенными, готовыми к роли матери. Один корреспондент The Times в 1872 году утверждал: «Ни одна женщина не может пройти курс высшего образования, не рискуя стать бесплодной».

Вопреки данным анатомических исследований, викторианская медицина утверждала, что между репродуктивными функциями женщины и ее психическим равновесием существует прямая связь (остатки этого убеждения в наши дни прослеживаются в примитивных популярных представлениях о «гормональном поведении» женщин). Было принято считать, что истерией страдают только женщины. И сам термин, и понимание сущности болезни восходили к древнегреческой медицине. Тогда полагали, что матка женщины может свободно перемещаться в пределах туловища и это мешает правильной работе всего тела и особенно «разума».

В начале XIX века мытье головы было задачей не для слабых духом, к тому же оно противоречило широко распространенному оздоровительному совету, согласно которому волосы следовало расчесывать щеткой или расческой дважды в день, чтобы удалить грязь.
Еще и в середине века считалось, будто мытье головы вызывает насморк или головную боль и вредит волосам, а имевшиеся сорта мыла были довольно грубыми, с большим содержанием щелочи, и могли не только сделать волосы сухими и ломкими, но и вызвать раздражение кожи. Кроме того, мыло обесцвечивало волосы и придавало им зеленоватый оттенок.
Вымыв волосы, на них наносили свежее масло, чтобы создать глянцевый, насыщенный блеск и предотвратить ломкость.

Систематические упражнения в шведском стиле, которыми увлекались мужчины, — раскачивание на перекладинах, прыжки через гимнастического коня и т. п. — считались совершенно неподходящими для девушек. В качестве равноценной замены обычной гимнастике им предлагали «калистенику». Калистеника была сосредоточена, в частности, на движениях рук и плеч, при этом туловище оставалось почти неподвижным.

В середине XIX столетия на пляжах вдоль побережья появились купальные кабинки. Это были маленькие деревянные домики на колесах со ступенями спереди.
В первые 30 лет правления королевы Виктории полностью одетый купальщик заходил в кабинку в верхней части пляжа. Затем кабинка, обычно запряженная парой ослов, направлялась в море и останавливалась там, где вода доходила человеку примерно до пояса. За это время купальщик успевал переодеться. Облачившись в соответствующий наряд, он или она выходили на ступеньки и спускались в воду. Помощница — хозяйка купальной кабинки — стояла в море полностью одетая и помогала им на несколько минут погрузиться в воду, после чего они возвращались в кабинку, чтобы переодеться в сухую одежду. Затем кабинку оттаскивали обратно на пляж, где купальщик выходил из нее, сухой и полностью одетый.

Лекарства:
Одно из основных представлений о здоровье заключалось в том, что организм может исцелить себя, только если оперативно освободить его от ядов, отходов и болезнетворных субстанций.
Поэтому любое легкое недомогание — даже понос! — прежде всего начинали лечить слабительным. Патентованные слабительные чаще всего делали на основе каломели — ртутного препарата, агрессивность которого и была причиной его популярности: вы сразу видели, что лекарство работает! Было принято считать, что чем неприятнее лекарство, тем больше пользы оно приносит. В этом случае науке XXI века остается только в ужасе закрыть глаза: каломель могла нанести непоправимый ущерб желудку и слизистой оболочке кишечника.

Рекомендованная домашняя аптечка состояла из 26 наименований. Все они отличались невысокой ценой и были широко доступны, любое можно было купить в аптеке без рецепта.
В список вошли «синие пилюли», одно из чудесных средств от всех болезней того времени. Это лекарство, согласно заверениям, излечивало от самых разных заболеваний: от холеры до болезней печени, гриппа, ревматизма и сифилиса. Произведенный позднее анализ «синих пилюль» показал, что они содержат ряд сильных слабительных компонентов и дозу ртути. Безусловно, эти вещества оказывали на организм весьма заметное действие, но при этом вряд ли улучшали самочувствие.
В список входили также порошок опия и лауданум (спиртовой раствор опия). Их рекомендовали принимать как обезболивающее и жаропонижающее при любых недомоганиях, а также при расстроенных нервах.
<Маркс, писавший в 1843 году, что религия есть «опиум для народа», таким образом, имел в виду не столько отраву, сколько успокоительное средство, — тем более что дальше он прибавлял: «и сердце бессердечного мира». В более позднее время цитата приобрела усеченный вид и сильно изменила смысл.>
Наркотические лекарственные средства нередко давали младенцам. Часто дневное кормление предполагало дозу лекарства, и если дети в сельской местности, где было не так много аптек, имели мало шансов превратиться в наркоманов, то в городах новорожденных и детей ясельного возраста родители щедро кормили собственноручно купленными препаратами. Так, «Детская микстура Аткинсона» состояла из мела и того же лауданума. Опиаты, предназначенные для «успокоения» ребенка, имели свойство оседать на дне бутылки, что делало последние несколько доз намного более сильными — иногда смертельно опасными.
Другие рекомендованные лекарства — например, листья сенны (еще одно слабительное) и эпсомские соли (от расстройства желудка) — были менее опасны.
Реклама «Пилюль Бичема» утверждала, что в их состав входят только лекарственные травы. На этикетке были перечислены 29 заболеваний, при которых помогали эти пилюли: от больных ног до печени и даже головы. Однако химический анализ показал, что они не содержат в себе ничего, кроме алоэ, имбиря и мыла.
Еще одним широко известным сомнительным лекарством был «Туберкулозин» — американский препарат, который, как утверждали, мог справиться с туберкулезом. Лекарство продавали в виде двух отдельных бутылочек с жидкостями, которые нужно было принимать одну за другой. Анализ показал, что первая жидкость состояла из бромида калия, ряда красителей и ароматизаторов, каустической соды и воды. В состав второй жидкости входили глицерин, миндальный ароматизатор, вода и карамельный краситель.
Препарат «Хлородин» действительно позволял людям почувствовать себя лучше. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: он состоял из чрезвычайно мощной смеси морфия и хлороформа. В одной бутылке содержалось 36 доз хлороформа и 12 доз морфия.
В конце столетия морфин, опиум, кокаин, лауданум, героин, хлороформ, эфир, аспирин и каннабис можно было купить без каких-либо ограничений и за очень небольшие деньги в любой аптеке. <Аспирин в этом списке меня слегка удивил.> Многие люди, возможно, даже не знали, что покупают именно их, поскольку эти ингредиенты просто входили в состав огромного количества патентованных лекарств и «тоников».
В результате наркотическая зависимость стала одной из главных примет жизни в викторианскую эпоху. В свидетельстве о смерти никогда прямо не указывали в качестве причины наркотическую зависимость или передозировку: они скрывались за такими формулировками, как «угасание», «пневмония» или «скончался во сне».

Транспорт и городское благоустройство:
Пассажиров железной дороги сбивало с толку новейшее изобретение — расписание поездов. В 1830 – 1850-х годах для большинства людей это было неслыханной вещью. Инструкции и советы для путешественников нередко начинались с напоминания об этом основополагающем факте. «Первое, что следует сделать человеку, собирающемуся совершить путешествие по железной дороге, — точно определить по расписанию время отправления поезда», — писали в одном из таких руководств в 1854 году.
В обустройстве железнодорожных станций поначалу не было даже самых простых удобств — навесов от дождя, фонарей или знаков, сообщающих о направлении, в котором движутся поезда. Носильщики должны были выкрикивать название станции, к которой подходил поезд. Долгие годы никому не приходило в голову, что можно завести на платформе такую простую вещь, как указатель с названием станции.

Много проблем создавали лондонские густые туманы, получившие название «гороховый суп». С годами угольных жаровен в городе становилось все больше, и положение постепенно ухудшалось. Лондон расположен на естественной низменности, и при определенных погодных условиях над ним возникает нечто вроде атмосферной крышки, под которой накапливается городской воздух и дым. В худшие дни можно было протянуть перед собой руку и не увидеть собственных пальцев. О том, что навстречу кто-то идет, вы догадывались по звуку: прохожие кашляли на ходу. На улицах ориентировались, подсчитывая перекрестки или фонарные столбы.
Весь город тащился, едва переставляя ноги. Выходя на улицу, люди закрывали рот и нос шарфом — кроме этого незамысловатого фильтра они мало чем могли себе помочь. Уличные воры и грабители могли действовать почти безнаказанно: они бесследно исчезали буквально в паре шагов от места преступления. Респираторные заболевания были неотлучными спутниками викторианской жизни: воздух усугублял такие болезни, как туберкулез, пневмония, бронхит и астма.
Из-за сильнейшего загрязнения воздуха огромное количество растений в Лондоне просто не выживало. Всякий раз, когда устанавливалась сырая погода или шел дождь, вода смешивалась с витающими в воздухе загрязнениями, создавая вредные соединения, в том числе серную кислоту. Выдержать этот токсичный коктейль могла лишь горстка самых выносливых видов. До сих пор в лондонской флоре доминируют платановые деревья и рододендроны. Чуть дальше в пригородах прекрасно чувствовали себя розы, поскольку кислотный дождь убивал грибковые заболевания, поражавшие их в других местах.

<Из другого источника, но пусть будет здесь, уж заодно:>
30 января 1836 года «Таймс» опубликовала инструкцию для пассажиров омнибуса (интересно сравнить с современными правилами):

#книги #история #еда_блоги #цитаты
Жан-Франсуа Ревель. Кухня и культура: Екб., 2004.

Любовь древних греков и римлян к рубленым продуктам отчасти объяснялась привычкой возлежать во время приема пищи: нужно было управляться с кушаньями одной рукой.
Обед не считался хорошим без зайчатины, а птицей №1 в кулинарии был дрозд.

В античной Греции вино в чистом виде употрeблялось только за завтраком, который и состоял из раскрошенного хлеба, смоченного вином.
В норме вино разбавлялось водой в соотношении 1:4 (смесь не более 5-6° крепости), что и объясняет стойкость участников «симпосионов». В вино во время брожения могли добавлять мед, смолу и т.п.; и в наши дни можно встретить смесь черносмородинового ликера с белым («кир») или даже красным («кардинал») вином.
Нередко вино разбавлялось морской водой.
Только в Италии по мере выделения из общего ряда вин некоторых великих марок (типа фалернского) постепенно начали отказываться от этого обычая. Впрочем, еще и во времена Монтеня (XVI век) привычка пить неразбавленное вино считалась немецкой.

В античных рецептах больше всего бросается в глаза обилие трав и смесь соленого со сладким. Всякая обработка пищи включала в себя гарум (основой этого соуса была ферментированная кровь и внутренности рыбы), а также:
Лук, тмин, кориандр, перец, руту, шалфей, мяту болотную, лук-скороду, корицу, дикий сельдерей, мяту перечную, душицу, тимьян, лук-шалот, камышовый корень, укроп, майоран, ольху, кардамон, нард, фенхель, можжевеловые ягоды, сильфиум, любисток, хрен, маковое семя, чабрец, жабрицу, амми (последние два — растения семейства зонтичных) и т. д.
Эти продукты размельчали в ступке и перемешивали с оливковым маслом, медом, вином, разводили опять же гарумом и поливали блюдо перед подачей на стол, либо пропитывали им фарш, либо доводили в нем кушанье до кипения.
Греческий хлеб мог включать в себя такие добавки, как тмин, маковое семя, фенхель, анис, кориандр, изюм, пажитник, чернушка, майоран, розмарин, каперсы, шалфей, капустные листья, чеснок, лук… Был также хлеб, который пекли из злака зеа (что-то вроде овса) в смеси с особой разновидностью глины.

В средние века (и примерно до XIII века) печи были практически неизвестны: пища готовилась на огне камина. Это исключало рагу, тушеное мясо и все блюда, для которых требовалось умеренное тепло. Все виды мяса отваривали, прежде чем насадить на вертел.
С античностью средние века объединяла всепоглощающая любовь к пряностям и специям, маскировавшим естественный вкус.
Идеал средневекового мира — груды дымящегося мяса, жаркое в виде подаваемых целиком телят, косуль, оленей, кабанов в сопровождении гусей, куропаток и тетеревов, — и все это в облаках ароматического масла, от которого присутствующим нередко становилось худо. Эта привычка сохранилась до начала XVIII века. Любовь к ароматизированным винам также была унаследована от античности.
На праздниках изощрялись не столько в способах приготовления блюд, сколько в форме их подачи, как можно более диковинной: на одном из праздников было зафиксировано 47 разных способов подачи мяса.
С этим был связан и обычай воскурять благовония: с помощью ароматных масел забивали запах, идущий от жареных животных и птиц, одетых красоты ради в собственные шкуры и перья. Проведя на кухне необходимое для всех этих переодеваний количество времени, они уже потихоньку начинали разлагаться.

Если стол правящих классов был преимущественно мясным и рыбным, то крестьяне жили в основном «кореньями» — под этим подразумевалось все, что растет под землей: морковь, репа, сельдерей и т. п.
Народным праздничным блюдом в средние века было галимафре — что-то среднее между супом и рагу, в состав которого входили рубленое мясо, курица, свиное сало, вино, пряности, а также вержю (кислая приправа на основе щавеля, лимона или зеленого винограда) и камлин (соус на основе корицы, имбиря, гвоздики, перца, кислого вина и того же вержю). Современная индийская кухня по сравнению с европейской средневековой выглядит ужасающе пресной.

Во времена Боккаччо сахар был редок и дорог, употрeблялся же преимущественно как приправа в соусах. Когда автор изображает героев «Декамерона» за поеданием сластей и варенья, это примерно соответствует тому, как если бы в наши дни персонажи ложками ели черную икру.
Если средние века были эпохой пряных рагу, Ренессанс стал эрой сладостей. Аромат пира — это аромат кипящего сахарного сиропа на грушевом или черносмородиновом соке.
Во Франции эпохи Возрождения свинина была обычным блюдом бедняков. В скоромные дни народ желал чего-нибудь повкуснее: баранину, косулю, куропатку; в постные дни — лосося, треску и соленую селедку, которую привозили из Голландии.

Революция в кухне произошла с открытием Нового Света, из которого пришли индейки, шоколад, фасоль, кукуруза, картофель и томаты, составившие впоследствии основу современной итальянской и провансальской кухни. Чай, кофе и шоколад в XVII веке считались средством от «галантных болезней» (вывезенных из той же Америки).
Баклажаны, выходцы из Индии, встретили тогда довольно прохладный прием.
Главным же изыском был… зеленый горошек, ставший предметом культа. Мадам де Севинье писала:
«Горошек все еще остается главной темой: желание откушать его, удовольствие, доставляемое им, и радостное предвкушение скорой с ним встречи — три предмета, составляющие все разговоры наших принцев вот уже четвертый день».
Даже спарже не удалось затмить горошек!

В конце XVII века Периньон заметил, что вино Шампани иногда проходит повторную ферментацию, заставляющую его пениться, что считалось пороком. Дом Периньон решил пойти навстречу этой ферментации и запечатать «испорченные» бутылки пробками из пробковой коры. Кроме того, он стал смешивать различные сорта шампанского, что делается и по сей день.
Слово «ресторан» до 1760 года означало всего лишь «укрепляющий силы, восстанавливающий». Этот термин применялся к некоторым бульонам или к гоголь-моголю, предназначавшимся для выздоравливающих.
Вермишель кулинарные книги XVIII века рекомендовали отваривать в течение часа.

#нам_не_дано_предугадать #история об истории
Пока читала книгу В.Мильчиной, зацепилась там за один факт, и захотелось немного подробнее раскопать последствия одного на редкость неудачного удачного теракта.
А именно — убийства Лувелем герцога Беррийского. Собственно, имена — это всё, что мне помнилось. Зачем да почему убили — ну... Мало ли было таких опытов радикального социального благоустройства.
Оказалось, история довольно поучительная. Понять бы еще, чему именно она учит.

Значит, жил-был некий ремесленник по имени Луи Лувель, ярый ненавистник монархии. Особенно почему-то не любил он старших Бурбонов. И решил посодействовать пресечению их династии.

#книги #история #длиннопост
В.А.Мильчина. Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь (2014).
Париж эпохи Реставрации, отраженный в романах Бальзака и Гюго, представлен в основном глазами современников (дневники, воспоминания, путевые заметки и пр.).

Немного фактов и любопытных деталей.
Социальный состав населения Парижа в 1830 г.
• 56 % жителей — простолюдины (рабочие, приказчики, слуги);
• из остальных 44 %:
 11 % — владельцы мастерских и независимые ремесленники (в дальнейшем их число увеличится до 30%);
 10 % — военные;
 8 % — домовладельцы и рантье;
 8 % — владельцы магазинов и мелкие торговцы;
 7 % — люди свободных профессий и служащие госучреждений.
Среди представителей последней группы в 1830 г. в Париже трудились 800–900 адвокатов, 280 стряпчих, 200 судебных исполнителей, 114 нотариусов, около 1000 врачей, 300 акушерок и 230 аптекарей. Дипломированным медикам составляли серьезную конкуренцию примерно 4 тысячи шарлатанов.
В Париже обитала целая армия «работников искусства»: 222 актера, 171 актриса, 113 певцов, 93 певицы, 97 танцовщиков, 108 танцовщиц. В оркестре Оперы было занято больше 70 музыкантов, а в каждом из оркестров драматических театров — около 30. Вдобавок каждому театру требовался еще целый штат рабочих сцены, гримеров, капельдинеров и проч. — в среднем 50–60 человек.
К концу эпохи Реставрации здесь трудилось около 400 архитекторов, около 600 живописцев (преимущественно пейзажистов), и свыше 200 граверов. Литераторов и журналистов было больше тысячи, а людей, занятых преподаванием, — около 6 тысяч.
В 1831 году в Париже было 39 тысяч иностранцев (из них русских — 310). Это составляло около 5 % всех парижан). В 1846 году эта цифра выросла до 159 тысяч (около 15 %); таким образом, за время правления Луи-Филиппа оно увеличилось в 4 раза.
Больше всего было немцев, за ними шли англичане, бельгийцы, итальянцы и швейцарцы. Но если англичане в большинстве своем приезжали в Париж, чтобы развлечься, то остальные прежде всего искали заработка. Немецкая колония состояла в основном из высококвалифицированных ремесленников — краснодеревщиков, портных, седельщиков, сапожников, печатников. Среди швейцарцев большинство составляли также краснодеревщики, часовщики и печники. Бельгийцы чаще всего становились кучерами, слугами, чернорабочими, а итальянцы пополняли ряды людей, связанных с артистической средой. В самом низу социальной лестницы находились бедные выходцы из Савойи, которые работали чистильщиками, поденщиками, трубочистами.
В начале 1830-х гг. в Париже появилось также множество политических эмигрантов разных национальностей. Среди них были испанцы либеральных убеждений, немцы-республиканцы, итальянцы, спасающиеся от гнета австрийцев, поляки, бежавшие из России после подавления восстания 1830–1831 гг.

Социальная «география» города.
Слова «Сен-Жерменское предместье» обозначали не только определенное место на карте Парижа, но и особый стиль жизни, старинное изящество языка и манер. Под Сен-Жерменским предместьем подразумевали те 200-300 парижских семейств, которые могли похвастать древностью рода и дворянских титулов, а также близостью к королевскому двору.
Настоящие герцоги и графы из Сен-Жерменского предместья не считали ровней себе не только нуворишей-буржуа, но и представителей имперской знати, т. е. тех, кто выдвинулся при Наполеоне (они тоже владели особняками в этом районе).
При Июльской монархии символический смысл выражения «Сен-Жерменское предместье» сделался еще более очевидным. Теперь людьми Сен-Жерменского предместья стали считаться все легитимисты, т. е. аристократы, которые сохранили верность старшей ветви Бурбонов и последовательно бойкотировали власть «узурпатора» Луи-Филиппа. Они признавали своими государями только изгнанного Карла X и его внука герцога Бордоского. Поэтому легитимисты порвали с королевским двором: они никогда не присутствовали на балах в Тюильри и не занимали придворных должностей. Дельфина де Жирарден придумала для их жизненной позиции определение, которому было суждено большое будущее в ХХ веке: «внутренняя эмиграция».
Напротив, в предместье Сент-Оноре жили представители той либеральной аристократии, которая охотно сотрудничала с «июльским» режимом. Кроме того, здесь проживали дипломаты и богатые иностранцы, такие как княгиня Багратион. Здесь же обитали прославленные французские политики — дипломат Талейран и генерал де Лафайет.
Квартал Маре, окружавший Королевскую площадь, в XVII веке слыл новым и модным. Однако в начале XIX века он превратился в глуxyю провинцию внутри Парижа, и столичные щеголи притворялись, что вообще не знают о его существовании. Модные новинки доходили туда в последнюю очередь и зачастую не приживались. «Жителями Маре» именовали узколобых ханжей и скряг. (В «Отверженных» там проживал дед Мариуса, Жильнорман, буржуа старой закалки; еще более глухим и тихим местом был квартал Ботанического сада, где жил, скрываясь от полиции, Жан Вальжан.)
Квартал Шоссе д’Антен привлекал близостью Бульваров, которые к этому времени превратились в коммерческий и развлекательный центр Парижа. Новый квартал населяли промышленники и богатые банкиры (Лаффит, братья Ротшильд), а также люди искусства: художники Делакруа, Жерико, Орас Верне, актеры Тальма и мадемуазель Марс, певица Виардо и танцовщица Тальони, писательница Жорж Санд и композитор Шопен. Этот квартал был богатым и модным; переезжая сюда, человек демонстрировал свой статус и умение идти в ногу с веком.
Однако для некоторых жителей квартала Шоссе д’Антен он вовсе не был пределом мечтаний. Одна из героинь романа Бальзака «Отец Горио», дочь фабриканта вермишели, вышедшая замуж за банкира, «готова вылизать всю грязь из луж от улицы Сен-Лазар до Гренельской улицы», лишь бы ее приняла живущая на этой улице (в Сен-Жерменском предместье) виконтесса де Босеан.
Традиционным «приютом искусств», где не менее охотно поселялись «новые богачи», был Монмартр. Там же, впрочем, развернули свою деятельность дамы легкого поведения; еще одним обычным местом их промысла были кварталы Сен-Дени и Сент-Оноре.
Остров Ситэ, сегодняшний туристический центр, 200 лет назад был лабиринтом узких, грязных, кривых улочек.
И Елисейские Поля в 1830-е гг. тоже еще не приобрели своего блеска. Это был большой парк. Несколько кофеен с подслеповатыми витринами. Немногие дома сгрудились у проезжей дороги. Но в целом — мрачно и пустовато, а ночью — просто жутко (недаром Дюма поместил там особняк графа Монте-Кристо, где происходит зловещий ночной эпизод с убийством Кадрусса!). По определенным дням Елисейские Поля были местом проведения народных празднеств.
В начале XIX века многие русские не понимали, как могут существовать в реальном Париже Елисейские Поля, известные им только по греческой мифологии:
Квартал Пале-Руаяль и Бульвары были почти полностью отданы индустрии развлечений. Пале-Руаяль, т. е. Королевский дворец, вначале назывался Кардинальским: он был построен для кардинала Ришелье, но по завещанию владельца перешел во владение короля Людовика XIII и его прямых наследников. В начале 1780-х гг. там выстроили галереи с аркадами. Чтобы расплатиться с долгами, тогдашний владелец-герцог продал 60 помещений в этих галереях, и с тех пор Пале-Руаяль сделался своего рода торговым центром.
Специфически парижской формой градостроительства были пассажи — крытые проходы для пешеходов, соединяющие две параллельные улицы: они имеют крышу, полностью или частично стеклянную, но искусственное освещение; по обеим сторонам пассажа располагались лавки и кофейни.
Бульвары возникли во второй половине XVII века, когда на месте разрушенной крепостной стены были устроены широкие (около 36 метров) аллеи. Сто лет Бульвары были почти деревенской окраиной Парижа. Постепенно они стали обрастать театрами, кофейнями и кабачками, тут же появлялись модные лавки, и мало-помалу Бульвары вошли в моду. Бульвар Итальянцев был самым роскошным, Пуассоньер и Бон Нувель предназначались для более скромной публики. На бульварах Сен-Дени и Сен-Мартен царили мелкие буржуа; наконец, Тампль был отдан простонародью.
Отзыв современника о парижских кафе:

Впрочем, во многих кафе цена завтрака доходила до 1 франка, особенно если кофе был с молоком. Завтрак состоял из чашки кофе и хлебца с маслом и сахаром; масло лежало рядом на тарелке, а куски сахара — на маленьком подносе; согласно неписаному правилу, клиент имел право, уходя, унести их все с собой. Правда, клиент, ограничивающийся чашкой кофе с молоком, мог рассчитывать на уважительное отношение официантов лишь в начале века.
Кафе Пале-Руаяля отличались политизированностью завсегдатаев, кафе на Бульварах — роскошью убранства и щегольством посетителей, кафе Латинского квартала — подчеркнутой скромностью и простотой. Кофейни бульвара Тампль, где было особенно много развлекательных заведений, выделялись пестротой оформления.
Наконец, Сент-Антуанское предместье населяли рабочие и ремесленники. Здесь, а также в Латинском квартале, где обитали студенты, чаще всего зарождались волнения и бунты (описание которых мы тоже помним по «Отверженным»).

Транспорт и связь.
Мостовые в Париже были скошены к середине, по которой проходил сточный желоб, поэтому кони, запряженные в кабриолеты, то жались к краю улицы, то шарахались вбок. В городе без тротуаров это подвергало огромной опасности пешеходов, так что под колесами экипажей в год гибло в среднем 400 прохожих (даром что автомобилей еще не было!).
Фиакры и кабриолеты были прообразами современных такси. Фиакр, закрытый экипаж, иногда использовался для любовных свиданий (вспомним «Мадам Бовари»). В Париже существовал и каретный двор, где можно было нанять карету или кабриолет на день или на месяц.
Омнибусы появились в 1823 г. в Нанте, а в начале 1828 г. их изобретатель С.Бодри открыл омнибусное сообщение в столице. Ездили они по определенным маршрутам и останавливались «по требованию». Каждый из пассажиров в любой момент мог остановить экипаж, потянув за шнурок, привязанный к руке кучера. Уже к 1830 году курсировало 12 маршрутов с интервалами около 15 минут; они ходили с 7.00 до 19.00, а на самом популярном маршруте (по Бульварам) — с 8.00 до полуночи.
В ближние пригороды ездили в экипажах, именуемых «кукушками». Жестокую конкуренцию им составляла железная дорога, одна из первых линий которой в 1839 г. соединила Париж с Версалем. Для дальних расстояний использовали почтовые кареты и дилижансы.
Однако частные лица были обязаны получать в префектуре полиции паспорта для поездок не только за границу, но и в пределах Франции и даже в ближайшие пригороды Парижа. В среднем парижская полиция ежегодно выдавала около 38 тысяч таких паспортов.
В 1793 г. был впервые официально опробован оптический телеграф. На крыше башен и высоких зданий устанавливались столбы-семафоры с подвижными разноцветными планками и фонарями, с помощью которых передавались условные сигналы; чтобы их увидеть и расшифровать, наблюдатели использовали зрительные трубы.
К 1840 году в Париже действовали 5 таких семафоров. Передача сигнала из Парижа в Лилль (с помощью 22 промежуточных семафоров) занимала 2 минуты, в Кале — 3 минуты (27 семафоров), в Страсбург — 7 минут (46 семафоров), в Лион — 8 минут (50 семафоров) и столько же времени — в Брест (80 семафоров).
Телеграф существенно ускорял передачу информации, однако использовать его можно было только днем, и для частных лиц он не предназначался: передаваемые сведения носили военный и политический характер. Если англичане в те же годы передавали с помощью телеграфа также и коммерческую информацию (биржевой курс, время прибытия и отхода кораблей и пр.), то во Франции для широкой публики были предназначены только сведения о результатах тиража национальной лотереи. (Так что если телеграф как средство быстрой связи был очень отдаленным прообразом Сети, тогда тот же граф Монте-Кристо, использовавший телеграф для дезинформации своих врагов, был одним из первых хакеров!)

Всякая всячина из разных разделов.
Высшее образование французская молодежь могла получить прежде всего в Сорбонне. Знаменитый университет имел 5 факультетов: католической теологии, медицинский, правоведческий, научный, словесный. В 1840 году фармацевтов, раньше причислявшихся к медицинскому факультету, выделили отдельно, и факультетов стало 6.
На научном факультете обучали математиков, физиков, химиков и естествоиспытателей, а под словесностью понимали все гуманитарные науки: философию, историю, изучение живых и мертвых языков.
* * *
Триумфальную арку у заставы Звезды начали строить еще при Наполеоне в честь его побед, но завершить строительство не успели. При Бурбонах каменный остов арки сносить не стали, и в октябре 1823 г. Людовик XVIII приказал продолжить работы, чтобы превратить это сооружение в памятник победам в Испании. Впрочем, полностью арка была закончена уже к 1836 году, когда замысел памятника вновь изменился. Оформление ее завершили барельефами, изображающими воинские подвиги времен Революции и Империи.
Можно вспомнить многое другое, в том числе историю деревянного слона, описанную в «Отверженных»: модель памятника военным победам Наполеона, заложенного на месте разрушенной Бастилии. После падения императора строительство, естественно, было остановлено, и деревянный слон потихоньку разваливался до 1846 г., когда его наконец демонтировали. На основании монумента сейчас стоит Июльская колонна — в память о революции 1830 г.
(В общем, проблема с памятниками — вечная и интернациональная проблема!)
* * *
Во время заседаний Палаты депутатов кухарка варила для заседающих мясной бульон в огромном горшке. Кухарка, если верить современнику-журналисту, была «политически подкованная». Она соотносила количество бульона с повесткой дня: когда в палате обсуждалось что-нибудь интересное для всех депутатов (например, ответ на речь короля или бюджет секретных фондов правительства), кухарка наполняла горшок до краев; в другие дни она ограничивалась половиной горшка, так как знала по опыту, что спрос будет невелик.
Кроме бульона к услугам депутатов всегда были булочки, молоко и вино, а также смородиновый сироп или оршад (миндальное молоко с водой и сахаром).
* * *
Санитарное состояние города было крайне неважным. В частности, поэт и мемуарист П.А.Вяземский, человек очень язвительный, писал о Париже:

Публичные туалеты появились в Париже еще в конце XVIII века (впервые — в Пале-Руаяле); имелись они в Люксембургском саду, в саду Тюильри и в пассажах, но их было недостаточно, а за их посещение нужно было платить. Первые бесплатные общественные туалеты открылись лишь в конце 1820-х гг., и они были рассчитаны только на мужчин. Только через 30 лет вспомнили и о женщинах.
* * *
Король Луи-Филипп не гнушался демонстрировать «связь с народом», но общение с монархом скоро выродилось в фарс.
Г.Гейне передавал рассказ своего приятеля, что короля можно видеть во всякое время — и на этом зарабатывает целая компания продавцов контрамарок и клакеров: они каждому иностранцу предлагали за 5 франков показать Луи-Филиппа.
За эту цену они подымали восторженный крик под окнами короля, и его величество появлялся на террасе, кланялся и уходил. За 10 франков эти молодцы начинали кричать еще громче и бесновались, когда появлялся король, которому в знак безмолвного умиления оставалось лишь поднять глаза к небу и приложить руку к сердцу. Англичане порою платили и 20 франков, и уж тогда энтузиазм достигал высшего предела: как только показывался король, начинали петь «Марсельезу» и так отчаянно орать, что Луи-Филипп, может быть только для того, чтобы это кончилось, вдобавок подпевал.
* * *
Когда Карл X короновался в сентябре 1824 года, вице-король Египта послал ему в дар маленькую жирафу.
Путешествие жирафы на север длилось в общей сложности два с половиной года. Скоро она стала любимицей всего Парижа. Только за первые полгода повидать ее пришли около 600 тысяч человек.
Жирафа стала героиней карикатур и песен, поэм и памфлетов; во Франции появились трактиры «У Жирафы» и ожерелья à la girafe. Модные цвета лета 1827 года получили названия: «цвет жирафьего брюха», «цвет влюбленной жирафы» и «цвет жирафы в изгнании»; появился способ завязывать мужские галстуки «на манер жирафы». Изображения жирафы украсили обои, посуду, мебель.
Даже грипп, эпидемия которого обрушилась на Париж следующей зимой, получил название «жирафий грипп».
Но мода прошла, и анонимный литератор иронизировал:
Впрочем, жирафа ничуть не огорчалась и спокойно дожила до 1845 года.