Конечно, это не любовь (гет)

Гермиона аккуратно закрыла за собой дверь, сделала глубокий вдох, потом выдох и наконец сумела разжать стиснутые зубы. С нее. Было. Довольно. Более чем.

Когда в середине июля, всего через две недели после начала каникул, ей написала миссис Уизли и предложила вместе с Роном оказать посильную помощь в борьбе с Тем-кого-нельзя-называть, она не колебалась ни минуты. Все расследования всех преступлений мира не могли сравниться с возможностью помочь одолеть темного волшебника. Она объявила о своем отъезде Шерлоку и родителям, пережила приступ негодования первого и потоки уговоров последних, и вот теперь она вынуждена час за часом, день за днем безо всякой магии отмывать и отчищать огромный старый дом, в котором даже половой коврик пытается откусить ей ногу.

Убираться в доме — вот на что способной ее посчитали взрослые маги. Где они были, когда Квирелл пытался заполучить философский камень? Когда василиск превращал учеников в статуи? Когда на свободе разгуливал убийца? Когда, наконец, Гарри оказался втянут в смертельно-опасное испытание, в котором у него не было шансов выжить? Они качали головами, говорили об осторожности да изредка награждали баллами за смелость. Зато теперь они — взрослые и умные, а они с Роном, Джинни и близнецами — просто дети, которым не стоит забивать свою голову опасными взрослыми проблемами.

Постепенно Гермиона сумела взять себя в руки и села за старый письменный стол — принадлежавший, наверное, прадеду, а то и пра-прадеду Сириуса. Ей бы очень хотелось написать Шерлоку правду, рассказать, что ее держат не то за домового эльфа, не то за несмышленого ребенка, но она не могла этого сделать. И даже не из-за настоятельной просьбы Дамблдора избегать всякой конкретики в письмах, а из гордости. Шерлок там, в маггловском мире, вел настоящее дело, выслеживал убийцу, она же не могла признаться, что в это время отдраивает столовое серебро.

Всего один раз Гермиона поучаствовала в расследовании Шерлока, и была уверена, что никогда этого ощущения не забудет, даже при том, что сама она сделала совсем немного. Это был первый день летних каникул.

Гермиона думала, что многочисленные приключения сделали ее спокойной и отважной, но, прижавшись к спине Шерлока в темной подворотне, отчетливо слышала бешеный стук собственного сердца. Шерлок же (невероятно!) был почти спокоен, только пальцы его чуть подрагивали, но не от волнения, а от предвкушения. И стук его сердца Гермиона тоже слышала — ровный, ритмичный. Он совершенно не боялся того, что вот-вот может появиться человек, который без колебаний задушил уже пятерых и хочет сегодня убить еще одного. Постепенно начало смеркаться, и Шерлок, до сих пор расслабленный, встрепенулся и быстро сжал пальцы Гермионы — подал знак. Из проулка напротив появился мужчина лет сорока в длинном пальто, прошел вперед, остановился перед вывеской «Свобода».

— Не он, — прошептал Шерлок еле слышно.

И действительно, мужчина неодобрительно покачал головой и проследовал мимо.

Улица еще была пуста, но Гермиона услышала тихое:

— А это он.

Понимая, что уже поздно, она все-таки сказала:

— Ты так и не рассказал, какой у нас план.

Шерлок дернул плечом и ответил:

— Просто делай, что я скажу.

Гермиона привыкла быть мозговым центром, решать, что делать, но решила подчиниться. Чувствовалось, что Шерлок действительно знает, что делать.

Из-за поворота вышел молодой человек в свободной футболке с какой-то (со своего места Гермиона не видела точно) надписью, в растянутых джинсах и стоптанных кроссовках. В руках он нес связку проводов и выглядел не как серийный убийца, а как обычный парень, идущий домой с работы. Вряд ли его ждет девушка — он слишком нелепый, — но наверняка у него есть удобная квартира, конечно, заваленная всяким хламом. Парень остановился возле «Свободы», потоптался на месте и пошел дальше по улице.

— Что он делает? — шепнула Гермиона.

— Он ждет, — ответил Шерлок. Он чуть повернулся к ней, и она заметила, что у него подрагивают губы и слегка дергается щека. Он все-таки волновался, хотя и скрывал это.

Предполагаемый убийца исчез из их поля зрения, и им пришлось снова затаиться и ждать. Но вот, дверь клуба открылась, и наружу вышла почти полная копия остальных жертв, администратор. Издалека, когда не было видно черт лица, он выглядел точно как они — на нем была такая же невзрачная одежда, у него были такие же редкие волосы и легкая полнота.

Он пошарился по карманам, достал пачку сигарет, долго пытался закурить. Наконец, на кончике его сигареты вспыхнул огонек, он удовлетворенно затянулся и неспешно пошел туда же, куда недавно направился возможный убийца.

Шерлок снова сжал руку Гермионы, но не отпустил, а медленно направился вслед за администратором, держась возле стены. Было уже достаточно темно, так что можно было не опасаться, что расслабленный администратор их заметит. Так они прошли два квартала, постепенно отходя все дальше от туристических и оживленных районов. Гермиона чувствовала себя натянутой пружиной, она была готова к любому развитию событий, но даже несмотря на это она оказалась не готова к тому, что неожиданно плавно из массива кустов покажется Бакер.

— И здесь ты, Крис, — вяло произнес администратор, — сил моих нет тебя больше видеть. Не пущу я тебя в клуб, и не проси. Ты не гик даже, а псих настоящий, не хочу я с тобой возиться.

Лицо Бакера в темноте было просто белесым пятном, но Гермиона была уверена, что при этих словах оно растянулось в жутковатой улыбке.

— А я больше и не рвусь туда, Рич. У меня другие развлечения, — сказал он мягко, кивнул своим мыслям и пошел мимо, обогнул Рича, тот сделал шаг вперед, и в этот момент связка проводов в руке Бакера распалась, и он одним движением перебросил провод через полную шею Рича. Тот хотел было вскрикнуть, но только захрипел. Гермиона почувствовала, что ее парализует страх, но Шерлок будто бы ждал этого момента. Он тремя большими прыжками преодолел разделявшее их с Бакером расстояние и ударил его ладонью по шее. Удар, казалось, был несильным, но Бакер пошатнулся и начал заваливаться вперед, Рич закашлялся, схватился за шею и тоже зашатался — они упали вместе на асфальт. Шерлок, не прикасаясь к ним, внимательно осмотрел обоих, потом достал из кармана небольшой предмет и поднес его к губам. Раздался оглушительный гудок, потом еще один, и еще. Шерлок убрал свисток в карман, подошел к Гермионе и сказал:

— Не думаю, что им понадобится больше десяти минут.

Полицейские прибыли через двенадцать. Рич и Бакер все еще лежали, оба, как сказал Шерлок, без сознания. Раздался вой сирены, и Шерлок поступил неожиданно — он приобнял Гермиону за плечи, прижал к себе и шепнул ей на ухо:

— Сделай вид, что тебе страшно!

Гермиона подчинилась, пошире раскрыв глаза и приоткрыв рот. Машина остановилась, из нее вышли двое полицейских. Им потребовалось несколько секунд, чтобы оценить обстановку, один бросился к лежащим на земле мужчинам, другой — к Шерлоку и Гермионе.

— Констебль Картер, — представился он и показал удостоверение, — что здесь произошло?

Гермиона уже поняла, что говорить правду нельзя — полиция не одобрит тот факт, что двое подростков выслеживали серийного убийцу. Она уже придумала пару рабочих версий, но тут заговорил Шерлок. Голос его дрожал и звучал на тон выше обычного:

— С-сэр, — пролепетал он, — мы гуляли сегодня по Лондону с Гермионой, и мы увидели, как… — его голос сорвался, словно он от волнения потерял над ним контроль. — Я не знал, что делать, но я не мог позволить этому парню убить его… Я ударил его по шее, я немного занимаюсь борьбой.

Констебль нахмурился и спросил:

— Вы свистели?

Шерлок всхлипнул и кивнул, покрепче прижав к себе Гермиону. Она подала голос и тихо, тоже со слезами сказала:

— Я подумала, что надо как-то привлечь внимание. Они оба упали… И лежали…

Шерлок заботливо сжал ее руку.

— Возможно, понадобится задать вам несколько вопросов, ребята, но сейчас вам обоим нужно домой. Назовите ваши имена и, знаете что, возьмите такси.

— Я Шерлок Холмс, а это Гермиона Грейнджер, — сказал Шерлок, — мы живем в Кроули, Черри-лейн, дома пять и восемь.

Констебль сделал пометку в записной книжке и сказал:

— Теперь идите-ка отсюда. Вам надолго впечатлений хватило, я думаю.

— Да, сэр, — все тем же трясущимся голосом произнес Шерлок и, не выпуская Гермиону из объятия, поспешно, словно больше всего на свете хотел оказаться дома, направился обратно к центру. Только в автобусе он снял руку с ее плеча, как-то недовольно отряхнул рубашку, зевнул и сказал:

— Они будут полными кретинами, если теперь не посадят его.

Гермиона все еще не чувствовала в себе способности вести долгие разговоры, она просто, невзирая на недовольство Шерлока, прижалась к его плечу и уснула.

Дома, конечно, были скандалы — они вернулись в одиннадцатом часу, точно не сказали, где будут находиться. Но главное, на следующее утро в газетах появилась новость о том, что по подозрению в массовых убийствах задержан Крис Бакер.

Шерлок светился, и Гермиона тоже испытывала торжество — пусть немного, но она помогла другу сделать этот мир лучше.

И вот, спустя две недели после того триумфа, она сидит в старом, грязном доме и моет, чистит и скоблит дни напролет, в то время как Шерлок пишет о новых преступлениях — и новых версиях.

И даже мысль о том, что она живет вместе с волшебниками, членами Ордена Феникса, и может каждый день общаться с замечательным профессором Люпином, смешливой Тонкс, а также с Роном и Джинни, не утешала ее. Рон в основном озвучивал ее мысли и говорил, как надоело ему работать эльфом, и в пику ему Гермиона делала вид, что увлечена работой. Джинни в основном говорила о Гарри, да еще иногда о квиддиче.

Вынужденная писать Шерлоку о якобы замечательных каникулах и новых заклятиях, которые они изучают, она почти не получала удовольствия от переписки с ним. Писать об Ордене Гарри Дамблдор запретил категорически, так что приходилось слать ничего не значащие записки, и это тоже расстраивало. Единственным спасением для нее стали письма Виктора. Его письменный английский оказался куда лучше устного — даже когда он делал ошибки в грамматике, понимать его было легко. У него оказался какой-то совершенно неповторимый слог — короткие, почти телеграфные предложения разбавлялись редкими поэтическими вставками. Он в форме конспекта описывал свои рабочие будни, и вдруг, без вступлений и предупреждений, описывал бесподобное закатное небо или падающую звезду. Гермиона писала в ответ — отправляла длинные свитки, в них она ни словом не упоминала ненавистную уборку, но не чувствовала себя обманщицей. Просто она говорила о другом — о книгах, о впечатлениях, о мечтах.

Днем ей было не до писем, миссис Уизли не оставляла им с Роном и Джинни ни одной свободной минуты, но вечером она усаживалась в кровать с пергаментом и чернильницей-непроливайкой и долго-долго писала. Первое время друзья относились к этому спокойно — в конце концов, она же Гермиона, она всегда чем-то занята. Но в один из вечеров Джинни не выдержала и спросила:

— Что ты пишешь?

Гермиона подняла взгляд от текста и честно ответила:

— Письмо.

У Джинни блеснули глаза, и Гермиона вздохнула — не отстанет. Джинни обладала удивительной настойчивостью и способностью добиваться своего любыми способами. Она отложила в сторону свою книгу, перебралась на кровать к Гермионе и спросила:

— Кому?

У Гермионы было всего два варианта — долго скрывать адресата, пока Джини не выкрадет письмо и не узнает его, или сказать сразу, поэтому она сказала:

— Виктору, — и пояснила на всякий случай, — Краму.

На мгновение Джинни замолчала, потом ее глаза снова заблестели, и она спросила напористо:

— Вот как тебе только это удается?

— Что именно?

— Это. Крам. Мой дебил-братец. Гарри. Почему ты им нравишься?

Гермиона опешила, а потом, едва ли не впервые со дня приезда на площадь Гриммо, искренне рассмеялась:

— Джинни, ты съела что-то из конфет близнецов? Что на тебя нашло?

Джинни не поддержала шутку и продолжила:

— Я серьезно. Да, ты очень симпатичная, а когда причешешься, просто красавица, но ты все время в книгах, мальчики тебе не интересны. Но они все время вокруг тебя вьются.

— Джинни, — сказала Гермиона тоже серьезно, — я могу тебя заверить, что Гарри и Рон, — на этом имени она чуть запнулась, но твердо продолжила, — мне только друзья. Что до Виктора… То я не знаю, чем ему понравилась. Но, возможно, тем, что совсем им не интересовалась?

Джинни задумалась о чем-то своем и больше разговоров на личные темы не заводила. Гермиона продолжала ждать конца летних каникул и много-много писать. Однажды она поделилась с Виктором своими опасениями по поводу Того-кого-нельзя-называть. Забавно, но он сказал почти то же, что Шерлок: «Ты девушка и только подросток. Война тебе не место. Если начнется война, уезжай. В Болгарии тебе есть место. Не надо рисковать собой».

Разумеется, она написала, что и не думает воевать, но в глубине души понимала, что, сколько бы обещаний она сейчас ни давала, когда придет время, она не бросит свою страну и своих друзей. И, увы, она подозревала, что это время придет очень скоро.