Конечно, это не любовь (гет)

Шерлок лежал на кровати, разглядывал белый, похожий на больничный, потолок и крутил в пальцах шприц с раствором морфина. В тюрьме, особенно элитной, раздобыть наркотики — не проблема.

Один укол — и ближайшие десять-двенадцать часов реальный мир, ограниченный безумной сводящей с ума тишиной идеально-чистой просторной камеры, перестанет его интересовать. Но мужества не хватало. Впервые в жизни он боялся того, что может увидеть под кайфом. Прошлый прием наркотиков обернулся настоящим кошмаром и создал огромную проблему.

И, да, это была значительно более серьезная проблема, чем заключение по обвинению в убийстве и ожидание суда — или что там вместо этого выдумает Майкрофт. Проблемой была Гермиона. Расследуя дело Магнуссена, Шерлок не возвращался мыслями к наркотическому видению, заперев его в одной из дальних комнат Чертогов, но здесь, в одиночной камере, он остался наедине со своими мыслями, и видение вернулось.

Оно заняло достойное место рядом с простреливающим себе черепушку Мориарти, радостно лающим псом по кличке Рыжая Борода, и высоким тонким голосом, напевающим песню про восточный ветер и старый дуб.

Шерлок отложил шприц на пол и сжал голову руками. Он не хотел думать обо всем этом! Не хотел вспоминать, как искал своего пса по большому темному парку, как зачем-то копал и копал глубокую яму под старым дубом… Этого никогда не было. Не было никакого дуба. Рыжую Бороду усыпили — он заболел и сильно мучился. Так сказал Майкрофт. А на дубе висели качели, и Шерлок, качаясь на них, все мечтал научиться не просто спрыгивать, а плавно слетать на землю. И набил немало синяков и шишек в этих попытках.

Едва образ черной ямы в земле померк, как перед внутренним взором Шерлока появился Мориарти. Он улыбнулся сумасшедшей улыбкой и выстрелил себе в рот, и Шерлок был вынужден, оглядываясь на его труп, шагнуть навстречу своей смерти, вниз с крыши.

 — Я выжил, — произнес Шерлок вслух. В камере все равно не было никого, кто мог бы его услышать. — Я выжил, а Мориарти мертв. Я выиграл.

В ушах перестало шуметь, но мучения не закончились — на смену давящему ужасу и отчаянному желанию жить пришел самый страшный образ из всех, которые хранились в его Чертогах. Он сам, целующий Гермиону Грейнджер. В реальности это было только один раз, и Шерлок был уверен в том, что та короткая близость, порожденная войной и страхом, давно осталась в прошлом. Однако воспоминания о ней вернулись спустя семнадцать лет, трансформировались и воплотились в совершенно нереальную сцену, увиденную в бреду. Он не мог объяснить, почему эта сцена приводила его в такой ужас и вызывала такую боль.

 — Этого не было, — прошептал он, — никогда не было. Это выдумка.

Он попытался выровнять дыхание и объяснить себе видение с точки зрения логики. Он разыгрывал отношения с Джанин, пустил ее в свой дом, тщательно скрывая раздражение от ее присутствия, и, в состоянии наркотического опьянения, его мозг подсунул ему альтернативу — женщину, присутствие которой его бы не раздражало. И все. Мозг просчитывал варианты, возможные и невозможные, и сгенерировал картинку, о которой нужно было просто забыть. И, разумеется, бояться ее повторения при новом приеме наркотиков было просто глупо.

В любом случае, Шерлок понимал, что либо вколет себе дозу, либо сойдет с ума без помощи химии — он никогда не умел справляться с одиночеством и изоляцией. Чертоги разума не спасут его от душащих видений, и он вскоре обнаружит себя на дне глубокой-глубокой ямы, на дне которой должны быть кости…

Встряхнувшись и проглотив противный соленый ком, Шерлок поднял шприц, снял крышечку и ввел себе половину содержимого — этого хватит, чтобы отогнать видения, но будет недостаточно, чтобы вызвать галлюцинации.

Он закрыл глаза, позволяя веществу растекаться по венам, и принялся сосредоточенно считать секунды, заодно проверяя частоту пульса. В норме.

Он не жалел о том, что сделал. Магнуссена надо было устранить — именно устранить, а не посадить в тюрьму и не заставить замолчать. Изначально Шерлок планировал сдать его Майкрофту, провернув неплохую комбинацию со снотворным и ноутбуком со встроенным GPS, но ошибся в расчетах, не приняв во внимание то, что у кого-то еще могут быть совершенные и безупречные Чертоги разума. После того, как Магнуссен так некстати заверил его, что никаких документов у него нет, а все сведенья хранятся в голове, вопрос убийства был решенным.

Со смертью Магнуссена трое дорогих Шерлоку людей оказывались в безопасности. Гермиона могла больше не тревожиться за раскрытие тайны своего мира и наконец-то поспать, Мэри — не бояться разоблачения, а Джон получал уверенность в том, что его жена и ребенок теперь могут жить спокойно.

По сравнению с этим арест самого Шерлока был ничего не значащей мелочью, тем более, что он не сомневался — погибнуть ему не дадут. Скорее, отправят куда-нибудь к черту на кулички и попросят сидеть тихо и не высовываться, чтобы не привлечь внимание властей. Это будет равносильно смертной казни. Они сохранят жизнь телу и разуму, но убьют Шерлока Холмса. На грани сознания захохотал обещающий «выжечь его сердце» Мориарти. Шерлок застонал в голос — в камере стыдиться было некого. Морфин не помогал. Он притуплял восприятие, но не отключал сознание.

Тело было ватным, но Шерлок все-таки повернулся на живот и накрыл голову подушкой. Нужно было отвлечься, подумать о чем-нибудь постороннем. Например, о музыке. Да, можно было сочинить пьесу. Что-нибудь достаточно сложное, полифоническое, например, классическую трехчастную фугу. Оказалось, что это была плохая идея: мысль о музыке невольно подцепила непрошенную ассоциацию — поход на концерт Вагнера с Гермионой.

Большая ошибка. Лучше было бы действительно напиться в одиночестве, а потом, проклиная все на свете, мучиться похмельем — разрушительный эффект был бы меньше.

— Какой же ты слабый и глупый, мой мальчик, — улыбнулся Майкрофт и погладил его по голове. — Глупый мальчик, который не выучил урок. Я ведь говорил тебе: не впутывайся, Шерлок.

— Я не вп… впутывался, — едва ворочая языком, ответил Шерлок. В глазах защипало.

— Нет, ты впутался, и давно. Когда мы похоронили Рыжую Бороду, я тебе сказал что?

— Что не надо привязываться, — ответил в голове Шерлока тот ребенок, который до сих пор боялся гнева старшего брата.

— Именно. Но ты не послушался. И теперь тебе больно, — Майкрофт высокомерно сложил руки на груди и добавил: — и ты сам в этом виноват.

— Почему должно быть больно, Майкрофт? — спросил ребенок.

— Потому что ты очень глупый. Ты помнишь, что происходит с глупыми маленькими мальчиками, которые не слушают, что им говорят? Что происходит со всеми, кто поддается жалким сантиментам?

Губы Шерлока-ребенка задрожали, по щекам потекли горькие слезы.

— Помнишь? — повторил Майкрофт.

— Их всех уносит восточный ветер, — прошептал Шерлок. — Он разыскивает их и сметает с земли. Так, чтобы их больше никогда не было.

— Правильно, — кивнул Майкрофт и улыбнулся, — и что из этого следует?

— Нельзя быть жалким.

— А значит?

— Нельзя впутываться…

Майкрофт удовлетворенно кивнул головой и снова улыбнулся. Он услышал все, что хотел.

К Шерлок-ребенку подошла маленькая девочка с очень пышными кудрявыми волосами, больше похожими на воронье гнездо, улыбнулась, стараясь скрыть слишком большие передние зубы, и протянула руку:

— Я Гермиона Грейнджер.

Шерлок вытер слезы и коснулся ее руки со словами:

— Я знаю.

Большие шоколадные глаза девочки блеснули весельем, и Шерлок почувствовал, что проваливается в них, в теплую черноту, пахнущую горячим шоколадом.

Он проснулся и взглянул на часы — наркотик вырубил его на десять часов, почти на половину еще одного бесконечно-долгого дня. Образы и видения, которые преследовали его во сне, были смутными и едва различимыми, и Шерлок решил, что не станет их вспоминать. Ему нужно было продержаться еще немного. Еще несколько дней, прежде чем за ним придут.

Он взял со стола поднос с едой, который принесли, пока он спал, и мрачно подумал, что это будут очень долгие несколько дней.

Собственно, он был прав. Если бы не кофе и страшная смесь химикатов, в которую постепенно, с каждой дозой, превращалась его кровь, он бы не выдержал до конца недели. Он был превосходным химиком, поэтому без труда рассчитывал количество того или иного приносимого охранником вещества, достаточное для того, чтобы притормозить реакции и уровень восприятия, но сохранить контроль над телом и умом.

Майкрофт пришел через шесть дней — похудевший на три фунта, с серым лицом и совсем не такой важный, как его двойник из Чертогов.

— Надо же, пришел меня проведать? — поинтересовался Шерлок. Если бы Майкрофт вздумал посветить ему фонариком в глаза или попросить пройтись по камере, он, конечно, понял бы, что Шерлок под кайфом, но он слишком верил в систему безопасности. Или в благоразумие своего младшего брата. Или ему было плевать.

— Не по собственному желанию, — холодно ответил Майкрофт.

— А, принес хорошие новости? Так меня решили отправить на электрический стул? Или, может, гильотинировать? Хотя, постой, как насчет нашего традиционного повешения? — Шерлок прикусил язык. Излишняя болтливость — один из симптомов. Не стоило привлекать внимание Майкрофта таким образом.

— Ты совершил убийство. Неужели ты думаешь, что тебя должны были отпустить на Бейкер-стрит с пожеланиями всего наилучшего?

— Магнуссен был подонком, едва ли кто-то будет по нему скучать, — Шерлок удобней устроился на кровати, но встать не решился.

— Однако ты решил избавиться от него слишком публичным способом, — Майкрофт оперся на свой извечный зонтик.

— И что дальше? Меня ждет «Пентонвилль»?

— Ни в коем случае, — покачал головой Майкрофт. — Я слишком ценю безопасность этой тюрьмы. Тебе решили поручить крайне важное задание в Восточной Европе. Я предполагал, что ты откажешься, но, учитывая обстоятельства, у тебя нет выбора.

Ему решили поручить задание, на котором он проживет полгода. Шерлок прислонился затылком к стене. Достаточно изобретательно.

— Это все? — спросил он.

— О чем ты?

— Это все, что ты хотел мне сказать? Тогда спешу напомнить, что выход из камеры у тебя за спиной.

— Шерлок… — вместо того, чтобы убраться куда подальше, Майкрофт сделал шаг к кровати, — ты вечно драматизируешь. Я не враг тебе. И я хочу…

— Дверь, Майкрофт.

Брат некоторое время постоял, покачался на носках и, развернувшись, вышел из камеры. Дверь пискнула, электронный замок закрылся.

На следующий день Шерлок поднялся рано, сделал себе очередную инъекцию, которая гарантировала бы внешнюю адекватность психических и моторных реакций, при помощи молчаливой и вежливой охраны побрился и переоделся в чистый новый костюм.

Очевидно, если планы Майкрофта нарушатся, с Джоном Ватсоном они сегодня встретятся в последний раз — Шерлоку придется начать новую жизнь после окончания задания в Восточный Европе. Ради Джона нужно было выглядеть хорошо. Он должен быть уверен, что все в порядке.

Шерлок взглянул на себя в зеркало и скептически нахмурился — он однозначно не был «в порядке», и Джон легко это заметит. Он, конечно, крайне невнимателен, но не в том, что касается здоровья и проблем с ним. Покрасневшие крылья носа, мешки под глазами, розовые белки — Джон сразу определит, в чем дело. Если только…

Вместо того, чтобы попытаться привести себя в надлежащий вид, Шерлок, наоборот, как следует потер глаза кулаками, заставляя их сильнее слезиться, потом плотно сжал переносицу и держал до тех пор, пока в носу не захлюпало. Оценил результат в зеркале и остался доволен. Джон сентиментален, он легко поверит в то, что Шерлок едва сдерживает слезы при прощании.

К самолету на военный аэропорт в пригороде Шерлока везли на машине почти без охраны. Можно было бы сбежать, но он, конечно, не стал этого делать — сбежать и из тюрьмы можно было, только бессмысленно.

Машина остановилась в сотне футах от самолета, Шерлок вышел наружу и вдохнул холодный январский воздух. Еще немного потер глаза и сунул руки в карманы. Зубы постукивали — слишком резкий перепад температуры, мышечный спазм, физиологическая реакция, которую можно было игнорировать.

Потом приехал Майкрофт — спокойный и собранный, как всегда. Сегодня у Шерлока не было никакого настроения злить его, поэтому он промолчал, вместо того, чтобы отпустить комментарий о лишней булочке за завтраком. Ради разнообразия можно было попробовать вести себя как взрослый человек. Майкрофт, похоже, тоже не был расположен раздражать его, потому что ничего не сказал, просто встал рядом, так близко, что их плечи почти соприкасались. Шерлок предполагал, что они будут молчать до приезда Джона, но Майкрофт неожиданно произнес:

— Она ударила меня. Дала пощечину, точнее, две.

— Испытываю прилив черной зависти, — ответил Шерлок и хмыкнул, представив себе эту картину и искренне пожалев, что не был ее свидетелем.

— Не сомневаюсь.

— Решил пожаловаться? Едва ли ты ожидаешь от меня сочувствия.

— Просто сообщил. Посчитал, что эта… информация тебя заинтересует.

Шерлок пожал плечами и спросил:

— С чего бы?

— Сам подумай, — ответил Майкрофт и машинально сунул руку во внутренний карман, но не довел движения до конца. Шерлок подавил еще одну ухмылку — ему всегда нравилось видеть проявления слабости в поведении старшего брата. Пусть даже такой ничтожной, как желание закурить.

Они стояли рядом почти пятнадцать минут, пока не приехали Джон и Мэри — вдвоем, разумеется. Джон все-таки безумец. В лучшие друзья он себе выбрал высокофункционального социопата с нездоровой тягой к раскрытию преступлений, а в жены — бывшую наемную убийцу. Впрочем, нельзя было не отметить, что вдвоем Мэри и Джон смотрятся крайне гармонично.

Шерлок шмыгнул носом, понадеявшись, что Джон не станет слишком пристально разглядывать его зрачки, которые не слишком-то хорошо реагировали сейчас на свет.

— Я полагаю, — сказал он Майкрофту, — что это мой последний разговор с Джоном Ватсоном. Можем мы поговорить без свидетелей?

Майкрофт кивнул и отошел, сделав охране знак следовать за собой.

Джон держался хорошо. Обнимал Мэри за плечо и пытался улыбаться — может, верил в счастливый исход дела, может — хотел поддержать Шерлока. Потом Мэри отошла в сторону, и они с Джоном остались наедине.

Неожиданно Шерлок почувствовал, что попытки вызвать слезы оказались слишком уж удачными — перед глазами появилась легкая пелена, во рту стало солоно.

Нужно было сказать что-нибудь, что снимет напряжение. Что-то смешное.

— Уильям Шерлок Скотт Холмс, — произнес Шерлок и пояснил на удивленный взгляд Джона: — мое полное имя. Вы же подыскиваете имя для ребенка?

— Мда… — протянул Джон, — только УЗИ показало, что будет девочка.

Шерлок притворился опечаленным и тяжело вздохнул — он, конечно, видел результаты УЗИ и интересовался состоянием ребенка в клинике, но Джону об этом было знать не обязательно. Джон чуть улыбнулся, но сразу стал серьезным.

— Не знаю, что сказать, — честно признался он.

Шерлок посмотрел на него очень внимательно: такая банальная, заурядная физиономия, ничего интересного. И принадлежит такому незаурядному человеку. Парадоксально, как сказала бы мама.

— Я тоже, — ответил он и повторил: — я тоже…

— Значит, это все? Игра закончилась?

Шерлок решительно возразил:

— Игра никогда не кончается, — невольно вспомнился седой волшебник Дамблдор, впервые рассказавший ему про Игру (пусть даже в его воображении, а не на самом деле), — просто на поле выходят новые игроки. Восточный ветер заберет нас всех…

— Что?

— Восточный ветер — страшная стихия, он рыщет по свету, выискивая жалких и ничтожных и сдувает их с земли. Это сказка, которую мне рассказывал Майкрофт. Она, разумеется, обо мне.

— Мило, — хмыкнул Джон.

— Да, старший брат из него так себе.

Джон должен был рассмеяться. Шерлок не собирался позволять ему раскисать. Так и хотелось воскликнуть: «Ну же, Джон!».

Но он был настроен быть серьезным и спросил:

— Итак, куда ты направляешься?

— В Восточную Европу, буду работать под прикрытием.

— Долго?

— Майкрофт считает, что полгода. А он редко ошибается…

— А потом? — почему-то Джон бывал дураком исключительно тогда, когда хотел, а в остальное время демонстрировал явно неподходящую ему проницательность.

— Кто знает? — Шерлок моргнул, чувствуя, что от ветра начинают слезиться глаза. Что бы ни было потом, на Бейкер-стрит ему дорога закрыта. Конец истории о Шерлоке Холмсе и его друге-блогере Джоне Ватсоне. Что бы он там ни говорил, это конец игры.

— Я не уверен, что мы еще встретимся, поэтому должен сказать… — он сглотнул и заставил себя улыбнуться: — вообще-то Шерлок — это женское имя.

Джон все-таки рассмеялся и решительно заявил:

— Ни за что не назову свою дочь Шерлоком. И вообще в твою честь. И не надейся.

— Стоило попытаться, — сообщил он с притворной обидой, а потом протянул Джону руку.

Рукопожатие получилось крепким.

— Это были лучшие времена, Джон, — произнес Шерлок и первым опустил руку, а потом быстро — слишком быстро для человека, который не впутывается, — зашел в самолет и упал на первое попавшееся сиденье. Какая разница, где сидеть, если он — единственный пассажир. На автомате пристегнулся и закрыл глаза, запрещая себе смотреть в иллюминатор. Джон будет в порядке. И он сам — тоже. Зашумели двигатели, Шерлок попытался выровнять дыхание, открыл глаза и вытащил из кармана пальто смартфон. Можно было почитать новости или пролистать самоучитель украинского, на котором ему предстояло говорить ближайшие полгода. Но вместо этого он открыл блог Джона, одну из первых записей — рассказ об их знакомстве и улыбнулся на словах: «Я не сомневаюсь в том, что этот парень — немного псих, но, пожалуй, в нем есть что-то приятное. Харизма, пожалуй. А завтра мы вместе пойдем смотреть квартиру. Я и сумасшедший. Я и Шерлок Холмс»*.

— Да, Джон, — прошептал он, — восточный ветер сдует слабых и ничтожных. Меня, например. Но не тебя. Тебе он не грозит.

На сидении спереди включился экран, начался обычный рассказ о правилах поведения на борту и о расположении аварийных выходов. Шерлок благополучно пропустил его мимо ушей. Самолет дернулся и начал разгон. Плавный толчок — и он поднялся в воздух. Шерлок подавил малодушное желание взглянуть на остающуюся внизу землю и вместо этого уставился в потолок. Действие принятых поздно ночью веществ сходило на нет, ощущения обострялись, поэтому он почти сразу заметил, что что-то не так. Несколько раз огляделся по сторонам — и остановился на экране, по которому пошли неожиданные полосы помех. Картинка-заставка дернулась несколько раз, и на ее месте возникло лицо Джима Мориарти. Шерлок схватил наушники и услышал записанный и электронно-деформированный голос, на все лады повторявший: «Соскучились по мне?».

Это было невозможно, немыслимо, невероятно! Но это было правдой. Мориарти с экрана подмигнул и повторил: «Соскучились по мне?».

Примечание:

* — из блога Джона Ватсона в вольном переводе.