Крестник (гет)

Наконец-то в жизни Джеймса выдалось позднее утро, когда не нужно было куда-то спешить. Когда Лили, лохматая, заспанная и такая домашняя, принесла ему в постель завтрак, часы показывали начало двенадцатого. И хотя ее свежеиспеченные булочки с изюмом слегка подгорели, они были самым вкусным, что Джеймс когда-либо пробовал. Да, без эльфа было нелегко, но Лили не жаловалась. Она с удовольствием примеряла на себя роль хозяйки, подолгу экспериментировала на кухне, руководствуясь старинной поваренной книгой Дореи, и с каждым разом у нее получалось все лучше и лучше.

Покончив с кофе и булочками, Джеймс стянул с плеча Лили свою смятую рубашку, и не успели ее волосы щекотнуть ему лицо, как их уютное уединение было беспардонно прервано стуком в окно. Лили разочарованно зачесала рукой копну волос назад и опустилась на подушку. В ее взгляде, направленном на голого Джеймса, который с неохотой пошел впускать черного филина, отчетливо читалось: «Прекрасный. И только мой».

Обдав Джеймса высокомерным взглядом, филин снялся с места и был таков.

Поттер вернулся в постель, держа в руках тонкий белоснежный конверт с гербовой печатью, при виде которой Лили поморщилась:

— Опять прием для чистокровных?

Джеймсу и самому они уже осточертели. Не особо вглядываясь в печать, он разорвал конверт и принялся за чтение. Когда дошел до вычурной подписи, у него глаза на лоб полезли.

— Плохие новости? – встревожилась Лили.

— Нет, все нормально, — Джеймс скомкал послание и швырнул его в дремавший камин. – Просто не ожидал получить приглашение от нее.

— От нее? – прищурилась Лили.

Он взлохматил волосы.

— От моей двоюродной сестры.

Лили сделала вид, будто расслабилась.

— Вальбурги Блэк, — криво усмехнулся Джеймс, наблюдая за ее реакцией.

Теперь изумляться настал черед Эванс.

— Ну, — она покрутила руками, пытаясь сформулировать мысль, — может, она хочет поговорить с тобой… о Сириусе?

Джеймс довольно смутно помнил Вальбургу. Особое впечатление о себе она оставила на приеме у Малфоев, когда Джеймс впервые увидел ее с сыном. С тех пор она казалась ему женщиной до крайности неприятной. Недаром же Бродяга от нее сбежал.

— Если это так, то мне особо нечего ей сказать. Сириус скорее удавится, чем станет поддерживать Волдеморта.

Лили подсела к нему вплотную и обняла за плечи.

— Возможно, Сириус еще не осознает этого, но он по-прежнему с тобой, а значит, он тоже на стороне Волдеморта.

— Только ему об этом не скажи, — Джеймс обернулся к ней, касаясь ее носа кончиком своего. На кровать вдруг вспрыгнул кот и угнездился между ними, ревниво глядя на хозяина желтыми глазами. – Черт бы тебя!.. – от души выругался Поттер, сжав кулак, чтобы не треснуть мерзкое животное от негодования.

Лили только рассмеялась и сразу же переключила свое внимание на Мэддокса.

— И зачем я вообще вернул его обратно? – негодующе прошипел Джеймс и поплелся в ванную.

Он стоял перед выстроившимися в ряд одинаковыми домами на площади Гриммо. Трудно было поверить в то, что Сириус вырос в настолько магловском месте. После свадьбы Ориону и Вальбурге достался единственный имевшийся в распоряжении Блэков приличный особняк, на чьи мрачные окна сейчас смотрел настороженный Джеймс.

Зачем он понадобился Вальбурге, он не имел ни малейшего понятия. Вряд ли она станет интересоваться своим сыном, которого собственноручно выжгла с родового гобелена. Он бы еще понял, если бы это был стандартный прием в честь дня рождения, но в своем приглашении Вальбурга ясно дала понять, что всего лишь желает отобедать с ним. Большая стрелка на его наручных часах примкнула к цифре двенадцать, возвестив о наступлении пяти часов пополудни, и Джеймс толкнул железную калитку, ведущую к дому номер двенадцать.

Дверь ему открыл самый уродливый домовик из всех, что ему доводилось видеть. Маленькие глаза его в красных прожилках пытливо следили за каждым движением гостя. Эльф, назвавшийся Кикимером, принял у него пальто и с поклонами проводил в гостиную. Даже голос у него казался каким-то пыльным и скрипучим, как весь этот теряющий былое великолепие дом.

— Добро пожаловать, дорогой кузен, — приветствовала его Вальбурга, одетая в тяжелое бархатное платье, украшенное массивной брошью с черным бриллиантом у горла. Чувствуя себя пингвином на приеме у каракатицы, Джеймс поцеловал сухую морщинистую руку Вальбурги. Гостиная ему сразу не понравилась – шторы явно распахнули только в честь приема гостя, а ковер, по которому они ступали, был сделан, ни много ни мало, из шкуры рунеспура. Джеймс заметил огромных размеров гобелен, тянувшийся через всю стену, с сотнями подписанных точек. Среди них должно быть и его имя, но внимание больше привлекали обугленные дырочки на месте тех, кто так или иначе опозорил семейство Блэков. – Думаю, ты находишь меня слишком старой и сварливой, — снова заговорила Вальбурга, когда гость «оценил» убранство ее дома, — но мы с тобой одной крови, и я решила, что в столь шаткие времена нам нужно чуть больше общаться друг с другом, ты согласен?

Вальбурга считала нынешнее время шатким? Это что-то новенькое.

— Как поживает моя любезная тетушка Дорея? – натянуто улыбнулась Вальбурга. Морщины на ее тщательно напудренном лице обозначились сильнее.

— Мы с ней давно не виделись, но полагаю, она пребывает в добром здравии.

Когда ему приходилось говорить как старому достопочтенному лорду, Джеймс действительно ощущал себя восьмидесятилетним стариком. Зато благородные леди вроде Вальбурги умирали от умиления, что сегодняшняя молодежь еще не потеряна для их привилегированного чистокровного общества.

Домовик Кикимер, едва достающий до стола, налил им вина. Его терпкий запах сразу не понравился Джеймсу.

— Ваш муж не присоединится к нам, мадам Вальбурга?

Хозяйка исключительно символически пригубила вино и утерла тонкие губы белоснежной салфеткой, на которой отчетливо блеснул серебром герб дома Блэков. Сириус точно таким же платком протирал карбюратор своего мотоцикла.

— Боюсь, он неважно себя чувствует, чтобы принимать гостей вместе со мной. Надеюсь, вы простите ему его непочтение.

— Разумеется, мадам. Передавайте лорду Ориону мои пожелания скорейшего выздоровления.

Его так и тянуло поскорее развести Вальбургу на разговор, ради которого, собственно, и был затеян весь этот показной фарс. Джеймс прекрасно осознавал, что в глубине души Вальбурга желает впиться ногтями ему в лицо за то, что он и его семья отняли у нее сына.

Миссис Блэк заговорила о Беллатрикс, которая должна вот-вот подарить дому Лестрейнджей долгожданного наследника, потом упомянула Нарциссу, похвасталась успехами Регулуса в Хогвартсе. И ни слова не произнесла о Сириусе и Андромеде, хотя их имена напряженно висели между ней и Джеймсом в воздухе.

— Не собираешься ли ты жениться, Джеймс?

Он был уверен, что эта тема тоже непременно всплывет.

— Боюсь, женитьба не входит в мои ближайшие планы. Служба Темному Лорду отнимает у меня достаточно времени и сил.

— Люциус и Родольфус тоже служат Темному Лорду, но это не помешало им обзавестись женами и возможностью продолжить свой род.

На это ему возразить было нечего.

— Начну с того, что мне всего девятнадцать, мадам Вальбурга. Одно только слово «жена» и «дети» вызывает у меня… — он помялся, — невроз.

Вальбурга сухо, точно песок, рассмеялась, однако глаза ее как-то недобро блеснули.

— Твоя будущая жена будет сидеть дома, выбирать цвет штор для гостиной и лишь изредка выходить в свет, чтобы общество не забывало о том, что она у тебя есть. Она также будет мозолить тебе глаза по ночам, но ты сам говоришь, что молод, — даже в страшном сне Джеймсу не могло присниться, что он будет вот так обсуждать свою интимную жизнь с матушкой Бродяги, пусть она и доводится ему двоюродной сестрой. – Задумайся над супружеством, Джеймс, пока не стало поздно.

Она нанизала на вилку крохотный кусочек стейка и отправила его в рот. Ее намек на то, что в любой момент его жизнь может оборваться, неприятной плетью прошелся по спине.

— Летом, когда Регулус закончит Хогвартс, он будет обручен с мисс Эстер Руквуд. Я желаю видеть тебя на этом празднике, — заявила Вальбурга.

Джеймс мысленно послал Эстер свои поздравления. Все-таки добилась своего, стерва.

— Почту за честь.

Дожевав стейк, Вальбурга снова промокнула губы салфеткой. У Джеймса кусок в горло не лез в ожидании какой-нибудь пакости, и взволнованное лицо миссис Блэк подтвердило, что это вот-вот случится.

— Раз уж мы заговорили о Регулусе… — она запнулась, видимо, прокляв себя за слишком поспешно начатую тему. Джеймс заинтересованно подался вперед. Что не так со вторым наследничком-то? – Меня беспокоит то, чем он занимается на службе у Темного Лорда. Он проходил инициацию или что-то вроде того…

— Посвящение.

Щека Вальбурги едва заметно дернулась. Справившись с собой, она кивнула.

— Да. С тех пор, как это случилось, он… Я не знаю, быть может, меня одолела паранойя, но Регулус изменился. В нем исчез кроткий и покладистый мальчик, каким он был всегда. У нас были гораздо более доверительные отношения, чем те, какие вообще могут быть между матерью и сыном. Но теперь он скрывает от меня значительную часть своей жизни. Полагаю, он не хочет беспокоить мое нездоровое сердце, но оно всегда будет за него болеть. Скажи мне, Джеймс, нельзя ли… я хочу сказать, не найдется ли для Регулуса более спокойное дело? Он очень хороший зельевар, — лицо Вальбурги вдруг озарилось надеждой, и от негодования Джеймс начал потихоньку закипать. Сердце Вальбурги болело за сыночка-убийцу, но нисколько не волновалось за другого сына, которого она собственноручно подтолкнула к побегу из родного дома.

— Мадам, я не имею понятия, чем занимается ваш сын в Хогвартсе, сторонники Темного Лорда в школе получают распоряжения от Люциуса Малфоя. Единственное, что я могу вам обещать – когда Регулус окажется во втором ближнем кругу, руководство которым Темный Лорд доверил мне, я найду для него спокойное и некровопролитное занятие.

— О большем я и не смела бы просить, — скупо улыбнулась Вальбурга. Она сразу как-то расслабилась и подала Кикимеру знак, чтобы тот подал десерт. В Джеймсе все еще не умирала надежда, что мадам Блэк заговорит и о Сириусе.

Ему в голову пришла идея воспользоваться легиллименцией и самому подсунуть Вальбурге нужную мысль, но неужели мать действительно позабыла о существовании своего старшего сына? Джеймс просто отказывался в это поверить. Как оказалось, не зря.

Отдав должное великолепному пудингу с вишневым кремом и взбитыми сливками, Вальбурга попросила эльфа налить ей еще вина и заговорила:

— Я знаю, что ты по-прежнему близок с… Сириусом, — она натужно улыбнулась, словно имя причинило ей нестерпимую боль. – Скажи, не возникало ли у него желания… Впрочем, нет, — осадила она саму себя.

— Миссис Блэк, — вежливо, но настойчиво позвал Джеймс. – Вы можете говорить со мной о Сириусе.

Вместо ответа она поднялась со своего стула, прошлась по гостиной и взяла в руки шкатулку из черного дерева, стоявшую на каминной полке. Внутри шкатулки обнаружилась какая-то непонятная дребедень, но Вальбурга вытащила из нее крохотный флакон, внутри которого плескалось совсем немного темно-фиолетового и на вид очень опасного зелья.

— Каждый месяц, с тех пор, как он ушел из дома, я добавляю это снадобье себе в питье. Оно на время подавляет боль, что причиняют нам поступки и слова самых дорогих людей. Глубокая кровоточащая рана в моем сердце, которую нанес мне Сириус, понемногу затягивается, но когда действие зелья ослабевает, я снова превращаюсь в несчастную, покинутую своим первенцем мать. Я слабее большинства женщин рода Блэк, — Вальбурга держала флакон с зельем между большим и указательным пальцем и смотрела на его жалкие остатки. – Хотя окружающим и кажется, что у меня вовсе нет сердца.

Говоря все это, она и впрямь походила на слабую одинокую женщину, которая страдала гораздо больше, чем показывала. Захотелось схватить Бродягу за шиворот и притащить его к порогу этого унылого дома, но минута жалости к его матери прошла, когда Джеймс вспомнил, как она грозила своему десятилетнему сыну Круциатусом и оставила на его спине так и не зажившие до конца шрамы за то, что тот осмелился сыграть с маглами в снежки.

— Я не хочу, чтобы Сириус возвращался, — миссис Блэк резко сжала флакон в кулаке. – Потому что он счастлив там, где меня нет. Я это знаю.

— Знаете, вы с ним похожи больше, чем оба это признаете, — сказал Джеймс, поднимаясь на ноги. Не глядя на него, Вальбурга усмехнулась. – Даже мне он не признается, что ему плохо без своей семьи.

— Твоя семья значит для него гораздо больше, — в голосе Вальбурги появился упрек.

— И в этом исключительно ваша вина, — безжалостно подытожил Джеймс.

Ему вдруг показалось, что Вальбурга после этих слов превратится в фурию или запустит в него своим излюбленным Круциатусом, и действительно в ее лице что-то жестко поменялось, но она почти сразу же совладала с собой и убрала флакончик обратно в шкатулку, которую вившийся позади нее Кикимер убрал на место.

— Спасибо за восхитительный обед, но я вынужден откланяться, меня ждут кое-какие дела.

— Благодарю тебя за визит, Джеймс. Передавай Темному Лорду наше с Орионом почтение. Кикимер проводит тебя, — устало произнесла Вальбурга и сразу же отвернулась к гобелену. Уже в дверях Джеймс успел заметить, как она скрюченными пальцами сорвала с шеи черную брошь.

* * *

Для Джой в тот день сова тоже принесла записку. Они со Снейпом как раз спорили о том, сколько унций порошка из драконьих когтей нужно добавить в зелье Памяти, чтобы оно быстрее перешло к следующей стадии. Дело уже дошло до шутливой потасовки, но постучавшая в дверь миссис Снейп прервала все веселье.

— Джой, милая, для тебя письмо, — женщина оставила на заваленном всяким хламом столе конверт и закуталась в старую черную шаль. – Северус, проветри комнату, из-за всех этих испарений вы совсем бледными стали, — сделала она замечание сыну и наконец удалилась.

Джой редко получала письма и потому поспешно схватила конверт, пока Снейп не перехватил его, чтобы позлить ее. Внутри обнаружилось приглашение, написанное изящным почерком Розмари Пальмер. Адрес, где она остановилась, Джой ни о чем не говорил, она даже не знала, где находится этот Милтон-Кинс.

Сердце почему-то забилось быстрее, когда она вспомнила маму, хотя прежде такого не случалось. Интересно, зачем она снова приехала?

— Ладно, мне надо бежать, — заявила она, накидывая куртку. Вряд ли мать оценит ее толстый вязаный свитер и старые джинсы, но Джой это волновало мало. В прихожей она бегло взглянула на свое отражение в зеркале и осталась относительно довольна более-менее ровно лежащими на плечах волосами и отсутствием макияжа. Миссис Снейп вышла проводить ее, и Джой виновато улыбнулась женщине.

Только Эйлин Снейп могла заставить ее чувствовать какую-то вину, пусть и невольно.

Письмо матери служило порталом до Милтон-Кинса, и Джой мысленно поблагодарила Розмари за смекалку. Город ей почему-то сразу не понравился: со всех сторон на нее смотрели низкие дома из серого кирпича и стекла, вдалеке высилась гигантская фабричная труба, так некстати напомнившая Джой опостылевший Паучий тупик. Только красные телефонные будки хоть немного разбавляли здешний однотонный пейзаж. По улице промчался грузовой автомобиль, и только когда грохот его мотора стих вдали, Джой заметила латунную табличку с названием нужной ей улицы и номером дома.

Хотя здешние дома все же немного отличались друг от друга, этот сразу бросался в глаза. Двухэтажный, выкрашенный в белую краску, с дымящейся каминной трубой. Джой зачем-то еще раз сверилась с написанным в письме адресом и неуверенно толкнула дверь калитки. Та поддалась, и Джой зашагала по аккуратной дорожке, устланной декоративной плиткой, к темно-красной двери. Что это за дом, и как мать здесь очутилась, она подумает позже. Ей просто хотелось ее увидеть, пора было себе в этом признаться.

Вместо звонка здесь был бронзовый молоточек. Решившись, Джой трижды постучала в дверь и на всякий случай отошла чуть назад, стиснув в кармане куртки волшебную палочку. Дверь распахнулась практически сразу же, и на пороге возникла Розмари Пальмер, как всегда ухоженная и бесстрастная, но при виде дочери ее фарфоровое лицо озарилось непривычной улыбкой.

— Привет, мам, — брякнула Джой. Розмари, изящно подобрав полы мантии, спустилась с низенького крыльца и заключила дочь в объятия. Джой опешила настолько, что даже пошевелиться не могла.

— Здравствуй, Жозефина, — Розмари взяла ее лицо в прохладные ладони. – Как же ты осунулась, моя дорогая. У меня для тебя кое-что есть, это улучшит тебе настроение. Пойдем.

Она взяла ее за руку и повела внутрь. Прихожая была узкой, и Розмари не стала здесь задерживаться. Они очутились в гостиной, оформленной в кремовых тонах. Здесь был минимум мебели, но вся она выглядела такой мягкой и уютной, что хотелось немедля забраться на диван с ногами и прыгать, как трехлетний ребенок. Повсюду были цветы и даже телевизор, из чего Джой сделала шокирующий вывод – этот дом явно принадлежал маглам.

— Джой, — позвал ее смутно знакомый голос, и она оторвалась от созерцания окружающей ее обстановки. По ушам словно набатом прошлись, а в глазах защипало от непрошенных слез, готовых брызнуть в любой момент. В арочном проходе замерла высокая худощавая фигура, в которой она сквозь застилающую глаза водную пелену узнала своего брата.

— Ретт? – сипло спросила она, чувствуя, как ноги сами повели ее к нему.

— Я, сестренка, — улыбнулся он и раскинул объятия. Джой словно во сне подошла к нему, секунду потратила на то, чтобы удостовериться в том, что перед ней не мираж… и вдруг набросилась на него с кулаками.

— Жозефина! – вздрогнула мать, когда у Ретта отчетливо хрустнул нос.

— Я из-за тебя чуть не сдохла, ублюдок ты эгоистичный! – заорала Джой, колотя его всюду, куда только могла дотянуться со своим маленьким ростом. – Я оплакивала тебя два гребанных года, а потом выясняется, что ты просто меня бросил! Да я видеть тебя не могу!!!

Изловчившись, он обхватил ее обеими руками, и Джой оказалась прижата лицом к его широкой груди. Схватившись пальцами за ткань его джемпера, она ревела, как маленькая, всеми покинутая девочка, которой была до сегодняшнего момента, и больше не пыталась его стукнуть, только прижималась всем телом и не желала отпускать его ни на секунду. Розмари пробормотала заклинание, и нос Ретта встал на место. Он с трудом подавил вздох боли, а Джой испытала по этому поводу жалкое мстительное удовольствие.

— Я ужасно виноват перед тобой, — он гладил ее по волосам и то и дело целовал в висок. – Прости меня, прости, пожалуйста, моя бедная маленькая сестренка. Не было ни дня, когда я бы не думал о тебе и о том, что тебе пришлось пережить, но так было…

— Надо? Лучше? Пошел ты, — прорыдала Джой.

Ретт засмеялся и крепко обнял ее.

— Как же я скучала, — прошептала она, наконец отстраняясь. Взяв ее за руку, брат повел Джой к дивану и усадил, сняв с нее дурацкую огромную куртку и накинув ей на плечи мягкий, пахнущий родным домом плед. – Дай хоть посмотреть на тебя, — шмыгнула носом она, немного успокоившись.

На губах Ретта возникла смущенная улыбка. Вроде бы все в нем было прежним, только в глазах до сих пор стояла вина. Джой взяла его за подбородок и приподняла ему голову. Ретт фыркнул.

— Что ты там хочешь найти? – поинтересовался он, пока она зачем-то глупо пялилась на его шею.

— Сама не знаю. Может быть, какой-то подвох. Ты зачем сюда явился? – не удержалась Джой.

Он вдруг как-то подобрался, лицо его приняло хитрое выражение, и он выдал фразу, которую Джой ожидала услышать меньше всего:

— Кроме того, что я безумно по тебе соскучился, мне не терпится взглянуть на моего племянника.

Джой поняла, что на какое-то время впала в ступор. Восторженное выражение лица Ретта сменилось озадаченностью:

— Или племянницу. Кто у тебя родился? Как назвала?

В кресло напротив них присела Розмари, тоже явно жаждущая новостей.

Джой сглотнула и посмотрела на мать.

— Никто. Никто у меня не родился. Я не смогла его уберечь.

Горечь соленым комом встала у нее в горле. Она запретила себе даже вспоминать о Малышке, и вот теперь она снова ворвалась в ее жизнь вместе с потерянным братом.

Придя в себя, Ретт стиснул ее ледяную ладонь.

— Но… как же так вышло? – растерянно спросил он.

Розмари ничем не выказала свои эмоции по этому поводу. По-прежнему бледная и прекрасная, она только провела ладонью по лбу, и когда стало ясно, что ничего объяснять Джой не собирается, тихо произнесла:

— Все, что с нами происходит, к лучшему, Жозефина. В конце концов, ты еще совсем юна. Ты всегда успеешь стать матерью.

Розмари была права. Отчасти Джой не хотела, чтобы тот ребенок рождался. Вовсе не потому, что она не любила его отца, не потому что Малышка помешала бы ей строить свою жизнь. Джой не просто боялась – она знала, что не сможет стать для своего ребенка лучшей матерью, чем была для нее та же Розмари.

— В любом случае, — снова заговорила мать, поднимаясь на ноги и обводя рукой гостиную, — теперь этот дом принадлежит тебе. Мы с твоим братом посчитали, что раз уж ты прочно обосновалась в Британии, то тебе необходимо здесь свое собственное жилье.

Что она испытывала по этому поводу, она пока не знала. Семья вспомнила о ней, когда она уже практически перестала в них нуждаться, но, тем не менее, вспомнила. Ретт даже прилетел из своей чертовой Америки, чтобы взглянуть на несуществующего племянника. А мать спустя четыре года после того, как Джой навсегда покинула родную Францию, купила для нее дом, до этого не особо задумываясь, была ли у ее дочери пища и крыша над головой. Должно быть, с возрастом Розмари все-таки научилась быть матерью.

— Полагаю, вам двоим есть о чем поговорить, — заметила она. – У меня встреча через пятнадцать минут, поэтому я вас оставлю ненадолго. Не беспокойся, дорогой, — жестом остановила она Ретта, который собирался помочь ей надеть теплую мантию. Через минуту хлопнула входная дверь, и все стихло.

— Есть выпить? – все еще сиплым после криков и шока голосом осведомилась Джой.

Он без единого протеста налил ей и себе виски.

— Ну, за твой приезд, братишка, — объявила Джой, поднимая хрустальный стакан.

Она резко выпила все до капли, а Ретт едва пригубил свой напиток и теперь пил его мелкими глотками. Закашлявшись чуть ли не до слез от горечи в глотке, Джой вытерла губы рукавом свитера.

— Ты совсем не изменилась, проказница, — усмехнулся брат. – Не хочешь посмотреть свой дом?

— Позже, — Джой сдвинула брови и прижала холодный стакан к виску, глядя на Ретта. – Расскажи мне, как ты живешь. Чем занимаешься?

— Ты скажешь, что сбылась мечта идиота. Я преподаю историю магии в американской школе волшебства.

— Наверное, твои ученицы не дают тебе прохода, — фыркнула Джой. Она всегда считала своего брата самым красивым мужчиной в мире.

— Есть немного, но они знают, что шансов у них ноль, — скромно заявил Ретт.

— Ты безнадежен, — констатировала Джой.

— На все сто процентов. Ты должна меня понимать, ведь парни такие классные.

— Не то слово, — скривилась она. – Жаль, что я никогда не дождусь появления племянников.

— Единственная женщина в моей жизни – это ты, — подтвердил Ретт.

— Я почти польщена, — засмеялась Джой и стукнула его маленькой диванной подушкой.

Когда смех стих, Ретт поболтал виски в своем стакане и заговорил уже совсем другим тоном:

— Джой… расскажи мне… как умер Нейтан?

С ее лица тоже пропала улыбка. Сразу вспомнилось его изломанное тело, небрежно выброшенное на лестничную площадку между этажами, струйка крови из носа и разбитый висок. И глаза, которые больше никогда не увидят этот мир.

— Он защищал меня, — призналась она, внутренне съежившись. – А я ведь почти не ценила его присутствие в моей жизни.

— Не вздумай винить себя в чем-то. Близкие люди так или иначе покидают нас.

— Тебе нужно было сказать ему об этом, пока была такая возможность. Когда тебя не стало, мы…

— Думаешь, мне было легко? – с горечью спросил Ретт. – Когда отец держал меня под прицелом своей палочки, а в его взгляде было столько ненависти, что в ней можно было утопиться. Клянусь, я уже трижды распрощался с жизнью, пока он вдруг не убрал палочку и не бросил будто бы невзначай, что все устроит. Я сбежал, как последний трус, оставив тебя оплакивать меня, но я знал, что рано или поздно вернусь и расскажу тебе обо всем.

Пока он говорил, а Джой слушала его голос, она поняла самую простую в своей жизни вещь.

— Ретт, возьми меня с собой, — сглотнув, попросила она.

Он осекся и вопросительно уставился на сестру.

— Но, как же… Нет, конечно, если ты хочешь, мы уедем вместе, но ты уверена, что тебе это нужно?

— Здесь нет никого, ради кого я хотела бы остаться. А там у меня будешь ты. Я снова попытаюсь начать новую жизнь, я была неправа, когда думала, что Англия – это глоток свежей воды. Нет, для меня она стала болотом, в которое я сама себя загнала. Может, хоть Америке удастся вдохнуть в меня жизнь.

— Неужели нет совсем никого? – не поверил Ретт. – А как же Джеймс Поттер?

Когда она ничего не ответила, он сам все понял.

— Ты бежишь от него.

— Черт возьми, да! Мне так надоело быть всего лишь влюбленной, как полная идиотка, подругой, которая нужна ему, как единорогу пятая нога…

— Скажи себе, что ты не любишь его. Прямо сейчас возьми и скажи это, — вдруг потребовал Ретт.

Джой осеклась и уставилась на него, как на полоумного. Это бред, как можно пытаться убедить себя в том, чего нет?

— Просто скажи, — продолжал в упор смотреть на нее брат.

— Хорошо, я не люблю его, — рыкнула Джой, ощущая себя ничтожеством. – Я не люблю Джеймса Поттера, доволен? – делая паузы между словами, добавила она.

— Замечательно. Повторяй это трижды в день, перед сном, перед едой, перед тем, как убить кого-то… да когда сочтешь нужным. Повторяй это себе и скоро сама в это поверишь. Любовь в первую очередь – самовнушение, Джой. Так почему бы не попробовать обратный эффект?

Видя, что она крепко задумалась над его словами, Ретт подсунул ей еще один недостающий кусочек паззла:

— Хуже от этого тебе не станет.

Кухня сверкала гладкими поверхностями и чистотой. Просто поразительно, сколько здесь было приборов, облегчающих маглам жизнь без волшебства, и о назначении которых Джой понятия не имела.

— Слушай, я же отродясь не бывала на кухне, — отнекивалась она от брата, когда он выгрузил из холодильника целую гору продуктов и объявил о намерении приготовить что-нибудь вкусненькое. Ретт уже повязывал фартук и строил ей рожицы, и Джой страдальчески закатила глаза. – Ладно, попробую не взорвать что-нибудь. В конце концов, зельеварение мне всегда удавалось, не думаю, что готовка сильно от него отличается. Схожу в уборную и вернусь.

Вслед ей запела веселая песенка про безрукого повара, которая открывала какую-то кулинарную передачу по телевизору. Покрутив пальцем у виска и нежно улыбнувшись, Джой с наконец-то проснувшимся любопытством пошла осматривать свой новый дом.

Все здесь было новым, никем и ничем не замаранным, и Джой почему-то ощутила странное желание, чтобы так оставалось всегда. Воздушное белое покрывало на кровати было сшито из какого-то тончайшего материала, по которому так и хотелось провести рукой, пропустив мягкие складки между пальцами. Комод, тумбочки и туалетный столик пока были пустыми, и Джой, прекрасно знавшая свою любовь к беспорядку, ужаснулась, вообразив на этих поверхностях горы косметики и одежды. Ванная комната занимала почти половину второго этажа. Дом начинал нравиться ей все больше и больше, но когда она повернула ручку последней двери, то сразу же захлопнула ее и зажмурилась, надеясь, что ей показалось.

Это была детская. Колыбель с воздушным белым пологом была сделана из темно-коричневого дерева, а внутри нее лежали крохотные белоснежные подушки. Тут, казалось, было все, что могло понадобиться малышу в первые месяцы его жизни. Мама, похоже, даже о запасах подгузников позаботилась. И хотя она не знала, для мальчика старается или для девочки, белые, желтые и светло-зеленые крохотные рубашонки и ползунки заполонили весь шкафчик. Ощутив подступающий к горлу ком, Джой медленно вышла из комнаты и закрыла за собой дверь, после чего прислонилась к ней спиной и простояла в таком положении до тех пор, пока ее не нашел Ретт, уже запачкавший свой фартук томатной пастой. Заметив брата в таком виде, Джой не выдержала и улыбнулась.

Сообразив, что скрывается за запретной дверью, Ретт сглотнул и только лишь обнял сестру.

— Я в порядке.

— Прости, мы должны были удостовериться, что ты действительно родила…

— Да все нормально. В конце концов, однажды у меня непременно будут дети. А эта детская просто чудесна, уверена, что однажды она мне все же понадобится.

— Вот и умница, — ласково улыбнулся Ретт и вдруг запустил ей в волосы измазанную в томатной пасте руку. Завизжав, Джой бросилась за ним вдогонку, мигом выбросив из головы все дурные мысли.

Две недели. Две бесконечно долгие недели она будет говорить себе, что не любит Джеймса Поттера. А потом уедет с Реттом в Штаты и забудет Англию с ее туманами и болотами, как страшный продолжительный сон.