Семейные ценности рода Блэк (гет)

Новейшая история магии, которую почему-то вело привидение, такое прозрачное, что Сольвейг сомневалась, что оно вообще эту самую историю застало при жизни, стояла первым уроком, и Флинт с Пьюси на ней откровенно дрыхли, отгородившись учебниками. Гриффиндорский капитан Вуд с одухотворенным лицом черкал на пергаменте что-то, по движению его пера похожее на квиддичные схемы игры. Судя по всему, парень явно был фанатиком. Рэйвенкловцы и хаффлпаффцы занимались кто чем, но большинство все-таки записывало лекцию привидения.

Сольвейг читала письмо от Крама, которое во время завтрака принесла его пестрая сова Ингрид вместе с подарком — новыми квиддичными перчатками, зачарованными на долгую носку. Кто как не Петер знал, что она изодрала перчатки вхлам за прошлый сезон.

Крам передавал приветы от сокурсников и писал, что у него все очень хорошо, в Штатах было здорово, и, если не получится в этом году после выпуска попасть в основу «Сканторпских стрел» или «Сенненских соколов», то, пожалуй, ему стоит уехать в Америку, где им уже интересовалась пара клубов. Почему Петер не хотел остаться играть в Болгарском чемпионате или в той же Норвегии, где его все хорошо знают и видели в игре, а мечтал о Британии, Сольвейг не понимала. Сама она еще не думала всерьез о том, чем займется после школы, может быть, тоже подастся в квиддич. Ну, а что, она ведь не наследница Ларсенов, может делать, что душе угодно.

Мелочной душе было угодно, чтобы Драганов поздравил ее сегодня с днем рождения. А она бы только посмеялась. Вот это было бы хорошо. Это бы ей доставило настоящее удовольствие.

Даже стыдно признаваться, что, поведи себя Димитр по-нормальному, она бы тут же растаяла и восторженной лужицей растеклась у его ног. Но Димитр по-нормальному не умел, так что даже думать об нем больше не стоило.

В конце концов, вон, в Хогвартсе тоже много красивых мальчиков.

На Гербологии они вместе с хаффлпаффцами собирали плоды асфоделя, профессор Лонгботтом заявил, что ничего нового на седьмом курсе они изучать не будут, а займутся повторением пройденного за минувшие шесть лет обучения, чтобы хорошо сдать Т.Р.И.Т.О.Н., а потом посмотрел на Сольвейг как-то очень настороженно, после чего синеволосый Люпин, доставшийся ей в напарники, мгновенно решил ее изобразить, и Сольвейг с неприятной уязвленностью еще больше часа смотрела на свою мужскую версию, отличающуюся разве что более крупными чертами лица и короткими волосами.

— Чего ты ко мне пристал, Люпин? — спросила она перед тем, как выйти из теплицы.

— Я же сказал, ты просто похожа на бабушку в молодости. А она была очень красивой волшебницей. Да и сейчас еще ничего, — улыбнулся Люпин, возвращая глазам ореховый цвет и ставя синие волосы торчком, как обычно. — Пока, Ларсен! — и умчался в сторону замка.

А Сольвейг и Флинт отправились на Уход за магическими существами, тогда как Пьюси от них свалил на Древние руны.

— А почему ты не пошла на Руны? — спросил Макс, когда они шли за молодым и улыбчивым профессором Граббли-Дёрг в сторону Запретного леса.

— В Дурмстранге учила Руны, — ответила Сольвейг, оглядываясь по сторонам, — думаю, лучше я их знать все равно не начну. А животные мне нравятся. А ты?

— Бабблинг выгнала меня с курса, — признался Макс, скривившись. — Я чертил схемы на ее занятиях.

— Вуд чертил схемы на Истории, — заметила Сольвейг.

— Да Вуд их на любой плоской поверхности чертит, — засмеялся Флинт. — Даже на салфетках и скатертях!

— С чего ты взял? — удивилась девушка.

— Седьмой год вместе учимся, — пожал плечами Макс, но почему-то замолчал.

Молодой профессор тем временем остановил класс у большого загона с фестралами и начал про них с упоением рассказывать. Оказывается, это одна из редких прирученных колоний, за которой уже очень долго ухаживает местный лесничий, поэтому фестралы не охотятся на пролетающих мимо леса сов. По толпе гриффиндорцев не было особенно понятно, кто увидел этих крылатых лошадей, а кто нет, но вот Сольвейг с Флинтом их совершенно точно видели. И даже дернулись друг от друга в стороны, когда поняли, что оба тянут руки к узкой морде одной из особей. Фестрал, вспугнутый их резким движением, встал на ноги, распахнул кожистые крылья.

— Ребята, осторожнее, пожалуйста, напоминаю, что фестралы относятся к категории опасных животных, — предупредил профессор Граббли-Дёрг, и кто-то из гриффиндорцев громко пожелал, чтобы фестрал откусил Флинту руку.

— А тебе, Миджен, не мешало бы, чтоб фестрал откусил сразу голову, хуже уже не станет, — рявкнул Флинт тут же и уже дернулся в сторону гриффа, но Сольвейг схватила его за локоть, и он остался на месте.

— Ты, значит, видишь фестралов, — постаралась перевести тему девушка и тут же прикусила язык: фестралов ведь видели только те, кто видел смерть.

— Ты тоже, — ответил Макс, очевидно, не заметив неловкости.

Сольвейг только кивнула, снова протянула руку к морде фестрала, погладила его по шее, перебирая пальцами шелковистую черную гриву.

— Это была моя мама, — сказал Флинт, протягивая фестралу бекон из своего припасенного до обеда бутерброда. Зверь быстро слизнул языком предложенное угощение, и они с Сольвейг, еще чуть-чуть постояв перед загоном, отошли назад, сели под деревом невдалеке, откуда было хорошо слышно Граббли-Дёрга. — Мама заслонила собой отца и меня, когда на дом напали Пожиратели смерти. Она была очень смелая, хоть и маггла. Я не должен бы помнить этого, мне еще и года не было. Но я помню. То чувство, что мамы не стало.

Макс смотрел на загон с фестралами печально и задумчиво и был совсем не похож на того парня, который может командовать всем факультетом.

— Мы ехали с отцом к нему на студию, когда в десяти метрах от нас взорвалась заминированная машина, — Сольвейг говорила негромко и смотрела на Вуда, тоже гладящего фестрала, как и они несколько минут назад. — Начался пожар, взрывной волной повыбивало окна в зданиях. Отца почти не задело, у меня стихийно сработали щиты. Было очень страшно, на самом деле. Перенесла отца порт-ключом домой и его ногу потом залечила. Семь человек погибло в Осло. А потом тот парень, что заложил бомбу, расстрелял сто десять человек в молодежном лагере на острове. Ему дали 21 год тюрьмы.

— Твой отец...

— Сквиб, как и мама.

Флинт кивнул.

— Вуд тоже видит фестралов, — сказал он в никуда и закрыл глаза.

А потом прозвенел звонок, и они пошли на обед. А после него и нескончаемой занудной лекции по Трансфигурации, где директриса Макгонагалл выносила мозг всяческими мелочами по превращениям человека, было пора отправляться на отборочные. Флинт вскочил, как только Макгонагалл закончила лекцию. Пьюси, писавший, кажется, на автомате, лениво посмотрел на его спину, уже мелькнувшую в дверях, обернулся к убирающей тетрадь в сумку Сольвейг:

— Ларсен, как ты думаешь, он в таком состоянии с метлы не сверзится?

Сольвейг пожала плечами:

— Кажется, с нее свержусь я, если немедленно не выпью кофе.

— Если ты быстро переодеваешься, можем успеть зайти на кухню, — предложил Пьюси. — Но Макс терпеть не может, когда кто-то опаздывает на тренировки.

После кофе — мама все равно готовит его лучше здешних домовиков — жизнь стала чуточку веселее, подумала Сольвейг, одеваясь, как учил их с Петером Виктор Крам: как будто по тревоге. Сольвейг решила, что привяжет все щитки уже на месте, и полетела к полю. Вообще-то летать не на поле было запрещено правилами школы, но метлу она еще не успела унести в чулан за раздевалками, так что ничто не мешало добраться дотуда побыстрее.

Когда Сольвейг ворвалась в раздевалку, там была только Лора Хиггс, зубами затягивающая ремешок на правом предплечье. Она полными надежды глазами посмотрела на Сольвейг, и та так же молча помогла ей застегнуть защиту. Хиггс была мелкой, и вряд ли ей грозило вырасти хотя бы до ста шестидесяти сантиметров или стать тяжелее восьмидесяти восьми фунтов. Если еще будет хорошо играть...

Сама Сольвейг разобралась со щитками быстрее третьекурсницы. Сказывался опыт, как-никак, впервые на метлу она села на первом курсе Дурмстранга — далекие десять лет назад, когда Краму подарили новую метлу, а старую он вознамерился сдвинуть Сольвейг, родители которой ни необходимости в полетах не видели, ни позволить себе такие дорогие покупки на тот момент не могли. Сольвейг, конечно, презент не приняла. Тогда Крам предложил метлу на время просто кататься, и почти все свободное время в тот год они провели в воздухе. Когда на третьем курсе Сольвейг впервые взяла в руки биту загонщика (Драганов, учившийся на три курса старше, начал ее задирать, а бита была первым, что пришлось под руку в квиддичной подсобке) и доказала, что рука у нее тяжелая, а удар поставленный (отцу нравился хоккей, а район, в котором они жили, был совершенно маггловским)... в общем, приглашение в команду студентов-боевиков загонщиком она получила сразу после того, как Драганов признался капитану, что его отделала мелкая девчонка, и покупка хорошей метлы стала делом чести. Тогда она еще летала на Крамовской, но на окончание третьего курса папа с мамой подарили ей собственную. Это была Молния-2007, ее любимая. Теперь она стоит в кладовке, и иногда Сольвейг катает на ней отца. Потому что полет — это лучшее, чем она может с ним поделиться. Девятый год она затягивает руки и ноги в надежную защиту, вылетая на поле с битой. И девятый год она бьет без жалости по бладжерам, посылая их в игроков противника. И черта с два она уступит практически гарантированное ей Флинтом место в сборной Слизерина кому-то другому.

Да к Хель, почему перед отборочными она снова думает о Драганове? Димитр был всего-навсего ее напарником-загонщиком в команде Дурмстранга несколько лет назад, Чемпионом мира по квиддичу-2014 в составе болгарской сборной и редким ублюдком. И то, что она в него была влюблена когда-то, уже ничего не значит. Она так решила.

На поле, куда они с Хиггс вылетели одновременно, Флинт спорил с Макгонагалл. Директриса, лицо которой было изрезано такой сетью морщин, что достойного сравнения Сольвейг подобрать не могла, очень решительно выговаривала Максу, что заполненность зрительских трибун на отборочных состязаниях повышает общий интерес к квиддичу, и нельзя запрещать другим факультетам занимать свои места на трибунах. А на трибунах собралась, кажется, вся школа.

Похоже, Сольвейг только что поняла, почему Флинт вчера так злился после разговора с Вудом.

Школа слизеринцев ненавидела.

Если Флинт и Пьюси как-то держали в узде своих, предупреждая возможные стычки с гриффиндорцами, хаффлпаффцами и — реже — рэйвенкловцами, то старосты других факультетов никого не останавливали от проявления немотивированной вербальной агрессии. И хотя далеко не все слизеринцы были родственниками тех самых Пожирателей смерти, про которых кричали в поезде мальчишки, напавшие на Паркинсона, к ним по-прежнему повально относились, как к врагам, хоть война и закончилась кучу лет назад. Вуд пытался как-то повлиять на грифферов, по крайней мере так сказал Пьюси, но, видимо, ему не очень хорошо это удавалось. И если вчера на трибуну он требовал себя пустить только затем, чтобы посмотреть пробы, потому что был натурально повернут на игре, то сейчас, когда Макгонагалл объявила, что остаться могут все, Вуд был занят тем, что орал на малышню, заставляя их свернуть оскорбительные плакаты, и отнимал какие-то волшебные приколы, то и дело взрывающиеся над головами зрителей, будто маггловская пиротехника.

Как Флинт летал, Сольвейг видела на межшкольных соревнованиях. Он был очень хорош, и Сольвейг ни разу не отправила ему в спину бладжер за все изнурительные пять часов игры, хотя другому охотнику с радостью бы перебила хребет. Тогда ей казалось, что он играет за честь школы. Сейчас она видела, что Флинт играл за себя самого и своих игроков. Потому что играть за школу, которая тебя презирает, хотя ты, в общем-то, ничего плохого не сделал, это совсем не про Макса Флинта.

Год обещал быть очень, очень интересным.

Она сделала круг вокруг поля, высмотрела в толпе хаффлпаффцев снова ставшего похожим на нее Люпина, отсалютовала ему и зависла у центра поля. Мальчишек, решивших попробовать себя в роли загонщиков, было всего четверо. На глаз она сразу определила, что, пожалуй, напарником ей станет пятикурсник Майкл Крэгги. Довольно высокий, но сутулый на земле, в воздухе Крэгги был быстрым, точным и совершенно забывал о любой неловкости. Отбивать друг другу мячи-вышибалы с ним было гораздо интереснее, чем с остальными парнями, потому что Крэгги, казалось, интуитивно догадывался, куда надо лететь, чтобы перехватить тяжелый, вредный темно-синий мяч. Флинт, наблюдавший то за ними, то за Пьюси и кандидатами в охотники и вратари, пробивавшими сейчас штрафные у колец, попеременно хмурился и расцветал, особенно изменившись в лице, когда бладжер, летевший ему в плечо на бешеной скорости, Сольвейг отбила в сторону, ногой оттолкнув его самого с пути своей метлы. Флинт закрутился волчком, выровнял метлу, рявкнул «Ларсен, мать твою!» и показал ей большой палец, махнув снижаться. Крэгги помог ему поймать бладжеры на земле и закрепить в сундуке, после чего Флинт отпустил не прошедших отбор парней и махнул своим новым загонщикам лететь к кольцам.

Во вратари метили двое, и Пьюси явно не мог решить, кто из них обладатель менее дырявых рук. Помирать за квиддич ни один из парней явно был не согласен, а требовать с них меньше не собирался капитан. По лицу Флинта, перехватившего квоффл у взмокшего Пьюси, которому кивнул, разрешая отдохнуть, после чего парень тут же откинулся назад, опираясь руками на древко у себя за спиной, было видно, какой это был и для него тяжелый выбор. Оставлять кольца пустыми изначально было глупее, чем поставить в них не самого умелого вратаря, но сделать хотелось именно это. Потому что ему нужна была команда! А не сборище идиотов, решивших покрасоваться перед девками. А эти оба явно косились на трибуны, высматривая кого-то в море зрителей. За Боула, кстати, явно болела одна хаффлпаффка, и, кажется, Кензи смотрел именно на нее. Плюнув, Флинт взял его сборную, в надежде, что если уж Боул решил играть специально ради девицы, то и выложиться постарается по полной. К тому же три из десяти крученых от него Боул отбил, тогда как его соперник несколько раз проваливался в кольцо вместе с прилетевшим ему в грудь квоффлом.

А вот забивал лучше всех четверокурсник Фредерик Монтегю, до этого никогда не рвавшийся в команду, вечно молчаливый и практически незаметный в общей гостиной. Отец Монтегю, помнил Флинт, играл вместе с его отцом, когда те учились в школе, но потом, после выпуска, они почти что не общались. Дед Фредерика умер в Азкабане, а отец долгое время лечился за границей после неудачной аппарации на территорию Хогвартса. Отец рассказывал это когда-то как грустную байку, предупреждая, что пока Макс не сдаст экзамен, пускай даже забудет заклинание для перемещения. В общем, этот почти что незнакомый Фредерик Монтегю бил очень сильно и очень точно, и Флинт, вконец задолбавшийся под пристальным вниманием кучи ушлепков, оравших оскорбительные кричалки и распевавших ругательные песни в адрес Слизерина с безопасности трибун, принял решение брать в команду именно Монтегю. И про себя ухмыльнулся: надо написать отцу, что трио охотников в его команде точно такое же, как было в годы капитанства отца. Флинт-старший с возрастом стал почему-то сентиментальнее относиться к таким вещам. Флинт думал, что это началось после гибели мамы, но уточнять желания почему-то не было.

Еще полчаса погоняв команду по полю, он велел всем снижаться, и слизеринцы покинули поле под улюлюканье и свист трибун.

Сольвейг, оглянувшаяся перед тем, как уйти в раздевалку, с нарастающей нежностью в груди подумала, что у Макса есть все возможности сделать из группы плохо знакомых между собой людей отличную команду, потому что перед лицом общих недоброжелателей им придется стать сплоченными очень быстро. Ведь в факультетской гостиной она в первый же вечер почувствовала: слизеринцы были одной семьей, и ее в эту семью приняли сразу, как только Шляпа выкрикнула название Дома.

Перед ужином Малфой зашел в гостиную и поздравил всех прошедших отбор студентов с принятием в факультетскую сборную, и пожелал им обойтись без травм. Пьюси, закрывавший за деканом дверь, заметил, что формулировка «без травм» была в лексиконе профессора Малфоя постоянной, а сам он много лет назад, еще учеником, играл за ловца.

— Ну, декан разрешил — гуляем! — Флинт притянул за плечо маленькую Хиггс и растрепал ей волосы на голове. — Официально для новичков сборной Слизерина: добро пожаловать!

Остро чувствовалось, что праздник был нужен всем. Малышне первого-второго курсов, потому что они всегда сильнее остальных скучали по оставленным дома родителям, Хиггс, только после обеда выпущенной из больничного крыла, Монтегю, до сих пор не уверенному, что принятие в сборную факультета ему не приснилось, Крэгги, моментально неаристократически краснеющему, как только столкнется в дверях Большого зала с любой мало-мальски симпатичной девчонкой, Боулу, съедающему глазами магглорожденную рыжую с Хаффлпафф, Пьюси, задолбавшемуся строить из себя сноба и зануду за пределами гостиной, самому Флинту, зло хлопнувшему дверью раздевалки после того, как «случайно» подбил одному из особенно наглых грифферов глаз древком метлы... С кухни были притащены различные сладости, где-то из тайников достали сливочное пиво и огневиски, Уоррингтон выкатил в центр гостиной граммофон, нашлись пластинки Битлов и Синатры...

Когда в форточку под самым потолком гостиной постучала клювом белоснежная сова с красным конвертом в клюве, Сольвейг с Пьюси танцевали твист на столе, подбадриваемые однокашниками, так что сову услышали не сразу.

— Ого, какая красавица, — восхищенно пробормотала одна из девчонок Гринграсс.

Сова аккуратно спикировала на плечо Сольвейг, почти не царапая кожу, и плюнула перед ней красный конверт.

— Вопилка? Что ты уже успела натворить? — усмехнулся Флинт. — Вскрывай, пока не взорвалось.

— Это не от родителей, — покачала головой Сольвейг. Она погладила сову по перышкам и нежно сказала по-норвежски: — Бьянка, мне нечем тебя отблагодарить, детка, но вот если ты разрешишь погладить себя мисс Гринграсс, она с удовольствием угостит тебя совиными вафлями.

Сова согласно ухнула и перелетела на стол перед близняшками.

— Дадите печенья, она не клюнет, — пообещала Сольвейг девочкам, и одна из близнецов тут же умчалась за совиным лакомством.

Громовещатель говорил по-английски с сильным славянским акцентом:

— Эй, Сольвейг, я не забыл, тебе сегодня семнадцать! Поздравляю, крошка. Пускай ты до сих пор на меня дуешься, это не мешает мне думать о том, как круто нам было летом. Давай встретимся, как только у тебя будет выходной?

Письмо порвало себя на куски, как только елейный голос стих, и рассыпалось по полу. Сольвейг махнула рукой, убирая обрывки красного конверта.

Младшекурсники засобирались по спальням. Сольвейг неловко подогнула под себя ногу и плюхнулась на диван.

— Твой парень? — поинтересовался Флинт, почему-то сразу переставая улыбаться. Пьюси следом за остальными потихонечку вышел из гостиной.

— Он не мой парень. Он говнюк, который меня достает с третьего курса, потому что ему нравится меня бесить.

Сольвейг поморщилась, достала из-под дивана закатившуюся туда палочку, наморщила лоб.

— Экспекто Патронум! — из палочки вырвался поток света, сложившийся в большого ястреба. — Передай Димитру Драганову: "Засунь свои поздравления себе в задницу. Я не собираюсь встречаться с тобой ни в выходной, ни вообще. В следующую нашу встречу я отправлю тебе бладжер прямиком в поясницу".

Ястреб, облетев гостиную кругом, унесся сквозь стену навстречу шотландской ночи. Сольвейг бросила палочку на стол и закрыла глаза.

— Драганову? — переспросил Флинт после недолгого молчания. — Ты встречалась с Димитром Драгановым?

Сольвейг тихо рассмеялась.

— Я с ним — да. А он со мной — нет, — она встала, убрала палочку в кобуру. — Спокойной ночи, капитан.

Оставшись один в пустой гостиной, Флинт допил свой последний глоток огневиски из стакана, убрал грязную посуду со столов и ушел спать.

Первой пары у Сольвейг не было. Она, в отличие от Флинта, на Маггловедение не записалась. Его, конечно, было бы легко сдать, но зачем оно ей, Один Всеотец? Пьюси, кстати, тоже от Маггловедения отказался. Получается, Флинт сейчас один на потоковом занятии из слизеринцев, поняла Сольвейг, выруливая в гостиную в длинной футболке с маской Дэдпула и заставая в кресле у камина одетого с иголочки старосту за чтением утренней газеты.

— Доброе утро? — спросил Пьюси, отрываясь от своего занимательного чтива.

— Ничего такое, — плюхнулась в кресло напротив Сольвейг. — Что пишут?

— Паддлмир Юнайтед сообщил, что Оливер Вуд защищает их кольца последний сезон.

— Оливер Вуд? Это отец капитана грифферов? — уточнила Сольвейг. Пьюси утвердительно кивнул. — А почему? — поинтересовалась девушка. — Завершает карьеру?

— Уходит тренером вратарей в сборную Англии. Маркус Флинт его звал ещё тогда, после травмы руки в позапрошлом сезоне, но Вуды же деревянные, сама видела.

Сольвейг усмехнулась. Ей на мгновение показалось, что Пьюси хорошо знает и Вудов, и Флинтов, гораздо ближе, чем можно бы подумать по его вечной самодовольной роже.

— Долго разговаривали вчера с Максом?

— Нет, почти сразу разошлись. А почему все свинтили из гостиной?

Пьюси пожал плечами.

— Думаю, тебе показалось.

Сольвейг хмыкнула, но больше ничего говорить не стала.

На Защите отрабатывали Зеркальные щиты. Работали по-прежнему в парах, Сольвейг в этот раз достался в напарники Вуд, Флинта и Пьюси, видимо, во избежании открытых конфликтов профессор Томас поставил работать вместе. Можно было нападать любыми незапрещенными чарами, впрочем, желательно не калеча партнера.

Вуд был сегодня дерганным, два раза пропустил Жалящее заклинание, и Сольвейг опустила палочку.

— С тобой все в порядке?

— Да, спасибо, — пробормотал парень. — Может быть, обойдемся заклятием щекотки? Дай мне минутку, — широко улыбнулся он, и Сольвейг кивнула. Пьюси и Флинт рядом кидались друг в друга Фурункулусами, и у Флинта уже некрасиво нарывала рука. Пьюси же не успел поставить щит, когда заклятие летело ему в шею. Сольвейг подумала, что надо будет после занятия предложить им мазь, и повернулась к уже готовому продолжать Вуду. Профессор Томас смотрел за дуэлями с балюстрады, не забывая комментировать:

— Мисс Макдональд, резче работайте палочкой! Мистер Уолперт, мы отрабатываем Зеркальный щит, а не Поглощающий! Мистер Пьюси, прекрасно! Но я просил никого не калечить!

Сольвейг хмыкнула. Действие Жалящего должно пройти к обеду, Вуду нехорошо разбарабанило бок и локоть. Когда Томас начал объявлять баллы за урок, она оттащила гриффера к окну и решительно закатала ему рукав.

— Helbrede, — шепнула она, водя палочкой над распухшей, как при пчелином укусе, кожей. — Расстегивай рубаху.

Вуд без колебаний выпрастал сорочку из брюк, повернулся к Сольвейг больным боком. Кожа у него покраснела неровным пятном и покрылась мелкими волдырями. Сольвейг водила палочкой, из которой лился золотистый направленный свет, над боком парня, думая о том, как здорово, что в Дурмстранге их главным образом учили лечить последствия неудачно — или наоборот, чересчур удачно — примененных заклинаний. С зельями та же фигня. Безоар был первым, о чем им рассказал профессор на лекции по Зельеварению. Когда учишься варить яд (а колдомедики, о, да, учились), а потом тестируешь его на себе... трудно бы пришлось без безоара, в общем.

— Свободен, — хлопнула она Вуда по плечу, когда его кожа вернула себе ровный золотистый оттенок несошедшего летнего загара.

— Спасибо, Ларсен! Уже совсем не болит!

— На здоровье, расти большой, — усмехнулась Сольвейг и подошла к пристально наблюдавшим за ее действиями одногруппникам. Флинт тут же опустил взгляд, начал выдавливать самый большой гнойник на тыльной стороне ладони. Сольвейг захотелось шлепнуть его по руке, как маленького.

— Подожди, — все-таки накрыла она его руку своей. — У меня есть заживляющая мазь с собой.

— Ты всех решила лечить? — поинтересовался Пьюси, в зеркальце рассматривая свою покрытую красными волдырями шею.

— Нет, не всех. Гриффера я покалечила. А вы вроде как свои.

— Вроде как, — кивнул Флинт. — Сегодня в пять гриффиндорцы выбирают себе нового ловца. Идем смотреть?

— Идем, — ответила Сольвейг и протянула ему пластиковую баночку с густой сине-зеленой мазью, пахнущей чем-то морским. — Намажьтесь прямо сейчас, через час должно все зажить.

Сольвейг еле-еле досидела до обеда, борясь с урчанием в животе (пропущенный завтрак намекал, что не стоит спать слишком долго, даже если у тебя свободное утро) и скукой. Высшая Трансфигурация, Макгонагалл, превращения человека в неживое и в живое... В теории это было невероятно скучно, а на практике им никто не разрешит и простейшего заклинания произнести, пока не будут высчитаны все показатели сложной формулы. Сольвейг, почти всегда колдовавшая на каком-то собственном интуитивном уровне (потому ей так неплохо и удавалась беспалочковая магия), очень сомневалась, что когда-нибудь она будет пользоваться именно Высшей Трансфигурацией в жизни. Хотелось бы стать Анимагом, конечно, но это все-таки просто капец как сложно и требует постоянных тренировок. И вдруг ее анимагической формой будет кто-то не особенно полезный? Ну, там, крокодил? Мышь-полевка? Трясогузка? Сольвейг сомневалась, что стоит тратить силы.

В небе над стадионом летало человек тридцать потенциальных ловцов Гриффиндора, и Флинт комментировал каждого: кто у него слишком тяжелый для амплуа, кто косорукий, кто просто летать не умеет. Пьюси, сидящий рядом, хмыкал на особенно эмоциональных конструкциях, Сольвейг сидела, задрав лицо под лучи уже почти что не греющего солнца с закрытыми глазами. Хиггс на ряд выше пыталась выглядеть снитч, выпущенный полчаса назад, но золотой шарик улетел далеко, видимо, соскучился со вчерашнего дня по полету. Лора успела за время отборочных Слизерина поймать его четыре раза, хотя честно отпускала и даже не следила взглядом, в какую сторону снитч исчезал.

Чуть дальше от слизеринцев сидел совершенно беловолосый кудрявый Люпин, его нос на глазах Сольвейг, не в добрый час потянувшейся почесать лопатку, аккуратно вздернулся, глаза посветлели до серой стали. Он смотрел в небо, покусывая щеку. Сольвейг проследила его взгляд.

— ... а Уизлетта могла бы догадаться хотя бы лохмы свои прибрать, — продолжал Флинт. — Кстати, ее тетка Джиневра Поттер была прекрасным ловцом, не зря же Англия взяла тогда Кубок мира, ну, в 2006. Она тогда очень быстро восстановилась после родов. Жаль, что она ушла в журналистику.

— Ее репортажи по крайней мере можно слушать, — заметил Пьюси. — В отличие от той Мордредовой ерунды, которую несет Скиттер.

— Непотопляемая, чтоб ее, Скиттер.

— Да где же он, блин, — скрипнула зубами Хиггс, — у меня уже шея затекла.

Люпин неотрывно смотрел за белобрысой девчонкой с распущенными волосами, про тетку которой говорил Флинт.

— Вон он, — глазами вдруг показала Хиггс, и одновременно с ней та девчонка в красной мантии ловко развернула метлу и полетела за снитчем, мгновенно разгоняясь. Остальные "ловцы", заметив ее рывок, тоже засуетились и рванули следом.

— Вуд возьмет ее, — сама не зная, почему, вдруг сказала Сольвейг. — Даже если она не поймает снитч, он возьмет ее ловцом.

— Не, этот принципиальный, — покачал головой Пьюси. — Вудила у нас чокнутый на квиддиче.

— Не больше, чем я, — почему-то заступился за гриффера Флинт.

— Она же вейла, — объяснила Сольвейг. — Можно натренировать ее ловить снитч, все равно она заметит его раньше, чем другие.

— С чего ты взяла, что она вейла? — удивился Флинт.

— А ты посмотри на Люпина, — мотнула головой Сольвейг в сторону от себя. — У него сейчас слюна изо рта потечет.

— Хм. А мне она даже красивой не кажется, так, обычная, — заметила Хиггс.

— На девчонок не действуют вейловские чары, — напомнил ей Пьюси, и Лора, кивнув, стала спускаться с трибуны. — Почему я раньше не замечал?

Сольвейг пожала плечами.

— Ты мог не обращать на нее внимания, она же мелкая.

— Я ее видел. Вечно с распущенными патлами ходит, — заметил Флинт. — Длинные, конечно, грех не похвастаться, — язвительно добавил он.

Сольвейг вдруг заливисто засмеялась, и Пьюси тоже улыбнулся.

— Тебя сегодня все не устраивает, Флинт, — пояснила Сольвейг причину своего веселья. — Ну же, хорош быковать на всех. Хочешь, полетаем над лесом?

— Напоминаю, что над Запретным лесом и Черным озером летать нельзя, потому что это опасно, — встрял Пьюси, и Сольвейг наградила его взглядом, приказывающим заткнуться. — Но до темноты вы можете летать на стадионе, все равно гриффы уже выбрали охотников, только они какие-то... никакие, — закончил Пьюси и махнул рукой в сторону дальних колец, где отрабатывали броски со штрафного два мальчишки в красных мантиях под руководством девчонки. Вдруг один из охотников развернул метлу в сторону болельщиков, и Сольвейг столкнулась с ним взглядом. Глаза мальчишки недобро сверкнули.

— Хиггс, — окликнула девочку Сольвейг, свешиваясь через перила, — ты помнишь, что тебе сказали перед тем, как ты попала в Больничное крыло?

— Что-то про Пожирателей и что у слизней круговая порука, — поморщилась та и стала спускаться дальше.

Сольвейг достала палочку и поднесла ее к своему горлу, усиливая громкость голоса.

— Вуд, можно тебя на пару слов? — спросила она, и Вуд, защищавший кольца, изумленно уставился на нее, но подлетел, спрыгнул с метлы, и они с Сольвейг поднялись на самый высокий ряд. Девушка наложила Заглушающие.

— Ларсен? Что такое?

— Эти двое, твои новые охотники. Они ведь опоздали на занятия во вторник?

Вуд внимательно посмотрел на нее и медленно кивнул.

— Откуда ты знаешь? Профессор Лонгботтом сказал, что это должно остаться внутри факультета.

— Они напали на первокурсника в Хогвартс-экспрессе. И я решила немножко их наказать.

Вуд внезапно очень грязно выругался.

— Это ты связала их и отправила домой?

Сольвейг кивнула.

— Мордред, вы, слизеры, даже добрые дела делаете через жопу. Ты могла позвать старосту!

— Я не стукач. Но мне не нравятся ваши грифферские двойные стандарты.

— Ну-ка поясни! — возмутился парень.

— Они попали в Хогвартс после обеда, когда у нас шла ЗОТИ. Когда Хиггс упала с лестницы.

Вуд медленно становился мрачнее, пока не стиснул зубы до боли.

— Я разберусь, Ларсен. Я же обещал Флинту, что разберусь.

В это время с победным воплем блондинистая Уизлетта вскинула руку с зажатым в пальцах снитчем.

Следующие два вечера поле было занято никого не отбирающими, а тренирующимися в привычном режиме хаффлпаффцами и рэйвенкловцами, а усиленные меры против подсматривания за соперниками во время тренировок Флинт выбивал в том году сам. Вообще он знал, конечно, кучу разных местечек, откуда бы можно было подсматривать, кое-что отец рассказал, до чего-то догадался сам — поле ведь после Битвы за Хогвартс перестраивали, отец не мог знать всех нюансов новой планировки, хотя полей за свою карьеру видел немало. Но Флинту отчего-то не хотелось идти подглядывать за соперниками, было в этом что-то мерзкое; первоначальное желание выветрилось напрочь несколько лет назад после первой драки с Вудом на почве квиддича. Потом они еще неоднократно друг друга мудохали, конечно, но почему-то ни Вуд за слизерами, ни Флинт за гриффами больше не следили на закрытых тренировках. А вот барсуки и вороны не брезговали, и после того, как в прошлом году кто-то сбил Пьюси с метлы заклинанием на тренировке, Флинт поперся к мадам Хуч, уже не такой бойкой, как рассказывал отец, но еще вполне себе крепкой преподавательнице полетов, требуя принять какие-нибудь меры, потому что выводить из строя соперника вот так было... Вуд бы сказал — подло. Но он не Вуд, поэтому сказал громко, матом и не особенно стесняясь в выражениях. Хуч отправила его за сквернословие и несдержанность на недельные отработки с Филчем, но идею конфиденциальности тренировок поддержала и даже протолкнула на педсовете, снискав, как ни странно поддержку Флитвика и директрисы. Так что в определенные часы тренировок на поле накладывались специальные чары, и Флинт был бы гораздо довольнее, если бы на отборочных эти чары тоже работали. Ну не хотел он ни с кем делиться своей командой. Даже с Вудом, которого как соперника очень уважал. Хотя злился на каждый его сейв. Ну, или на себя, что не смог обмануть гриффера. Столько, сколько спасал свои кольца гриффер, когда по ним бил Флинт, больше не спасал никто.

В Большом зале по выходным было чаще всего тихо, студенты выползали обычно к обеду, запасаясь едой с пятничного вечера, чтобы поспать подольше, ужин пропускали из-за каких-то своих дел вроде прогулок вдоль озера по последним теплым денькам, на которые осенняя Шотландия богата не была, или зависания в Хогсмиде в те дни, когда туда отпускали, или полетов, если поле было свободно, или выполнения домашнего задания, которого с каждым следующим курсом оказывалось все больше и больше. Сольвейг, в маггловской толстовке с изображением какого-то женоподобного чувака в рогатом шлеме, упала на лавку напротив Флинта, когда тот самозабвенно пилил котлету, будто она была его злейшим врагом. Под глазами у нее залегли фиолетовые тени.

— Заболела, Ларсен?

— Пишу эссе по Чарам для Флитвика, — поморщилась она.

— Нехрен было выпендриваться. Могла сразу колдовать то, что он требовал.

Сольвейг усмехнулась.

— Сложно переучиться на латынь, когда всю жизнь учил заклинания на норвежском. В Дурмстранге вообще учат колдовать на том языке, который тебе лучше удается. Мой лучший друг очень много колдует на болгарском и румынском, например.

— Ларсен, ты теперь живешь в Англии. У нас практикуют латынь.

Сольвейг пожала плечами.

— Да мне все равно. Я уже закончила писать про то, какие преимущества дает невербальная магия, так что продолжу настаивать в эссе, что язык, на котором произнесено заклинание, вообще не важен, если оно произнесено про себя.

Флинт отставил свою растерзанную котлету и посмотрел на нее в упор:

— Ларсен, жди, что с твоими успехами тебе придется в этот год довольно сложно. Потому что тех, кому удается слишком многое, да еще слизеринцев, в Хогвартсе почему-то, — он скривился, — не любят.

Он опрокинул в себя стакан тыквенного сока и вышел из Большого зала.

Сольвейг проводила его взглядом, потом пододвинула к себе тушеную капусту и положила целую тарелку.

Утром она написала маме, что ее взяли в сборную Слизерина загонщиком, а после первой игры она будет пробоваться в сборную школы, чтобы играть в плей-офф межшкольного Кубка, где заслужила играть еще с Дурмстрангом, откуда ее так вероломно выгнали, забыв об ее роли в победе команды. Маме, Сольвейг знала, было не очень интересно читать про квиддич, который она считала довольно опасным и жестким видом спорта, но вот про ее жизнь в новой школе — было, и Сольвейг решила писать маме хотя бы раз в те две недели, когда не отпускают в Хогсмид. Потому что из Хогсмида она вполне могла аппарировать в Лондон и на часок забежать домой. Она не знала, практикуется такое в Хогвартсе или нет, а спрашивать почему-то не хотелось, но в Дурмстранге студентов никуда не отпускали во время семестра, держа в практически армейских условиях, да и времени свободного там было гораздо меньше, чем в Хогвартсе. Если раньше им с Крамом разок в неделю удавалось выкроить время, чтобы полетать для себя, это было большой удачей. Теперь летать можно было хоть каждый вечер, но Крама здесь не было, а Флинт, видимо, обидевшийся на нее за тот смех на отборочных грифферов, летать с ней не пошел.

Ну и ладно.

Не больно-то и хотелось.

На самом деле, хотелось, конечно, но это как с Драгановым. Ей очень хотелось с ним встречаться когда-то, а потом пришло понимание, что даже если и хочется — оно все равно того не стоит. Сольвейг отчего-то отчетливо понимала, что лезть вон из кожи, чтобы найти в Хогвартсе друзей на этот год, — не стоит. Усилий, времени. Слизерин умел быть семьей, может быть, умел дружить. Но принятие в семью и немедленное признание другом — это совсем разные вещи. Однажды Драганов признал, что она неплохой загонщик. Потом — что она симпатичная девчонка. Потом они переспали, и ничего не изменилось. Сольвейг Ларсен не перестала быть для него экс-партнером по команде, не подурнела с приходом утра — но и не стала для Димитра ближе, чем была. Была да и осталась никем.

И Сольвейг поняла тогда, выходя из его палатки в лагере в Патагонской пустыне, что иногда секс ничего не значит.

И многое другое ничего не значит тоже.

Она хорошо летает, и Флинт взял ее в команду, но это не гарантирует, что он станет ее другом, как Крам. Нет, не как Крам, с Петером никто не сравнится. Ну, просто другом, таким, каким может быть только Флинт.

А стараться это изменить ей почему-то совсем не хотелось.

— Ларсен, — плюхнулся на скамейку рядом кто-то, и Сольвейг, скосив глаза, увидела снова косплеющего ее Люпина. — Ты норвежка?

— И что?

— Нет, норвежка?

— Ну, норвежка, и что дальше-то? — не поняла Сольвейг.

— Красишься, значит? — продолжил допытываться Люпин.

— В смысле?

— Волосы, говорю, красишь? — на лице, до боли похожем на ее, застыло удивленно-настойчивое выражение, и Сольвейг отвернулась, продолжив есть свою капусту. Были у них в Дурмстранге и поляки, которые в свое дежурство частенько готовили бигос. Было вкусно. Сейчас тоже было вкусно, а Люпин начал раздражать.

— Нет, черный — это натуральный цвет.

— Но, Ларсен, норвеги — светловолосые и светлоглазые. А у тебя темно-синие глаза.

Сольвейг разозлилась.

— Тебе что, келпи рездери, любопытно, сколько наций затесалось в мою семью, я не пойму? Че ты пристал ко мне?

Люпин обиженно соскочил с лавки и унесся к своей грифферской подружке-ловцу, на ходу меняя внешность.

Сольвейг швырнула вилку на стол и решила вернуться в подземелья.

Сова, ворвавшаяся в Большой зал, плюнула Сольвейг письмо прямо под ноги. Это была бородатая неясыть лорда Ларсена, и особой радости это письмо не предвещало. Вряд ли вредный старикан решил осведомиться, как непутевая подопечная освоилась на новом месте. Спасибо, что не вопилка, мать вашу.

Письмо Сольвейг подняла с пола и засунула в задний карман штанов, намереваясь прочитать у себя в комнате. Все-таки было здорово, что не нашлось ей места в девичьем общежитии (старших девочек было всего десять, кроме нее, и жили они в двух комнатах по пять человек), потому что от казарм в Дурмстранге она, откровенно говоря, устала. Но зато казарма учила не обращать внимания ни на какие неудобства. Тоже хлеб.

Уже на лестнице в подземелья ее догнал рэйвенкловец лет тринадцати:

— Мисс Ларсен? Позовите старосту Пьюси, пожалуйста. Он в гостиной, наверно, я нигде не могу его найти.

Мальчишка был черноволосым, его нос с горбинкой делал лицо хищно заостренным, но подростковая пухлость с него еще не сошла, и Сольвейг перестала хмуриться. Мальчишка показался ей симпатичным и очень милым.

— Вы его брат, мистер? — спросила она, чтобы не быть невежливой.

— Племянник, меня зовут Арчибальд Пьюси. Попросите его найти меня тут, я буду в холле. Пожалуйста, — добавил он и улыбнулся. Улыбка у Арчибальда тоже была милая.

— Ждите тут, мистер Пьюси, — тоже улыбнулась Сольвейг. — И в другой раз можете звать меня просто по фамилии.

— Ладно, — просиял Арчибальд в ответ. — Тогда я для тебя просто Арчи.

Пока Сольвейг спустилась до гостиной, отыскала Пьюси в их с Флинтом комнате и сказала ему о племяннике, она успела совершенно забыть о неприятном письме, но, как только оказалась в своей комнате и упала на кровать, письмо хрустнуло, и вспомнить о нем все-таки пришлось.

«Я не знаю, что именно ты сделала, дрянная ты девчонка, — начал лорд Ларсен без приветствий и других формальностей, — но 3 сентября твое имя исчезло с родового гобелена. За сим сообщаю, что более мы не являемся твоими родственниками, и родовая магия, даже те крохи, что могли достаться тебе, дочери двух сквибов, более для тебя недоступны. Поддержки и протекции рода Ларсен в дальнейшем не жди. С этих пор ты не являешься завидной невестой, и чистая кровь твоя не дороже, чем у любой магглокровки. Ты сделала свой выбор!» На подпись лорд Ларсен тоже для Сольвейг не расщедрился. Решил, наверно, что одного оттиска родового перстня на сургуче вполне достаточно.

Сольвейг положила письмо в ящик крохотной тумбочки, закрыла глаза, разметала руки и ноги по кровати и громко захохотала.