Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Не, серьёзно, очень крутые, — засмеялся Петер, прочитав описание действия конфет на коробке Забастовочных завтраков Умников Уизли. — Жаль, таких больше нигде не купить. Отличный сувенир.

Сольвейг усмехнулась. Она не знала и сама, зачем привела Крама во Всевозможные волшебные вредилки, но магазинчик её странным образом успокаивал. Было в нем что-то такое... необычное.

— У меня в рюкзаке лежит портативное болото, — вспомнила она. — Ещё с помолвки. Не пригодилось.

— Жалеешь?

— Нет, пускай напоминает мне, что иногда не сможет помочь даже самая изобретательная пакость.

— Я куплю это, — говорит Петер блондинке за кассой на букмоле, тут же бьет себя ладонью в лоб и повторяет то же самое по-английски. Кассирша с бейджем «Верити» на пурпурной мантии пробивает ему выбранные товары и заворачивает их в упаковочную бумагу с логотипом магазина. На Сольвейг она смотрит так, словно увидела приведение.

— Все в порядке, мэм? — спрашивает Сольвейг на всякий случай, но продавщица только продолжает таращиться.

— Пошли, — зовет Крам, расплатившись, и Сольвейг, пожав плечами, выходит на крыльцо, на ходу распутывая наушники. Чудесные уизлевские Удлинители Ушей, которые она попросту не вытаскивает из карманов косухи, наверняка помогут понять, в чем дело. Она и раньше делала покупки во «Вредилках», и ни разу кассирша еще не глядел на нее, как на приведение. Неужели Драг слил Скитер про несостоявшуюся свадьбу? Тогда хозяин «Все для квиддича» ее вообще должен сочувственно по плечу похлопать.

Бежевый проводок Удлинителя проползает в дверь, пока Сольвейг стоит, спиной прислонившись к стене магазина. Второй наушник она протянула Петеру, но пока слышно только шуршание проводка по полу.

«Чего ты застыла, Верити? — раздается незнакомый голос, и Сольвейг, кажется, задерживает дыхание. — К нам пожаловал призрак Волдеморта?»

«Почти. Черная, как ее имя». Дальше слышно хруст разворачиваемой газеты.

«Вместо того, чтобы читать эту гадость на работе, могла бы заняться своими прямыми обязанностями, — появляется в зоне слышимости недовольный голос добряка мистера Уизли. — Ронни, когда ты закончишь отлынивать от встречи с поставщиками? У меня закончились ингредиенты, и если они не появятся на следующей неделе...»

«Джордж, сегодня хреново воскресенье!» — возмущается тот, которого назвал Ронни, и Сольвейг начинает сматывать Удлинитель Ушей.

— Ну и какую газету в Британии называют гадостью? — интересуется Петер, когда они отходят на достаточное расстояние от магазина. Они идут по Косому переулку, пока Сольвейг не сворачивает в Лютный.

— Сейчас покажу, — обещает она, прихватывая Крама за локоть. Мрачные трущобы изнанки магического квартала до глубины души поражают парня; к счастью, Сольвейг успевает дернуть его назад в миг, когда из окна второго этажа выливают какие-то вонючие помои. Пока они добираются до «Белой виверны», их безуспешно пробуют обчистить и облевать, и Петер начинает почему-то хихикать. Сольвейг оставляет его за стойкой в компании бармена и вкуснейшего сэндвича с беконом, чтобы дойти до Горизонтальной улицы и купить там газету в малюсеньком киоске. Вчерашнюю и сегодняшнюю.

Когда она возвращается, Петер по-прежнему сидит один за стойкой и пьет какой-то хорошо пахнущий чай.

— Надеюсь, здесь не подсыпают галлюциногенные травы, — бормочет Крам, делая новый глоток. — Очень вкусно.

— Ага, — соглашается Сольвейг. В таверне немало посетителей, но всем, как водится, совершенно плевать друг на друга. И на то, что ни Сольвейг, ни ее друг не сняли с голов капюшоны толстовок, тоже. Сольвейг делает заказ и протягивает Краму субботний выпуск, оставляя себе воскресную «толстушку».

— «Ежедневный Оракул», — читает Крам шапку. — Издается с 1739 года.

— Не оракул, а пророк, — поправляет Сольвейг. — Найдешь статью Скитер, сигнализируй.

Они листают газеты, разложив их на стойке, пока над ухом Сольвейг не раздается вежливое покашливание. Сольвейг вздрагивает, понимая, что уже сжимает палочку боевым хватом. Это все-таки Лютный, детка.

— Доброе утро, мисс Блэк, — говорит Теодор Нотт и заказывает себе чашку чая, как у Сольвейг. — Субботний выпуск, четвертая полоса, — подсказывает он, и Крам переворачивает листы. Как любой нормальный человек, он начал искать с конца и почти добил светскую хронику, хотя и не слышал никогда упомянутых фамилий. Зато спортивная колонка Дж. Поттер — классная.

— Ну, если только вы полагаете, что оно доброе, сэр, — отзывается Сольвейг, вперившись взглядом в колдографию Беллатрикс Лестрейндж с тюремным номером в холеных пальцах. Ее собственный снимок — маггловский, и она на нем, о, да, в фиолетовом лифчике и трусах с желтым кантом, это ее любимая фотография из того сета, что в Дурмстранге назвали вызывающе вульгарным, но Сольвейг совершенно точно не думает, что этому фото место в газете. Материал занимает целую полосу, предваряет разворот, посвященный годовщине Победы.

— Жаль, что снимок не движется, — хмыкает Крам.

— Если бы он двигался, газета бы стоила не один кнат, — бурчит в ответ Сольвейг, придвигая к себе текст.

ДЕТИ ВОЙНЫ: СИРОТКИ «ТЕМНОЙ СТОРОНЫ» ПОЛУЧИЛИ НОВОГО ЛИДЕРА. ГДЕ БЕЛЛАТРИКС ЛЕСТРЕЙНДЖ ПРЯТАЛА ДОЧЬ, РАССКАЖЕТ НАШ СПЕЦИАЛЬНЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ РИТА СКИТЕР.

Сольвейг пробегается глазами по подзаголовкам и подписям к фотографиям. Тут ничего удивительного: «Мисс Блэк», «Институт на севере», «Доступ к телу», «Замуж за "Молнию"», «Боевой характер»...

— Не уверена, что хочу это читать.

— Воля ваша, — соглашается Нотт, попивая чай. — Но моя жена, например, полвечера вчера болтала с подругами, обсуждая, когда мадам Лестрейндж успела вас родить, если ее никогда не видели в положении. А ведь она учила Пэнс Окклюменции перед седьмым курсом.

— Значит, учила не она, — бормочет Крам, пробегая глазами полосу по диагонали. — Дочь Сами-Знаете-Кого? Кто такой этот «Сами-Знаете-Кто»?

— Темный лорд, — отвечает Сольвейг, глядя на бутылки за спиной у бармена, протирающего стаканы.

— Он твой отец?

— Откуда я знаю, — огрызается Сольвейг, бросая монеты на стойку.

— Вы всегда можете сходить в Грингтоттс, — замечает Нотт, отставляя чашку на блюдце. — И, Мерлина ради, перестаньте шляться по рассаднику преступности Лондона, мисс. Это не пристало юной леди.

— Всего хорошего, мистер Нотт, — цедит Сольвейг, прежде чем дернуть Крама за руку и, протащив его до дверей «Виверны», аппарировать с крыльца.

— Что за тип? — интересуется Крам, поправляя рукав толстовки.

— Наследник Ковена. Был распорядителем дуэли, на которой я дралась осенью. И это его парни заказывали у меня через тебя...

— Я понял, — прервал ее Петер. — А куда мы идем? — она даже не шли, а, скорее, бежали по довольно людному переулку.

— Пришли, — сообщила Сольвейг. — Можешь подождать меня здесь. Я иду проклинать Скитер, — и решительно распахнула дверь в здание редакции газеты. Петер рванул следом за ней.

В офисе было тихо, только несколько ведьмочек вычитывали полосы, и красные зачарованные перья вносили в материалы правки. Одна из них, охнув, указала пальцем на дверь, стоило Сольвейг с порога рявкнуть, кого она ищет, и Сольвейг (с Петером на буксире) решительно пошагала в нужном направлении. Палочку она уже держала в рукаве.

Но стоило ей протянуть руку к ручке двери, как та распахнулась, и Сольвейг нос к носу столкнулась с Лордом Блэком и миссис Поттер.

— За мной, — коротко бросил мужчина, и Джиневра мягко прихватила Сольвейг за локоть. С другой стороны в ее руку вцепился Крам.

— Я тебя одну не отпущу!

— Не здесь, — покачала головой миссис Поттер. — И вы можете пойти с нами, мистер Крам.

— Спасибо, мэм, — кивнул парень. У камина Джиневра подала Сольвейг небольшой клочок пергамента с адресом, она прочла его и автоматически передала Петеру. Они исчезли друг за другом в зеленом пламени сразу за Лордом Блэком, а последней из камина в гостиной появилась миссис Поттер.

Лорд Блэк, в красном аврорском мундире, стоял у окна. Его злость была хорошо ощутима.

— Располагайтесь, — предложила миссис Поттер, махнув рукой в сторону диванов. — Я распоряжусь подать чай, — и вышла. Петер проводил ее настороженным взглядом и повернул голову в сторону хозяина. Сольвейг, дернув его за руку, села на ближайший диван, и Крам сел рядом с ней.

Лорд Блэк молчал минут пять. Сольвейг и Петер тоже молчали: она — вперив взгляд в сцепленные на коленках пальцы, он — в мрачном недоумении сверля затылок аврора. Наконец, мужчина глубоко выдохнул и развернулся к ним.

— Хорошо, что вчера тебя не было в Хогвартсе, Электра. Это... снизило градус.

Сольвейг кивнула. Если в праздничном номере вышла такая большая статья, то ее, конечно, не прочитал только ленивый. Какой там тираж у «Пророка»?

— Я говорил с главным редактором Каффом от имени Рода. Скитер больше не напишет о тебе ни строчки без твоего ведома. Извини, что мы не смогли этого избежать, Электра.

— Вы не сердитесь, сэр?

— Я хочу, чтобы Скитер сдохла долгой и мучительной смертью, — признался лорд Блэк. — Я ненавижу ее лет двадцать. С Турнира Трех Волшебников, когда она начала строчить гадости про меня и моих друзей. Но меня... расстроило, что мы встретились в редакции. Ты была очень решительно настроена, судя по всему, Электра, — он снова делается строг после секундной пробивающейся сквозь холодную маску искренней улыбки. — Вынужден напомнить, что ты по-прежнему не получила справку от колдопсихолога...

— Да, сэр, — снова кивнула она, позволив себе перебить Главу Рода. — Я знаю про справку. У меня следующая встреча с герром Хайнце во вторник после уроков.

Лорд Блэк кивает. От продолжения беседы их спасает появление на чайном столике посуды; следом за полными чашками в гостиную врываются трое детей и с шумом рассаживаются кто куда, Джиневра смотрит за ними, прищурив хитрые глаза, она очень похожа на лисицу, думает Сольвейг. Из всех ребятишек только у девочки такая же рыжая грива, как у матери, и только Альбус похож на Лорда Блэка, как две капли воды. Сольвейг думает о том, что этот мальчик стал причиной, почему они с Драгом побратались. Она благодарна тому промедлению, что не позволило Альбусу Поттеру успеть схватиться за порт-ключ во время теракта в Хогсмиде. Она знает, что лучше никогда не говорить об этом вслух.

Они обсуждают квиддич, старший сын Поттеров Джеймс хвалится, что вчера на празднике у бабушки сумел забросить больше квоффлов, чем все остальные, Лили с горячностью возражает, что дядя Джордж ему просто поддался, Альбус сидит почти рядом с Сольвейг и Крамом, мечтательно глядя в чашку со своим чаем и совсем не интересуется стоящей рядом вазочкой с конфетами. Сольвейг улыбается, краем глаза поглядывая на него. Лорд Блэк за чаем скидывает с себя должность, словно вторую кожу, становясь обычным человеком, находящимся в кругу своих родных, и Сольвейг рада тому, что их пригласили остаться, но чувствует, что они здесь лишние. Она едва заметно пинает Крама под столом носком ботинка, и они на два голоса начинают благодарить хозяев за прием и прощаться. Альбус уверенно тянется обнять Сольвейг, говоря ей на прощание: «Пока, мисс, передавайте привет мистеру Драганову», и той остается только пообещать, что обязательно передаст. Когда Джиневра вместе с детьми покидает темную прихожую, Лорд Блэк цокает языком и вдруг говорит:

— Хочу, чтоб вы взглянули на гобелен.

Сольвейг не хочет. Она уже видела на снимках, зачем ей смотреть на оригинал, но Крам кивает и тянет ее за локоть следом за Главой Рода, только у порога останавливается, мотая головой:

— Дальше сама.

Родовой гобелен темный, пыльный, на нем много выжженых пятен; Сольвейг видит веточку с портретом Беллатрикс, затем — со своим портретом, подписанным, как полагается; от выжженного имени Андромеды Блэк тянется «Нимфадора Тонкс» и от нее — «Эдвард Люпин»; от имени Нарциссы Блэк — «Драко Абраксас Малфой» и «Скорпиус Гиперион». На других ветках, в другую сторону, на дереве она видит черное пятно над лентой «Сириус Орион Блэк», серое изображение красивого молодого юноши с датами рождения и смерти — «Регулус Арктурус Блэк». На остальных именах он не задерживается.

— Сириус был моим крестным отцом, — говорил Лорд Блэк. — Он завещал мне этот дом. Он погиб, когда мне было пятнадцать.

Сольвейг думает, что это не вся история.

— От заклятия, которое послала твоя мать.

Точно.

Сольвейг знает, что такое магические откаты, прочитала после того, как Драг взял с нее клятву, она думает, что нет такого мага, что хочет (готов, способен) убить своего родича просто так. Магия такого не прощает.

— Я могу пойти, сэр? — спрашивает Сольвейг, глядя в зеленые глаза Лорда Блэка с горечью. Они никогда не станут семьей, даже если будут очень пытаться, и, конечно, она не сможет назвать этот дом — домом своим, хотя это и единственное уцелевшее родовое гнездо Блэков, как сказала миссис Поттер.

— Посмотри еще раз на гобелен. Там рядом с именем твоей матери нет имени Тома Риддла. Не верь тому, что написала Скитер. Просто сходи в Гринготтс и узнай имя отца, если хочешь.

— Вы не первый, кто советует мне сделать это, сэр. Я не уверена, что хочу, милорд, — говорит Сольвейг. — Я и к имени-то не могу привыкнуть пока.

— Это ничего, — качает головой Лорд Блэк, уже не глядя на нее. Он смотрит на гобелен, где его имя и имена его детей вьются в самом углу, и больше ничего не говорит. Сольвейг и Петер находят выход самостоятельно. Только на улице они, не сговариваясь, отходят за угол и аппарируют в Косой. У крыльца банка Сольвейг замирает на несколько секунд, будто бы решая, нужно ей идти к гоблинам или нет, но, наконец, глубоко выдыхает и разворачивается, и они идут есть мороженое в кафе Фортескью.

Когда вечером, наговорившись на неделю вперед, они расстаются с Петером на Кингс-Кросс (тот активирует порт-ключ и отправляется обратно в институт, она — аппарирует к замковой решетке Хогвартса), Сольвейг понимает, что буквально через несколько минут она зайдет в гостиную своего факультета и перестанет быть Сольвейг.

Она не против избавиться от ненавистной фамилии, она мечтает не быть Ларсен никогда, но имя — это почти что как отражение в зеркале, она боится, что со сменой имени неизбежно изменится всё.

Она не уверена в том, что это будут позитивные изменения.

Когда она называет пароль для входа в гостиную Слизерина, она понимает, что стоит на пороге с закрытыми глазами.

* * *

Факультет молчал.

Она остановилась у двери, хлопнувшей за спиной, и сбросила рюкзак на пол. Затем сняла куртку, золотой рогатый шлем Локи блеснул на зеленой толстовке. Распустила высокий пучок, взлохматив тяжелые волосы.

— Похожа?

Вперилась взглядом в сидящего над конспектом Флинта, тот глядел на нее прямо, в кои то веки не отводил взгляда.

— Привет, меня зовут Электра Беллатрикс Блэк, вы можете звать меня Блэк, — сказала она. — Будут вопросы — я не закрываю дверь.

Подхватила свои вещи и пошла в общежитие.

Тишина за спиной смыкалась, как будто она находилась под водой.

Все время она забывала, что они действительно под водой: только в гостиной вода бьется о край форточки, когда за окном ветер. В остальных помещениях окон нет.

Подземелья были своей территорией, но она впервые за этот год почувствовала вдруг, как слаще спалось в палатке во время квиддичного кубка. На свежем воздухе. И даже позавидовала грифферам, живущим в башне. Туда, конечно, подниматься каждый день — гребаный мазохизм, но зато там есть окна в спальнях.

До утра ее так никто и не беспокоит.

Перед завтраком она впервые собирается на занятия тщательно. Форменные черные брюки, белая рубашка, слизеринский галстук в зеленую и серебряную полоску. Мантия с зеленым подбоем, которой она пренебрегала столь часто, что и упомнить нельзя. Эмблема факультета напротив сердца.

Да, она похожа на мать.

Единственно: вряд ли юная Бэллс Блэк носила брюки вместо стандартной юбки. И туфли у нее, конечно, были на каблуке.

Большой зал всегда шумен, и ее появление если и вызывает чей-то интерес, то лишь на какой-то миг. Понятное дело, за учительским столом сидят абсолютно все — не время для провокаций. Она чует затылком чужие взгляды, провожавшие ее к столу Слизерина, поэтому обходит и садится лицом к остальным трем столам. Когда смотрят в спину, всегда хочется почесать между лопатками.

— Приятного аппетита, — говорит она, садясь рядом с Мэттью Уоррингтоном, и тот кивает:

— И тебе, Блэк.

— Привет, Электра, — говорит Андрэ Паркинсон, проходя к своему месту напротив близняшек Гринграсс.

— Здорово, мелкий, — кивает она, насыпая в овсянку, поданную к завтраку, грецкие орехи и изюм.

Пьюси и Флинт здороваются сдержанно, но никто не отворачивается от нее, как от прокаженной. За змеиным столом обычное утро понедельника.

— О, почту несут, — задрал голову вверх Крэгги. Ему в руки сверху плюхнулся пакет, аккуратно перевязанный бечевкой. — Мама прислала свои старые конспекты, — объяснил он. — Нихрена не успеваю перед С.О.В.ами.

Пьюси положил в мешочек принесшей ему свежую газету совы кнат, развернул ее на экономических новостях, весь погрузился в чтение, будто по утрам на допусковой неделе есть время на что-то кроме повторения. Флинт аккуратно разгладил конверт, полученный от черного филина, убрал его в карман мантии. Адели и Хлоя распечатывали сладости из дома, предлагая всем вокруг угощаться пирогом по бабушкиному рецепту.

Она жевала овсянку, когда перед ней появилась Бьянка, требовательно ухнула. Она подставила сове левую руку, чтобы та могла усесться. В плотном пакете с болгарским флагом лежали два маленьких конверта: один для Флинта, и она молча протянула ему этот конверт, другой — для нее. В полиэтилен была упакована газета, норвежский «Магический вестник». Она подумала, что прочитает потом, после уроков или в обед, не сейчас. Она погладила Бьянку по белоснежной грудке, угостила печеньем. Когда сова улетела, допила свой чай — такая редкость для ее обыкновенного завтрака — и уже вставала со скамьи, как в руки плюхнулся громовещатель.

— Ух ты, кричалка? — удивился проходящий мимо Эпплби, но она не прокомментировала. Красный конверт она хотела было спалить, но увидев имя отправителя, все-таки распечатала.

Каштен Ларсен цедил слова так, словно они не хотели пролазить между его крепко сжатых челюстей.

— Я ненавижу тебя, ублюдочная ты мерзавка. Прадед умер ночью в больнице — обширный инфаркт. Ты и твой метлодрочер, я тебе обещаю, тварь, вы за всё ответите моей семье.

Один Всеотец, спасибо, что Каштен не говорит по-английски.

Вопилка издала неприличный звук и самоуничтожилась.

Она хмыкнула, очистив стол об обрывков.

— Все в порядке? — спросила Хиггс через стол. В Большом зале снова стало шумно, как это и бывает за завтраком. Ей показалось, что на мгновение просто выключали звук.

— Да, все отлично.

В нише на первом этаже она наколдовала Патронус и велела передать Драганову, чтобы был осторожен. А затем отправилась на урок.

На опушке Запретного леса их ждал профессор Граббли-Дерг. Это был последний урок-практикум в году, в среду уже будет допусковый тест на всю пару, и они засядут за парты в любом пустом классе, чтобы написать его. Сольвейг не боялась этого теста, потому что знала о магических животных много, вполне достаточно для «Выше Ожидаемого» за Т.Р.И.Т.О.Н., если не «Превосходно». Дурацкая оценка это «Выше Ожидаемого». То есть, если от тебя совсем ничего не ожидали, но ты что-то да продемонстрировал, не облажавшись, то ты достоин такой отметки в табеле? А если чуть-чуть перенервничал и лоханулся на чем-то простом и, понятное дело, на «Превосходно» это не тянет, то это «Выше Ожидаемого» уже походит на изящную издевку: мы поняли, мистер, что вы не блещете, подите с Мерлином.

— Итак, в этом учебном году, как вы помните, мы говорили о магических тварях четвертого и пятого класса опасности, на практических занятиях вы могли поработать с существами третьего класса опасности. Вы великолепно собрали шесть фестрала и перья гиппогрифа, с переменным успехом вам далась работа с ядом яркополза, но вы блистательно справились с обнаружением кладки пеплозмеев. То, как вы отнимали свои ценности у нюхлера, доставило мне немало веселых минут. Я доволен вами, мой дорогой седьмой курс. Выши эссе были любопытными, и я рад, что мой предмет вас увлек. Вы практически идеально готовы к экзамену. У нас осталось несколько зверей, чье поведение мы не разбирали на уроках, кого я не мог вам показать ни живьем, ни в Думосборе в силу их естественной редкости либо потому, что это действительно крайне опасно, как и заявлено в классификации. И если об акромантулах вам с удовольствием поведал наш дорогой мистер Хагрид, а щупальца кракена вы можете видеть едва ли не постоянно над поверхностью Черного озера (и при этом даже не боитесь купаться в нем — безумцы!), если среди ваших однокашников есть потомки оборотней и вейл, и вы можете с ними разговаривать ежедневно, если битву с василиском и нунду вы видели в воспоминаниях, которые удалось раздобыть для вас профессором Томасом, а драконами и окками вы можете полюбоваться в заповедниках при заказе экскурсии, то зверя, с которым я хочу вас сейчас познакомить, вы больше не увидите нигде, — профессор прервался, довольно оглядев внимающих ему студентов. — Потому что этот зверь — мой друг. Мы с сестрой нашли его детенышем и уговорили бабушку помочь выходить его. Он был совсем мал, может быть двух дней от роду, изранен, его мать умерла. Он вырос в нашем доме, хотя это и было очень опасно. Сейчас я знаю, как за ним ухаживать, мы были вместе двенадцать лет, и он уже очень старенький. Я привез его к вам не потому, что могу поделиться с вами знаниями о том, как приручают ему подобных, не потому, что мне удалось то, что признано международными экспертами как невозможное, и я просто хочу похвастаться. Нет, ребята. Я хочу вам показать страшную магическую тварь, которой нелегко пришлось в жизни. Он почти умер, когда мы нашли его и приютили. Но он выжил и он показал свою благодарность, оставшись со мной. И наш сегодняшний урок не о том, как кормить, как сцеживать яд, как противостоять страшному монстру. Он о том, как любить даже того, кто кажется на первый взгляд страшным монстром. Если вы готовы, то прошу следовать за мной, — он махнул рукой себе за спину и, развернувшись, пошел вглубь леса по узкой тропинке. Студенты, побросавшие уже свои сумки кто куда, принялись разбирать вещи и догонять успевшего уйти футов на сто вперед молодого профессора.

Когда они дошли до небольшой полянки и профессор остановился, шедшие первыми грифферы резко затормозили, идущие за ними не успели остановиться, и все это превратилось в давку. Шедшие последними слизеринцы и Вуд подождали, пока однокурсники рассредоточатся, а потом заняли свои места в полукруге.

Профессор Граббли-Дерг сидел на корточках перед крупным красношкурым чудовищем, похожем на льва с лицом человека. Хвост у зверя был купирован — поэтому далеко не сразу семикурсники смогли ответить на вопрос магозоолога, что же за зверь сейчас сидит перед ними.

— Не слышала, чтобы мантикорам отрезали хвосты.

— Ему не отрезали хвост, мисс Блэк, — мягко улыбнулся декан Хаффлпафф. — Ему его, я полагаю, откусили, и мать не смогла его защитить. Его зовут Никифор, и ему пришлось перенести десять полосных операций, чтобы утерянный хвост, через который вырабатываемый организмом мантикоры яд мог выходить наружу, не стал причиной его смерти. Это было сложно для меня, как зоолога, и для Никифора как моего первого пациента. И хотя ни я, ни мои коллеги не можем сказать, что именно помогло нам во время хирургического вмешательства, ведь тело мантикоры не поддается практически никаким заклятиям, я знаю только, что, найди его кто-то другой, там, в лесу, в Греции двенадцать лет назад, не я и моя сестра, возможно, он бы был сейчас мертв. Потому что только второкурснику, еще не начавшему изучать УзМС могло бы прийти в голову запеленать страшного зверя, пусть даже и детеныша, в мантию и притащить домой, потому что бабушка — известный магозоолог, потому что семейство Скамандеров часто бывает у нас, и потому, что даже страшная тварь нуждается в заботе. Будь на нашем месте кто постарше и поопытнее, мир бы никогда не познакомился с Никифором, самцом мантикоры, много лет боровшимся со своим телом, отравляющим его каждый день, за право жить и без скорпионьего хвоста. И благодаря ученым, колдоветеринарам, победившим.

— Я... Можно, профессор? — она вышла чуть вперед, протягивая руку к Никифору.

— Да, мисс Блэк, можете погладить, — разрешил Грабли-Дерг. — Он не кусается. Старенький уже.

Когда она касается теплой жесткой шкуры мантикоры, проводит по роскошной ухоженной рыжей гриве пальцами, внутри Никифора срабатывает какая-то кнопка, и он начинает тихонечко урчать. Неслышно, но она чувствует вибрацию под своей ладонью.

— Хороший, — приговаривает она, запуская обе руки в шерсть невиданного зверя, — как же тебе досталось, милый. Хорошо, что теперь ты не мучаешься.

Зверь вздыхает, будто понимает, что она говорит, и она отходит, понимая, что хорошенького помаленьку. А еще в груди невыносимо щемит от истории Никифора и его маленького спасителя, второкурсника Хогвартса мистера Граббли-Дерга, разделившего с мантикорой половину своей жизни.

Когда профессор отпускает их на следующий урок, она понимает, что других желающих погладить Никифора среди семикурсников не нашлось.

...Хаффлпаффцы в учебной зельеварне смотрели на нее загнанными глазами, будто думали, что она сейчас достанет палочку и начнет проклинать их направо и налево. Она прошла за свой стол и вытащила из сумки пергамент с подготовленным домашним заданием.

Едва прозвенел колокол, Малфой взмахом руки призвал эссе, оставленные на краях столов, и те сложились в аккуратную стопку на кафедре. Другим взмахом руки он развеял Чары помех, наложенные на доску, и студенты смогли увидеть ингредиенты, которые потребуются для сегодняшнего практикума.

— Итак, желчь броненосца, толчёные скарабеи и порошок из кореньев имбиря. Что вам предстоит сегодня сварить, мисс Брэдиган?

Пухляшка Брэдиган захлопала своими огромными карими глазищами.

— Кто же нас просветит, в состав каких зелий входят скарабеи? — продолжал допытываться Малфой, так и не получивший ответа. — Может быть, мистер Смит?

— Ну... многих, профессор, — выдавил из себя барсук, вставая со своего места.

— Блестяще, — кивнул ему Малфой. — Так и отвечайте на Т.Р.И.Т.О.Н.е, — посоветовал он и пошел дальше между рабочими местами хаффлпаффцев. — Мистер Эпплби? Нет? — Малфой подался вперед, заглядывая в лицо капитану «желтых». — Тогда какого драного соплохвоста вы забыли на моих занятиях?! — рявкнул он вдруг, хлопнув открытой ладонью по столешнице, что аж котел подпрыгнул. — Вы только и делаете, что портите зелья Пьюси и Блэк, пользуясь тем, что за вами численное большинство! О каком допуске к экзамену может идти речь, если вы не можете даже назвать препарат, который способен помочь вам в подготовке к аттестации?!

В кабинете повисла тишина.

— Скарабеи входят в состав Костероста как основной ингредиент, — сказал Флинт негромко, но его услышали все.

— Пять баллов Слизерину, — отозвался Малфой. — За правильный ответ. И минус пять — за то, что открыли рот без разрешения, мистер Флинт. Что по поводу скарабеев вы знаете еще? — он снова развернулся к барсукам, напрочь игнорируя три поднятые руки студентов своего факультета. — Мистер Люпин?

— Мы будем варить Умострильное зелье, сэр, — сказал Люпин, сталкиваясь взглядом с преподавателем. — Эликсир, затачивающий ум волшебника.

— Пять баллов Хаффлпафф, — согласился Малфой. — Все необходимое — в кладовой. Приступайте.

Толочь сушеных скарабеев пестиком — успокаивало. Все, что делалось руками, — успокаивало. К этому нехитрому выводу она пришла так давно, что уже не могла вспомнить, когда именно. Поначалу, курсе на первом-втором, у нее с Зельями совсем ничего путного не выходило. Она пыталась зазубрить влияние компонентов друг на друга, собственные алхимические свойства растительных и животных ингредиентов, не понимая логики сводных таблиц, где они приводились, и все было из рук вон плохо. Где она услышала о британском Мастере Снейпе, она сейчас не скажет даже под Веритасерумом. Все свое свободное время, которого в Дурмстранге никогда не было много, она читала непереводные статьи из профессиональных журналов со словарем или летала с Крамом. Иногда Петер беззлобно шутил, что ее помешательство на знаменитом зельеваре, уже покойном, сильно смахивает на влюбленность в Драганова. Когда на одном из семинаров по Высшим Зельям на девятом курсе она самозабвенно рассказала о ряде ядов, которые якобы могли сварить только потомки Принцев, среди которых был и Мастер Снейп, Крам ей так и заявил:

— Нет, Чудовище, не похоже, что ты выучила доклад наизусть. Но казалось, что ты была с ним лично знакома и тайно влюблена в него, несмотря на...

Договорить он не успел, потому что она треснула его по башке учебником по Противоядиям.

Летом после сдачи экзаменов за девятый курс она при моральной поддержке Крама сварила Visio Horribilis, развенчав для узкого круга лиц миф о том, что сварить его сможет только потомок Принцев. Это оказалось сделать даже не настолько сложно, как она предполагала. Заснуть без Зелья Сна-без-Сновидений после принятия антидота — гораздо, гораздо сложнее.

Она помешивает основу, мирно кипящую в котле, перед тем, как добавить в нее имбирь. Скарабеи пойдут следующими. Желчь броненосца нужно будет вливать несколькими порциями, строго в защитных перчатках. Она уже разливала ее однажды, давно, на втором или третьем курсе, и пробовала собирать ближайшей тряпкой. Эффект был... впечатляющий. В лазарете она курса до четвертого была вообще очень частым гостем.

— Недурственно, — говорит Малфой, заглядывая в котел Флинта, она слышит его голос прямо за своей спиной. — Можете забрать себе один стандартный флакон, мистер Флинт. Десять баллов, — далее подходит к ее котлу. Зелье сварено правильно, оно не очень сложное, просто нужно внимательно следить за временем, чтобы не пропустить момент второго и третьего добавления желчи броненосца, иначе она не прореагирует со скарабеями, и эликсир можно будет выливать в канализацию. Она знает, что была точна. — Разрешаю забрать два флакона, мисс Блэк, — решает, наконец, Малфой. — Десять баллов Слизерину.

Пьюси тоже получает десятку и получает разрешение забрать два флакона, прежде чем Малфой отправляется инспектировать результаты Хаффлпафф. Она смотрит за этим без особого интереса. В результате удовлетворительную оценку и разрешение забрать зелье с собой получает только Люпин, Малфой говорит ему, что разом он умнее от полученного варева не станет, но и явно не поглупеет, так что лучше попробовать, держа наготове абсорбент. Она хмыкает себе под нос после этого замечания, наблюдая, как Люпин аккуратно переливает свое зелье в стандартный флакон, чуть высунув кончик языка. Она знает этот жест: всегда сосредоточенность проявляется как-то по-дурацки. У нее тоже.

— Э... Электра? — зовет ее Люпин на лестнице из подземелий. — Можно тебя на минутку?

— Чего тебе? — спрашивает она, остановившись у перил единственной, кажется, в Хогвартсе не перемещающейся лестницы.

— Я просто хотел сказать тебе, что мы с тобой вроде как...

— Родня? — перебивает она, и Люпин кивает. — Я знаю. Твоя бабка — младшая сестра моей матери.

— Да. И я не думаю, в отличие от... остальных, что ты опасна и стоит держаться от тебя подальше. Мы с тобой уже говорили об этом, ты сказала, что друзьями мы никогда не будем, но ведь семью-то не выбирают, правда? Просто знай, что я...

— Когда я узнала, что ты мой родич, я сравнивала тебя с Оге, — неожиданно даже для себя самой вдруг говорит она. — Ты мог видеть его во время Кубка. Я раньше не знала, что Ларсены — не моя семья, и Оге приходился мне кузеном. Мы никогда не общались в Дурмстранге, ну, совсем немного на первом курсе, нам по семь лет было. Когда меня обручили с Драгановым, он ни слова мне не сказал, не поздравил и не посочувствовал, хотя все они понимали, что такая помолвка — мезальянс. Когда он приехал в Хогвартс на соревнования, он мне обрадовался. Представляешь, Люпин, он разговаривал со мной, подкалывал, передавал вести от Главы Рода, расспрашивал о готовящейся свадьбе. Меня поразило это преображение, хотя я уже знала, что приемная для своих родителей. Я подумала, что он стал таким, потому что выбрался подальше от влияния прадеда. Не знаю, правда ли это, потому что не собираюсь впредь общаться с ним, мы чужие друг другу люди. А ты изначально был мальчишкой, сравнившим меня со своей бабкой, на первом же уроке в учебном году, и хотя это было неприятно и неловко, ты пытался поддерживать со мной общение, пока не...

— Пока едва не прикончил тебя магическим выбросом.

— Да. Даже после того, как ты обвинил меня в том, чего я не совершала, и подстроил ту пакость с борщевиком, ты был со мной гораздо честнее, чем Оге. Мы действительно вряд ли станем друзьями, Люпин, но, наверно, сможем общаться как члены одного Рода. Ты прав, семью не выбирают.

— Значит, мир? — он протянул ей руку для пожатия.

— Мир, — согласилась она, пожимая. — Можешь звать меня Эл.

— Ты можешь звать меня Тедди, — откликнулся Люпин. — Тетя Эл.

Она закатила глаза.

— Я старше тебя на каких-то... сколько?

— Ну, я родился в конце апреля 1998...

— ...восемь месяцев! Не желаю слышать никакое «тетя» от тебя. Даже Скорпи называет меня Эл. Кстати, как ты попал в школу на год раньше?

— Потом как-нибудь расскажу, — засмеялся Люпин. — Увидимся на Гербологии! — и умчался на свой урок.

Она поправила рюкзак и пошла к Дульному залу.

Круговая оборона, которую они отрабатывали на ЗОТИ уже пару недель, ее поначалу беспокоила, потому что встать спина к спине с любым из однокурсников ей было чуть боязно, потому что едва ли не все гриффы глядели на нее с нескрываемой агрессией, по крайней мере с десяток ненавидящих взглядов она на себе поймала за утро, а чего ждать от спокойных и сдержанных слизеринцев, не проронивших еще ни слова в ее сторону сегодня, она не знала. Она вообще не любила уроки ЗОТИ. Все самое плохое в этом году происходило на уроках профессора Томаса.

К счастью, занятие прошло без эксцессов, а после обеда и в теплицах не произошло ничего фатального. Может быть, они с Люпином даже больше цветов моли собрали, чем если бы снова игнорировали друг друга или грызлись. Лонгботтом, указывая, куда сдавать охапки собранных в Каменном Круге цветов, искренне похвалил их и наградил десятью баллами каждого.

Она хотела было сказать что-то профессору Гербологии, даже чуть задержалась у теплиц, но потом, видя полную незаинтересованность Лонгботтома в ее извинениях или еще чем-то (профессор взял лопату и пошел в сторону огородика мистера Хагрида), поспешила в замок. Она должна была кроме обычного домашнего задания приготовить еще и «бонусное» — от Макгонагалл с ее элективом по Высшей Трансфигурации, куда ее позвал Вуд. Вариант «не пойти» было рассматривать поздно, потому что по пути на обед Эдвин напомнил ей о завтрашнем занятии и уговорился о встрече под часами факультетов в половину седьмого.

Назавтра она искренне пожалела, что согласилась и даже думала сказаться Вуду больной, чтобы отказаться, потому что на четвертой паре — как раз у директрисы — Макгонагалл из нее все соки выпила, а заставить ее трансфигурировать собственные руки в лапы животного так и не смогла. И расчеты, как она отметила, были верны, и что, мол, вам, мисс Блэк, не работается так же усердно, как остальным (не то чтобы у всех воронов или у Флинта с Пьюси получалось гораздо лучше, но Макгонагалл пристала именно к ней почему-то)? Она выходила из кабинета Трансфигурации злая и совершенно без желания идти на дополнительные занятия.

За ужином пришла вечерняя пресса: «Квиддич Сегодня» плюхнулся ей в руки сразу в двух экземплярах — норвежском с красавчиком Ларсом Люндквамом на обложке (вот уж кто точно был предметом тайных грез женской половины Скандинавии) и болгарском, где одним из подзаголовков на обложке было заявлено интервью Драганова. Почему для этого интервью выбрали колдографию с их псевдосвадебной церемонии, как раз ту, похоже, где она произносила свою действительно искреннюю клятву, ей было решительно непонятно. Бьянка, принесшая журналы, сделала круг над Большим залом и удалилась, не выпрашивая ни ласки, ни угощения. Из болгарского номера со Стоянкой Гроздой верхом на Молнии Суприм (все-таки шикарная она, эта их охотница) выпал блокнотный листок, на который Драг любезно скопировал перевод на букмол. Она пробежалась глазами по тексту — разговор, конечно, был про судьбу концерна «Молния», а не о личной жизни Драганова — и пролистала журнал дальше исключительно ради цветных колдографий. Одна — новенькая и очень симпатичная — была заложена на странице, где малюсенькая заметочка сообщала о сменившемся семейном статусе Димитра. Заметка не заслуживала иллюстрации, потому что слабо соотносилась с новостями квиддича; поэтому, наверное, Драг и вложил специально напечатанный снимок: их успели заснять, когда они шли, очень торжественные и красивые, к центру зала в поместье Ларсенов, чтобы дать друг другу обещание никогда не пожениться. Она не помнила, чтобы они тогда вообще переглядывались с Димитром, но колдограф успел нажать на спуск вовремя: они поворачивали головы друг к другу и улыбались лишь краешками губ. На обороте перманентным маггловским маркером Драганов подписал: «На память о том, что мы есть друг у друга навсегда. Ты можешь на меня положиться, sestra».

— «Молния», правда, на грани разорения? — спросил Монтегю, когда они уже пришли в гостиную после ужина, и она вернулась из своей комнаты, переодетая в удобное и с блокнотом и перьевой ручкой. Она увидела в его руках британский номер спортивного еженедельника и пожала плечами.

— Думаю, там многое решаемо. Теперь, когда Фолквэр Ларсен уже никому не навредит. Драг постарается.

— Не думал, что слухи, которые я слышал, настолько верные, — покачал головой Мон. — Отец обещал мне Молнию Суприм на окончание учебного года, но я уже не уверен, что хочу новую метлу от них.

— Мне больше по душе «Нимбусы», — она махнула рукой и пошла к часам факультетов, где ее уже ждал Эдвин.

Она не без удовольствия отметила, что рубинов и изумрудов в часах было одинаковое количество, и стала подниматься вслед за Вудом к кабинету Трансфигурации, в котором, так уж вышло, за этот год она претерпела немало неудач.

В аудитории были раздвинуты в стороны парты, освобождая больше пространства для отработки чар превращения. Грифферов, как и говорил Вуд, пришло почти полкурса — видимо, все, кто выбрал Трансфигурацию для сдачи выпускного экзамена. Человек восемь с Рэйвенкло — она кивнула знакомым, села рядом с Эдвином. Минутами позже к ним присоединился Тедди Люпин, щеголявший синими точащими волосами. Ей подумалось, что метаморфу должно быть совсем легко даются преобразования, хоть в животных, хоть в растения.

— Ну, я тренируюсь, — согласился тот. — У меня не все получается с первого раза, но хотя бы перестала внешность меняться бесконтрольно. Было бы дико, если бы кроме цвета волос, — он продемонстрировал, как синий сменяется на зеленый, а потом на розовый, — еще и текстура кожи менялась. Сижу себе спокойно на Зельях, пишу конспект, и вдруг вместо лица изображаю ежиную морду... Малфой меня бы живьем сожрал, наверное.

— Ежиную? — удивился Вуд.

— По всем расчетам выходит, что я либо ежом буду, либо дикобразом, — пояснил Люпин. — Ну, в крайнем случае, ехидной. Я пока не решил, как к этому относиться, — он хмыкнул. — Может быть, мне, наконец, удастся полное превращение, если я смогу расслабиться, как советует Макгонагалл, но надеяться, что это произойдет до Т.Р.И.Т.О.Н.ов, — верх оптимизма. Мне такое точно не грозит. А что насчет тебя, Эл?

— Сегодня Макгонагалл сказала, что я плохо стараюсь, как обычно, — ответила она, заметив появление директрисы в кабинете. — Потом расскажу, — добавила она, в очередной раз наблюдая, как эффектно та превращается в человека из своей кошачьей аниформы. Вот наверняка же у профессорши тоже не сразу все получилось, а. И ни за что ведь не признается, если спросишь.

Макгонагалл раздала всем задания, соответствующие проблеме каждого студента, поставив их перед зеркалами — обычными, немагическими, отметив, что визуальное сопровождение бывает очень полезно.

— У вас ведь уже получалось однажды, мисс Блэк, — подошла к ней Макгонагалл, видя, как она мучается перед зеркалом, но на руках получалось только отрастить черную блестящую шерсть, не более того. Особой эстетикой это промежуточное превращение не отличалось. — Вспомните, когда.

Она помолчала, глядя на директрису в отражении.

— Когда мы с Флинтом должны были выбраться от похитителей.

— Именно. Что вы тогда чувствовали?

— Ярость, — не раздумывая сказала она. — Неудержимую.

— Попробуйте восстановить это ощущение — чтобы Магия внутри едва не заискрилась, — посоветовала Макгонагалл. — Заставьте себя почувствовать, что от этого превращения зависит что-то важное.

— Жизнь?

— Жизнь, — согласилась профессор, поджав губы, и оставила ее одну.

Она снова посмотрела в зеркало, заставив себя сосредоточиться, вспомнила, как ей было больно, когда увидела пытки, которым подвергали Флинта, вспомнила те злые слова, что говорили ей долбанутый Майклз и равнодушный Диего. Почувствовала, как Магия начинает петь внутри, как было в момент ее броска в сторону ублюдка, решившего скормить ее своему родовому камню, постаралась остаться в таком состоянии подольше. Кроме решительного взгляда, на самом деле, в зеркале совершенно ничего не изменилось.

А потом сквозь стрельчатое окно кабинета Трансфигурации, открытое по случаю необычайно хорошей погоды над замком, влетела сова, обыкновенная сипуха, ухоженная, надо заметить, выпустила конверт прямо перед ней, белый, запечатанный сургучом. Конверт сам встрепенулся, сломал печать, отогнул края треугольного клапана, образовав подобие женского лица: щелки-глаза и сургучные губы.

— Уважаемая мисс Блэк! — начал необычный громовещатель. — Согласно имеющимся у нас сведениям сегодня в шесть часов тридцать три минуты вечера в доме, в котором вы были зарегистрированы, по улице... — она с удивлением прослушала адрес родительского дома, который знала гораздо лучше в качестве координат аппарации, нежели обычного, с улицей и номером дома, — произошел пожар. По предварительным данным, возгорание было вызвано умышленным применением заклинания Адского Пламени, вследствие чего здание выгорело до основания. Вынуждены сообщить вам печальную новость. Ваши опекуны, мистер Андор Арве Ларсен и миссис Грезэ Осхилль Ларсен, урожденная Андерссон, проживающие в доме по указанному адресу, на момент возгорания находились внутри здания. Оперативно прибывшим на место поджога маггловским пожарным и спасателям не удалось эвакуировать их. Приносим вам искренние соболезнования в связи с вашей утратой, — письмо сделало небольшую паузу и закончило: — С пожеланием доброго здоровья, искренне Ваша Муфалда Хмелкирк. Группа аннулирования случайного волшебства. Министерство магии.

После этого письмо замолчало, аккуратно приземлившись ей в руки.

— Эл, — услышала она справа голос Тедди Люпина и вдруг заорала так громко, что потушила свечи, по обыкновению витавшие над столом Макгонагалл. А затем мир вокруг начал выцветать, а она начала куда-то проваливаться, вниз, вниз, и, наконец, когда все остановилось, она рванула к распахнутому окну, куда давно вылетела министерская сова, и выпрыгнула на улицу.

* * *

— Эл! — крикнул вдогонку Вуд, оглядываясь на Люпина. — Ты видел?

— Мы видели, мистер Вуд, — конкретизировала профессор Макгонагалл. — На сегодня занятие окончено.

Она взмахнула палочкой, вызывая Патронуса — сразу пятерых Патронусов! — и продиктовала сообщения для деканов факультетов и лесничего: — Мисс Блэк совершила первую в жизни полную анимагическую трансфигурацию в черную немецкую овчарку на фоне стресса и покинула замок через окно, двигаясь в сторону Запретного леса.

— Нужно найти ее, мадам! — влез Люпин.

— Определенно, пока мисс Блэк не наделала глупостей, мистер Люпин, — согласилась директриса, убирая палочку в ножны. — Возможно, ваша помощь пригодится вашим деканам, молодые люди. Прошу меня простить, — и она покинула кабинет.