Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Сольвейг, милая, опоздаешь на поезд! — напомнила мама, выглядывая из окна кухни в сад.

Черноволосая девушка, сидевшая под раскидистой яблоней, повернула на неё голову и кивнула. Потом встала, отряхнула джинсы на заднице, одернула серую толстовку и забросила на плечо метлу. Нимбус 2013 вообще-то, и она купила её на свои деньги, не попросив у родителей ни кната.

Сольвейг было стыдно просить их хоть о чем-то после того, как её выперли из Дурмстранга.

Она поморщилась. Вспоминать о школе было грустно, а её отчисление воспринималось до сих пор с досадой. Не дали доучиться последний год, сволочи! А они должны были ехать на межшкольные соревнования по квиддичу! Потому что они вышли в четвертьфинал! Ее команда вышла в плей-офф, ясно?! Их с Крамом команда.

По Петеру Краму она скучала, как сучка.

Крам свалил с отцом в Штаты тренироваться, и за все лето им удалось только пару раз созвониться по скайпу из-за чертовой разницы во времени. Они, конечно, перебрасывались смсками, но это было все равно не то. Не то что полетать наперегонки, а потом поваляться в траве, болтая обо всем на свете.

И теперь она его черт знает сколько не увидит. До самого Йоля, наверно.

В Шармбатон ее не приняли. Директриса-полувеликанша сказала, что ее французский недостаточно хорош, а манеры не приличествуют юной леди. Да пошла она!

Из крупных школ оставался только шотландский Хогвартс. Это тот, который едва не развалился лет 16 назад, когда один свихнувшийся темный маг решил захватить на островах власть. Ебануться можно.

Туда приняли сразу и без разговоров. Еще бы, полторы тысячи галлеонов за курс! И это без учета учебников и школьной формы! Натуральная обдираловка, в Дурмстранге было гораздо дешевле!

Отцу пришлось искать новую постоянную работу в Англии, чтобы они переехали всей семьей. Маме-то было без разницы, откуда работать, она всю жизнь на фрилансе, веб-дизайнер. А вот папа, если бы не нашел, опять бы мотался по всей Европе. Он фотограф, ее папа. Очень дорогой и модный. Так что здорово, что теперь он работает на GQ и Vogue. Отцу нравится, он доволен. Ей, Сольвейг, тоже нравилось. Из-за этого ее, собственно, и выперли из Дурмстранга.

Что такого в том, что она снималась для маггловской рекламы нижнего белья? Кому от этого хуже стало? Противоречит чести студентки Дурмстранга. Посмотрите, какие мы чистоплюи! Да её в студии отца снимали! Девушка! Маггла! Как это задевало честь школы вообще?

— Ваши портреты, Ларсен, висят по всему Осло! Все на вас полуголую пялятся! Это непозволительно для чистокровной ведьмы!

Да в гробу она видала чистокровность! Её родители сквибы, хотя и из чистокровных семей, тут уж ничего не попишешь. Только с ними никто из родни не общается уже лет двадцать, а вот Сольвейг подарки посылают каждый Йоль. Да пошли они все!

После отчисления из школы глава рода Ларсен, старик Фолквэр Ларсен, прислал ей громовещатель, в котором выражал своё крайнее неодобрение. Она в ответ отправила ему патронуса, сообщая, что на хую вертела его мнение и что не намерена бросать помогать отцу зарабатывать деньги что в магическом, что в маггловском мире. Она дочь Андора Ларсена и Грезэ Ларсен, и она сама будет решать, что ей делать и как жить.

За это ей пригрозили изгнать из рода после следующего же проступка, и Сольвейг эгоистично надеялась, что это произойдёт как можно скорее. Родовой магии она все равно в себе совсем не чувствовала. Ей не досталась ни способность Ларсенов к артефакторике, ни склонность материного рода Андерсонн к гербологии. Зато ей отлично давались полёты, зельеделье и боевая магия. Так что ей не сложно было в Дурмстранге.

— Сольвейг! — снова услышала девушка, и зашла в дом.

— А?

— Напиши нам, как устроишься, пожалуйста, — попросила Грезэ, и Сольвейг кивнула.

— Я постараюсь найти маггловскую деревню недалеко и позвоню тебе из таксофона. У меня есть фунты.

— Хорошо, — Сольвейг потянулась обнять маму, но зашипела, когда та задела повязку на спине.

— Опять татуировка?

Сольвейг хитро сощурилась.

— Я побежала, мам. Опоздаю на поезд!

С отцом Сольвейг прощалась уже по телефону на вокзале, у него была съемка через несколько минут, и он отстраивал свет в студии.

— Прости, пап, кажется, это была не самая классная идея моя.

— Смеешься? Мы в Англии, у нас с мамой новый дом, бездна творческих планов, наша дочь — самая красивая девочка на свете, мы живем в достатке...

— Всё, пап, я поняла, ты не злишься.

— Глупо злиться на дочь, которую сам воспитал.

Сольвейг хмыкнула.

— Ребенок, ты отличная фотомодель. А та полувеликанша тебе просто позавидовала.

Сольвейг счастливо засмеялась и, все еще держа телефон в руке, прошла через барьер, разделяющий платформы 9 и 10.

На перроне было не протолкнуться. Сольвейг прошептала заклинание незаметности и зашла в вагон, где было поменьше старшекурсников. План был прост. Она найдет себе купе и заблокирует двери. А потом ляжет спать.

Ради интереса Сольвейг посмотрела на свой телефон. Она думала, что электроника в поезде будет глючить, но айфон просто превратился в кирпич. Она вздохнула с сожалением и убрала его к остальным пожиткам. Из вещей у нее с собой были только рюкзак из драконьей кожи и метла, никаких чемоданов. Единственный по-настоящему ценный подарок от Ларсенов, рюкзак был безмерным, а весил не больше трех килограммов, сколько в него ни запихай. Сольвейг запихала в рюкзак всё свое добро, кроме метлы и волшебной палочки.

— Lukke døren.

Замок в двери щелкнул, и Сольвейг закрыла шторку. Пока они едут до Шотландии, она успеет как следует выспаться.

Ей снился квиддич. Они с Петером сидели на болгарской трибуне среди обычных болельщиков, и смотрели финал Чемпионата мира, не отрываясь. Крам что-то кричал ей сквозь шум стадиона, она отвечала, не отрывая взгляда от Димитра. В Драганова она была влюблена со всем пылом девочки-подростка к красивому молодому спортсмену. Ладно, она тащилась от него еще на пятом курсе Дурмстранга, и Крам мог сколько угодно потешаться над ней за это. Все равно ей с Димитром ничего не светило.

Сольвейг проснулась, когда в дверь ее купе что-то глухо ударилось со стороны коридора, а потом раздались мерзкие звуки драки малышни.

— Такие, как ты, только позорят Хогвартс!

— Ты, Пожирательское отродье!

Даже неидеального «английского как иностранного» Сольвейг хватало, чтобы понять, что двое мальчишек травят третьего.

Она встала, вытащила палочку и, разблокировав дверь, раскидала их по разным сторонам вагона, одновременно накладывая заглушающие.

— Вы, — она связала нападавших веревками спина к спине и накрыла дезиллюминационным заклятием, — поедете обратно домой, потому что не умеете себя хорошо вести. А ты, — повернулась она к избитому пареньку, — давай в мое купе, дам мазь от синяков.

Мальчишку звали Андре Паркинсон, и он был младшим сыном лорда Паркинсона, сумевшего откупиться от всех обвинений Визенгамота и скрыться в Германии. Что ж, очень жаль, что он решил отдать сына в Хогвартс, где училась и его дочь во время Третьей магической, поскольку, сознательно или нет, отец сделал его мишенью для всяких говнюков. Андре было одиннадцать, он впервые ехал в школу и изо всех сил старался не хныкать, когда намазывал свои боевые отметины нежно-зеленой чуть пахнущей ментолом мазью. Он рассказывал о своей семье легко, будто знал Сольвейг не пару минут, а хотя бы несколько дней.

— Не рассказывай никому, пожалуйста, — попросил он, выходя из купе. Минутой ранее Сольвейг починила ему мантию, порвавшуюся на рукаве, и сейчас он потирал нос, чесавшийся из-за мази.

— Не скажу, — пообещала Сольвейг. — Мазь сотри через полчаса, синяков уже не будет.

— Спасибо, Ларсен.

Сольвейг только кивнула в ответ.

Таких же, как она, переводившихся из других школ, в этом году не было. Вообще-то это не было распространенной практикой, обычно дети учились в одной магической школе от поступления и до самого выпуска. Всего однажды она слышала о девчонке, которую выгнали из Дурмстранга за связь с вампиром, но тогда их всей компанией выгнали. Девчонка потом поступила в Шармбатон, кажется, наверно, она все-таки была настоящей юной леди, Сольвейг не знала подробностей. Это было еще до Второй магической, так что всякое может быть.

В общем, она одна из старших ехала в Хогвартс через озеро, как и первокурсники. Замок был действительно красивый, подсвеченный огнями, таинственный и волнующий. Сидящие в той же лодке Андрэ Паркинсон и еще две белокурые девочки глядели на возвышающуюся на холме махину замка с открытыми ртами, и за ними, откровенно говоря, Сольвейг было гораздо интереснее наблюдать, чем за тем, как лодки приближаются к замку. Сольвейг было жаль, что кроме нее в семье больше нет детей. Ларсены и Андерсонны, где детей ее возраста и младше, она знала, было в избытке, с ее семьей не общались, и Сольвейг не была знакома с ними, даже в Дурмстранге они никак не пересекались, не было общих занятий. А братишку или сестренку она у родителей просила только однажды, лет в пять. Папа тогда сказал, что и ее появление в их доме большое чудо.

Чудеса, понимала Сольвейг уже тогда, даже в магическом мире происходят совсем нечасто.

Зато она научилась видеть чудеса маггловские. Фотография. Кино. Живопись. Музыка. Танец. Это все было ей неподвластно. Ее стихией был квиддич, небо и метла, так что все, связанное с искусством, было далеким и прекрасным, удивительным и волнующим. Волшебным.

Большой зал Хогвартса, где проходило распределение на факультеты, был похож по функциям скорее на столовую Дурмстранга, чем на актовый зал, где проводились все торжественные мероприятия. Пока первокурсники пялились, не скрывая восторга, на зачарованный потолок, Сольвейг рассматривала студентов, сидящих вдоль четырех длинных факультетских столов. Старшекурсники в основном без энтузиазма разглядывали новичков, малышня следила за директрисой Макгонагалл. За одним из столов — крайним левым — сидело гораздо меньше студентов, чем за другими, ребят старше пятнадцати там вообще было едва с десяток. Сольвейг с грустью подумала, что им, наверно, гораздо сложнее приходится, раз в школе проходит гонка между факультетами по набранным на занятиях баллам. В Дурмстранге такого не было, баллы начислялись строго индивидуально; в институте было гораздо больше студентов, чем в Хогвартсе, так что их распределяли не по Домам, а по интересам, уже на третьем курсе. Она тогда выбрала боевку и колдомедицину, Петер, с которым они подружились еще на первом курсе, — артефакторику и колдомедицину. А квиддичных команд в Дурмстранге было много, руководство обращало особое внимание только на сборную института, ту самую, где играли она и Крам. Вообще-то, конечно, во внутренней лиге Сольвейг играла за боевку, а Петер за медиков, но в сборной им это никогда не мешало. На то она и сборная, защищать честь Дурмстранга, а не свои личные амбиции.

Церемония проходила странно. Сначала вынесли Шляпу Годрика Гриффиндора — очень старый и пыльный артефакт — и она спела песню про четыре факультета, рассказав, какой чем отличается. Сольвейг ее особо не слушала, потому что пела Шляпа на староанглийском, который был ей не очень понятен. Потом Шляпу надевали на новичков, после чего артефакт отправлял студента в один из Домов. Сольвейг, честно сказать, очень не хотелось надевать ее на голову.

Когда подошла ее очередь, и Сольвейг села на табурет, Шляпа начала говорить, будто у нее в голове, хотя Сольвейг могла поклясться, что Шляпа ее волос даже не коснулась, будто левитируя над ней.

— Тебя хорошо воспитали, девочка из древнего рода, — сказала Шляпа и хмыкнула, задумавшись, — и ты очень непохожа на своих родителей.

— Откуда ты знаешь моих родителей? — удивилась Сольвейг, но Шляпа не ответила ей и продолжила:

— В тебе есть стремление к справедливости, но ты оправдываешь любые средства, которые используешь, своими целями; ты умеешь дружить, но сердце твое закрыто для людей; ты очень умна, но ищешь легкие пути... Ты достойная дочь своего рода. Слизерин!

Сольвейг вздрогнула. По залу прошелся гул негодования, быстро стихнувший под жестким взглядом директрисы.

— Прошу, мисс Ларсен, присоединитесь к студентам своего факультета.

Сольвейг прошла туда, где уже сидел Андрэ Паркинсон и те две девочки, что ехали с ними в лодке — близнецы Гринграсс, Хлоя и Адели, села рядом со старшими парнями, мрачно уставившимися на пустующее кресло через два места от директрисы. Макгонагалл толкала какую-то речь, но Сольвейг больше рассматривала своих соседей по столу, чем слушала. Ее расстроило, что первокурсников Слизерина было всего три человека, и думала, что им нелегко придется на сдвоенных занятиях с другими факультетами.

— Хочу напомнить вам, друзья, что в этом году Хогвартс принимает у себя плей-офф межшкольного Кубка по квиддичу. В связи с выпуском нескольких игроков, добывших Хогвартсу путевку в эту серию игр, в сборную будут проводиться отборочные испытания. На школьных соревнованиях это никак не отразится. Капитаны факультетских команд получат дальнейшие распоряжения завтра во время завтрака.

Сидевший напротив Сольвейг симпатичный смуглый парень с короткой стрижкой (не такой короткой, как уставная в Дурмстранге, вдруг подумала Сольвейг с тоской по старой школе), вдруг поглядел на нее в упор.

— Взяла метлу, Ларсен?

Сольвейг кивнула.

— Нам нужен загонщик, я бы тебя взял в команду. Ты круто летаешь. Помню тебя по прошлогоднему матчу.

— Это когда я сломала вашему ловцу пальцы? — спокойно уточнила Сольвейг, отпивая только что наколдованной воды из чистого стакана.

— Не нашему, — усмехнулся тот. — Ловцу Гриффиндора.

Сольвейг тоже усмехнулась.

— Да вы тут дружите факультетами, я посмотрю.

— Мы не дружим факультетами, — пожал плечами другой, сидящий рядом с ней. — Мы дружим с конкретными людьми. Мой старший брат, например, женат на гриффиндорке. Не то чтобы моветон, но он первый в роду, кто женился на девчонке из львятника. Я Пьюси, кстати, — он протянул руку, и Сольвейг автоматически пожала. — Можешь звать меня Алекс.

— Ларсен, — кивнула она и пожала вторую руку — того, который позвал ее в команду.

— Макс Флинт, — представился он.

— Сын главного тренера сборной Англии? — уточнила Сольвейг.

— Капитан сборной Слизерина на этот год. И сборной Хогвартса, если ничего не изменится.

— Так все-таки сын?

Макс вздохнул:

— Это заслуги отца, а не мои. Я хочу, чтобы меня знали за мои заслуги.

Сольвейг кивнула. Парни ей, определенно, понравились. Может быть, она и станет играть за Слизерин в этом сезоне.

Они еще недолго посидели, а потом Флинт громко свистнул, так, что в зале на миг все притихли:

— Так, малые, и ты, Ларсен, давайте за мной, покажу дорогу в подземелья. А староста Пьюси нам пока достанет пароль от гостиной.

Сольвейг сделала последний глоток из своего стакана и поднялась вслед за Максом и первокурсниками. Андрэ радостно помахал ей рукой, и Сольвейг тоже ему улыбнулась. Завтра надо будет попросить кого-нибудь показать ей, где в замке совятня.

Спальня была маленькая и зелёная. Здесь не было пологов, как у парней, потому что жить ей до самого выпуска предлагалось одной. А вот первокурсников подселили в комнаты ко второму курсу, чтобы не чувствовали себя одиноко. Макс, руководивший расселением, сразу довольно строго объявил, что старшие на факультете всегда помогают младшим и что если они не будут держаться вместе, всякая шваль ещё долго будет открывать рот на Слизерин.

После Третьей магической, поняла Сольвейг, этот факультет не слишком жаловали.

— О, Ларсен, мы считаемся факультетом тёмных магов, — объяснил Пьюси. — Тёмный лорд учился на Слизерине и был последним представителем его рода.

— А, ну, тогда понятно, чего Шляпа меня к вам отправила, — хмыкнула Ларсен, — я же в Дурмстранге на боевке училась, факультет Гриндельвальда. Пыльная тряпка решила, что с вами мне будет не так грустно.

Алекс заржал посреди прочувствованной, явно заранее подготовленной речи Флинта о том, как важны для факультета баллы, но как ещё более важно — сохранить личную честь и достоинство. Макс показал ему кулак и продолжил:

— Запомните, слизеринцы никогда не жалуются декану на других студентов. Никогда не стучат. Если нужна помощь, мы постараемся справиться все вместе. К Малфою идём только в экстренных случаях. И то только по согласованию с Пьюси или со мной. Нашему поколению дали шанс реабилитировать репутацию факультета. И мы должны сделать все, чтобы Слизерин перестали гнобить всей школой. Я не знаю, может быть, сейчас действительно рождается много ребят с качествами, присущими Гриффиндору, Рэйвенкло или Хаффлпафф, но я уверен, что и тех, кто похож на юного Салазара Слизерина, тоже немало. Скольких из них родители отправили учиться в другие магические школы? Почему? Мы должны доказать, что маги из древних родов не должны волноваться за своих наследников. Если они поступят на Слизерин, у них всегда будет поддержка и понимание.

Сольвейг захлопала, её поддержал Пьюси, а потом гостиная наполнилась аплодисментами. Чуть смущенный, Флинт подошёл к однокурсникам и криво улыбнулся.

— Отличная речь, Флинт.

— Да, папа помогал писать, — объяснил Макс. Он повернулся к остальным: — Так, малышня, через полчаса чтоб были по кроватям! Проверю!

Минут через двадцать все действительно разошлись по своим комнатам, и Сольвейг, забравшись на кровать с ногами, села писать записку домой, как обещала маме. Потом сходила в собственную маленькую душевую и простояла под горячей водой почти час. А потом упала на кровать и уснула. И ей снилось, как они с Крамом летят над Чёрным озером, а Флинт свистит им снизу немедленно спускаться во имя Салазара.

Завтрак она позорно проспала.

— Ларсен, мать твою, — барабанил в дверь её комнаты Флинт, — живо вставай, у меня твоё расписание! Первой парой Зелья, и Малфой с тебя шкуру снимет, если опоздаешь!

Сольвейг проворно соскочила с кровати и бросилась к двери, как была, в одной футболке.

— Спасибо, — она выхватила у парня свой свиток с расписанием, начала его изучать, не закрывая двери. Макс остался стоять на пороге, пялясь на её задницу в фиолетовых трусах-шортах.

— Это, Ларсен, звонок через 10 минут. Одевайся давай. В классах холодно.

— Бля! — Сольвейг швырнула расписание на кровать и натянута первые попавшиеся чёрные джинсы и водолазку. Снимая футболку, в которой спала, и надевая лифчик, она просто отвернулась от Макса, так что за спиной услышала странное кряхтение, после чего дверь хлопнула.

— Я тебя тут жду! — раздалось из-за двери.

Сольвейг уже обувалась. Ботинки из драконьей кожи подарил папа за выход в плей-офф Кубка школ. Оставалось научиться завязывать шнурки заклинанием для таких, как она, любящих поспать (в Дурмстранге-то попробуй проспи, ага!). Шишку из волос делала уже на ходу. В школьной сумке было несколько тетрадей, какими она пользовалась в Дурмстранге, и перьевых ручек. За учебниками придётся забежать на перемене.

В лабораторию они влетели со звонком, но если Флинту преподаватель кивнул на его место, то к Сольвейг соизволил сойти с кафедры.

— Если вы решили порадовать нас своим поразительным талантом, то мы его, безусловно, оценили, мистер Люпин. Извольте принять более традиционный для себя внешний вид и займите своё место. Десять баллов с Хаффлпафф.

По классу возмущённо загомонили, но тут дверь класса снова открылась, толкнув Сольвейг под лопатку, где ещё не до конца зажила татуировка, и в проеме появился хаффлпаффец с синими волосами, стоящими торчком.

— Профессор Малфой, простите за опоздание, задержала директор Макгонагалл, — он протянул преподавателю свиток и посмотрел на девушку: — О, а ты на мою бабулю похожа!

Сольвейг закатила глаза:

— Да ты просто мастер делать комплименты, как там тебя?

— Тедди Люпин, — ответил парень, мгновенно меняя цвет глаз на такой же темно-синий, как у неё.

— Меня зовут Сольвейг Ларсен, профессор, — обратилась она уже к Малфою, начисто потеряв интерес к метаморфу. — Верните баллы его факультету, сэр.

Малфой кивнул и рассадил их за свободные парты.

— Мисс Ларсен, прошу меня извинить.

— Принято, сэр, — ответила она.

Малфой ещё раз внимательно посмотрел на Люпина, теперь отращивающего себе такие же чёрные волосы, как у неё, потом перевёл взгляд на Сольвейг, вчитывающуюся в рецепт Зелья Сна-без-сновидений на доске, но больше ничего не сказал, только открыл кладовую и перевернул красивые песочные часы.

За ингредиентами они с Пьюси и Флинтом пошли вместе. Больше на 7 курсе Слизерина студентов не было. С такой своеобразной системой распределения — неудивительно.

— Кто его бабка? — шепотом поинтересовалась Сольвейг у парней, но они не знали.

— Он же полукровка, кто его разберет? — удивился Алекс.

— Я тоже полукровка, — холодно заметил Флинт.

— О, не начинай, — взмолился Пьюси. — Макс, ты сын Маркуса Флинта, и ты похож на него и на свою маму, а Люпин метаморф, и он похож, на кого сегодня захочет. Захотел походить на Ларсен — вон отрастил уже себе смоляные кудри.

Сольвейг вытащила из рук Флинта ненужную для их зелья шкуру бумсланга, заменила её на забытые Максом крылья златоглазок и подтолкнула сокурсников к выходу из кладовой. Сложив ингредиенты на свой стол, она быстро сняла мешающую мантию и закатала рукава водолазки. Макс присвистнул, разглядывая ее татуировки:

— Круто, — он тоже закатал рукав рубашки, показывая свой орнамент на правом запястье. Сольвейг улыбнулась.

— Мистер Флинт, мисс Ларсен, ещё одно замечание — и я предоставлю вам множество времени для общения в компании грязных котлов, — пригрозил Малфой, и Пьюси тоже шикнул на них. Малфой, бывший деканом Слизерина, хоть и не снимал баллов со своего факультета, но с котлами наедине оставлял на редкость регулярно.

Сольвейг отвернулась к своему котлу, повесила над столом заглушающие чары и начала варить зелье. Пока она шинковала ингредиенты и мешала основу в котле, сверяясь со временем, со стола Флинта падали то черпак, то стеклянная палочка для помешивания зелья, и только природная ловкость спасала Макса от замечания. Пьюси, разместившийся перед Сольвейг, этого не видел, а Малфой увлеченно писал что-то на пергаменте, чуть поскрипывая пером. В тот момент, когда Флинт помешивал свое и так далекое от идеала зелье, с его стола вдруг упал нож, и Макс, ухвативший его в полёте за лезвие, зашипел от боли, склоняясь над партой. Малфой поднял голову от своего пергамента, когда что-то булькнуло в Максов котел, и зелье забурлило, готовясь взорваться. Сольвейг повернулась на движение и взмахнула рукой, секундой раньше накладывая купольный щит, чем Макс успел прижать её голову к своей груди и заслонить от раздавшегося над котлом взрыва.

— Десять баллов, мисс Ларсен, за спасение студентов от неприятных последствий эксперимента, — оповестил Малфой, приближаясь к Флинтовому столу. — И десять баллов с Хаффлпафф за хулиганство. Мистер Флинт, зелье придете переваривать после уроков.

— Спасибо, — шепнул Макс, отпуская Сольвейг.

— Пожалуйста, — улыбнулась она, гася горелку под своим котлом. Зелье было идеального цвета.

К обеду об инциденте на Зельях не знал только глухой. Известие, что новенькая ставит щиты невербально и без палочки, передавалось по всем курсам. За спиной у нее шушукались, проходящие мимо с интересом косились.

— Сильна, мать, — присвистнул Пьюси, когда она невербально освободила бокал из-под тыквенного сока и наполнила его водой, сделав спиралеобразное движение указательным пальцем.

— В Дурмстранге учат бытовке на первом курсе в обязательном порядке, — объяснила Сольвейг и положила себе кусок курицы к картофелю. — Там студенты сами ухаживают за своими вещами и сами убирают комнаты. Так что бытовые заклинания все осваивают вне зависимости от желания довольно быстро.

Попробуй не освой, кому особо хочется мыть общие душевые без магии? Или утюжить форму? Ищи дурака.

— Ларсен, ты научишь меня убирать складки на мантии? — подошла к ней одна из близняшек Гринграсс, и Сольвейг кивнула. — Тогда я подойду к тебе вечером в общей гостиной, — сказала девочка и убежала обратно к сестре.

— Не знал, что есть заклинания, позволяющие утюжить вещи, — удивился Меттью Уоррингтон с пятого курса.

— Если хочешь, я и тебя научу, — миролюбиво улыбнулась Сольвейг, проводя ладонью над рукавом пятикурсника. — Glattet, — шепнула она, и некрасивый залом на мантии превратился в мягкую складку. — Знания не заканчиваются на латыни.

Защиту ведет комиссованный по ранению аврор Томас, и тут шансов нагадить слизеринцам у целой толпы из Гриффиндора гораздо больше, чем было на Зельях у хаффлпаффцев. Томас разбивает их всех на пары (пар Слизерин — Гриффиндор всего три по понятным причинам), сегодня учебные бои для определения уровня остаточных знаний и умений. Профессор Томас отчего-то уверен, что большинство студентов не потрудилось потренировать боевые заклинания на каникулах. Может быть, все дело в том, что на Гриффиндоре слишком много магглорожденных, кому нельзя колдовать дома, да и семнадцать есть явно не всем. Сольвейг семнадцать будет только завтра, и она не пользовалась дома магией никогда. Ну, если не было необходимости, к которой боевая магия вряд ли относится.

Первым со своим партнером в центр дуэльного зала, где в этом году наметили проводить уроки ЗОТИ, выходит Пьюси. Он для удобства сразу снимает мантию, оставаясь в безукоризненно белой рубашке и черных брюках со стрелками. Вот же щеголь. Они с парнем в красно-золотом галстуке аристократически приветствуют друг друга, встают в красивые дуэльные позы, и Сольвейг хмыкает. Их в Дурмстранге учили не такому.

Флинт рядом внезапно шипит, как будто обжегшись, и вытягивает из кармана брюк галлеон.

— Лору Хиггс в третьего курса увели в больничное крыло только что, — шепотом сообщает он Сольвейг. — На нее опять напали эти гриффы. Я когда-нибудь порежу этих тварей на лоскуты.

Сольвейг берет у него из рук монетку, и она стремительно становится холодной, как и положено. Сольвейг успевает заметить, как по ребру исчезает надпись.

— Протеевы чары?

— У отца была такая монетка во время Третьей магической. Он научил, как зачаровать на весь факультет. Вчера забыл отдать тебе такую же, вечером принесу.

— Спасибо, — кивает Сольвейг и поворачивается посмотреть дуэль Пьюси. Алекс, конечно, еще тот пижон, все его перемещения по площадке и жесты в адрес оппонента заигрывающие и — хорошо видно по лицу гриффера, ни разу еще Пьюси не доставшего даже по касательной, — раздражающие. В конце концов, Алексу надоедает потеть на потеху публике, горячо поддерживающей гриффиндорца, он отбрасывает противника в стену невербальным Ступефаем, и кланяется толпе.

— Отлично, мистер Пьюси, пять баллов Слизерину. Мистер Флинт, мистер Вуд, будьте добры, — кивает профессор на центр зала, и Макс убирает монетку в карман, доставая палочку из наплечной кобуры.

— О, сейчас начнется, — картинно вздыхает Пьюси.

— Что? — удивляется Сольвейг.

— Смотри, Ларсен, что делает с людьми факультетская вражда на площадке для дуэлинга.

Сольвейг поворачивает голову ровно в тот момент, когда бедняга-Вуд уже летит в стену, а Флинт приближается к нему, поднимая за отвороты мантии и что-то шипит ему в лицо, чисто змея. После этого он еще немного трясет парня, а потом презрительно отпускает, поднимая руки.

— Быстро ты, — разочарованно тянет Пьюси. — Что, не в настроении сегодня?

— Объяснил, что лучше бы он внимательнее смотрел за своими шавками, — бурчит Макс. — После занятия поговорим.

— Мистер Флинт, рукоприкладство — это не то, что мы сегодня отрабатываем, — замечает между тем профессор Томас и присуждает Слизерину только три балла. — Мисс Ларсен, мисс Джордан, прошу.

Сольвейг скидывает мантию на подоконник и выходит в центр зала. Ее противница — девочка с очень пушистыми каштановыми волосами и презрительным взглядом — настроена явно очень агрессивно. Она нападает еще до сигнала преподавателя, но Сольвейг выставляет щит раньше, чем рука тянется за палочкой. Из-под второго оглушающего она уходит кувырком с перекатом, делает девчонке подсечку, а потом выбивает палочку разоружающим, не забывая связать девчонке руки за спиной. На бой уходит, как и у Флинта, порядка тридцати секунд.

— У вас получился красивый Экспеллиармус, мисс Ларсен, коронное заклинание Гарри Поттера, — замечает Томас перед тем, как начислить ей пять баллов, и по лицу Сольвейг становится понятно, что она не в курсе, за что ее хвалят.

— Что за заклятие он имел в виду? — спрашивает она Пьюси, отряхивая плечо.

— Обезоруживающее, Экспеллиармус. Ты разве не его использовала?

— Нет. Аvvæpnende. Работает, наверно, так же. Выбивает палочку.

— Ну, да. Возьми старый учебник по чарам в библиотеке. Посмотри, какие заклинания совпадают.

Сольвейг обещает себе так и сделать этим же вечером.

Больше на занятии по Защите никаких эксцессов не происходит.

— Флинт, ты охренел, я же не знал, что на вашу Хиггс опять напали! — догоняет их в коридоре взъерошенный и похожий на олененка Бэмби Вуд. Его галстук висит на плече, одна пола рубашки вылезла из брюк. Пальцы мозолистые, по ним сразу видно, что парень явно любит квиддич. Ну или не расстается с лопатой в теплицах.

— Следи за своими шавками, я уже сказал, Вуд. Достало, что я не первый год призываю наших первокурсников не пакостить вашим, а мой ловец отправляется к Помфри уже в первый день занятий. И кроме ваших гондонов некому столкнуть ее лестницы, когда она меняет направление.

— Следи за языком, Флинт, — багровеет Вуд. — Я узнаю, кто это сделал, обещаю.

— Меньше обещай, больше делай, — цедит Флинт и, все еще злой, уходит в сторону кабинета Трансфигурации.

— Они не ладят? — интересуется Сольвейг у Алекса, когда Вуд разворачивается на пятках и уносится в противоположную сторону.

— Вуд — капитан грифферов, — объясняет Пьюси. — У него, по сути, такой же авторитет на факультете, как у Макса, но людей больше. И чэпэ тоже больше. Как с Хиггс. Надо будет навестить ее вечером в больничном крыле.

Сольвейг соглашается и до самого конца Высшей Трансфигурации, где они отрабатывают превращение канцелярских скрепок в крольчат, все три слизеринца молчат, сосредоточенно увеличивая количество пушистого на квадратный метр. Рэйвенкловцы, надо отдать им должное, никак им в этом не мешают.

Перед ужином, когда Сольвейг уже заканчивала читать книжку по чарам, которую принёс ей Пьюси из библиотеки, куда водил на экскурсию малышню, а Флинт вернулся из лаборатории, где переваривал испорченное зелье, в дверь гостиной кто-то постучал, и Уоррингтон, перехватив рванувшего первым Паркинсона, пошёл открывать.

— Флинт, там Вудила к тебе.

Сольвейг удивлённо посмотрела на Макса, тот молча встал со своего кресла и вышел в коридор. Флинта не было минут десять, он вернулся в гостиную, когда Сольвейг показывала Гринграсс утюжильные чары. Девочки тренировались на носовом платке, одинаково сосредоточенно поджав губки.

— Вуд ебнулся в край, — сообщил он гостиной, одна из близнецов сморщила нос, услышав матное слово. — Он требует присутствия на наших отборочных, кстати, они завтра в четыре. А я выбивал конфиденциальность тренировок почти весь июнь!

— Так это же отборочные, — пожала плечами Сольвейг. — Чего ты кипятишься?

— Тебе приятно, когда за тобой наблюдают, что ли? — не понял её спокойствия Флинт.

— Да мне пофиг как-то, — честно ответила девушка.

— Ну, а мне не пофиг. Я не хочу, чтобы кто-то знал, как я усиливаю команду перед сезоном. У нас и так три игрока осталось, причем Хиггс в крыле. Надеюсь, ты будешь завтра хорошо летать, Ларсен. Меня бы очень обрадовало выбирать на одного загонщика меньше, потому что еще нам нужно завтра найти третьего охотника и вратаря. Поверь, на нашем факультете немного самородков, готовых отдать жизнь за квиддич.

Он встал и, бросив на Сольвейг нечитаемый взгляд, вышел из гостиной.

— Флинт взял Хиггс в команду перед финальным матчем, когда Ургхарт слег в крыло с переутомлением перед Т.Р.И.Т.О.Н.ами и Помфри запретила ему играть, — сказал Пьюси. — Она сыграла всего одну игру — и Кубок школы наш. И Хиггс была первой девчонкой в команде Слизерина лет за пятьдесят. Конечно, Макс переживает, что на нее напали из-за этого. Завтра отборочные у нас, а после первой игры, в октябре, будут смотры в сборную.

— Но Хиггс же маленькая.

— В октябре ей будет четырнадцать, и она проходит, — ответил Алекс, разваливаясь в кресле. — Так что, да, Ларсен, давай ты завтра сразу отлетаешь на пять баллов, чтобы нам меньше возиться с остальными?

Новейшая история магии, которую почему-то вело привидение, такое прозрачное, что Сольвейг сомневалась, что оно вообще эту самую историю застало при жизни, стояла первым уроком, и Флинт с Пьюси на ней откровенно дрыхли, отгородившись учебниками. Гриффиндорский капитан Вуд с одухотворенным лицом черкал на пергаменте что-то, по движению его пера похожее на квиддичные схемы игры. Судя по всему, парень явно был фанатиком. Рэйвенкловцы и хаффлпаффцы занимались кто чем, но большинство все-таки записывало лекцию привидения.

Сольвейг читала письмо от Крама, которое во время завтрака принесла его пестрая сова Ингрид вместе с подарком — новыми квиддичными перчатками, зачарованными на долгую носку. Кто как не Петер знал, что она изодрала перчатки вхлам за прошлый сезон.

Крам передавал приветы от сокурсников и писал, что у него все очень хорошо, в Штатах было здорово, и, если не получится в этом году после выпуска попасть в основу «Сканторпских стрел» или «Сенненских соколов», то, пожалуй, ему стоит уехать в Америку, где им уже интересовалась пара клубов. Почему Петер не хотел остаться играть в Болгарском чемпионате или в той же Норвегии, где его все хорошо знают и видели в игре, а мечтал о Британии, Сольвейг не понимала. Сама она еще не думала всерьез о том, чем займется после школы, может быть, тоже подастся в квиддич. Ну, а что, она ведь не наследница Ларсенов, может делать, что душе угодно.

Мелочной душе было угодно, чтобы Драганов поздравил ее сегодня с днем рождения. А она бы только посмеялась. Вот это было бы хорошо. Это бы ей доставило настоящее удовольствие.

Даже стыдно признаваться, что, поведи себя Димитр по-нормальному, она бы тут же растаяла и восторженной лужицей растеклась у его ног. Но Димитр по-нормальному не умел, так что даже думать об нем больше не стоило.

В конце концов, вон, в Хогвартсе тоже много красивых мальчиков.

На Гербологии они вместе с хаффлпаффцами собирали плоды асфоделя, профессор Лонгботтом заявил, что ничего нового на седьмом курсе они изучать не будут, а займутся повторением пройденного за минувшие шесть лет обучения, чтобы хорошо сдать Т.Р.И.Т.О.Н., а потом посмотрел на Сольвейг как-то очень настороженно, после чего синеволосый Люпин, доставшийся ей в напарники, мгновенно решил ее изобразить, и Сольвейг с неприятной уязвленностью еще больше часа смотрела на свою мужскую версию, отличающуюся разве что более крупными чертами лица и короткими волосами.

— Чего ты ко мне пристал, Люпин? — спросила она перед тем, как выйти из теплицы.

— Я же сказал, ты просто похожа на бабушку в молодости. А она была очень красивой волшебницей. Да и сейчас еще ничего, — улыбнулся Люпин, возвращая глазам ореховый цвет и ставя синие волосы торчком, как обычно. — Пока, Ларсен! — и умчался в сторону замка.

А Сольвейг и Флинт отправились на Уход за магическими существами, тогда как Пьюси от них свалил на Древние руны.

— А почему ты не пошла на Руны? — спросил Макс, когда они шли за молодым и улыбчивым профессором Граббли-Дёрг в сторону Запретного леса.

— В Дурмстранге учила Руны, — ответила Сольвейг, оглядываясь по сторонам, — думаю, лучше я их знать все равно не начну. А животные мне нравятся. А ты?

— Бабблинг выгнала меня с курса, — признался Макс, скривившись. — Я чертил схемы на ее занятиях.

— Вуд чертил схемы на Истории, — заметила Сольвейг.

— Да Вуд их на любой плоской поверхности чертит, — засмеялся Флинт. — Даже на салфетках и скатертях!

— С чего ты взял? — удивилась девушка.

— Седьмой год вместе учимся, — пожал плечами Макс, но почему-то замолчал.

Молодой профессор тем временем остановил класс у большого загона с фестралами и начал про них с упоением рассказывать. Оказывается, это одна из редких прирученных колоний, за которой уже очень долго ухаживает местный лесничий, поэтому фестралы не охотятся на пролетающих мимо леса сов. По толпе гриффиндорцев не было особенно понятно, кто увидел этих крылатых лошадей, а кто нет, но вот Сольвейг с Флинтом их совершенно точно видели. И даже дернулись друг от друга в стороны, когда поняли, что оба тянут руки к узкой морде одной из особей. Фестрал, вспугнутый их резким движением, встал на ноги, распахнул кожистые крылья.

— Ребята, осторожнее, пожалуйста, напоминаю, что фестралы относятся к категории опасных животных, — предупредил профессор Граббли-Дёрг, и кто-то из гриффиндорцев громко пожелал, чтобы фестрал откусил Флинту руку.

— А тебе, Миджен, не мешало бы, чтоб фестрал откусил сразу голову, хуже уже не станет, — рявкнул Флинт тут же и уже дернулся в сторону гриффа, но Сольвейг схватила его за локоть, и он остался на месте.

— Ты, значит, видишь фестралов, — постаралась перевести тему девушка и тут же прикусила язык: фестралов ведь видели только те, кто видел смерть.

— Ты тоже, — ответил Макс, очевидно, не заметив неловкости.

Сольвейг только кивнула, снова протянула руку к морде фестрала, погладила его по шее, перебирая пальцами шелковистую черную гриву.

— Это была моя мама, — сказал Флинт, протягивая фестралу бекон из своего припасенного до обеда бутерброда. Зверь быстро слизнул языком предложенное угощение, и они с Сольвейг, еще чуть-чуть постояв перед загоном, отошли назад, сели под деревом невдалеке, откуда было хорошо слышно Граббли-Дёрга. — Мама заслонила собой отца и меня, когда на дом напали Пожиратели смерти. Она была очень смелая, хоть и маггла. Я не должен бы помнить этого, мне еще и года не было. Но я помню. То чувство, что мамы не стало.

Макс смотрел на загон с фестралами печально и задумчиво и был совсем не похож на того парня, который может командовать всем факультетом.

— Мы ехали с отцом к нему на студию, когда в десяти метрах от нас взорвалась заминированная машина, — Сольвейг говорила негромко и смотрела на Вуда, тоже гладящего фестрала, как и они несколько минут назад. — Начался пожар, взрывной волной повыбивало окна в зданиях. Отца почти не задело, у меня стихийно сработали щиты. Было очень страшно, на самом деле. Перенесла отца порт-ключом домой и его ногу потом залечила. Семь человек погибло в Осло. А потом тот парень, что заложил бомбу, расстрелял сто десять человек в молодежном лагере на острове. Ему дали 21 год тюрьмы.

— Твой отец...

— Сквиб, как и мама.

Флинт кивнул.

— Вуд тоже видит фестралов, — сказал он в никуда и закрыл глаза.

А потом прозвенел звонок, и они пошли на обед. А после него и нескончаемой занудной лекции по Трансфигурации, где директриса Макгонагалл выносила мозг всяческими мелочами по превращениям человека, было пора отправляться на отборочные. Флинт вскочил, как только Макгонагалл закончила лекцию. Пьюси, писавший, кажется, на автомате, лениво посмотрел на его спину, уже мелькнувшую в дверях, обернулся к убирающей тетрадь в сумку Сольвейг:

— Ларсен, как ты думаешь, он в таком состоянии с метлы не сверзится?

Сольвейг пожала плечами:

— Кажется, с нее свержусь я, если немедленно не выпью кофе.

— Если ты быстро переодеваешься, можем успеть зайти на кухню, — предложил Пьюси. — Но Макс терпеть не может, когда кто-то опаздывает на тренировки.

После кофе — мама все равно готовит его лучше здешних домовиков — жизнь стала чуточку веселее, подумала Сольвейг, одеваясь, как учил их с Петером Виктор Крам: как будто по тревоге. Сольвейг решила, что привяжет все щитки уже на месте, и полетела к полю. Вообще-то летать не на поле было запрещено правилами школы, но метлу она еще не успела унести в чулан за раздевалками, так что ничто не мешало добраться дотуда побыстрее.

Когда Сольвейг ворвалась в раздевалку, там была только Лора Хиггс, зубами затягивающая ремешок на правом предплечье. Она полными надежды глазами посмотрела на Сольвейг, и та так же молча помогла ей застегнуть защиту. Хиггс была мелкой, и вряд ли ей грозило вырасти хотя бы до ста шестидесяти сантиметров или стать тяжелее восьмидесяти восьми фунтов. Если еще будет хорошо играть...

Сама Сольвейг разобралась со щитками быстрее третьекурсницы. Сказывался опыт, как-никак, впервые на метлу она села на первом курсе Дурмстранга — далекие десять лет назад, когда Краму подарили новую метлу, а старую он вознамерился сдвинуть Сольвейг, родители которой ни необходимости в полетах не видели, ни позволить себе такие дорогие покупки на тот момент не могли. Сольвейг, конечно, презент не приняла. Тогда Крам предложил метлу на время просто кататься, и почти все свободное время в тот год они провели в воздухе. Когда на третьем курсе Сольвейг впервые взяла в руки биту загонщика (Драганов, учившийся на три курса старше, начал ее задирать, а бита была первым, что пришлось под руку в квиддичной подсобке) и доказала, что рука у нее тяжелая, а удар поставленный (отцу нравился хоккей, а район, в котором они жили, был совершенно маггловским)... в общем, приглашение в команду студентов-боевиков загонщиком она получила сразу после того, как Драганов признался капитану, что его отделала мелкая девчонка, и покупка хорошей метлы стала делом чести. Тогда она еще летала на Крамовской, но на окончание третьего курса папа с мамой подарили ей собственную. Это была Молния-2007, ее любимая. Теперь она стоит в кладовке, и иногда Сольвейг катает на ней отца. Потому что полет — это лучшее, чем она может с ним поделиться. Девятый год она затягивает руки и ноги в надежную защиту, вылетая на поле с битой. И девятый год она бьет без жалости по бладжерам, посылая их в игроков противника. И черта с два она уступит практически гарантированное ей Флинтом место в сборной Слизерина кому-то другому.

Да к Хель, почему перед отборочными она снова думает о Драганове? Димитр был всего-навсего ее напарником-загонщиком в команде Дурмстранга несколько лет назад, Чемпионом мира по квиддичу-2014 в составе болгарской сборной и редким ублюдком. И то, что она в него была влюблена когда-то, уже ничего не значит. Она так решила.

На поле, куда они с Хиггс вылетели одновременно, Флинт спорил с Макгонагалл. Директриса, лицо которой было изрезано такой сетью морщин, что достойного сравнения Сольвейг подобрать не могла, очень решительно выговаривала Максу, что заполненность зрительских трибун на отборочных состязаниях повышает общий интерес к квиддичу, и нельзя запрещать другим факультетам занимать свои места на трибунах. А на трибунах собралась, кажется, вся школа.

Похоже, Сольвейг только что поняла, почему Флинт вчера так злился после разговора с Вудом.

Школа слизеринцев ненавидела.

Если Флинт и Пьюси как-то держали в узде своих, предупреждая возможные стычки с гриффиндорцами, хаффлпаффцами и — реже — рэйвенкловцами, то старосты других факультетов никого не останавливали от проявления немотивированной вербальной агрессии. И хотя далеко не все слизеринцы были родственниками тех самых Пожирателей смерти, про которых кричали в поезде мальчишки, напавшие на Паркинсона, к ним по-прежнему повально относились, как к врагам, хоть война и закончилась кучу лет назад. Вуд пытался как-то повлиять на грифферов, по крайней мере так сказал Пьюси, но, видимо, ему не очень хорошо это удавалось. И если вчера на трибуну он требовал себя пустить только затем, чтобы посмотреть пробы, потому что был натурально повернут на игре, то сейчас, когда Макгонагалл объявила, что остаться могут все, Вуд был занят тем, что орал на малышню, заставляя их свернуть оскорбительные плакаты, и отнимал какие-то волшебные приколы, то и дело взрывающиеся над головами зрителей, будто маггловская пиротехника.

Как Флинт летал, Сольвейг видела на межшкольных соревнованиях. Он был очень хорош, и Сольвейг ни разу не отправила ему в спину бладжер за все изнурительные пять часов игры, хотя другому охотнику с радостью бы перебила хребет. Тогда ей казалось, что он играет за честь школы. Сейчас она видела, что Флинт играл за себя самого и своих игроков. Потому что играть за школу, которая тебя презирает, хотя ты, в общем-то, ничего плохого не сделал, это совсем не про Макса Флинта.

Год обещал быть очень, очень интересным.

Она сделала круг вокруг поля, высмотрела в толпе хаффлпаффцев снова ставшего похожим на нее Люпина, отсалютовала ему и зависла у центра поля. Мальчишек, решивших попробовать себя в роли загонщиков, было всего четверо. На глаз она сразу определила, что, пожалуй, напарником ей станет пятикурсник Майкл Крэгги. Довольно высокий, но сутулый на земле, в воздухе Крэгги был быстрым, точным и совершенно забывал о любой неловкости. Отбивать друг другу мячи-вышибалы с ним было гораздо интереснее, чем с остальными парнями, потому что Крэгги, казалось, интуитивно догадывался, куда надо лететь, чтобы перехватить тяжелый, вредный темно-синий мяч. Флинт, наблюдавший то за ними, то за Пьюси и кандидатами в охотники и вратари, пробивавшими сейчас штрафные у колец, попеременно хмурился и расцветал, особенно изменившись в лице, когда бладжер, летевший ему в плечо на бешеной скорости, Сольвейг отбила в сторону, ногой оттолкнув его самого с пути своей метлы. Флинт закрутился волчком, выровнял метлу, рявкнул «Ларсен, мать твою!» и показал ей большой палец, махнув снижаться. Крэгги помог ему поймать бладжеры на земле и закрепить в сундуке, после чего Флинт отпустил не прошедших отбор парней и махнул своим новым загонщикам лететь к кольцам.

Во вратари метили двое, и Пьюси явно не мог решить, кто из них обладатель менее дырявых рук. Помирать за квиддич ни один из парней явно был не согласен, а требовать с них меньше не собирался капитан. По лицу Флинта, перехватившего квоффл у взмокшего Пьюси, которому кивнул, разрешая отдохнуть, после чего парень тут же откинулся назад, опираясь руками на древко у себя за спиной, было видно, какой это был и для него тяжелый выбор. Оставлять кольца пустыми изначально было глупее, чем поставить в них не самого умелого вратаря, но сделать хотелось именно это. Потому что ему нужна была команда! А не сборище идиотов, решивших покрасоваться перед девками. А эти оба явно косились на трибуны, высматривая кого-то в море зрителей. За Боула, кстати, явно болела одна хаффлпаффка, и, кажется, Кензи смотрел именно на нее. Плюнув, Флинт взял его сборную, в надежде, что если уж Боул решил играть специально ради девицы, то и выложиться постарается по полной. К тому же три из десяти крученых от него Боул отбил, тогда как его соперник несколько раз проваливался в кольцо вместе с прилетевшим ему в грудь квоффлом.

А вот забивал лучше всех четверокурсник Фредерик Монтегю, до этого никогда не рвавшийся в команду, вечно молчаливый и практически незаметный в общей гостиной. Отец Монтегю, помнил Флинт, играл вместе с его отцом, когда те учились в школе, но потом, после выпуска, они почти что не общались. Дед Фредерика умер в Азкабане, а отец долгое время лечился за границей после неудачной аппарации на территорию Хогвартса. Отец рассказывал это когда-то как грустную байку, предупреждая, что пока Макс не сдаст экзамен, пускай даже забудет заклинание для перемещения. В общем, этот почти что незнакомый Фредерик Монтегю бил очень сильно и очень точно, и Флинт, вконец задолбавшийся под пристальным вниманием кучи ушлепков, оравших оскорбительные кричалки и распевавших ругательные песни в адрес Слизерина с безопасности трибун, принял решение брать в команду именно Монтегю. И про себя ухмыльнулся: надо написать отцу, что трио охотников в его команде точно такое же, как было в годы капитанства отца. Флинт-старший с возрастом стал почему-то сентиментальнее относиться к таким вещам. Флинт думал, что это началось после гибели мамы, но уточнять желания почему-то не было.

Еще полчаса погоняв команду по полю, он велел всем снижаться, и слизеринцы покинули поле под улюлюканье и свист трибун.

Сольвейг, оглянувшаяся перед тем, как уйти в раздевалку, с нарастающей нежностью в груди подумала, что у Макса есть все возможности сделать из группы плохо знакомых между собой людей отличную команду, потому что перед лицом общих недоброжелателей им придется стать сплоченными очень быстро. Ведь в факультетской гостиной она в первый же вечер почувствовала: слизеринцы были одной семьей, и ее в эту семью приняли сразу, как только Шляпа выкрикнула название Дома.

Перед ужином Малфой зашел в гостиную и поздравил всех прошедших отбор студентов с принятием в факультетскую сборную, и пожелал им обойтись без травм. Пьюси, закрывавший за деканом дверь, заметил, что формулировка «без травм» была в лексиконе профессора Малфоя постоянной, а сам он много лет назад, еще учеником, играл за ловца.

— Ну, декан разрешил — гуляем! — Флинт притянул за плечо маленькую Хиггс и растрепал ей волосы на голове. — Официально для новичков сборной Слизерина: добро пожаловать!

Остро чувствовалось, что праздник был нужен всем. Малышне первого-второго курсов, потому что они всегда сильнее остальных скучали по оставленным дома родителям, Хиггс, только после обеда выпущенной из больничного крыла, Монтегю, до сих пор не уверенному, что принятие в сборную факультета ему не приснилось, Крэгги, моментально неаристократически краснеющему, как только столкнется в дверях Большого зала с любой мало-мальски симпатичной девчонкой, Боулу, съедающему глазами магглорожденную рыжую с Хаффлпафф, Пьюси, задолбавшемуся строить из себя сноба и зануду за пределами гостиной, самому Флинту, зло хлопнувшему дверью раздевалки после того, как «случайно» подбил одному из особенно наглых грифферов глаз древком метлы... С кухни были притащены различные сладости, где-то из тайников достали сливочное пиво и огневиски, Уоррингтон выкатил в центр гостиной граммофон, нашлись пластинки Битлов и Синатры...

Когда в форточку под самым потолком гостиной постучала клювом белоснежная сова с красным конвертом в клюве, Сольвейг с Пьюси танцевали твист на столе, подбадриваемые однокашниками, так что сову услышали не сразу.

— Ого, какая красавица, — восхищенно пробормотала одна из девчонок Гринграсс.

Сова аккуратно спикировала на плечо Сольвейг, почти не царапая кожу, и плюнула перед ней красный конверт.

— Вопилка? Что ты уже успела натворить? — усмехнулся Флинт. — Вскрывай, пока не взорвалось.

— Это не от родителей, — покачала головой Сольвейг. Она погладила сову по перышкам и нежно сказала по-норвежски: — Бьянка, мне нечем тебя отблагодарить, детка, но вот если ты разрешишь погладить себя мисс Гринграсс, она с удовольствием угостит тебя совиными вафлями.

Сова согласно ухнула и перелетела на стол перед близняшками.

— Дадите печенья, она не клюнет, — пообещала Сольвейг девочкам, и одна из близнецов тут же умчалась за совиным лакомством.

Громовещатель говорил по-английски с сильным славянским акцентом:

— Эй, Сольвейг, я не забыл, тебе сегодня семнадцать! Поздравляю, крошка. Пускай ты до сих пор на меня дуешься, это не мешает мне думать о том, как круто нам было летом. Давай встретимся, как только у тебя будет выходной?

Письмо порвало себя на куски, как только елейный голос стих, и рассыпалось по полу. Сольвейг махнула рукой, убирая обрывки красного конверта.

Младшекурсники засобирались по спальням. Сольвейг неловко подогнула под себя ногу и плюхнулась на диван.

— Твой парень? — поинтересовался Флинт, почему-то сразу переставая улыбаться. Пьюси следом за остальными потихонечку вышел из гостиной.

— Он не мой парень. Он говнюк, который меня достает с третьего курса, потому что ему нравится меня бесить.

Сольвейг поморщилась, достала из-под дивана закатившуюся туда палочку, наморщила лоб.

— Экспекто Патронум! — из палочки вырвался поток света, сложившийся в большого ястреба. — Передай Димитру Драганову: "Засунь свои поздравления себе в задницу. Я не собираюсь встречаться с тобой ни в выходной, ни вообще. В следующую нашу встречу я отправлю тебе бладжер прямиком в поясницу".

Ястреб, облетев гостиную кругом, унесся сквозь стену навстречу шотландской ночи. Сольвейг бросила палочку на стол и закрыла глаза.

— Драганову? — переспросил Флинт после недолгого молчания. — Ты встречалась с Димитром Драгановым?

Сольвейг тихо рассмеялась.

— Я с ним — да. А он со мной — нет, — она встала, убрала палочку в кобуру. — Спокойной ночи, капитан.

Оставшись один в пустой гостиной, Флинт допил свой последний глоток огневиски из стакана, убрал грязную посуду со столов и ушел спать.

Первой пары у Сольвейг не было. Она, в отличие от Флинта, на Маггловедение не записалась. Его, конечно, было бы легко сдать, но зачем оно ей, Один Всеотец? Пьюси, кстати, тоже от Маггловедения отказался. Получается, Флинт сейчас один на потоковом занятии из слизеринцев, поняла Сольвейг, выруливая в гостиную в длинной футболке с маской Дэдпула и заставая в кресле у камина одетого с иголочки старосту за чтением утренней газеты.

— Доброе утро? — спросил Пьюси, отрываясь от своего занимательного чтива.

— Ничего такое, — плюхнулась в кресло напротив Сольвейг. — Что пишут?

— Паддлмир Юнайтед сообщил, что Оливер Вуд защищает их кольца последний сезон.

— Оливер Вуд? Это отец капитана грифферов? — уточнила Сольвейг. Пьюси утвердительно кивнул. — А почему? — поинтересовалась девушка. — Завершает карьеру?

— Уходит тренером вратарей в сборную Англии. Маркус Флинт его звал ещё тогда, после травмы руки в позапрошлом сезоне, но Вуды же деревянные, сама видела.

Сольвейг усмехнулась. Ей на мгновение показалось, что Пьюси хорошо знает и Вудов, и Флинтов, гораздо ближе, чем можно бы подумать по его вечной самодовольной роже.

— Долго разговаривали вчера с Максом?

— Нет, почти сразу разошлись. А почему все свинтили из гостиной?

Пьюси пожал плечами.

— Думаю, тебе показалось.

Сольвейг хмыкнула, но больше ничего говорить не стала.

На Защите отрабатывали Зеркальные щиты. Работали по-прежнему в парах, Сольвейг в этот раз достался в напарники Вуд, Флинта и Пьюси, видимо, во избежании открытых конфликтов профессор Томас поставил работать вместе. Можно было нападать любыми незапрещенными чарами, впрочем, желательно не калеча партнера.

Вуд был сегодня дерганным, два раза пропустил Жалящее заклинание, и Сольвейг опустила палочку.

— С тобой все в порядке?

— Да, спасибо, — пробормотал парень. — Может быть, обойдемся заклятием щекотки? Дай мне минутку, — широко улыбнулся он, и Сольвейг кивнула. Пьюси и Флинт рядом кидались друг в друга Фурункулусами, и у Флинта уже некрасиво нарывала рука. Пьюси же не успел поставить щит, когда заклятие летело ему в шею. Сольвейг подумала, что надо будет после занятия предложить им мазь, и повернулась к уже готовому продолжать Вуду. Профессор Томас смотрел за дуэлями с балюстрады, не забывая комментировать:

— Мисс Макдональд, резче работайте палочкой! Мистер Уолперт, мы отрабатываем Зеркальный щит, а не Поглощающий! Мистер Пьюси, прекрасно! Но я просил никого не калечить!

Сольвейг хмыкнула. Действие Жалящего должно пройти к обеду, Вуду нехорошо разбарабанило бок и локоть. Когда Томас начал объявлять баллы за урок, она оттащила гриффера к окну и решительно закатала ему рукав.

— Helbrede, — шепнула она, водя палочкой над распухшей, как при пчелином укусе, кожей. — Расстегивай рубаху.

Вуд без колебаний выпрастал сорочку из брюк, повернулся к Сольвейг больным боком. Кожа у него покраснела неровным пятном и покрылась мелкими волдырями. Сольвейг водила палочкой, из которой лился золотистый направленный свет, над боком парня, думая о том, как здорово, что в Дурмстранге их главным образом учили лечить последствия неудачно — или наоборот, чересчур удачно — примененных заклинаний. С зельями та же фигня. Безоар был первым, о чем им рассказал профессор на лекции по Зельеварению. Когда учишься варить яд (а колдомедики, о, да, учились), а потом тестируешь его на себе... трудно бы пришлось без безоара, в общем.

— Свободен, — хлопнула она Вуда по плечу, когда его кожа вернула себе ровный золотистый оттенок несошедшего летнего загара.

— Спасибо, Ларсен! Уже совсем не болит!

— На здоровье, расти большой, — усмехнулась Сольвейг и подошла к пристально наблюдавшим за ее действиями одногруппникам. Флинт тут же опустил взгляд, начал выдавливать самый большой гнойник на тыльной стороне ладони. Сольвейг захотелось шлепнуть его по руке, как маленького.

— Подожди, — все-таки накрыла она его руку своей. — У меня есть заживляющая мазь с собой.

— Ты всех решила лечить? — поинтересовался Пьюси, в зеркальце рассматривая свою покрытую красными волдырями шею.

— Нет, не всех. Гриффера я покалечила. А вы вроде как свои.

— Вроде как, — кивнул Флинт. — Сегодня в пять гриффиндорцы выбирают себе нового ловца. Идем смотреть?

— Идем, — ответила Сольвейг и протянула ему пластиковую баночку с густой сине-зеленой мазью, пахнущей чем-то морским. — Намажьтесь прямо сейчас, через час должно все зажить.

Сольвейг еле-еле досидела до обеда, борясь с урчанием в животе (пропущенный завтрак намекал, что не стоит спать слишком долго, даже если у тебя свободное утро) и скукой. Высшая Трансфигурация, Макгонагалл, превращения человека в неживое и в живое... В теории это было невероятно скучно, а на практике им никто не разрешит и простейшего заклинания произнести, пока не будут высчитаны все показатели сложной формулы. Сольвейг, почти всегда колдовавшая на каком-то собственном интуитивном уровне (потому ей так неплохо и удавалась беспалочковая магия), очень сомневалась, что когда-нибудь она будет пользоваться именно Высшей Трансфигурацией в жизни. Хотелось бы стать Анимагом, конечно, но это все-таки просто капец как сложно и требует постоянных тренировок. И вдруг ее анимагической формой будет кто-то не особенно полезный? Ну, там, крокодил? Мышь-полевка? Трясогузка? Сольвейг сомневалась, что стоит тратить силы.

В небе над стадионом летало человек тридцать потенциальных ловцов Гриффиндора, и Флинт комментировал каждого: кто у него слишком тяжелый для амплуа, кто косорукий, кто просто летать не умеет. Пьюси, сидящий рядом, хмыкал на особенно эмоциональных конструкциях, Сольвейг сидела, задрав лицо под лучи уже почти что не греющего солнца с закрытыми глазами. Хиггс на ряд выше пыталась выглядеть снитч, выпущенный полчаса назад, но золотой шарик улетел далеко, видимо, соскучился со вчерашнего дня по полету. Лора успела за время отборочных Слизерина поймать его четыре раза, хотя честно отпускала и даже не следила взглядом, в какую сторону снитч исчезал.

Чуть дальше от слизеринцев сидел совершенно беловолосый кудрявый Люпин, его нос на глазах Сольвейг, не в добрый час потянувшейся почесать лопатку, аккуратно вздернулся, глаза посветлели до серой стали. Он смотрел в небо, покусывая щеку. Сольвейг проследила его взгляд.

— ... а Уизлетта могла бы догадаться хотя бы лохмы свои прибрать, — продолжал Флинт. — Кстати, ее тетка Джиневра Поттер была прекрасным ловцом, не зря же Англия взяла тогда Кубок мира, ну, в 2006. Она тогда очень быстро восстановилась после родов. Жаль, что она ушла в журналистику.

— Ее репортажи по крайней мере можно слушать, — заметил Пьюси. — В отличие от той Мордредовой ерунды, которую несет Скиттер.

— Непотопляемая, чтоб ее, Скиттер.

— Да где же он, блин, — скрипнула зубами Хиггс, — у меня уже шея затекла.

Люпин неотрывно смотрел за белобрысой девчонкой с распущенными волосами, про тетку которой говорил Флинт.

— Вон он, — глазами вдруг показала Хиггс, и одновременно с ней та девчонка в красной мантии ловко развернула метлу и полетела за снитчем, мгновенно разгоняясь. Остальные "ловцы", заметив ее рывок, тоже засуетились и рванули следом.

— Вуд возьмет ее, — сама не зная, почему, вдруг сказала Сольвейг. — Даже если она не поймает снитч, он возьмет ее ловцом.

— Не, этот принципиальный, — покачал головой Пьюси. — Вудила у нас чокнутый на квиддиче.

— Не больше, чем я, — почему-то заступился за гриффера Флинт.

— Она же вейла, — объяснила Сольвейг. — Можно натренировать ее ловить снитч, все равно она заметит его раньше, чем другие.

— С чего ты взяла, что она вейла? — удивился Флинт.

— А ты посмотри на Люпина, — мотнула головой Сольвейг в сторону от себя. — У него сейчас слюна изо рта потечет.

— Хм. А мне она даже красивой не кажется, так, обычная, — заметила Хиггс.

— На девчонок не действуют вейловские чары, — напомнил ей Пьюси, и Лора, кивнув, стала спускаться с трибуны. — Почему я раньше не замечал?

Сольвейг пожала плечами.

— Ты мог не обращать на нее внимания, она же мелкая.

— Я ее видел. Вечно с распущенными патлами ходит, — заметил Флинт. — Длинные, конечно, грех не похвастаться, — язвительно добавил он.

Сольвейг вдруг заливисто засмеялась, и Пьюси тоже улыбнулся.

— Тебя сегодня все не устраивает, Флинт, — пояснила Сольвейг причину своего веселья. — Ну же, хорош быковать на всех. Хочешь, полетаем над лесом?

— Напоминаю, что над Запретным лесом и Черным озером летать нельзя, потому что это опасно, — встрял Пьюси, и Сольвейг наградила его взглядом, приказывающим заткнуться. — Но до темноты вы можете летать на стадионе, все равно гриффы уже выбрали охотников, только они какие-то... никакие, — закончил Пьюси и махнул рукой в сторону дальних колец, где отрабатывали броски со штрафного два мальчишки в красных мантиях под руководством девчонки. Вдруг один из охотников развернул метлу в сторону болельщиков, и Сольвейг столкнулась с ним взглядом. Глаза мальчишки недобро сверкнули.

— Хиггс, — окликнула девочку Сольвейг, свешиваясь через перила, — ты помнишь, что тебе сказали перед тем, как ты попала в Больничное крыло?

— Что-то про Пожирателей и что у слизней круговая порука, — поморщилась та и стала спускаться дальше.

Сольвейг достала палочку и поднесла ее к своему горлу, усиливая громкость голоса.

— Вуд, можно тебя на пару слов? — спросила она, и Вуд, защищавший кольца, изумленно уставился на нее, но подлетел, спрыгнул с метлы, и они с Сольвейг поднялись на самый высокий ряд. Девушка наложила Заглушающие.

— Ларсен? Что такое?

— Эти двое, твои новые охотники. Они ведь опоздали на занятия во вторник?

Вуд внимательно посмотрел на нее и медленно кивнул.

— Откуда ты знаешь? Профессор Лонгботтом сказал, что это должно остаться внутри факультета.

— Они напали на первокурсника в Хогвартс-экспрессе. И я решила немножко их наказать.

Вуд внезапно очень грязно выругался.

— Это ты связала их и отправила домой?

Сольвейг кивнула.

— Мордред, вы, слизеры, даже добрые дела делаете через жопу. Ты могла позвать старосту!

— Я не стукач. Но мне не нравятся ваши грифферские двойные стандарты.

— Ну-ка поясни! — возмутился парень.

— Они попали в Хогвартс после обеда, когда у нас шла ЗОТИ. Когда Хиггс упала с лестницы.

Вуд медленно становился мрачнее, пока не стиснул зубы до боли.

— Я разберусь, Ларсен. Я же обещал Флинту, что разберусь.

В это время с победным воплем блондинистая Уизлетта вскинула руку с зажатым в пальцах снитчем.

Следующие два вечера поле было занято никого не отбирающими, а тренирующимися в привычном режиме хаффлпаффцами и рэйвенкловцами, а усиленные меры против подсматривания за соперниками во время тренировок Флинт выбивал в том году сам. Вообще он знал, конечно, кучу разных местечек, откуда бы можно было подсматривать, кое-что отец рассказал, до чего-то догадался сам — поле ведь после Битвы за Хогвартс перестраивали, отец не мог знать всех нюансов новой планировки, хотя полей за свою карьеру видел немало. Но Флинту отчего-то не хотелось идти подглядывать за соперниками, было в этом что-то мерзкое; первоначальное желание выветрилось напрочь несколько лет назад после первой драки с Вудом на почве квиддича. Потом они еще неоднократно друг друга мудохали, конечно, но почему-то ни Вуд за слизерами, ни Флинт за гриффами больше не следили на закрытых тренировках. А вот барсуки и вороны не брезговали, и после того, как в прошлом году кто-то сбил Пьюси с метлы заклинанием на тренировке, Флинт поперся к мадам Хуч, уже не такой бойкой, как рассказывал отец, но еще вполне себе крепкой преподавательнице полетов, требуя принять какие-нибудь меры, потому что выводить из строя соперника вот так было... Вуд бы сказал — подло. Но он не Вуд, поэтому сказал громко, матом и не особенно стесняясь в выражениях. Хуч отправила его за сквернословие и несдержанность на недельные отработки с Филчем, но идею конфиденциальности тренировок поддержала и даже протолкнула на педсовете, снискав, как ни странно поддержку Флитвика и директрисы. Так что в определенные часы тренировок на поле накладывались специальные чары, и Флинт был бы гораздо довольнее, если бы на отборочных эти чары тоже работали. Ну не хотел он ни с кем делиться своей командой. Даже с Вудом, которого как соперника очень уважал. Хотя злился на каждый его сейв. Ну, или на себя, что не смог обмануть гриффера. Столько, сколько спасал свои кольца гриффер, когда по ним бил Флинт, больше не спасал никто.

В Большом зале по выходным было чаще всего тихо, студенты выползали обычно к обеду, запасаясь едой с пятничного вечера, чтобы поспать подольше, ужин пропускали из-за каких-то своих дел вроде прогулок вдоль озера по последним теплым денькам, на которые осенняя Шотландия богата не была, или зависания в Хогсмиде в те дни, когда туда отпускали, или полетов, если поле было свободно, или выполнения домашнего задания, которого с каждым следующим курсом оказывалось все больше и больше. Сольвейг, в маггловской толстовке с изображением какого-то женоподобного чувака в рогатом шлеме, упала на лавку напротив Флинта, когда тот самозабвенно пилил котлету, будто она была его злейшим врагом. Под глазами у нее залегли фиолетовые тени.

— Заболела, Ларсен?

— Пишу эссе по Чарам для Флитвика, — поморщилась она.

— Нехрен было выпендриваться. Могла сразу колдовать то, что он требовал.

Сольвейг усмехнулась.

— Сложно переучиться на латынь, когда всю жизнь учил заклинания на норвежском. В Дурмстранге вообще учат колдовать на том языке, который тебе лучше удается. Мой лучший друг очень много колдует на болгарском и румынском, например.

— Ларсен, ты теперь живешь в Англии. У нас практикуют латынь.

Сольвейг пожала плечами.

— Да мне все равно. Я уже закончила писать про то, какие преимущества дает невербальная магия, так что продолжу настаивать в эссе, что язык, на котором произнесено заклинание, вообще не важен, если оно произнесено про себя.

Флинт отставил свою растерзанную котлету и посмотрел на нее в упор:

— Ларсен, жди, что с твоими успехами тебе придется в этот год довольно сложно. Потому что тех, кому удается слишком многое, да еще слизеринцев, в Хогвартсе почему-то, — он скривился, — не любят.

Он опрокинул в себя стакан тыквенного сока и вышел из Большого зала.

Сольвейг проводила его взглядом, потом пододвинула к себе тушеную капусту и положила целую тарелку.

Утром она написала маме, что ее взяли в сборную Слизерина загонщиком, а после первой игры она будет пробоваться в сборную школы, чтобы играть в плей-офф межшкольного Кубка, где заслужила играть еще с Дурмстрангом, откуда ее так вероломно выгнали, забыв об ее роли в победе команды. Маме, Сольвейг знала, было не очень интересно читать про квиддич, который она считала довольно опасным и жестким видом спорта, но вот про ее жизнь в новой школе — было, и Сольвейг решила писать маме хотя бы раз в те две недели, когда не отпускают в Хогсмид. Потому что из Хогсмида она вполне могла аппарировать в Лондон и на часок забежать домой. Она не знала, практикуется такое в Хогвартсе или нет, а спрашивать почему-то не хотелось, но в Дурмстранге студентов никуда не отпускали во время семестра, держа в практически армейских условиях, да и времени свободного там было гораздо меньше, чем в Хогвартсе. Если раньше им с Крамом разок в неделю удавалось выкроить время, чтобы полетать для себя, это было большой удачей. Теперь летать можно было хоть каждый вечер, но Крама здесь не было, а Флинт, видимо, обидевшийся на нее за тот смех на отборочных грифферов, летать с ней не пошел.

Ну и ладно.

Не больно-то и хотелось.

На самом деле, хотелось, конечно, но это как с Драгановым. Ей очень хотелось с ним встречаться когда-то, а потом пришло понимание, что даже если и хочется — оно все равно того не стоит. Сольвейг отчего-то отчетливо понимала, что лезть вон из кожи, чтобы найти в Хогвартсе друзей на этот год, — не стоит. Усилий, времени. Слизерин умел быть семьей, может быть, умел дружить. Но принятие в семью и немедленное признание другом — это совсем разные вещи. Однажды Драганов признал, что она неплохой загонщик. Потом — что она симпатичная девчонка. Потом они переспали, и ничего не изменилось. Сольвейг Ларсен не перестала быть для него экс-партнером по команде, не подурнела с приходом утра — но и не стала для Димитра ближе, чем была. Была да и осталась никем.

И Сольвейг поняла тогда, выходя из его палатки в лагере в Патагонской пустыне, что иногда секс ничего не значит.

И многое другое ничего не значит тоже.

Она хорошо летает, и Флинт взял ее в команду, но это не гарантирует, что он станет ее другом, как Крам. Нет, не как Крам, с Петером никто не сравнится. Ну, просто другом, таким, каким может быть только Флинт.

А стараться это изменить ей почему-то совсем не хотелось.

— Ларсен, — плюхнулся на скамейку рядом кто-то, и Сольвейг, скосив глаза, увидела снова косплеющего ее Люпина. — Ты норвежка?

— И что?

— Нет, норвежка?

— Ну, норвежка, и что дальше-то? — не поняла Сольвейг.

— Красишься, значит? — продолжил допытываться Люпин.

— В смысле?

— Волосы, говорю, красишь? — на лице, до боли похожем на ее, застыло удивленно-настойчивое выражение, и Сольвейг отвернулась, продолжив есть свою капусту. Были у них в Дурмстранге и поляки, которые в свое дежурство частенько готовили бигос. Было вкусно. Сейчас тоже было вкусно, а Люпин начал раздражать.

— Нет, черный — это натуральный цвет.

— Но, Ларсен, норвеги — светловолосые и светлоглазые. А у тебя темно-синие глаза.

Сольвейг разозлилась.

— Тебе что, келпи рездери, любопытно, сколько наций затесалось в мою семью, я не пойму? Че ты пристал ко мне?

Люпин обиженно соскочил с лавки и унесся к своей грифферской подружке-ловцу, на ходу меняя внешность.

Сольвейг швырнула вилку на стол и решила вернуться в подземелья.

Сова, ворвавшаяся в Большой зал, плюнула Сольвейг письмо прямо под ноги. Это была бородатая неясыть лорда Ларсена, и особой радости это письмо не предвещало. Вряд ли вредный старикан решил осведомиться, как непутевая подопечная освоилась на новом месте. Спасибо, что не вопилка, мать вашу.

Письмо Сольвейг подняла с пола и засунула в задний карман штанов, намереваясь прочитать у себя в комнате. Все-таки было здорово, что не нашлось ей места в девичьем общежитии (старших девочек было всего десять, кроме нее, и жили они в двух комнатах по пять человек), потому что от казарм в Дурмстранге она, откровенно говоря, устала. Но зато казарма учила не обращать внимания ни на какие неудобства. Тоже хлеб.

Уже на лестнице в подземелья ее догнал рэйвенкловец лет тринадцати:

— Мисс Ларсен? Позовите старосту Пьюси, пожалуйста. Он в гостиной, наверно, я нигде не могу его найти.

Мальчишка был черноволосым, его нос с горбинкой делал лицо хищно заостренным, но подростковая пухлость с него еще не сошла, и Сольвейг перестала хмуриться. Мальчишка показался ей симпатичным и очень милым.

— Вы его брат, мистер? — спросила она, чтобы не быть невежливой.

— Племянник, меня зовут Арчибальд Пьюси. Попросите его найти меня тут, я буду в холле. Пожалуйста, — добавил он и улыбнулся. Улыбка у Арчибальда тоже была милая.

— Ждите тут, мистер Пьюси, — тоже улыбнулась Сольвейг. — И в другой раз можете звать меня просто по фамилии.

— Ладно, — просиял Арчибальд в ответ. — Тогда я для тебя просто Арчи.

Пока Сольвейг спустилась до гостиной, отыскала Пьюси в их с Флинтом комнате и сказала ему о племяннике, она успела совершенно забыть о неприятном письме, но, как только оказалась в своей комнате и упала на кровать, письмо хрустнуло, и вспомнить о нем все-таки пришлось.

«Я не знаю, что именно ты сделала, дрянная ты девчонка, — начал лорд Ларсен без приветствий и других формальностей, — но 3 сентября твое имя исчезло с родового гобелена. За сим сообщаю, что более мы не являемся твоими родственниками, и родовая магия, даже те крохи, что могли достаться тебе, дочери двух сквибов, более для тебя недоступны. Поддержки и протекции рода Ларсен в дальнейшем не жди. С этих пор ты не являешься завидной невестой, и чистая кровь твоя не дороже, чем у любой магглокровки. Ты сделала свой выбор!» На подпись лорд Ларсен тоже для Сольвейг не расщедрился. Решил, наверно, что одного оттиска родового перстня на сургуче вполне достаточно.

Сольвейг положила письмо в ящик крохотной тумбочки, закрыла глаза, разметала руки и ноги по кровати и громко захохотала.

Сольвейг проснулась среди ночи от сильной боли в груди, у солнечного сплетения. Она наложила на себя Диагностирующие чары, махнув рукой над животом и зажмурилась от яркости исходящего свечения. Оно было серебристо-голубым, как при вызове Патронуса, и Сольвейг не знала, что оно может значить. То есть, знала, что такое свечение появляется иногда при магических выбросах в очень раннем возрасте у магглорожденных, еще до использования магии бессознательно для самозащиты или наоборот при баловстве, но такое бывает довольно редко, и этому учили не её группу, кто совмещал колдомедицину с боевкой, леча, в основном, травмы и последствия заклятий, а других студентов, кто собирался этому посвятить жизнь. Сольвейг не собиралась, она до сих пор пока ничего не собиралась, и что делать с болью, которую будет не убрать анальгетиками и спазмолитиками, не представляла.

Она наугад призвала флакончик с Болеутоляющим бальзамом, сделала два маленьких глотка, поморщилась от неприятного вкуса и глянула на маггловские механические часы-будильник, найденные в пятницу на дне сумки. Шел четвёртый час ночи, и Сольвейг злилась на свой организм, так не вовремя решивший помучить её. Но вовремя никогда не бывает.

Через полчаса, когда свечение при следующем Диагностическом стало насыщеннее, а боль только усилилась, Сольвейг нашарила школьную мантию, влезла в ботинки, не зашнуровывая, взяла палочку из кобуры и пошла в Больничное крыло. Оно было где-то на третьем этаже, она плохо запомнила, когда они с Пьюси и Флинтом ходили навещать Хиггс. Но поди найдёт сейчас. Надо только добраться на четыре этажа вверх.

Идти было почти так же больно, как во время месячных, когда все внутри в принципе возмущается тем, что ты жива и как-то функционируешь. Радовало, что боль была лишь отдаленно похожей и гораздо выше, потому что Сольвейг бы умерла со стыда, не сумей она отличить признаки менструации от неизвестной ей хворобы, напоминающей магический выброс. Месячные вообще никакого свечения не дают, и живот болит в другом месте! Но, Всё мать Фригг, больно было просто невыносимо.

До гостиной Сольвейг доползла по стеночке, а там рухнула на диван. Хотелось бы поближе к камину, но в подземельях очень холодный пол, и никакие ковры не спасают от пробирающей до костей стылости. Просить помощи было неловко, а сама она никуда идти дальше уже не могла. Собрав в кулак последнюю волю, она добралась до двери гостиной, но сползла по косяку вниз, обнимая себя обеими руками. Посидев так чуть-чуть, она дернула дверь за ручку, приоткрыв ее, и взяла еще секунду передохнуть. Именно в этот момент, когда гостиная покачнулась перед ее глазами и начала уходить по дуге, сзади кто-то бережно обхватил за талию, помогая выпрямиться.

— На свидание, Ларсен? — спросил шепотом Флинт, и Сольвейг даже нашла силы улыбнуться.

— Ага, к мадам Помфри. Знаешь, какая она горячая штучка?

— Идти можешь? — тут же посерьезнел Флинт. — Могу тебя отлевитировать.

— Боюсь, такого унижения моя гордость не перенесет.

Флинт фыркнул и тепло рассмеялся ей в ухо, а потом подхватил на руки и вышел в коридор. Сольвейг попробовала повозмущаться, но Макс велел ей замолчать, и до Больничного крыла они добрались минут за десять, встретив по дороге только Филчеву кошку, но сам вредный старый завхоз на пути не попался.

Мадам Помфри, увидев на пороге их обоих, особенно, конечно, Флинта в одних пижамных штанах и стоптанных кедах, только всплеснула руками и сразу же велела положить Сольвейг на койку за ширмой. После этого она выслала парня из лазарета, разрешив зайти перед уроками, если обещает не опоздать. Врачебная тайна врачебной тайной, а капитан, настаивал Флинт, должен знать, что происходит с его игроком.

Свечение, так взволновавшее Сольвейг, не проходило, боль тоже не утихала.

— Мисс Ларсен, вы ничего не хотите мне рассказать? — спросила медиведьма, повторно сотворив чары. Свечение никуда не делось.

— Кеннеди убил Эрик Леншерр, — пробормотала Сольвейг сквозь зубы и скрючилась на постели. — Пуля вильнула.

Помфри удивленно на нее посмотрела, потом расслабилась:

— Шутить изволите, мисс Ларсен, — она принесла из шкафа колбочку с каким-то прозрачным зельем, поставила его на тумбочку и приготовила скарификатор. — Вашу руку, будьте добры, — она ловко проткнула Сольвейг безымянный палец, капнула кровь в колбу с зельем и потрясла. Зелье окрасилось в ярко-голубой.

Помфри выдохнула.

— Ну-с, я могу вас поздравить, мисс Ларсен, вы не беременны, хотя подобное вашему свечение обычно для магглорожденных волшебниц, ожидающих малыша. Думаю, в вашем случае подобная реакция могла быть вызвана вашим магическим совершеннолетием. Такое бывает нечасто, но, очевидно, ваш Род принимает вас...

— Нет у меня Рода, — перебила ее Сольвейг, вынимая раненный палец изо рта, который совершенно по-маггловски зализывала, забыв о том, что его можно залечить, из-за сильной боли. — Вечером пришло письмо: я пропала с родового гобелена рода Ларсен. Теперь я точно такая же, как магглорожденные.

— Нет, мисс Ларсен, вы говорите глупость. Ваше магическое ядро сейчас однозначно испытывает влияние некоей родовой магии. Думаю, в скором времени это закончится. Я оставляю вас в Больничном крыле как минимум на пару дней, а пока выпейте зелье, — медиведьма тут же протянула бокал с Зельем Сна-без-сновидений, и Сольвейг, уже выпив половину, подумала, что так и не поблагодарила Флинта.

Утром, когда Флинт, пробравшийся в крыло едва не на цыпочках, разбудил ее, боль стала тупой, но еще не прекратилась.

— Спасибо, — сказала Сольвейг, как только увидела его: сначала руки, сцепленные в замок на коленях, потом орнамент татуировки на запястье, потом упрямый подбородок.

Флинт приложил палец к губам.

— Помфри запретила тебя будить. Как ты?

— Лучше, — кивнула Сольвейг, приподнимаясь на локтях. — Как ты услышал, что я выхожу?

— Алекс ставит на дверь "следилку" каждый вечер, мы проверяем по очереди, — объяснил он. — Иначе как бы мы проследили за малышней, рвущейся исследовать замок под покровом ночи.

Сольвейг улыбнулась. Они бы с Петером, учись тут, конечно тоже потащились шляться ночью по коридорам. Да они и в Дурмстранге, само собой, потащились.

— Ловили пекусов, а поймали меня, — смутилась девушка.

— Ну, зато ты не откинулась где-то между подземельями и гостиной Хаффлпафф, — пожал плечами Флинт. — Я слежу за здоровьем своей команды, Ларсен. И я зайду еще вечером.

Но вечером Флинт не зашел, вместо него появились оба Пьюси с наколдованным из мандариновой корки дракончиком. Максу за перебранку с гриффами на Чарах влетело от Флитвика, Томас на ЗОТИ добавил за устроенную им же драку — и Флинт остался на отработке у Филча на два ближайших дня.

Арчи, не опуская палочки, заставлял дракончика летать вокруг Сольвейг, Алекс, развалившись на соседней койке поверх покрывала, читал полученное из дома письмо. Сольвейг, на несколько минут отвлекшаяся от своей нудящей боли за ребрами, улыбалась, помогая дракончику не падать. Она поблагодарила Арчи, когда чары развеялись, и мальчишка расцвел. Наверно, он тоже думал, что иногда маленькое чудо может помочь даже при самых страшных несчастьях.

Перед ужином мадам Помфри выгнала обоих визитеров из крыла, а потом Сольвейг приняла очередной бокал снотворного, и проспала до самого утра.

К обеду боль совсем прекратилась, и медиведьма выписала Сольвейг, попросив воздержаться еще денек от полетов.

Серебристо-синего свечения, проверила та, вернувшись в свою спальню, больше не было.

Писать родителям снова, узнавать, зачем лорд Ларсен соврал ей, зачем сказал, что Род отказывается от нее, Сольвейг не хотелось. Ей, в общем-то, было совершенно плевать, чистая у нее кровь или грязная, простые сквибы ее родители, или Сигурд с Кримхильдой, — лишь бы никто не мешал играть в квиддич, и ничто не болело так за грудиной, вызывая у колдомедиков неприличные подозрения.

«Ты сделала свой выбор!» — патетично возвестил глава Рода, но Сольвейг хорошо понимала, что она ничего — вот ничегошеньки — не делала. Не клялась Магией, не проклинала родных, не обручалась с не одобренным лордом Ларсеном женихом... Да, Локи Лафейсон, ничего не делала! Нахрена был этот спектакль? Просто помотать ей нервы? Ну, отлично получилось! Превосходно! Она же просто мечтала, чтобы Флинт потаскал ее на руках, а медичка, которую она видела второй раз в жизни, проводила ей тест на беременность! И уж, конечно, спала и видела, как бы пропустить теорию и практику Высшей Трансфигурации и заработать отработку на Высших Зельях, потому что Малфой все равно заставит ее прийти в лабораторию и сварить то, что полагается по программе. Ну, естественно.

Иногда Сольвейг удивлялась, что родители, которым вся эта родовая замеса была абсолютно побоку, не вышли из своих Родов, когда те фактически отказались от них.

Потому что сейчас ей нестерпимо хотелось сделать все и сразу, чтобы старик Ларсен действительно отсек ее от Рода. И захлебнулся там своим ядом насмерть.

Умиротворяющий бальзам Сольвейг переваривала три раза. В первый раз она недостаточно измельчила лунный камень, и зелье не стало реагировать с ним; во второй — помешивала его по часовой стрелке, а не наоборот, как в рецепте; в третий, наконец, сделала все, как надо, и, наполняя колбу образцом на оценку, заметила, как Малфой наблюдает за ней, оторвавшись от проверки стопки пергаментов.

— Что-то не так, сэр?

Малфой отложил свиток в сторону, поднялся, расправив стрелки на брюках, подошел к столу с другой стороны, заглянул в котел.

— С третьей попытки, мисс Ларсен. Зелье для пятого курса.

— Я немного не в форме, профессор.

Малфой поглядел на нее несколько обеспокоенно.

— Мадам Помфри сообщила, что вы провели два дня под ее наблюдением.

— Уже все в порядке, сэр. Просто... — она запнулась. — Нет, ничего. Все в порядке.

Малфой с сомнением оглядел ее еще раз, но кивнул, разрешая уйти.

Сольвейг не знала, почему все валилось из рук, вроде бы, она уже успокоилась, расколошматив накануне несколько трансфигурированных фарфоровых фигурок трансфигурированной же из носка бейсбольной битой и поорав в адрес лорда Ларсена маггловской матершины под Заглушающими.

Мама написала, что у них с отцом все хорошо, и что ей пришел контракт на две фотосессии от Moods of Norway, но, если Сольвейг не хочет, то они с папой не будут настаивать. Ну, и поздравляла с местом в команде. Сольвейг знала, что только из вежливости — мама бы предпочла, чтобы она увлекалась чем-нибудь другим. Ну, вот модой можно. А размахивание битой — это не женское все-таки. Мама была в некоторых моментах довольно консервативна.

У Сольвейг было несколько рубашек и кардиганов от Moods of Norway, и, если там ничего не сорвется, она бы съездила зимой посниматься. Их одежда честь студентки Хогвартса, слава Одину, не уронит.

В гостиной было относительно тихо, все сидели над домашним заданием, Флинт и Пьюси оживленно спорили над очередной схемой игры — вообще-то слышно не было, но схемы живописно валялись вокруг них, одну Сольвейг подняла, всмотрелась внимательно. На журнальном столике рядом лежал раскрытый «Квиддич сегодня», и схема Флинта была хитроумно скорректированной схемой игры "Сенненских соколов" из журнала.

— О, Салазар, всё, Макс, иди обсуди этот матч с Вудом. Серьезно, у меня больше нет сил спорить, — признался Пьюси, снимая Заглушающие.

— Это потому, что ты не прав, — самодовольно заявил Флинт. — А с Вудилой мы не разговариваем. Кстати, Ларсен, ты пропустила такое шоу!

— Да, — подсел к Сольвейг Крэгги, — грифферы извинились перед Хиггс.

— Ух ты, — подняла брови Сольвейг. — Круто, — кивнула она сидящей в кресле в другой стороне гостиной Хиггс. Девочка подошла к ним, отложив учебник, который конспектировала.

— Но кое-кто ждал, что Вуд выгонит их из команды, — заметил Пьюси. — А Вуд не выгнал. И Флинт теперь бесится.

— Но, кэп, ты бы тоже не выгнал, — сказала Сольвейг. — Им некого было больше брать, ты же сам видел.

Флинт выругался.

— У нас никто не бьет в спину.

— Флинт, не злись. Просто поставь себя на место Вуда.

— Я никогда не окажусь на его месте!

— Ладно тебе, Макс, — примирительно поднял руки вверх Пьюси, — Вудила сам изгрызет себя за это решение. Он же гриффер, честь и совесть факультета.

— Совсем как ты на Слизерине, — улыбнулась Хиггс, погладив Флинта по плечу. Тот мгновенно взревел, что не надо сравнивать его с гриффером и что это почти что оскорбление.

Лора Хиггс, уже вернувшаяся в свое кресло, поджала под себя ноги и, потянув перо, которым писала, ко рту, протянула:

— Если бы я познакомилась с тобой и Вудом вчера, Флинт, мне бы показалось, что вы разлученные в детстве братья-близнецы. И теперь каждый из вас делает вид, что совсем друг в друге не заинтересован.

Флинт покраснел.

— Я имею в виду, что тебе же нравится Вуд, он добрый парень, классно играет и такой же долбанутый на квиддиче, — пояснила Хиггс. — Почему бы тебе с ним не дружить?

— Разберусь как-нибудь без сопливых, — буркнул Флинт и вылетел из гостиной.

Пьюси только покачал вслед головой.

Через час Флинт вернулся, потрясая над головой пергаментом:

— Кто выбил команде лучшее время? Кэп выбил команде лучшее время. Вторник, четверг, с семи до девяти.

Команда поддержала Флинта радостными воплями.

— Представляю лицо Вуда, когда он узнает, что ты успел раньше него, — ухмыльнулся Пьюси.

— Нет, не представляешь, — заверил Флинт. — Но я покажу тебе в Думосборе на каникулах. Потому что я его встретил по дороге от Хуч.

Пьюси засмеялся. Сольвейг тоже улыбнулась.

Магия слушалась даже лучше, чем до того, как Сольвейг загремела в Больничное крыло. Это она поняла в тот момент, когда бросила Щитовые между Боулом и отскакивающим от среднего кольца бладжером, который сама же и отправила прямиком вратарю в затылок. Щит отбросил бладжер в сторону, где его принял Крэгги, отбивая далеко в сторону, Сольвейг поспешила к серьезно перетрусившему Боулу с извинениями.

— Ларсен, ну ты шизанутая! — заорал разъяренный Флинт, как только нагнал ее, примчавшись от других колец.

— Я поставила Щит!

— Ты могла его угробить нахрен!

— Флинт, — влез между ними Пьюси, — все обошлось. Замяли.

Флинт отпихнул его в сторону, подлетая к Сольвейг еще ближе.

— Нахрена, Ларсен? Ты можешь мне объяснить?

Сольвейг была вынуждена признаться, что причины были не слишком вескими. Просто она как раз рассчитала угол, и бладжер лег прямо под биту. Флинт орал на нее минут пять, обвиняя в безответственности, пока Боул сам не попросил его прекратить.

— Если бы нее ее Щитовые, я бы валялся на поле с проломленной башкой. Но Ларсен успела.

— Флинт, — Сольвейг очень спокойно посмотрела в глаза капитану, — я понимаю, что твоя реакция вызвана страхом за команду. Я обещаю, что больше не попробую сделать ничего, что способно причинить вред своим. Даже если знаю, что смогу их защитить. Прости меня.

Флинт сплюнул.

— Не подводи меня, Ларсен. Я знаю, что ты крутая. Но не надо так.

Сольвейг было невыносимо стыдно за этот инцидент.

Совсем так же, как на ЗОТИ, когда в учебном поединке она метнула в Данбара, назначенного ей противники, несколько трансфигурированных кинжалов. В этот раз Щиты она выставила тоже инстинктивно, поняв, что запыхавшийся Данбар не успевает закрыться. Сольвейг выдохнула, когда кинжалы сбрякали о пол, и взмахом руки развеяла их, превращая обратно в обломки перьев. Гриффиндорцы, замершие на мгновение с открытыми ртами, разом вышли из оцепенения, направляя на нее палочки.

— Ларсен, ты нормальная? — по-девичьи взвизгнул Данбар.

Сольвейг промолчала, убирая палочку, которой почти не пользовалась, в кобуру. Она никак не могла привыкнуть к тому, что нужно произносить заклинания на латыни, гораздо проще было колдовать невербально — магия слушалась, в конце концов, желаний, а не слов. Именно поэтому, говорил профессор Чар в Дурмстранге, важно не то, что ты говоришь, а что ты хочешь получить в результате. Магия ориентируется на помыслы, потому что пронизывает каждую клеточку тела колдуна, живет в его подсознании. Боевиков учили колдовать с палочкой и без палочки, на всех известных им языках, под Заклятием немоты, со связанными руками, с завязанным глазами — как угодно. Ее направление растило настоящих головорезов. Сольвейг была горда тем, что должна была окончить Дурмстранг в числе самых опасных молодых волшебников планеты. Отличных охранников, настоящих бойцов. Молодой армии. Их ждали Аврорат и секретные подразделения Министерства Магии Норвегии и других стран Скандинавии — конечно, только если они этого хотели. Пара ее товарищей из бедных семей, она знала, собирались стать телохранителями. Один из выпускников прошлых лет был охотником на некромантов — их на севере в последнее время было немало. Кто-то уезжал в Сибирь, и связь с ними постепенно терялась. Сольвейг не знала, хочет ли она ловить преступников или психов, уничтожать нечисть или охранять тоненьких и звонких девочек. А потом ей не дали закончить обучение.

— Мисс Ларсен, минус десять баллов за применение потенциально опасного заклинания, — отчеканил профессор Томас, останавливаясь между слизеринцами, вставшими в одну линию, и гриффиндорцами, столпившимися напротив них. — Плюс пять баллов за нестандартное применение трансфигурации и плюс пять — за спасение жизни товарищу. Все свободны, урок окончен.

Недорого же он оценил жизнь Данбара, — подумал Флинт.

— Чокнутая, — толкнул Сольвейг плечом Данбар, проходя мимо нее к своей сумке.

— Истеричка, — не осталась в долгу Сольвейг, и парень, резко развернувшись, швырнул в нее Секо. Сольвейг кувырком ушла из-под обстрела, сбив подсечкой стоявшего на траектории полета заклинания Вуда. Потом рывком поднялась, бросилась на гриффера и совершенно по-маггловски засветила Данбару по морде. Кто-то дернулся их разнимать, завязалась неравная драка, Сольвейг краем глаза видела, как кулак Флинта вписывается кому-то в живот, как Пьюси ломает кому-то нос, как рука Вуда с разбитыми костяшками пролетает мимо ее лица кому-то в челюсть...

Томас разбросал кучу-малу, в которую превратились семикурсники, залпами воды в разные стороны. Пьюси прилетел прямо на Сольвейг, врезавшись лбом ей в подбородок. Флинт ударился затылком о стену в нескольких метрах от них. Вуд в порванной рубашке почему-то тоже лежал недалеко, будто в безобразной сваре был на их стороне.

— Минус пятьдесят очков с каждого факультета. Мисс Ларсен, отработка с вашим деканом. На его усмотрение. Мистер Данбар, отработка с мистером Филчем. Нападать со спины — недостойно гриффиндорца.

Пьюси помог Сольвейг подняться, а потом вытолкал их с Флинтом из Дуэльного зала во избежание продолжения разборок.

Малфой отнёсся к назначенной Томасом отработке едва не индифферентно. Впрочем, за снятые баллы рассчитался с Гриффиндором на ближайшем занятии у факультета, проведя фронтальный опрос в стиле покойного профессора Снейпа. А вот перед Сольвейг открыл дверь лаборатории, разрешив делать в течение двух часов что угодно.

— Разве это не должно быть, ну, типа наказанием, сэр? — уточнила Сольвейг, прикидывая, сможет ли она одновременно сварить основу для мази от ушибов и синяков и сделать несколько травяных настоек от кожных высыпаний, которым собиралась подлечить Уоррингтона, на чью прыщавую рожу ей было физически неприятно смотреть.

— Я наказываю вас лишением свободного времени, мисс Ларсен, — ответил Малфой, слегка ухмыльнувшись. — Могу отправить вас мыть котлы, но с этим у меня хорошо справляются домовики и первокурсники. Так что используйте это время с пользой.

Сольвейг кивнула и на два часа пропала между тремя котлами и самыми разнообразными лечебными травами, которые нужно было заварить, нашинковать, растереть в пыль... Когда перед ней щелкнул таймер будильника, сообщающий, что отработка окончена, в первом котле доходила до готовности темно-зеленая густая основа. Сольвейг запечатала ее Консервирующими чарами и решила напроситься на следующую отработку сразу после выходных. Флакон с настойкой горькой полыни и замороженный отвар зверобоя в кубиках она упаковала в аптечный бумажный пакет и забрала с собой в гостиную. Уоррингтон понятливо кивнул и унесся прибирать лекарство.

— Ларсен? Есть планы на завтра? — подошел к ней Крэгги перед ужином. — Может, покажешь мне тот прием с отскоком от кольца?

— Не вздумай, — тут же выпалил Флинт, отрываясь от своего эссе по ЗОТИ. Если кто-то думал, что Томас ограничится отработками, так зря: профессор Защиты всем оставил на выходные эссе по нестандартному применению заклинаний в бою длиной не менее трех футов. — Учи Астрономию, Крэгги, этот прием основан на расчете траектории полета мяча и силы удара.

Сольвейг улыбнулась.

— Не знала, что ты углубляешься в дебри защиты, капитан.

— Я углубляюсь во все, в чем есть квиддич.

— Значит, Астрономия, — протянул Крэгги. — Теперь это так называется. Ладно.

Флинт нахмурился, но мальчишка уже догнал одноклассников, и они пошли в Большой зал.

В субботу они с Флинтом пошли в Хогсмид. Точнее, они с Флинтом и младшим Пьюси пошли в Хогсмид, потому что Алекс остался дежурным старостой в первый выходной и должен был половину субботы провести у ворот в школу, отмечая уходивших в деревню студентов в длинном списке ("Третий год подряд, я уже привык, — пожал он плечами. — Зато больше мне это не грозит"), а Арчи немедленно понадобились новые писчие принадлежности.

— Все мои перья сломались, — сообщил мальчик, встречая Флинта в холле. Сам Флинт шел следить за третьекурсниками, впервые отпущенными в Хогсмид, и Арчи по возрасту как раз подходил. Только он, судя по всему, не раз бывал в Хогсмиде, потому что сразу заявил, что пойдет за перьями в магазин мистера Писсаро. Ну, по крайней мере, Сольвейг так показалось. Она про магическую деревеньку услышала только в Хогвартсе, так что никаких ожиданий на ее счет не питала.

— Купи перьевые ручки, — посоветовала Сольвейг Пьюси, и мальчишка начал расспрашивать, чем они удобнее. В обсуждении преимуществ ручек-непроливашек перед гусиными и орлиными перьями они дошли до деревни, и Флинт начал по головам пересчитывать своих. Выглядев всех, он удовлетворенно кивнул и подтолкнул Арчи к канцелярскому.

— Мы тут подождем, давай, — он захлопнул за мальчишкой дверь.

— А он тебя не боится совсем, — заметила Сольвейг, оглядываясь по сторонам. — И не ненавидит.

— С чего бы ему? — удивился Флинт. — Росли, считай, вместе.

— Ну, он с Рэйвенкло...

— Промыть мозги на факультете могут только тем, у кого их немного. В Рэйвенкло гораздо меньше идиотов, чем в других Домах. Арчи очень умный, мы были рады, что он попал к таким же умникам.

— Но кто-то сломал ему все перья, — заметила Сольвейг, ежась от прохладного ветра.

— Я не сказал, что идиотов в Рэйвенкло нет совсем. Кое-кто — редкие подонки, — пожал плечами Флинт. — Сейчас отправим Арчи по всем детским лавкам, а сами возьмем вина в "Кабаньей голове" и пойдем с тобой в одно местечко. Когда малой набегается, сам нас найдет.

Местечком оказался полуразрушенный деревянный домишко с покосившейся крышей и затянутыми паутиной окнами. Он был такой старый на вид, что Сольвейг малодушно испугалась в него заходить. В темной передней не было ни души, только многолетняя пыль и грязь. Света в единственной открытой комнате, тоже не блещущей чистотой, не было.

— Добро пожаловать, — любезно наколдовал чистое кресло из старой доски Флинт. — Прошу.

Сольвейг оценила изумрудную обивку с серебристыми змейками по спинке. Кресло оказалось мягкое, прямо как настоящее.

— Как называется это место?

— Воющая хижина. Сюда никто не заходит. Ветер гуляет по комнатам, люди думают, что тут приведения. Но на самом деле перед Второй магической тут пережидал полнолуния оборотень, выл во время трансформации. Папа рассказывал, что этот оборотень даже преподавал ЗОТИ в школе на его последнем курсе. Но я не вспомню, как его звали. А еще тут убили прошлого директора Хогвартса в ночь на Последнюю Битву.

— И сколько человек собирается в этой хижине обычно?

— Обычно я и Пьюси. И старшие тоже не боялись заходить, кто выпустился в июне.

— Арчи тоже был здесь?

— И не раз. Ему нравится.

Сольвейг вздохнула.

— Ну, и зачем нам вино?

— Я захватил пряности и сахар, будем варить глинтвейн.

Вся прелесть колдовства заключалась в том, что сотворить можно было абсолютно все, что угодно душе, если четко себе это представляешь. Поэтому Сольвейг никогда бы не взялась за превращение человека в клюшку для гольфа, но была вполне способна помахать палочкой над грудой досок, соображая из них что-то вроде варочной панели, работающей от горелки. Кастрюля тоже удалась на славу — один в один мамина, с синими цветочками на белом боку. Сольвейг даже удивилась тому, как запомнилась ей эта кастрюля из всего посудного набора. Дома Сольвейг пользовалась той же техникой, что и родители. Ставила чайник на плиту, разогревала кашу в микроволновке, убирала суп на ночь в холодильник. Вела самую обычную жизнь, которой Крам всегда удивлялся. Его мать, цыганская красавица Рада, была очень сильна в Бытовых чарах. Она очень многое делала на уровне рефлексов, даже то, чему они с Петером упорно учились на первом курсе, когда выяснилось, что студенты Дурмстранга себя обслуживают полностью самостоятельно. И когда выяснилось, что книжка по Бытовой магии — самая популярная каждый сентябрь.

Варить глинтвейн успокаивало, причем гораздо больше, чем приготовление любого зелья.

Когда Сольвейг поставила вино разогреваться и бросила в кастрюлю гвоздику и корицу, пришел Арчи с полными руками различных детских лакомств и приколов.

— Достань, пожалуйста, из кармана, — повернулся он боком к Флинту, и тот достал парочку хороших тонкошкурых лимонов. — Еще я взял апельсины, только они где-то в пакете, — добавил мальчик и сгрузил свои покупки на трансфигурированный столик. В это время Флинт обработал лимоны Очищающими и полез за ножом. — Стой, — остановил его Арчи, доставая палочку. — Всегда хотел попробовать! — он порезал лимон кольцами с помощью Секо и победно вскинул руку с палочкой.

— Круто, где научился? — спросила Сольвейг, пробуя вино на температуру.

— Подсмотрел у мамы, — Пьюси дождался, когда Флинт выжмет сок из второго лимона в кастрюлю с нагретым винишком и ссыпал туда лимонные кругляшки. — Очень удивился, что она использует боевые заклинания на кухне.

— Еще больше ты бы удивился, если бы леди Пьюси использовала бытовые в бою, — наугад сказала Сольвейг, помешивая высыпанный Флинтом в кастрюлю сахар.

— Мама не леди, — вдруг расстроился мальчик. — Леди — бабушка. Она с нами не общается.

— Извини, — пробормотала Сольвейг, но Арчи уже улыбался.

— Ничего. Мама говорит, что это нестрашно.

Сольвейг тоже думала что это нестрашно: в конце концов, с ее родителями их мамы и папы тоже не общались, и с ней, внучкой, так же не горели желанием видеться. Подарки от лорда Ларсена на Йоль и его же гневные письма по любым поводам — единственное внимание, которое ей уделяли родственники. Что ж, если кто-то неуравновешенный псих, может, это и к лучшему.

Флинт, занятый частичной уборкой помещения, вернулся к ним с несколькими старыми досками в руках.

— Давай я буду мешать, а ты будешь трансфигурировать это во что-нибудь мягкое? — предложил он, забирая у Сольвейг деревянную ложку с длинной ручкой. — Тебе лучше это удается.

Сольвейг вытащила палочку из кобуры, задумалась. Она представила себе красный кожаный диван, какой был у них в гостиной, в Осло, и который мама решила оставить там, продав вместе с домом, в который они уже не собирались возвращаться после переезда в Англию, дистанцировавшись от Рода и всего, что могло обидеть Сольвейг. А она, о да, очень болезненно поначалу воспринимала всяческие нападки Фолквэра Ларсена. Это потом начала отвечать на его вопилки Патронусами. Когда Виктор Крам научил их с Петером.

Ее самым лучшим воспоминанием была первая игра в основном составе команды боевиков, когда они с Драгановым выбили вратаря колдомедиков из игры. Тогда она была счастлива от переполнявшего ее азарта и страха, и удовольствия, что это им аплодируют, что это ее фамилия звучит над стадионом, это ее хлопнул по руке самый красивый парень с направления...

Блять, опять этот Драганов.

Она взмахнула палочкой, и посреди Воющей хижины появился диван, который она и задумала. Лицо Флинта при виде обивки немного вытянулось.

— О, промахнулась с цветом, — понятливо пропел Арчи и покрасил диван в темно-серый. — Надеюсь, нейтральный вариант всех устроит?

Они сидели в комнате, попивая горячий глинтвейн (Арчи, хоть он и настаивал на вознаграждении за участие в приготовлении, Флинт выдал только бутылку сливочного пива, которое было едва ли крепче молочных коктейлей), разговаривая об учебе, Хогвартских обычаях, еще каких-то мелочах, а когда к ним присоединился Алекс Пьюси, безукоризненно одетый и причесанный, даже неуместный в этой только-только приведенной в относительный порядок обстановке, они поговорили о квиддиче и появившейся утром статье Джинни Поттер о тестах новых моделей метел: Арчи довольно сообщил, что его мама — штатный тестировщик "Нимбуса", и Алекс, скривившись, прокомментировал, что пора бы ей с этим уже заканчивать.

— Пьюси, я смотрю, ты сексист, — протянула Сольвейг. — Почему это женщине нельзя тестировать метлы, если она в этом хороша?

— Ларсен, не тупи, это все-таки опасно, — Алекс бросил на нее укоряющий взгляд. — Никто не против того, чтобы Кэти летала, но пускай она летает дома, когда мы всей семьей играем в квиддич.

— Да, папа постоянно говорит об этом, он же колдомедик, а мама не раз получала травмы на работе, — согласился Арчи. — Но все-таки это безумно круто — тестировать метлы. Но гораздо интереснее их разрабатывать! — он пустился в описание пространственных и левитационных чар, удерживающих метлу в воздухе и помогающих ей маневрировать, и Флинт закатил глаза. Сольвейг улыбнулась. Кажется, сейчас она отчетливо поняла, почему Арчи Пьюси попал в Рэйвенкло, и почему в его семье этому были только рады.

— Мой друг увлекается разными пространственными артефактами, — вдруг сказала она. — У его родителей есть доля в "Чистомете", в том году на артефакторике он занимался усовершенствованием двадцать третьей модели. Если хочешь, я познакомлю вас, когда начнется межшкольный Кубок.

— Хочу! — согласно закивал Арчи.

У Алекса Пьюси зазвенела напоминалка.

— Ужин через час, пора возвращаться в замок, — сказал он, поднимаясь с дивана. — Надо тут все закамуфлировать и запечатать, когда будем уходить.

Сольвейг с интересом наблюдала, как Флинт и Пьюси накладывают на Воющую хижину десятки отталкивающих и отвлекающих внимание магов чар.

— Перестраховщики, — фыркнул Арчи и побежал догонять какую-то девочку с Рэйвенкло.

Гербологию стоило ненавидеть просто за то, что она была смежной с Хаффлпафф. Профессор Лонгботтом то ли в насмешку, то ли из вредности постоянно ставил Сольвейг в пару с Люпином, не оставившим своей дебильной привычки менять внешность, едва видел ее, да к тому же неуклюжим, как щенок-переросток. В этот раз они собирали гной бубонтюбера. Лонгботтом специально обошел всех, убедившись, что студенты надели защитные очки и перчатки из драконьей кожи, доверху застегнули рабочие плотные мантии.

— Я напоминаю, что гной бубонтюбера очень едкий ингредиент, в разбавленном виде он применяется во множестве косметических средств для кожи, склонной к угреватости, — рассказывал профессор, вместе со студентами работая над сбором зеленого, чуть вязкого, воняющего бензином гноя.

Сольвейг думала, сколько студентов их курса знает, что гной бубонтюбера пахнет, как бензин. Наверняка же только полукровки и магглорожденные, да и то, такие полукровки, как Флинт, например, наверняка не знают, потому что в жизни не сталкивались с автомобилями.

Она механически выдавливала гной из блестящих припухлостей на черном склизком стебле бубонтюбера, когда увидела, что Люпин умудрился снять очки и тянет руку в перчатке к лицу.

— Ты дебил? — зашипела она, перехватывая его за запястье.

— Глаз чешется, — пожаловался хаффлпаффец. — Подержишь мою перчатку?

Сольвейг взялась за его перчатку, и Люпин вытащил из нее руку, почесал глаз, выковырял из него выпавшую ресницу.

— Спасибо, Ларсен, — улыбнулся он, глядя на нее невозможно синими глазами, какие Сольвейг видела по утрам в зеркале. Она чуть зубами не заскрипела. Эта постоянная смена внешности, которой Люпин пользовался не для чего-то полезного, а просто ради собственного удовольствия, ее неимоверно раздражала. Наверно, его родители тоже бесятся, что он так делает. Но это не ее дело.

До конца занятия оставалось совсем немного времени, когда Сольвейг, отвлекшаяся на разговор с работающим рядом Флинтом по поводу ближайшей тренировки, услышала вскрик напарника и резко развернулась к нему. Снявший зачем-то защитные очки Люпин держался за лицо. По его щеке стекал зеленый гной.

Лонгботтом, расталкивая учеников, бежал к ним, в другой конец теплицы.

— Убери руку, — приказала Сольвейг, доставай палочку. — Да убери же! — она отдернула его ладонь от лица и направила палочку Люпину на щеку. — Renset! Nøytraliser! — гной исчез с лица Люпина, оставив только некрасивые красные следы химического ожога. — Helbrede, — золотое свечение потекло из палочки, но рана на лице почти не изменилась, разве что ее края немного сузились, оставляя розовый слой новой кожи.

— Спасибо, — прошептал Люпин, когда Лонгботтом схватил его за локоть и потащил в Больничное крыло, преждевременно заканчивая занятия и веля сдать емкости с гноем, который они успели сегодня собрать.

Сольвейг поставила их с Люпином банку, плотно завинтив ее крышкой, и подписала фамилии маггловским маркером.

— Все-таки ты Мать Тереза, — вздохнул Пьюси, складывая их мантии в корзину, откуда домовые эльфы забирают их в прачечную. — Сначала Вуд, теперь Люпин...

— По-твоему, надо было оставить его с разъедающей раной у глаза? К тому же ожоги я раньше почти не лечила.

— Ну, я и говорю, Мать Тереза. Скоро тебя начнет любить вся школа, и репутация слизеринцев будет восстановлена.

— Мир не переживет таких изменений, — пробормотал Флинт, закрывая за ними теплицу.

На ужине Люпин, сверкающий белой повязкой на щеке, подошел к Сольвейг еще раз поблагодарить: боль она своими действиями уменьшила, и мадам Помфри отметила, что своевременно оказанная помощь облегчила ей дальнейшее лечение. Правда, с повязкой, под которую медиведьма нанесла целебное снадобье, придется походить, пожалуй, с неделю. Зелье под бинтами жглось, и щека чесалась. Сольвейг терпеливо выслушала Люпина, пожелала ему быть внимательней на занятиях с опасными растениями, хлопнула по плечу и ушла в подземелья.

А во вторник в раздевалке перед тренировкой столкнулась с грифферской охотницей Робинс, мрачно зыркнувшей на нее и спешно вышедшей во двор, и девчонкой-вейлой.

— Отвали от моего парня, Ларсен, — прошипела белобрысая Уизлетта, толкнув Сольвейг в шкафчики. — А то пожалеешь!

— Я бы не разбрасывалась угрозами понапрасну, — спокойно заметила Сольвейг, хотя стояла в одних трусах и спортивном лифчике. Ситуацию буквально скрашивало, что и вышедшая из душа грифферша была лишь обмотана полотенцем.

— Никто не говорит о напрасных угрозах. Не трогай Тедди!

— Один Всеотец, сколько страсти! Детка, мне никуда не уперся твой Люпин.

— Я тебя предупредила. Тронешь Тедди — получишь некрасивое фамильное проклятье в спину.

— Это вы, грифферы, умеете, — процедила Сольвейг. — Только со спины и нападаете.

Девчонка аж покраснела, по светлой коже поползли некрасивые пятна.

— Так, хорош! — втиснулась между ними Хиггс. — Уизли, одевайся и вали, мы пришли тренироваться, а не фестралов считать!

Вейла полыхнула глазами и унеслась в другой угол одеваться.

Сольвейг быстро влезла в свитер и бриджи, застегнула щитки и помогла застегнуть Лоре.

На поле она вылетела в странных чувствах, и, пока Флинт не рявкнул на нее, думала совсем не о квиддиче.

— Ларсен, твою мать, не хочешь играть — вали из команды! Я не держу!

Она помотала головой, поймала биту, брошенную ей Крэгги, отбила летящий в Монтегю бладжер.

— Я хочу, Флинт. Извини.

До конца тренировки она больше не думала ни о чем постороннем.

В Большой зал Флинт явился злой, как армия йотунов.

Он швырнул Пьюси через стол пергамент, тот поймал, отложив приборы, развернул.

— Мерлиновы подштанники, — протянул он, передавая свиток дальше — Сольвейг, та Крегги, он Боулу, за ним — Монтегю. Последней увидела пергамент опоздавшая на обед Хиггс.

— Мордред! — она вернула пергамент Флинту, и он кивнул, подтверждая свое согласие с таким резюме. Единственное, из-за чего его лицо немного посветлело — остальные команды за своими столами были так же, как и они, исключительно обрадованы расписанием игр на Кубок Хогвартса в этом сезоне. Потому что из-за Межшкольного Кубка родной чемпионат уплотнили, решив закончить его еще до Рождества.

— По четыре недели между играми, — заметила Сольвейг. — У нас еще ничего расписание. Нет двух игр подряд.

— У гриффов матчи стоят лучше всех, — вздохнул Пьюси. — Полтора месяца между нами и воронами, а хаффлпаффцев они по-любому сделают, зуб даю.

Сольвейг нашла глазами Вуда за столом грифферов, возмущавшегося, что из-за плотного графика команда будет в постоянном напряжении, и вообще это бесчеловечно.

Вот же лицемерный засранец.

Глаза Вуда выдавали его с головой, бешеный огонь, полыхающий в них, говорил намного лучше, чем все его пространные речи, с которыми он выступал перед своими сокурсниками: странный гриффер был готов играть и в дождь, и в снег, с травмой спины, с чирьем на жопе... Это была настоящая мания, и Сольвейг понимала его, как понимал — она чуяла — Флинт, как понял бы Вуда и Петер Крам. Потому что кроме квиддича им был интересен только квиддич с командой, против которой еще не играли.

— Заткнулся бы ты, дятел, — рявкнул кто-то со стола Рэйвенкло. — У вас лучшее расписание!

— Отвали, Кармайкл, — развернулась к нему Робинс. — В том году лучшее расписание досталось вам!

— С каких мандрагор? — подключились к спору хаффлпаффцы. — Том, скажи ей!

— Вы ни разу не играли последний матч с сильным противником! — заявил капитан желтых Томас Эпплби, перелезая через лавку, чтобы обвинительно ткнуть Вуда пальцем в грудь.

— Удивительная самокритика, — заметил Вуд, отталкивая от себя чужую руку. — Что ж, в этом нам, и правда, очень повезло. Раскатаем вас перед Рождеством, чтобы было тебе, над чем в каникулы поплакать в подушку!

Сольвейг хмыкнула. Флинт, развернувшийся к остальным столам, чтобы было удобнее смотреть за перебранкой, тоже гоготнул.

— Эти вообще ни разу подряд не играют! — взвизгнула высокая рэйвенкловка, заметив реакцию притихших слизеринцев: в кои то веки все срутся не из-за них.

— Не перекладывай с больной головы на здоровую, Свирк, — посоветовал ей Пьюси, разворачиваясь обратно к столу. — Всем ясно, что Кубок школы сдвинули, чтобы сборная могла тренироваться перед международными матчами. Так что молчали бы, простые смертные.

Сольвейг едва не поперхнулась водичкой: такой наглости от прилизанного интеллигента Пьюси за пределами слизеринской гостиной она не ожидала.

— Еще неизвестно, кто попадет в сборную, Пьюси! — рявкнула в ответ девчонка, но тот даже плечами на это не передернул.

— Вуд? — протянул Кармайкл, подходя к грифферскому столу. — Мы чего-то не знаем про новые правила? Разве отбор в сборную будет не таким же, как в прошлом году?

Вуд сложил руки в защитную позу — точно в такой же стоял Флинт, вперив в него взгляд, — и состроил задумчивое лицо.

— Дай припомнить, — протянул он, — вот я получаю письмо из Хогвартса со списком учебников, вот результаты моих экзаменов, вот значок капитана гриффиндорской сборной... Нет, Кармайкл, значка капитана сборной Хогвартса я не получал. Почему бы тебе не спросить Флинта о правилах?

— Потому что этот говнюк не скажет правду! — возмутился тот, который только что наезжал на Вуда.

— Ты обвиняешь меня во лжи, Эпплби? — деланно-добродушным тоном поинтересовался Флинт, подходя к столу гриффов с другой, ближайшей к нему, стороны. Глаза его были темные, чуть прищуренные, и по ним Вуд мгновенно прочитал, что никаким спокойствием там не пахло. Флинт был в бешенстве, и по оттопыренным карманам брюк, куда слизеринец засунул руки, было видно, что кулаки его плотно сжаты, и единственное, чего ему на самом деле хочется сейчас, — это хорошей драки. Желательно, кровавой, и чтобы преподаватели не успели его оттащить от противника.

— Ты коверкаешь любую информацию, выдавая только ту часть, которая тебе выгодна. Если Хуч и впрямь разрешит тебе добрать команду единолично, ни одного человека не из Слизерина в ней больше не появится! Это бесчестно, Флинт, потому что в наших сборных тоже есть хорошие игроки, и то, что команда школы сейчас не укомплектована, говорит о том, что и у нас, и у синих, и у красных должны быть все шансы в нее попасть! Но только ты, тупой слизер, дай тебе власть, даже на поле нас не пустишь!

Ну, все, Эпплби, ты нарвался.

Флинт в мгновение ока перелетел через стол гриффиндорцев, распугав сидящих на лавке младшекурсников, дернувшихся в стороны, и почти не задев стоявшую на нем посуду, с размаху врезал капитану хаффлпаффцев по челюсти, тот отлетел на стоявшего сзади Кармайкла, но это его не спасло, потому что Флинт рванулся вперед, впечатывая кулак Эпплби в поддых, тот согнулся пополам, и Флинт уже готов был добить того локтем по загривку, но со спины на него бросился Вуд, схватил под мышками, оттаскивая. Сольвейг уже думала, что Флинт врежет и Вуду, который, в общем-то, был ни при чем, но Флинт на удивление быстро успокоился, хоть и грубо скинул с себя руки гриффера, освобождаясь из его хватки.

Пьюси меланхолично жевал, наблюдая за этой картиной.

— Мистер Флинт, мистер Эпплби, — директриса Макгонагалл быстро шла между столами к месту недавнего побоища, другие учителя стояли в немой сцене у преподавательского стола, — минус пятьдесят баллов с каждого. И неделя отработок...

— Со мной, — закончил Малфой, приближаясь с другой стороны, от дверей. — У обоих нарушителей весьма прискорбные успехи в моем предмете, я думаю, им пойдут на пользу наши ежевечерние встречи.

— Прекрасно, профессор Малфой, — поджала губы Макгонагалл. — Я надеюсь на вашу беспристрастность.

— Конечно, мэм. В семь в подземельях, — кивнул он Флинту, скривился при взгляде на разбитую рожу Эпплби и прошел к преподавательскому столу.

Флинт кивнул Вуду, с беспокойством смотревшему на него, и пошел к своему столу.

Сольвейг уже доставала из сумки любимую ментоловую мазь от синяков.

— Смажь костяшки.

— Что это, к Мордреду, было? — зашипела Хиггс. — Флинт, у нас завтра тренировка. И во вторник!

— Значит, потренируетесь без меня.

— Сейчас лишь бы значок не забрали, — пробормотал Пьюси. — Потому что тогда будет абзац.

— Не заберут, — Флинт сжал ложку так сильно, что побелели пальцы. Зеленая мазь холодила ему руки, запах ментола щекотал нос. — Ни одна желтая мантия не появится в сборной команде Хогвартса. Никогда, блять.

Неделя проходит в полусонном бреду; слизеринцы тренируются без капитана, гриффиндорцы зарываются на ЗОТИ, хаффлпаффцы опять гадят на Зельях, и вечер пятницы Сольвейг и Пьюси тоже проводят в лаборатории под присмотром Малфоя, переваривая вместе с Флинтом свои испорченные образцы Эйфорийного эликсира. Насупленный Эпплби, которого Малфой заставил перебирать картотеку ингредиентов, едва не скрежетал зубами, что его "подтягивали" по Зельям путем расстановки никому не нужных бумажек в алфавитном порядке по категориям. Сольвейг, вливая настойку горькой полыни, пока зелье не пожелтело, думала о том, что неплохо было бы припрятать остатки своего превосходного зелья до того, как Малфой уничтожит котел. Мало ли когда может пригодиться Эйфорийный эликсир?

— Мисс Ларсен, вы добавили в котел веточку перечной мяты?

— Да, профессор.

— Позвольте поинтересоваться, зачем? — не отстал Малфой, зависнув над ее котлом.

— Ну... я читала, что это может снизить побочные эффекты.

— Увлекались Зельями?

Да не то чтобы увлекалась. Просто в свое время поспорила с Петером, что прочитает все вышедшие в свет публикации самого молодого зельевара прошлого столетия. Она не помнит, почему спор зашел об этом, но помнила, как сидела в библиотеке с англо-норвежским словарем все свободное время в течение нескольких недель. Задница от этого затекала страшно. Зато английский неожиданно поддался.

— Изучала статьи Мастера Снейпа в "Зельеварении сегодня" за 1988 год, — призналась она, протягивая Малфою пузырек с образцом. Сольвейг могла поклясться, что образец великолепен.

Малфой ничего не ответил, только убрал все флаконы в шкаф и отпустил их с отработки.

— Можно я доварю завтра свою мазь, профессор? — остановилась Сольвейг на пороге лаборатории, откуда уже вылетел обрадованный окончанием мучений над пыльными карточками хаффлпаффец.

— Приходите вместе с мистером Флинтом, мисс Ларсен, — кивнул Малфой, задумчиво глядя на приведенный в порядок лабораторный стол, где стояли в ряд пустые студенческие котлы.

Сольвейг поняла, что ее вынужденный интерес к Мастеру Снейпу, гениальному зельевару и великому ученому, подарившему миру сразу несколько лекарственных зелий, настораживает Малфоя, когда он в очередной раз останавливается у ее котла вместо того, чтобы наблюдать, как Флинт готовит Бодроперцовое для Больничного крыла с другой стороны стола.

— Мисс Ларсен, откуда вы знаете этот рецепт? — вкрадчиво спрашивает Малфой, когда ее мазь от синяков и ушибов приобретает нужный цвет и консистенцию. Сольвейг выключает горелку и накрывает котел крышкой, давая ему остыть. Мазь получилась замечательная, и она надеется, что даже при том количестве драк, в которые они уже ввязались за три недели в школе, ей придется варить ее не больше двух раз до самого лета. Хотя, если вспомнить, что у них игры... Ну, может быть, три раза.

— "Тетрадь Принца-полукровки", — говорит она, принимая защитную позу. — Издание 2008 года.

Малфой расслабляется за какую-то долю секунд. Его взгляд перестает быть колючим и подозрительным.

— Это редкая брошюра, — замечает он, отходя к Флинту и его котлу. — Было всего двести экземпляров, все на английском.

— Я знаю, сэр. Это был подарок.

— Если вы закончили, можете идти, мисс Ларсен.

— Я заберу мазь, когда она остынет, профессор, — кивает Сольвейг.

— Можете зайти завтра. Не забудьте о таре.

Сольвейг еще раз кивает и уходит в гостиную.

Ее колотит после разговора с Малфоем еще пару часов.

Если бы его волновали ее успехи в зельеварении в каком-нибудь хорошем смысле, ну, например, протекции в Магический университет Лондона, Сольвейг бы еще могла понять пристальное внимание ко всему, что она варит, но Малфоя, кажется, волновало то, что она пользовалась некоторыми рецептами из редких книжек и журналов. Может быть, он думал, какие зелья она еще сможет сварить, если раздобудет рецепт? Может, боялся, что она начнет варить яды? Ну, так яды она варит и так неплохо. Особенно медленные, но этого Малфою лучше не рассказывать. Во-первых, не стоит подставлять профессоров Дурмстранга, которые включили обширную программу по ядам в обучение колдомедицине, во-вторых, мало ли как ей еще пригодится, что декан о ней этого не знает? Меньше знает — крепче спит.

В среду наказание Флинта заканчивается, и в четверг он ведет тренировку в своей уже понятной Ларсен манере. Много орет на всех, гоняет так, будто они сборная Англии и завтра финал Кубка мира, следит за каждым так, будто он им мамка родная, и — главное — хвалит редко, но за дело.

— Стал лучше бить, — будто невзначай говорит Флинт Монтегю, когда Боул пропускает его бросок и летит вниз поднимать квоффл, и Сольвейг видит, как Монтегю будто бы согревается. Потому что по его лицу уже несколько дней нельзя было понять, замерзает он, болит у него что-то или он просто не хочет ни с кем разговаривать. Но скупо брошенная реплика заставляет его, кажется, поверить в собственные силы, и Сольвейг радуется, потому что это значит, что Монтегю сделал еще один шаг в сторону сближения с командой. А это очень хорошо. У них остается чуть больше двух недель до игры с Гриффиндором; Боул уже не боится сломаться раньше, чем закончится тренировка, и потому чаще отбивает мяч, чем падает вместе с ним сквозь кольцо в попытке поймать обеими руками, Хиггс ловит снитч не раз за тренировку, ну а Флинт и Пьюси учат Монтегю играть не только самостоятельно, но и в связке. Крэгги... Крэгги просто молодец. Потому что про Астрономию он все-таки не забыл, и с углом отскока бладжера от кольца поработал.

— Ох ты ж, — выдохнул Флинт, когда Крэгги провернул этот трюк и отбил отлетевший назад через полполя мяч обратно в кольцо, — силен, пацан.

Крэгги зарделся. Сольвейг показала ему большой палец.

Она очень хорошо помнила, как ей было важно влиться в команду тогда, в одиннадцать лет, когда Драганов смеялся над ее манерой держать биту и предрекал неисправимые изменения в фигуре, свойственные всем женщинам-загонщикам. Но это было только за пределами поля и совсем недолго, пока кэп не сказал ему, что команда — это семья. Может быть, Драганов и не был с этим согласен, но больше не задирал ее на почве квиддича, кое-чему даже научил, а в свой последний год в институте очень часто летал с ней, показывая всякие фишки, которые успел выучить. Сейчас она умела делать все его финты, и, если честно, не была уверена в том, что выучила бы их без глубокой эмоциональной заинтересованности в Драганове не как в игроке национальной сборной Болгарии.

Задрало думать о Драганове.

Сольвейг ложилась спать пораньше, много читала учебники, помогала малышне разобраться с движением палочки при выполнении заклинаний — все, чтобы не думать о Драганове, но он все равно то и дело мелькал в мыслях.

А потом Драгановская сова Бьянка принесла письмо, простое, не вопилку.

"У отца какие-то мутки с твоим прадедом. Они, кажется, собираются заключать контракт на совместное производство защитных артефактов. Отец вызвал меня прямо со сборов, чтобы мы вместе нанесли визит лорду Ларсену. Я в душе не знаю, что им от меня надо, но, Ларсен, если ты что-то знаешь, пожалуйста, напиши мне. Д.Д."

Сольвейг нацарапала пару строчек о том, что Фолквэр Ларсен вроде как не хотел иметь с ней ничего общего и что она в Шотландии, поэтому вряд ли способна как-то помочь, и отправила обратно тут же. Бьянка легко клюнула ее в ладонь, прощаясь.

На душе стало мерзко, захотелось закутаться в плед и сидеть у камина, глядя в огонь, как она делала летом после Чемпионата мира. Просто сидела в гостиной, поджав под себя ноги, зажигала и гасила огонь в камине без палочки. Родители уже спали, ей было некого стесняться. Сил жалеть себя не было. Просто было противно, будто вляпалась во что-то липкое и вонючее.

Да, думать о Драганове определенно ее достало.

— Я не хочу лезть не в свое дело, Ларсен, — начал Пьюси за завтраком, — но мне кажется, что ты из-за чего-то грузишься уже почти неделю. И если бы это не сказывалось на учебе или тренировках, я бы не стал говорить об этом. Но игра уже через две недели, нет времени особенно раскачиваться. Поэтому, давай, скажи мне, что у тебя все в порядке, и никто не умер.

Он уставился на нее во все глаза, состроив самую заинтересованную рожу в мире.

— У меня никто не умер, Пьюси, — заверила его Сольвейг, намазывая тост маслом. — Но я предупрежу тебя, если что-то изменится.

Вот бы со стариканом Ларсеном что-то приключилось.

Хотя, ладно, по-хорошему, похрен на лорда Ларсена. Пускай его.

Потом они с Флинтом и Пьюси еще потратили в сумме сорок баллов на ругачку с грифферами на Трансфигурации, и старая кошка Макгонагалл оставила их полным составом драить парты в классе; самым обидным в наказании было то, что ни одного гаденыша из Гриффиндора при этом отработкой она не наказала. Да и баллов сняла меньше.

Вот она, ее хваленая беспристрастность в действии.

В итоге за неделю до игры с красными часы Слизерина в холле стояли совершенно пустые, изумруды поблескивали в верхней чаше, и Сольвейг как-то застала грустного Паркинсона за их разглядыванием во время ужина.

— Ты чего? — подошла она.

— Там были наши двадцать баллов, заработанные на Чарах, — сказала мальчик, постучав по нижней чаше. — Мы с Гринграсс из кожи вон лезли, чтобы Флитвик нас похвалил, а потом...

— Понятно, — погладила его по голове Сольвейг, не став заставлять договаривать. Нарлу же понятно, что младшекурсники обижаются на старших: с них троих снимают столько баллов, что потом всему факультету не добрать.

Паркинсон вылез из-под ее руки и пошел в подземелья.

— Паркинсон, я тебе обещаю: на квиддиче мы вернем все снятые баллы! — крикнула она через холл.

Первокурсник ничего не ответил, припустив вниз по лестнице.

Сольвейг хмыкнула и пошла в Большой зал.

Ей нравился Большой зал как место, где всегда что-то происходило. Здесь не только ели и слушали объявления директора, здесь ругались, спорили, обменивались новостями, здесь читали письма, полученные за завтраком, и листали прессу, принесенную совами, здесь мирились, обнимались, поздравляли друг друга с праздниками — и сколько бы слизеринцы не фырчали на все эти публичные проявления эмоций, Сольвейг нравилось, что Большой зал — это такое живое место, не похожее ни на одно помещение Дурмстранга, где было гораздо меньше кабинетов и залов, но зато больше студентов, и многие из них были нелюдимые и мрачные. А здесь были самодовольные умники рэйвенкловцы, трудолюбивые обормоты хаффлпаффцы, пафосные задиры грифферы... Да тут банально было веселее, чем в Дурмстранге, хотя там у нее был Петер, ее самый близкий друг, который знал ее, как облупленную.

Здесь она для всех просто Ларсен. Девчонка из Норвегии, которая колдует не так, как велит преподаватель, варит непрограммные зелья и ставит невербальные щиты.

И, ах, да, она сломала пальцы прошлому ловцу хогвартской сборной по квиддичу на групповом этапе соревнований. И на ней тогда была красная мантия Дурмстранга.

Короче, особенно ее тут не за что было любить.

Да, ладно вам, она удивилась, что слизеринцы приняли ее за свою сразу же после непонятно чем обоснованного решения Шляпы отправить ее на этот факультет. И, если послушать все, что говорят о слизерах на других факультетах, то ей вообще категорически непонятно, что на Слизерине делает Флинт, по поступкам похожий на Вуда, как отражение в зеркале, чертовски умный Пьюси, играющий сноба только на публике, маленькие Гринграсс, недавно в слезах и соплях притащившие в гостиную котенка с перебитой лапой — лапу Сольвейг зверенышу залечила, и теперь он общий, слизеринский, Хлоя назвала его Салли — в честь основателя факультета. Один Всеотец, да они все не такие, как про них говорят! Они не змеи.

Хотя, наверно, другим Домам они бы тоже не подошли.

Она бы точно не знала, как ей смотреть на все, что творится на уроках, будь на ней галстук другого цвета. А пока он зеленый, было абсолютно нормально швыряться в обидчиков неприятными заклинаниями и влезать в маггловский мордобой. Этого от нее, в принципе, и ждали. Даже провоцировали.

— Ларсен, чего задумалась? — плюхнулся рядом Флинт, пододвигая к себе блюдо с картофелем.

— Да так, — мотнула она головой. — Наши часы опять пустые.

Флинт отложил лопатку и пристально посмотрел на нее.

— Слизерин не выигрывал Кубок Школы ни разу за последние шестнадцать лет. Только квиддичный.

— Но очки плюсуются?

— Да. Мы отыграемся на квиддиче. Всегда отыгрывались.

Сольвейг достала булочку из корзинки, отщипнула кусок.

— Тебе не кажется, что в Слизерин попадают те, кто не сможет выжить на другом факультете?

— Ларсен, так можно сказать про все факультеты. Прекрати грузиться.

— Пьюси сказал мне то же самое в прошлую пятницу.

— Пьюси деликатнее меня. Но я могу на тебя лишний раз наорать.

— Как только мне это понадобится, я сразу приду к тебе, — пообещала Сольвейг и ушла в спальню.

Салли спал на ее кровати, свернувшись в серый меховой клубок. Сольвейг погладила его и вынесла в гостиную, где его с радостью забрала Адели Гринграсс. Котенок, перекочевав с матраса на девчачьи колени, даже не проснулся.

Вместо того, чтобы делать домашнее по Уходу, Сольвейг достала маггловский блокнот и обычную шариковую ручку, забралась с ногами на кровать, чего никогда не могла бы позволить себе сделать в казарме до отбоя, и принялась сочинять письмо Петеру. Когда она спросила Флинта в ту субботу, когда они ходили в Хогсмид, можно ли достать где-то маггловские географические карты, он посмотрел на нее с видом человека, никогда не ходившего на Маггловедение. И, к сожалению, ничего не смог рассказать о том, где находится ближайшая к Хогсмиду маггловская деревня. А Сольвейг, да, хотелось добраться до радостей бесплатного вайфая и позвонить домой и Петеру.

Все началось в Дурмстранге с учителя Маггловедения Хансена, кабинет которого был полностью экранирован от магии. Он предпочитал погружать слушателей своего курса в мир магглов с головой, учил чистокровных азам чужой политики и экономики, проводил параллели с магическим миром, рассказывал о маггловской культуре, заставлял читать маггловскую литературу и показывал оскароносные фильмы... А потом Сольвейг поняла, что это ее любимый учитель — потому что он принес на урок маггловский сотовый телефон, и в его кабинете мобильник — работал.

Хансен рассказал ей, как долго спорил с директором о необходимости электроподстанции и телефонной связи, как тянул Интернет и сам вместе с состоящей из одних сквибов строительной бригадой летом экранировал помещение для занятий. И разрешил приходить по вечерам подзаряжать телефон и звонить родителям. Его кабинет между своими так и назывался — Запитка.

Иногда каждому нужно было слышать голос близких людей. Сольвейг могла отправить родителям Патронуса. Они ей не могли послать даже громовещатель.

Петер быстро проникся удобством сотовой связи и тоже стал звонить матери — семья Крамов жила в маггловском районе, потому что в магических кварталах на Виктора Крама нападали поклонники с требованием автографов и совместных колдографий. Потом, когда они разъезжались на лето, Сольвейг звонила и писала другу смс, они обменивались фотографиями, скидывали друг другу маггловскую музыку... Это было единственным, что полюбил Петер в маггловской культуре и технике, но Сольвейг была рада: когда Крам был за тысячи километров, они могли общаться прямо сейчас, вслух, голосом — так, как не снилось никакой совиной почте. И сейчас ей очень этого не хватало.

Если нельзя аппарировать в Лондон, то хотя бы до какой-нибудь деревушки в шотландской глуши, где есть любой намек на сотовую связь.

Она чертовски по ним соскучилась — маме, папе и Петеру.

И никаким письмом этого не выразишь.

Сольвейг писала о Флинте и команде — ничего конкретного, просто, что ее взяли, и скоро у нее первая игра; о слизеринцах — какие они непохожие на студентов других факультетов; о том, как в Хогвартсе бурлит жизнь, как они ходили в Хогсмид, как она подлечивает знакомых по мелочам и живет — просто живет. И она знала, что Петеру это будет действительно интересно. Потому что и он писал ей о жизни Дурмстранга, будто она совсем не знала, как может жить суровый Институт магии в Ютунхеймене.

На четверговой тренировке Флинт загонял команду так, что Хиггс вытошнило, как только она слезла с метлы. Они отрабатывали, в общем-то, самые основные упражнения на координацию, но вместо положенных двух часов тренировки Флинту как-то удалось уговорить мадам Хуч разрешить им пробыть на поле до десяти вечера; Флинт бы и до отбоя продержал, но Хуч на это бы никогда не согласилась. И хотя к концу этих трех часов Флинт уже гораздо меньше орал на полорукость Боула и нерешительность Крэгги, не желающего бить по своим, даже когда они разделились (Флинт и Крэгги в одной команде, Пьюси, Монтегю и Сольвейг — в другой, Боул и Хиггс сами за себя), вся команда была взмыленной, уставшей и злой.

— Флинт, даже не подходи ко мне завтра, — взмолился Пьюси, забрасывая метлу на плечо, когда они шли в раздевалки. — Я не пойду с тобой летать. У меня завтра будут ноги дрожать до обеда.

— Позову Ларсен, — ответил Флинт.

— У Ларсен тоже ноги подгибаются, как будто ее весь вечер жестко трахали, — призналась Сольвейг. — Я бы сходила на тренажеры лучше, но здесь же нету.

Флинт пожал плечами.

Хиггс, вытирая рот носовым платком, благоразумно молчала.

Сольвейг стояла под душем почти полчаса, хотя знала, что до отбоя остается всего ничего. Мышцы, разгоряченные тренировкой, приятно ныли. Она любила тренироваться до сладкой боли в ногах, хотя и знала, что сейчас едва сможет доползти до своей кровати и завести будильник на полвосьмого.

Самые клевые штуки в этой жизни — это сон и еда, — любила повторять ей подруга и соседка по дому в Осло. Двадцатилетняя красотка Тея Сёренсен, студентка медицинского факультета UiO и стопроцентная маггла, редко появлялась на виду не в стиле мне-так-удобно-пошли-все-нахер, хотя и ненакрашенная была невероятной. Ее даже вечные темные круги под глазами не портили. "Сон даже круче, — сказала она как-то Сольвейг, когда они встретились в супермаркете на кассе. — Сон — это бесплатно".

Полет — это тоже было бесплатно. Метле было плевать, как Сольвейг выглядит и в кого она влюблена. Летать под Дезиллюминационным можно было до дрожащих ног и затекших рук. Летать — было гораздо интереснее сна и еды. Уж Сольвейг-то знала.

А еще летать было круче секса, потому что летать можно было и одной.

— Если ты не передумала насчет тренажеров, то есть идея. Приходи на восьмой этаж завтра после уроков, — приглашает Флинт, дожидаясь ее у входа в женскую раздевалку, и Сольвейг вздрагивает, увидев его на пороге. Флинт отодвигает ее в сторону и закрывает дверь раздевалки на ключ. Кто бы мог подумать, что их двери закрывают ключом, а не заклинанием?

— Заброшенный кабинет? — уточняет она, кутаясь в куртку. Носить мантии вне занятий и игр — глупость, думает Сольвейг. И если здесь нет четких требований носить эти чертовы мантии постоянно, она не будет этого делать чаще, чем необходимо, чтобы не снимали баллы.

— Лучше. Увидишь.

Чертов интриган.

— Ладно.

В пять часов она приходит на восьмой этаж и видит Флинта, стоящего у окна в тупике. Он стоит спиной к ней, навалившись на подоконник.

Последние полтора часа она писала эссе по Чарам, Пьюси помогал первокурсникам разобраться в составлении трансфигурационных формул, а Флинт был на Маггловедении. Сольвейг не нравилось, что он ходит туда один с курса, она даже просила преподавателя позволить ей присоединиться, но профессор Саммерс ей не разрешил, сославшись на разницу программ Хогвартса и Дурмстранга. Вот же принципиальная зюзя.

Сольвейг знает, что Флинт слышит, как она подошла и остановилась в шаге за спиной, но не поворачивается, продолжая глядеть за окно. На пустом поле летает кто-то в красной мантии. Сольвейг готова поклясться, что это маньяк-Вуд.

— Флинт? — тянет она его за рукав, подходя еще ближе. Парень поворачивается к ней, являя миру свой синяк на всю скулу, рассеченную бровь, залепленную куском пергамента, и лопнувшую губу с засохшей кровавой коркой.

— Пройди три раза вдоль этой стены. И думай о том, что тебе нужно прямо сейчас.

Сольвейг так и делает. Она сосредоточенно идет вдоль стены три раза, думая, что мечтает наложить на Флинта Диагностирующие чары и не обнаружить ни сломанных ребер, ни ушибов внутренних органов.

— Добро пожаловать в Выручай-комнату, — говорит Флинт, кивая на двустворчатую дверь, появившуюся в стене. — Интересные у тебя представления о тренажерном зале, — замечает он, морщась от боли в разбитом лице, едва переступив порог.

— Заходи и ложись на койку, — обрывает его Сольвейг, закрывая за собой дверь. — Почему не пошел к Помфри?

— Она продержит до воскресения. Завтра игра. Я не могу провести этот день в Больничном крыле.

Ладно, это просто еще один самодовольный мальчишка, который подрался накануне матча. Ладно, она просто посмотрит, что там с его ребрами.

Диагностические чары подсвечивают красным три ребра, лицо и руки — повреждения относительно легкие, это она залечит, это она умеет.

— Тебе повезло, что нет сотрясения, — сообщает она Флинту, — если бы было, я бы тоже настаивала на выходных в постели.

Сольвейг размахивает палочкой над его торсом, выписывая хитрые пассы. Учитель Бьёрнстад, читавший курс общей колдомедицины в Дурмстранге и бывший ожившим кошмаром всех студентов отделения, настаивал на том, чтобы применять заклинания при внутренних повреждениях как можно реже, обходясь одними зельями, но Сольвейг с ним была не согласна. Как спортсмен она отлично знала на собственном опыте, как болят сломанные ребра — и как заживленные. Ни в какое сравнение не идет. Хотя Костерост по-любому пить.

То, что она нашла в аптечке Костерост, Сольвейг обрадовало. Воровать в Больничное крыло она бы не пошла, просить у Малфоя было чревато расспросами, а самой варить было бы слишком долго. Но Костерост был, почти полбутылки, на три ребра Флинту точно хватит. Она заставила его выпить мерзкое зелье. Флинт мужественно проглотил полный бокал в два глотка, зажмурился до выступивших в уголках глаз слез, но даже не пожаловался на вкус. Сольвейг мысленно улыбнулась. Даже Петер обычно ныл, когда нужно было принимать это зелье, а нытье было вообще не в его характере. Иначе они бы никогда не сошлись так близко.

Выпоив Флинту стандартный флакон Кроветворного и треть бокала Зелья Сна-без-сновидений (настоящий колдомедик носит походную аптечку с собой даже в спортзал), она принялась его раздевать, чтобы намазать синяки и ссадины любимой ментоловой мазью. Когда она проводила пальцем по его губам, думала о том, чтобы не мазнуть случайно на слизистую: как ни крути, приятного в этом мало.

Спящий Флинт был красив. Даже с разбитым лицом. Конечно, ему было, в кого: Маркус Флинт заметно похорошел со школьных лет, о чем не без удовольствия говорил в интервью "Квиддичу сегодня", Сольвейг читала в прошлом году, когда шел групповой этап отборочных на ЧМ-2014. И его жена наверняка была очень красивой; чистокровные редко женятся по любви, но любят мужчины глазами, что маги, что магглы. Сольвейг знала, что лорд Ларсен выдаст ее замуж сразу после школы, и единственный шанс избежать этого для нее — быть изгнанной из Рода. Она была на это согласна. Она не наследница. Но Маркус Флинт, наверное, очень любил маму своего сына, раз женился на маггле, наверняка пойдя против своей семьи.

К ужину Сольвейг спустилась в Большой зал, чтобы поесть самой и принести еды Флинту. Еще надо было обеспечить себя прикрытием Пьюси.

Кажется, то, что старостой был именно Пьюси, способный заговорить зубы любому преподавателю, вытягивая время, было тем, что уравновешивало карму факультета. К слизеринцам относились с предубеждением, в отношении них никогда не действовала презумпция невиновности, но Александр Пьюси открывал рот и разделывал оппонентов под орех. Те два года, что он уже был факультетским старостой, змейкам жилось гораздо лучше, чем раньше, потому что Пьюси был готов прикрывать своих до самого конца.

Сольвейг как раз складывала печеночные котлеты в салфетку, когда за ее спиной появился профессор Лонгботтом.

— Мисс Ларсен, все в порядке?

— Да, профессор.

Она состроила самую невинную мордашку, какую могла себе представить. Сидящий напротив Пьюси скривился: невинность у Сольвейг на лице изображалась как-то особенно жалко.

— Тогда зачем вы собираете еду?

Пьюси благоразумно пришел на помощь, понимая, что Сольвейг под взглядом профессора Гербологии затупила:

— Близнецы Гринграсс нашли кота две недели назад. Его подкармливает весь факультет. Он довольно прожорливый, профессор.

— Любовь к животным — это прекрасно, — кивнул Лонгботтом. — А где мистер Флинт, вы не в курсе? Двое моих студентов и один хаффлпаффец сейчас в Больничном крыле после инцидента на Маггловедении. Боюсь, и мистеру Флинту так же необходима помощь мадам Помфри, как и остальным... участникам.

— Мы спросим об его самочувствии, как только увидим, сэр, — пообещала Сольвейг. — Если вы не против, мы хотели бы доесть и пойти писать эссе по Высшим Зельям. Завтра игра, мы можем не успеть сделать все за воскресенье.

— Конечно, мисс Ларсен, — вздохнул Лонгботтом. — Мистер Пьюси.

Когда он ушел, Сольвейг выдохнула.

— Прикрой перед Малфоем, — попросила она. — Мы будем там, в Выручай-комнате. Если в течение ночи поить Флинта зельями несколько раз, это даст хороший эффект. В принципе, лечение Костеростом у него вообще имеет положительную динамику...

— Ларсен, завтрак в восемь, игра в десять. Вылечи его, и приходите.

— Хорошо.

Она быстро вышла из Большого зала, столкнувшись в дверях с мелкой Уизлеттой. Белобрысая зыркнула на нее, как на Предателя Крови, толкнула плечом и пролетела мимо. Сольвейг хмыкнула и поспешила к Флинту.

Надо будет не забыть спросить, с кем он подрался. Или не спрашивать. Иногда Сольвейг не знала, что лучше.

Перед отбоем она влила в уже сопротивляющегося лечению Флинта вторую порцию Костероста. Даже пришлось пригрозить, что она может его обездвижить.

— Что там говорят? — спросил Флинт, опускаясь на подушку после того, как Сольвейг забрала у него бокал из-под зелья.

— Что ты отправил трех человек к Помфри. Лонгботтом интересовался, не знаем ли мы, где ты. Пьюси сказал, что не знаем.

Флинт удовлетворенно кивнул.

— Расскажи про Выручай-комнату, — попросила Сольвейг, садясь на возникшую рядом с Флинтовой койку. Видимо, комната подстраивалась подо все нужды посетителей.

Выручай-комнату, начал потихоньку рассказывать Флинт, нашла два года назад семикурсница, убегавшая от миссис Норрис Третьей, такой же полосатой, как и предыдущие, кошки уже очень пожилого завхоза Филча. На прощание она передала свое знание Пьюси, полагая, что староста найдет, как воспользоваться информацией. Пьюси рассказал Флинту, и кроме них на факультете не знал о необычном помещении больше никто. В Хогвартсе вообще думали, что Выручай-комната утрачена после Последней Битвы. Привидение на уроках Истории Магии рассказывало, что ее сожгли Адским Пламенем в ту ночь, и профессор Малфой подтверждал. Но, видимо, комната исчезла только как хламовник, где и произошли те события. Потому что и площадку для дуэлинга, и спальные места, и туалет, и чулан для швабр комната вполне себе продолжала предоставлять всем нуждающимся. И Флинт справедливо думал, что у Сольвейг может получиться попросить у Выручай-комнаты тренажерный зал. Но Сольвейг попросила медицинскую палату.

Сольвейг уже спала, когда в Выручай-комнату ворвался серебристый дымчатый орёл Патронуса. Голос был совершенно пьяным.

— "Ларсен, ты выйдешь за меня?"

Сольвейг подняла голову от подушки, посмотрела на приподнявшегося на больничной койке Флинта. Видимо, Патронус и его разбудил, по крайней мере Сольвейг слышала, как Флинт засыпал: после приема Костероста это было сложно, но тем, у кого солидный опыт — все игроки в квиддич это знают, — гораздо проще привыкнуть к боли в сращиваемых костях. Иногда Сольвейг жалела, что у Патронуса функция не только защитника, но и вот такая — коммуникационная. Стоило поблагодарить Драганова, что в этот раз он отправил ей сообщение на норвежском. Она бы со стыда сгорела, пойми Флинт хотя бы слово из этого послания. Хотя, её фамилию Флинт наверняка понял.

— "Скажи мне имя того счастливчика, что врезал бладжером тебе в затылок, я отправлю ему открытку на Йоль", — пробормотала Сольвейг, взмахивая палочкой. Её ястреб вырвался через стену и улетел к адресату. Определённо, ей не хотелось, чтобы Флинт был свидетелем этому унижению.

— Поклонники одолевают? — прошептал Флинт, и Сольвейг могла поклясться, что он улыбается поджившими губами.

— С чего ты взял?

— Ларсен, не будь дурой, слово "бладжер" я пойму на любом языке мира.

Сольвейг засмеялась тихо-тихо, поправила Флинту одеяло и подула на лицо:

— Спи, Gå å sove. Завтра игра.

Хиггс вяло размазывает овсянку по тарелке уже десять минут, другой рукой подперев подбородок. Она смотрит в тарелку с таким видом, будто там ее могила. Наконец Флинту надоедает наблюдать за этим, и он швыряет в девочку сложенную комком тряпичную салфетку.

— Пошли на поле, малая, — мотает он головой к выходу из Большого зала. Команда уже в игровой форме, осталось только надеть щитки и мантии. Сольвейг нравится спортивный слизеринский свитер и нравится чуть тянущее чувство в животе, предвкушение и страх одновременно. Оно не покидает ее с самого первого матча, и она рада этому. Квиддич — не хобби. Квиддич — это жизнь.

Она встает из-за стола и тоже идет к раздевалке.

Утром она разбудила Флинта и еще раз продиагностировала его: все зажило. И ссадины на лице, и содранная кожа на руках, и ребра, конечно, срослись. Капитан готов вести свою команду на поле. И это прекрасно.

— Эй, Хиггс, — она догоняет девочку на пути в раздевалку, когда Флинт, завидев мадам Хуч, бежит за ней. — Слушай, — она разворачивает Лору к себе за плечи и говорит, глядя ей прямо в глаза: — Не смотри на нас, совсем. Ты ловец. Есть только снитч, небо и ты. Мы сделаем все, чтобы в тебя не попал бладжер. В лепешку расшибемся. Поймай снитч.

Хиггс улыбается впервые спокойно за сегодняшнее утро.

Сольвейг понимает, что кулак, сжимающий ей все внутренности, чуть ослабляет хватку.

В такие моменты ей становится понятно, почему она в команде — загонщик. Просто ей нравится летать с битой в руке. И еще у нее есть проблемы с контролем агрессии — так говорила Тея, когда видела, как Сольвейг безжалостно избивает боксерскую грушу во дворе во время каникул. И иногда желание сломать кому-нибудь пару костей так хорошо сочетается с возможностью отправить в этого кого-то тяжеленный железный мяч.

Определенно, квиддич — это жизнь.

Сольвейг вышла из раздевалки, чтобы взять свою метлу в чулане и уйти с ней в подтрибунное помещение, откуда команды появляются на поле. И тут же наткнулась на целующихся Уизлетту и Люпина. Вейлочка самозабвенно вылизывала ему рот, вцепившись пальцами в отвороты мантии, Люпин, обнимая ее за талию, менял цвет волос. Из коротких, стоящих торчком синих они стали превращаться в длинные белые, волнистые.

— Салазар, это даже выглядит паршиво, — пробормотала Сольвейг, огибая парочку.

— Не завидуй, Ларсен, — ощерилась Уизлетта.

— Чему завидовать? Что Люпин не способен контролировать свою магию? — удивилась Сольвейг. — Не то чтобы стоящий повод для зависти, — она вышла из коридорчика на улицу, но ее тут же догнал Люпин, схватил за руку.

— Что ты имеешь в виду?

Сольвейг дернула руку в сторону, вырывая ее из чужих пальцев.

— Сначала я думала, ты меняешь внешность на мою, когда хочешь меня позлить. А потом я увидела, как ты смотришь на свою подружку на отборочных. Люпин, ты делаешь это, потому что не контролируешь. Это как магический выброс. Это я тебе говорю как без пяти минут колдосестра.

— Я контролирую! — возразил Люпин поспешно, и волосы начали втягиваться назад, несколько раз меняясь с прямых на волнистые. Это тоже выглядело противно.

— Метаморфомагия — редкий дар, но у него есть глубокие родовые корни. Посоветуйся с главой своего Рода, что делать, чтобы магия в тебе успокоилась, почитай книжки — должны же у вас сохраниться какие-то дневники или еще что-то. Потому что сейчас, Люпин, нет, ты не способен это контролировать. И нас спасает от стихийного выброса, который снесет все к едрене матери, только то, что у тебя творится с внешностью. Иначе бы от Хогвартса уже ничего не осталось.

Это было довольно зло, но это было правдой, и, Сольвейг могла поклясться, это ее пугало, примерно так же, как напугало серебристо-синее свечение у солнечного сплетения несколько недель назад; и еще это немного извиняло Люпина, потому что Сольвейг действительно думала, что ему в кайф выводить ее из себя.

Крэгги, стоя рядом с дверью из подтрибунных, выглядывал в щелочку на поле. По шуму, доносящемуся с трибун, казалось, что стадион забит под завязку, но это вряд ли было так: студентов сейчас училось гораздо меньше, чем до последней войны, а квиддичное поле осталось прежних размеров.

Крэгги теребил край мантии и морщил нос.

— Эй, не бзди, — подошла к нему Сольвейг. — Ты же классно играешь на тренировках.

— Но это моя первая игра.

— Воспоминание о своей первой игре я использую для вызова Патронуса, — призналась Сольвейг, подавая партнеру биту. — И отпусти мантию, а то она к середине игры станет похожа на носовой платок.

— Ларсен, ты, правда, не переживаешь? — спросил Боул, расстегивая вратарский шлем — никак не мог решить, надевать его на игру или нет. Немного постояв так, он стащил его с головы и повесил на будто специально тут же вбитый в деревянную стену гвоздь.

— Я предвкушаю, — ответила Сольвейг и хищно улыбнулась.

— Это будет славная охота, — Пьюси притянул к себе кислого Монтегю локтем за шею и потрепал по рыжеватым волосам. — Нам надо набрать не меньше трехсот пятидесяти очков. Примерно столько мы задолжали факультету.

— Доберем, — заверил Флинт. — И, Хиггс, сделай эту вейлу. Поймай снитч.

Хиггс совсем по-маггловски козырнула.

— Сломаю Уизлетте руку, — сказала Сольвейг. — Хотя можно сбросить Вуда с метлы, без вратаря проще...

— Нет, — довольно резко сказал Флинт. — Кого угодно, но не Вудилу. Слышишь, Ларсен? Не его.

Сольвейг удивленно приподняла бровь.

— Ты не представляешь, Ларсен, как скучно играть, когда нет вратаря, — горестно заметил Пьюси.

— Ты помнишь свой первый матч, Флинт? — спросил Монтегю, когда уже почти открылись двери, разрешая команде вылетать на поле.

— Едва не свернул себе шею, — ответил тот.

— Но метлу расхреначил вхлам, — добавил Пьюси, хохотнув. — Отец прислал тебе тогда знатную вопилку.

— О, не напоминай, — скривился Флинт. — Еще он прислал мне на замену свой школьный Нимбус-2001, сказал, чтобы я довольствовался малым.

— Отличное наказание, — улыбнулась Хиггс. — Мои родители поступили бы так же, если бы я сломала новую метлу.

Сольвейг тоже улыбнулась. Ее родители бы только обрадовались, сломай она метлу: нечего девчонке играть в квиддич. Это же опасно.

Но и в обычной жизни она могла оказаться рядом с чем-то опасным. Например, машиной, начиненной взрывчаткой.

Тогда чем квиддич опаснее жизни маггла?

На поле по крайней мере никто не превращается в отдельные куски горящего мяса.

— Погнали, — шлепнул ее по спине Флинт, и они вылетели на поле, сделали круг по стадиону, были тут же освистаны толпой... Сольвейг обернулась через плечо: изумрудные мантии развевались над стадионом, как флаги, Монтегю улыбался открыто, она еще ни разу не видела у него на лице такой искренней радости, Боул махнул рукой какой-то девчонке из Хаффлпафф, Крэгги удобнее перехватил биту: они сразу договорились, что первым по бладжеру ударит он, а Сольвейг подхватит.

Команды зависли над центральным кругом, мадам Хуч пожелала им удачи и потребовала играть честно, Флинт и Вуд пожали друг другу руки.

— Надеюсь, это будет красиво, — сказал Вуд, поправляя перчатку прежде чем улететь к своим кольцам.

— Не сомневаюсь, — ответил Флинт, приготовившись к вбрасыванию квоффла.

Игра началась.

Робинс выиграла первый розыгрыш, полетела к кольцу, набирая скорость, увернулась от бладжера, посланного Крэгги. В штрафную зону ее не пустили: Пьюси выбил квоффл у Робинс из-под мышки, его поймал Монтегю и устремился к чужим кольцам. Когда грифферские охотники-второкурсники зажали его в коробочку, спикировал вниз и отпасовал Флинту. Тот замахнулся и вколотил первый мяч в верхнее кольцо грифферов, чиркнув Вуду по пальцам. Торжество на его лице было видно через все поле.

— Десять — ноль в пользу Слизерина! — разнеслось над стадионом под гул болельщиков. Что ж, никто не ждал, что им будут аплодировать.

Красные завладели мячом, провели контратаку и сравняли счет. Боул стиснул зубы, провожая глазами падающий вниз квоффл. Пьюси поймал его и рванул к кольцам Вуда.

Хиггс, зависшая где-то с краю, высматривала снитч. Уизли на другой стороне поля делала то же самое. Крошечный мячик им на глаза не попадался.

Надо будет рассказать потом Хиггс парочку обманок, — подумала Сольвейг. Иногда нужно отвлекать на себя внимание ловца соперников, особенно когда цель команды — тянуть время. Им нужно набрать триста пятьдесят очков до того, как матч закончится, а с Вудом на кольцах это не слишком быстро получится. По-хорошему, она не понимала, почему нельзя сбить его с метлы. Вуд был чертовски хорош на своей позиции вратаря, наверняка же его отец тоже летом тренировал.

Если бы ее спросили прямо сейчас, Сольвейг могла бы поклясться, что Флинт ненавидит Вуда всей душой. Потому что та сила, с которой он швырял квоффл в кольца, была сравнима разве что с той, с какой Сольвейг сама била битой по бладжеру, желая проломить кому-нибудь башку. Вуд ухмылялся довольнехонько, как сытый кот, когда ему удавалось парировать удар, после каждого его сэйва трибуны взрывались овациями, а лицо Флинта искажала судорога. Он будто мечтал, как много раз делал на тренировках с Боулом, забить гриффера в кольцо вместе с мячом, чтобы проклятый дятел свалился с метлы от силы удара, но Вуд будто бы знал, что ловить квоффл не стоит, всё отбивал его то помелом, то ногой. От бладжера он вовремя уворачивался, и у Сольвейг аж руки чесались, как хотелось это исправить. Но Флинт четко сказал: сбивать кого угодно — но не Вуда. Ну, отлично. Сольвейг высмотрела отправленный в Монтегю загонщиком гриффиндорцев бладжер, бросилась на перехват, замахнулась, высчитывая траекторию.

— Прости, Робинс, ничего личного.

Бладжер попал грифферской охотнице прямо в живот, когда она подбросила квоффл, чтобы ударить по кольцам Боула; девушка неловко накренилась на метле и, не удержавшись, соскользнула вниз. Сольвейг проследила взглядом ее падение. В принципе, невысоко. Оклемается.

Флинт хлопнул ее по ладони, пролетая мимо с пойманным квоффлом. Атака на кольца Гриффиндора возобновилась. Вуд помрачнел, приготовившись к удару. Крэгги на другой стороне поля бросился под бладжер, летевший в спину Пьюси. Монтегю спешил на добивание. Сольвейг усмехнулась сама себе и рванула к кольцам грифферов по дуге.

— Эй, Вуд, пойдешь со мной на свидание? — крикнула она, пролетая за кольцами, когда Флинт уже приготовился вколотить квоффл в дальнее от вратаря кольцо. Вуд, отвлекшийся на ее голос, повернул голову и пропустил следующий мяч.

— Двадцать — десять! — проревел голос диктора над стадионом. Слизеринская трибуна захлопала, но их поддержка не могла перекрыть свист трех факультетов. Грифферы, конечно, старались громче всех. Столько оскорбительных кричалок Сольвейг не слышала даже на международных соревнованиях.

Слизеринцы пролетели над стадионом круг почета, во время которого Сольвейг с Крэгги договорились бить по загонщикам красных, если выдастся случай, а Пьюси и Флинт — о своем коронном маневре. Сольвейг видела в том году их коробочку, не похожую ни на чью другую. Игрок, зажатый этими двумя в тиски, хоть и мог толкаться, но никак не успевал увернуться до столкновения с оградительной башней; в том году охотник Дурмстранга Мартин Сульберг выпал из-под трибуны со сломанной ключицей и ребром. Этот прием был жестким — потому что без травм обойтись бы не удалось, но это было не запрещено правилами и это было красиво. Что бы ни говорили там всякие соплежуи про fair play и всякое такое. Сольвейг хорошо знала правила и никогда их не нарушала. Но все, что не запрещено, — то разрешено. Кажется, команда Слизерина именно так и думала.

Когда Уоллер впечатался в рэйвенкловскую башенку и выпал внизу без сознания отдельно от своей метлы, у красных остался всего один охотник. Дело пошло быстрее. Сольвейг не стала уворачиваться от посланного в нее бладжера, наоборот, подставила биту, отправляя его обратно. Тяжелый мяч прилетел сопернику в ногу, сорвав с него щиток. Крэгги подлетел забрать биту; Пьюси забросил в кольца Вуда еще один мяч — тот стиснул зубы, видя, что от его команды осталось всего пять человек, причем Уизлетта все больше летала высоко над трибуной Хаффлпаффа, чем высматривала золотой шарик. Хиггс, впрочем, тоже не выглядела особенно занятой. Кажется, снитч не показывался с тех секунд, что Хуч выпустила его из корзины.

Последнего охотника грифферов решили оставить в покое, ему даже изредка позволяли прорываться к штрафной площади, где встречали выбиванием мяча из рук. Никто не запрещал ему финтить, просто мальчишка еще, кажется, этого просто не умел. Сольвейг бы на месте Вуда выгнала его из команды сегодня же вечером.

Ладно, она бы его не выгоняла: этот... Купер? — просто не попал бы в команду, будь она капитаном гриффов. Как и его дружок Уоллер.

Пока они с Крэгги летали за бладжерами поперек поля, хаотично отбивая их туда-обратно и выводя из себя загонщиков Гриффиндора, не успевающих никак этому помешать, парни довели счет до разгромного, хотя и пропустили контратаку, которая могла бы стать острой, не реши Боул взяться за ум и не выбей мяч ногой в сторону своих охотников. Флинт что-то гневно прорычал Пьюси, проморгавшему перехват, и понесся на Вуда с квоффлом под мышкой.

Они набрали уже сто десять очков, грифферам не отыграть, если, конечно, малютка-вейла не поймает снитч прямо сейчас, в чем Сольвейг сильно сомневалась. Главным образом потому, что, расслабившаяся во время матча Уизлетта совсем забыла про бладжеры, так давно облетающие ее стороной. Ну, что ж, это определенно стоило исправить.

Сольвейг догнала и так летящий к ловцу красных темно-синий шар, примерилась, ударила, придавая бладжеру дополнительное ускорение. Мяч врезался Уизли в правое плечо, девчонка заорала не своим голосом, прижимая здоровую руку к больной, повисшей плетью; Сольвейг знала, как это больно и унизительно — не иметь возможности двигать рабочей рукой, ей самой не раз попадало бладжером в плечо как на соревнованиях и тренировках (Драганов ее никогда не щадил), так и во время учебных боев, когда нужно было развивать вторую руку. Преподаватель просто приклеивал рабочую руку к туловищу хитрым заклинанием, и приходилось справляться левой. Зато теперь у нее были обе руки рабочие. И палочки было — две. Потому что настоящий боевик должен владеть обеими руками одинаково, а основную палочку могут выбить или повредить в бою. Как и руку — могут сломать.

Иногда даже на поле, в воздухе, Сольвейг продолжала думать как маг-боевик.

Это определенно какая-то странная профессиональная деформация.

А она еще думала после школы податься в спорт. Куда там.

Кажется, стоит полистать на досуге брошюры Школы авроров.

На Вуда было жалко смотреть; вряд ли ему пришло бы в голову считать свои сэйвы (хотя от маньяка вроде него такое было ожидаемо, думала Сольвейг) — их было больше, чем пропущенных им мячей, но счет на табло говорил сам за себя. Грифферы проигрывали, у них остался один охотник, которому позволили забить два квоффла не иначе как из жалости: Боул показательно отвлекся на разговор с пролетающим мимо Флинтом, у ловца красных осталась одна рука, и Уизли, кажется, не так уж круто летала, чтобы не держаться за древко ни одной в погоне за снитчем, загонщики вообще были какие-то странные. То ли просто еще не сыгрались, то ли... Сольвейг не хотелось анализировать чужую неудачу, она была просто довольна тем, что тот парень, отправивший бладжер в нее, сейчас мучается от нестерпимой боли в голени, куда Крэгги послал вышибалу еще раз после того, как защитник грифферов потерял щиток.

Если про слизеринцев говорили, что они беспринципные гады, но тут Сольвейг не могла согласиться. У них были принципы. Да, бей в слабое место — это один из них. Да, ей подходят такие.

Хиггс увидела снитч где-то внизу у самого поля, когда в кольца Вуда упал тридцать пятый квоффл — они выполнили задачу, отыграли все снятые за драки на уроках очки. Уизли, превозмогая боль в плече, рванула за ней, набирая скорость, Хиггс, увлекшись, сделала пару финтов, отвлекая внимание соперницы и теряя время. Бладжер, летящий на бешеной скорости Хиггс в вытянутую вперед руку, Крэгги принял на себя в метре от земли, железный шар ударил его в бок, Крэгги взвыл, не успел затормозить, кувыркнулся с метлы и пролетел несколько метров по траве...

Мадам Хуч отрывисто засвистела.

Хиггс взмыла вверх, победно потрясая сложившим крылышки снитчем.

— Молодец, малая! — подлетел к ней Флинт, сграбастывая в объятия. Сольвейг хлопнула ее по ладони и спикировала вниз, спеша к лежащему на земле Крэгги. Мадам Помфри бежала туда же из подтрибунных помещений.

— Мы их сделали? — спросил Крэгги, еле шевеля губами, когда Сольвейг опустилась рядом с ним на колени.

— Ага.

— Круто, — и потерял сознание.

— Лора Хиггс поймала снитч! Слизерин победил! — объявил диктор, мадам Помфри переложила Крэгги на носилки и отлевитировала в лазарет.

Они победили. Салазар, они победили.

Когда на Сольвейг с криком бросились Пьюси и Хиггс, все еще сжимавшая в пальцах блестящий мячик, она просто что-то заорала в ответ и повисла у них на руках. Флинт, обнимавший ее сзади за плечи, тепло дышал в ухо. И это было — счастье.

Это счастье; оно бьется за ребрами, пока они с Хиггс моются в пустой душевой — гриффиндорские девчонки в Больничном крыле по вине Сольвейг, но ей плевать: игра есть игра; когда они встречаются с выходящими из мужской раздевалки Флинтом и Пьюси — остальные уже ушли в замок, вон виднеются их спины...

В лазарете Сольвейг садится по-турецки в ногах на кровати Крэгги за ширмой, отделяющей его от гриффиндорской сборной, и перед ужином там собирается вся команда. Пьюси накладывает Заглушающие чары куполом, и они хохочут над всем подряд, пока мадам Помфри не выгоняет всех посетителей из крыла — у Крэгги треснуло два ребра, ему трудно даже дышать, но Сольвейг, подмигнув медиведьме, наливает партнеру полбокала Болеутоляющего по рецепту Мастера Снейпа, чтобы терпеть их присутствие ему было не так тяжко.

— Теперь я попробую вызвать Патронуса, Ларсен, — говорит Крэгги, прощаясь. Сольвейг улыбается.

— У тебя обязательно получится, — заверяет она и прикрывает за собой двери.

Вместо разрешённой вечеринки гостиная Слизерина почему-то слушала битлов, кто-то мурчал "All you need is love" себе под нос. Флинт потягивал воду из стакана, Сольвейг лежала рядом с ним на диване, перекинув ноги в носках через Флинтовы колени и подлокотник, голова её лежала на плече у дремлющего Пьюси. Монтегю развалился в кресле напротив, вытянув ноги на низенькую лавочку и подбрасывал антистрессовый маленький квоффл перед собой. Боул после ужина свалил спать, Хиггс с подружкой болтали о чем-то в другом углу гостиной, обложившись девичьими журналами. По-хорошему, всем надо бы идти по спальням, особенно команде, сильно потратившейся на игре: когда адреналин закончился, все мышцы разом затребовали расслабления, так что после Большого зала Сольвейг просто дошагала до дивана и упала на него, а уж потом к ней присоединились Пьюси и Флинт, отвоевав и себе место перед камином. Не хотелось вообще ничего. Плечо Пьюси было прекрасной подушкой, рука Флинта удобно лежала на лодыжке, Сольвейг и сама задремывала, глядя на пляшущее в камине пламя, и ей было плевать, как они выглядят со стороны. В Дурмстранге уж точно завопили бы сейчас про девичью честь. Она фыркнула своим воспоминаниям о том, что ни свободного времени в гостиной, ни "лежбища котиков", ни битлов в институте не было, потому что лучший отдых — это смена деятельности (устал бегать — упал, отжался), и потрясла Флинта за руку.

— Айда по кроватям. А то отрубимся тут, к утру все тело ломить будет.

Он угукнул, сбрасывая с себя её ноги, встал, затормошил Пьюси. Тот осоловело смотрел перед собой.

Всё завтра.

Стук в дверь гостиной догнал их на входе в общежитие. Из старших, кроме Монтегю, оставались только они, так что Флинт, зевнув, пошёл смотреть, кого принесло на ночь глядя.

— Ну, чего тебе? — устало спросил он у приоткрытой двери. — Давай поругаемся завтра?

— Позови Ларсен.

— Зачем? — напрягся Флинт. Сон унесся к фестралу под хвост. — Если ты решил выяснить, почему она выбила вашей вейле плечо...

— Флинт, — перебил его голос из коридора. — Позови Ларсен, пожалуйста. И сам свали?

— Кто там, Макс? — крикнул Пьюси через гостиную.

— Вуд, — поняла Сольвейг, когда тот повернулся к ним, чтобы ответить. Она оторвалась от косяка, к которому прилипала, пошла к двери.

В коридоре и впрямь маячил капитан грифферов, светя своей симпатичной улыбчивой рожей на все подземелье.

— Макс, — попросил он очень мирно, увидев Сольвейг в проходе, — уйди, пожалуйста.

Флинт хмыкнул, но скрылся в гостиной. Сольвейг высунула в коридор голову.

— Ну? Учти, я не буду обсуждать сегодняшний матч, потому что...

— Ты пошутила? — перебил её Вуд.

Сольвейг нахмурилась.

— Это же был такой отвлекающий маневр, да?

— Ты о чем? — уточнила она.

— Ты пойдёшь со мной на свидание, Ларсен?

А, вон оно что.

— Да, Вуд, тогда я пошутила. Но я пойду с тобой на свидание. Чего бы не пойти?

— Меня зовут Эдвин.

— Спокойной ночи, Эдвин, — Сольвейг уже закрыла было дверь, но Вуд успел сунуть пальцы на косяк. — Ну?

— Ты круто играла, Сольвейг.

Она кивнула и все-таки закрыла дверь.

Это было неожиданно, странно и... приятно? Сольвейг решила, что спать хочет сильнее, чем думать об этом, и ушла в спальню.

Будильник поднял ровно к завтраку. В Большом зале в воскресенье было не слишком много народу — видно, с вечера успели запастись провиантом, чтобы провести в постели подольше времени. Сольвейг в абсолютно маггловских драных джинсах и толстовке с рогатым мужиком упала на скамейку где-то у центра стола, пододвинув к себе блюдо с поджаренным беконом. В животе стало подсасывать.

— Забавная кофта, — присел рядом Вуд, указывая на принт, и Сольвейг недоуменно посмотрела на него. На месте гриффера она бы не стала садиться за чужой стол, мало ли как ему это обернется за дверью факультетской гостиной.

— И тебе доброе утро, — поприветствовала она, подкладывая себе в тарелку овощной салат.

— А, да, привет, — не смутился Вуд, сияя улыбкой. Он что, постоянно улыбается? Сольвейг раньше не обращала внимания. — Как насчет полетать сегодня?

— Можно, — кивнула Сольвейг. — На поле в три часа?

— Давай лучше у Черного озера, — предложил Вуд. — Я буду ждать, Сольвейг.

— Ага.

Если предложение полетать значило, что Вуд будет звать ее по имени, то она чего-то в этой жизни не понимает.

Ладно, она просто не привыкла пользоваться именами в повседневной жизни. Петер и Тея не в счет, они друзья, хотя по поводу Теи можно посомневаться. Она была как старшая сестра, с которой можно было посоветоваться о том, что маме так просто не расскажешь. Она отвела ее в хороший тату-салон, когда Сольвейг только задумала забить рукав, и рассказала, чем тампоны удобнее прокладок. В общем, она была классная. А Петер был просто — Петер. Иногда ей казалось, что они могут общаться без слов.

Так что никакое свидание с Вудом, на которое она вчера согласилась просто потому, что причин не соглашаться не было, а Вуд очень милый, не считалось поводом переходить на имена. Ей нравилась ее фамилия.

И так было привычнее.

Может быть, дело было в том, что по имени ее называло всего четыре человека — мама, папа, Петер и Тея, ну, шесть, если посчитать родителей Крама. Да даже Драганов обычно не звал ее по имени так, чтобы это не звучало издевательски.

Вот сейчас было не вовремя про Драганова.

— Ларсен, — возник за спиной Андрэ Паркинсон, — извини, что глупо повел себя тогда в холле перед часами Слизерина. Вы действительно вернули все потерянные баллы...

— Я не обиделась, — повернулась к нему Сольвейг, кивая мальчику присаживаться рядом. — Я понимаю, что тебе и Гринграсс было досадно.

Паркинсон грустно вздохнул.

— Те баллы были от Флитвика. Не все чары удаются нам с первого раза.

— Никому не удаются, — пожала плечами Сольвейг. — Чтобы магия начала слушаться тебя, ее надо чувствовать. Кому-то в этом помогает медитация.

— Но не всем? — уточнил мальчик.

— Мне помогает полет. Сначала необходима невероятная концентрация внимания на том, чтобы просто не свалиться с метлы.

— Я не умею летать, — признался Паркинсон. — Мама мне не разрешает метлу. Она говорит, что это опасно.

— Моя тоже так говорит, — улыбнулась Сольвейг. — Но, думаю, если ты будешь слушать объяснения мадам Хуч на уроках полетов, у тебя есть все шансы. Метла — это такой же проводник магии, как и палочка. И как волшебный посох. В Дурмстранге учат и ими пользоваться, но мне не особенно нравится. Это все нужно для того, чтобы рано или поздно ты научился управлять магией без внешнего проводника.

— Это возможно? — удивился первокурсник.

Сольвейг прищурилась, повернув голову к столам других факультетов, выловила взглядом неприятную девчонку из Хаффлпафф, бросившую ей какую-то мерзость в котел на прошлых Зельях, щелкнула указательным пальцем о большой, выбрасывая указательный в ее сторону. Волна магии пролетела по залу, как ветер. Кубок с тыквенным соком перед девчонкой упал, выплескивая содержимое ей на блузку. Хаффлпаффка вскочила, отряхиваясь. Сольвейг усмехнулась. Она знала, что преподаватели даже внимания на это не обратят: мало ли за тем столов неуклюжих подростков?

— Но никогда так не делай, — попросила Сольвейг. — Некрасиво нападать на студентов других факультетов. Слизеринцам это не к лицу. Ты слышал, что говорил Флинт в первый день.

Андрэ покивал.

— Я попробую почувствовать магию.

— И потренируй те чары, которые не получаются, на досуге. Чем больше практики, тем заметнее результаты.

— Да? Так ты практиковала метание кинжалов в противника? — Данбар появляется рядом так внезапно, что Сольвейг сначала упирает палочку ему в подбородок, зажав рукоятку боевым хватом, и только потом понимает, что это было необязательно.

— Практиковала, — соглашается Сольвейг, чтобы не отрицать очевидного. Боевку много чему учили.

— А ты уже в штаны навалил, Данбар? — Флинт подходит как раз в тот момент, когда Сольвейг решает, надавить ли на палочку посильнее, чтобы у истеричного гриффера сдали нервы. — Ларсен, убери палочку, на тебя весь Большой зал смотрит.

Сольвейг нехотя повинуется.

— Мисс Ларсен, зайдите ко мне в кабинет после завтрака, — проходит мимо них Малфой. — Десять баллов с Гриффиндора за провокацию, мистер Данбар.

Вуд на миг вспыхивает из-за такой вопиющей несправедливости ("Никто же ничего не сделал, профессор!") — и лишает свой факультет еще десяти баллов за пререкания с преподавателем.

Сольвейг думает, что, наверно, не расстроится, если Вуд передумает с ней летать.

Она думает об этом во время всей заунывной речи Малфоя о том, что слизеринцев действительно часто провоцируют и что стоит относиться к этому спокойнее.

— Извините, сэр, я не подумала.

Что больше такого не повторится, Сольвейг не обещает. Она не может предугадать, как сложится в следующей подобной ситуации.

Может быть, правы были студенты других специальностей в Дурмстранге, когда говорили, что на факультете Гриндельвальда учатся настоящие психи. Сольвейг знала трех человек с боевки, кому колдопсихологи действительно ставили диагноз "психопатия", и советовали сменить профилирующий курс. Они были, пожалуй, лучшими, но их неспособность к раскаянию Сольвейг страшила. Она сама была не прочь напугать таких, как Данбар, но она же сейчас не специально? Просто он ей не нравится и подошел слишком близко и слишком тихо. Она его не заметила, но среагировала однозначно: Данбара она воспринимала как врага. А враг получит какое-нибудь мерзкое проклятье в лицо, если подберется вот так со спины.

Враг.

Странно даже про себя произносить это слово, когда друзей рядом нет. В Дурмстранге не было врагов; были соперники — на квиддичном поле, в Дуэльном зале; были товарищи — в лазарете и колдомедицинской лаборатории, были приятели по команде, был друг — Петер Крам. Был парень, в которого она влюблена — Димитр Драганов (ну, пока не выпустился). А тут... она не знала. Тут можно было валяться на одном диване с Флинтом и при этом не представлять, как он к тебе относится. Флинт мог отодвинуть ее себе за спину во время драки с гриффами — и мог наорать на нее на тренировке. Пьюси — вообще человек-загадка. Остальных она знала хуже. Ну, вот сегодня, может, с Вудом получше познакомится.

Странно было произносить слово "враг" в стране, где меньше двадцати лет назад шла война; в школе, где каждый пятый студент — сирота, даже вон у Флинта только отец, а Пьюси воспитала семья старшего брата. А ведь бои велись прямо в этих стенах. Битва за Хогвартс. История магии, где рассказывали об этом, никогда не была для Сольвейг любимым предметом, а здешний преподаватель-привидение вообще нагонял тоску, но сейчас ей показалось, что она и впрямь повела себя с Данбаром неуместно.

Студентов Хогвартса учили защищаться от Темных Искусств.

В Дурмстранге веками учили нападать первыми. Она просто была прилежной ученицей.

В какой-то момент ей даже расхотелось идти к Черному озеру. Только обижать Вуда тоже было нехорошо.

Летать с Вудом оказалось на удивление здорово. Он был легок на подъем, и ему было плевать на запреты полетов над озером и Запретным лесом, и они улетели довольно далеко в сторону Каледонского леса, частью которого и считался школьный Запретный, выписывая в воздухе разные фигуры и финты. Повернуть в сторону школы решили, только когда уши совсем покраснели от холода.

— Давай до озера наперегонки? — предложила Сольвейг.

— Как говорит отец, кто последний, тот тухлый слизеринец, — усмехнулся Вуд. — Ничего личного.

Сольвейг засмеялась и рванула к Черному озеру.

Чиркнув помелом по темной водяной глади, она раскинула руки в стороны и завизжала. На берегу она оказалась раньше своего спутника.

— Ты очень хорошо летаешь, — похвалил ее Вуд по дороге в замок. Кажется, он совсем не обиделся, что она его обогнала. — Не будешь против повторить на следующей неделе?

— Если будет время. Я почти не готовлюсь к экзаменам.

— Знаешь, я удивлюсь, если в этом году никто не останется на второй год из сборной Хогвартса. Тренировки перед матчами, правда, будут занимать много времени.

Сольвейг удивленно посмотрела на него.

— Что? — смутился Вуд. — Я знаю, что не произвожу впечатление хорошего студента. Но если я завалю Т.Р.И.Т.О.Н.ы, отец меня живьем сожрет.

— Он же спортсмен у тебя.

— Да, но он думает, что кроме квиддича нужно получить еще какое-нибудь образование. Он огорчен, что я больше ничем не интересуюсь. Хотя он в свое время тоже был повернут на одном квиддиче. А ты? Что-нибудь думала о дальнейшей карьере?

Сольвейг помотала головой.

— Ничего конкретного. Хотела взять у пятикурсников профориентационные брошюры. Посмотреть, куда хватит моего набора экзаменов.

Они заперли метлы в чулане на стадионе и пошли к замку.

— А как ты выбирала в Дурмстранге?

— Да все направления были написаны на клочках пергамента и положены в меховую шапку директора. Мы подходили и вытаскивали по два.

Вуд уставился на нее во все глаза.

— Я пошутила, — призналась Сольвейг, и гриффер расслабился. — Просто на боевке учился один прикольный парень, а знания колдомедицины позволяют лечить травмы, которые получаешь в учебном бою, своими силами.

— И как потом с парнем? Сложилось? — улыбнулся Вуд. Сольвейг сощурилась. Можно было не отвечать — вопрос был довольно интимный. А можно было ответить и посмотреть за реакцией.

— Да предложение мне тут по пьяни делал. Как только сил на Патронуса хватило.

Вуд заметно скис.

— Вы до сих пор вместе? — уточнил он.

— Один Всеотец, Вуд! Я бы не согласилась на свидание с тобой, если бы у меня были перед кем-то обязательства.

— А тот парень?

Вуд пропустил ее вперед, открывая тяжелую дверь Главного входа в здание школы. Сольвейг проскользнула внутрь, растерла уши. В холле горел камин и было хорошо натоплено.

— Ему нравится меня бесить, и в жизни у него творится какая-то муть. А может, пошутил.

— Такими вещами не шутят, — запротестовал гриффиндорец.

— Это приличные мальчики вроде тебя, Эдвин Вуд, не шутят. А выпускники факультета Геллерта Гриндельвальда могут шутить по-всякому, — заметила Сольвейг. — Спасибо что позвал полетать. Было круто, — и клюнула его в щеку на прощание. В подземелья она спускалась, не оглядываясь.

Драганов ей больше ничего не ответил после того Патронуса. Может, и правда, это была такая смска по пьяной лавочке. Хотя за ним никогда не водилось привычки напиваться до зеленых пикси — все-таки спортивный режим, сборная Болгарии не будет за него держаться в противном случае. И та записка про Фолквэра Ларсена Сольвейг до сих пор настораживала. Какие дела могут быть у члена совета директоров "Молнии" и старого ворчливого артефактолога с северов? Решил навесить на свои метлы какую-то хитроумную защиту? Проконсультироваться по магическим токам в древке и помеле? А зачем тогда тащить на прием сына — простого загонщика без особенных интересов?

Сольвейг не знала ответов, злилась, что у нее возникают эти вопросы, и, что самое главное, безумно жалела, что думает о Драганове после миленького, до жути благообразного первого свидания с симпатичным и добрым парнишкой.

Право слово, лучше бы она думала о ладной фигуре Эдвина Вуда, его вспотевших волосах, закручивающихся спиральками на затылке, и аромате шоколада, пробивавшемся сквозь терпкий запах мужского пота.

Но в голове сейчас был только Димитр Драганов, утащи его кельпи.

Сольвейг тихо прошла по полупустой гостиной к своей спальне и, на ходу сбрасывая с себя вещи, направилась в душевую. Горячая вода, скорый ужин, почитать учебник по Трансфигурации — и спать.

К йотунам Драганова.

— Мистер Флинт, задержитесь после завтрака, — говорит подошедшая к столу Слизерина мадам Хуч, и тот кивает. В принципе, Флинт ждал этого со дня на день: сам назначить дату отбора в сборную Хогвартса он не мог, потому что де юре тренером команды была Хуч. На деле Хуч не собиралась их тренировать, потому что прекрасно знала, что ни Флинт, ни Вуд, в прошлом году яростно спорящие за значок капитана, не станут ее слушать. У обоих, естественно, был свой собственный взгляд на то, как должна играть команда, а поскольку гриффиндорцев в сборной школы было всего двое — вратарь Вуд и ловец Салливан, выпустившийся в прошлом учебном году, тон задавали слизеринцы. Эти играли жестко, на грани фола, не гнушались травмировать соперника и не боялись заработать несколько штрафных. Конечно, Вуд ругался до пены изо рта. Флинт раз десять за групповой этап указывал ему на дверь, но Вуд оставался, спорил, притаскивал игровые схемы... Хуч не представляла, как Флинт только держится: двадцать лет назад другой слизеринец по фамилии Флинт уже бы пересчитал все зубы нахальному грифферу по фамилии Вуд, посмевшему влезть со своими советами, но, видимо, Максимиллиан был спокойнее своего отца. Не всегда — но был. А вот стиль игры перенял. Хуч не одобряла, конечно... но матчи были очень зрелищными.

— Необходимо подать заявку в Международную Ассоциацию квиддича не позднее 17 октября, мистер Флинт, — говорит профессор Лонгботтом, ставший заместителем директора Макгонагалл только в этом году и пока не вполне проникшийся тем, что отвечает теперь вообще за все, в том числе и за квиддич. — Мадам Хуч расскажет вам подробнее.

— В среду свободный от тренировок день, — говорит Хуч, деловито раскладывая перед Флинтом бланки. — Вы проведете отбор в команду, и не забудьте, Мерлина ради, о запасных. На каждую позицию — один человек. У нас нет...

— Загонщиков, ловца и одного охотника, — подсказывает Флинт, разглядывая документацию, присланную IQA. — То есть загонщики у меня есть. Я не буду выбирать их на общем основании.

— Мистер Флинт, мне бы хотелось попросить вас дать шанс всем желающим... — начал Лонгботтом, но Флинт остановил его жестом:

— Нет, профессор. Я не собираюсь провозиться с отбором до темноты. Я знаю, на кого могу положиться. По-хорошему, я бы и ловца не стал искать. У нас есть Хиггс...

— У Слизерина есть Хиггс, — поправил его герболог.

— У Хогвартса, — с нажимом произнес Флинт, сгребая бланки в кучу. — Мы видели, как играла ваша Уизли, сэр. Мне такие в команде не нужны.

— Ваша Ларсен намеренно ее травмировала!

— В этом суть амплуа Ларсен на поле, профессор! Она загонщик.

— Это не говорит о том, что она должна сбивать игроков других команд с метел!

Флинт скривился, не зная, как еще объяснить, что декан Гриффиндора не прав, с мольбой поглядел на Хуч.

— Вообще, да, Невилл, — неожиданно мягко сказала преподавательница полетов, — загонщик в квиддиче именно что отбивает бладжеры от своих игроков и старается попасть ими в соперника. С целью сбросить с метлы или травмировать. То, что ты в свое время не подружился с метлой, не значит, что...

— Довольно, Роланда, — покраснел Лонгботтом. — Я понял. Но, мистер Флинт, я настаиваю: пускай на отбор приходят все желающие.

— Только из сборных факультетов, — тут же выставил условие Флинт, и Лонгботтом, вздохнув, кивнул.

— Я подготовлю объявление. В пять часов в среду.

— Один охотник и один ловец, — добавил Флинт. — Остальные только в запас.

Лонгботтом, скрипнув зубами, уступил.

Флинт занимается бумагами для Международной Ассоциации квиддича весь понедельник, во вторник гоняет свою команду по стадиону так, будто они не порвали грифферов, а влетели им с крупным счетом, в среду просыпается дерганым и злым. Пьюси старается не попадать под горячую руку.

Профессор Граббли-Дерг на уроке в этот раз учит их вычесывать гриву фестралов, и большая часть Гриффиндора возмущена тем, что задание приходится выполнять наощупь.

— Слизерам везет, они хотя бы видят этих тварей! — говорит какая-то темнокожая девушка, и Флинт резко поворачивается к ней, все еще держа прядку в руке. Сольвейг почему-то боится, что он сделает фестралу больно.

— Везет? — уточняет Флинт. — Знаешь, если бы можно было выбирать...

— Ты дура что ли? — вмешивается Вуд. — Я вижу фестралов, потому что дедушка умер у меня на глазах! Я бы с радостью поменялся с тобой местами, Энн. И я клянусь, Флинт тоже отдал бы все, чтобы не видеть их.

Сольвейг разжимает пальцы Флинта, когда он начинает наматывать прядь из гривы коня на кулак.

— Тихо-тихо, — шепчет она ему, как маленькому. — Она просто идиотка.

Вуд кивает им, отходя к своему фестралу. Щетка, которую он сжимает в руке, вся покрыта длинными черными волосами. Флинт тяжело дышит, готовый наброситься на кого-нибудь с кулаками, и профессор отпускает их с урока раньше. Сольвейг сдает обе щетки и уводит Флинта в замок.

В гостиной он заваливается на диван прямо в мантии и лежит, закинув руку на лицо, до самого звона колокола.

— Сколько раз на дню ты хочешь кого-нибудь покалечить, Ларсен? — спрашивает, наконец, Флинт, поднимаясь, чтобы идти на обед.

— Несколько, — неопределенно пожимает плечами Сольвейг. — В воскресенье я чуть не прокляла Данбара только за то, что он подкрался со спины. Иногда у меня срывает резьбу.

— Поэтому ты пришла в квиддич? — уже совершенно миролюбиво интересуется Флинт, открывая для Сольвейг дверь гостиной.

— Нет, я избила Драганова битой, и капитан его команды позвал меня играть.

Флинт хохочет на все подземелье, и Сольвейг тоже задумчиво улыбается, пока они идут в Большой зал.

На самом деле в ее жизни было много смешных моментов, а общение с Теей научило говорить даже о самом стыдном с покер фейсом. Что ж, если Флинту смешно — пускай смеется. Лишь бы не грозился прибить эту Анн или как ее?..

— Сольвейг! — Вуд догнал их у дверей Большого зала. — Лонгботтом сказал, что Флинт взял тебя загонщиком в сборную Хогвартса! Поздравляю!

— Эээ? — Сольвейг посмотрела на Флинта, приложившего ладонь к глазам.

— Умеешь ты, Вуд, сюрприз испортить. Поздравляю, Ларсен, вы с Крэгги официально включены в заявку на международные матчи школьной Лиги квиддича.

— Так ты... ничего ей еще не сказал? — удивился Вуд.

— Уже сказал, дубина, — скривился Флинт.

Вуд улыбнулся ещё раз и убежал к своему столу.

— Почему мне кажется, что он должен возмущаться? — спросила Сольвейг, садясь спиной к гриффиндорскому столу.

— Потому что он бы первый начал возгудать, если бы не был согласен с моим выбором, — Флинт положил себе мясо в тарелку и помахал вошедшему в Большой зал Монтегю. — Но Вуд согласен и рад за тебя. Потому что ты ему нравишься. Ещё с прошлого года.

— Но тогда он зассал подойти, — добавил Пьюси, садясь слева от Сольвейг. — Дурмстранг — суровый Институт магии.

— Всё, не хочу об этом больше слушать, — Сольвейг подняла руки вверх. — Я этого не знаю. Вы мне не говорили. Я думала, Вуду просто прикольно со мной летать!

— Ну, с чего-то же надо начинать, а в Хогсмид теперь до ноября не отпустят, — объяснил Флинт. Сольвейг зажмурилась.

— Все равно он милый. Прямо зайка.

— В субботу ты не приложила его бладжером только потому, что Флинт запретил, — заметил Пьюси, мастеря бутерброд из булочки и котлеты.

— Это же игра!

— Ну, Вудила бы провалялся в Больничном крыле до вторника с сотрясением, — Пьюси оглянулся на стол Гриффиндора. — Думаю, часть нежных чувств у него бы была отбита.

— Ты говоришь об этом, словно вы это подстроили, — нахмурилась Сольвейг.

— Как знать, — философски вздохнул Флинт.

Доедали в молчании.

Крэгги сиял, едва узнал, что принят в сборную Хогвартса. Об этом он, кажется, и мечтать не смел. Боул сразу же ушёл на трибуну, заявив, что не возьмёт на себя ответственности встать к кольцам, случись что с Вудом. Флинт махнул рукой: ну, хоть тут перед бабой решил не выпендриваться. Хиггс искоса глядела на Уизлетту, обжимавшуюся с Люпином. Хуч в виде исключения пришла на отбор в школьную сборную — не иначе Лонгботтом надавил. Тоже вот, поборник справедливости.

— Ну, дадим им эту иллюзию, — буркнул Флинт. — Вуд, давай на кольца. На пробах охотников вратарем будешь ты.

— Кроме охотников Гриффиндора, конечно, — улыбнулся Пьюси. — Там нам поможет Фосетт.

Вуд понятливо кивнул и унесся на свою позицию, помахав Сольвейг рукой.

— Слушайте все! Бьете по десять штрафных, кто больше забьет — тот в команде! Все честно.

— Фосетт — это который? — уточнила Сольвейг, поправляя хвост на голове, у пролетающей мимо Хиггс.

— Вратарь Рэйвенкло, — махнула в сторону синей трибуны девочка и полетела дальше. Снитч уже выпустили, но он пока в пределах видимости не появлялся. Уизли, как и ловцы Рэйвенкло и Хаффлпафф, тоже летала высоко, вглядываясь вдаль чуть прищуренными глазами.

Крэгги достал из запасного набора вторую биту, и они отрабатывали удары на одном выпущенном бладжере. Флинт искренне просил не бить в сторону пробующихся охотников. Ну, хотя бы когда подойдет очередь Монтегю.

— Хей! Полагаю, нам стоит хотя бы познакомиться? — парень в красной мантии подлетел к Сольвейг, перебрасывая биту из одной руки в другую.

— Кажется, знакомы, — парень был именно тем, кто отправил в Сольвейг тот бладжер, что она с огромным удовольствием ему вернула.

— Я Стив. Стив Томпсон.

— Сольвейг Ларсен.

— Я знаю, кто ты, — гриффер улыбнулся. — У тебя хороший удар.

— Да, — согласилась Сольвейг. — Что тебе нужно?

— Хочу в команду, как и остальные, — пожал плечами Томпсон. — Флинт взял тебя — ты этого заслуживаешь. И вы хорошо сыгрались с Крэгги.

— У него большой потенциал, — согласилась Сольвейг.

— Мне было бы интересно потренироваться с вами. Гриффиндор больше не играет в этом сезоне со Слизерином.

— Все вопросы к капитану. Флинт решает, когда и с кем тренируется сборная.

— А просто так? Ты же летаешь просто так? — не отставал он.

— Просто так я летаю с Вудом. Я не ненасытна, мне хватает одного компаньона. Прости, Томпсон. Ничего личного. Бладжер справа.

Она поднялась выше, понаблюдать за тем, как Робинс атакует кольца Фосетта. Вуд подлетел к ней, улыбнулся.

— Меня клеил твой загонщик.

— Да ладно? — не поверил Вуд. — А когда нога зажила, он громче всех орал, что пообрывал бы тебе руки.

— Ну, тогда я все поняла правильно, когда сказала, что не буду с ним тренироваться.

Сольвейг посмотрела на кольца, где Фосетт пропустил третий штрафной от грифферской охотницы.

— Давай, Джейн, — прошептал Вуд.

— Болеешь за нее?

— Она хороший игрок, она заслуживает попасть к команду.

Сольвейг усмехнулась.

— Нет, она действительно хорошо играет. Ну, может быть, слегка невнимательна.

— Я знаю, что ты бы хотел ее в команду, потому что хорошо с ней знаком, — сказала она, разворачивая метлу. — Но не обижайся, что я буду болеть за Монтегю. Он тоже хороший охотник, — она замахнулась и отбила в сторону Крэгги летевший в Вуда бладжер. Тот принял мяч, отправляя его далеко за пределы стадиона.

— Что-то не так с твоей командой, Вуд. Раз уж тебя пытаются сбить с метлы свои, — Пьюси занял место улетевшей к Крэгги Сольвейг, покрутил головой, разминая затекшую шею. — Томпсон. Он лучше многих, Флинт возьмет его в запас.

— Я знаю, — Вуд внимательно смотрел за Фосеттом, пропустившим очередной мяч.

Пьюси скривился. Робинс забила уже шесть раз.

— Монтегю придется постараться, чтобы попасть в основу.

— Не думай, что я ему поддамся.

— Думаю, этого не потребуется, — иногда улыбка у Пьюси была ну совершенно мерзкая.

Вуд помотал головой и полетел менять пропустившего шесть квоффлов Фосетта у колец. Сейчас должен был пробоваться Монтегю.

Большой зал кипел от негодования.

— Почему ни один из моих игроков даже в запас не попал? — возмущался Эпплби, стоя напротив Флинта между столами Слизерина и Гриффиндора.

— Может быть, потому что у тебя хреновые игроки, м?

— А может быть, потому, что ты штопаный ган...

— Мистер Эпплби, будьте любезны, закройте рот, — попросил Малфой, подходя к эпицентру спора. — Могу организовать вам еще неделю изучения ингредиентов для зелий наедине со мной.

— Профессор, это несправедливо!

— Побойтесь Мерлина, — скривился зельевар, — мне нет никакого дела до ваших претензий, я не преподаю полеты и никакого отношения не имею к формированию сборной по квиддичу. Я ее, молитвами Министерства, даже не спонсирую.

— Какие-то проблемы, Драко? — пробрался между студентов Лонгботтом.

— Никаких, Невилл, — выплюнул Малфой. — Поздравляю, твои студенты попали в запас сборной. Неплохо.

— Благодарю, — выдавил декан Гриффиндора. — Безусловно, нужно порадоваться, что хотя бы мистер Вуд остался в основе.

— Вуд — лучший вратарь школы, профессор, — заявил Флинт горячо. — И даже то, что на той неделе мы выиграли, не скажется на моем мнении о нем. Вуд отличный кипер.

— Спасибо, мистер Флинт, — кивнул Малфой. — Видите, профессор, — обратился он уже к Лонгботтому, — мои студенты умеют признавать чужие заслуги.

— Не сомневался, — осклабился герболог. — Я жду пакет документов утром в пятницу, мистер Флинт.

Тот кивнул, и Лонгботтом пошел к преподавательскому столу.

— Разошлись по местам, — приказал Малфой, оглядывая студентов. — Время ужина!

Флинт хмыкнул и уселся лицом к остальным столам рядом с Сольвейг. Пьюси по привычке сидел спиной ко всем.

— Мон, отлично, — Сольвейг хлопнула подошедшего Монтегю по плечу. — Седьмой квоффл был очень красивый.

— Спасибо, Ларсен. Теперь Робинс будет меня ненавидеть, — он улыбнулся, садясь невдалеке со своими друзьями.

— Ну, ненависть — это громко сказано, — Флинт вгрызся в куриную ножку. — Хорошо бы она Вуда не приложила чем-нибудь мерзким, а то решит еще, что он подыгрывает Слизерину. У него и так подмокает репутация после каждой попытки урезонить гриффов.

— Вы меня извините, но как Вуд вообще попал в этот гадюшник? — поинтересовалась Сольвейг, наблюдая, как Вуд разговаривает со своими: нос его дрожал, готовый сморщиться, будто внезапно пахнуло чем-то тухлым.

— Это мы здесь гадюшник, Ларсен, — покачал головой Пьюси. — А грифферы — это отвага...

— И слабоумие, — закончила Сольвейг.

— Точно, — заржал Флинт, но тут же снова сделался серьезен. — В Гриффиндор попадают смелые, благородные и честные. По крайней мере, так когда-то было задумано.

— Сколько, вы говорите, Распределяющей Шляпе? Кажется, этой пыльной тряпке пора на покой.

— Да уж, благородством там и не пахнет, — согласился Пьюси. — Так что мы полагаем, Вуд попал туда просто чтобы мы имели возможность хотя бы раз в сезон играть с действительно стоящим соперником.

— Да ладно вам, — не поверила Сольвейг. — Вы играете против Вуда, не против грифферов?

— Ну, да. Против грифферов-то там кого играть. Ты же сама видела, что получается, если оставить им всего одного охотника. Смех на палке.

Сольвейг кивнула.

Ну, да, как-то слабо верилось, что Шляпу не прикладывали каждый год какими-нибудь Умопомрачающими чарами. Какими тут пользуются? Конфундус? Сольвейг бы использовала Distrahert — по привычке, все никак не переучится. Но она никак не могла понять, кому было это нужно — так изгадить представление о факультете. Или кроме слизеринцев никто этого не замечает? Или подлость всегда была оборотной стороной благородства? Но ведь Шляпа, хоть и несла чушь во время ее распределения, все равно сказала об ее отличительных чертах. Сказала, что Сольвейг способна идти по головам во имя цели. Может быть, это и правда, просто пока цель не казалась достойной?

На душе было погано, и Сольвейг не хотела думать, что так будет постоянно, на каждом занятии по ЗОТИ, на каждом уроке Ухода за магическими животными, на каждой практике по Чарам, во время каждого квиддичного матча и ежедневно в Большом зале. Везде, где можно столкнуться с неприкрытой и ничем не мотивированной агрессией со стороны толпы школьников в мантиях с красным подбоем.

В понедельник Флинту пришло подтверждение из IQA: их заявка на серию плей-офф была рассмотрена, теперь двух представителей команды ждут на церемонию жеребьёвки в Женеву. Порт-ключ обещали выслать накануне в адрес заместителя директора Лонгботтома.

— Форма одежды — парадная, — прочитал из-за плеча Пьюси. — Ну, и кому делегируешь свои полномочия?

— Могу отправить тебя с Хиггс. Или Вуда с Ларсен.

— Чо это Вуда сразу с Ларсен? — поинтересовалась Сольвейг.

— Я тоже никуда не поеду, — открестился Пьюси. — Кто вместо меня будет следить, чтобы нашим не нагадили на Хеллоуинском балу?

Флинт вздохнул.

— Хиггс, — позвал он через полстола, — ты едешь со мной в Женеву на жеребьёвку. Напиши домой, чтобы прислали тебе платье.

Девочка кивнула, но особой радости в её глазах не было.

— Вуд, значит, в пролёте? — невинно спросил Пьюси, сооружая бутерброд с сыром и ветчиной.

— Ты уверен, что тебя это касается? — оскалилась Сольвейг.

— Нет, праздный интерес. Все-таки мы приложили к этому руку.

— Сейчас я заклею тебе рот одними интересными чарами...

— Ладно, ладно, Ларсен, успокойся, — миролюбиво попросил Флинт. — Твои отношения с Вудом — это твоё личное дело.

— Да нет никаких отношений, — призналась Сольвейг. — Просто летаем. Он рассказывает мне о схемах, немного спорим о командах...

— И у магглов это называется "френдзона", — закончил за ней Пьюси.

— Точно, — подтвердила Сольвейг. — Ну, не то чтобы я сильно расстроилась...

— Вот же дятел, — вздохнул Флинт. — Ну, раз вы все равно просто летаете, приходите что ли с нами играть по воскресеньям. Раз у вас все равно никакой романтики...

— Да, — улыбнулся Пьюси. — Научу тебя бросать квоффл в кольцо.

— Посмотрим, — не стала обещать Сольвейг.

На Чарах Флитвик наконец-то объявил тему, которой будет посвящена оставшаяся часть осеннего семестра и весь зимний, вплоть до Пасхальных каникул.

— Хочу предупредить: я прекрасно осознаю, что Ментальная магия подвластна далеко не всем, — заверил маленький профессор аудиторию, — но какие-то азы вам в любом случае придется освоить. Предлагаю начать с выявления остаточных знаний, которые вы должны были почерпнуть на других дисциплинах. К примеру, на Защите от Темных Искусств.

Сольвейг рисовала каракули на полях своей тетрадки, изредка поглядывая на Флитвика. Вуд, сидящий рядом, увлеченно чиркал новую схему игры, хотя до их матча с Рэйвенкло был еще целый месяц.

— Кто назовет мне хотя бы одно из заклинаний, относящихся к области Менталистики? — обратился Флитвик к семикурсникам, и девчонка с пушистыми волосами, которая была первым спарринг-партнером Сольвейг на ЗОТИ, подняла руку.

— Заклятие Забвения, — сказала она. — Обливиэйт. Его часто используют Невыразимцы при работе с магглами, на чьих глазах был нарушен Статут о секретности.

— Верно, мисс Джордан, — кивнул профессор. — Пять баллов Гриффиндору. Есть еще варианты?

— Конфундус? — предлоположил Миджен и заработал еще пять баллов для факультета. Сольвейг напряглась. Почему Пьюси и Флинт молчат? Они же наверняка знают.

— Заклятие Империус, — сказала она, не поднимая руки, и весь класс обернулся на ее последнюю парту. Вуд тоже оторвал голову от пергамента.

— Расскажите поподробнее, мисс Ларсен, — попросил Флитвик, ободряюще улыбнувшись. Можно подумать, ей действительно нужна его поддержка.

— Заклятие Империус относится к разряду подчиняющих заклинаний, оно позволяет применившему его волшебнику полностью заблокировать волю человека или магического существа — жертвы. Ему могут противиться лишь те создания, к которых есть природная защита, то есть драконы и, предположительно, фениксы, а также те, кто добился определенных успехов в защите от ментального воздействия путем тренировок. Поскольку Менталистика — достаточно сложный раздел магии, таких людей не слишком много. Курсанты Школы авроров проходят обязательное обучение защите от ментального воздействия, но многие все равно предпочитают пользоваться специальными защитными артефактами. Они родовые и передаются по наследству. Заказать подобную вещь у мастеров-артефакторов на данный момент практически невозможно, потому что их изготовление отнимает у мастера слишком много магических сил и может вызвать магическое истощение на неопределенный срок. К примеру, мой прадед Фолквэр Ларсен сделал такой десять лет назад для моей старшей кузины Асгерд. После этого он не брался за заказы почти три года. Империус во всем мире считается Первым Непростительным проклятьем и влечет за собой тюремное заключение для применившего его. Оно, как и остальные Непростительные, считается таковым из-за простоты в применении и не требует особого мастерства или силы от применяющего. Необходимо лишь нацелить палочку на жертву и произнести словесную формулу. На территории Скандинавии во время Первой Магической войны было широко распространено невербальное применение этого проклятия на магглах, однако Геллерт Гриндельвальд не одобрял его, поскольку предпочитал добиваться своего прямым применением силы и физическим устранением противника, а не манипуляцией сознанием. Признаком верно наложенного Империуса является облачко желтоватого дыма вокруг жертвы в первые несколько секунд после применения проклятия.

— Исчерпывающе, мисс Ларсен. Десять баллов Слизерину, — похвалил Флитвик.

— Небось, применяла к кому-то, а, Ларсен? — спросил Данбар с места.

— Я не дура, применять те заклятия, за которые светит Нурменгард.

— Азкабан, — поправил Вуд шепотом.

— Но, если профессор Флитвик позволит, я продемонстрирую для тебя, Данбар, другое заклинание, за которое тюремный срок не дают. Оно вообще не считается Темным как таковое. Ему учат в Дурмстранге в блоке колдомедицины.

— Прошу, мисс Ларсен, заинтриговали, — махнул рукой к доске профессор Чар. — Мистер Данбар, будьте любезны, проассистируйте.

Данбар нехотя вышел и встал напротив Сольвейг.

— Можешь защищаться, Данбар, — оскалилась Ларсен, и, быстрее, чем Данбар выхватил палочку, махнула рукой в его сторону: — Obey. Расскажи, что тебе сегодня снилось, Данбар.

Глаза гриффера были абсолютно трезвыми и будто бы даже незатуманенными. А потом он понес такую ахинею эротического содержания, что Флитвик поспешил наложить на парня Силенцио. Слизеринцы старались держать лицо, хотя Сольвейг по глазам видела, что они готовы прыснуть в кулаки. Многие гриффиндорцы тоже заулыбались. Темнокожая грифферша Энн, про которую грезил Данбар минувшей ночью, мгновенно вспыхнула всем лицом и шеей, едва услышала про свои ноги на плечах у однокурсника, соскочила со своего места и выбежала из аудитории. Рот Данбара беззвучно открывался и закрывался, будто он продолжал рассказывать о своих видениях.

— Спасибо, Данбар, это было не слишком увлекательно, — скривилась Сольвейг, снимая заклятие. Данбар мотнул головой и замолчал. Флитвик снял с него Силенцио. — Прошу прощения, что так вышло, сэр, — обратилась Сольвейг к профессору. — Это заклинание обычно используют в педиатрии, когда маленький пациент не может четко объяснить, где у него болит, и в психиатрии, когда у пациента острые фазы психического расстройства. Но спросить, на самом деле, можно что угодно.

— Присаживайтесь на свои места. Десять баллов, мисс Ларсен, — кивнул Флитвик и вернулся к теме урока.

Он рассказал о Лигилименции и Окклюменции, обратив внимание студентов на то, что природных окклюментов очень мало, но освоить эту науку все-таки гораздо легче, чем обратную ей Лигилименцию.

— Проникнуть в чужое сознание мягко, чтобы жертва и не заметила воздействия, на моем веку могли только два человека: Светлый маг Альбус Дамблдор, один из прошлых директоров Хогвартса, и Темный Лорд Волдеморт, терроризировавший Британские острова двадцать лет назад и ранее, до своего первого падения. Они не были природными менталистами и развили свои навыки в этой области магии путем долгих тренировок и жесткой дисциплины. Освоение Окклюменции во многом может зависеть от наследственности, например в Британии Принцы и Блэки могли похвастаться родовой предрасположенностью к Ментальным наукам. Я учил нескольких Блэков и всего одну Принц, но их успехи были весьма значительными. К несчастью, оба этих Рода угасли во время Второй и Третьей Магических войн, прямых наследников они не оставили. Однако единственным человеком, кто был врожденным Мастером Менталистики, которого я имел честь знать лично, был профессор Северус Снейп, прошлый директор этой школы. Северус принял руководство Хогвартсом в год Третьей Магической войны, будучи агентом Ордена Феникса в ставке Пожирателей Смерти. И только его исключительно выдающиеся способности в Окклюменции позволили ему шпионить для сил сопротивления, подвергаясь постоянным ментальным атакам Лорда Волдеморта.

— Пьюси, — шепнула Сольвейг, тыкая сокурсника перьевой ручкой в спину, — это он про Мастера Снейпа, который зельевар?

— Да, — подтвердил парень, не оборачиваясь. Флитвик, как и многие другие преподаватели, был любителем снимать баллы за разговоры на занятиях.

— Откуда ты знаешь про Снейпа? — спросил Вуд тоже шепотом. — Мой отец учился у него.

— Я читала его статьи и варю некоторые зелья по его рецептам. Он был гением.

— Отец говорил, что он был мерзким. Но он Герой, это правда.

Сольвейг пожала плечами. Она ничего не знала про героизм Снейпа, и ей было, если честно, все равно. Но было прикольно, что этот человек еще и Мастером Менталистики был. Когда только успел получить эти звания, если вовсю шла война?

Когда Флитвик окончил урок, Сольвейг продолжала думать о Снейпе, хотя не могла понять, почему он ее вновь так заинтересовал.

После ужина Сольвейг достала "Тетрадь Принца-полукровки" и устроилась с ней у камина, бездумно листая страницы и глядя в огонь. От созерцания пляшущих языков пламени ее оторвала присевшая рядом на диван Лора Хиггс.

— Почему ты не хочешь ехать? — не поняла Сольвейг, когда та скомкано попросила ее поехать с Флинтом на жеребьевку вместо себя.

Девочка опустила голову.

— Я маленькая.

— Тебе четырнадцать, и ты в команде. Что не так?

— Ларсен, там будет все торжественно и официально, я такое не люблю, мне будет скучно, а Флинт будет вынужден присматривать за мной. Ему тоже будет скучно, а когда ему скучно, он злой.

— Хиггс, не думай о Флинте, думай о себе, — посоветовала Сольвейг. — Ты была в Швейцарии?

— Нет.

— А я была. Там красиво. Езжай.

Хиггс помолчала. Сольвейг смотрела на неё, ожидая ответа. Ей очень хотелось, чтобы Лора поменяла своё решение и поехала на жеребьёвку.

— Нет, я... Майкл пригласил меня на бал, и я согласилась.

— Крэгги что ли? — уточнила Сольвейг.

Хиггс закивала:

— Правда, Ларсен, я очень хочу на этот бал, давай, в Женеву поедешь ты? Пожалуйста, скажем Флинту, что я так решила?

Сольвейг только головой покачала.

— Пускай с Вудом едет. Вуд заслужил эту поездку больше, чем я.

— Я никуда не поеду с Вудом, потому что он восторженный идиот, — встрял Флинт, останавливаясь за диваном. Хиггс запрокинула голову назад, чтобы видеть его. — Хиггс, не хочешь ехать — насильно не повезу. Ларсен. Может быть, ты не подумала, но, возможно, ты сможешь встретиться в Женеве с кем-то из Дурмстранга.

— Крам! — во все глаза уставилась на Флинта Сольвейг, захлопывая брошюру. — Там наверняка будет Петер Крам!

— Ну, тем более, — согласился Флинт. — Так что готовь платье. Заберем твоего Крама и уйдем к магглам праздновать Хеллоуин.

— Хорошо, — кивнула Сольвейг. — Спасибо.

— Скажу Лонгботтому, что едем с тобой.

Заместитель директора Лонгботтом воспринял информацию сдержанно и без любопытства. Лишь напомнил, что сопровождать представителей сборной Хогвартса на официальные мероприятия IQA некому: в школе и без того много своих дел, мадам Хуч, к примеру, будет занята с младшекурсниками, которым на Хеллоуинский бал приходить еще не разрешалось. Так что напутствовал не посрамить честь Британии.

Флинт только глаза закатил, принимая из его рук порт-ключ. Он должен был сработать утром в среду, 29 октября. Но до этого было еще несколько дней и — главное — матч Хаффлпафф — Рэйвенкло.

Сольвейг, поднимаясь на трибуну Слизерина холодным субботним утром, удивленно заметила Вуда рядом с уже сидящим там Пьюси.

— Ты ошибся трибуной? — поинтересовалась она у гриффиндорца, присаживаясь рядом с Монтегю, накладывающим на руки Согревающие заклятие.

— Нет, решил составить компанию одной из самых красивых девушек школы, — улыбнулся Вуд. — Можно?

— Кончай, Вудила, — покачал головой Пьюси. — Мы дали тебе шанс, и ты его просрал. Не лезь к Ларсен.

Вуд развел руками.

— Ты же не обижаешься, что я хочу с тобой только дружить, правда, Сольвейг?

Она пожала плечами.

— Только меня пугают всякие штуки, которые ты вытворяешь с...

— Твоими сокурсниками? — предположила Сольвейг. — Типа Данбара?

— Ну, то твое ментальное заклинание было... Короче, это было отвратительно, — признался Вуд.

— Не все такие трепетные зайки, как ты, — заметил Флинт, появляясь на зеленой трибуне.

Хуч уже выпустила мячи, но семикурсники почти не смотрели на поле. Синие и желтые мантии мелькали мимо них. Хиггс на два ряда выше Сольвейг сидела рядом с Майклом Крэгги и держала его за руку. Ее взгляд неотрывно следил за снитчем, который девочка и не успела потерять из виду после того, как шарик выпустили из корзины.

— За зайку ты мне еще ответишь, — улыбнулся Вуд, глядя на Флинта.

— Про зайку — это Ларсен придумала, — отрекся тот.

Сольвейг усмехнулась.

Вуд ведь и правда был такой милый-милый. Сейчас ей было странно даже подумать о том, что полмесяца назад она предполагала, что Вуда можно... хотеть. Он годился ей определенно лишь в приятели. С ним было классно летать, и он знал много про квиддич, и почти не лез в душу. Может, правильно понял сразу, что, хоть обязательств у Сольвейг ни перед кем и нет, но ничего путного из их попытки встречаться не выйдет? Тогда гриффер определенно умнее, чем кажется на первый взгляд.

— Ты же, правда, зайка, — сказала она, погладив Вуда по щеке большим пальцем — убрала крошечное пятнышко шоколада.

— Ну вот еще, — насупился Вуд. — Какое-то травоядное...

— Вуд, просто чтоб ты знал, — серьезно произнесла Сольвейг, глядя ему прямо в глаза. — Если поймать зайца за уши, он очень больно ударит тебя задними лапами в грудь и, скорее всего, пропорет кожу. А внешне — милаха, да.

Вуд улыбнулся.

В это время Хуч свистнула: ловец Рэйвенкло поймал снитч. Матч не продлился и получаса.

Сольвейг вспомнила, как они пролетали почти пять часов, пока не растоптали вратарскую гордость Вуда окончательно, прежде чем Хиггс завершила матч, и ей сделалось грустно. Не то чтобы вороны и барсуки были лучше них — очков-то заработали всего-ничего — но они даже обратить внимание на матч с трибун не успели, занятые глупыми разговорами.

Вечером пришла почта. Сова из общественной совятни в Косом переулке бросила перед Сольвейг на стол обернутую в упаковочную почтовую бумагу посылку, перевязанную бечевкой. Сова уронила ношу прямо в сладкое, и над столом взметнулись веером соленые крендельки. Сольвейг вздохнула, покачала головой, сунула в мешочек, привязанный к лапе почтальонки, несколько сиклей за доставку. Надо подарить родителям сову. Хотя зачем она им?

Мама прислала ей платье. Оно было без бретелей, глубокого темно-синего цвета, очень узкое, до колена, ходить в нем можно было только из-за наличия шлицы. Бюстье было вышито серебром. В комплект мама положила удобные черные туфли, расшитые крохотными сапфирами, — в них мама много лет назад выходила замуж, и это было единственной семейной ценностью Андерссонов, что досталась ей в наследство. Свадьба Грезэ Андерссон и ее избранника проходила совсем не торжественно, так что цвет туфлей ни у кого не вызывал интереса. Сольвейг понимала, что получить от мамы эти туфли — самое трогательное признание в том, что она любит свою дочку. Сольвейг тут же их примерила и залюбовалась: туфли были роскошными. Еще мама предлагала надеть длинные перчатки, но Сольвейг не хотелось скрывать татуировки. Чопорная Европа вполне переживет их вид. Да и Флинт вряд ли сильно расстроится, что его спутница слегка хулиганка. В конце концов, Сольвейг собиралась надеть к платью короткую кожаную куртку, а волосы забрать в высокую прическу. Немножко посидит перед зеркалом со справочником по Косметическим чарам — и все получится.

Единственное, чего ей было жаль — что платье, сними она куртку, не скроет ее татуировки на лопатке. Там она накануне отъезда в Хогвартс набила знак Геллерта Гриндельвальда — или Даров Смерти. Все потому, что в ее понимании после смерти человек не исчезает, а появляется сразу во всем. Она когда-то пыталась объяснить это Петеру, но друг не проникся этой идеей. Сольвейг же после чемпионата мира стала думать об этом все больше, а потом нашла в Лондоне мастерскую и вернулась домой с новой татуировкой. Но она знала, конечно, что в Англии в Дары Смерти верят, а Крамы и Гриндельвальда, и его идеологию презирают. В общем, ей просто не хотелось светить этим знаком перед чужими людьми. Она же не должна никому ничего объяснять, верно?

Родители не одобряли молчаливо. Крам, который сам ограничился рунической надписью на спине, когда они решились впервые сделать тату, скептически оглядывая ее разноцветную руку, говорил, что будущий муж заставит Сольвейг свести рукав. Сольвейг об этом думать не хотела. До будущего мужа еще нужно дожить. А сниматься в маггловской рекламе ей татуировки не мешали. Значит, все было нормально.

В дверь спальни постучали, когда Сольвейг собирала рюкзак, с которым завтра собиралась отправиться в Женеву. Было десять минут до отбоя, и она собиралась лечь спать: тренировка со сборной Слизерина вышла изматывающая, следующую, четверговую, они с Флинтом пропустят, а через неделю уже игра. Конечно, всего-навсего с Хаффлпафф, самыми слабыми в школе, но и к этой все равно нужно готовиться. И капитан свою команду не жалел.

Так что бодро закинувшись принесенными с кухни сэндвичами, они с Флинтом разошлись по спальням собирать дорожные сумки. И то, что кто-то решил навестить Сольвейг на ночь глядя, ее немножко удивило и не особенно обрадовало. Разве что Флинт хотел что-то уточнить?

На пороге стоял Мэттью Уоррингтон.

— Ларсен, тебя спрашивает какая-то девка из Гриффиндора. Темнокожая, седьмой курс. Сказала, что ты ее могла запомнить на Чарах.

Сольвейг кивнула, зашнуровала высокие ботинки. Она, конечно, выйдет в коридор в шортах и футболке, но на ногах должна быть удобная обувь. Удобная обувь — одно из главных условий успеха в бою. Это знает каждый боевик. А она была боевиком. И знала, что доверять гриффиндорцам нельзя. Палочку Сольвейг по привычке спрятала в ботинок, как делала с запасной.

В коридоре за дверью гостиной стояла та самая Энн, которая была ночной фантазией Данбара. Сольвейг действительно узнала ее, Энн, хоть и не понравилась ей тогда еще после фестралов, вообще была запоминающейся: высокой, выше Сольвейг, очень ухоженной и симпатичной. У нее были длинные гладкие черные волосы, завязанные простой лентой в низкий хвост, и длинные ногти. Сольвейг себе такие не могла позволить из-за квиддича. Хотя, надо признать, с короткими было многое делать удобнее, не только битой махать.

— Чего тебе? — спросила Сольвейг, оглядывая визитершу с головы до ног. Она была в школьной форме и мантии, руки в карманах. Сольвейг показалось, что она что-то скрывает.

— Я хотела попросить тебя, Ларсен. Ты неплохо разбираешься в Ментальной магии...

— Это неправда, — возразила Сольвейг. Никогда она не занималось Менталистикой, не надо тут!

— Ты наслала на Данбара проклятье...

— Это медицинское заклинание, я говорила об этом на уроке.

Грифферша помолчала.

— Ты можешь стереть мне память о том, что говорил Данбар? — спросила она вдруг, вперив взгляд в Сольвейг. Та аж вздрогнула.

— Какого... йотуна?

— Пожалуйста, я знаю, ты справишься!

— Обалдела? Иди к Флитвику или к Помфри — пускай они тебя заколдовывают. Откуда мне знать, что завтра ты не скажешь директору, будто я на тебя напала в темном подземелье?

— Значит, не поможешь? — уточнила Энн.

— Нет, — ответила Сольвейг. — Свободна.

Энн удивленно посмотрела на нее.

— Вали, — уточнила Сольвейг. — Я подожду, пока коридор не окажется пуст.

Гриффиндорка фыркнула и поспешила в сторону лестницы наверх. Ее каблучки звонко цокали по каменным плитам. Сольвейг достала из заднего кармана Удлинитель ушей, купленный летом в забавном магазинчике в Косом переулке, пустила его вдоль стены. Через несколько секунд после того, как спина Энн скрылась за поворотом, в наушнике раздались голоса: мужской она не узнала, а женский принадлежал самой Энн.

— Согласилась?

— Нет.

— Упрямая овца.

— Она настоящий параноик.

— Подозревает что-то?

— Кажется, побоялась ко мне поворачиваться спиной.

— Подождем... однажды повернется.

Дальше было слышно только удаляющиеся шаги, и вскоре все стихло.

Сольвейг смотала Удлинители и зашла в гостиную. В кресле у камина с немым вопросом в глазах ее ждал Флинт.

— Напомни мне в следующий раз не выебываться на Чарах, — попросила Сольвейг, обнимая себя за плечи.

Флинт нахмурился, помолчал и кивнул.

Сольвейг показалось, что он все понял.

Бородатая неясыть спикировала на кровать Сольвейг в тот момент, когда она вышла из душа. Душ у них с Флинтом был смежный, номера им достались соседние — и лишь потому, что они разного пола. Игрокам из других школ, кто не догадался на торжество привезти девушку (девушек было еще две — обе мелкие, Сольвейг решила, что ловцы, — и, как потом выяснилось, не ошиблась), пришлось селиться более плотно. По крайней мере так сказал кто-то на ресепшене, пока они с Флинтом заполняли документы на заселение.

Сольвейг сжала фальшивый галеон, передавая Флинту, что душевая свободна, и стала одеваться. Пускай сова посидит, ничего страшного с ней не произойдет. И лорду Ларсену тоже не повредит подождать.

Сольвейг оценила внешний вид приехавших на жеребьевку спортсменов и решила, что одеться по-маггловски будет приемлемо. В конце концов все парни и девчонки, кого она видела, были в джинсах, свитерах, толстовках... Она зашнуровала ботинки, спрятала запасную палочку, наколдовала Vis tid — до общего сбора в конференц-зале было почти два часа.

Сова принесла записку и порт-ключ.

"Нужно поговорить" — и канцелярская скрепка.

Лорд Ларсен был еще менее многословен, чем обычно. Ну-с, это может быть даже интересно.

Сломанную скрепку Сольвейг выбросила в ближайшую мусорницу, как только ее выплюнуло из портала в дамской комнате маггловского ресторана. Сольвейг придирчиво оглядела себя в зеркале: пучок на голове, толстовка, джинсы, ботинки — в таком виде только по ресторанам и шляться, ага. Она вышла из уборной, и администратор проводил ее к столику Фолквэра Ларсена, презрительно поджав губы от ее внешнего вида. Сольвейг фыркнула.

Лорд Ларсен как раз уминал десерт.

Он приглашающе махнул рукой, предлагая присаживаться напротив, и Сольвейг села. Заморачиваться приличиями она тоже не стала, уселась поудобнее, сложив запястья на край стола и откинувшись на спинку стула.

Лорд Ларсен продолжал есть, не начиная разговора. Несколько минут Сольвейг смотрела за тем, как мужчина орудует десертной ложкой, затем встала, не желая продолжать фарс.

— Сядь, — тут же велел ей старик, и Сольвейг замерла у стола.

— Что, лорд Ларсен, жалеете, что не отсекли меня от Рода? Наверно, безумно неприятно знать, что мы с вами все-таки родственники, правда?

Старик помолчал, внимательно оглядывая ее, но в глазах его на миг сверкнуло что-то радостное.

— Прости меня за то письмо, правнучка, — пророкотал он, отложив приборы. — Я вспылил.

Сольвейг прикусила язык, чтобы не съязвить. Лорд Ларсен слишком редко называл ее правнучкой.

— Как дела в школе?

— Все замечательно. Программа не сложнее, чем в Дурмстранге.

— Не жалеешь о переводе?

— Пускай в Дурмстранге жалеют, — дерзко ответила Сольвейг и совершенно мерзко усмехнулась. Лорд Ларсен не дождется ее признания, что участие в той рекламной съемке было неоправданно. И что отчисление из института должно было стать ей уроком.

— Знаю, летом ты ездила со своими другом Петером Крамом на Чемпионат мира по квиддичу.

Сольвейг кивнула.

— Сборная Болгарии достойно выступила, как думаешь?

— Виктор Крам по-прежнему в отличной форме, — протянула она, не понимая, к чему ведет старик Фолквэр.

— Ты ведь, помнится, играла когда-то в одной команде с Димитром Драгановым, не так ли, Сольвейг?

Только. Не. Это.

Откуда он узнал?!

— Это было несколько лет назад, пока Драганов не выпустился.

— Рада за него? Все-таки твой друг стал чемпионом мира...

— Димитр Драганов никогда не был моим другом, милорд.

Лорд Ларсен вернул ей усмешку.

— Да, Сольвейг, я наслышан, как ты бегала за ним хвостом в институте, позоря весь наш Род. Не зря я запретил твоим кузенам и кузинам общаться с тобой.

— Не могу сказать, что мне жаль, — пожала плечами Сольвейг. — Я уже могу идти? Я в Женеве не на каникулах, капитан моей команды может меня потерять. Было приятно повидаться, лорд Ларсен, — она вскочила из-за стола, но строгий голос Главы Рода вновь остановил ее:

— Я подыскал тебе жениха, Сольвейг Грезэ.

Она замерла на месте. Значит, так?

— Вернись и дослушай.

Пришлось повиноваться.

— Один из моих деловых партнеров предложил мне очень выгодный контракт, многомиллионный, — начал говорить Фолквер, когда Сольвейг снова села напротив него. — Но, сама должна понимать, я не могу надеяться лишь на честь и магию этого коммерсанта — на что только маги не идут в наше время? Но я могу надеяться на кровь. Пройдоха-Локи милостив к нам, у моего партнера есть единственный сын, наследник. Молодой, красивый и — что важно — до сих пор ни с кем не обрученный. Наше сотрудничество важно для меня несколько больше, чем для моего партнера, так что я был вынужден предложить ему выбрать в жены для сына любую из своих внучек и правнучек. Асвейд была бы ему отличной парой, одна хороша собой, добра, ей лучше других удается артефакторика из вашего поколения. Но этот юноша выбрал тебя.

— Зае... замечательно, — быстро сориентировалась Сольвейг. — Я не согласна.

— Я не спрашиваю твоего мнения. Я сообщаю тебе свое решение, моя милая правнучка. На зимних каникулах состоится твоя помолвка, хочешь ты того или нет.

— А если я ее нечаянно сорву, подмочив репутацию и тебе, и этому твоему... жениху, прадедушка? — невинно поинтересовалась Сольвейг, сжав под столом кулаки от злости.

— Ты этого не сделаешь, — губы старика расплылись в торжествующей ухмылке. — Ты ведь не хочешь, чтобы с твоими родителями что-нибудь случилось? Так сложно быть сквибом в этом жутком и опасном мире... Столько автомобилей, столько преступников, ууу...

У Сольвейг закружилась голова.

— Вы не посмеете!

— Никогда не сомневайся в моих возможностях, дорогая правнучка. Иди, Сольвейг. Ты ведь в Женеве не на каникулах, — и он махнул рукой в сторону выхода из обеденного зала. К Сольвейг тут же подскочил администратор, но она только вырвала у него локоть, за который ее придержали, и сама вышла на улицу.

Очень чесались руки кого-нибудь избить. А она здесь даже самых опасных кварталов не знает. Сейчас бы очень не помешали какие-нибудь трущобы, где можно хорошенько нарваться.

Сольвейг прошла пару кварталов от ресторана и оказалась на набережной, недалеко от входа в магический квартал, где их поселили в гостинице. Она постояла немного у воды, стерла с глаз набежавшие слезы и вернулась в отель. Вечером сходит куда-нибудь.

Пока она поднималась по лестнице, галеон в кармане нагрелся и ожег руку.

"Ларсен, ты где?"

Сольвейг прошла мимо своей комнаты и сразу постучала в дверь Флинта. Он открыл мгновенно.

— Ты где была? Я тебя потерял.

— Вышла на набережную, — сказала Сольвейг, прислонясь к косяку и не заходя внутрь. — Уже пора идти в конференц-зал?

— Пора, — согласился Флинт, взял палочку с кровати и поспешил выйти в коридор.

Сольвейг нравилась во Флинте его молчаливость, так что она просто кивнула и пошла следом за ним по коридору.

— Хей, — выглянула из ближайшей двери белобрысая мальчишеская голова и спросила с сильным славянским акцентом: — Вы уже идете на собрание?

— Да, — подтвердила Сольвейг. Флинт, кажется, и половины вопроса из-за произношения не понял. А вот Сольвейг слышала множество восточнославянских и западнославянских акцентов. На норвежском не все говорили идеально даже в Дурмстранге, куда без экзамена по языку никогда никого не брали.

— Подождете нас? Географический кретинизм. Sanya, davaj reshche!

Сольвейг усмехнулась.

— Вы из России?

— Ага, — радостно закивал парень. — Я Дэн, капитан команды Частной Школы имени Андрея Бессмертного. А вы англичане?

— Мы из Хогвартса, — подтвердил Флинт. — Я капитан, Макс Флинт. Это наш загонщик мисс Сольвейг Ларсен.

— Ух ты, девушка-загонщик! — ослепительно улыбнулся Дэн, и Флинт аж скривился. Сольвейг тронула его за плечо, мысленно умоляя расслабиться.

— Вы не видели ребят из Дурмстранга? — спросила она Дэна. — Там должен был быть такой парень, он выше меня, накаченный, коротко стриженный и темноволосый.

— И хмурый? — уточнил Дэн.

— Точно.

— Так вон он, — махнул в сторону окна Дэн, и Сольвейг повернулась, куда показывали. В десяти метрах позади них стоял у двери Петер Крам.

— Крам! — завопила она и в пять прыжков оказалась у Петера на шее. Он ее бережно подхватил под коленками, которыми она обхватила его талию. — Крам, я так соскучилась!

— Сольвейг, чудовище, — Петер закружил ее в коридоре. — Ты чего не написала, что тоже сюда едешь? Тебя взяли в сборную?

— Не подумала, — призналась Сольвейг, соскакивая. — Пошли, я познакомлю тебя со своим...

— Кем? — уточнил Петер.

— Капитаном команды и, хотелось бы сказать, что другом, но я не уверена. Давай по-английски, — предупредила она, подходя к Флинту. — Флинт, знакомься, это мой лучший друг Петер Крам, капитан и ловец сборной Дурмстранга. Петер, это Макс Флинт, капитан сборной моего факультета и капитан сборной Хогвартса. Однажды он тащил меня ночью в Больничное крыло и постоянно по мелочи вправляет мне мозги.

— Совсем как я, — хмыкнул Крам и первым протянул Флинту руку. Тот пожал.

— Рад снова увидеться, — сказал Флинт, и Сольвейг даже удивилась. Ей почему-то казалось, что Флинт этому повторному знакомству будет не особенно счастлив. Может быть, потому, что, Сольвейг казалось, Флинт очень четко делит людей на "своих" и "чужих", и в "свои" попасть слишком сложно.

Тут на пороге комнаты русских показался тот самый Саня, которого они ждали — он оказался братом-близнецом Дэна, — и они стали спускаться в конференц-зал. Петер шепотом сказал Сольвейг, что Сульберг уже там.

На встрече мсье Маруа рассказал собравшимся спортсменам, что сейчас их ожидает обед, после которого их поведут на пешеходную экскурсию по Женеве, а потом подадут ужин, и у них будет свободное время. На четверг назначена большая фотосессия для спонсоров Кубка, что продлится целый день, утро пятницы будет отдано на пресс-конференцию, а вечером в пятницу состоится сама жеребьевка. Субботним утром они отправятся в свои школы общественными порталами.

В принципе, примерно то же самое, что было в том году, на жеребьевке в группы. Только тогда Сольвейг умудрилась подхватить простуду в Бухаресте, и два дня пила общеукрепляющие зелья, только на третий поднялась на ноги. Но все равно чувствовала себя неважно и быстро ушла с приема, оставив Крама отводить душу. Народу тогда было значительно больше, и Флинта она не видела или не заметила. Может, он и правда делегировал тогда кому-то свои полномочия, раз уж сам не особенно любит все... вот это.

Мишуры — подсказывало что-то. Флинт не любит мишуры.

На обеде они с Флинтом сидели за столиком вместе с Петером и Мартином Сульбергом, почти не разговаривали — разве что про финал Чемпионата Мира, но Сольвейг не хотелось даже комментарии вставлять. Ей вообще сейчас ни о чем думать не хотелось, просто жевать все, что положено в тарелку, и чтобы никто не трогал.

— Ты чего? Устала? — спросил Петер, когда они выходили из гостиничного ресторана.

— Нет. Виделась с прадедом. Все очень плохо, — прошептала она. — Я тебе потом расскажу, ладно?

Крам пожал плечами и кивнул. Потом так потом.

Гид таскал их по улочкам и мостам Женевы почти три часа — пока маленькая японка Йоко не взвыла, что больше не может идти. Ее старший брат Таро — капитан команды японской школы с непроизносимым названием — предложил разойтись еще на полчасика каждый по своим делам, чтобы потом встретиться за ужином. Гиду, бодрому сквибу лет пятидесяти, пришлось согласиться. Он рассказывал, конечно, очень увлекательно, но ноги гудели после такой длительной экскурсии. По словам мсье Лаперьера выходило, что кельты, возводившие город, были сильными магами, и сейчас те волшебники, у кого есть дар видеть магические токи и улавливать остаточную магию, говорят, что во многих местах, особенно на задворках собора Святого Петра, где до IV века были расположены магические источники, можно почувствовать ту, древнюю магию, завязанную на крови. Потом, очевидно, колдунов убили — и начали строить на остатках пожженых ритуальных камней христианский храм и баптистерий. Почувствовал что-то "нехорошее" на этом месте только близнец Саня из России. Он пробормотал что-то на своем, дернул брата за руку и припустил от собора подальше.

Когда Сольвейг предложила Флинту пойти с ними, парень мотнул головой и пожелал Сольвейг с Петером хорошо погулять. Сам он намеревался прошвырнуться по лавкам в поисках сувениров для семьи и команды.

— Отец всегда что-то привозил из-за границы, — улыбнулся он, вспоминая детство. — Это было самым настоящим чудом в послевоенное время.

Сольвейг почти ничего не знала про ту войну — учебник по Истории магии не в счет; Флинт, родившийся во время войны и росший в период реакции, знал об этом несравнимо больше. По крайней мере мог рассказать при случае, как возросли в 1999-м налоги на недвижимость, как у древних семей бывших Пожирателей, даже оправданных после Второй Магической и не принимавших участие в Третьей Магической, отнимали собственность в пользу государства, как закрывали им дорогу во многие перспективные области. Так он рассказал ей однажды, что профессор Малфой после Битвы за Хогвартс был вынужден отказаться от своих прав на наследование поместья, когда его отца упекли в тюрьму, а мать, спасшую победителя Темного Лорда от гибели, выслали из страны. Тогда, сдав Т.Р.И.Т.О.Н.ы экстерном, Малфой собрал наследство, доставшееся от покойного крестного, и уехал во Францию в материнское именьице, где начал готовиться к получению степени Мастера Зелий. И только после этого, когда уже открыл там сеть аптек и поставил производство на поток под управлением Леди Малфой, отбыл в Британию восстанавливать имя в обществе. В конце концов после ряда событий директор Макгонагалл позвала Малфоя преподавать Зелья в школу, и тот неожиданно согласился. Может, причиной тому послужило нежелание жены ехать за ним из солнечной Франции и дождливый Лондон, может, дело в здоровье наследника, которому был полезнее континентальный климат, — но Малфой стал их деканом шесть лет назад, в год поступления Флинта и Пьюси в Хогвартс, и заменил стопятнадцатилетнего старика Слагхорна, давно умолявшего отпустить его на пенсию. С той поры больше никаких розыгрышей флакончика Феликса Фелициса на занятиях по Высшим Зельям не происходило, а студенты стали сдавать экзамены значительно лучше, хоть и не без труда.

Проводив Флинта до магического квартала, Крам затащил Сольвейг в маггловскую кофейню и заказал два кофе. Он рассматривал Сольвейг молча, не стараясь возобновить разговора, который девушка предложила отложить на потом.

— Прадед решил выдать меня замуж за сына своего делового партнера, — сказала Сольвейг, уткнувшись взглядом в свою чашку.

— И как он? — заинтересовался Петер.

— Прадед? Угрожает расправой над родителями.

Крам захлебнулся своим капучино.

— Я вообще про жениха.

— Жениха не видела, — созналась Сольвейг. — На зимних каникулах помолвка. Отказаться... не знаю, что придумать, чтобы суметь отказаться.

— Отправь родителей в Штаты. Или Австралию. Куда-нибудь на край света, — предложил Петер, закусив щеку изнутри.

— И их все равно найдут кровным ритуалом.

— Нет, если сделать им полное переливание крови.

Сольвейг задумалась. Она не очень хорошо себе представляла, как это все делается у магглов, а сама бы за такую процедуру не взялась: что делать с магами, их магическим ядром и магическими каналами, она знала, а как на сложную вязь заклинаний отзовется тело сквиба — тело мамы или папы! — она не могла предположить.

— Как мне им это сказать?

— Что именно?

— Чтобы они уезжали, — объяснила Сольвейг. — Не могу же я им позвонить и сказать: дорогие мама и папа, лорд Ларсен угрожает вас убить, если я не выйду замуж за его протеже, а я не выйду.

— Но они тебя поймут!

— Конечно, они меня поймут, они же мои родители, Петер! Как я могу допустить, чтобы им угрожала опасность?

Она опустила голову на сложенные на стол руки.

— Почему мне нельзя просто играть в квиддич, а? За что этот старик меня так ненавидит?

Петер уже открыл было рот, но Сольвейг его опередила:

— Не отвечай. Сама знаю. Дочка сквибов оказалась сильной ведьмой, которую не удалось у них отнять. Ей не достался ни один семейный дар, но она боец и квиддичный загонщик, а это недевичье занятие. И она бегала за Драгановым, позоря весь Род, — Сольвейг подняла голову на друга и заметила его изумленный взгляд. — Что? Последнее — это прямая цитата Главы моего Рода.

— Но ты же не бегала за Драгановым в институте.

— Да, мне тоже казалось, что мы друг друга абсолютно взаимно бесили и ничего не делали специально, чтобы оказаться в одном помещении. Но это неважно уже. Главное, меня решили продать за выгодный контракт, чтобы я принесла Роду хоть какую-нибудь пользу. А Род мне никакой пользы не приносит.

Сольвейг отчетливо чувствовала в себе злость на Фолквэра Ларсена. Она была бы рада, если бы и вправду исчезла с родового гобелена, стала бы как любая из магглокровок. Им ведь и вправду гораздо проще живется: сила только своя, ты никому ей не обязан, спутника себе выбираешь сам, по любви или по договоренности. Но о каких договоренностях речь, когда чистокровные маги решают судьбу своих детей только в интересах Рода? Семью, которую от вырождения спасет лишь вливание новой крови, крови внезапно сильного магглорожденного мага, еще пойди поищи.

Собственная чистокровная заносчивость, трепетно взлелеянная в Дурмстранге, нашептывала, что полукровки частенько бывают весьма талантливыми. Мастер Снейп был полукровкой, и нацгерой Британии Гарри Поттер тоже, Темный лорд в конце концов! У нее были все шансы родить здорового и сильного магически ребенка, даже если бы Ларсены изгнали ее из Рода.

Так за что ее так ненавидят, что решили продать?

После ужина Сольвейг ушла в свою комнату и не выходила из нее до утра. А в четверг проснулась от странных звуков из соседней комнаты.

Она выбралась из-под одеяла, на цыпочках дошла до стены и приложила к ней ухо. Флинт сквозь зубы матерился, но чем был занят, она не понимала. Может, нашел кого-то вчера и привел к себе? Но сейчас Заглушающих не стоит, а ночью Сольвейг посторонние шумы не отвлекали, хотя она долго не спала, лежа под одеялом и размышляя, как жить дальше в постоянном страхе за родителей.

Наконец она выглянула за окно и обнаружила раннее утро. Будильник, механический и самый любимый, нашедшийся в рюкзаке, подтверждал: до официальной побудки на завтрак было еще два часа. Она наскоро оделась в спортивный костюм, в каком бегала в Осло на каникулах, и постучала в дверь Флинта.

Он открыл ей, стоя в одних спортивных штанах и вытирая пот с лица майкой.

— Ларсен?

Сольвейг смотрела на его тело, приоткрыв рот, разглядывала упругие мышцы, блестящие после упражнений, твердый пресс с прорисовывающимися кубиками.

— Ларсен? — еще раз позвал ее Флинт, и она отмерла, едва поняв, что облизывает Флинта взглядом.

— Привет.

— Привет.

— Пойдешь бегать?

Флинт замер на секунду, потом вытащил свежую футболку и натянул ее на себя, подхватил толстовку со стула.

— Да, пошли.

Сольвейг была ему чертовски благодарна, что не стал спрашивать, что на нее нашло.

В Хогвартсе вечно не хватало времени на физподготовку. Сольвейг поняла это сразу после первой же тренировки сборной Слизерина, когда никто не заставил бегать и прыгать по лестницам на трибунах, не отправил на кросс по пересеченной местности — скажем, вокруг совсем немаленького Черного озера, — и тренажерный зал у Выручай-комнаты они с Флинтом так и не выпросили. Если не вспомнить ее первого капитана, Эспена Турнбьёрнсена, рассмотревшего в не очень высокой третьекурснице с битой, обитой железом, и чужой метлой загонщика, который выведет сборную Дурмстранга в плей-офф межшкольного квиддичного Кубка, покалечив при этом в каждой игре не по одному человеку, то и говорить о квиддичных тренировках не стоило. Веселый, добродушный десятикурсник Эспен, в которого была тайно влюблена каждая старшекурсница с любого направления, кроме боевки (там-то все знали, что Эспен — зверюга), на поле для квиддича становился машиной для истязания своей команды. Кроме двух тренировок в неделю на стадионе, "в воздухе", которые полагались каждой факультетской сборной по расписанию, он еще дважды в неделю требовал от игроков тренировок "на земле". После них, притворно тяжко вздыхали игроки, были никакие нагрузки в учебных боях не страшны. Те, кто переживал у Турнбьёрнсена хотя бы две недели тренировок, оставались в команде навсегда. И Сольвейг очень боялась, что у нее не получится — опять же, Драганов над ней измывался всю дорогу, но, падая на траву у стадиона (она прибежала тогда, в первую тренировку "на земле", последней), Сольвейг поняла, что ей очень, очень хочется не подвести Эспена. А еще хочется уделать Драганова и доказать всем, что она хороший игрок. И если для этого нужно будет сдохнуть на пробежке, она сдохнет.

Пока Драганов сам уделывал ее по всем статьям, но ничего.

Эспен Турнбьёрнсен научил ее никогда не сдаваться. Он выпустился через полтора года после того, как Сольвейг попала в сборную факультета Геллерта Гриндельвальда, и увез с собой Кубок Дурмстранга. А у Сольвейг осталось ее место загонщика. И вера в то, что Эспен сделал из нее настоящего спортсмена.

И сейчас она думала, что обязательно предложит Флинту проводить тренировки на земле хотя бы раз в неделю. Ведь физподготовка для квиддича действительно очень важна. Смогла же она в том году убедить Крама, ставшего капитаном сборной института, что "земля" не менее важна, чем "воздух".

С Роны дул прохладный ветер, освежая разгоряченные пробежкой тела. Сольвейг начала замедляться раньше Флинта, восстанавливать дыхание. Пока она делала разминку, наклоны и скручивания, с другой стороны от магического квартала прибежал Крам, сел рядом с Флинтом на скамейку, вытянул ноги. Сольвейг улыбнулась: значит, Крам тоже продолжает бегать. Надо и ей возобновлять зарядку в школе. Может, даже завести для этого будильник пораньше, когда вернется.

— О, вы где были? — встретили они, поднимаясь на свой этаж, русских и французов.

— Бегали, — за всех ответил Флинт.

— А почему майка сухая? — заржал Дэн.

Все переглянулись.

— Магия, — улыбнулась Сольвейг.

— Извините, это... российская реклама, — объяснил Саня и добавил в сторону: — Moy brat — debil.

Мсье Маруа поприветствовал спортсменов за завтраком, напомнив, чтобы все точно по времени появились на съемках.

— Ваши спонсоры заслужили от вас поддержку, ребята, — сказал он, размахивая планшеткой. — И те, кто пошил для ваших команд новую спортивную форму, и те, кто ремонтирует для вас второе квиддичное поле на территории Хогвартса — чтобы все имели возможность больше тренироваться, и те, кто поставляет игровую амуницию, и, конечно, мячи и метлы. Все они вкладывают деньги в развитие юношеского спорта, и, конечно, в праве надеяться, что вы ответите им благодарностью. Так что, я надеюсь, все пройдет удачно.

Спортсмены одобрительно загомонили.

— Ну, вот и прекрасно. В ваши номера доставили игровую форму — из тех ателье, где вы ее заказывали. Переодевайтесь, и я жду вас в цокольном этаже у фотостудии. Направление вам подскажут указатели.

Форма лежала прямо на кровати, идеально выутюженная, новая. Сольвейг взяла черный свитер с узкими красной, зеленой, желтой и синей полосками поперек груди. Он был такой же мягкий и теплый, как и слизеринский. На груди иссиня-черной шерстяной мантии был вручную вышит герб Хогвартса и его девиз. "Не будите спящего дракона", — прочитала Сольвейг. На спине был ее игровой номер — двойка. Бежевые капри сели, как влитые. Ботинки тоже подошли по размеру, но Сольвейг решила, что играть в них не станет. У каждого спортсмена была какая-нибудь своя примета, и Сольвейг верила, что ее ботинки, в которых она отлетала весь прошлый сезон, приносят ей удачу. И в них было удобнее. Она надела щитки, влезла в свитер, перевязала на голове двойной конский хвост.

— Идешь? — постучал в дверь Флинт.

— Иду, — согласилась она, выходя в коридор. — Непривычно так без метлы.

— Ага, — кивнул Флинт. — Мне тоже. Не люблю это...

— Сниматься?

— Да.

Сольвейг остановилась напротив него.

— Флинт, — начала она, — Макс. Ты красивый. У тебя отличная фигура. Ты здорово играешь. И мадам... как ее там?..

— Малкин, — подсказал Флинт.

— ...Малкин должна радоваться, что ее спортивные мантии будет рекламировать такой горячий парень. Да все девчонки будут визжать от твоих колдофоток.

— И ты? — усмехнулся Флинт, но уши у него порозовели.

— А я буду пищать, — пообещала Сольвейг. — Как только получу колдографию с твоим автографом. Через много лет загоню кому-нибудь за бешеные бабки.

— Тогда не подпишу, — засмеялся Флинт. — Я думал, ты будешь хранить.

— Я и буду, — улыбнулась Сольвейг, подталкивая его к лестнице. — Под подушку положу!

Они уже спустились на один пролет, как Сольвейг окликнула девчонка из Шармбатона. Сольвейг кивнула Флинту, что задержится, и он пошел вниз, решив дождаться на первом этаже.

— Послушай, Сольвейг, верно? — улыбнулась француженка, наматывая длинный пепельный локон на тонкий палец. На ней был бледно-голубой свитер и небесно-голубая мантия. — Ты встречаешься с Пьером?

— Петером? — уточнила Сольвейг. — Петером Крамом?

— Да, — закивала девушка.

— Я дружу с Крамом уже десять лет. Клянусь, он мне как брат.

Девчонка расцвела.

— Понравился? — усмехнулась Сольвейг, и шармбатонка отчаянно закивала. — Ну, тогда сама к нему подойди, — посоветовала Сольвейг, поправляя застежку на перчатке. — Потому что Краму хоть занамекайся.

— Тогда я подойду к Пьеру...

— Петеру, — еще раз поправила Сольвейг и побежала догонять Флинта. То, как отошьет эту девицу Петер, ей было даже представлять неинтересно.

— Ды вы шутите, наверно? — перед колдографом стоял Саня из России, держа в руке новехонькую, только с прилавка, квиддичную биту.

— Что не так? — тут же подскочил мсье Маруа.

— Она новая! — объяснил парень. — Это глупо — вставать перед колдокамерой и держать в руке новую биту!

— С новой метлой, я надеюсь, вы согласны? — съязвил менеджер.

— Метла — это совсем другое!

— Послушайте, мсье, — встряла Сольвейг. — Он прав, нет ничего глупее, чем новая бита для снимка, который рекламирует соревнования! Поверьте загонщикам, раз вы не игрок, а функционер.

— Мадемуазель Ларсен... — начал было Маруа, но его перебили.

— Она права, Этьен! — заложив свою собственную биту на плечо, в студию зашел (Сольвейг шепотом сматерилась) Димитр Драганов. — Возьми мою, Ларсен? — предложил он, протянув Сольвейг биту. — Всем привет!

— О, мсье Драганов! Очень хорошо, что вы пришли! — всплеснул руками Маруа. — Желаете поучаствовать?

— Разве что понаблюдать, — усмехнулся Драганов, когда Сольвейг, одарив его тяжелым взглядом, все же взяла его игровую биту. Она была покоцанная, кое-где на железных пластинах виднелись царапины.

— Рад представить вам, ребята, мсье Димитра Драганова, — возвестил Маруа, поворачиваясь к спортсменам. — Загонщик сборной Болгарии и действующий чемпион мира по квиддичу! Сегодня он здесь как представитель "Молнии" и их рекламное лицо.

Сольвейг скривилась, когда спортсмены наперебой стали просить Димитра сфотографироваться с ними. Крам подошел в студию, когда ажиотаж уже начал спадать.

— Здорово, Крам! — улыбнулся Драганов. — Как отец?

— Не жалуется, — отзеркалил улыбку Петер. — Прислал новые Чистометы на съемки, сейчас принесут.

— О, а новые Нимбусы нам покажут? — оживился бразильский вратарь.

— Обязательно, мсье Тавейра, — пообещал Маруа. — Так, давайте начнем съемку, и так потеряли много времени!

Сольвейг отдала Сане Драгановскую биту, когда отсняли ее колдосет (пара волшебников страховала Щитами от бладжера, который хитрыми чарами останавливали после ударов), отошла к Флинту, попивающему воду из абсолютно маггловского кулера.

— Ты чего такой кислый? — спросила она, наливая и себе стаканчик.

— Да хлыщ мне этот болгарский не нравится, — признался Флинт, буравя взглядом спину Драганова, о чем-то щебечущего с француженкой, спрашивавшей у Сольвейг про Петера.

Сольвейг хохотнула.

— Знал бы, как он бесил меня в институте.

— Я думал, он тебе нравится.

— О, забудь, — скривилась Сольвейг. — Димитр Драганов — не тот, кто может нравиться.

— Правда? — подколол ее подкравшийся Крам.

— Кривда, — показала ему язык Сольвейг. — Мог бы и поддержать.

— Я и поддерживаю, — улыбнулся Петер. — Драганов кого только не бесил.

— Ну, куча девчонок по нему слюной исходила.

— Да, я лично нескольких знаю, — прыснул Крам.

— Так, хорош, — толкнула его локтем в бок Сольвейг. — Не слушай его, Флинт.

— Да, я помню, — поднял руки ладонями вверх тот. — Единственное желание — отправить ему бладжер в поясницу.

— Именно, — подтвердила Сольвейг.

— Так, давайте сделаем общий снимок! — замахал руками мсье Маруа, когда спортсмены уже рассосались по студии, устав от постоянных щелчков колдокамеры. — Прошу вас, ребята, осталось совсем чуть-чуть!

Обед был несколько часов назад, и все порядком устали. К счастью Сольвейг, Драганов смылся еще час назад, наверно, тоже не смог это все больше переносить. Флинт был, как обычно, предельно напряжен, и Сольвейг то и дело гладила его от плеча до локтя, пропуская по коже слабенькие Расслабляющие чары, которым ее научил Турнбьёрнсен, когда впервые разминал ей затекшую на тренировке ногу. У него хорошо получались такие беспалочковые штуки, и Сольвейг тоже быстро разобралась. Летом она делала матери массаж плеч, слегка приправляя работу рук работой собственной магии. Плечи у матери от долгого сидения за компьютером болели постоянно. Электрический свет дома, когда Сольвейг бралась кого-то лечить, немножко мигал.

— Я умираю, как хочу есть, — признался Дэн, когда они поднимались со студии в комнаты. — Сожрал бы целого дракона.

— Эй, не шути так, парень, — подмигнул американец Эдвард Митчелл. — Видел, что у англичан на гербе написано? "Не буди спящего дракона"!

— Серьезно? — подняли брови в одинаковом изумлении близнецы. — А я всегда думал, что у вас на гербе змея...

— На гербе моего факультета змея, что тебя не устраивает? — тут же вспыхнул Флинт.

— Это там, кажется, учились прихвостни Волдеморта? — деланно равнодушно уточнил японец Таро.

— Не все слизеринцы были Пожирателями Смерти! — заявила Сольвейг, становясь рядом с Флинтом. — Хочешь об этом поговорить?

— А тебе, Ларсен, как, новая мантия не жмет? — спросил один из египтян, Сольвейг не запомнила его имени. — Ты же из Дурмстранга недавно перевелась? Интересно, почему?

— Приносила юных девственников в жертву богу Локи, — огрызнулась Сольвейг. — И если на то пошло, то я училась в Дурмстранге на факультете Боевой магии. Еще вопросы?

— Это где был Гриндельвальд?

— Точно. Знак Даров Смерти до сих пор вырезан на стене башни, — подтвердил Крам, встав рядом с Сольвейг. — И чтоб вы знали: ваш Драганов, которого вы только что едва не облизывали, тоже выпускник боевки.

— С одного факультета темных магов на другой факультет темных магов, получается, так, Ларсен? Жертвы Локи были не напрасны?

Сольвейг с размаху отправила в говорившего это бразильца сдвоенное Жалящее, раскрыв ладонь, как при пощечине. Парень схватился за живот, Флинт тут же оттащил Сольвейг за плечи, прекращая драку.

— Ларсен, пошли, — заявил он, оттаскивая ее по коридору в сторону своих комнат. — Ты чего творишь?

— Не сдержалась, прости, кэп.

— Успокойся, — покачал головой Флинт. — Ты не на поле.

— На поле я бы их поубивала.

— Будет еще возможность, — пообещал Флинт. — Давай в душ, потом я, и пойдем есть. Крама с нами позови, если хочешь. В маггловскую таверну какую-нибудь. Идет?

— Идет, — согласилась Сольвейг и пошла мыться.

Она не знала, почему так эмоционально отреагировала на чужие слова, задевающие Хогвартс, ведь всего два месяца назад и сама не особо горела желанием там учиться и была готова придумать тысячу причин, чтобы не ехать в Шотландию.

Чудны дела твои, Локи Лафейсон.

Чего Сольвейг не могла никогда понять, так это снобизма чистокровных, который они проявляли по отношению к маггловской еде. Потому что маггловская еда была невероятно вкусной, особенно та, что еще и на сто процентов вредной. Так что когда они на троих слопали круг пиццы в крошечном итальянском ресторанчике на три столика и запили его белым вином (ох уж эти цыганские Крамовские чары!), на миг отступили все тревоги этого долгого бесполезного дня.

Вдруг что-то пиликнуло, и Крам полез по карманам:

— О, смска от мамы, — улыбнулся он. — Ларсен, тебе привет.

— Взаимно.

— Ребят, я отойду позвонить? — Крам вышел на улицу, и Сольвейг с Флинтом остались за столиком одни.

— Позвонить? — переспросил Флинт. — Это как?

Сольвейг достала свой айфон, но тот по-прежнему лежал булыжником.

— В общем, эта штука использует электричество и маггловские космические спутники, чтобы настраивать единовременную голосовую связь между двумя такими устройствами в любых точках мира. Крам сейчас здесь, а его мама в Болгарии или Румынии. Он сейчас говорит, и она прямо сейчас его слышит, и может ему ответить. Примерно, как камин, только для магглов. А смска — это текстовое сообщение. Как совиная почта, только приходит мгновенно.

— Но Крам же чистокровный, — удивился Флинт.

— Они живут в маггловском районе. И мои родители, как ты понимаешь, тоже. Но моя трубка разрядилась. Поэтому я и спрашивала тебя про маггловские деревни недалеко от Хогсмида. Хотела подзарядить телефон и позвонить маме. Письма... это все-таки не то.

— А в Дурмстранге разве работают электроприборы?

— Только в кабинете Маггловедения, он экранирован. О, Петер возвращается. Ну, как дела дома?

— Все хорошо, — пожал плечами Крам. — Сама чего не позвонишь своим?

— Трубка сдохла.

— Позвони с моего, тут бесплатный вайфай, — протянул свой телефон Петер, и Сольвейг не стала раздумывать.

— Спасибо.

Номер мамы она знала наизусть. И папы. И Крама. И Теи. А больше ей и некому было звонить.

Грезэ взяла со второго гудка.

— Петер? Здравствуй, дорогой.

— Мам, это я. Привет.

— Сольвейг, детка! Рада тебя слышать. А почему ты звонишь с телефона Петера?

— Мой разрядился. Как у вас дела?

— О, все хорошо, папа на работе до сих пор. У тебя как?

— Нормально. Вчера ходили на экскурсию, сегодня были съемки, а завтра жеребьевка. Встретились с Петером вот. Сейчас сидим с ним и моим однокурсником Максом Флинтом в ресторане, ужинаем.

— Вас не кормят в гостинице? — возмутилась мама.

— Кормят, — засмеялась Сольвейг. — Просто мы немного повздорили с ребятами из Бразилии и решили свалить от греха подальше.

— Опять подралась с кем-то?

— Ну, почти нет, — смутилась Сольвейг. — Они первые начали.

— Сольвейг, тебе уже не семь лет для этой отговорки.

— Прости, мам. Так получилось.

— Ну, хорошо. Передавай привет своим друзьям. Пускай завтра на жеребьевке вам достанется хорошая команда.

— Спасибо, мам. Скажи папе, что я его люблю. И тебя люблю.

— Передам, милая. Мы тоже тебя любим. Пока?

— Ой, мам. Погоди, — вдруг спохватилась Сольвейг. — Вам ничего не приходило от лорда Ларсена? Никакие письма?

— Нет, Сольвейг, не приходили.

— То есть, он не знает, где вы живете?

— Не думаю, вряд ли.

— Мам, пожалуйста, не берите ничего у незнакомых сов. Помнишь, я отправляла тебе черную сову из школы, вот только с ней я буду писать. И то нечасто, ладно?

— Что-то случилось? — напряглась Грезэ.

— Пока не знаю, мам, — соврала Сольвейг. — Думаю, все чуть позже станет известно. Просто он мне не нравится.

— Детка, он никому не нравится, но он Глава Рода.

— Я знаю, мам. Ну, пока, — она сбросила звонок, и уставилась в окно ресторанчика. Петер и Флинт о чем-то разговаривали, посмеиваясь.

Вот же она, простая человеческая жизнь, — подумала Солвьейг. — Сидеть в уютном ресторанчике в центре Европы, попивать винцо, болтать о пустяках. И не думать о том, что твоих маму с папой могут убить по прихоти психованного старика, решившего продемонстрировать свою власть.

Утро не принесло облегчения. Они снова пробежали с Флинтом и Крамом ту дистанцию, что взяли в четверг, и спустились на завтрак одновременно с появлением мсье Маруа, сообщившим о прибытии журналистов.

— Сейчас начнется, — шепотом прокомментировал Крам. — А вас отец тренировал? А как вам быть сыном чемпиона мира?

Флинт фыркнул. Явно тоже не ожидал от братии мисс Скитер ничего лучше.

— Вообще-то я тоже первым делом спросила у Флинта, сын ли он своего отца, — призналась Сольвейг.

— Может быть, я бы на твоем месте спросил то же самое, — пожал тот плечами. — Но я не знаю, кто твой отец.

— Фотограф, — улыбнулась Сольвейг. — Для журналов снимает.

Они наскоро позавтракали и пошли в конференц-зал.

Журналистов и кодлофотографов было действительно много, не по одному от каждой страны. Среди них была и белокурая овца Скитер. Флинт даже расстроился немножко, что единственного дельного спортивного корреспондента — миссис Поттер — в зале не было.

— Скажите, мисс Ларсен, — обратилась, наконец, Скитер к ней. — Как вы находите сборную Хогвартса? Ведь в прошлом году вы выступали за Дурмстранг.

— У Хогвартса сильная команда, и я рада, что попала в нее.

— Как вам это удалось? К вам не отнеслись предвзято?

— Это вам лучше узнать у капитана.

И Скитер переключилась на Флинта. Тот мужественно вытерпел град вопросов, а потом залпом выпил всю бутылочку воды, стоящую перед ним.

— Тупая курица, — прошипел он сквозь зубы. — Все переврет в своей статье гребаной.

— Забей, — посоветовала Сольвейг. — Она же не спорткорр?

— Светские сплетни собирает.

— Тем более забей, что взять с убогих.

После обеда все разошлись по своим комнатам. Флинт честно предупредил, что до шести будет спать, так что душевая свободна, а потом тоже начнет собираться. Сольвейг кивнула, что уложится в срок.

Она попросила местного эльфа приготовить ее платье, освежилась в душе и села перед трюмо колдовать с волосами. Вообще прически не были ее коньком. Мама умела и без магии привести ее волосы в полный порядок, а у нее самой не очень хорошо получалось. Она умела плести простую косу и даже корзинку, собирать все виды хвостов и колосков, пучки и мальвину, но все это было простовато и по-деревенски. Так могла ходить маггла (большинство простых причесок ее научила делать Тея, не заморачивавшаяся со сложными схемами), но тут их пригласили в Штаб-квартиру Международной ассоциации квиддича, и хотелось выглядеть так, чтобы никакая Скитер не придралась. (Хотя у нее самой вообще какое-то пергидролевое недоразумение на голове).

С первого раза, конечно, не получилось.

Сольвейг от досады хлопнула ладонью по столешнице трюмо, больно ударившись.

Ладно, — мысленно приказала она себе, — в другой раз получится.

Когда на восьмой раз прическа снова рассыпалась, Сольвейг заскрежетала зубами и взглянула на время. Шел шестой час. Она пошла снова перемывать голову, боясь, что не успеет освободить душевую до того, как проснется Флинт, а когда вернулась в свой номер, замотанная в одно полотенце, увидела у кровати домовушку, одетую в красивое полотенце с эмблемой гостиницы.

— Платье мадемуазель готово, — прощебетала она и тут же заревела. — Негодная Салли подсмотрела, что у мадемуазель не получается с прической, — она схватила со стола лампу и начала себя бить прямо по лицу.

— Эй, ты чего, — бросилась к ней Сольвей и отняла лампу. — Салли, да?

Домовушка закивала, обливаясь слезами.

— Салли, послушай, ты бы не могла помочь мне с волосами, пожалуйста? У меня совсем не получается сделать укладку. Салли, ты бы меня очень выручила.

— Правда? — засияла та. — Салли поможет мадемуазель! Салли очень много знает косметических чар!

Сольвейг улыбнулась эльфийке и села перед ней на пол. Тонкие пальчики Салли аккуратно перебирали ее волосы, высушивая прядь за прядью.

— У мадемуазель богатые волосы, — похвалила Салли, — с прической мадемуазель все будет в полном порядке.

Сольвейг прикрыла глаза, едва не мурча, как книззл, которого чешут за ухом. Домовушка что-то плела из ее волос, и Сольвейг могла поклясться, что она, не особенно любящая прикосновения чужих (разве что сама обожающая кого-нибудь лапать), буквально млела под руками Салли. Наверно, у этой эльфийки был талант.

— Прическа мадемуазель готова, — прочирикала Салли, подавая Сольвейг зеркало. Та встала спиной к трюмо, поглядела в маленькое зеркало на свое отражение. Коса, которую заплела ей Салли, была идеальна. Салли вплела в волосы темно-синюю, чуть блестящую серебром ленту, ловко спрятала ее внутри приплетов.

— Спасибо тебе, Салли, ты настоящая мастерица! — Сольвейг обняла эльфийку, и та беззвучно исчезла, помахав лапкой на прощание.

Теперь оставался легкий макияж — с этим Сольвейг уже могла справиться самостоятельно.

В восемь Флинт передал через галеон, что ждет ее на первом этаже в холле. Добираться до Штаб-квартиры IQA предполагалось через камин.

Сольвейг взяла сумочку, спрятала палочку в наплечной кобуре, не видимой за рукавом короткой косухи, и поглядела на себя в зеркало еще раз. Выглядела она для себя совершенно непривычно. Но Салли постаралась на славу: прическа была прекрасная, платье сидело идеально, а мамины туфли удобно облегали ноги. Можно было идти к Флинту.

В зале, где на пьедестале уже стояла чаша с восемью маленькими квоффлами, внутри которых были написаны названия школ, собралось очень много гостей: спортсмены, квиддичные функционеры, журналисты, меценаты... Сольвейг увидела Крама не сразу — он разговаривал с красивой белокурой ведьмой в бордовом платье.

— Это же...

— Стоянка Грозда, — подтвердила Сольвейг. — Она неплохой охотник.

— Да, — согласился Флинт. — Что она здесь делает, интересно?

— Приехала посмотреть жеребьевку? — предположила Сольвейг.

— Привет, ребята, — подошел к ним Крам. — Отлично выглядишь, Ларсен.

— Спасибо. О чем ты с ней говорил? — тут же полюбопытствовала она.

— Со Стоянкой? — Крам улыбнулся. — Она будет тянуть жребий. Как и Драганов, — мрачно закончил он.

— Ммм, я надеялась, что он свалит.

— Ну, так вышло.

Сама жеребьевка занимала совсем немного времени. Поэтому, как и на всех официальных мероприятиях, ее оттягивали, как могли. Сольвейг уже устала стоять на каблуках, когда, наконец, свет в зале приглушили, и ведущий пригласил на сцену почётного председателя Ассоциации Хасана Мустафу. Волшебник не стал словоблудить, сразу перешел к делу. Грозда и Драганов действительно помогали ему проводить жеребьевку. Они тянули квоффлы из корзины по очереди. В группу А попали японцы, бразильцы, египтяне и Дурмстранг.

— Мы с Египтом, — прошептал Крам.

Сольвейг кивнула, не отрывая взгляда от пальцев Драганова, открывающего очередной квоффлик. Объявляли группу В.

— Частная Школа имени Андрея Бессмертного, Россия, сыграет в четвертьфинале Кубка школ с Шармбатоном, Франция! — объявил Мустафа.

— Мы с американцами, — выдохнула Сольвейг. Через несколько мгновений именно это и прозвучало в зале.

— Эй, Ларсен, мы еще можем встретиться в финале, — улыбнулся Мартин Сульберг, стоящий рядом.

— Это будет интересно, — вернула она улыбку.

— Сможешь сломать Краму пальцы бладжером? — невинно поинтересовался тот. — Вы ведь дружите с семи лет?

Сольвейг и Петер переглянулись. Флинт нахмурился.

— Сульберг, Ларсен ни разу не пощадила меня, когда колдомедики играли с боевкой. Да я из-за нее из лазарета неделями не выходил.

— Да ладно, не преувеличивай, Крам, — отмахнулась Сольвейг. — Может, мне еще и не придется тебя ломать в финале...

— Это ты так надеешься до него не дойти? — раздался над ухом голос Драганова, и Сольвейг резко развернулась, больно утыкая ему кончик палочки в живот. Палочка сама легла в руку, как по команде. — Спокойно, Ларсен, я просто хотел позвать тебя танцевать!

— Извините, мистер Драганов, мисс Ларсен уже ангажирована, — мягко тронул Сольвейг за локоть Флинт и увел в зал.

— Я подожду! — оповестил их Драганов и затерялся в толпе.

— Чего ему надо? — буркнула Сольвейг, стараясь даже глаза не косить в сторону от Флинта.

— Успокойся, Ларсен, — попросил Флинт, кружа ее в вальсе. — Не захочешь с ним танцевать — не пойдешь.

— Спасибо тебе. Я, правда, не хочу с ним танцевать.

— Никто и не заставляет, — улыбнулся Флинт. Сольвейг показалось, что он улыбается, исключительно чтобы ее подбодрить.

После двух отказов ("У меня платье не подходит для мазурки" и "Прости, что-то голова разболелась") дальше динамить Драганова было уже неприлично. Сольвейг скрипнула зубами, но вышла. Заиграло танго.

— Ты это подстроил, — прошипела она не хуже змеи на эмблеме Слизерина.

— Конечно, Ларсен, я просто создан, чтобы делать твою жизнь хуже, — усмехнулся Драганов.

— Не сомневаюсь, — огрызнулась она.

— Как тебе новая школа? — светски поинтересовался Драганов. — Кстати, видел твои портреты в Осло. Горячо получилось.

— Смотри не обожгись.

Драганов еще крепче сжал Сольвейг в закрытом объятии. Сольвейг слегка дернула плечами, отстраняясь.

— Так тебя за них из института поперли? — догадался Драганов и хохотнул. — А я бы не отказался, чтобы моя жена смотрела на город с плакатов. Столько мужиков на нее дрочит, а она моя.

— Заткни пасть, — процедила Сольвейг.

— Да ладно тебе, Ларсен, тут все свои! Белье на тебе из той рекламы, конечно, красивое, но без него гораздо лучше...

— Да пошел ты, — Сольвейг крутанулась на каблуках, сбросив с себя руки мужчины, и выбежала из зала. Драганова это не остановило.

— Погоди, Ларсен! Ну, круто же все было, чё ты начинаешь?

— Я ничего не начинаю. Иди к Хелль!

— О, как мы заговорили! — развеселился Драганов. — А в моей палатке ты другие песни пела. Про то, как я тебе нравился с пятого курса...

— Ты слов человеческих не понимаешь? — спросила Сольвейг, начиная злиться. — Твоя информация устарела. Кроме тебя есть другие люди...

— Этот что ли? — мотнул головой в сторону залы Драганов. — Капитан твой? Тупая гора мышц? Такие тебе нравятся теперь? Слушай, а может, ты под него легла, чтобы он тебя в сборную взял, м?

Тут Драганова резко развернули и отшвырнули в противоположную стену. Флинт, без мантии, в одном сюртуке, оттеснил Сольвейг себе за спину и попер на болгарина тараном. Он абсолютно молча ударил его в челюсть, поправил носком дорогого ботинка, когда тот упал.

Сольвейг поняла, что он все слышал.

— Слыш, ты, беспозвоночное, — Флинт нагнулся к самому уху Драганова, — я не позволю тебе оскорблять девушку, кем бы вы друг другу не приходились. По моим данным, уже никем.

— Я ей сделал предложение!

— Я присутствовал, — осклабился Флинт. — Ее ответ не слишком походил на согласие.

— Значит, все-таки чпокнул ее? — усмехнулся Драганов. — Я ей Патронуса ночью посылал.

Флинт резко удалил его лбом в переносицу. Драганов взвыл.

— Какая же ты мразь, — сплюнул он и повернулся к Сольвейг, но в коридоре было уже пусто.

Флинт спустился в холл, и администратор сказал ему, что девушка в синем платье побежала к границе аппарации. Флинт, вырвавшись на улицу, припустил следом.

— Ларсен! Сольвейг! — догнать девушку на каблуках и в узком платье было не слишком сложно. — Эй, ты чего?! — спросил Флинт, едва касаясь ее плеча; и тут его сдавило со всех сторон, превращая мир вокруг в черную точку, протаскивая через пространство.

Аппарация, — понял Флинт. — Ларсен аппарировала нас обоих.

Их выплюнуло на какой-то мрачной площади среди серых домов века XVIII. Фонари горели через один, в окне дома номер одиннадцать на третьем этаже стояла маленькая тыква с оскалом — Джек-с-фонарем. Дом номер тринадцать был полностью черен, в нем не светилось ни одного окна. Двенадцатого дома почему-то не было. Странная у этих магглов нумерация.

Сольвейг, заметил Флинт, тоже с интересом оглядывалась по сторонам.

— А где мы? — спросил Флинт, оглянулся еще раз, не заметив прохожих, он вытащил палочку и наложил на себя и Сольвейг Согревающие чары. Говорить о произошедшем ему резко расхотелось, как и убеждать Сольвейг в том, что Драганов — редкостный подонок. Она наверняка сама была в курсе.

— Не знаю, — нехотя призналась та. — Я захотела домой. Думала, что перенесусь в гостиницу или в Осло на крайний случай. А это... Я не была здесь никогда раньше.

— Ну, пойдем тогда, поищем какой-нибудь указатель? — предложил Флинт и подставил локоть, за который Сольвейг, не раздумывая, ухватилась. Они пошли вдоль домов до самого перекрестка, пока не встретили поток маггловских автомобилей, проносящихся мимо. Сольвейг придержала Флинта на светофоре, а потом развернулась к нему:

— Движение.

— Что "движение"? — не понял Флинт.

— Левостороннее. Мы в Англии.

* * *

Маленькая ярко-рыжая девочка плакала у окна в темной гостиной своего дома на Гриммоулд Плейс. Она спряталась здесь, потому что поругалась со своими старшими братьями, решившими ее напугать в ночь Хеллоуина. Все знали, что папа не любит этот праздник, потому что дедушку и бабушку убили в этот день много лет назад, но разве этим несносным мальчишкам что-то докажешь?

Вдруг родовой гобелен папиного крестного, завещавшего им этот дом, будто бы ожил, ветви деревьев зашевелились, как от ветра, листочки зашелестели.

Лили Луна Поттер быстро вытерла слезы тыльной стороной ладони и подошла к стене, которую занимал гобелен. На ее глазах серебристым свечением подернулся портрет, на который раньше Лили Луна не обращала внимания. От агрессивного вида волшебницы со сложной фамилией — мама ненавидела эту тетю, знала девочка, — тянулась новая веточка.

— Лили? — раздался с лестницы голос отца, и мисс Поттер выбежала ему навстречу:

— Пап, пойдем, — она дернула его за руку, потащила в нелюбимую гостиную, где они старались никого не принимать (для этого отремонтировали другую комнату). — Смотри, пап, — она ткнула пальчиком в оживший гобелен.

Старший аврор Поттер, еще не успевший снять своей алой униформы, присел, чтобы лучше видеть, куда указывает дочка, и засветил Люмос.

— Не может быть, — прошептал он, проводя пальцем по ленточке, которой было подписано имя черноволосой девушки на портрете. — Это невозможно.

От имени Беллатрикс Лестрейндж тянулась ниточка к другому портрету: Электры Беллатрикс Блэк, родившейся 3 сентября 1997 года.

Старший аврор Гарольд Джеймс Поттер, лорд Блэк по привычке потер переносицу и крепко прижал к себе дочь.

— Ну, все, — отчиталась Сольвейг. — Я дозвонилась до Крама из таксофона, он портанет нам наши вещи завтра утром.

— А куда?

— В Хогсмид. Я написала ему координаты аппарации того трактира. "Кабаньей головы".

Сольвейг потерла руками плечи.

— Куда теперь? — спросил Флинт. Они вышли от той площади, куда перенесла Сольвейг, на Пикадилли, и тут было сложно не сориентироваться. Естественно, они в Лондоне, других городов в Англии Сольвейг кроме как из окна и не видела. — Аппарируешь домой?

Сольвейг поджала губы.

— Я вряд ли смогу. Чувствую себя не очень, — она махнула рукой, зажигая ближайший фонарь в какой-то подворотне, но он только мигнул и снова потух.

— Истощение? — обеспокоенно уточнил Флинт.

— Не знаю, наверно.

— Тогда давай через камин. Камином пойдет? Я знаю, как отсюда добраться до "Дырявого котла".

До "Котла" добрались и впрямь быстро. Только трактирщик Том почему-то встал в позу: студентам Хогвартса, видите ли, запрещено в учебное время пользоваться общественными каминами.

— Но мы же в школу возвращаемся, а не сбегаем! — возмутился Флинт.

— Меня это не касается, мистер, — ответствовал трактирщик.

— Мы можем пожаловаться...

— Могу авроров вызвать хоть сейчас.

Флинт сплюнул.

— Ладно. Ларсен, держись. Предупреждаю, что делаю это впервые не один.

Он обнял ее за плечи и — мгновение, когда все сворачивается в вихре аппарации, — отпустил на крыльце четырехэтажного дома. Сигнальные чары пропустили их без помех, но свет в окнах не горел.

— Салазар, как это, наверно, глупо прозвучало, — бормотнул он себе под нос и тут же спросил: — Ты в порядке? Не расщепило?

— Нет, целая, — улыбнулась Сольвейг. — А мы где?

Флинт огляделся, заметил, что света нет.

— Это дом, который снимает наша большая дружная семья. Не обращай внимания, он абсолютно маггловский, мы живем здесь почти всю мою жизнь. Заходи, — он отпер дверь лежащим под ковриком ключом, зажег свет, хлопнув в ладоши.

Холл был довольно просторный, дверь в гостиную чуть приоткрыта, а на лестнице, ведущей на второй этаж, живописно висело слизеринское зеленое полотенце.

— Большая семья? — переспросила Сольвейг. — Я думала, вы с отцом вдвоем.

Флинт проворно приманил полотенце и спрятал его за спину.

— Мы живем вместе с Пьюси, так дешевле аренду платить, да и привыкли давно. Нас с Алексом Кэти вырастила. Она во время войны только после Хогвартса была, а Эдриан учился в Академии на колдомедика, у них только-только что-то намечалось. Отец играл... Меня было не с кем оставить, и пришлось отцу попросить Кэти за мной присмотреть. А потом и Леди Пьюси бросилась в бега, оставив Алекса на старшего сына. В общем, мы в манеже познакомились и на один горшок с детства ходили.

— Понятно, — Сольвейг огляделась еще раз. — И где все?

— В гостях, наверное, — пожал Флинт плечами. — Хеллоуин же. Тинки, — позвал он эльфа, и тот возник прямо перед ними:

— Мастер Максимиллиан, юная мисс, — поклонился домовик. — Чем Тинки помочь?

— Горячий чай и шоколад, пожалуйста, Тинки, — попросил Флинт, сунул в лапки домовику смятое полотенце, и тронул Сольвейг за плечи, провожая ее на кухню. — Ты же не против, что мы на кухне чаю попьем? А шоколад, он... хорошо помогает.

— Спасибо, что возишься со мной, Флинт.

Тот только отмахнулся.

Эльф подал чай через пять минут, после чего Флинт отправил его готовить гостевую спальню, а сам разлил чай по чашкам.

— Зачем комнату? — не поняла Сольвейг.

— А ты ночевать где планировала? На улице? — удивился Флинт. — Камин твоих родителей подключен к сети?

— Нет, — покачала она готовой. — Извини, я не подумала, что мы из Хогсмида уже не сможем в Хогвартс так поздно попасть.

— Да я сам об этом не подумал, — признался Флинт. — Думал, сейчас камином уйдем в "Кабанью голову", но там, знаешь, не самые приятные комнаты. Так что переночуем здесь. Ты же не против? Я не смущаю тебя?

Сольвейг снова покачала головой.

— Тогда ешь. А то вдруг ты у меня с метлы начнешь падать от истощения, — пошутил Флинт и откусил шоколадку.

Сольвейг усмехнулась.

— Ни разу в жизни не падала с метлы, — призналась она. — Все для этого делала, но не сложилось.

— Не велико упущение, — фыркнул Флинт в чашку.

Тинки появился с вежливым хлопком, сказал, что гостевая спальня слева от комнаты мастера Максимиллиана готова.

— О, Тинки, не делай вид, что у нас много гостевых комнат, — закатил глаза Флинт. — Ларсен, он не хотел тебя обидеть.

Тинки тут же прижал ладони к нагретой варочной панели и запищал:

— Тинки плохой эльф, Тинки оскорбил гостью мастера Максимиллиана!..

— Успокойся, — оттащил его от плиты Флинт за красивую зеленую наволочку, в которую эльф был одет. — Ты у нас один остался, Тинки, прекрати себя калечить. Если ты себя уморишь, нам придется есть то, что готовит Кэти. Этого не переживут ни Пьюси, ни мы, ни... Никто, в общем. Ты понял?

— Понял, мастер Максимиллиан! — закивал домовик.

— Спасибо за чай и за комнату, Тинки, можешь отдыхать.

Домовой эльф исчез так же бесшумно, как и в первый раз.

— Ну, что? По кроватям? — спросил Флинт, допивая чай. — Или тебе добавить?

— Нет, — отказалась Сольвейг. — Лучше спать. И еще раз извини меня, пожалуйста. Я не знаю, как так получилось, что мы в Лондоне.

Флинт подошел к ней, забравшейся с ногами на табурет, присел напротив на корточки:

— Не оправдывайся, Ларсен. К тому же мы уже не в Лондоне. Мы в Шелфорде.

В эту ночь Флинту снился берег Женевского озера на закате.

Патронус заставил Сольвейг подорваться с кровати, как ошпаренную.

— "Ровно через полчаса я переправлю ваши сумки по указанным координатам! Будьте на месте!" — сказала серебристая кобыла голосом Петера, ускакав сквозь стену спальни в комнату Флинта, как только сообщение Крама закончилось.

Сольвейг быстро надела свое помявшееся платье, накинула на плечи куртку, босиком дошла до комнаты Флинта и тихо поскреблась в нее.

— Пошли, — дернул он ее за руку, выглядывая в коридор, — моим камином уйдем. Тинки сказал, что все еще спят, и, надеюсь, никто ничего не слышал. А Тинки нас не сдаст. А то точно не успеем.

Сольвейг зашла, по-прежнему сжимая сумочку и туфли в руках. Комната Флинта была совершенно обычной, мальчишеской, но предельно сдержанной, и разве что наличие камина в ней удивляло.

— Ну, мы настояли, что нужен же нам хотя бы один камин на... двоих с Пьюси, чтобы втихушку сбегать из дома, — объяснил Флинт, но Сольвейг показалось, что он темнит. — Очень долго всех убеждали, что его тоже нужно подключить к сети.

Через несколько секунд они уже были в Хогсмиде.

Сумки с вещами прибыли, как Петер и пообещал — ровно через полчаса после его Патронуса. Хозяин трактира Аберфорт Дамблдор немного по-стариковски покряхтел, но пустил Сольвейг в бытовку, чтобы она могла одеться потеплее: сжалился при виде голых плеч и капроновых колготок, даже Бодроперцового предложил. Сольвейг, не долго сомневаясь, натянула сразу джинсы и свитер, теплые ботинки. Куртку тоже достала теплую, на меху, в какой выходила в среду из замка. В Шотландии было уже довольно прохладно, ладно хоть снег не выпал. После нее переодеваться пошел Флинт, а Сольвейг заказала у Аберфорта завтрак на двоих и уселась за столик у окна.

— О, еда! — обрадовался Флинт, тоже сменивший сюртук и брюки на свитер с джинсами, правда, через плечо он держал теплую мантию.

Сольвейг дожевала кусок горячего сэндвича и улыбнулась.

— Тут хорошо кормят, — заметила она. — Хоть тут и мрачновато.

— Это да, — согласился Флинт. — И вообще сюда мало кто заходит из школы. Но это же хорошо, никто не помешает...

— Чему, мистер Флинт? — поинтересовался остановившийся у их стоилика Малфой. — Доброе утро, мисс Ларсен.

— Доброе утро, профессор, — согласилась она. — Присаживайтесь?

— В другой раз, дела, — развел руками Малфой. — Почему не в замке?

— Да мы же только что из Женевы, сэр, — объяснил Флинт. — Мы в гостинице на завтрак опоздали, там портключи же на время определенное были заколдованы.

— Проспали, профессор. Чуть не опоздали к отправлению, — закивала Сольвейг.

— Складно врете, — усмехнулся Малфой.

Сольвейг побледнела. Флинт остановил руку с чашкой, не донеся ее до рта.

— Можно подумать, я во время учебы никаких запрещенных напитков у Аберфорта не покупал, — усмехнулся Малфой. — Так что предупреждаю: никакой выпивки. Филч бдит.

— И в мыслях не было, профессор, — заверила его Сольвейг. — Сейчас доедим и пойдем в школу.

— Надеюсь, так и будет, — кивнул Малфой. — Мои студенты не нарушают правил. Прошу извинить, — чопорно раскланялся Малфой и ушел общественным камином.

Флинт выдохнул.

— Умеет, змееныш, напугать.

— Мне самой показалось, что ему сову уже прислали про вчерашнее.

— Да не, сова с континента дольше летит. Да и что писать? Вели себя прилично, официальные мероприятия не игнорировали, разврат не учиняли...

— В драки не лезли, — поддержала Сольвейг. Флинт улыбнулся. — Ладно, по дракам — 1:1. Я с бразильцами, ты с болгарами.

Флинт возразил:

— Нет. Не так. Ты за Хогвартс. А я за тебя.

— Ладно, — смутилась Сольвейг. — Спасибо, Флинт.

— За что?

— За то, что вступился. За меня никто еще никогда не дрался.

У Флинта загорелись уши.

— Забыли, Ларсен, — покачал он головой. — Ты же мой загонщик. Как я мог за тебя не заступиться?

Сольвейг поджала губы и быстро спряталась за чашкой уже остывшего кофе.

— Да, кэп. Спасибо.

Ровно два дня к ним никто не лез. Ну, в гостиной Слизерина немножко разве что поспрашивали, да с командой Флинт обсудил результаты жеребьевки. Выйти в финал на Дурмстранг было, конечно, соблазнительной целью, но очень походило на дележ шкуры неубитого дракона.

Сольвейг почти всю субботу просидела в библиотеке за эссе — там было почти пусто, только несколько рэйвенкловцев что-то строчили, не отрывая носов от своих пергаментов. Пьюси позубоскалил на тему пропущенных занятий и горы домашней работы, которую им с Флинтом придется наверстать, но вскоре тоже утих. Сольвейг даже не знала, радоваться этому или нет, потому что в середине домашнего по Чарам обнаружила себя строящей версии о стирании памяти своим родителям как средстве защиты их от влияния Фолквэра Ларсена. По уму надо было стирать память самому лорду Ларсену, желательно полностью. Она с ожесточением зачеркала половину написанного, смяла свиток в кулаке и швырнула в мусорницу через весь проход. Попала.

Крам говорил про кровную ритуалистику. Ритуалы была самой нелюбимой дисциплиной Сольвейг в Дурмстранге. Там, где чистокровные могли бы блистать: ценные книги из родовых библиотек, опыт родителей, участие в защите поместий и многое другое — Сольвейг была уязвима, и почерпнуть ей знания, которые прочим вливали в уши с самого раннего детства, было просто не от куда. Книг по ритуалистике в общей читалке Дурмстранга не было. Даже обедневшие Рода старались сберечь крупицы тайного знания, не делясь им ни с кем. Так что обучение этой области магии могло быть эффективным лишь в случае свободного доступа к необходимым фолиантам, которого у Сольвейг не было: просить лорда Ларсена разрешить ей заниматься в родовой библиотеке она не стала. Кое-что ей подсказывал Крам, но их семья вообще мало занималась кровной ритуалистикой, разве что чары дома были завязаны на кровь. Рада Крам могла бы рассказать что-нибудь про цыганскую магию, но Сольвейг было неловко спрашивать. Рада никогда не пользовалась этими знаниями на людях.

Вечером воскресенья, достаточно помучив себя различными предположениями, Сольвейг решила, что напишет матери Петера, если ничего стоящего не найдет ни в одной из доступных книг по колдомедицине.

В конце концов, есть еще два месяца до этой помолвки. Что-нибудь же она наверняка придумает до конца декабря.

А в понедельник за завтраком совы принесли газеты.

И понеслась.

— Эй, Ларсен, а это правда? — крикнула Свирк через два стола. — Что тебя Флинт взял в команду после таких вот поглаживаний? — она потрясла "Пророком" над головой.

Сольвейг, едва не опоздавшая на завтрак, выдернула газету из рук Уоррингтона, который был к ней ближе всех. Тот, понятное дело, попытался удержать, но Сольвейг была проворнее. На второй полосе небезызвестная мисс Рита Скитер разразилась светским репортажем со спортивного мероприятия. И фотограф ее, ну надо же, как-то пробрался в ту фотостудию, где снимали рекламу, подловил момент, когда Сольвейг стояла перед сидящим на столе Флинтом и действительно гладила его по плечам. И не было в этом жесте ничего интимного, как написала Скитер, только желание чуть-чуть успокоить товарища. Но об этом знали только Флинт и сама Сольвейг.

Ладно.

Прости, Флинт.

— А тебе завидно? — повернулась к Свирк Сольвейг, возвращая газету Мэттью. — Правильно, завидуй. Ты-то кому нужна с такой рожей?

— Да уж прожила бы без любого из слизней! — рявкнула девица, мгновенно покрывшись красными пятнами.

— Да не смеши меня, Свирк, в этом зале каждая вторая слюной на Флинта капает, и каждая первая боится, как бы никто на нее не подумал. Конечно, Флинт же со Слизерина, что подумают про тебя сокурсницы? Да со злобы сдохнут, потому что красивый мужик не им достался. Всё? Больше вопросов нет?

— Ты спала с ним? — спросил Эпплби.

— Пасть захлопни! — тут же вскочил Вуд.

— А то что? — усмехнулся капитан Хаффлпафф, и Вуд выхватил палочку.

— Что здесь происходит? — Лонгботтом возник в Большом зале внезапно — все видели, что он уже ушел, в понедельник на завтрак вообще все преподаватели приходили обычно пораньше, так уж завела Макгонагалл. — Мистер Эпплби? Мистер Вуд?

— Ничего, профессор, — заверил его Вуд. — Немного не сошлись во взглядах на редакционную политику "Пророка".

— Надеюсь, впредь это не повторится, — кивнул Лонгботтом, для проформы снял по три балла с обоих факультетов и велел всем не опаздывать на занятия. Домовики начали потихоньку убирать со стола.

Сольвейг наскоро запихала в себя сэндвич и пошла на урок.

К обеду школа гудела, как улей; в курсе произошедшего на завтраке были все.

— Пожалуйста, давай ты не будешь обращать внимания на все это, а? — умоляюще попросила Сольвейг, когда они с Флинтом шли в Большой зал. — Можно, я сама разберусь?

— Ты себя только скомпрометируешь, — подал голос Пьюси.

— Ну, мне это не особенно повредит, — пожала плечами Сольвейг. — Скитер дура, но ей все верят.

— Да плевать на Скитер, — буркнул Флинт. — Теперь все будут думать, что у нас что-то было.

Сольвейг нахмурилась.

— Ты против?

— Не люблю незаслуженных обвинений.

Сольвейг засмеялась.

— У меня был приятель в Дурмстранге, он из России. Никита Решетников. Он говорил, что если тебя обвиняют незаслуженно, нужно вернуться и заслужить.

— И что?

— Хочешь, я тебя поцелую? — напрямую спросила Сольвейг, уже стоя перед дверями Большого зала.

— Хочу, — кивнул Флинт. — Но не здесь и не при таких обстоятельствах.

— Понятно.

— Ларсен, — поймал ее за руку Флинт, когда она двинулась в Большой зал преувеличенно быстро. — Погоди.

— Да, ладно, Флинт, мне, правда, все понятно. Защищаешь честь своего загонщика, — она вырвала руку и побежала к лестнице вверх.

— Зато мне нихрена не понятно, — признался Флинт сам себе и пошел обедать.

В четверг перед тренировкой Сольвейг опять наткнулась на целующихся Уизли и Люпина у раздевалки. Она фыркнула и сделала вид, что не видит их, прошла внутрь. Через минуту заявилась и Уизлетта.

— Что, Ларсен, не получилось в Вудом, переключилась на Флинта?

Сольвейг сняла форменную рубашку, полезла в сумку за игровым свитером.

— Кто тебе сказал, что с Вудом не получилось? — удивилась она. — Мы с Вудом подружились. Так и было задумано.

— А с Флинтом крутить тоже было сразу задумано? — сощурилась Уизли. — Потихоньку пробраться сначала к нему в койку, а потом в сборную?

— Закрой рот, а то я тебе его с мылом помою, — пообещала Сольвейг, надевая бриджи. — И вообще, Уизли, иди мойся уже. От тебя потом разит невыносимо. Не знаю, как Люпин тебя вообще выносит.

— Не трогай Люпина! — тут же ощерилась грифферша.

— Да я видеть не могу эту ходячую магическую бомбу, — процедила Сольвейг, схватила щитки и метлу и вымелась из раздевалки, оставив там переплетающую косу Хиггс.

Флинт, как обычно, лютовал. Тренировка была, действительно, очень интенсивная, они отработали по максимуму физику, точность ударов и бросков по кольцам, внимательность. Хиггс, поймавшая снитч дважды, заслужила отдельной похвалы, как и Крэгги, отбивший летящий в нее бладжер.

— Хиггс, не зевай, — погрозил пальцем Флинт. У него лоб блестел от пота в свете зажженных вокруг стадиона факелов. Сольвейг вытерла лицо рукавом мантии, посмотрела на взмыленного покрасневшего щеками Пьюси — тот тоже умаялся. — Все, давайте, на сегодня хватит. Отдыхайте, в субботу игра! — махнул он всем спускаться, и Сольвейг первая направила метлу вниз.

— Ларсен, погоди! — попросил Флинт, и она приземлилась на слизеринской трибуне.

— Я плохо играла?

— Почему? — удивился Флинт. — Хорошо.

— Тогда какие претензии, кэп?

Флинт помотал головой:

— Никаких.

— Тогда в чем дело?

— Просто...

— Ну, раз просто, то я в душ.

— Ларсен! Мордред, я чувствую себя, как дурак, — пожаловался Флинт. Сольвейг промолчала, хотя на языке так и вертелось, что ответить. — Просто я еще ничего не сказал, а ты меня уже неправильно поняла.

— Флинт, ты уже все сказал. И что я хороший загонщик, и что я могу испортить себе жизнь, если люди будут что-то говорить. Но люди поговорят и успокоятся, а жизнь — она проходит. Если тебе не хочется, чтобы я была в этой жизни больше, чем просто загонщик, я не буду настаивать, — она оседлала метлу и унеслась в раздевалку. Флинт пнул ни в чем не виноватую лавку и стал спускаться с трибуны пешком. Он махнул уже бегущей в замок Хиггс и тоже пошел мыться.

Ну, было обидно, да. Наверно, Ларсен тоже было из-за чего-то обидно, только Флинт пока еще не понял, из-за чего. Нет, ну Драганову он морду ведь бил из-за того же самого! Нет, ну, давайте теперь любая шавка будет орать на каждом углу, что он, Макс Флинт, себя на помойке нашел и опустился до того, чтобы шантажировать хорошего игрока неуставными отношениями. Отлично придумано, чо! Флинт сплюнул, еще раз намылил голову. Шампунь пах можжевельником и мятой. Запах немного успокаивал. Да, конечно, он взял Ларсен в команду Слизерина сразу, еще до отбора, который для нее стал формальностью, потому что видел ее на игре с Дурмстрангом, и еще видел в Думосборе отца, когда он показывал свои воспоминания об игре Дурмстранга с Шармбатоном — отец ездил вместе с коллегой-селекционером из "Гарпий" смотреть английскую охотницу Шармбатона. И ее бы взяли, если бы Ларсен не сбросила ее с метлы через полчаса после начала матча — слишком много та девка забивала. Тогда Флинт убедился, что Ларсен очень хороший загонщик, очень по-слизерински жесткий. Даже подумал, что было бы круто играть когда-нибудь с Ларсен в одной команде. Он же не знал, что так сложится, и Ларсен переведется к ним из Дурмстранга!

Неожиданно прямо в душевую влетел серебристый ястреб Патронуса Сольвейг. Он покрутился вокруг Флинта, но ничего не сказал. Тот удивленно проводил растворившуюся птицу взглядом, быстро домылся и пошел одеваться.

Перед тем, как уйти в замок, решил все-таки проверить женскую раздевалку.

— Ларсен? — спросил он, предварительно стукнув в дверь. — Ты тут?

— Да, — крикнула девушка. — Заходи, я в душевой.

— Я пошел тогда...

— Флинт! Я в душевой, потому что у меня вся одежда пропала и полотенце.

— В смысле? — не понял Флинт. — Как пропала?

— Ну, пока я мылась, она пропала, — ответила Сольвейг, высунув из-за стены голову. — Посмотри, пожалуйста, может, ее недалеко спрятали? А то у меня палочка в игровой мантии осталась.

— Ладно, — кивнул Флинт, сбросил сумку на скамейку перед шкафчиками и вышел на улицу. Одежда Ларсен, изрядно помятая и вываленная в грязи, обнаружилась под трибуной Хаффлпафф только за десять минут до отбоя: на нее были наложены "противоугонные" чары, запрещающие призвать простым Акцио. Флинт только и успел отправить через галеон просьбу Пьюси прикрыть их опоздание.

Сольвейг продолжала стоять за стеной, только длинные волосы, перекинутые через плечо, выглядывали из-за угла душевой.

— Ну, вещи твои, Ларсен, придется домовикам отстирывать, сейчас их надевать точно нельзя, — протянул Флинт, опуская зеленую игровую мантию, в которую было комком сбросано все остальное, прямо на пол. — Так что надевай мою мантию и свои ботинки, и пошли. Я снаружи подожду, — добавил он, оставив свою теплую мантию висеть на дверце шкафчика, и вышел за дверь.

Сольвейг вышла через две минуты. Она натянула на голову капюшон мантии, засунула руки в карманы. Сумка с формой была переброшена через плечо.

— У меня локоть треснул, — призналась она, когда они вдвоем брели к замку. — Поймаю — убью суку.

— Кого?

— Уизлетту, — процедила Сольвейг. — К субботе мне новый налокотник пришлют из Лондона?

— Вряд ли, — покачал головой Флинт. — А Репаро не пробовала?

— Да чиненный уже на десять раз, — вздохнула Сольвейг. — Завтра пойду к Малфою. Может, пустит в Косой на часок?

— Это вряд ли, Малфой у нас перед Макгонагалл не выделывается особо. У него даже камин в кабинете с ограничениями подключен, только на разговоры. А почему ты думаешь, что это Уизли тебе нагадила?

— Да поцапались немножко перед тренировкой, — объяснила Сольвейг. — Просто меня раздражает Люпин.

— Почему?

— Метаморфомагия — это дар, — объяснила Сольвейг. — А он не старается даже взять его под контроль. У него магия очень сильно бесится, и все его изменения внешности — это из-за того, что он не может магию сдерживать.

— Ну, так, может, еще научится? — предположил Флинт, открывая перед ней дверь в замок.

— Кто чему научится, молодые люди? — поинтересовался профессор Граббли-Дёрг, стоящий у часов факультетов в холле. — Уж не вы ли — тому, что нужно вовремя возвращаться в замок?

— Профессор, это получилось случайно, — заверил его Флинт.

— Староста Пьюси уже соврал мне про ваше важное дело, но это не оправдание.

— Сэр, но мы, правда, не виноваты, — начала Сольвейг, но профессор только снял с обоих по двадцать баллов и отправил в подземелья.

До гостиной Слизерина оба шли мрачные с двойным желание прибить мелкую гриффершу прямо сейчас.

— Спать торопишься? — спросила Сольвейг, останавливаясь у своей комнаты.

— Я сейчас не усну, — признался Флинт.

— Выходи в гостиную, я тебе мантию верну. И просто посидим.

В гостиную к уже переодетому в пижамные штаны и футболку Флинту Сольвейг вернулась в своих обычных шортах и майке. Мантию она аккуратно повесила на спинку кресла.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросила Сольвейг, укладываясь на ковер перед камином, предварительно бросив на него Согревающие чары. Потом поставила локти точно под плечами и поднялась на локтях и носках, зафиксировала голову.

— Ты чего делаешь? — удивился Флинт.

— Планку. Она меня успокаивает. Ну, и мышцы поддерживает, конечно.

— Что тебе рассказать?

— Не знаю. Про стиль игры хаффлпаффцев, а то я на прошлой игре все проглядела.

Флинт улыбнулся. Сольвейг не видела, но ей так показалось.

— Нет у них никакого стиля игры. Перехватывают мяч — и несутся к кольцам, никого не видя, ни партнеров, ни соперников. Загонщики у них вообще тухлые, меткостью не обременены. Вратарь... ну, этот старается. Ловца сама видела — даже не борется. Зачем Эпплби это сборище деревях, мне не ясно. Хотя, он сам такой же. Там, правда, ни тактики, ни стратегии — ничего. Ни украсть, ни покараулить.

Сольвейг тихо рассмеялась.

— Ты чего?

— Нет, просто будет, наверно, забавно с ними играть.

— Папа рассказывал, как в его последний год в Хогвартсе Хаффлпафф выиграл у Гриффиндора.

— У гриффов? С чего бы? У желтых тогда была сильная команда?

— Только ловец, но он погиб потом, перед войной, на своем последнем курсе. Там, в общем, дементоры на поле вылетели, ловец гриффов испугался и упал с метлы.

— А что в школе делали дементоры? — удивилась Сольвейг, меняя положение из классической планки на боковую.

— Тогда впервые из Азкабана побег был, и школу охраняли дементоры.

Сольвейг присвистнула.

— Из вашей тюрьмы сбегали?

— И не раз. Пожиратели в основном. А что, из других тюрем никогда не было побегов?

— Из Нурменгарда не было. Там... в общем, там защита психологическая стоит, и сама тюрьма в форме лабиринта построена с магическим расширением пространства. Так вот, туда сейчас помещают преступников, которым стирают память о том, что они в тюрьме сидят не одни. Если ты там один, оттуда нельзя выбраться. Потому Гриндельвальда туда и заточили после того, как он проиграл тот поединок в 1945. Думаю, он свихнулся там за все время, зная, что ему не выбраться. Потому что он не оставил ни одной лазейки. Я читала в его воспоминаниях.

Флинт удивился:

— В Дурмстранге их тиражируют?

— Нет, — смутилась Сольвейг. — Гриндельвальда же выгнали из института в шестнадцать лет. А факультет только между своими его именем называется. С его мемуарами... ну, примерно, как с гитлеровской "Mein Kampf" у магглов. Распространять запрещено, но читали многие. Но там нет почти про превосходство магов над магглами. Больше про его другие идеи. Ну, вот про ловушки, например, и про Дары Смерти.

— А что Дары Смерти?

— Ну, он же искал их всю жизнь, даже обладал какое-то время Старшей палочкой. Ну, по крайней мере, он так писал. Кто его знает, где соврал.

Сольвейг села на ковре по-турецки.

— Ладно, упражнение я запорола, ну, хотя бы успокоилась.

— Не побежишь проклинать Уизлетту перед завтраком?

— Придумаю оригинальную месть, — пожала плечами Сольвейг. — Если не выведет раньше. А то не сдержусь.

На Чарах в пятницу отрабатывали защиту сознания. Флитвик арендовал ради такого дела у профессора Томаса сундук с боггартом.

— Так, так, седьмой курс! — призвал ко вниманию профессор. — Я знаю, что вы уже взрослые, и заклинание для защиты от боггарта вы знаете. Так же мы все должны понимать, что за прошедшие четыре года ваши страхи могли претерпеть существенные изменения. Боггарты проникают в ваше сознание с ловкостью опытного лигиллимента. Ваша задача на сегодня — постараться закрыть свое сознание от боггарта. Ну, а если будете чувствовать, что не справляетесь, смело применяйте Ридикулус. Задание всем ясно? Замечательно. Приступайте, — и он откинул крышку сундука легким движением волшебной палочки.

Первым перед боггартом оказался Миджен. Он крепко зажмурился, а потом распахнул глаза и тут же увидел перед собой нага. Огромный человек-змей надвигался на него с копьем в руке и злобно скалился. Замерев и, кажется, не дыша, гриффер продолжал смотреть на нага, пока кто-то из своих не толкнул его в плечо.

— Ридикулус! — крикнул Миджен, и наг превратился в гусеницу на роликовых коньках.

— Ничего, мистер Миджен, — похлопал парня по ладони Флитвик, — не обязательно должно получиться с первого раза, — Миджен только кивнул и отошел к окну. Гриффиндорцы продолжили один за другим практиковать защиту сознания, но боггарт пока что был сильнее.

— Интересно, страх Вуда поменялся? — шепнул Пьюси Флинту, и тот хохотнул:

— Что-то мне подсказывает, что нет.

— Вы о чем? — спросила Сольвейг, стоящая перед ними.

— Так, ни о чем, — отмахнулся Пьюси. — Если что, сама сейчас увидишь.

Вуд должен был встретиться со своим боггартом третьим после Данбара. Сольвейг сверлила его затылок взглядом, пока не поняла, что через несколько человек после Вуда наступит ее очередь. И она не знала, во что может превратиться ее собственный боггарт. Чего она боится?

Джордан едва справилась со своим боггартом, принявшим вид огромной жабы, которая после произнесения контрзаклинания улетела воздушным шариком, и Сольвейг подумала, что боггарт может превратиться в Драганова, который объявляет всем, что они с ним переспали. Или разбившегося на метле Петера. Или Фолквэра Ларсена, угрожающего ее родителям волшебной палочкой с уже зажегшимся на кончике зеленым огоньком Авады. Сольвейг бросило в жар. Она вцепилась в палочку обеими руками, сжала дерево с такой силой, что едва не сломала. Если боггарт читает самые страшные страхи, то этот страх она никому не собирается показывать. Это только ее, это слишком личное, и если это нужно хорошенько спрятать, она спрячет.

— Эдвин Оливер Вуд! — рявкнула вдруг взявшаяся из ниоткуда красивая темноволосая женщина в спортивной мантии и с метлой в руке, подходя к держащему перед собой палочку Вуду. — Если ты завалишь хотя бы один Т.Р.И.Т.О.Н., то о квиддиче можешь забыть!

— Ридикулус! — завопил Вуд, будто только-только вспомнил, что это боггарт, а не настоящая женщина. Та мгновенно онемела, у нее будто губы склеились.

— Ну, почти не изменился, — усмехнулся Пьюси.

— А кто это? — спросила Сольвейг, снова поворачиваясь к ним.

— Да неважно, — улыбнулся Флинт. — Просто общая знакомая. Забыть о квиддиче — конечно, страшно.

Пьюси кивнул. Сольвейг пожала плечами и вернулась к запрятыванию своего страха. Она представила себе свою комнату в доме в Осло, до мельчайших деталей, вплоть до трещинок на столе, где стоял ноутбук. Книжная полка, где рядом с Керуаком стояли Сэлинджер и Альбер Камю, томик пьес Генрика Ибсена, лежали заложенные бумажной салфеткой на середине "Сто лет одиночества". Кровать с коричневым клетчатым пледом, подушка, под которой когда-то хранилась колдография Димитра Драганова. Сольвейг представила, как вытаскивает из памяти женевский разговор с лордом Ларсеном и помещает серебристую вязкую струю воспоминаний о нем в прозрачную пробирку, затыкает ее резиновой пробкой, а потом кладет под подушку.

— Ну, мисс Ларсен? Ваша очередь, — позвал Флитвик, и Сольвейг посмотрела на боггарта. Только что бывший бумажным самолетиком, в который его превратила Энн Рамонас, боггарт замер серым облачком, а потом забрался обратно в сундук, захлопнув за собой крышку.

— Все в порядке, Ларсен? — тронул ее за плечо Флинт, и Сольвейг отмерла. Только сейчас она поняла, что смотрела на серое облачко, замерев в боевой стойке и держа палочку боевым хватом.

— Великолепно, мисс Ларсен! — воскликнул Флитвик. — Десять баллов Слизерину! Именно такое поведение боггарта говорит о том, что ему не удалось выявить страха мисс Ларсен, она его очень хорошо спрятала. Как вам это удалось, моя дорогая?

Сольвейг пожала плечами:

— Вы же сами говорили, что нужно было закрыть сознание от боггарта. Я закрыла. Я спрятала свой страх туда, где боггарт его не нашел.

— Ну, что ж, достойно для первого опыта в Окклюменции, мисс Ларсен, — еще раз похвалил ее Флитвик и отправил всех на следующее занятие, задав на понедельник эссе о способах защитить свое сознание. Семикурсники повздыхали горестно и покинули кабинет Чар.

Во время обеда Сольвейг все-таки попробовала выпросить у Малфоя возможность выбраться из школы на пару часов. Она почти ныла, как ей надо попасть в квиддичную лавку в Косом, угрожала, что это скажется на результате завтрашнего матча, и тот даже обещал что-нибудь придумать, но так и не придумал. То ли директриса настрого запретила, то ли еще что — но Сольвейг, злая как Фенрир, плюхнулась обратно за стол Слизерина, когда Малфой все же ей отказал, и с остервенением вгрызлась в последнюю лежащую на блюде печенюшку.

— Ты чего, Сольвейг? — присел рядом с ней Вуд. — Что-то случилось?

— Локоть, — буркнула Сольвейг, собирая крошки. — Вчера после тренировки какая-то мразь, я подозреваю, что гриффиндорская, спрятала все мои вещи под трибуной желтых, и когда они нашлись, у меня налокотник оказался сломанным.

— Беда в сломанном налокотнике, самом инциденте или в гриффиндорской мрази? — ощутимо напрягся Вуд.

— Во всем сразу, — призналась Сольвейг. — И ты прости, я не хочу тебя лично задеть. Просто мы столкнулись с вашей Уизли в раздевалке, и я почему-то подумала на нее сразу.

— А то, что вещи спрятали под желтой трибуной? Может, это хаффлпаффцы все же? — предположил Вуд.

Сольвейг посмотрела на него с сомнением:

— Ну, кто под своей-то трибуной прячет, Вуд?

— А, ну, да, не подумал, — смутился гриффер. — Ты идешь на урок?

— Нет, у меня кончились.

— У меня тоже. Тогда пошли поднимемся до нашей башни, у меня есть одна мысль.

Через несколько минут он застегивал на руке Сольвейг новый локоть.

— Я в том году покупал для одной девчонки, но не сложилось ни с девчонкой, ни с подарком. Так что носи с удовольствием. Будем считать, что это на Рождество.

— Спасибо, Вуд, — Сольвейг приобняла его за плечи. — Но... не жаль? Ты хранишь прошлогодний так и не подаренный...

— Случайно взял вместе со своими. Не бери в голову. Правда. Тебе он нужнее, чем моему сундуку с вещами, Сольвейг. Я приду завтра на матч, и я буду болеть за вас.

— Спасибо, Эдвин. Правда, спасибо тебе.

— Обращайся, — улыбнулся парень и скрылся за портретом Полной Дамы.

* * *

Дорогая Нарцисса!

Неделю назад произошло нечто странное, что никак не оставляет меня в покое. Это касается интересов семьи Блэк. Прошу вас о личной встрече.

Гарольд Джеймс Поттер, лорд Блэк

— Ларсен, гаси их загонщика, он совсем охуел! — взревел Флинт, пролетая мимо нее с квоффлом под мышкой. Сольвейг кивнула и помотала головой в поисках ближайшего бладжера.

Крэгги только что унесли в больничное крыло, загонщик желтых Хопкинс со всей дури ударил его битой по затылку. Хиггс была бледнее мела. Пьюси со всей злостью, на какую был способен, пробил штрафной, свалив воротчика хаффлпаффцев с метлы. К сожалению Сольвейг, его поймал на лету кто-то из своих.

Во время таких матчей натурально хотелось убивать. Сольвейг не знала, почему на матче с Рэйвенкло ничего подобного не было, может, дело в том, что против Слизерина барсуки старались играть еще жестче, чем играли сами зеленые, — не учли только одного обстоятельства: Флинт ни разу не давал установку нарушать правила. Он больно толкался в воздухе, они с Пьюси зажимали противника в коробочку, он совершенно не был против того, чтобы Сольвейг с Крэгги выбивали чужих игроков бладжерами до травм и потери сознания, — но настаивал, чтобы все было в рамках правил. Потому что, если нарушать правила, то это уже не квиддич, это не пойми что такое. А выигрывать нечестно — это было не для него.

Бладжер лег под биту как нельзя удачно. Тяжелый мяч прилетел Хопкинсу прямо в его наглую морду, и Сольвейг злорадно усмехнулась. Она и не собиралась скрывать, что метила именно в голову, это было — уже личное, ни в какое сравнение с тем, как было на матче с гриффами. Сейчас она еще немножечко полетает, и, держись, Саммерби, ты, хоть и стараешься, как говорит Флинт, а отскок бладжера от кольца в затылок тебе уже обеспечен. И в твоей команде некому накладывать Щитовые, чтобы сберечь твою голову от удара железного шара.

Бладжер просвистел мимо ее уха — он летел Монтегю в спину, и Сольвейг, временно плюнув на вратаря желтых, бросилась следом за вышибалой, догнала, отбивая в сторону Эпплби, но тот успел увернуться.

Флинт забил еще один квоффл, а Хиггс, еще секундой ранее висевшая около центра поля высоко над трибунами, устремилась вниз. Ловец хаффлпаффцев Стимпсон был ближе к мелькнувшему у травы золотому снитчу, но тут шарик поменял направление и снова исчез. Оба ловца замерли напротив друг друга, обменялись неприязненными репликами и разлетелись в разные стороны.

Сольвейг посмотрела на табло. Слизерин вел 210:80, но это еще ничего не доказывало. Поймай желтые сейчас снитч, и они выиграют. Надо сбивать вратаря.

Второй загонщик Хаффлпафф Макфейл врезался в нее сбоку, обеими руками толкая в плечо, но Сольвейг успела ухватиться за древко, подтянулась, возвращаясь на метлу. Так близко к падению, которого в ее жизни пока не случалось, она еще ни разу не оказывалась.

Ну, всё. Разозлили. Улетев на другую сторону поля, Сольвейг ударила по возвращающемуся на стадион бладжеру, посылая его в спину защитнику желтых. Раздался противный хруст, и по стадиону разнесся синхронный вздох.

— Арресто моментум! — крикнул с трибуны преподавателей Малфой, и Макфейл мягко спустился на подмерзшую землю, где его уже ждала сердобольная мадам Помфри с носилками.

Хиггс, мелькнувшая мимо Сольвейг, в тишине, зависшей над трибунами, ловко кувыркнулась на метле, сграбастав снитч за золотое крыло.

— Лора Хиггс поймала снитч! Слизерин победил! — объявил диктор, и игроки стали спускаться вниз.

— Молодец, малая, — похлопал ее по плечу Флинт. Сольвейг спустилась следом за ним и тоже поздравила девочку. Хиггс как-то не очень весело улыбнулась, возвращая мячик подбежавшей к ним мадам Хуч.

— Ларсен, после душа — к директору. Пароль: "Справедливость". Живо! — скомандовала она и удалилась в сторону тренерской широкими шагами.

— Капец, — буркнул Пьюси. Сольвейг пожала плечами. Ее дело было сейчас быстро вымыться и идти к Макгонагалл.

В принципе, ее ждал не первый разговор подобного плана в жизни. Квиддич — это спорт, и к учебному процессу никакого отношения не имеет. Исключить за произошедшее на квиддиче ее не имеют права по Уставу Хогвартса. К счастью, Пьюси Устав знал назубок и с удовольствием цитировал с любого места.

Сольвейг мылась, как обычно, в меру быстро. Спешить к директору у нее ни малейшего желания не было. Переодевшись в чистую одежду, она легко порадовалась, что выбрала сегодня нейтральные черные брюки и серый свитер, сложила игровую форму в корзину, откуда ее забирают в прачечную домовики, и пошла к Макгонагалл.

Горгулья с готовностью приняла пароль, произнесенный Сольвейг, и уступила проход к винтовой лестнице, поднявшей ее прямо к двери кабинета директора. Сольвейг прислушалась: из-за двери раздавались обрывки жаркого спора. Кричал мужчина, плакала женщина, Макгонагалл умоляла успокоиться и того, и другого. Малфой, в свойственной ему манере растягивая слова, предлагал плачущей женщине Умиротворящий бальзам.

Сольвейг стукнула в дверь и зашла. Все взгляды сразу же устремились на нее.

— Добрый день, — поздоровалась она с присутствующими и прошла к столу, за которым, упершись руками в столешницу, стояла Макгонагалл в своей сине-бордовой клетчатой мантии.

— Это кому как, милочка, — прорычал неизвестный ей мужчина, и Сольвейг предположила, что это чьи-то родители. "Милочку" она решила на первый раз простить.

— Мисс Ларсен, присаживайтесь, разговор будет долгим и неприятным, — объявила директриса, и Сольвейг понятливо кивнула, усевшись в жесткое кресло у чайного столика подальше от плачущей дамы и порхающего над ней с фиалами зельевара.

— Мадам Хуч передала, что вы хотели что-то срочно обсудить, — сказала Сольвейг, приготовившись к моральной порке.

— Для начала позвольте мне познакомить присутствующих, — мгновенно оказался рядом с Сольвейг Малфой, остановился за ее креслом, положив на спинку правую ладонь. — Мисс Сольвейг Ларсен, 7 курс, Слизерин, загонщик факультетской сборной и сборной команды Хогвартса по квиддичу, — сказал он незнакомым Сольвейг взрослым, а затем повернул голову к ней. Она понятливо посмотрела на него. — Мисс Ларсен, это мать мистера Кевина Макфейла, миссис Макфейл, и отец мистера Уильяма Хопкинса, мистер Хопкинс.

Сольвейг кивнула. Врать, что ей приятно это знакомство, никакого смысла не было.

— И мистер Макфейл, и мистер Хопкинс сегодня оказались в Больничном крыле после ваших действий на площадке, мисс Ларсен, — сказала Макгонагалл, обходя стол и останавливаясь перед Сольвейг. На этих словах миссис Макфейл заплакала еще пуще.

— Мой мальчик! — запричитала она, вытирая слезы кружевным платочком.

Сольвейг поборола огромное желание скривиться. Она отвернулась от истерящей женщины и снова посмотрела на сухопарую директрису. Казалось, Макгонагалл должна была сломаться под малейшим порывом ветра.

— И родители пострадавших студентов настаивали на присутствии здевь во время нашей с вами беседы, мисс Ларсен.

Сольвейг кивнула. Она понимала желание этих людей поглядеть за тем, как ее будут распекать, но почему-то чувствовала, что Малфой не слишком -то даст ее в обиду.

— Что тебе сделал мой сын?! — взревел мистер Хопкинс, как только Макгонагалл на миг замолчала.

— Подождите, сэр! — попросила директриса, но Хопкинс вылетел вперед, нависая над Сольвейг коршуном.

— Что тебе сделал мой сын?! — заорал он, и Сольвейг встала. Разговаривать с людьми не в себе лучше стоя — так проще защищаться, когда нельзя нападать.

— Ваш сын ударил моего товарища битой по затылку, — сказала Сольвейг, сжимая кулаки до побелевших пальцев. Только боль могла заставить держать себя в руках. — И это было нарушением правил, за которое судья Хуч назначила штрафной бросок. А я ударила битой по бладжеру, отправляя его в игрока команды соперников. Это игровой момент в рамках правил. Я ничего не нарушила.

— Ты разбила моему сыну лицо! — мистер Хопкинс орал, брызжа слюной.

Ты гневаешься, Юпитер, и значит, ты не прав.

— Я играла в соответствии со своим амплуа.

Хопкинс сплюнул и взмахнул руками. Малфой гибкой змеей просочился между ним и Сольвейг, заслоняя собой студентку.

— Мой мальчик! — продолжала плакать миссис Макфейл, шмыгая носом. Ее лицо покраснело и опухло. — Как там мой сыночек!..

— Миссис Макфейл, что вы молчите? — возмутился мистер Хопкинс.

— Что же будет с моим мальчиком? — только и продолжала рыдать мама загонщика желтых.

— Успокойтесь, Роуз, — попросила Макгонагалл, видимо, уже тоже уставшая от причитаний. — Ваш Кевин в надежных руках нашего колдомедика. Я уверена, вскоре он пойдет на поправку.

— А если нет? — завизжала вдруг миссис Макфейл. — Никто не ответит, за то, что мой сын может остаться инвалидом?!

— Побойтесь Мерлина, мадам, еще ничего не известно! — Малфой вновь подскочил к ней, под шумок заставляя выпить полкубка успокоительного. — Мадам Помфри справлялась со множеством спортивных травм.

— Еще скажите, что и это был игровой момент! — заорал Хопкинс, возвращаясь к тому, с чего начали. Он сделал еще шаг к Сольвейг, но Малфой вновь успел оттеснить их друг от друга. Сольвейг поймала себя на мысли, что уже потянулась к палочке.

— Суть амплуа загонщика сводится к тому, чтобы отбивать бладжеры от своих игроков и атаковать ими чужих, — тихо сказала Сольвейг, глядя на покрасневшего мистера Хопкинса. — Я загонщик.

— Ты атаковала его со спины!

— Я не могу предугадать, какой частью тела повернется к бладжеру игрок соперника, — парировала Сольвейг. Чисто по-человечески она понимала, что получилось некрасиво, к тому же хруст означал, что она сломала парню позвоночник, — стоп, не так! — бладжер сломал Макфейлу позвоночник, но Хуч не свистела нарушение правил, потому что нарушения правил не было. Квиддич — это жесткий вид спорта. Ей это известно по собственной шкуре.

— Ты еще смеешь дерзить! — опешил Хопкинс. — Что вы молчите, директор Макгонагалл? Вы оставите это все без наказания?

— Мистер Хопкинс, квиддич находится вне юрисдикции директора школы, — напомнил Малфой. — Не так ли, мадам директор?

— Совершенно верно, профессор Малфой, — поджала губы Макгонагалл. — Я понимаю ваши чувства, — заверила она родителей пострадавших ребят, — но наказать мисс Ларсен за ее действия на квиддичной площадке имела право только мадам Хуч, причем лишь до финального свистка. Если она этого не сделала, значит, мисс Ларсен не заслуживала этого. Вне квиддичного поля мисс Ларсен не нарушила школьных правил, чтобы наказывать ее дополнительно. Если у вас есть предложения, мы их выслушаем. Мисс Ларсен, присядьте. Мистер Малфой, прошу вас, предложите и мистеру Хопкинсу Умиротворящего бальзама.

Малфой тут же вытащил из кармана мантии еще один фиал с зельем, призвал кубок и перелил в него лекарство.

Сольвейг отвернулась к окну.

Над столом профессора Макгонагалл висел портрет прежнего директора Хогвартсва, правда, сам директор на нем отсутствовал, Сольвейг видела только подпись — Северус Т. Снейп — и годы жизни. Он погиб 2 мая 1998 года.

Сольвейг вдруг вспомнились их посиделки с Флинтом и Пьюси в Воющей хижине. Флинт сказал тогда, что там погиб предыдущий директор школы. Получается, они пили глинтвейн через стену от того места, где убили Мастера Снейпа. Ей почему-то стало очень грустно.

Жаль, что Мастера Снейпа нет на портрете. Ей бы хотелось увидеть этого человека.

— Я хочу, чтобы мисс Ларсен освидетельствовали колдопсихиатры. Я считаю, что неуравновешенный человек не должен играть в потенциально опасную игру, представляя угрозу для других игроков, — заявил мистер Хопкинс, и Сольвейг повернула на него голову.

— Неуравновешенным человеком вы сможете меня называть только после того, как колдомедик напишет об этом заключение, сэр, — сказала она. — Если директор Макгонагалл будет настаивать на этом, я соглашусь на обследование.

Малфой сверкнул на нее глазами, Сольвейг сделала вид, что не заметила.

— Мадам директор? — вопросительно посмотрела на Макгонагалл мать Макфейла.

— Я так понимаю, вы с мистером Хопкинсом этого желаете, Роуз? — уточнила директриса, и миссис Макфейл утвердительно кивнула. — Вы, мистер Малфой?

— Я полагаю, что тех документов, что мы получили от мисс Ларсен при поступлении, будет вполне достаточно, — заметил декан Слизерина, снова оказываясь рядом с Сольвейг.

— И все же нам было бы спокойнее, директор Макгонагалл, — многозначительно протянул Хопкинс, и Малфой тут же отреагировал:

— Раз в этом заинтересована пострадавшая сторона, то и оплата работы колдопсихиатра остается за вами.

— Ну, это уже наглость! — протянула миссис Макфейл. — Она покалечила моего ребенка...

— Я не калечила вашего ребенка, мэм, — возразила Сольвейг, сделав акцент. — Я вывела из игры игрока соперника. К вашему сыну я не испытываю никаких чувств, даже после того, как он едва не сбросил меня с метлы. Мы с ним даже не знакомы и никогда не общались. На его месте мог оказаться любой другой человек в желтой мантии. Произошедшее на площадке — это квиддич. Простите за дерзость, но я не заставляла вашего сына играть в квиддич.

— Ларсен, замолчи, — прошелестел Малфой едва слышно.

— Я требую, мадам Макгонагалл, чтобы эта девушка была исключена из команды! — заявила миссис Макфейл.

— Прошу прощения, формирование команды — прерогатива капитана факультетской сборной. Это мистер Флинт, — тут же возразил Малфой.

— Который спит с этой прошмандовкой? — взвился Хопкинс, и Сольвейг через силу разжала пальцы, обхватившие рукоять палочки.

— Попрошу без оскорблений в моем кабинете, сэр! — призвала к порядку Макгонагалл.

— Мы все читали опус мисс Скитер, мистер Хопкинс, — заметил Малфой. — Но это не повод оскорблять едва знакомого человека, к тому же девушку. Немедленно извинитесь перед моей студенткой!

— Много чести будет! — заявил мистер Хопкинс, раздувая грудь.

— Тогда, сэр, я вынуждена защищать свою честь сама, — согласилась Сольвейг. — Я вызываю вас на магическую дуэль.

На ее правой ладони вспыхнуло белое пламя. Малфой схватил ее за руку, но было уже поздно.

— Я буду секундантом мисс Ларсен, — выдохнул Малфой, и на его руке тоже зажегся белый пляшущий огонек. — За вами выбор времени. Место — Дуэльный зал Хогвартса. Мадам директор, засвидетельствуйте договор, — и Макгонагалл взмахнула палочкой. — Я жду вашего секунданта, мистер Хопкинс, сегодня не позднее семи часов вечера в своих покоях в подземельях.

Макгонагалл устало опустилась в кресло, отправив обоих родителей из своего кабинета, посмотрела на Сольвейг неожиданно мягко.

— Что же ты делаешь на Слизерине, девочка?

— То же, что и остальные мои студенты, директор, — заметил Малфой. — Учится.

Макгонагал лишь рукой махнула, отпуская их, и Сольвейг поспешила вслед за деканом в коридор.

— В восемь вечера в моем кабинете, — сказал Малфой, когда винтовая лестница спустила их в коридор горгулий. Больше он ничего не добавил, летящей походкой уносясь в сторону подземелий.

Сольвейг постояла немножко, собираясь с мыслями, и пошла в Больничное крыло. Она прошептала Заглушающее заклинание, направив палочку на ботинки, накрыла себя Дезиллюминационными чарами и просочилась в дверь, когда из крыла выходил какой-то младшекурсник из Гриффиндора. Заглушающий купол висел над кроватью за ширмой, и она пошла туда, где поблескивала вязь заклинания, наложенного умелой рукой Алекса Пьюси. Слизеринцы сидели вокруг кровати спящего Майкла Крэгги. Он был бледен, под глазами налились кровоподтеки — травматические очки. Лора держала его за безвольно лежащую ладонь, сидя на полу возле койки. Сольвейг зашла к ним за ширму, убедилась, что ее не видно из-за загородки другим посетителям лазарета, и сняла с себя Чары Невидимости. Пьюси тут же приподнял для нее купол Заглушающих, пропуская внутрь. Сольвейг села рядом с ним на пустой стул.

— Ну, что? — спросил, наконец, Флинт, переводя взгляд с Крэгги на нее.

— Что с Майком?

— Ушиб головного мозга средней тяжести. Мадам Помфри сказала, что вовремя оказанная медицинская помощь... Короче, он сейчас в лечебном сне. Нам разрешили тут посидеть чуть-чуть, только если мы не будем шуметь, — сказал Пьюси.

Сольвейг погладила Майкла по плечу.

— Поправляйся, Крэгги, — прошептала она.

— Что сказала Макгонагалл? — спросил Флинт, и Сольвейг пришлось выдохнуть:

— Давай не здесь.

— Тебя выгнали из команды? — обеспокоенно посмотрел на нее Боул, и Сольвейг помотала головой:

— Нет. Флинт, если ты хочешь знать, то пойдем выйдем из крыла.

Он кивнул, попросил Пьюси забрать Хиггс от постели Крэгги силой, если она будет сопротивляться, и выпоить ей успокоительные. После этого он пошел вместе с Сольвейг в коридор.

Она очень сжато пересказала произошедшее, стараясь не смотреть Флинту в глаза. Тот во время ее рассказа только сжимал ладони на подлокотниках кресла, в котором сидел у камина в маленькой гостиной, которую предоставила им Выручай-комната, борясь с желанием вставить комментарий. Когда Сольвейг замолчала, все так же не глядя на него, сам подошел к ее креслу, взял за подбородок и мягко повернул к себе.

— Я не буду говорить тебе, что ты дура, Ларсен, потому что сам поступил бы так же.

Он раскрыл ей объятия, и Сольвейг доверчиво прижалась к его груди, спрятав голову у основания его шеи. Они посидели так несколько минут, молча, пока Сольвейг не спросила:

— У Макфейла перелом позвоночника задел спинной мозг?

— Насколько я понял, нет, — покачал головой Флинт, отстраняясь. — А что? Бросилась бы его лечить?

— Ну, — пожала плечами Сольвейг, поднимаясь на ноги, — не знаю, если бы понадобилось варить ему зелья или еще что-то, я бы не отказалась. Я понимаю, что это я его травмировала...

— Он едва не сбросил тебя с метлы.

— Я его — сбросила.

— Это игра.

Сольвейг понимала, что Флинт будет на ее стороне хотя бы потому, что он ее капитан, что он тоже слизеринец, но все же чувствовала свою ответственность перед хаффлпаффцем и его истеричной матерью и знала, что Флинт тоже борется с чувствами внутри себя.

— Вечером Малфой скажет, когда состоится дуэль.

— Тогда я пойду с тобой к Малфою, — заявил Флинт.

— И все решат, что сказанное Хопкинсом — правда.

— Ты этого боишься? — уточнил Флинт.

— Нет, — Сольвейг посмотрела ему в глаза. — Но еще несколько дней назад этого боялся ты.

— Плевать, кто что решит, — Флинт решительно притянул ее к себе и снова сжал в объятиях. Сольвейг обхватила его за плечи и снова уткнулась носом ему в шею, чувствуя, как расслабляется под руками Флинта ее спина. Она ощущала себя абсолютно защищенной сейчас, как будто ни Больничного крыла, ни кабинета Макгонагалл, ни рыдающей Макфейл, ни орущего Хопкинса в этой жизни не существовало. Только маленькая комнатка на два кресла, журнальный столик и камин — и они с Флинтом, стоящие в обнимку посреди этой комнатки.

— Так, мисс Ларсен, — начал Малфой, — дуэль завтра в семь утра в Дуэльном зале. Можно использовать любые незапрещенные заклинания.

— То есть все, кроме Трех Непростительных? — уточнила Сольвейг.

— Все условно разрешенные, я подготовил для вас выписку, — он протянул Сольвейг свиток. — В 6-45 я жду вас у своего кабинета. Оденьтесь...

— Я знаю, как одеться на бой, сэр. Этому меня учили.

— Конечно, мисс Ларсен. Вот, держите, — Малфой выставил на стол перед Сольвейг три фиала.

— Умиротворяющий бальзам, Охранное зелье и зелье Сна-без-Сновидений, — безошибочно определила Сольвейг, подходя ближе.

— Выпьете все, — велел Малфой. — Спать ложитесь немедленно, завтрашнее утро для вас будет непростым. Секундантом мистера Хопкинса стал мистер Макфейл, что не удивительно. В качестве колдомедика я имел смелость пригласить мистера Эдриана Пьюси. Он любезно согласился поприсутствовать. Распорядителем дуэли будет мистер Теодор Нотт. Это наследник Лорда Дракона, Главы Ковена боевых магов.

Сольвейг кивнула: про Ковен она кое-что, конечно, слышала, да все в Дурмстранге слышали. Посмотреть на мистера Нотта было бы очень занятно.

— Спасибо, сэр.

— Идите спать, мисс Ларсен. И не забудьте о Будильных чарах.

— Доброй ночи, профессор, — сказала Сольвейг и вышла из кабинета зельевара, сжимая между пальцами три флакончика.

Она не боялась. Стоило просто представить, что это учебный бой с условно сильным противником, — и вести себя соответствующе. Дуэльный этикет в них вбил еще на первом курсе, семилетним соплякам, Мастер Лёккен. Сольвейг пожелала гостиной Слизерина спокойной ночи и ушла к себе в спальню. Она успела только переодеться в пижаму, как в дверь поскребся Флинт.

— Во сколько дуэль? — спросил он. Сольвейг настояла, что пойдет к Малфою одна, и Флинту пришлось уступить.

— Утром. Ты будешь спать еще.

— Да ты что, я не усну, — покачал головой Флинт.

— Я дам тебе зелье Сна-без-Сновидений, погоди, — Сольвейг прошла к своей тумбочке и достала нужный фиал — с зельем, которое сама варила на уроке. — Выпей, когда будешь ложиться. И не волнуйся за меня. Все будет хорошо.

— Ладно, — Флинт спрятал бутылочку в карман брюк. — Не знаю, что говорят перед дуэлями... Порви его.

— Непременно, — она обняла Флинта за плечи и выставила в коридор.

Надо было идти в душ и ложиться спать.

Завтра важный день.

Будильные чары подняли ее в 6-15 утра, и Сольвейг успела привести в порядок волосы, хитро скрутив их в пучок и заколов маггловскими шпильками, — ее обычная прическа для практических занятий по боевке, еще раз взглянула на приготовленную с вечера одежду: черную тонкую водолазку и чуть эластичные обтягивающие черные же брюки. Ботинки были обыкновенными, в каких ходила каждый день. И в Дурмстранге в таких ходила на все занятия, и в Хогвартсе решила, что лишним не будет. Правда, вторую палочку придется из правого ботинка вытащить. Малфой отметил специально, что можно пользоваться только одной палочкой. Ну, на этот случай у нее есть некоторые навыки владения беспалочковой магией. И в ее арсенале все боевые заклинания Скандинавии. Она не представляла, чем занимается по жизни мистер Хопкинс, и какое воспитание (о, никакого!) ему было дано в детстве, чему его учили в кругу семьи, но знала, что не зря училась на факультете Гриндельвальда. Там учили всякому.

Восемь лет занятий Боевой магией не могут пройти даром.

Она не проиграет человеку, который посмел оскорбить ее.

В условленное время она стояла перед дверью Малфоя, уже занеся руку для стука, но тот открыл раньше. Конечно, на двери стояли Сигнальные чары.

— Как настроение? — поинтересовался Малфой, пока они поднимались из подземелий.

— Великолепное, сэр.

— Я прошу тебя, Ларсен, не нарывайся, — попросил Малфой уже у самых дверей Дуэльного зала, внезапно переходя на ты. — Просто останься живой.

— Вы плохо верите в меня, профессор, — покачала головой Сольвейг. — Я не подведу.

— Ну, с Мерлином, — вздохнул Малфой и открыл перед Сольвейг дверь Дуэльного зала.

Мистер Нотт оказался высоким широкоплечим мужчиной с растрепанными в художественном беспорядке черными волосами и пронзительными льдистыми глазами. Его хитрая улыбка, с которой он знакомился с Сольвейг, до боли напоминала оскал крупного ящера. Не зря его отца называют Лордом Драконом. Было в Нотте что-то такое... опасное. На вид он был ровесником Малфоя.

Брат Алекса оказался точной копией слизеринского старосты, разве что мистер Пьюси был старше Алекса лет на двадцать или около того. Но тот же острый нос, те же темные волосы, те же аристократические длинные пальцы. Если бы Сольвейг не знала, что мистер Пьюси колдомедик, что он отец Арчи, она бы, пожалуй, подумала, что стоит держаться от такого человека подальше. Если Нотт декларировал свою опасность, заявлял о ней всем своим видом, причем ни капельки не рисуясь, — как ему только это удавалось? — то Пьюси без этого всего просто был похож на хищную птицу. Сольвейг вдруг подумала, что у них с мистером Пьюси могут быть одинаковые Патронусы.

Сразу после знакомства с врачом и распорядителем дуэли в зале появились Хопкинс и Макфейл.

Нотт подозвал к себе секундантов и врача, они еще раз обговорили порядок проведения дуэли, Нотт осмотрел волшебные палочки противников, найдя их пригодными и в отличном состоянии (на несколько секунд он задержался над палочкой Сольвейг — жесткая, грецкий орех, 12 дюймов, сердечная жила дракона), и предложил секундантам в последний раз напомнить противникам о возможности примирения.

— Будет меня еще всякая соплюха пугать! — рявкнул Хопкинс, когда Макфейл передал ему слова Теодора Нотта.

— Я не позволила бы себя оскорблять даже Локи, спустить он в Мидгард, — процедила Сольвейг. — Примирение невозможно.

— Раз примирение невозможно, прошу занять ваши позиции, — пригласил Нотт. — Напоминаю, что дуэль ведется "до результата". Разрешены все боевые заклинания, включая так называемые темные из условно незапрещенного Министерством магии списка. От себя могу лишь просить: не хотелось бы омрачать стены этой школы смертоубийством. Хогвартс достаточно насмотрелся на смерти шестнадцать лет назад.

Сольвейг отдала Малфою свою мантию, взяла протянутую им палочку. Подошла к отметине своей позиции и склонила голову в дуэльном приветствии.

— Храни тебя Салазар, — прошептал Малфой так, что только Сольвейг услышала, и отошел к мистеру Макфейлу. Секунданты наблюдали за боем, стоя параллельно дуэлянтам.

От пущенного в нее Ступефая Сольвейг уклонилась, невербально посылая в Хопкинса связку из трех видов Режущих чар, сожалея, что Сектумсемпра, придуманная Мастером Снейпом, является условно запрещенной. О ней мало кто знает... но, видимо, в Министерстве магии решили подстраховаться. На большинство знакомых всем семикурсникам Хогвартса заклинаний Сольвейг отвечала Зеркальным Щитом, щекоча Хопкинса мерзкими Режущими. Она сразу поняла, что соперник слабее нее, было видно, по жестам и появившейся одышке, что Хопкинс — обычный клерк, проводящий больше времени за бумажной волокитой, чем за настоящим колдовством. Она гоняла его двадцать минут ради чистого удовольствия, а когда заклинания Хопкинса пошли по третьему кругу, выбила палочку, наслала на него немоту и Удушающие. Хопкинс схватился за горло, пытаясь разорвать невидимые путы, хватая воздух раскрытым ртом. Сольвейг, не спуская палочки, смотрела за его мучениями с вежливым любопытством.

— Довольно! — попросил Макфейл, выпуская вверх сноп красных искр. Малфой кивнул, выпустил из палочки зеленые искры.

— Ларсен, хватит.

Сольвейг выдохнула и опустила палочку. Она подумала уже было и Stumhet с противника снять, отвернулась, вытирая вспотевший лоб рукавом водолазки, но тут Хопкинс, невербально призвавший свою палочку, ударил в нее чем-то отвратительно темным, аж гнилью пронзило воздух, и Сольвейг, почуявшая полет заклинания затылком, ушла от него перекатом под Щитом, брошенным мистером Ноттом. Она автоматически превратила запонки Малфоя и Нотта в кинжалы и резко махнула руками, отправляя их в Хопкинса. Тот успел только зажмуриться и закрыться руками.

Сольвейг остановила кинжалы в миллиметрах от его тела, удерживая на весу.

— Мистер Хопкинс принимает свое поражение? — осведомился Малфой, оборачиваясь к Макфейлу.

— Принимает, — решил секундант Хопкинса, и Малфой кивнул Нотту. Тот объявил поединок завершенным и потребовал немедленно зачехлить палочки. Сольвейг подняла свою прижатую коленом палочку и засунула ее в ботинок. Хопкинс тоже свою куда-то убрал. После осмотра мистером Пьюси они с секундантом быстро откланялись и ретировались из Дуэльного зала.

— Кажется, я должна вам новые сорочки, — пробормотала Сольвейг, возвращая мужчинам их вернувшие свою изначальную форму запонки.

— О, мисс Ларсен, не стоит. Что одна сорочка против удовольствия наблюдать красивый бой? — улыбнулся мистер Нотт, и Сольвейг поежилась под его взглядом. — Дурмстранг, не так ли?

Сольвейг отрывисто кивнула и вытянулась по струнке.

— У вас отличная школа Боевой магии, — заметил Нотт. — Я непременно покажу отцу воспоминания об этой дуэли в Думосборе.

— Почту за честь, сэр.

— Если бы вы были юношей, я бы составил вам протекцию в Ковен. Но женщины Ковена — это не бойцы.

Сольвейг вежливо улыбнулась. Пьюси, улучив момент, наложил на нее все виды Диагностических, какие Сольвейг знала, и, найдя ее состояние удовлетворительным, предложил выпить Умиротворяющего бальзама и пойти завтракать.

— Вы однокурсница моего брата, не так ли, мисс Ларсен? — спросил он, когда Сольвейг надевала свою мантию.

— Все верно, мистер Пьюси. И у вас чудесный сын.

— Знакомы с Арчибальдом? — сразу же смягчился колдомедик.

— Да, имела удовольствие, — кивнула Сольвейг. — Я покину вас, если вы не возражаете? Мистер Нотт, мистер Пьюси, была рада знакомству. Профессор Малфой, — она улыбнулась каждому по очереди и поспешила в Больничное крыло. Ей нужно было узнать у Помфри, не обнаружилось ли у перелома позвоночника Кевина Макфейла неприятных осложнений.

В крыле было тихо, лишь тихонько зазвенели в кабинете Помфри Следящие чары, когда Сольвейг заглянула за ширму к Крэгги. Его лицо заметно порозовело, синяки под глазами стали бледнее. Наверно, Помфри разрешила им заживать естественным путем.

С позвоночником Макфейла все было значительно лучше, чем напридумывала себе мать мальчишки и чем опасалась сама Сольвейг. На предложение помочь с зельями Помфри ответила вежливым отказом, но поблагодарила:

— Профессор Малфой говорит, у вас настоящий талант к зельеделью, мисс Ларсен. Но лучше не распаляйтесь, занимайтесь тем, что вам ближе.

— А если мне ближе квиддич? — спросила Сольвейг медиведьму.

— Тогда играйте в квиддич. Я уже поняла, что у вас блестящая боевая подготовка и солидный опыт в полевой колдомедицине... Но это все совсем не для девушки, — покачала головой мадам Помфри.

— Я не наследница, мне можно, — выдавила из себя улыбку Сольвейг, снова вспомнив о грядущей помолвке.

— Постарайтесь направить свою энергию в мирное русло, мисс Ларсен, — попросила Помфри, поглаживая Сольвейг по ладони. — А за мистера Макфейла не волнуйтесь: на той неделе он уже будет носиться по коридорам, как молодой этонский жеребец.

— А как там Крэгги?

— С ним тоже все будет в полном порядке, — пообещала Помфри и попросила Сольвейг из крыла.

* * *

Воскресным утром на кухне дома номер двенадцать по Гриммоулд Плейс, Лондон, за закрытыми под Муффлиато дверьми старший аврор Гарри Поттер спорил со своей женой, спортивным корреспондентом "Пророка" Джиневрой Поттер, рассыпавшей перед ним на столе ворох колдографий из Женевы.

— Джин, да эти снимки ничего не доказывают! Смотри, эта твоя девица везде стоит вполоборота, а то, что у нее черные волосы — ну, так и у меня черные!

— Гарри, наш колдограф клянется, что она похожа на Беллатрикс.

— А он ее видел, Беллатрикс-то, когда-нибудь не на газетных вырезках? Джин, эта Сольвейг всю жизнь жила в Норвегии, в Дурмстранге мне ответили, что она правнучка известного артефактолога лорда Ларсена. Понимаешь, она не может быть Блэк!

— Давай ты просто признаешься, что не хочешь мне поверить и сначала мечтаешь пообщаться с Малфоями!

Поттер глубоко вздохнул и досчитал до десяти и обратно.

— Джинни, — он внимательно посмотрел на жену, — только с Нарциссой Малфой Беллатрикс вообще была когда-либо близка. Не с Андромедой же мне говорить о дочери Беллатрикс! Сама подумай, мы видели Беллатрикс в 1997, никакого намека на скорые роды!

— Гарри, — покачала головой миссис Поттер, — существует множество скрывающих фигуру и меняющих внешность чар, просто мужчины зачастую даже не догадываются об их существовании. Наверняка Беллатрикс просто использовала одни из них. Давай поедем в Хогвартс и поговорим с этой Ларсен?

— Леди Малфой ждет меня к ланчу, дорогая. Если хочешь, я покажу ей снимки.

— Я ничего не хочу, — буркнула Джиневра, призывая колдографии в стопку и подавая их мужу. — Это ты решил найти эту Электру. Вот и ищи на здоровье.

— Спасибо, — кивнул Гарри и пошел собираться. Нарцисса Малфой не терпела опозданий.

На Трансфигурации мадам директор раздала каждому по клетке с мышью и велела превращать их в гнездо и птенца. Рэйвенкловцы сосредоточенно заскрипели перьями, высчитывая формулу заклинания.

— Ларсен, ты, кажется, что-то рассказывала Паркинсону про беспалочковую магию? — спросил Пьюси, оборачиваясь к Сольвейг.

— Немного, — кивнула она. — В целом объяснила, зачем нужна волшебная палочка.

— Это никак нельзя применить сейчас?

— Вряд ли. У меня хорошо получается с металлом, но мышки, птички... Не знаю.

— Мистер Пьюси, мисс Ларсен, вы уже справились? — поинтересовалась Макгонагалл, и они оба помотали головами. — Тогда что за разговоры? Задание у каждого индивидуальное!

Сольвейг достала конспект, начала чертить схему превращения. Как превратить мышь в птенца, она знала, как сделать из клетки гнездо — тоже. Оставалось понять, как сделать это одновременно. После первого взмаха палочкой у нее получилось желтое попискивающее гнездо и неживой комок травы внутри. Директриса скептически цокнула языком, проходя мимо. Сольвейг вернула все, как было.

В Дурмстранге у нее было все в порядке с Трансфигурацией. Преподаватель там был здравый мужик, сразу основательно объяснивший, что боевому магу нужны, в первую очередь, те навыки в этой сфере, которые могут пригодиться непосредственно в бою. Поэтому Сольвейг виртуозно трансфигурировала из чего угодно холодное оружие. Разное и в любом количестве. Это она отрабатывала в свободное время, когда такое находилось, в течение четырех лет; ровно столько же боевку учили фехтованию и ближнему бою на ножах. У Сольвейг лучше получалось с метанием кинжала, чем с короткими выпадами контактного боя, так что она специально сосредоточилась на материализации кинжалов, ножей, сюрикенов из подножной пыли и довела этот навык до автоматизма.

Она превращала обломки перьев и чужие запонки в оружие и применяла его, вообще не задействуя в этом деле мозги. Не думая, что может убить.

Благо, еще пока никто не пострадал.

Может быть, ей действительно стоит снова обследоваться у колдопсихиатра. Макгонагалл сказала, что если Сольвейг не против, то лучше запастись этой разнесчастной справкой. Так сказать, во избежание.

Нет, она все понимала.

И что ее амплуа загонщика заставляет быть на поле жестче остальных, и что выработанная годами тренировок реакция боевика делает ее быстрее противника, и что ее интересы лежат вне понятия морали.

Она не хотела думать о том, что хорошо, а что плохо.

Может быть, у нее, правда, что-то с головой.

Со второго раза удалось превратить мышь в птицу, но клетка осталась клеткой. Сольвейг вернула мышь обратно, вновь зашуршав страницами тетради. Она начертила третью схему, добавив еще небольшое движение палочки, и на этот раз мышь оказалась в гнезде. Очень захотелось хотя бы по столу ладонью ударить.

Слегка радовало, что ни у кого в классе пока тоже не получалось.

Сольвейг перевернула страницу и принялась за четвертую схему.

Для трансфигурации оружия ей не нужны были расчеты и формулы, только желание. Она захотела получить его, выбрала, из чего, — и в мистера Хопкинса уже летели кинжалы. Она просто слегка махнула палочкой в сторону Малфоя и Нотта, а потом бросила палочку, задав направление и скорость полета кинжалов руками. Беспалочковая левитация стала ей даваться еще до приема в Дурмстранг. После первого курса Сольвейг поняла, что родителям ее фокусы с летающими тарелками и чашками не особенно по душе, и перестала их расстраивать. Но заставить, например, чемодан следовать за ней по воздуху или отправить пострадавшего в лазарет она могла без палочки. Это было несложно.

Сольвейг посмотрела на свою клетку с грызуном, стоящую на парте, и страстно возжелала, чтобы это все превратилось в то, что заказывала Макгонагалл: птенца в гнезде.

Магия над ней только посмеялась, явив рыбку в аквариуме.

Вот же гадство.

Макгонагалл усмехнулась, заметив, что это будет следующее задание — из птички в рыбку, и не стоит торопить события. Сольвейг с досады закусила губу.

— Сольвейг! — догнал ее после окончания урока Вуд, спешившись со своего занятия. — Есть минутка?

— Есть даже две, — улыбнулась Сольвейг. — Что-то случилось?

— Поговорить хотел, — признался Вуд, оттесняя Сольвейг в сторону ближайшей ниши и оглядываясь по сторонам: особенно никто на его маневр внимания не обратил.

— Слушай, а это специально, ну, ниша, таинственность? — уточнила Сольвейг. — В чем все-таки дело?

Вуд замялся.

— Эдвин! — поторопила его Сольвейг. — У меня через два часа тренировка, очень хотелось какие-нибудь уроки сделать на завтра еще успеть. Например, эссе по Уходу дописать.

— В общем, Сольвейг, я услышал краем уха, что Уизли в тот четверг была на отработке у Филча. Это не она испортила тебе налокотник и спрятала твои вещи.

— Весело, — протянула Сольвейг. — И кто тогда, если не она?..

— Не знаю. У кого на тебя зуб?

Сольвейг посмотрела на него, как на маленького ребенка лет пяти.

— Серьезно? Я перевариваю зелья на отработках у Малфоя каждые понедельник и среду, а знаешь, почему?

— Почему? — послушно спросил Вуд.

— Потому что во вторник тренировка, а в пятницу по Зельям лекция, и ни одна хаффлпаффская тварь не может плюнуть в мой котел или бросить в него что-нибудь мерзкое. У меня нет терок только с рэйвенкловцами, потому что у нас с ними вместе Трансфигурация, там особенно не подгадить друг другу, Макгонагалл следит так, что мышь не проскочит.

Вуд вдруг засмеялся и едва не вывалился из ниши.

— Я смешное что-то сказала? — нахмурилась Сольвейг.

— Макгонагалл — анимаг. Превращается в полосатую кошку. Мимо нее мышь точно...

Сольвейг прыснула.

— Я не знала.

— Да... она первому и второму курсу обычно это показывает.

— Ну, так что насчет идей, кто мог спереть мои шмотки? — напомнила Сольвейг.

Вуд почесал висок.

— По твоим словам выходит, что каждый второй в этой школе.

— Отлично, — протянула Сольвейг. — Ходи теперь и озирайся по сторонам.

— А то ты раньше не озиралась.

— Раньше меня не подставляли так по-детски, — процедила Сольвейг. — Ладно, Вуд, пока, пойду я в библиотеку сгоняю, пока есть время.

— Давай, — махнул ей рукой гриффер, и Сольвейг вылезла из ниши.

Эссе по УзМС она уже написала, еще в воскресенье. Но не говорить же Вуду, что она собирается искать в библиотеке книги по применению Магии Крови или хотя бы их упоминание в списках литературы колдомедицинских справочников! Мадам Пинс, уже подслеповатая, но по-прежнему бдительная библиотекарша, обещала ей отложить стопочку еще после обеда. Сейчас самое время бежать туда, пока ее любимый уединенный стол у окна за стеллажом не заняла какая-нибудь милующаяся парочка. Ей это место, где никто даже случайно не подглядит, чем она занимается, было гораздо нужнее, чем страдающим от отсутствия интима подросткам.

На кону жизнь ее родителей и ее жизнь тоже.

Всяко важнее, чем чужие обжимашки за стеллажами.

Мадам Пинс разочаровала: кроме "Пособия по распространенным волшебным болезням и недугам" и "Домашнего справочника целителя" Х. Поллингтониуса она приготовила по запросу Сольвейг еще два совершенно стандартных сборника медицинских заклинаний, и так известных Сольвейг во всех их модификациях, брошюру о простейших медицинских зельях и каталог Косметических чар. Еще она предложила подшивку "Зельеварения сегодня" с 1985 года и сходить проконсультироваться у Помфри. По-хорошему, Сольвейг надеялась, что никому в школе не придется рассказывать о том, что именно она собирается провернуть в ближайшие полтора месяца.

Ладно, к Помфри она всегда успеет.

В субботу отпускают в Хогсмид, вот что важно. Значит, нужно пораньше уйти из замка, чтобы никто не остановил по дороге, забежать домой, зарядить айфон и прихватить маггловские документы, и сделать еще целую кучу дел, успев вернуться в Хогвартс к ужину. И не попасться на глаза родителям. Их вводить в курс дела пока рано, Сольвейг самой для начала необходимо во всем тщательно разобраться. Если мама ничего не написала ей до сих пор, значит, еще ничего подозрительного не произошло. Может, прадед ее просто припугнул. Может, все еще будет хорошо.

Ну, конечно, как же. Ничего хорошо не будет, понимала Сольвейг.

Тренировка помогла отвлечься от гнетущих мыслей. Крэгги еще лежал в Больничном крыле, вчера они заходили к нему снова всей командой, и Майкл даже слабенько улыбался на их подбадривания. Слизерин вел в Кубке школы, и не порадоваться этому было нельзя, хоть Крэгги и приходил в себя на больничной койке после второго матча из двух, и если в игре с гриффами дело было в его самоотверженности, то после встречи с барсуками... было, в общем, обидно до жути. Так что Флинт велел Сольвейг поотрабатывать удары на одном бладжере, а сам тренировал Боула на предмет штрафных бросков. Вратарь их после матча ходил, как пыльным мешком прибитый: кажется, девица, которой он упорно строил глаза во время соревнований, после субботнего квиддича в общении Кензи отказала. А вот нечего влюбляться в хаффлпаффок, назидательно заметил Пьюси, пока Боул не слышал.

— Мон! — рявкнул Флинт, швыряя тому квоффл. — Что ты смотришь на мяч, как на пропуск в Запретную секцию? Чего случилось?

Пока Монтегю оправдывался, Сольвейг не преминула уточнить у Пьюси, о какой-такой Запретной секции идет речь.

— Библиотечной, — пожал плечами Пьюси. — Самая большая библиотека Европы после Библиотеки магического отделения Карлова университета в Праге открывается за скромным названием "Запретная секция". Но, как ты понимаешь, Ларсен, доступ для студентов туда закрыт.

— А если очень попросить?

— На моем веку никто его еще не получал, — признался Пьюси. — А тебе зачем?

— Да так, я не слышала, что такая вообще есть, — ответила Сольвейг и полетела ловить бладжер: тренировка подходила к концу.

Интересно, а в книжном каталоге указаны те книги, которые лежат в Запретке? И, если да, то вдруг ей удастся уговорить Малфоя разрешить ей там позаниматься? Ну, вдруг Локи-пройдоха погладит ее по голове?

Ну, на Локи, как говорят, надейся... Малфой прочитал ей такую гневную отповедь на робкую просьбу добыть проходку в Запретную секцию якобы ради уточнения информации об одном... специфическом зелье, что Сольвейг зареклась когда-либо в принципе просить у него помощи. Вот не удивилась бы она, узнай, что Малфоевская аниформа — какой-нибудь, например, скунс!

Ну, хорек же. Натурально, хорек.

До пятницы она ходит по коридорам Хогвартса, чуть не натыкаясь на стены.

— Ларсен, ты помнишь, мы с тобой договаривались? — напомнил ей Пьюси после четверговой тренировки. — Если у тебя кто-то умер...

— Это, блять, нихуя не смешно, Пьюси! — взорвалась она, и Флинт вовремя перехватил ее поперек туловища и отбросил в сторону, потому что выглядела Сольвейг так, словно собирается Пьюси лицо расцарапать. Будто ногти квиддичного игрока позволяют это сделать, ну правда же.

В пятницу на уроке Малфоя, когда они пишут лекцию об Оборотном зелье, ей приходит в голову еще одна идея.

Есть последняя штука, которую остается проверить перед тем, как идти искать помощи у Помфри и магглов: нужно заказать у Выручай-комнаты что-то вроде библиотеки Британской колдомедицинской академии.

Едва дождавшись обеда и не сказав никому ни слова, она несется в тупик восьмого этажа, прыгая через ступеньку на лестницах. За два месяца она привыкла, что лестницы меняют направление вне какой бы то ни было зависимости, так что проследить их просто невозможно. Сольвейг думает о том, что ей нужно спасти родителей, и если Комната помогает нуждающимся, то она подскажет Сольвейг, как. Потому что к Хель такое волшебство, если оно не способно помочь ей спасти маму и папу.

Дверь появляется в стене, когда Сольвейг перестает надеяться; она во весь этаж, двустворчатая и тяжелая, глухо закрывается вслед за Сольвейг, как только она переступает порог. Стеллажи с книгами идут от пола до потолка, и Сольвейг не видит, где они заканчиваются. Удобный стол и офисное кресло, как у отца в его рабочем кабинете, где он за компом обрабатывает студийные фотографии, лампа, какую она присмотрела в ИКЕЕ, но так и не успела себе купить (во время каникул она обязательно исправит это недоразумение). Видит Один, Выручай-комната не обманула ее ожиданий.

Когда Сольвейг находит в книге-каталоге разделы "Магия Крови" и "Кровная ритуалистика", стеллаж, на котором стоит нужная ей литература, подсвечивается теплым светом, и Сольвейг, прихватив за собой маггловскую авторучку и блокнот, идет к нему, как крыса за Гамельнским дудочником. Стопочка книг, которую она навытягивала по названиям и оглавлению, следует за ней к удобному креслу и оставленным на столе сэндвичам, утащенным с кухни. Сольвейг ест и читает страницу за страницей по диагонали — этому ее научила мама, умеющая, как никто, воспринимать только полезную лично для нее информацию. Остальную мама пропускала мимо себя, даже не стараясь сделать вид, что заинтересована. Не слишком вежливо, но до скрежета зубовного честно.

Будь мама волшебницей, она бы, наверно, тоже училась на Слизерине.

Хотя, нет, мама бы училась на Гербологическом и Колдомедицинском в Дурмстранге, а после владела бы огромной теплицей и выращивала баснословно дорогостоящие и невероятно полезные растения. Как и все Андерссоны, в общем.

Скучной была бы мамина жизнь, родись она ведьмой.

Сольвейг перечерчивает четыре схемы ритуалов и копирует специальным заклинанием их описания в свой блокнот, не боясь, что они исчезнут, как только она покинет Выручай-комнату: знает она одни чары, Рада Крам научила. Сольвейг сосредоточенно вчитывается в книги на староанглийском, применяя через страницу Oversettelse, потому что ну не понятно же, Мордредовы кальсоны, ни хрена! Если она должна освоить умерший язык Британских островов за полтора месяца, то все Великие Маги этих земель насмехаются над ней самым паршивым образом.

Когда галеон в кармане нагревается, блокнот Сольвейг исчеркан схемами и рисунками, исписан заклинаниями и их описаниями почти наполовину. Общий смысл она понимает: чтобы спрятать маму с папой от влияния Рода, ей нужно сделать, как предлагал Петер. Ей нужно сделать родителям полное переливание крови. А поскольку человеческие клетки имеют свойство регенерировать, за семь лет полностью сменяясь, эта мера будет временной. Для закрепления результата по-маггловски родителям требуется пересадка костного мозга. Для того, чтобы лорд Ларсен их никогда не нашел даже в Лондоне, где они ни от кого не прячутся, — необходим ритуал с жертвоприношением.

Жертва, к счастью, добровольная. Совсем небольшой хватит. Немножко ее Магии. Все же ведь восстановится через какие-нибудь несколько суток, ну, месяц, а родители будут живы и вне опасности. Отличный план. Ей подходит. Что гораздо хуже — провести ритуал следует обязательно в полнолуние.

Наколдованный календарь подсказывал, что ближайшее полнолуние — декабрьское — наступало буквально через три недели. И совпадало с датой их игры с Рэйвенкло. Даже если она успеет убедить родителей на операцию, если найдет необходимых им доноров, если им хватит на все это денег — она может не успеть провести ритуал, если игра продлится дольше двух часов (а она, вероятнее всего, продлится). И тогда остается только надеяться, что лорд Ларсен даст ей второй шанс, назначит помолвку не раньше январского полнолуния, которое приходится, глянула она, на 5 января 2015. А если Локи отвернется от нее... то всё. Она станет бесправной невестой неизвестного ей наследника какого-то коммерсанта, на коего никто до сих пор не позарился.

Наверно, такой классный парень.

Она не хочет об этом думать.

Галеон снова нагрелся, и Сольвейг поспешила вытащить его из кармана. Монетка начала остывать. Пьюси требовал, чтобы все слизеринцы возвращались в свою гостиную. До отбоя оставалось пятнадцать минут.

— Ларсен, все в порядке? — спрашивает Флинт, когда она появляется в гостиной одновременно со звоном колокола — бежала опять же через три ступеньки вниз.

Она только пожимает плечами. Как посмотреть.

— Если что-то случилось, то лучше расскажи, мы придумаем что-нибудь вместе.

— Спасибо, но... ничего не случилось.

Это правда, уговаривает себя Сольвейг. Пока действительно еще ничего не случилось.

А что в январе ее могут с кем-то обручить — ну что, легче кому-то от озвучивания этого факта станет что ли? Ей уж точно не станет.

— Извини, я, правда, очень устала. Пойду спать, — говорит она и действительно идет спать. Ее отрубает мгновенно.

Сольвейг бы смылась из замка еще до завтрака, но дежуривший в эту субботу на Хогвартских воротах Люпин объявил, что выход в Хогсмид начнется в десять утра и ни минутой раньше. Сольвейг было, что сказать этому придурку, вот уже второй день не выходящему из косплея на нее, но все слова были сплошь непечатными, а Лонгботтом курсировал между столами в Большом зале, делая студентам замечания и снимая баллы. Видать, герболог сегодня был не в духе. Наверно, тентакула сдохла. Что там может быть в его теплицах еще такое же дорогое?

Она выбежала за ворота школы ровно в десять утра, проигнорировав оклик Вуда за спиной: врать о том, какие у нее на сегодня планы, совершенно не хотелось, но пришлось бы, сумей Вуд ее догнать. Она аппарировала в Лондон сразу, как только вышла за границу антиаппарационной зоны.

Для начала, она прекрасно знала, что пересадка костного мозга — это дорого так, что ей и не снилось. Если делать операцию в хорошей маггловской клинике, скажем, в Германии или Израиле, специализирующихся на медицинском туризме, то никаких родительских сбережений на это не хватит, а ей самой и продать нечего: пара метел, обе в прекрасном состоянии, но уже утратившие актуальность для игроков и не представляющие интереса для тех, кто предпочитает прогулочные модели; порт-ключ, зачарованный для нее Крамом на возвращение в Осло, — обычная маггловская побрякушка за евро или два, не больше; гонорар с прошлого контракта с тем бельевым концерном, точнее, то, что от него осталось после оплаты обучения в Хогвартсе, покупки Нимбуса-2013 и новой татуировки, положенный в маггловский банк, был настолько крошечным в сравнении с суммой, которая требовалась на операцию, что и вспоминать о нем было стремно. В целом, Сольвейг понимала, что маггловская клиника — это ни разу не их вариант. К тому же объяснить магглам, почему здоровые люди обращаются к онкологам, было бы довольно проблематично.

Всё самой, всё самой.

Сольвейг злилась, что время поджимает, что наверняка придется подчищать родителям память, возможно, даже применяя лигиллименцию (Сольвейг даже пробовать не хотела, но, если у нее не будет выбора, она это сделает: нужные для понимания процесса книги она прочла к прошлому занятию по Чарам), что она остается один на один со своей бедой и что Петер далеко... Когда она тише мыши пробралась в свою комнату дома, осторожно прикрыв за собой дверь, на часах горела пятнадцатая минута одиннадцатого. Нужно просто выдохнуть — и садиться за работу.

Мама отправилась на шопинг, отец отчалил на очередную съемку — об этом Сольвейг сообщила наклейка на холодильнике, когда она спустилась под Заглушающими и Дезиллюминационными посмотреть, кто где. Ну, тогда ей повезло. Не придется по-глупому прятаться. Пока телефон лежит на зарядке, она успеет прогуглить все, что знают магглы об аллогенной трансплантации костного мозга: если ей предстоит разговор с маггловским онкологом, она должна знать, что у него спрашивать.

Пока Сольвейг серфила медицинские ресурсы, оживший айфон звякнул сообщением в WhatsApp.

Тея Сёренсен прислала фотку помолвочного кольца.

Один Всеотец! Ну, конечно! Тея!

Сольвейг хлопнула себя ладонью по лбу и тут же набрала номер подруги.

Новостей было несколько: во-первых, жениха Теи звали Даниэль Кристоффер Эрвик, и Сольвейг была с ним великолепно знакома, потому что Эрвик читал в Дурмстранге спецкурс по полевой колдомедицине и был отличным чуваком; во-вторых, Тея уже знала о том, что ее жених — маг; в-третьих, если Сольвейг свободна, то Тея была бы не прочь с ней пересечься и пообедать где-нибудь часика через два. Учитывая, что у Сольвейг был зачарованный Крамом порт-ключ, все складывалось невероятно удачно. Теперь только нужно было уточнить у Даниэля Кристоффера, не желает ли он присоединиться к их обеду.

Эрвик присоединился и даже не стал делать вид, что видит Сольвейг Ларсен впервые в жизни.

Это на самом деле было удачей из удач.

Тея долго хвасталась своим счастьем — таким настоящим, теплым и радостным, что Сольвейг стало рядом с ней хорошо, будто кто-то внутри кулак, сжимающий внутренности, разжал. Ее красавица Тея, мрачно усмехавшаяся, сколько Сольвейг ее помнит, что счастье в жизни — это еда и сон (и парафинотерапия для рук!), влюбилась и буквально расцвела. Если это заслуга Эрвика — то он вдвойне крутой чувак.

А еще он сразу прочухал, что у Сольвейг что-то случилось, и предложил дать Непреложный Обед, если Сольвейг не может рассказать просто так.

Она уже говорила, что Эрвик — отличный чувак? Не грех будет повторить.

Даниэль Кристоффер Эрвик, третий сын в семье, выпускник Дурмстранга и Скандинавской колдомедицинской академии (шесть лет полевой работы в опергруппе Аврората, три года стажировки в Госпитале Святого Мунго в Лондоне, четвертый год преподавания) и очаровательный мужчина тридцати пяти лет, внимательно выслушав ее и проглядев ее записи, согласился помочь Сольвейг в поиске донора для ее родителей и провести операцию: из научного интереса и с условием, что Сольвейг будет ему ассистировать. Насчет сроков он покивал задумчиво, но потом улыбнулся в густую светлую бороду:

— Ларсен, все устроится, — сжал он ее руку своей огромной лапищей, и Тея положила свои тонкие ладошки сверху:

— Сольвейг, я буду всех богов молить, чтобы все прошло гладко. Ты же мне как сестра.

Буду должна, Лафейсон, подумала Сольвейг, прощаясь со своими союзниками-заговорщиками перед стойкой регистрации в Moss Airport Rygge: озаботиться обратной дорогой заранее она не догадалась, а потому пришлось лететь самолетом, благо, это заняло всего два часа. Из Эдинбурга она аппарировала в Хогсмид и бегом бросилась к школе. Успела перед самым закрытием ворот. Люпин съехидничал по поводу ее утреннего и вечернего забегов от границы аппарации до ворот, но ни настороженных преподавателей, ни ждущих объяснений товарищей она по дороге в подземелья не встретила.

Потому что Пьюси и Флинт, которые могли бы заинтересоваться ее сегодняшним отсутствием, обнаружились чинно сидящими в слизеринской гостиной за игрой в шахматы.

Нет, она сегодня и так слишком много общалась с людьми. Можно сделать ее на сегодняшний вечер невидимкой? Пожалуйста.

Сольвейг поняла, что что-то не так, только на следующий день, когда возвращалась из совятни. Она отправляла Тее и Даниэлю образцы крови мамы и папы — они хранились в небьющихся пробирках с прошлого года, когда Крам попытался научить ее делать один несложный артефакт. Заготовка тогда разлетелась к Хель на куски, едва не покалечив их обоих, успевших поднырнуть под лабораторный стол, а вот кровь осталась. И сейчас она пригодилась для куда более важного дела, чем попытка Сольвейг доказать самой себе, что руки у нее произрастают не из мягкого места. Да чего уж, из него.

Флинт с ней не разговаривал.

О как.

Он прошел мимо нее в коридоре, даже не поздоровавшись, махнул рукой выходящему из-за поворота Вуду и заговорил с ним о последней игре "Паддлмир".

Действительно. Не разговаривал.

Очень интересно.

Сольвейг села за конспект о зубастой герани по Гербологии, заданный Лонгботтомом к понедельнику, но строчки перед глазами плыли и плясали. Промаявшись над справочником часа полтора, она скатала свиток с на отвяжись сделанным заданием и унесла его к себе в спальню. Надо бы начисто построить схему ритуала, вообще начать готовиться к нему, учить длинную латинскую формулу наизусть; пока Эрвик и Тея заняты поиском и активацией донора (Даниэль сказал, что это будет гораздо быстрее, чем у магглов: колдомедицина позволяет многое сделать быстрее, уж Сольвейг ли об этом не знать), она должна будет сварить два разных иммуноподавляющих зелья для родителей — это безопаснее, чем маггловские лекарства, недостающие ингредиенты она уже заказала в трех разных аптеках Косого. У нее была масса занятий для целого свободного дня воскресенья, когда все домашнее задание сделано, и больше отвлекаться на него она сегодня не собиралась.

Но мысли упрямо возвращались к Флинту, который с чего-то начал ее игнорировать, и становилось очень обидно.

Обида — это деструктивно, объясняла себе Сольвейг.

У любого поведения есть причина, говорила она себе. У Флинта тоже, наверно, есть.

Нужно заняться делом.

Она умеет расставлять приоритеты — этому в Дурмстранге тоже учат. На первом курсе.

Нужно готовиться.

Внутри все снова завязалось узлом, тревога билась о ребра, и все валилось из рук. Если бы Хлоя Гринграсс не постучалась к ней в спальню с просьбой позаниматься с ней Запирающими чарами, Сольвейг провалялась бы калачиком на кровати до самого вечера, так и не заставив себя взяться за дела. Настроения не было ни на что.

Но обижать малявку тоже не хотелось, и Сольвейг разрешила ей зайти.

У Хлои не получалось с нужной амплитудой взмахнуть палочкой с той же скоростью, что она выпаливала Коллопортус. Она доводила движение уже после произнесения словесной формулы, и дверь запираться наотрез отказывалась.

— Давай вместе, — вздохнула Сольвейг, села позади Хлои на кровать и взялась за ее ладонь, обхватывая палочку сверху. — Я буду направлять твою руку, а ты произносить заклинание.

Получилось в третьего раза.

— Теперь сама, — скомандовала Сольвейг, сняла заклятие, и Хлоя открыла дверь настежь. Именно в тот момент, когда Флинт шел мимо в свою комнату, дверь, запечатанная первым самостоятельным Коллопортусом Хлои Гринграсс, хлопнула у него перед носом.

Сольвейг откинулась на постели с фейспалмом и махнула рукой, снимая заклинание.

— Отлично, Гринграсс.

— Спасибо, Ларсен, — коротко обняла ее за руку девочка и унеслась.

Если в это воскресенье ей нужно было рассчитаться за все субботние удачи, то она, кажется, рассчиталась за несколько суббот сразу.

Флинт не разговаривал с ней еще неделю — этого хватало для того, чтобы сполна осознать, что такое быть просто загонщиком в его команде: Флинт и раньше-то никогда не щадил, но в четверг, кажется, задался целью ее прикончить. И это без "земли"! Она ведь так и не поговорила с ним о том, что стоит добавить "физику" в их квиддичные тренировки.

На субботний матч Гриффиндора с Рэйвенкло она решила не ходить, спровоцировав Томаса на ЗОТИ на назначение ей отработки с Малфоем. Декан не подвел, вручив ей пароль от лаборатории и запретив появляться на стадионе. Будто не чуял, хоречья душа, что ей того и надо.

Две чуть отличающиеся друг от друга основы побулькивали в разных котлах, пока Сольвейг нарезала листы крапивы вдоль, размачивала в горячей воде ягоды брусники, отделяла от цветоноса цветы пижмы, разминала между пальцами траву горкушника и донника, рвала на мелкие кусочки листы подорожника и мать-и-мачехи, толкла в ступке березовые почки, готовила другие составляющие аутоиммунного варева, рецептом которого поделился жених Теи. Рецепт был сложным только на этапе подготовки, потом-то знай добавляй по часам каждый ингредиент, да помешивай в нужную сторону. А если учесть, что возможности переварить испорченное у нее может не оказаться, Сольвейг была предельно собрана и аккуратна. Тут она помянула добрым словом их боевика Мастера Йелле, того самого, что приклеивал им рабочие руки к туловищу, заставляя разрабатывать вторую: теперь помешивать зелья в двух котлах одновременно проблемы для Сольвейг не составляло.

Малфой заявился через несколько минут после того, как она выключила горелки под котлами оставила зелье остывать под плотно закрытой крышкой. Она подписала котлы и запечатала их так, чтобы даже хитрая зараза Малфой не расплел вязь заклинаний — такому ее тоже научила Рада Крам. Что мать Петера закрывала на эти Чары, Сольвейг даже представить боялась.

— Как матч, профессор? — поинтересовалась Сольвейг, прибирая за собой лабораторный стол.

— Гриффиндор ожидаемо победил, — пожал плечами профессор. — Вы, смотрю, зря времени не теряли?

— Если мой ответ приведет к тому, что вы станете отправлять слизеринцев мыть котлы, то я, пожалуй, совру, что маялась от безделья, сэр.

— Если у вас все, то свободны, мисс Ларсен. И постарайтесь больше не терять баллы факультета в попытках добиться отработки у меня. Можете просто попросить пароль от лаборатории.

— Я поняла, сэр, — кивнула она и пошла мыться и переодеваться: вся рабочая одежда пропахла испарениями, волосы закурчавились, становясь жесткими, как пакля. Сольвейг даже в зеркало на себя смотреться после такого не стала, визуализировать этот ужас, который она и так ощущала всей собой, ей не хотелось.

В душ!

Она только высушила волосы, стояла в одних шортах у шкафа, выбирая футболку, как в дверь постучали. Она вытащила первую попавшуюся — с болгарским флагом, они как-то купили себе с Петером одинаковые, когда ходили на маггловский футбольный матч — и открыла дверь.

На пороге обнаружился Флинт. Он смерил ее нечитаемым взглядом и пробурчал что-то про сову в гостиной.

Сольвейг даже не особенно удивилась, узнав в сове Бьянку. Белоснежная птица хрустела совиными вафлями, которыми ее угощали близнецы Гринграсс.

Прости меня, Ларсен, я повел себя, как настоящая скотина, и правильно меня этот твой капитан Флинт поставил на место. Моля, извинись и перед ним за меня. Д.Д.

Сольвейг смяла записку, сунула ее в карман и пошла искать Флинта. Не зря же Бьянка летела из Болгарии.

Пьюси она видела в гостиной, так что зашла в их спальню без стука.

Очень зря.

Видеть Флинта с какой-то голой девицей с синим галстуком на шее оказалось неожиданно больно.

* * *

Драко — в 34 года до сих пор наследник — Малфой, Мастер Зелий и декан Слизерина играл с восьмилетним сыном Скорпиусом в плюй-камни, сидя на полу у камина в малой гостиной дома Леди Малфой во Франции, где жили последние семнадцать лет они с матерью, а потом еще жена и сын. Леди Малфой с чашкой травяного чая устроилась позади них в кресле. Астория, сославшись на недомогание, возникающее у нее каждый раз, когда муж возвращался из Хогвартса повидать семью, уже покинула их.

— Драко, ты уверен? — спросила Нарцисса, задумчиво глядя в камин. Ее волосы, собранные в модную прическу-афинку золотились в свете огня.

— Да, мама, — кивнул Драко, примеряя, как бы выбить за контур шестой шарик Скорпиуса, пока обыгрывавшего его на четыре камня. — Когда я ее увидел, думал, Люпин надо мной прикалывается. Как-то раз он явился ко мне на урок, изображая тебя.

Нарцисса фыркнула.

— А теперь представь, что ко мне на занятие явилась молодая тетя Бэллс! Я думал, что... ладно, не при Скорпи.

Нарцисса тихонечко засмеялась.

— Мама, ты бы только видела ту дуэль! Нет, серьезно, она применила к Хопкинсу из Сектора борьбы с неправомерным использованием магии какое-то невербальное Удушающее и смотрела, как он задыхается, с лю-бо-пыт-ством! Я такой взгляд видел ровно два раза: у крестного, когда Нагайна сожрала миссис Бербидж в июле 1997-го, и у тети Бэллс, когда она вышла из Азкабана и впервые увидела Темного Лорда после возрождения.

— Скорпиус, дорогой, тебе не пора в кровать? — ласково поинтересовалась Нарцисса, делая сыну знак приостановиться.

— Погоди, Ба! Я должен выиграть у папы! — не отвлекаясь от поля заявил Скорпиус Гиперион, после чего бросил камешек, выталкивая последний отцовский камень за круг. Зеленый камешек выстрелил Драко Малфою в лицо струей вонючей жидкости, и Скорпиус победно вскинул руки вверх, заливисто хохоча. — Вот теперь можно и спать! Доброй ночи, папа, бабушка, — он торопливо поднялся, обнимая отца и показательно кривясь, приложился к ладони Нарциссы и умчался в свою спальню.

— Кого мы вырастили, — покачал головой Драко, изящным носовым платком вытирая лицо — от предыдущих четырнадцати плевков он умудрялся уклоняться. — Если я когда-нибудь изобрету менее гадостный наполнитель для плюй-камней, тысячи отцов по всему миру скажут мне спасибо.

Нарцисса забрала у сына платок и стерла еще одну точечку на его щеке, которую сам Драко не убрал.

— Джиневра Поттер тоже считает, что твоя студентка и есть Электра Блэк, — сказала она, когда Драко сел в кресло напротив нее и налил себе чашку чая. Драко мог поклясться, что мама специально ждала этого момента, чтобы он захлебнулся.

— Она-то откуда? — выдавил он.

— Колдографии в "Пророке", — пожала плечами Нарцисса. — Та скандальная статья... надеюсь, она не имеет под собой никаких оснований.

— Мама, я не держал свечку, — скривился Малфой.

Нарцисса улыбнулась.

— Я ничего не сказала лорду Блэку. По крайней мере, ничего, чем бы предала сестру или навредила племяннице. Ты ведь согласен со мной, Драко, что мистер Люпин — не слишком подходящая кандидатура для следующего главы Рода Блэк?

Драко только рукой махнул:

— Он... нет, мама, крови тетки Андромеды недостаточно, чтобы сделать из него Блэка. Род его не признает.

— Но ведь Гарольда признал. У него тоже только бабка была Блэк.

— Но ведь ее и не изгоняли из Рода, — парировал Драко. — Проще всего было бы, конечно, обратиться к гоблинам. Отвести ее в Гринготтс...

— Драко, на каком основании?

— Не знаю, мам, — признался тот, растирая лицо обеими руками. — Но я что-нибудь придумаю. Я тебе обещаю.

Не разговаривать с Флинтом было легко. Это было почти так же, как не разговаривать курсе на восьмом с поднявшим ее на смех перед всей специальностью Драгановым — тогда она думала, что рано или поздно она своими руками этого уродца придушит безо всякой магии. Она злилась — и молчала. Сейчас, после недели, когда Флинт ее игнорировал везде, кроме квиддичных тренировок, не разговаривать с ним стало проще: она перестала злиться. Нет, напомнила себе Сольвейг, никто же не ждал, что у нее появятся в Хогвартсе друзья. Это даже среди второстепенных задач на год не стояло. Она ставила себе целью тихо доучиться, ни во что не встревая... надо говорить, что все полетело книззлу под хвост сразу, как только она поставила Щитовое над взрывающимся котлом Флинта на первом же занятии по Зельям? Почему-то ей казалось, что они за прошедшее время стали почти друзьями. С Флинтом, Пьюси, Вудом. Но, видимо, нет.

Ладно.

Если ей на чем-то и нужно сконцентрироваться, то это на ритуале. Сольвейг уже начертила схему — даже специально ходила консультироваться с профессором Бабблинг, не напутала ли она чего в рунах. Бабблинг, рассматривая ее черновики (самые незначительные, чтобы профессор Древних Рун ни в коем случае не догадалась, что задумала чужая для нее студентка), внесла незначительные правки, которые, разобравшись, поняла Сольвейг, должны были сделать ритуал еще мощнее. Длинное распевное заклинание она учила под Заглушающими в своей комнате перед сном — каждый день по два часа. Сейчас ей казалось, что она не забудет его до конца жизни.

Спину той девки, впрочем, она тоже не забудет.

Кто-нибудь, дай ей мудрости держать себя в руках.

В конце концов, у нее нет права ревновать Флинта к его личной жизни, они же недавно выяснили, что даже не друзья.

Прекратить об этом думать.

Сольвейг хорошо умела исполнять приказы; этому тоже учили в Дурмстранге, на третьем курсе, когда происходило распределение по направлениям. Боевиков учили безоговорочно и сразу исполнять приказы командира — потому что промедление могло в реальном бою стоить чьей-то жизни. Так что сейчас нужно просто приказать себе не думать о Флинте и его бабе — и заняться тем, что действительно не терпит промедления.

Вчера пришло письмо от Эрвика: зелье работает, доноров нашли, трансплантацию назначили на субботу — и если потребуется, Эрвик сам заберет ее из школы, приняв Оборотку с волосом ее отца. Сольвейг знала, что, да, это потребуется: ей не хотелось обманывать Макгонагалл, но не хотелось и удирать из школы какими-нибудь тайными лазами (наверняка они есть, просто Сольвейг про них ничего пока еще не разузнала). В конце концов, то, что она делает, — доброе дело. Значит, сейчас, пока до субботы есть время, ей нужно освежить в памяти несколько лечебных заклинаний, действующих на сквибов, и взять себя в руки. Очистить сознание. Запрятать свои страхи под подушку, где их не найдет даже боггарт.

И жить дальше.

До субботы, когда они с Эрвиком сделают ее родителям операцию. До следующей субботы, когда после матча с Рэйвенкло она проведет ритуал. А там — до помолвки, которую она триумфально сорвет.

Если после этого лорд Ларсен убьет ее — ладно.

Не думать об этом.

И не приближаться лишний раз к Флинту.

Профессор Томас на ближайшем практикуме по ЗОТИ ломает этот чудесный план, крушит его, как песочный замок сапожищем, объединяя Сольвейг с Флинтом для отработки Парных заклинаний.

— Я думаю, у вас хорошо получится, — нагло улыбается он своей белозубой улыбкой, и Сольвейг хочется расколоть ему эту улыбку квиддичной битой. Макгонагалл говорила, что выделит ей время для посещения колдопсихиатра? Тогда пора идти к директрисе и просить открыть для нее камин до Святого Мунго.

Флинт тоже не выглядит особо воодушевленным. Его задача — держать палочку. Произносить заклинание — между прочим, Диффиндо, причем обязательно вербально и обязательно это — выпала сомнительная честь Сольвейг. Томас левитировал каждой паре по увесистому камню, который они должны были расколошматить в течение занятия, и поднялся наблюдать за происходящим на балюстраду.

— Мисс Ларсен, я вам обе руки приклею к туловищу! — пригрозил он. — Мы отрабатываем навыки Парной магии, которые могут пригодиться в бою, прекратите саботировать задание.

Их с Флинтом камень уже через двадцать минут был достаточно разбитым, но Сольвейг не знала, что на самом деле работает — ее беспалочковое Диффиндо (вряд ли) или ее же невербальное Smash (очень вероятно). Или, может, это Флинтово махание палочкой так действует?

Томас был неумолим: работать в паре. Только эти чары. Первый говорит, другой направляет палочку на объект. Он даже выдал им новый камень, уничтожив обломки разбитого.

— Иногда помогает тактильный контакт! — добавил он с балюстрады. — Мисс Макдональд, не бойтесь взять мистера Вуда за руку! Да не за ту, которой он держит палочку, Аманда!

Сольвейг упрямо произносит: "Диффиндо", когда Флинт направляет палочку на камень.

Ничего не происходит.

— Ларсен, кончай, — шипит Флинт сквозь зубы. — Чо за хрень?

— Хрень — это твой уровень владения палочкой, — огрызается Сольвейг.

— На нас смотрят все грифферы, — напоминает Флинт, упирая руки в бока. — Хватит выставлять нас на посмешище.

— Мне плевать с Астрономической башни на каждого из гриффов, — заявляет Сольвейг, складывая руки на груди. — Я могу разбить этот камень невербально и без палочки, зачем мне нужен напарник?

— Напарники обычно прикрывают друг другу спины.

— В напарники обычно берут тех, к кому не боятся повернуться спиной!

— А ты бы, конечно, повернулась спиной к своему Драганову?

— Причем здесь Драганов вообще? — возмущается Сольвейг, взмахивая руками. Кусок лепнины приземляется ровнехонько между ними, и Флинт морщится от поцарапавшего щеку обломка. Ни один из них даже шага назад не сделал. Кажется, им обоим пора на этаж для психов в Мунго.

— Мисс Ларсен, мистер Флинт, постарайтесь не убиться на моем занятии! — увещевает Томас с откровенной издевкой, и Сольвейг хочется сначала вставить ему уже в мечтах выбитые зубы, а потом выбить ему их заново.

Флинт протягивает ей руку ладонью вверх — таким жестом матери требуют у малыша отдать бяку — и добавляет:

— Ну? Томас сказал, нужен тактильный контакт.

— Это не поможет, — мотает головой Сольвейг, — нужно хотеть работать в паре.

— А ты не хочешь?

— Можно подумать, что ты хочешь! — после очередного взмаха руками Сольвейг сбивает с потолка еще кусок лепнины и в этот раз успевает оттолкнуть Флинта в сторону от летящего на него камня.

— Мисс Ларсен, мистер Флинт! Минус пять баллов со Слизерина, — объявляет Томас. — Ко мне, оба.

Он дожидается, когда студенты нехотя подойдут к нему и шепчет заклинание, материализующее на их руках — правой Сольвейг и левой Флинта — магические наручники. Мантикора сраная, да он же их приковал друг к другу!

— Профессор, это что значит? — возмущается Сольвейг, дергая рукой. Рука Флинта, понятное дело, дергается туда же.

— Это, мисс Ларсен, маленький стимул для вас с мистером Флинтом найти общий язык, — усмехается Томас. — У вас, как я помню, тренировка сегодня вечером? Вот и постарайтесь разрешить все свои конфликты до этого времени. Полагаю, что летать вам будет не особенно удобно вместе с браслетами. Как только вы с сокурсником помиритесь и сможете адекватно взаимодействовать, так и браслет исчезнет. Можете идти, на своем занятии я вас больше не держу.

Вот же... Мордред.

Единственное, за что стоило благодарить Флинта в этой ситуации, он не сказал, что это все из-за нее.

Вот за это — реально, спасибо ему.

Сольвейг плелась на полшага позади Флинта, уверенными шагами направляющегося к Большой зал, где на обеде будет Малфой, который наверняка сможет эту связывающую их штуку деактивировать. Потому что сколько Сольвейг ни махала палочкой над их руками ("Ты умеешь левой колдовать? Круто!"), браслет даже сиять меньше не стал. Так и остался ярко-оранжевыми магическими нитями, не позволяющими друг от друга даже на полтора метра отойти.

— Мистер Флинт, не в моих правилах отменять чужое наказание, — развел руками Малфой, сохранив на лице маску безразличия. — Полагаю, у профессора Томаса были причины надеть на вас этот браслет, раз уж он так поступил.

— Но, сэр, у нас после обеда Трансфигурация, — напомнила Сольвейг. — Будет очень странно, если...

— Если кто-то еще узнает, что вы амбидекстер, мисс Ларсен? — вежливо уточнил декан и отправил их обедать.

Сольвейг презрительно посмотрела на него от стола Слизерина и села на единственно возможное сейчас место — слева от Флинта.

— Вот же... хорек.

— Хорек-альбинос, — прокомментировал Флинт, проследив ее взгляд.

Сольвейг была бы не собой, если бы смогла в эту секунду понадеяться, что их совершенно слаженная оценка характера Малфоя как-то повлияет на браслеты и они чудесным образом исчезнут.

Ну, ничего такого, собственно, и не произошло.

Весь остаток обеда они просидели на лестнице в подземелья, угрюмо уставившись в противоположные стены.

— Очень по-взрослому, — заметил проходивший мимо Пьюси. — Сразу видно, совершеннолетние маги, слизеринцы.

— Иди, куда шел, — попросил Флинт.

— На Трансфигурацию вообще-то.

— Вот и иди.

Пьюси замер на ступеньку позади них:

— А вы то есть на нее идти не собираетесь?

— Скажи Макгонагалл, что я упала с лестницы, — буркнула Сольвейг. — И Флинт благодаря этому, — потрясла она рукой — своей и Флинта, — тоже. Лежим в Больничном крыле.

— Она не поверит, — усмехнулся Пьюси.

— А ты сделай так, чтобы поверила. Ты же староста.

Тот вздохнул, глянул на часы и поспешил на урок. Со звоном колокола Сольвейг тоже поднялась на ноги.

— Пошли, — дернула она Флинта за связанную руку. — Есть одна сомнительная идея.

— Может, тогда расскажешь?

— Мне в коридоре тебе рассказать? А громкость голоса не добавить? — посмотрела на него, как на идиота, Сольвейг.

— Ладно, — Флинт встал и покорно пошел в сторону гостиной. Можно подумать, у них с этими браслетами много вариантов.

В гостиной терлись второкурсники, у которых в это время раньше стоял курс Полетов, но с холодами Хуч перенесла занятия на весну: после прошлогодних травм, полученных хаффлпаффцами, Попечительский Совет школы настоял на том, чтобы всех желающих летать учили этому два года. Малышня поглядела на прогуливающих урок старших без видимого интереса и вернулась к своим занятиям.

Сольвейг дошла до своей спальни, открыла дверь.

— Не думала, что скажу это, но заходи, — пригласила она Флинта.

— Не думал, что попаду в твою комнату при таких обстоятельствах, — процедил Флинт в ответ. Не то чтобы ему сильно хотелось хамить ей, просто вся эта ситуация откровенно бесила.

Они дошли до тумбочки, Сольвейг присела перед ней, заставив Флинта наклониться, вытащила откуда-то из-под одежды маленький пузырек.

— Это Веритасерум, — призналась она, закрывая тумбочку. — И я предлагаю его выпить. Обоим.

— После Непреложного Обета, — тут же добавил Флинт.

— Естественно, — кивнула Сольвейг. — Применение Веритасерума запрещено без ордера, насколько мне известно.

Она закованной рукой взяла Флинта за запястье, и он повторил жест. Единственное, что они обещали друг другу — никогда никому не говорить, что принимали сегодня Сыворотку Правды, и не использовать полученную друг от друга информацию во вред.

Отличная формулировка. Специально для змей, умеющих обползать любые клятвы. Кажется, Шляпа все-таки была права.

Золотистые нити оплели их руки и впитались в кожу.

— Это ты варила? — спросил Флинт, когда Сольвейг набирала две капли зелья пипеткой — если капнуть его под язык, в кровь всосется быстрее.

— Я. Сомневаешься?

— Нет, — пожал плечами Флинт и послушно открыл рот.

Веритасерум действительно не имел цвета, запаха и вкуса. Удивительная вещь.

Сольвейг капнула себе точно так же ровно каплю Сыворотки в рот и предложила Флинту садиться на ее кровать — больше в спальне все равно было некуда.

— В первый раз капли хватает на четыре часа, — предупредила Сольвейг. — Мне хватает на пять.

— Почему? — удивился Флинт.

— У нас разная мышечная масса.

— А, — удивление на его лице сменилось пониманием. — Ладно, давай свой первый вопрос.

Они сидели поперек кровати, прислонившись спинами к стене. Сольвейг глядела на тупые носки своих ботинок.

Она думала над тем, какой вопрос задать, минут пять, подбирая формулировки.

— Ты там заснула что ли? — поторопил ее Флинт. — Через три с половиной часа тренировка.

— Без тебя знаю, — огрызнулась Сольвейг.

Стоило еще, блин, Эйфорийного эликсира им обоим накапать, может, хоть лаяться бы перестали.

— Почему ты не разговаривал со мной с прошлой недели? — спросила Сольвейг, чувствуя, как краснеет.

Флинт молчал. Не рассказать правду под Веритасерумом можно было только так — отказываясь говорить. Но долго сопротивляться зелью сложно, с этим только очень сильные менталисты справляются.

— Потому что я ревнивый баран, — сказал он, и Сольвейг засомневалась, что в пробирке была действительно Сыворотка Правды. Может, Малфой устраивает, пока в комнатах никого нет, шмон и конфискует все незаконно хранящиеся зелья, артефакты, книги — или заменяет их крайне похожими?

— Погоди, — попросила Сольвейг Флинта и повернулась так, чтобы видеть его лицо. — Как тебя зовут?

— Максимиллиан Маркус Флинт.

— Ничего не понимаю, — призналась Сольвейг. — Тогда как ты смог так ответить на первый вопрос, если это все-таки Веритасерум?

— Правду сказал. А ты уже думаешь, что это не он?

— А ты слышал о том, чтобы на вопросы под Веритасерумом отвечали так, как на мой первый вопрос ответил ты?

— Просто чтобы ты понимала, Ларсен, под Веритасерумом, насколько мне известно, нельзя отвечать вопросом на вопрос.

— Можно, если увеличена сопротивляемость.

— У тебя увеличена?

— Да. Я пробую все зелья, которые варю, если они неперсонализированы.

— Ты варила яды?

— Да.

Они немного помолчали, не глядя друг на друга.

— Так почему ты меня игнорировал?

— Приревновал. Так понятно?

— Нет, — призналась Сольвейг, не зная, хотела она сама так ответить, или это все зелье.

— Почему ты не захотела работать со мной в паре на ЗОТИ? — спросил Флинт, почесав связанной рукой свободную.

— Разозлилась на Томаса. Он видел, что мы с тобой не ладим в последнее время, и поставил нас в пару специально.

— И поэтому мы потеряли баллы?

— Видимо, так.

— Вот же... Мордред, — заключил Флинт. — Ладно, твоя очередь задавать вопрос.

— Давай дальше про ревность. С чего и к кому?

Флинт шмыгнул носом. Просто тянул время.

— В ту пятницу я хотел позвать тебя в Хогсмид. Ты пришла откуда-то только перед отбоем, а в субботу аппарировала куда-то и ни слова никому не сказала. Я подумал, что...

— ...что у меня свидание? — закончила за него Сольвейг.

— Да.

— Ладно. Задавай вопрос.

— Куда ты ходила в тот раз?

— По делам.

Флинт хмыкнул:

— Развернуто.

— Сначала домой. Потом встречалась с подругой и ее женихом. Если тебя кто-то конкретный интересует, то так и скажи.

— Драганов.

— Драганов прислал записку, кстати, — Сольвейг приманила ее, так и оставленную в шортах, протянула Флинту: — Читай.

— Тут не по-английски.

Сольвейг заглянула:

— И правда.

Она перевела Флинту послание Драганова и уничтожила клочок пергамента. Он сгорел магическим огнем.

— И что это значит? — спросил Флинт.

— Что Драганов говнюк, но иногда берется за голову.

— Ты общаешься с ним?

— Нет. Я общаюсь с его совой. Бьянка заслуживает угощения и ласки, она все-таки из Болгарии летит.

Флинт усмехнулся.

— Ну и почему ты тогда не передала мне его извинения? Записка же еще в прошлую субботу пришла?

Сольвейг скрипнула зубами.

— Ты был занят.

— Все четыре дня?

— Когда я пришла передать тебе извинения, ты был занят, — Сольвейг помолчала, но Веритасерум заставил добавить: — какой-то рэйвенкловкой.

Флинт сдулся.

— Надо полагать, это ты зашла в спальню?

— Да.

— Понятно.

Отличный разговор. Спасибо тебе, неизвестный изобретатель Сыворотки Правды. Такими темпами они точно не избавятся от браслета до начала тренировки и, как два дебила, будут демонстрировать парный полет, держась за древко своих метел каждый одной рукой. Ни поохотиться, ни позагонять. Крутая получится тренировка. Свои тоже будут ржать, как кони, с этих станется.

— Ты приревновал меня к Драганову? — спросила Сольвейг уже совершенно спокойно. Десять минут в напряженном молчании сделали свое дело. Флинт не стал говорить. Просто кивнул.

— У меня ничего не было с Драгановым с Чемпионата мира. И не будет.

— Я этого не спрашивал, — заметил Флинт.

— Это мена. Я говорю это, а ты мне объясняешь про рэйвенкловку.

Приходилось признавать, что, да, это равноценная мена.

— Ну... был дурак.

— Я тебе еще сейчас Веритасерума капну, — пригрозила Сольвейг.

— Нет, правда. Это была ошибка. Я не хочу об этом вспоминать. Просто я... запутался.

— Понятно. Что ничего не понятно.

— Да что непонятного-то? — взорвался Флинт. — Ты спросила — я ответил! Ну, ревновал я тебя к Драганову, ну, переспал с какой-то девкой — да я имени ее даже не запомнил! Что еще надо? Ты спроси! Я все равно не смогу соврать!

Сольвейг открыла рот, чтобы ответить, и тут же закрыла.

И идея с Веритасерумом, и вообще этот разговор стал ей казаться даже не сомнительной, а очень, очень плохой идеей.

Лучше бы Малфой и впрямь заменил его на простую водичку — тоже ведь без цвета, вкуса и запаха.

— Твоя очередь задавать вопрос, — только и сказала она, отворачиваясь в сторону изголовья кровати. Комната ее была безликая, она не повесила на стены плакаты, которые при переезде из Осло не успела прикрепить в своей комнате в Лондоне — тоже безликой и нейтральной; не наколдовала себе магическое окно с видом на что-то поинтереснее озерной воды, плескавшейся снаружи подземелий; не поставила на тумбочку фотографию родителей — чтобы меньше по ним скучать. Когда у тебя нет практически никакого личного пространства (как в Дурмстранговской казарме), очень легко привыкнуть к тому, что в твоей комнате есть только кровать и тумбочка.

Флинт потянул ее руку вниз и стащил с ног свои ботинки, садясь на ее кровати по-турецки.

— Ларсен, ты обижаешься на меня из-за... того, что видела? — спросил Флинт, тронув ее за плечо.

Сольвейг не сбросила его руку, но и отвечать не спешила. Зелье было хорошим: оно действительно требовало ответить. Сольвейг казалось, что с каждой секундой, что она молчит, у нее где-то все сильнее зудит, но она не может определить, где именно, не может почесать, чтобы перестало.

— Я обижаюсь на себя, дуру, — сказала она, не оборачиваясь. — Потому что я позволила себе думать, что мы друзья, а потом ты перестал со мной разговаривать. Это было... больно. А потом я пошла к тебе поговорить и увидела тебя с этой... девушкой. Это тоже было... больно. Йотуново зелье! — она расшнуровала ботинки и тоже забралась на кровать с ногами.

Заставить их чувствовать себя глупо — вот чего хотел профессор ЗОТИ, не иначе.

— Ларсен, — позвал Флинт, и Сольвейг подняла на него глаза, — прости меня.

— За что? — не поняла Сольвейг.

— За то, что вел себя, как... как... как козел.

Сольвейг хмыкнула.

— Видимо, я тоже вела себя, как коза, — сказала она, поднося палец к расцарапанной камнем щеке Флинта и произнося Заживляющее заклинание. — Прости, что не сказала тебе, что у меня проблемы, когда ты спрашивал. Ну, тогда, перед Хогсмидом. Я и сейчас не скажу, даже не думай, — предупредила она, видя, что Флинт уже приготовился к этому, — это для твоего же блага, а не потому, что я тебе не доверяю.

— Ты задумала что-то незаконное?

— Нет, просто опасное. Но лучше не распространяться. Правда, извини, я не могу тебе сказать.

— Обет?

Сольвейг помотала головой:

— Не Обет, но... это касается только моей семьи, прости, Флинт. Я никому об этом не буду рассказывать.

Флинт посмотрел на нее внимательно и кивнул: он тоже про семейные дела не слишком распространялся.

— Ну, так что? Мир? — спросил он, протягивая ей правую, свободную руку.

— Мир, — согласилась Сольвейг, пожимая ее своей правой, связанной.

Браслет на это никак не отреагировал.

До начала тренировки оставалось полчаса.

— Давай попробуем Парные чары? — предложил Флинт, вытаскивая свою палочку и направляя ее на дверь, за которой раздавались шаги и голоса студентов, возвращавшихся в общежитие после уроков и каких-то своих дел.

— Коллопортус, — послушно сказала Сольвейг, когда Флинт взмахнул палочкой, и дверь, покорная их магии, запечаталась.

Они удивленно переглянулись.

— Ну-ка давай еще раз, — попросила Сольвейг. — Алохомора!

Дверь приоткрылась.

— Коллопортус! — закрылась.

— Офигеть, — прокомментировал Флинт, убирая палочку. — Получается!

— Да, — улыбнулась Сольвейг. — Я же говорила, что нужно хотеть работать в паре.

— А Томас говорил, что нужен тактильный контакт, — напомнил Флинт и повернулся к ней всем корпусом. — Надеюсь, такого хватит, — он аккуратно притянул ее к себе за затылок, распустил пучок, в который Сольвейг сегодня собрала волосы, погладил темные тяжелые пряди и наконец-то ее поцеловал. Сольвейг схватилась за отворот его мантии свободной рукой, придвигаясь ближе.

В дверь настойчиво постучали, а потом раздался строгий голос Малфоя:

— Я так понимаю, что вы там пытаетесь снять браслеты профессора Томаса, не так ли? На счет три я открою дверь и отправлю вас обоих на отработки к мистеру Филчу за прогул Трансфигурации!

Сольвейг отпустила мантию Флинта, которую, как оказалось, держала уже обеими руками.

— Смотри, браслет исчез! — она потерла запястье, более ничем не связанное.

Малфой за дверью уже сказал: "Два".

— Успеем обуться? — улыбнулся Флинт, и Сольвейг захохотала. Малфой открыл дверь в тот момент, когда она уже засовывала вторую палочку в ботинок.

— Ну? И чем вы здесь занимались, мистер Флинт? — поинтересовался Малфой, оглядывая их внешний вид и изрядно помятое покрывало на кровати.

— С девушкой целовался, — ответил Веритасерум голосом Флинта, и Сольвейг засмеялась, уткнувшись лбом во Флинтово плечо.

— Поздравляю, — кивнул Малфой. — Мистер Филч, полагаю, не заслуживает участи терпеть вас обоих на своих отработках. Итак, два вечера на пользу Больничного крыла за прогул Высшей Трансфигурации, — решил он. — Так и быть: среда и пятница, семь вечера, лаборатория. Будете варить Кроветворное, извольте повторить рецепт. И, да, рад, что вы справились с заданием профессора Томаса. Значит, на следующем практическом отработаете снятые за сегодняшний день баллы. Доброго вечера, — и декан ушел.

Флинт еще раз коротко поцеловал Сольвейг в губы и пошел переодеваться: тренировку никто не отменял.

Кроветворного пришлось варить много. То есть много — Малфой не поскупился на ингредиенты, сказал, что пока каждый из них не сварит ему по три котла, на свободное время может не рассчитывать. В пятницу вечером третий котел зелья варился особенно тяжело. Нет, к третьему котлу уже и Флинт перестал подглядывать в рецепт, руки вообще действовали отдельно от головы. Просто Сольвейг не могла перестать думать о том, что завтра наконец-то увидит родителей. И, да, им придется очень серьезно поговорить. Она не представляет, что именно сказал им Даниэль Кристоффер Эрвик и как в беседе участвовала Тея, с которой ее мама с папой хотя бы были знакомы, но, раз они начали пить ее зелья, значит, они смирились с тем, что их завтра ждет. Осталось только объясниться.

С этим у Сольвейг всегда было очень плохо.

Ее родители живут в маггловском мире не столько потому, что им это нравится, сколько потому, что магический от них отвернулся. У них просто вариантов нет других. Их семьи от них отказались. Конечно, сквиб в роду — позор семьи, скажете, это не в каждой чистокровной так? Не стоит врать.

Мама с папой встретились случайно; их, сквибов, от гостей всегда скрывали. Это же такое пятно на репутации! Проще сделать вид, что ребенок умер во младенчестве, чем признаться всем, что он дефектный. Грезэ и Андор для своих семей были как раз такими, порченными, и заботиться об их судьбе Главы Родов не посчитали нужным. Так что в восемнадцать лет их просто отправили в большой мир — как котят бросили в озеро: выплывут, ну, ладно, не выплывут — и того лучше. Но все детство они провели в доме чистокровных магов, где кровь ценилась, где родословной кичились, где слово Лорда было законом.

Вряд ли мама с папой хотели бы, чтобы их дочь оказалась той, кто решит нарушить слово Лорда.

Нет, конечно, они ее любили. Но поняли ли бы?

— Флинт, — она подошла к нему уже в гостиной, когда Малфой милостиво отпустил их из лаборатории, напомнив, чтобы больше не смели пропускать занятия в выпускной год, — меня не будет на выходных в Хогвартсе. Мне нужно к родителям.

— Что-то случилось?

— Пока нет. Завтра случится.

— Так и не скажешь, в чем там дело? — нахмурился Флинт.

Сольвейг легко покачала головой:

— Может быть, потом, когда все успокоится.

— И когда, Ларсен?

— Я скажу, правда, — пообещала Сольвейг, обнимая его со спины. — Только ничего не спрашивай сейчас. Я просто очень боюсь и не хочу сглазить.

В субботу за завтраком пришло письмо от отца с просьбой отпустить ее на выходные домой по семейным обстоятельствам, а в девять утра пришел камином Эрвик. Если бы Сольвейг не знала, что это не папа, она бы ни за что не догадалась. Макгонагалл напомнила, что в воскресенье вечером ждет ее в школе, и отпустила.

Они вышли из камина в "Дырявом котле" и аппарировали к дому Ларсенов недалеко от стадиона Уэмбли.

Родители, как и ожидала Сольвейг, хоть и были слабы — сказывался чудесный аутоиммунный фитококтейль, — но настроились на разговор весьма решительно.

— Сольвейг, а, может, лорду Ларсену все-таки виднее? — робко спросила мама, когда Сольвейг уже рассказала им обо всех нюансах операции, которые они заранее обсудили с Даниэлем.

— Мам, я прекрасно понимаю, почему ты так говоришь, но тогда ответь мне сразу: почему вы с отцом не отдали меня ему ребенком? Он бы вырастил из меня настоящую Ларсен, гордился бы хотя бы моим воспитанием, если не родовыми способностями, которых нет. Но вы ведь не отдали!

— Сольвейг, это вещи разного порядка... — начал было Андор, но Сольвейг перебила:

— Пап, ты чего? Он вообще-то собрался меня продать за контракт на свои артефакты!

— Детка, ну, может быть, твой жених еще окажется неплохим человеком, — взяла ее за руку Грезэ. — Ну, хочешь, я напишу письмо лорду Ларсену и спрошу, за кого он тебя прочит?

— Мам! — возмутилась Сольвейг, отдернув руку. — Да пусть он хоть принц наследный, пусть хоть самый чистокровный кобель, пусть его род идет от самого Аска! Единственное, чего я ему желаю — заблудиться в Железном лесу!

— Нельзя так говорить, Сольвейг!

— А продавать меня можно? Так выходит? Давайте выдадим меня замуж за человека, которого я даже не видела никогда, отлично придумано! И прощай, квиддич, прощай, колдомедицина, прощай Аврорат! Сольвейг Ларсен, а, нет, не Ларсен, Сольвейг с какой-то другой фамилией будет сидеть дома, вышивать на пяльцах и рожать наследников одного за одним! Ты так видишь мое будущее, мам?

— Не утрируй! — нахмурился отец.

— Пап, мне семнадцать! Мне рано замуж. Я не умею вести хозяйство, я не готова к рождению ребенка, я не хочу отказываться от своих друзей, своих интересов, своей профессии. Вы не говорили мне ничего, когда я решила поступать на боевку...

— Мы надеялись, что ты еще передумаешь!

— Я не передумаю! Я буду заниматься тем, что мне хорошо удается, мама! Ты, к примеру, знаешь, что будь я парнем, у меня были бы шансы вступить в Ковен? Я не хочу, чтобы какой-то Свартальвхейменский цверг мне мешал!

— Не выражайся.

— Папа, речь идет давно не о моих манерах! — Сольвейг даже ногой топнула от возмущения. — Сейчас я здесь, потому что лорд Ларсен пригрозил навредить вам, если я не соглашусь на помолвку. А я не соглашусь! Так что это, — она потрясла пакетом с кровью, который принесла Тея, — нужно для того, чтобы тебя, мам, случайно не сбила машина на выходе из Селфриджес, а тебе, пап, тоже совершенно случайно, не упал софит на голову!

— Ну, о чем ты говоришь, Сольвейг...

— Я говорю о вашей безопасности! Если вам действительно плевать на мою судьбу...

— Не говори так! — прижала ладонь ко рту Грезэ.

— ...то мне на вашу не плевать! Я сделаю так, чтобы все остались живы и ничьи интересы не пострадали. И если придется, я применю к вам заклятие Принуждения. Я все сказала, — она повесила пакет с кровью обратно на стойку капельницы и выбежала в сад.

Она, конечно, ожидала, что все будет непросто, но и представить себе не могла, что настолько непросто.

В одной толстовке в конце ноября на улице было уже довольно прохладно, Сольвейг не стала долго морозить нос, вернулась в дом. На кухне размеренно гудел холодильник, радиоприемник пел какой-то попсовый хит, в гостевой спальне отдыхали магглы-доноры, которых нашли Даниэль и Тея. Все нужные заклинания были выучены, операционная в подвале подготовлена. Оставалось совсем немного: взять у доноров несколько пункций, по полторы тысячи миллилитров смеси костного мозга и крови от каждого, для мамы и для папы, магически отделить в донорской крови Т-лимфоциты и уничтожить их, чтобы уменьшить риск состояния «трансплантат против хозяина», и ввести эту смесь родителям в вены через капельницу. Несколько часов, и останется только прокапать родителям преднизол, а ей ритуал провести — и все, они свободны, и никакой лорд Ларсен им не указ.

Почему они этого не понимают?!

— Сольвейг, — заглянула на кухню Тея, — тебя мама зовет.

— Спасибо.

Грезэ звала ее сказать, что они согласны.

Сольвейг просто заплакала от облегчения и бросилась матери на шею.

Поздно ночью, когда Сольвейг уже укладывалась спать, просматривая пропущенные сообщения от Петера в WhatsApp, в комнату влетел серебряный медведь незнакомого Патронуса.

— "Я надеюсь, что все, что ты задумала, прошло удачно, Ларсен. И я просто переживаю за тебя, вот и все. И у меня впервые вышел телесный Патронус. Просто я думал о том, как у нас с тобой получилось закрыть дверь Парными чарами. Спокойной ночи тебе и твоим близким".

Сольвейг улыбнулась, провожая глазами смешной медвежий хвост Флинтовского Патронуса, растворившийся в стене, и подумала, что должна не только спасти родителей. Она должна постараться для себя. Для того, чтобы, с кем ей быть, могла решать только она сама. Потому что ей очень нравился Флинт, очень, и оттого ей было мерзко обманывать его, скрывая, что ожидает ее в зимние каникулы; и она очень, очень хотела успеть провести ритуал сразу после матча с Рэйвенкло, даже была готова сразу сбить с метлы их ловца, покалечить всех охотников и вратаря — лишь бы успеть к этому, Салазар побери, полнолунию, которое наступало ровно в 12 часов 25 минут и 37 секунд 6 декабря 2014-го.

Лишь бы Лора Хиггс поймала снитч за два часа.

Через неделю — даже меньше, через шесть дней — все решится.

Один Всеотец, помоги. Пожалуйста.

* * *

Дорогие мама, Астория и Скорпиус!

Как вы смотрите на то, чтобы посетить последний матч сезона с участием сборной Слизерина? 6 декабря в 10-00 на Хогвартском стадионе. Мои змейки играют с Рэйвенкло. Порт-ключ сработает в 9-30, я буду встречать вас у школьных ворот.

Драко

В Шотландии ощутимо холодает с первым днем зимы, и профессор Граббли-Дерг даже переводит свои занятия со свежего воздуха в специально выстроенный павильон. Сонные в утро понедельника гриффы медленно бредут за магозоологом, толкая друг друга рюкзаками и сумками. Флинт, Сольвейг и Вуд завершают процессию, оказываясь в самом ее хвосте, потому что прослушали сообщение преподавателя о смене места проведения урока (Вуд) и потому, что вообще на этом объявлении во время завтрака не присутствовали (Флинт и Сольвейг).

— Мы продолжаем изучение магических зверей, отнесенных Классификацией Министерства магии к Четвертому классу опасности, — объявил Граббли-Дерг, подводя студентов к вольеру. — Пожалуйста, встаньте полукругом, чтобы всем было видно!

— Было бы здорово, профессор, если бы нам на каждом занятии было видно зверей, про которых вы рассказываете! — заметила Джордан, и молодой преподаватель несколько растерялся. Зато Флинт нашелся очень скоро:

— Джордан, если ты так сильно жалеешь, что на твоих глазах так до сих пор никто и не умер, то не переживай, на Т.Р.И.Т.О.Н.е по ЗОТИ кто-нибудь из ваших непременно скончается, и твоя мечта увидеть фестрала наконец-то сбудется.

— Что вы такое говорите, мистер Флинт! — возмутился Граббли-Дерг, когда грифферша вспыхнула всем лицом и замолкла.

— Эй, они и мои одноклассники, — тихо сказал Вуд. — И про фестрала тогда не Джордан говорила, а Рамонас.

Флинт лишь плечами пожал:

— Один хрен, только в другой руке.

Сольвейг хмыкнула.

Магглокровок в Дурмстранге не было, так что услышать в казарме что-то и впрямь крепкое она не могла. Этот пробел в ее словарном запасе с удовольствием восполняла на каникулах Тея, которая заворачивала так, что, она невольно улыбалась этой мысли, Сольвейг казалось, что Тея говорит на каком-то другом языке, не на букмоле. И даже не на нюношке. Как значительно изменилась ее речь, когда у Теи появился Даниэль, ради которого стоило быть лучше, Сольвейг не смогла не заметить. Определенно, Мастер Эрвик положительно влиял на ее подругу.

— Итак, минуточку внимания! — объявил профессор Граббли-Дерг, когда все распределились вокруг него и вольера, из-за которого вдруг вышел смуглый черноволосый мужчина с темными глубоко посаженными большими глазами. Он был одет в кожаный защитный костюм и рабочую мантию, кое-где подремонтированную. — Это мистер Аристидис Дусманис, мой греческой коллега-магозоолог. Сегодня он привез для нашего занятия своего любимого подопечного.

— Это... грифон? — неверяще спросил Данбар, когда зверь в вольере поднялся на лапы и потянулся, как кошка. Ну, он наполовину, в общем-то, и был кошкой. Ну, то есть львом. А на вторую половину — переднюю — он был орлом.

— Совершенно верно, мистер Данбар! Пять баллов Гриффиндору! — похвалил Граббли-Дерг. — Прошу, не стесняйтесь, кто еще что-то знает об этих зверях? Мистер Дусманис поправит, если что-то не так. Смелее, господа!

— Ну, грифоны довольно свирепы, и их нередко используют для защиты каких-то сокровищ, — сказал Флинт, подняв руку. — Поговаривали, что какое-то время грифонов держали в Гринготтсе, но гоблины эти слухи опровергают. Ну, они и драконов, которых веками мучили, опровергают до сих пор...

— Верно подмечено, мистер Флинт! Пять баллов Слизерину. Что-то еще?

— Грифоны питаются сырым мясом. А еще ранее бытовал миф, что крик грифона убивает. Но это только миф, он был развеян греческими магами еще до Нибелунгов, — добавила Сольвейг.

— Верно, мисс Ларсен! Еще?

— Добровольно отданные перья грифона могут быть использованы для сердцевины волшебных палочек, — сказал Вуд, и мистер Дусманис тут же его похвалил:

— Десять баллов вашему факультету. Это очень редкая информация, мистер...

— Вуд.

— ...мистер Вуд. Откуда вам это известно?

— Ну, — смутился парень, — у меня палочка с сердцевиной из пера грифона, сэр.

— Так вот почему ты попал во львятник, гриффер, — шепнул Флинт, и Вуд по-приятельски толкнул его плечом.

— Вы сможете описать нам основные свойства своей палочки, мистер Вуд? — спросил профессор Ухода, и Вуд кивнул:

— Мистер Оливандер, у которого я покупал палочку перед первым курсом, сказал, что ей будет хорошо даваться Магия стихий, особенно Воздуха, с какой бы целью заклинания этой сферы ни были использованы. То есть можно отлевитировать книгу на полку в библиотеке, а можно...

— Вызвать торнадо и разрушить город, — закончила Сольвейг тихо, но услышали все.

— Тебе лишь бы разрушать, — фыркнул Данбар.

— Вообще-то, да, вы правы, мисс...

— Ларсен.

— ...мисс Ларсен, — заметил грек. — Ваш пример довольно показателен. Грифоны ведь тоже...

Ларсен не слушала. Ну, то есть слушала, но вполуха. Она достаточно много знала про грифонов, потому что на одном из занятий по боевке им довелось посмотреть воспоминания одного старого боевого мага, чьего-то учителя учителя учителя, и там фигурировали грифоны, и это было страшно. Огромный зверь, выше человеческого роста вдвое, с пятиметровыми крыльями, мощными птичьими лапами и острым клювом, на которого практически не действовали заклинания не последних в своем поколении магов, выносливых и специально подготовленных, разметал боевой отряд, оставив в живых лишь трех человек, которые потом долго оправлялись от полученных травм, едва совместимых с жизнью. Даже в Думосборе видеть это было жутко, настолько, что даже Драганов над ней в тот раз не стебался, когда услышал, какая у них сейчас тема. Наверно, хорошо помнил, как сам смотрел те воспоминания.

— Ну, может быть, есть какие-то дополнения в конце занятия? — спросил Граббли-Дерг, чем вывел Сольвейг из ступора. — Не знаю, в курсе ли вы, но, скажем, в книге о Великом маге Альбусе Дамблдоре, выпущенной после его смерти в 1997 году, говорится об одном интересном зелье... Есть догадки?

— Utrolig Styrke, — сказала Сольвейг, и все снова на нее уставились. — Зелье невероятной силы, якобы изобретенное Геллертом Гриндельвальдом. Одним из его ингредиентов считается растертый в порошок коготь грифона. Но рецепта этого зелья нет даже в ранних дневниковых записях Гриндельвальда, опубликованных его непрямыми потомками после его смерти. Так что даже в Дурмстранге оно считается авторским мифом. Возможно, Гриндельвальд рассказал об этом зелье кому-то, тому же Альбусу Дамблдору, чтобы похвастаться, но на самом деле такого зелья не существует. По крайней мере ничего, указывающего на обратное, на настоящий момент не обнаружено.

— Вы интересовались мемуарами Гриндельвальда, мисс Ларсен? — удивился Граббли-Дерг.

— А вы бы не интересовались, сэр? — уклонилась Сольвейг от ответа.

Граббли-Дерг только губы поджал.

— Двадцать баллов Слизерину за ответ, мисс Ларсен.

Колокол спас их от неприятного продолжения разговора.

Прогулянную Трансфигурацию Макгонагалл припоминает Сольвейг уже третий раз (вот же мстительная тетка!); сегодня это выражается в требовании побольше отрабатывать превращения, чем читать нежелательную литературу. Вот, значит, как. Граббли-Дерг донес.

— А какие книги вы называете нежелательными, мэм? — интересуется Пьюси, вовремя встревая в разговор. — Разве не запрет на изучение древних фолиантов и их конфискация привели к появлению на политической арене мистера Риддла в шестидесятых?

— У нас не урок Истории магии, мистер Пьюси. Занимайтесь своим заданием.

— Как скажете, директор, — покорно соглашается староста. — Только вы все-таки назовите те книги, которые нам лучше не читать, а то вдруг мы уже попали в список кандидатов в Азкабан?

— Минус десять балов со Слизерина, мистер Пьюси, — Макгонагалл посмотрела на него так, что староста еле поборол желание поежиться. — Птенец себя сам в рыбку не превратит.

— Это несправедливо! — продолжает возмущаться Пьюси за ужином. — И все эти истории с арестованными книгами по-прежнему выглядят, как идиотизм!

— Арестованными книгами? — переспрашивает Сольвейг. — Это как?

— Это, Ларсен, когда приходят к тебе домой и по списку конфискуют книги, чаще всего темные, а потом их увозят в спецхран Азкабана, — объяснил Флинт. — Так было с половиной дедовой библиотеки, к слову.

— А поместье, ну, не защитило библиотеку? — удивился сидящий рядом Уоррингтон.

— Отец сказал, что не успело. Охранные чары давно не обновлялись... К тому же бабушка недавно умерла. В общем, авроры нагрянули, как стервятники на падаль.

— В 81-м?

— Сразу после исчезновения Темного Лорда, — подтвердил Флинт. — Отцу было семь.

Сольвейг слушает молча, доедая свою тарелку салата. В принципе, надо бы, да, поменьше болтать о прочитанных книгах, содержание которых может кого-то напрячь. После того, что заявил Пьюси на уроке, как-то стало даже понятнее разом, отчего к слизеринцам в школе такое отношение. Если многие чистокровные семьи Британии веками учились на этом факультете, если их дети имели доступ к неоднозначным рукописям своих предков, то, вероятно, их неслабо возмутил факт запрета на это родовое знание, являющееся в известной степени семейной реликвией. Как если бы запретили Кровную ритуалистику в Скандинавии, уничтожив книги, принадлежащие старинным Родам. Та бы еще буча поднялась.

Ну, в Британии, собственно, и поднялась.

Сольвейг не знала, что было бы, родись она, скажем, на четверть века раньше в чистокровной семье на островах.

Наверно, тоже мотала бы срок в местной тюрьме и кормила дементоров своими хорошими воспоминаниями. Или погибла бы.

Глупо обо всем этом думать, история не знает сослагательного наклонения.

Она родилась в Норвегии, ее воспитывали сквибы, она училась в Дурмстранге с семи лет, она читала множество книг, доступ к которым никем не ограничен, и отрабатывала такие боевые заклинания, что легко потягается с курсантом Британской Школы Авроров.

Это ее жизнь. И она ею довольна.

Тентакула в теплице декана Гриффиндора ничего не сдохла. Сольвейг поняла это, когда на уроке в среду опять оказалась в паре с Люпином перед кустом этой дорогостоящей ядовитой пакости с заданием аккуратно срезать молодые побеги и выдавить из них в общую на двоих емкость ценный тентакулиный — тентакулий? — сок. Единственной радостью от такого урока была лишь возможность громко ругаться и швыряться Режущими, когда внезапно куст тентакулы решит тебя задушить. Ну — и возможностью под шумок срезать для себя несколько листьев этой (к слову, контрабандной) опасной гадости: опасная гадость использовалась в некоторых интересных зельях (ее нежно любил Мастер Снейп, Сольвейг лишь надеялась, что не в гастрономическом смысле — от нее, говорят, кожа становится фиолетовой, а это даже для Мастера Снейпа было бы довольно эксцентрично) и стоила необоснованно дорого. Хотя, в общем-то, это объяснялось запретом на свободную продажу во многих европейских странах и тем, что лет сорок назад была зафиксирована странная вспышка интереса к тентакуле у наркодилеров. Они как-то по-особенному сушили ее листья, а потом продавали из-под полы самокрутки. Забористая, поговаривали, была дрянь.

— Ларсен, придержи, пожалуйста, — попросил Люпин, пытаясь дотянуться до молодого светло-зеленого отростка. Сольвейг вытащила палочку, обвязала мешающие Люпину стебли невидимыми путами. Куст тентакулы, возмущенный таким отношением к себе, постарался обвить Люпину руку свободными от магической связи отростками, и Люпин резко отскочил от него в сторону, выронив волшебную палочку. Тентакула с радостью схватила ее и — глаза хаффлпаффца резко расширились — сломала.

— О-хре-неть, — прокомментировал Пьюси, работавший с Флинтом напротив них.

— Что случилось, мистер Люпин, мисс Ларсен? — появился за их спинами Лонгботтом, оглядел на три пятых наполненную соком банку. — Неплохо справляетесь, — заметил он.

— Я наложила на левую половину куста Fetters, ну, Путы, профессор, чтобы Люпин смог подцепить вон тот побег, — Сольвейг показала подбородком, и Лонгботтом кивнул.

— Но тентакуле это не слишком понравилось, и она меня за руку цапнула. И я палочку уронил.

— А тентакула подняла и сломала, — закончила Сольвейг.

— Ага, — грустно подтвердил Люпин, демонстрируя три обломка своей теперь уже бывшей волшебной палочки.

— На минуту нельзя отвернуться, — покачал головой герболог. — Я дам знать вашему декану, что вашу палочку необходимо заменить, мистер Люпин. Займитесь пока выдавливанием сока. Мисс Ларсен, теперь отрезать побеги будете вы.

Сольвейг кивнула, глядя на понурившегося желтого, поправляющего защитные перчатки. Ей вдруг стало стыдно, что не предугадала такой реакции растения на не самое приятное заклинание. Она подумала, что в том, что растяпа-Люпин остался без палочки, есть и ее вина тоже.

— Эй, Люпин, — позвала она его, складывая рядом еще три отрезанных побега. — Что было сердцевиной твоей палочки?

— Какая разница? — огрызнулся хаффлпаффец.

— Ну, спрашиваю, значит, есть разница.

— Волос единорога, — нехотя ответил Люпин.

Сольвейг хмыкнула, но никак не стала это комментировать. Так и так палочка его бы скоро перестала слушаться, если еще не.

Она нагнулась, вытащила свою вторую, запасную, палочку из крепления в правом ботинке.

— Попробуй.

— Это что? — тупо уставился на нее Люпин.

— Палочка. Вяз, 10 дюймов.

— А внутри? — покосился на Сольвейг сокурсник.

— Перо гиппогрифа, — Сольвейг с интересом посмотрела на Люпина, не понимая, чего он ждет. — Ну? Взмахни.

— А если я разобью теплицу? — засомневался парень.

— Ну тогда маши аккуратнее, — посоветовала Сольвейг.

— С чего такая... благотворительность? — насторожился вдруг Люпин, взвешивая палочку на ладони.

Сольвейг рассердилась:

— Потому что я мягкосердечная дура. Не нужна тебе палочка — отдай обратно.

— Нужна, — вздохнул Люпин. — Бабушка будет не слишком довольна, что я сломал эту. А крестный ничего не скажет, он сам свою ломал на войне.

— Тогда хорош выделываться. Если она тебе подойдет, забирай.

Люпин хмыкнул и снова потемнел волосами, черты его лица изменились, открывая острые скулы, как у Сольвейг, глаза мгновенно стали синими.

— А без этого было нельзя? — поинтересовалась девушка.

— Это специально, — извиняясь пробормотал Люпин. — Может, так палочка сочтет, что я ей не совсем чужой. Люмос!

Палочка из вяза зажглась на кончике белым светом, какой бывает от светодиодного фонарика.

— Владей. Можешь не благодарить, — сказала Сольвейг, натягивая перчатки обратно. Она купит себе вторую палочку сразу, как только окажется в Румынии — у тамошних цыган есть один потрясающий мастер, который и изготовил ее нынешнюю, основную палочку, с которой Сольвейг никогда не расставалась вот уже девять лет после того, как неловко сломала свою самую первую, купленную перед поступлением в Дурмстранг в магическом квартале Осло. Рада (Сольвейг тогда гостила у Крамов) тогда только покачала головой на неловкость своего сына — в том, что Сольвейг сломала свою палочку была немалая вина Петера, — и аппарировала обоих к стоянке цыганского табора. Тогда Сольвейг и познакомилась с мастером Йонуцом Щербаном — молодым невысоким мужчиной с хитрющими глазами, оказавшимся дальним родственником Рады Крам. Йонуц не слишком церемонясь покрутил голову Сольвейг за подбородок, осмотрел ее ладони — и протянул палочку в холщовом чехле, взяв за нее всего два галеона — по знакомству — и требование обязательно написать ему, если палочка начнет упрямиться.

Сольвейг написала ему, когда вернулась в Дурмстранг, и палочка не дала ни единого сбоя. Написала, что больше не купит палочку ни у кого другого. Мастер Йонуц в ответе упомянул, что каждую зиму их табор возвращается на одно место — и оставил ей координаты аппарации.

Так что на каникулах она непременно навестит его. Интересно, как изменился этот рукастый цыган за девять с половиной лет?

Звон колокола обозначил конец мучительно длинного урока Гербологии, и Сольвейг, запечатав банку с соком тентакулы и подписав фамилии несмываемым маркером, сдала ее, как и другие студенты. Банка была почти полная.

Перед четверговой тренировкой Флинт собирает их на поле, давая установку на игру: в субботу последний матч Слизерина в этом сезоне, и нужно сделать его максимально красивым.

— Ларсен, Крэгги, пожалуйста, без кровавых соплей.

Крэгги кивает. Сольвейг, поигрывая битой, долго смотрит Флинту в глаза, потом все-таки соглашается. Кровавые сопли, так и быть, отменяются.

Они тренируются так интенсивно, что мантии от пота приходится выжимать, но чувство усталости в мышцах — привычное и приятное; в субботу действительно последняя их игра в Кубке Хогвартса по квиддичу, у них неплохие шансы (больше, чем у Гриффиндора) его выиграть, так что, да, Сольвейг тоже хочет, чтобы игра была красивая.

Выручай-комната отозвалась на просьбу предоставить помещение для проведение магического ритуала однозначно: не появилась перед ходящей туда-сюда мимо стены в тупике минут двадцать Сольвейг. Тогда она решила переформулировать просьбу и настойчиво просила сделать так, чтобы комната помогла ей спасти родителей. Та поартачилась еще несколько минут, но дверь в стене все-таки прорезалась. Она была каменная, черная, резко выделялась на фоне светлой стены школы, и Сольвейг поспешила зайти, пока на восьмом этаже никто случайно не появился.

Каморка, на которую расщедрилась для нее Выручай-комната, была полностью из черного камня, Сольвейг не бралась определить, из какого. Она наколдовала свечи, оценила размер помещения — его только-только хватало для того, чтобы правильно начертить пентаграмму и разложить специально подготовленные дощечки с рунами, да расставить ритуальные черные свечи. Сольвейг наколдовала настенную вешалку и сгрузила на нее мешающую сейчас мантию и сумку с необходимым. Достала мел и приступила.

К ритуалистике она относилась с некоторой опаской — в конце концов, опыта в этом деле у нее не было никакого, а теоретическими знаниями сыт не будешь. Хорошо и назубок она знала только ритуал Братания — его изучали на боевке, потому что в некоторых исключительных, экстренных случаях, когда нет других вариантов, опаздывает помощь целителя или колдомедик вообще не справляется со своей работой, и все идет к тому, что отряд потеряет бойца, ценного воина, — вот тогда сильный маг, здраво оценивающий свой магический резерв, может провести обряд, поделившись с товарищем своей кровью и соответственно Магией. После этого они становятся родственниками и появляются друг у друга на родовых гобеленах. Ритуал прост, как пять кнатов; истощает же — на целый галеон. Так что, предупреждали на уроке, ради собственного удовольствия с кем-то побрататься его проводить не стоит. Братание — это не шутки. Магия разгильдяйского к себе отношения никогда не прощала.

Сольвейг никогда не думала, что ее знания Кровной ритуалистики когда-то выйдут за пределы понимания, что ни с кем нельзя брататься ради забавы — даже с Крамом, даже если очень сильно хочется — и готовилась к тому, что завтра обретет свои первые практические навыки в этой сложной области знаний.

Она старалась не думать о Жертве — любой ритуал требует Жертвы, и она отдаст свой собственный резерв сил добровольно, потому что так надо, потому что так правильно. Она делает это ради родителей, ради их благополучия и свободы. Они всю жизнь мирились с тем, какая у них сильная и непокорная дочь, и теперь она должна даже свою непокорность подчинить главному, что испытывает к ним — благодарности.

И она очень хочет, чтобы Хиггс успела поймать снитч за два часа, — это почти мантра, Сольвейг думает об этом каждый вечер в течение шести дней перед игрой, и просыпается субботним утром после довольно сложной и длительной пятничной подготовки к ритуалу с ощущением смутной тревоги в животе.

Да, ладно, они отлично подготовились к матчу. Они команда. У них прекрасный кэп. Они с Крэгги чувствуют друг друга на площадке, охотники играют и сами за себя, и в связках, у них множество наработанных комбинаций, и они все умеют импровизировать, Боул на воротах держится вполне уверенно, а Хиггс просто великолепна.

Они сделают синих.

Перед игрой Малфой заглянул в подтрибунное, чего никогда обычно не делал, и пожелал команде хорошей игры.

— И давайте без травм, — шепнул себе под нос Флинт, и Малфой, заканчивая свою речь, пожелал:

— И давайте без травм!

Как только он ушел, команда захохотала.

— Так, ладно, — Флинт поднял руку, призывая к тишине. — Давайте отыграем, как мы умеем. Чтобы ни одна сучка не тявкнула, что Слизерин зря попал в сборную!

— Да!

Ворота распахнулись, и они вылетели на стадион.

Если на матчах с другими школами эти трибуны будут их освистывать, Сольвейг не знает, за что конкретно их команда тогда играет в квиддич. Лично ей кажется — да, у нее не было шанса это как-то проверить, но тем не менее, — слизеринцы играют красивее грифферов, у которых блистает только Вуд, потому что у него реально талант и — она не сомневается — тысячи часов упорных тренировок; и уж, конечно, красивее барсуков — вспомнить только тот удар битой по затылку. Значит, вся эта толпа болельщиков, вся школа, задери их Фенрир, сейчас свистит от непонятного Сольвейг неудовольствия, когда у них есть волне себе реальный шанс наблюдать один из самых красивых матчей сезона!

Кармайкл и Флинт жмут друг другу руки — ворон делает это с выражением брезгливости на лице, и Флинт от него не отстает — Боул и Фосетт улетают каждый к своим кольцам, Хуч свистит и бросает квоффл вверх.

Игра начинается.

То, что чувствует игрок в квиддич во время матча, нельзя передать словами. Это то, чего Сольвейг никогда не могла объяснить родителям, постоянно заводящими разговоры о том, что квиддич — это очень опасно. Ну, да, соглашалась Сольвейг с ними, это очень опасно для тех, в кого летит бладжер, по которому ударили дубовой, обитой железом битой. А для нее — это в самый раз, потому что бита (ну надо же!) как раз в ее руке. Такие дела.

Она отбила пролетавший мимо бладжер в сторону рэйвенкловского ловца, но тот вовремя уклонился. Ну, ладно, перебросила Сольвейг биту подлетевшему Крэгги, Флинт же просил без особого членовредительства.

Квиддич — это не просто игра, квиддич — это жизнь, это взаимодействие, это понимание, что если ты сейчас не успеешь подставить биту под вышибалу, то кому-то из твоих друзей проломит пару костей.

Тем временем Пьюси размочил счет, и вот охотник синих Поуп несется через поле с зажатым под мышкой квоффлом к их кольцам. Монтегю снизу с силой бьет кулаком по мячу, выбивая его из-под руки Поупа, его подхватывает догоняющий Флинт, и вот уже контратака — и диктор оглашает счет.

20:0, Слизерин впереди.

Один из загонщиков Рэйвенкло, кажется, они вместе ходят на Трансфигурацию, с силой бьет по бладжеру, и тот летит прямо в Хиггс, но Крэгги успевает. Он отбивает мяч в сторону и что-то кричит этому ушлепку. Лора кривится: очевидно, у Крэгги сейчас нет времени и сил фильтровать речь. Она крутит головой, высматривая блеск золотого снитча, но вредный мячик пока что не показывается.

Если когда-нибудь речь зайдет о том, что ей нельзя играть — потому что, ну, там, семья, дети, всякое такое — Сольвейг даже слушать не станет, просто соберет свои вещи и разведется. О, Всемать Фригг, давай не сейчас про то, что когда-то у нее будет муж, ладно?!

Монтегю забивает еще один, Боул в свою очередь чуть-чуть не дотягивается до летящего в нижнее кольцо квоффла, а Крэгги бросает ей биту футов через сорок, потому что ему не успеть за приближающимся к ней бладжеру. Сольвейг размахивается и отбивает тяжелый шар во вратаря синих. Фосетт, неловко взмахивая руками, зацепляется за кольцо, и их ловец Уэлч помогает ему спуститься на поле за своей метлой. Через пару минут воротчик воронов снова в строю, но за это время Флинт и Мон успевают забить ему по банке.

Нет, это она не специально. Это случайно так получилось.

Флинт показывает ей большой палец и улыбается.

Атака на кольца Боула разворачивается быстрее, чем рассчитывают парни, Кэйси несется сквозь клином летящие навстречу зеленые мантии, низко наклонившись над древком, он прижимает квоффл к животу и закрывает голову другой рукой. Это он правильно, потому что встречающий его Флинт резко толкает Кэйси в бок всем корпусом, синий теряет мяч, но его подхватывает страхующий Кармайкл, обходит тоже вернувшегося отрабатывать в защите Монтегю, и бросает. Боул отбивает мяч ногой и победительно щурится.

Флинт с квоффлом уже мчится к синим кольцам.

Второй загонщик Рэйвенкло, кажется, Лэйн, хватает метлу Флинта за помело обеими руками, Хуч свистит.

Трибуны негодующе гудят, но захвост есть захвост, и за него Пьюси бьет штрафной. Фосетт тащит.

Крэгги забирает у Сольвейг биту, отправляя летящий в Боула бладжер в тяжелые, набухшие снегом облака. Сольвейг следит за оставшимся на площадке вышибалой, высчитывая его траекторию.

— Мон, сзади! — орет она, потому что ни Крэгги, ни она сама не успевает, Монтегю оборачивается и вовремя ныряет под летящий ему в голову бладжер.

Боул пропускает еще один квоффл, и Флинт ему громко выговаривает. Кензи только руками разводит, ну, да, мол, пропустил, чего уж теперь, кэп?

Уэлч резко разворачивается на метле и несется в сторону хаффлпаффской трибуны, вытянув руку вперед. Хиггс устремляется в погоню, но тут Крэгги отправляет бладжер в ногу рэйвенкловскому ловцу, тот кувыркается через голову и сбивает Хиггс с курса. Девочка шатко балансирует на метле, но находит равновесие и бросается догонять снитч, но золотой шарик уже снова исчез. Крэгги извиняется за неудачный удар, но Лора только рукой машет с досадой.

А вот, кажется и воронья защита обозлилась за такой поворот; Сольвейг только и успевает отнять у партнера биту, чтобы перехватить летящий в Пьюси бладжер и отправить его подальше от своих; Пьюси пасует Флинту, тот — Монтегю, Мон выходит на ворота Фосетта один в одного — и еще десять очков в их пользу попадают в среднее кольцо.

Флинт бьет Монтегю по раскрытой ладони и летит за Поупом, поймавшим квоффл на той стороне колец.

Квиддич — это адреналин; это азарт, какой бывает еще только в бою, настоящем, всамделишном бою и на тренировке с более сильным противником, Мастер Йелле не раз объединял занятия двух смежных курсов боевки, чтобы всем было интереснее, так что еще год назад Сольвейг дралась с теми парнями, кто сейчас уже служит в Норвежском Аврорате, а значит — самыми лучшими в их стране. Так вот, квиддич — это ее бой, и она бы, да, посмотрела на того, кто попробует ей запретить играть.

Хуч снова свистит: в штрафной синих Пьюси подставил зависшего в ожидании паса Мона; Флинт, подлетая к ним обоим стучит себя кулаком по лбу и указывает пальцем на свои кольца. Подстава — самое тупое нарушение, за которое назначают штрафной удар.

— Боул, битой тебя через колено! Рука! — рычит Флинт. Хуч снова свистит, потащенный с нарушением правил квоффл рэйвенкловцам засчитывают, будто забитый. Ну, да. Нельзя вытягивать квоффл из кольца, если он в него уже залетел.

Пьюси подбирает мяч, пасует Монтегю, обходит по дуге, выжимая из своей метлы последнюю милю в час, врезается плечом в Кармайкла, летящего на Мона, как таран, Флинт ловит отпасованный ему квоффл и забивает еще один; Сольвейг думает, что надо выбить Фосетта, слишком маленький у них разрыв с синими, почти нет задела, поймай сейчас ловец Рэйвенкло снитч, и они в полной заднице, и шансы Слизерина на Кубок стремительно тают.

Крэгги сбивает Поупа с метлы прицельным ударом бладжера в живот, и вороний охотник падает, потешно махая руками в воздухе, отдельно от своей метлы. Сольвейг думает, что такие падения случаются только тогда, когда в квиддич играют отдельные люди — три охотника сами по себе, кипер сам по себе, ловец и загонщики тоже отдельно от них. Потому что у того же Кэйси была возможность поймать Поупа до падения — и они не остались бы вшестером после того, как мадам Помфри, качая головой, отлевитировала носилки с выбывшим рэйвенкловцем (перелом ноги, болевой шок) за пределы стадиона. То ли Уэлч дружит с Фосеттом, что не оставил его висеть на кольце, пока пальцы не разжались, то ли что-то случилось у этих парней за время игры, но ловец своего вратаря не бросил, хотя мельче его и, наверно, ниже на целую голову, а охотник своего товарища не подхватил. Это как-то глупо и не по-командному.

Хиггс вдруг срывается с места, Крэгги с битой наперевес летит отбивать метящий ей в плечо бладжер, а Сольвейг оборачивается на второй шар-вышибалу. Ламперт — она вспомнила фамилию этого семикурсника, с которым виделась на занятиях Макгонагалл, — посылает мяч в затылок Флинту, тот что-то кричит Пьюси, не слышит ее предупреждения, Сольвейг бросается наперерез бладжеру — только бы успеть — она отталкивает ногой метлу Флинта, резко ударяя ее в помело, и Флинт крутится в полете и что-то орет, а потом темнота накатывает на Сольвейг тяжелой волной, как цунами, и слизывает все, что происходит вокруг, своим мокрым языком.

Когда Сольвейг открывает глаза, вокруг все так же темно, но это другая, обычная темнота, такая бывает вечером или ночью. Она делает попытку приподнять голову, весьма неудачную, скашивает глаза на сторону и тут же натыкается взглядом на спящего на стуле для посетителей Малфоя. Этот стул она уже видела раньше, тогда на нем сидел Флинт, а значит, она во владениях мадам Помфри. Декан, решивший заночевать у ее постели, выглядит уставшим, на его лбу заломилась морщинка, он хмурится во сне, и его пальцы на правой руке чуть заметно подрагивают, как будто в своем сновидении он помешивает какое-нибудь зелье, или, например, размешивает сахар в чашке кофе.

Сольвейг не чувствует боли — очевидно, ее накачали Болеутоляющим, только веки тяжелые, и в голове абсолютная пустота, чистый вакуум, открытый космос. Она бросает на себя Диагностирующее заклинание, смотрит, как магическая проекция высвечивает перед ней сотрясение мозга и перелом шеи — вот почему голову поднять не удалось, магический воротник блокирует возможность шевелиться, пока действует Костерост. Очевидно, Костеростом ее тоже напичкали в бессознательном состоянии, потому что болезненного действия этого зелья она не испытывает. А ведь его не рекомендуют сочетать со стандартными Болеутоляющими...

Малфой на стуле вздрагивает и просыпается. Он еще застает золотистую проекцию Сольвейг и разгоняет остатки Диагностических чар руками, а потом подносит к ее губам фиал с зельем — Сольвейг понимает, что это Зелье Сна-без-Сновидений.

— Пей, — приказывает Малфой, и она пьет.

Темнота наступает в этот раз так, как будто на лицо положили подушку.

Когда Сольвейг приходит в себя — просыпается — в следующий раз, она видит перед собой склонившиеся с разных сторон лица Флинта и Вуда, через пару секунд к ним присоединяется лицо Пьюси с царапиной на брови. Они говорят, что скоро мадам Помфри обещает снять с нее магический воротник и выписать. Они говорят Сольвейг о каких-то мелочах, пока она не перебивает:

— Сегодня воскресенье?

— Понедельник, — отвечает Пьюси, и Флинт поправляет ей волосы, разбросанные по подушке.

В носу начинает щипать, потом глаза начинает резать, и Сольвейг только успевает попросить их оставить ее одну — болит голова, не моргнув, врет она, — и посетители покидают ее закуток за ширмой. Потом из уголка глаза медленно начинает ползти по скуле что-то щекотное, пока не закатывается в ухо.

Сольвейг не сразу понимает, что это слезы.

И вот тогда она ревет, швырнув Заглушающие куполом над своей кроватью, чтобы не пришла Помфри или кто-то из ее помощниц-практиканток, ревет, подвывая раненным зверем, орет, пока не кончается воздух в легких. Она чувствует себя водопроводом, и сейчас сорваны все краны, и слезы текут из глаз, как вода из душевой лейки, и никак не могут закончиться.

Истерике очень сильно мешает невозможность двигаться в полном смысле слова: голова остается неподъемной, шея не ворочается, наглухо зафиксированная в необходимом по медицинским показателям положении, нельзя ни скрутиться в позу эмбриона, повернувшись на бок и притянув ноги к груди, ни уткнуться носом в подушку. Только засунуть в рот край одеяла — и орать в него, потому что слышать свой собственный голос до того мерзко, что нет никаких сил себя слушать.

Боль, дремавшая под литром анальгетиков, просыпается внутри, как муха, дождавшаяся оттепели между двумя оконными рамами старого маггловского дома не слишком опрятной хозяйки; она вылетает из своего укрытия и принимается кружиться по кухне, назойливая, зеленая и отвратительная настолько, что хозяйка начинает невольно бранить себя за то, что, готовясь к зиме, не вымыла окна перед тем, как запечатать.

Боль, как муха в стекло, бьется внутри, заставляя кричать до сорванного голоса, реветь до икоты и драть простыни под пальцами.

Мадам Помфри появляется, когда окружающие Сольвейг предметы начинают шататься, лампы в Больничном крыле чуть заметно дребезжат, бутыли, флаконы и фиалы с лекарственными зельями, стоящие в стеклянном шкафчике в углу лазарета, звенят, задевая друг друга боками, — и вдруг разбиваются вдребезги, мелкими брызгами разлетаясь вокруг; комнатные цветы, стоящие на подоконниках высоких окон, вылетают с корнями, горшки взрываются, как от Бомбарды, земля веером рассыпается вокруг дыр, зияющих на месте окон, покореженные решетки скалят свои металлические зубы, загибаясь вовнутрь; ножки кровати Сольвейг левитируют в трех футах над полом, тумбочка взлетает на воздух — в щепки. Малфой появляется с новой порцией Умиротворяющего бальзама из камина, и склянка лопается у него в руке. Пока он удерживает Протего Максима над собой и медиведьмой, Сольвейг падает вместе с кроватью на пол, и все затихает.

Сольвейг приходит извиняться перед мадам Помфри за устроенный магическим выбросом бардак через два дня, когда Малфой, лично проводивший ее в комнату в понедельник и взявший слово, что она будет соблюдать прописанный режим, наконец позволяет ей выйти из подземелий и вернуться к занятиям. Магический воротник уже снят, на вечерней отработке пропущенных практических по Зельям Сольвейг сварила достаточное количество Умиротворяющего бальзама вместо уничтоженного ее милостью — и выпила тоже — и именно с ним она и приходит к медиведьме четверговым утром.

— Вы понимаете, что стихийные выбросы в вашем возрасте — это достаточно опасно, мисс Ларсен? — робко интересуется Помфри, принимая бутыль с зельем из ее рук. — Можете слечь с полным истощением.

Сольвейг понимает.

— Тогда я только могу посоветовать вам все же посетить колдопсихолога, как предлагала директор Макгонагалл, — говорит школьный колдомедик, и Сольвейг уходит на занятия с лицом неизлечимого больного.

На ЗОТИ они продолжают тренировать Парные чары, и теперь уже она держит палочку, а Флинт произносит заклинания, и у них получается все очень хорошо, профессор Томас, скотина, невероятно доволен, хотя самой Сольвейг кажется, что произнеси Флинт Аваду — и зеленый луч легко сорвется с ее палочки. Собственно, все, о чем она думает, так или иначе сводится в смерти: Сольвейг видит во сне невероятное количество самых разных вариантов гибели мамы и папы — Зелье Сна-без-Сновидений нельзя принимать постоянно, оно вызывает привыкание — и каждой ночью просыпается с криком.

Сольвейг никому не мешает спать — она накладывает на дверь спальни самые мощные Заглушающие — но сама слышит свой больной вопль каждый раз, и каждый вечер убеждает себя не накладывать Силенцио на собственное горло, потому что боится, что только этот крик и заставляет ее просыпаться. А что, если не будет этого крика, и она останется в этом кошмаре навсегда?

А что, если этот кошмар — на самом деле правда?

После уроков Сольвейг возвращается в свою спальню и падает на кровать лицом к стене. Она смотрит на темно-серые камни почти не моргая, просто лежит в одной позе — и ничего не делает: не пишет эссе, не готовится к контрольным, обычным для конца семестра, будь возможность, она бы и на занятия не ходила, но Малфой бдит. В среду декан выволок ее из комнаты силой, лично сопроводив на Историю магии и сдав Флинту с рук на руки. Тот хмурый взгляд Малфоя растолковал правильно: на следующие уроки он тащил Сольвейг на буксире, только на Гербологии уступая ее на время вездесущему Люпину, с которым в паре она работала с начала года. Люпин трещал что-то про то, что подаренная палочка идеально его слушается, пока они удобряли лекарственные растения из второй теплицы драконьим навозом. Сольвейг, меланхолично работавшая грабельками, даже его не затыкала: бубнеж над ухом практически не раздражал, так, был белым шумом, какой бывает, когда сбивается сигнал телеканала. На Трансфигурации у нее получается вместо рыбок и птичек только покрасить изначальную мышь в другой цвет, и Макгонагалл выговаривает ей, что необходимо собраться и перестать витать в облаках.

Сольвейг мрачно огрызается, что ни в каких она не в облаках, и ее штрафуют на десять баллов. Флинт тащит ее на следующий урок — и так день за днем.

Субботним утром сразу после завтрака, на который Сольвейг не пошла — проснулась она задолго до рассвета и больше так и не смогла уснуть — Флинт стучит в дверь кулаком и орет на весь коридор, что не уйдет, пока она не откроет дверь.

Демонстративность — это то, что ей никогда ни в ком не нравилось.

Сольвейг открывает ему дверь, не вставая с кровати и не поворачиваясь от стены.

— Одевайся, мы идем в Хогсмид гулять, — заявляет Флинт с порога, бросая в Сольвейг ее же куртку. — Жи-во.

— Я никуда не иду.

— Ларсен, ты не поняла. Я не оставлю тебя в замке тухнуть с депрессией неизвестного мне происхождения.

Сольвейг не отвечает. Она не знает, что тут сказать: не говорить же о сорванном ритуале из-за того, что она так глупо подставилась под бладжер. Что во время матча с Рэйвенкло она вообще забыла о родителях. Что инстинкт загонщика защищать своих охотников любой ценой — это то, что может сломать ей жизнь навсегда, и в этом никто, кроме нее, не виноват.

Что, если Фолквэр Ларсен назначит ее помолвку на второе, третье, четвертое января? Что, если в следующее полнолуние будет уже поздно?

Она даже не мечтает о хроновороте — это слишком опасный артефакт, и не зря они все подотчетны Министерствам магии. Нет, она, конечно, догадывается, что по крайней мере в трех местах их можно добыть — за совершенно грабительскую цену, таких денег у нее отродясь не водилось. Но риск застрять во времени все-таки значителен, и это одна из причин, почему она еще не выпросила у декана пароль от лаборатории и не варит запрещенные зелья, которые можно недешево продать, чтобы выручить недостающую сумму на покупку незарегистрированного хроноворота. Немного мозгов у нее осталось.

Жаль, что насчет немного — чистая правда.

— Эй, ты меня слышишь? — Флинт наклоняется к ее лицу, садясь на кровать рядом. — Я без тебя не уйду.

— Ладно, — говорит Сольвейг, все так же глядя в стену. Потом добавляет, чтобы было понятнее: — Не уходи.

Флинт замирает над ней, уже поднявшись, потом, молча наколдовывая вешалку-стойку, снимает мантию, шарф и ботинки и ложится рядом, обнимая Сольвейг со спины большой ложкой. Она глубоко вздыхает, переплетая свои пальцы с его на своем животе, и ничего больше не говорит.

Очень-очень хорошо Сольвейг понимает, что нельзя ставить на противоположные чаши весов: родителей и друзей; друзей и любимых; родителей и любимых; семью и Род; семью и карьеру; учебу и квиддич; боевку и колдомедицину; спорт и науку; маггловский и магический миры. Все равно что ставить на одну чашу весов любовь к мороженому со вкусом зеленого чая, а на другую — к хорошо прожаренному мясу. Как получилось, что сейчас она не знает, стоит ли повернуться к Флинту лицом, потому что он ей очень нравится, или не стоит, потому что через пару недель он вполне может стать для нее абсолютно недосягаем — а значит, не за чем начинать что-то сейчас, — вопрос риторический.

Она выберет родителей, если поставить их и Флинта на разные чаши весов. Теперь она точно знает, что в следующий раз она выберет их.

Это слишком сильно походит на предательство.

От этого тоже очень больно. Заранее.

От Флинта хорошо пахнет каким-то древесно-полынным парфюмом, и Сольвейг не хочет ничего говорить: ни о том, почему всю неделю ходила по школе с кислой рожей, ни о том, почему не хочет никуда выходить из комнаты, ни о том, почему не целует парня, который ей нравится, когда, определенно, самое время целовать.

Флинт зарывается носом ей в распущенные волосы, прижимает к себе так крепко, как будто боится потерять. Сольвейг вздрагивает плечами и тихо плачет от одной мысли, что это все закончится, так и не начавшись, и думает, как все могло бы сложиться, если бы вдруг что-то щелкнуло у нее над головой, какой-то тумблер, она внезапно оказалась в другой вселенной, Иггдрасиль могуч и велик, и в его кроне нашелся бы один маленький, еще не открытый мирок, где она никому ничего не должна, где можно лежать в обнимку, быть счастливым — потому что ты любишь и любим, и это об одном и том же человеке; где нет ни асов, ни йотунов; где каждый день — последний перед Рагнарёком, или даже: вся жизнь — это единственный день перед Рагнарёком. Флинт целует ее за ухом, и Сольвейг поворачивается к нему, цепляется за плечи и утыкается лицом ему в шею, и горячие слезы стекают по ней, скатываясь под воротник Флинтовой рубашки.

Она хочет быть обычной девчонкой, магглой; ходить в простую школу где-нибудь в норвежской провинции, выбирать университет, может быть, махать помпонами в группе поддержки местной хоккейной команды; переживать из-за оценок по литературному краеведению, любить парня из "плохой" компании, скажем, какого-нибудь басиста гаражной рок-группы, засыпать рядом с ним, закинув ногу ему через бедро, на чужой хате после отвязной вечеринки, просыпаться под звонок от отца и требование немедленно возвращаться домой, носить шапку-матершинку, красить губы ярко-красной помадой, выкладывать совместные фотографии в инстаграм и танцевать на мусорных бачках. Она хочет жизнь девочки-подростка.

И ей на хрен не нужна другая магия.

Она целует Флинта так отчаянно, как будто это действительно единственный шанс на то, чтобы быть человеком, а не жертвенной овцой на ритуальном камне рода Ларсен, она лезет ладонями ему под рубашку, оглаживает грудь, бока, спину, скользя пальцами по горячей гладкой коже, прикусывает его ухо, прижимаясь ближе, ближе, ближе... У Флинта очень нежные руки, большие и сильные, и когда они смыкаются у нее на спине, кажется, что нет вообще ничего за пределами этой комнаты, нет ни общежития Слизерина, ни Хогвартса, ни Британии, ни Мидгарда в принципе, нет вообще никакого другого мира, ни Асгарда, ни Йотунхейма, ни Хельхейма, там дальше только пустота и хаос, и нет людей никаких больше, есть только они двое, и если это продлится всего какой-нибудь час, — ладно, пускай так и будет, она согласна. Она целует Флинтову ладонь под большим пальцем, ведет языком вдоль каждой линии его татуировки на запястье, забирается руками ему за ремень, и не знает, чего хочет больше — отдать или получить крохотную капельку тепла среди этой невозможной зимы, какая бывает только там, где не поет ничье сердце. И завтра ей, может, будет очень стыдно даже сидеть рядом с Флинтом за завтраком в Большом зале, не то что смотреть ему в глаза, но сейчас еще не завтра, и если у нее есть только один-единственный шанс, то она его не проебет.

Последняя неделя перед матчем Гриффиндора с Хаффлпафф, которым завершается Кубок Хогвартса по квиддичу, проходит в ежедневных контрольных работах и практических занятиях, и приходится собрать себя для последнего рывка. Пока студенты с красными от недосыпа глазами таскаются с одного урока на другой, держась за стеночку, чтобы не свалиться прямо в коридоре, Большой зал украшают к приближающемуся Рождеству, эльфы снуют туда-сюда, а школьный лесничий — полувеликан мистер Хагрид установил большущую ель, которую помогали наряжать все преподаватели, даже хмурый и дерганный в последнее время Малфой.

Сольвейг думала о том, что это первый Йоль, который она встретит не с родителями и не дома. Что не будет в этом году ни жжения костров, ни горячего пива на улице, ни песен, немного шаманских, немного викинговских. И она не сможет забраться на крышу своего дома, как в шесть лет — с замирающим от страха сердцем, конечно, — спрятаться за каминной трубой, слиться с ней, как с родной, чтобы поглядеть хоть одним глазком, как пронесутся над городом всадники Дикой Охоты, и как вокруг будет раздаваться лай призрачных собак, и как Всеотец Один будет смотреть на город, простирающийся под копытами Слейпнира... Ей кажется, что она видела однажды несущихся над сонным Осло всадников — а может, ей это все приснилось в одну из ночей Йольтайда.

— Мисс Ларсен, поясните нам, будьте любезны, что вы такое делаете, что после вас боггарт забирается в сундук? — просит на практической части семестровой контрольной по Чарам профессор Флитвик, и Сольвейг смотрит на него непонимающе:

— Защищаю сознание, сэр?

— Как именно вы это делаете, мисс Ларсен? — старенький профессор подходит к ней и смотрит снизу вверх: — Вы ведь не могли не заметить, что больше таких значительных успехов в Окклюменции пока нет ни у кого. Вы занимались Ментальной магией ранее? Может быть, с родителями?

— Нет, профессор, никогда.

— Очень интересно, — задумчиво тянет Флитвик и ставит ей заслуженные баллы в табель.

Сольвейг думает о том, что хочет своего собственного боггарта — чтобы хотя бы время от времени иметь возможность убедиться, что она сильнее своего страха.

Но она не сильнее.

Она боится Фолквэра Ларсена. Она боится за родителей. Она боится, что прадед не станет дожидаться окончания Тринадцатой ночи. Что ее все-таки выдадут замуж насильно. Что она никак не сможет этому помешать.

Что Флинт отвернется от нее, едва узнает, что она обманывает его уже два месяца.

— Мне нужен глоток Жидкой удачи, — тянет Вуд, когда они сидят рядом в библиотеке. Все семикурсники готовятся к контрольной по Высшим Зельям или делают вид, что готовятся, Сольвейг ковыряет ручкой уже изрядно поцарапанный пергамент — Флинт продолжает таскать ее за руку, ("Чтобы не потерялась, Ларсен! А если понадобится, я тебя через плечо перекину и уволоку, куда нужно!") чтобы не свинтила с уроков.

— Гипотетически, если ты выпьешь Феликс Фелицис перед экзаменом, твои результаты будут аннулированы, — сообщает Пьюси Вуду, не отрываясь от своего конспекта.

— Практически: у тебя все равно нет этого зелья, — добавляет Флинт, глядя, как Сольвейг царапает на своем пергаменте какие-то уравнения. — Ты чего делаешь?

— Жидкая удача, — говорит Сольвейг. — Это алхимическое уравнение.

— Откуда ты знаешь его формулу? — удивляется сидящий рядом с ними Крэгги, обложившийся пособиями по Трансфигурации.

— Я много читаю, — Сольвейг смахивает свои вещи в сумку. — Мне нужно к Малфою. Хочу позаниматься в лаборатории.

— Тебе мало завтрашней контрольной? — кривится Вуд.

— Я хочу занять чем-нибудь руки.

Сольвейг только подходит к двери кабинета зельевара, как она отворяется: ну, да, Сигнальные чары, как можно было забыть о них. Профессор восседает в кресле с мягкой спинкой перед журнальным столиком, на коленях у него стопка пергаментов — очевидно, последние эссе перед каникулами. Он, кажется, вовсе не удивлен появлению Сольвейг, но все же создает хотя бы видимость заинтересованности ее приходом.

— Профессор, что, если принять Феликс Фелицис до того, как зелье настоится шесть месяцев, как написано в рецепте?

— Боюсь, на этот вопрос мне должны ответить вы сами, мисс Ларсен, это ведь у вас завтра семестровая контрольная по Высшим Зельям.

— В монографии Зигмунта Баджа говорится, что малейшее отклонение от рецепта может привести к самым неожиданным последствиям, вплоть до смерти. Но если принимать Зелье удачи слишком часто и в неограниченных количествах, то это тоже приведет к смерти — потому что человек становится излишне самоуверенным и у него отказывают тормоза.

— Стиль, мисс Ларсен! — скривился Малфой.

— Но в рецепте нигде не говорится, что именно произойдет, если выпить зелье, которое не оставляли томиться на шесть месяцев после приготовления. И я пришла узнать о последствиях. Расскажете, сэр?

— Уж не задумали ли вы напоить студентов самодельным Феликсом? — вдруг развеселился Малфой. — Не перед моими ли контрольными?

— Нет, сэр. Интересуюсь лично для себя, — заверила его Сольвейг. — И я знаю про ограничения на спортивных соревнованиях, экзаменах и выборах.

— Похвально, — кивнул Малфой. — Но я вам, мисс Ларсен, увы, не помощник в определении последствий неудачного приготовления Жидкой удачи. Просто потому, что не знаю ни одного человека, кто принимал бы его раньше положенного срока. Так что и вам не советую.

Не то чтобы Сольвейг ждала именно такого ответа. Жаль.

Трансфигурацию с этим йотуновым гнездом и птичкой Сольвейг заваливает: она превращала их отдельно, чего Макгонагалл вряд ли не заметила. Так что на приличный балл за семестр Сольвейг никак не может рассчитывать, да и если на Т.Р.И.Т.О.Н.е ей придется демонстрировать превращение совы в подставку для зонтов, то вряд ли она получит что-то выше Удовлетворительно. Потому что у нее хорошо лишь с теми навыками трансфигурации, которые можно применять в реальной жизни. В бою. А чтобы птица не мешала, ее гораздо проще приложить Чарами Оцепенения.

— Ларсен, ты можешь мне рассказать, что с тобой происходит? — спрашивает Флинт утром накануне матча, когда Сольвейг вместо того, чтобы идти на завтрак, сидит у самого камина, потянув руки к самому огню. — Потому что больше всего это похоже на то, что ты...

— Собираюсь умереть? — заканчивает за него Сольвейг, не поворачивая головы.

Флинт затыкается. Он помнит, как в последний раз на эту же тему пошутил Пьюси, и как он только-только успел оттащить от него Сольвейг.

— Ты освоила легиллименцию? — решает он свести все к шутке, но ему ни капли не смешно.

— Я вижу, как ты смотришь на меня каждый день. Для того, чтобы понять, о чем ты думаешь, не нужно быть Мастером Менталистики.

— Потому что это началось после Больничного крыла, Ларсен. Ты из него вернулась с таким лицом, что краше в гроб кладут! Я подходил к Помфри, и, знаешь, что она мне сказала? Что это врачебная тайна!

Сольвейг смотрит на огонь. Мадам Помфри можно только поаплодировать. Она ничего не сказала — спасибо ей, она нагнела обстановку — и теперь Флинт думает, что она умирает.

А она не умирает, по крайней мере, пока. Она не собирается умирать — в ближайшей перспективе. По крайней мере, она всеми силами постарается этого избежать. Она не из тех девиц, что пьют яд перед нежеланной свадьбой или там закалывают себя кинжалом утром перед венчанием, уже стоя в белом платье. Ох уж эта маггловская культура.

— Сегодня самая долгая ночь в году, — говорит она, наконец, Флинту, поднимаясь с пола. — Я просто боюсь, что останусь совсем одна.

— Не останешься, — заверяет Флинт, и Сольвейг позволяет себе обнимать его, зная, что это, возможно, последний раз, когда они стоят в гостиной Слизерина и обнимаются, так крепко, как будто заранее знают, что скоро все неминуемо закончится.

Сольвейг действительно боится этого.

Она не знает, во что сейчас, вот именно в эту минуту превратится ее боггарт. В Фолквэра Ларсена, убивающего ее отца, или во Флинта, говорящего, что лжи он никогда ей не простит.

Они орут четыре часа на слизеринской трибуне, болея персонально за Вуда — Флинт даже очки, набранные грифферами, не считает, хотя именно от этого зависит, кому достанется Кубок — им или красным. Сольвейг даже не берется шутить об этом, хотя в другие дни бы точно в стороне не осталась. Но, видимо, они с Вудом действительно друзья, как бы они этого ни старались не афишировать, и как бы Флинт не кривился, когда их сравнивали и находили похожими. Баллы считал Пьюси. Из чистой вредности ли или из любви к статистике, или по какой-то другой причине, но именно он прибавлял к набранным очкам в уже сыгранных двух играх Гриффиндора забитые сегодня квоффлы. А сегодня гриффы раскатывали Хаффлпафф по полю, как маггловский асфальтовый каток.

— А эта Робинс неплохо бьет, — заметил Монтегю, потирая замерзшие ладони.

— Да, она бы так еще Боулу наваляла, — согласился Пьюси. Боул, к слову, был на отработке у Лонгботтома, ибо нечего было устраивать в Большом зале мордобой с Эпплби из-за какой-то там хаффлпаффки. Замдиректора посчитал это умышленным причинением травм капитану команды соперника перед матчем и наказал Кензи, хотя на самом деле он ни о чем таком и не думал. Просто хотел помириться со своей девчонкой. Безуспешно.

— Ну, значит, правильно ее сбила тогда Ларсен, — Крэгги, подтянув Лору поближе к команде, обнял ее за плечи.

— Естественно, правильно. Остальные-то их охотники что могли нам противопоставить? — усмехнулся Флинт.

— Уизли увидела снитч, — сказала вдруг Лора, привставая со своего места. — Смотри! — она толкнула Крэгги в плечо.

Ловец барсуков сдался без борьбы. Через несколько секунд Уизлетта уже трясла зажатым в кулаке снитчем, а Пьюси орал и тряс Флинта за плечи:

— Мы выиграли, Макс! Ты слышишь? Кубок наш! Ларсен, че ты хмурая такая? Улыбайся! Это твой единственный Кубок Хогвартса по квиддичу! — он взял ее за щеки руками и растянул губы в улыбку. — Мелочь, ты вообще красотка! — он по-братски чмокнул Хиггс в лоб, оттянув ее шапку вверх, сграбастал в объятия Крэгги и Мона. — Слизерин рулит!

Сольвейг на минутку и правда заулыбалась, но больше над чистой радостью Пьюси и ребят, чем из-за собственного счастья стать чемпионом школы. Такое было с ней уже не раз, правда, это была другая школа и другие люди. И никогда еще квиддич не был так похож на поле боя, потому что никто не ненавидел раньше ее команду такой искренней и незамутненной ненавистью, как ненавидели три факультета их Слизерин.

Но никакая чужая ненависть не помешала им выиграть. Потому что за четыре месяца они стали настоящей командой. И это было ценно, по-настоящему, пожалуй, гораздо больше, чем, собственно, Кубок, которым тряс над головой Флинт, принимая его из рук директора Макгонагалл, истинной гриффиндорки, поджавшей губы в неудовольствии, но честно сказавшей поздравительные слова Слизерину.

Гостиная праздновала до ночи, факультет гудел, из Кубка пили сливочное пиво и огневиски, контрабандой пронесенные из Хогсмида в прошлые выходные, студенты распевали слизеринские кричалки, взрывали хлопушки над головой, и они осыпались вокруг разноцветным конфетти, повсюду мерцали зеленые и серебристые искры, которые выпускали из своих волшебных палочек подвыпившие юные маги, и где-то в углу Уоррингтон учил Андрэ Паркинсона выкладывать слова из таких искр — к слову, не самого приличного содержания.

Сольвейг ушла к себе в комнату, когда ее отсутствие уже не могло показаться кому-то странным, хоть она и просидела в гостиной с одним бокалом огневиски весь вечер, даже не пытаясь сделать вид, что пьет наравне с остальными — как и Флинт только делал вид, что пьет. Он зашел в ее комнату минут через двадцать после того, как Сольвейг ушла из гостиной, запечатал за собой дверь и присел на пустую тумбочку.

— Скажи мне, — попросил Флинт, когда Сольвейг вышла из душа в майке и шортах. Волосы падали ей на плечи и закрывали лопатку с татуировкой Даров Смерти. — Я знаю, что ты о чем-то думаешь постоянно. Я знаю, что ты из-за этого переживаешь. Расскажи, Ларсен, и тебе станет легче.

— Не станет, — она покачала головой, подходя к нему ближе. — Это так не работает.

— Ларсен, люди обычно делятся своими проблемами с друзьями. Это позволяет вместе найти решение.

Сольвейг подошла еще ближе, обвила Флинта руками за талию, потерлась щекой о плечо, поцеловала в подбородок.

— Ларсен, мне тоже нравится с тобой трахаться, но я серьезно. Почему ты не расскажешь, что с тобой происходит? Ты мне не доверяешь?

— Заткнись, Флинт, пожалуйста, — Сольвейг отстранилась, села на кровать спиной к стене, подтянула ноги к груди. — Ты просто ничем не можешь мне помочь. Правда. Я здорова, если тебя действительно это волнует. Дело только в моей семье, и там все очень сложно, в двух словах не объяснить.

— Я не спешу, — заявил Флинт, садясь рядом. — Сегодня же самая длинная ночь в году. И я клянусь, я...

— Не надо, — остановила его Сольвейг. — Клятвы на Йоль священны. Не клянись о том, чего не сможешь исполнить.

Флинт обнял ее за плечи, и Сольвейг улеглась спиной ему на грудь. Он не сможет дать ей понимания — но он дает теплоту. В холодных слизеринских подземельях теплота гораздо важнее мнимого понимания, подумала Сольвейг перед тем, как начать раздевать Флинта, не особо сопротивлявшегося ее напору.

Ей казалось, что все, что с ними происходит, она украла — выхватила моток ниток из рук Урд, побежала с ним к источнику, обмотала нитями судьбы корни Иггдрасиля. Если бы ей добыть хотя бы немного водицы этого источника — ей так нужна эта мудрость, обещанная всякому, кому доведется испить из него...

Но пока у нее есть только ярость, помогающая не упустить то, что сейчас так близко и так нужно, и сила сделать по-своему, просто потому, что она может.

А уже завтра Хогвартс-экспресс унесет их в Лондон — и через несколько часов она снова останется один на один со своей бедой, и даже лица мамы и папы — Эрвик написал ей, что донорский костный мозг прижился, и родители чувствуют себя уже вполне себе хорошо — не смогут ее подбодрить. Потому что они тоже знают, что ей предстоит. А Флинт не знает. И значит его желание быть рядом с ней — это не жалость.

Даже если она обманывает себя сейчас — пускай.

Иногда самообман бывает даже полезен.

Йольским утром она впервые за две недели проснулась оттого, что Флинт начал вытаскивать у нее из-под головы свою затекшую за ночь руку, а не от собственного крика.

Уже на вокзале, когда сошли с поезда и Пьюси отошел за Арчи, ехавшим в соседнем вагоне, Флинт остановил Сольвейг, уже двинувшую к выходу с платформы:

— Если я приглашу тебя в гости на каникулах, ты приедешь?

— Не знаю, — покачала головой Сольвейг. — Вряд ли. У отца были планы на меня на эти каникулы. Только не обижайся, пожалуйста.

— Я не обижаюсь, — он обнял ее еще раз и поцеловал в висок. — Надеюсь, твои семейные дела разрешатся и перестанут тебя изводить.

— Спасибо, Флинт, — она в последний раз уткнулась ему в грудь лицом, а потом отстранилась и, помахав подходившим к ним Пьюси, аппарировала.

Около дома пахло гнилью. Так ощущаются некоторые заклинания, которые называют Темными совершенно закономерно: это не какая-то оборотная сторона Магии, которую, по-хорошему, можно и во благо применять (как Аваду для эвтаназии — вообще-то ее именно для того и изобрели полторы тысячи лет назад). Это то, у чего совершенно однозначное назначение. И Сольвейг не знала, что именно здесь происходило. Она вывернула из закутка между мусорными баками, куда не выходило ни одно окно — она приноровилась аппарировать сюда, потому что здесь точно не бывает магглов — и обошла коттедж, чтобы оказаться перед парадным входом. На террасе никого не было, и это ее не удивило — Сольвейг не говорила родителям, какого числа начнутся каникулы, потому что сама не знала.

— Я дома, — сказала она, у порога стаскивая куртку и ботинки, бросая на тумбу рюкзак. — Ма, па!

— О, Сольвейг! — мама выглянула с кухни. — Проходи, папа скоро вернется из магазина. Извини, у меня все руки в муке!

— Ничего, — улыбнулась Сольвейг через силу, вымыла руки в ванной, расчесалась и зашла к маме на кухню. На кухне пахло корицей и кофе. Она чмокнула маму в щеку, уселась за стол напротив нее, мастерящей булочки с апельсиново-тыквенным конфитюром. — Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, детка. Я думала, могут быть какие-то последствия после операции, ну, знаешь, неприятные, я даже с Теей консультировалась, и с этим вашим Мастером Эрвиком... Даниэль такой славный!

— Да, Тее с ним повезло, — согласилась Сольвейг, зачерпывая ложкой конфитюр и отправляя ее в рот. — Мм, мам, обалденно вкусно!

— Не перебивай аппетит, папа приедет, будем обедать, — Грезэ отняла у нее ложку, ополоснула под струей воды.

— Мам? — Сольвейг подошла к ней, когда мама вытирала ложку, закатав рукава своей домашней блузки. — Это откуда? — она указала на новый материнский браслет, плотно обхватывавший ей левое запястье. На нем были выгравированы какие-то узоры, но, приглядевшись, Сольвейг увидела главное — лавровые листы.

Она вытащила палочку из крепления раньше, чем подумала, что может напугать маму.

— Погоди, мам. Не бойся, — она отвела руки женщины от лица. — Я не причиню тебе боли. Я просто хочу знать, что это за артефакт. Я сейчас наложу специальное распознающее заклинание. Это не больно. Чары только вывесят проекцию этого браслета в воздухе, она будет чуть-чуть светиться. Ладно? Я не заставляю тебя его снимать. Хорошо? Можно мне это сделать? Мам?

Грезэ Ларсен испуганно смотрела на дочь и палочку в ее руке. Потом резко выдохнула и села на стул, протягивая ей свою руку.

— Прости, детка. Делай, что нужно.

Сольвейг произнесла нужное заклинание. И тут приехал папа.

— Чем занимаетесь, девочки? — весело поинтересовался он, заходя на кухню с двумя бумажными пакетами, полными продуктов. Светящийся эскиз браслета, зависший над палочкой Сольвейг, едва не заставил его выронить свою поклажу. — Сольвейг? Что случилось?

— Как давно к вам приходил Фолквэр Ларсен и почему вы мне ничего не сказали о его визите? — спросила в ответ Сольвейг, игнорируя все правила этикета. — И чем он вам угрожал, когда вы это, — она ткнула пальцем в материн браслет, а потом, закатав отцу рукав рубашки, и в его тоже, — надевали? Потому что эту вещь вряд ли можно надеть силком.

— Сольвейг, дедушка подарил эти парные браслеты нам на двадцатилетие свадьбы. Они приезжали вместе с моим отцом, и мы помирились, — Андор поставил пакеты на стул, подошел к дочери. — Мы решили забыть все обиды прошлых лет...

— Это не парные браслеты для супругов, пап. С помощью этих артефактов он может вас контролировать, — Сольвейг вышла в коридор, стала обуваться.

— Сольвейг, ты куда? — обеспокоенно спросила мама, прижимая полотенце к груди.

— Постараюсь найти людей, которым удастся это деактивировать, — и не дожидаясь ответа, она исчезла в вихре аппарации.

Когда Сольвейг ходила в Косой в начале августа, платить за обучение в Хогвартсе и покупать школьные принадлежности, которые указали в списке для седьмого курса, она обошла весь магический квартал, потратив на его изучение целый день и даже больше: вернулась она домой уже затемно. Если с Косым переулком, прилизанным и благопристойным, было все понятно, это была главная улица квартала, его лицевая часть, то вот с Лютным переулком и Горизонтальной аллеей было все гораздо интереснее.

С первым было проще: Лютный был, так сказать, "парадной" частью изнанки. Он прилегал к Косому и снискал себе за долгие годы репутацию сомнительного места для прогулок юных магов. Множество самой бандитской наружности мелкой шушеры, ошивавшейся там, должно было отпугнуть чистеньких и боязливых волшебников, а уж дамы вообще старались в Лютном не появляться. Сольвейг же ради интереса заглянула к Шайверетчу и с любопытством оглядела ассортимент предлагаемых им ядов, часть из которых она умела варить сама, а про другую часть достаточно много читала, когда готовилась к экзамену по ядам и индивидуальным противоядиям в прошлом году. С хозяином они перебросились парой слов, Сольвейг прикупила у него оригинальный крысиный яд (вовремя вспомнила о материнской просьбе помочь изничтожить вредителей, заведшихся в саду) и распрощалась. Сперва Сольвейг также заинтересовалась местным тату-салоном, но на магическую татуировку все-таки не решилась, сама с собой согласившись поискать хорошую мастерскую в маггловском Лондоне. От магглов она хотя бы знала, чего ожидать.

Про Горизонтальную аллею Сольвейг могла сказать, что это были не трущобы, каких она подсознательно ожидала. Множество жилых домов на этой улице выглядели весьма прилично, деловых контор не было за исключением детской комнаты для дошкольников — чего-то наподобие детского сада, но разве можно было такое учреждение считать полноценной конторой? Сольвейг подумала, что там работают в основном домовые эльфы, а детей приводят молодые пары, уже вернувшиеся к работе. Надо же, и у магов есть детские сады!

А вот то, что Сольвейг увидела, когда дошла до конца Горизонтальной аллеи, поразило ее в самое сердце. Улица заканчивалась Каркиттским рынком — большой торговой площадью, походившей одновременно на барахолку и развеселую ярмарку. Здесь можно было купить абсолютно всё: новье и подержанные котлы, мебель, какую-то одежду, магические картины эротического содержания, клыки и бивни магических животных, амулеты от сглаза и привороты, полулегальные и совсем нелегальные зелья (Сольвейг оценила — здесь было поинтереснее, чем у Шайверетча, промышлявшего одними только отравами), украшения с темным шлейфом неразгаданных тайн, от которых веяло Изначальной Тьмой, магическую посуду, заговоренную на долгую службу... Когда Сольвейг увидела в продаже домовиков — далеко от начала рынка, где можно было легко заблудиться и остаться без кната в кармане — воришки то и дело сновали среди толпы, и одного из них Сольвейг с удовольствием проучила Жалящим в задницу после проваленной попытки спереть ее кошелек, — ее охватило невероятное желание развернуться и удрать, как маленькую девочку. Потому что живого товара она увидеть не ожидала. Страстью к освобождению домовиков она не горела, но смотреть на их скрюченные тельца в замызганных тряпицах, служивших им одеждой, видеть огромные безмолвно молящие о помощи глаза эльфов ей не хотелось вовсе, и Сольвейг вернулась в миленький и прилизанный Косой, к вечеру загоревшийся огнями своих витрин, и потратила на приведение себя в состояние покоя часа два, за которые успела слопать большую порцию мороженого у мистера Фортескью, прикупить себе дивные Удлинители Ушей в магазинчике какого-то рыжего мужчины с печальными голубыми глазами, вокруг которого собралась такая же рыжая малышня — неужели все его? — и набрести на почти закрывающийся "Все для квиддича", где увидела в витрине Нимбус 2013 и уговорила хозяина продать ей метлу за минуту до закрытия лавки. Покупка новенького Нимбуса скрасила и неприятный осадок от посещения шумного, поначалу яркого, а к своим задворкам все более грязного и мрачного Каркиттского рынка, и возмущение чересчур высокой ценой на обучение в Хогвартсе. Ну и встречу с мадам, у которой она заказывала школьные и спортивные мантии, которая ее тоже выбесила, что уж. Особенно раздраконило то, что модистка настаивала на укороченном варианте школьной юбки, которая, по ее словам, Сольвейг неимоверно шла и которую Сольвейг, по собственным соображениям, совершенно не собиралась покупать. Если в стандартной форме Хогвартса для девочек есть брюки, то она обойдется брюками. Когда ты в юбке и туфлях, даже палочку вторую запихнуть некуда.

В общем, магическая часть Лондона была весьма занятной.

Если Сольвейг нужно найти специалиста по артефактам, она бы рискнула начать свои поиски с Лютного. Там ведь достаточно магазинов артефактов, пускай и Темных, вполне может найтись и маг, который в них неслабо волочет.

Она толкнула дверь "Белой виверны" и прошла к барной стойке. Паб в середине дня был полупустым, только за дальними столиками устроились несколько компаний, но Сольвейг постаралась не присматриваться. Если заведение расположено на улице с сомнительной славой, то вряд ли его посетители будут рады внезапному к себе интересу. Ну, она бы, по крайней мере, не слишком обрадовалась. Уж точно не после того, как прошла мимо того самого ателье мадам... как ее? Малкин, да. Потому что наблюдать за разве слюну не пускающими на напечатанного на рекламном плакате Флинта в новенькой мантии сборной Хогварта ведьмочками было... противно? Она сама предрекала подобный всплеск популярности своему кэпу в Женеве, но видеть собственными глазами и пророчествовать — это разные вещи. Другие такие же плакаты, но, надо признаться, рядом с парными, на которых изображена была уже она, висели в двух квиддичных магазинчиках, причем та из лавок, которая торговала подержанными товарами, не постеснялась добыть в редакции этой мерзкой газетенки, где работала овца-Скитер, снимок, опубликованный вместе со статьей, после которой они с Флинтом ходили по школе, как оплеванные. Причем, чего уж, фотка-то была классной, она бы себе такую тоже хотела — спереть что ли у кого-нибудь тот номер да вырезать на память? — но вот видеть ее в окне кивддичного магазина почему-то было совершенно неприятно. Это было лишним.

В "Виверне" хорошо кормили и заваривали очень вкусный травяной чай. Сольвейг с удовольствием слопала пару сэндвичей с тунцом и уже хотела было порасспросить бармена, не посоветует ли он ей, к кому лучше обратиться за консультацией по ее делу, как со второго этажа, где, очевидно, располагались кабинеты для особенно важных гостей, послышался знакомый голос, а позже в сопровождении какого-то потрепанного вида старика появилась хищная улыбка. Сольвейг усмехнулась сама себе: буквально как улыбку Чеширского кота, она сначала увидела белозубый растянутый в довольстве рот, а потом опознала хозяина этого самого рта.

— Мисс Ларсен? Какими судьбами? — поинтересовался мужчина, подходя к ней и облокачиваясь на стойку рядом. — Разве родители вам не рассказывали, как опасно ходить по Лютному переулку в одиночестве маленьким красивым девочкам?

— Приветствую, мистер Нотт, — Сольвейг легко улыбнулась, оценив его подколку по поводу маленькой девочки. — Думаю, мне вряд ли что-то может здесь действительно угрожать.

— О, не переоценивайте себя, мисс Ларсен, — закатил глаза Нотт. — Итак, быть может, я смогу вам чем-то помочь? Ищете что-то конкретное? Яды? Нелегальные ингредиенты? Темномагические артефакты?

— Скорее тех, кто в них разбирается, сэр. В артефактах. Думаю, посетить "Горбин и Бэрк", в прошлый раз этот магазинчик меня не интересовал...

— При всем уважении, мисс Ларсен, Карактак Бэрк — очень хороший старьевщик, он знает цену древним вещицам с темной аурой, а мистер Горбин — всего лишь удивительно удачливый управленец, знакомый с людьми моего поколения, да и поколения моего отца, пожалуй, тоже, если не с раннего детства, то с юности. Вы же ищите, как я понимаю, артефактолога?

— Причем подкованного, как минимум, не хуже выпускника Дурмстранга, в идеале — лучше, чьего-нибудь подмастерье, к примеру, — заметила Сольвейг. — И чтобы не содрал три шкуры.

Нотт тихонько засмеялся.

— Вы слышали о том, что многое удается легко спрятать, оставив на самом видном месте, мисс Ларсен? Вы зря завернули в Лютный, здесь все больше проныр и шарлатанов, хотя и среди них есть настоящие мастера своего дела. Не хочу обидеть хозяев и обитателей этого переулка, но лавка, которая вам нужна, расположена в Косом. Вы ведь видели эту шумную и яркую витрину магазина вредилок?

— Деткие игрушки и кое-какая полезная мелочь, — пожала плечами Сольвейг.

— О, советую вам посетить это место еще разок, — Нотт расплылся в улыбке. — Вы найдете там множество интереснейших штуковин... Признаюсь, в год, когда Темный Лорд захватил Министерство магии, только магазин этих умников в Косом не закрывался до последнего. А это было довольно неприятное время, скажу я вам. Позвольте вас проводить?

Сольвейг расплатилась за свой обед и вышла из паба, не теряя ощущения, что Нотт ненавязчиво выставил ее из "Белой виверны", чтобы не услышала краем уха ничего лишнего.

— Полагаю, дальше вы найдете дорогу, — усмехнулся Нотт, когда они вышли к магазину мантий, где дамы продолжали полировать изображение Флинта масляными взглядами, и Сольвейг поспешила распрощаться с наследником Лорда Дракона. Он, хоть и оказал ей помощь, был все-таки на удивление тревожащим человеком. Вроде бы ничего ей не сделал, да и познакомил их Малфой в условно нейтральной обстановке, но хотелось от Нотта держаться подальше. Он был определенно очень умным, очень сильным и очень опасным магом.

Хотя, если честно, она сомневалась, что в Ковене были другие.

Так что смыться от него подальше — пусть даже в шумный разноцветный магазинчик всевозможных магических пакостей — Сольвейг сочла за удачу.

Магазин вредилок был огромным. Нет, правда, он был значительно больше многих в Косом переулке, и в нем постоянно толклась куча детей и подростков. Уже завтра, догадывалась Сольвейг, вернувшиеся на каникулы школьники потащат своих родителей в эту лавку запасаться на Рождество фейерверками и шутихами, и тут будет яблоку негде упасть. Сольвейг, понятное дело, было совсем не до праздничной дребедени. Она без интереса прошла мимо стойки с отвратительно-розовыми пузырьками, явно содержащими какие-то слабенькие приворотные эликсиры или что-то вроде них, миновала секцию карточных фокусов и опасной еды — Пьюси рассказывал, что конфискует "забастовочные" конфеты в каждое свое дежурство по школе как минимум у трех гриффиндорцев и пяти хаффлпаффцев — и остановилась у мисочки со спрессованными черными брикетиками какого-то порошка, а за спиной у нее раздалось вежливое покашливание.

Сольвейг обернулась. Перед ней стоял тот самый рыжий мужчина, продавший ей в августе Удлинители Ушей, улыбался и был абсолютно печальным, как будто ничего в этой жизни, включая собственные волшебные приколы, не могли его по-настоящему развеселить.

— Перуанский порошок мгновенной тьмы, — сказал мужчина, кивнув на брикет в руках у девушки. — Практически не пользуется популярностью среди маленьких проказников, но всегда интересует тех, кто постарше. Помогает мгновенно удрать откуда-нибудь.

— Возите из Перу или синтезируете в лаборатории? — поинтересовалась Сольвейг, поднося брикетик к носу и нюхая его. Порошок ничем не пах.

— Из Перу, — усмехнулся мужчина. — А вы разбираетесь в подобных штуках?

— Нисколько, — пожала плечами Сольвейг. — Я возьму пару порций, — сказала она, и хозяин магазина благосклонно кивнул. — А, может, посоветуете мне что-нибудь такое... ну, чтобы сорвать официальное семейное торжество? Скажем, бал?

Рыжий расплылся в улыбке, от которой стало так же дурно, как от улыбки мистера Нотта.

— Вы учитесь в Хогвартсе, мисс? — поинтересовался он и, дождавшись кивка, спросил: — А на шестом этаже до сих пор огорожен маленький участок непроходимой топи?

— Что-то такое слышала, — согласилась Сольвейг и объяснила: — Недавно перевелась в Хогвартс.

— Ну, тогда точно берите, — мужчина огляделся по сторонам и через минуту уже принес пару треугольных пакетов. — Модифицированное портативное болото, — презентовал он свой товар. — Часов на шесть домовым эльфам наберется работы. Его ничем не осушить, кроме как магией. И профессор Флитвик, помнится, был готов засчитать нам его изобретение за так и не сданный Т.Р.И.Т.О.Н. по Чарам...

— Двух пачек хватит на бальную залу? — уточнила Сольвейг, принимая из рук торговца пакеты.

— Вполне, — кивнул рыжий, провожая ее к кассе. — Верити, рассчитай клиента, будь добра, — он стоял рядом, пока Сольвейг расплачивалась, а белокурая ведьма за кассой заворачивала ее покупки в брендованную бумагу.

— Сэр, а весь этот... все эти волшебные штуки — это вы их изобрели? — спросила Сольвейг, наконец, когда получила свои покупки аккуратно и удобно упакованными.

— Кое-что мы придумали с братом еще до войны. Потом... в основном, дорабатываем старые задумки. А что? Появилось желание подработать? — рыжий оглядел ее с головы до пят, особенно сосредоточившись на лице, как будто Сольвейг ему кого-то напомнила, но он не смог сразу понять, кого.

— Разве что зельеваром, но меня больше интересуют серьезные вещи, а не то, что я здесь увидела.

— А, любовные напитки, — понятливо усмехнулся рыжий. — Знали бы вы, как они раскупаются перед Валентиновым днем! Но в целом они безопасны, конечно, иначе нам бы не разрешили их продавать.

Сольвейг понимающе кивнула.

— Я ищу человека, который разбирается в артефактах, сэр, — напрямую сказала она, понимая, что юлить этот рыжий может очень долго — все-таки в детском магазине работает.

— С чего вы взяли, что я могу вам помочь? — изумился мужчина, приподнимая рыжие брови.

— Мне намекнул об этом мистер Нотт.

Рыжий заметно расслабился.

— С этого было надо начинать, мисс...

— Ларсен.

— Меня зовут Джордж Уизли. И если вы пришли по рекомендации Теодора Нотта, то я постараюсь вам помочь. С Ковеном я дружу.

Уизли, — подумала Сольвейг. — Родственник вейлочки?

— Верити, у меня клиент. Позови Рональда, надеюсь, он еще не смотался в Нору?

— Хорошо, мистер Уизли, — откликнулась кассирша, и Джордж приглашающе открыл перед Сольвейг дверь в кабинет.

Он был совершенно обычным, деловым и заваленным пергаментами. В камине приветливо горел огонь.

— В чем суть вопроса, мисс Ларсен? — поинтересовался Уизли, предлагая ей присаживаться в кресло.

— Глава Рода подарил моим родителям, сквибам, некие подчиняющие браслеты, выдав их за брачные. Они их надели. Я ищу человека, который сможет снять.

— Родовая магия, говорите? — Джордж нахмурился, потом бросил в камин горстку Летучего пороха и крикнул: — Флер, есть халтура для тебя! Жду в своем кабинете.

Серьезно? — удивилась Сольвейг про себя. — Все бывает так просто — по каминному вызову?

Через пару минут пламя в камине вспыхнуло зеленью, и из-за каминной решетки вышла старшая копия Уизлетты. Очевидно, Флер была ее мамой или, по крайней мере, старшей сестрой.

— Привет, Джордж, добрый день, мисс, — поздоровалась женщина и присела напротив Сольвейг в кресло.

— Флер Уизли — моя невестка, — заметил мистер Уизли. — Она один из ликвидаторов проклятий в Гринготтсе и гораздо лучше моего разбирается в Родовой магии. Я специализируюсь на других вещах, — Джордж покинул их, предложив договориться обо всем в его кабинете и воспользоваться камином перед уходом, если это будет удобно.

Миссис Уизли оказалась приятным собеседником и совсем не походила на Уизлетту, немного истеричную. Сольвейг видела, как на Платформе 9¾ грифферша ругалась о чем-то с Люпином, менявшего цвет волос с ярко-голубого до темно-черного и мрачневшего буквально на глазах.

— Значит, вы можете посмотреть браслеты прямо сейчас? — сразу спросила она, когда миссис Уизли назвала цену своей консультации (Нотт был прав, когда отправил ее сюда — Уизли в ценовой политике не зверствовали). И, получив положительный ответ, Сольвейг аппарировала миссис Уизли в закуток за домом.

После краткого знакомства с четой Ларсен, Флер начала исследовать их браслеты, пока Сольвейг с напряженным лицом подпирала стену в гостиной, где они все и расположились. Волшебница накладывала на артефакты заклинания, некоторые из которых Сольвейг не могла идентифицировать, и проекции браслетов вращались в воздухе над волшебной палочкой женщины, а сама она все больше хмурилась. Она делала какие-то пометки в своей записной книжке время от времени и приблизительно через час сообщила, что следующую встречу назначает на вечер среды, когда у нее будет новый выходной на работе. За два дня она пообещала найти необходимую информацию о том типе подчинения, которое использовано в этих браслетах, и попробовать их обезвредить. В случае чего, заверила миссис Уизли, она приведет с собой мужа — своего коллегу по Гринготтсу. Сольвейг отдала ей мешочек с оговоренной суммой и проводила гостью к площадке за мусорными баками, написав ей в блокнот координаты аппарации. Камин подключать к общей сети Сольвейг по-прежнему не собиралась.

После этого Сольвейг вернулась в дом и сразу поднялась к себе в комнату.

День был дурной и тяжелый, и только, пожалуй, сегодняшнее утро было для нее по-настоящему радостным и счастливым. Она бы многое положила на алтарь своего желания просыпаться вот так, рядом с Флинтом, каждое утро, но, очевидно, забота о жизни родителей не позволит ей даже начать обдумывать эту тему, пока миссис Уизли или кто угодно еще не снимет с мамы и папы эти жуткие браслеты, которые могли надеть только они, люди, совершенно нечувствительные к магии. А уж с лорда Ларсена бы сталось применить к ним Komplekse вместе с Stole på meg, когда одаривал их этой дрянью. Помириться он надумал, подонок.

И мама с папой тоже хороши, развесили уши, как будто им обоим по семнадцать. То двадцать лет не общались, то "забудем старые обиды"! Как дети, честное слово. Договаривались же, что с Фолквэром нужно ухо востро держать, но нет. Они же взрослые, им же виднее. А Сольвейг еще переживала об аварии или несчастном случае в студии! Зачем было придумывать что-то оригинальное вообще, когда мама с папой готовы сами себя укокошить? Один Всеотец, как же их наивность сейчас Сольвейг разозлила!

Конечно, речи не могло быть о том, чтобы заняться еще какими-то делами, прежде чем браслеты будут деактивированы — о, она очень надеется, что будут, иначе она не знает, с каким планом Б ей отправляться в родовое гнездо Ларсенов. План А все тот же: провести ритуал, если это будет возможно, до того, как ее с кем-то обручат. Портативное болото мистера Уизли поможет сорвать праздник и вообще наделать шуму — это очень хорошо. Но если у прадеда останется хоть один, хоть самый маленький рычажок влияния на нее, а родители, ясное дело, не просто рычажок, а вполне такой рычажище, то она не знает, что делать дальше. Можно вызвать его на дуэль и пасть смертью храбрых, напоследок прокляв Фолквэра Ларсена как-нибудь погаже. Отравить — нельзя, наверняка у него всегда при себе артефакт, определяющий яды в питье и пище, да и корреспонденцию принято сначала отдавать на проверку домовикам. Сбежать, оставив родителей под ударом, нельзя. Потому что нельзя.

Понедельник и часть вторника они с мамой провели в ИКЕЕ, подбирая для гостиной и комнаты Сольвейг так и не купленные летом аксессуары. Это помогало отвлечься. Все помогало отвлечься, если честно. Они с мамой гуляли по Лондону, если мороженое на улице, Сольвейг фотографировала маму на пленочный фотоаппарат отца, который намерилась увезти с собой в Хогвартс, вместе с папой они по вечерам зажигали костер за домом, вместе готовили мясо и смотрели, завалившись втроем на диван, французские комедии.

В среду утром неясыть принесла Солвьейг порт-ключ и официальное приглашение в поместье Ларсенов. Читать приглашение на свою собственную помолвку Сольвейг было немного смешно. Она отложила конверт с письмом и заколкой-порталом на стол, и после зарядки и завтрака спустилась в подвал, достала из шкафов, куда все было убрано, когда здесь организовывали операционную, свои котлы, спиртовки, колбы, пробирки и реторты. Она знала, что на Рождество принято дарить подарки — и считала, что лучшим подарком для ее друзей будет тот, который сделан собственными руками. А собственным руками она могла сварить кое-какие интересные зелья, которые не так уж и легко достать, потому что их нет в свободной продаже.

Она не выходила из подвала до самого вечера, пока сигнальные чары не подсказали, что через полчаса должна прийти миссис Уизли. За это время Сольвейг прибрала в подвале, оставив готовые зелья под Консервирующими чарами остывать в котлах, освежилась и наскоро перекусила.

Когда она вышла на террасу встречать миссис Уизли, она уже снова успела себя накрутить страхом и переживаниями за родителей, хотя за целый день, проведенный в подвале, даже не задумалась о том, что сегодняшняя встреча с ликвидатором проклятий может не привести к успеху.

Флер Уизли была еще более собрана, чем в их первую встречу. Она усадила перед собой всех трех Ларсенов и объяснила, что так просто, без боли, инактивировать браслеты вряд ли удастся: артефакт будет сопротивляться, посылая в мозг однозначные импульсы, а мозг обработает их как болевой сигнал.

— Как Круциатус, — пробормотала Сольвейг.

— Да, — неожиданно согласилась миссис Уизли. — Действие схожее.

— Есть зелья, которыми лечат последствия многократного Круцио... — Сольвейг встала и начала мерить гостиную шагами. — Если давать их перорально, пока вы будете обезвреживать браслет, может не... Нужна капельница. Мам, куда ты убрала?

— Посмотри в аптечке, дорогая, — отозвалась Грезэ, следя за ней, вышагивающей туда-обратно по комнате.

— Но разве у тебя есть это... зелье? — уточнил Андор, переглядываясь с миссис Уизли, будто та могла как-то повлиять на его дочь.

— Я достану, — заверила его Сольвейг. — Предложите пока миссис Уизли выпить чаю или кофе. Я быстро, — она переобулась в любимые ботинки и, накинув куртку, аппарировала из холла.

На Каркиттском рынке ведь действительно можно было купить абсолютно всё.

Зелье, которое она искала, придумал Мастер Снейп. Его заметки военного времени были опубликованы уже после его гибели, и только это не позволило ему получить заслуженную награду Гильдии Зельеваров. Потому что лечебный эффект его изобретения был поистине удивительным, если принять сразу после попадания под Пыточное проклятие. Почему это зелье до сих пор не было легализировано магическим миром? О, тут все просто. Круциатус оставался Непростительным заклятием, а потому и в свободную продажу лекарство не поступало. Но блошиный рынок никогда не считался местом, где все прозрачно, как в аптеке. Знай, не щелкай клювом, пока не провели!

Если бы рецепт был простым и не требовал сложной и точной выверенной по секундам варки, она бы предложила миссис Уизли встретиться позже, а сама заперлась бы в подвале наедине с инструкцией и котлом, но он был труден, как, вероятно, сам Мастер Снейп в общении, потому что более сложного в приготовлении зелья Сольвейг никогда не знала. Оно было сложнее многих ядов и противоядий, многих специфических лечебных снадобий, справляющихся с самыми жуткими внешними ранами. Сольвейг варила его ровно один раз — на экзамене в прошлом году, и, конечно, ей не разрешили забрать остатки с собой и опытный образец, естественно, тоже не отдали после оглашения результатов экзамена. Так что Превосходно осталось простым Превосходно, никак не повлиявшим на то, чтобы Сольвейг разжилась редким и сложным зельем, которое сварила идеально. В этом, что ни говори, была своеобразная несправедливость.

Она нашла искомое зелье не сразу, лотошники предлагали ей замену, вплоть до наркотической, но Сольвейг только отрывала от себя их руки и уворачивалась от навязанных объятий, пока не наткнулась на прилавок уже очень старой ведьмы со скрюченными артритом руками, узловатыми пальцами с длиннющими ногтями. Вот кто четко знает, что Магия легко обходится без внешнего проводника, подумала Сольвейг. Старуха содрала с нее сотню галеонов за небольшой пузырь концентрата, рассказав, что разводить можно один к десяти. Сольвейг отдала деньги, не жалея, и тут же аппарировала сначала в Косой, а оттуда через две промежуточные точки уже домой, старательно запутав следы.

Никому не обязательно знать, что понадобилось ведьме из маггловского квартала на Каркиттском рынке.

Торгашка, конечно, обманула. Разводить концентрат можно было только один к семи. Но когда Сольвейг приготовила капельницу, воткнув катетер матери в вену и закрепив его там, она совершенно забыла и о том, как старуха ее надула, и о том, что есть мир вне стен комнаты, где миссис Уизли старательно выписывала вензеля вокруг мерзких браслетов лорда Ларсена с гравировкой родового символа и шептала длинное заклинание на латыни, а потом взялась за подсвеченные ярко-красным нити проекции и начала рвать их свободной левой рукой, отбрасывая в сторону, как делают маггловские шарлатаны, якобы снимающие негативную энергию. Сейчас же, когда Сольвейг своими глазами видела, как красные нити вылетают из синей светящейся проекции артефакта, падают на пол и растворяются, и как мама при этом морщится от боли, несмотря на то, что зелье непрерывно поступает ей в кровь, было сложно сомневаться в компетентности миссис Уизли. Сольвейг, по правде, ждала, что родителям будет больно до судорог, какие вызывает Круциатус, и даже зелье не сделает их менее болезненными, но, очевидно, зелье помогало. Спасибо, Мастер Снейп. Вы гений. И надо отправить Нотту записку с благодарностью.

Когда миссис Уизли закончила разбираться с браслетом отца (артефакт, как и материн, почернел, сделавшись совершенно безжизненным и превратившись в обыкновенную металлическую пластину), время близилось к полуночи. Сольвейг уже отлевитировала маму в спальню, закрепив у постели над ней стойку с Укрепляющим зельем, потом вернулась за отцом, и, наконец, села напротив Флер гостиной.

— Спасибо вам, мэм, — сказала она и достала деньги. — Я не знаю, какие слова вам сказать еще.

— Этого достаточно, — улыбнулась миссис Уизли. — Я занимаюсь этим не по доброте душевной, — она спрятала мешочек в карман мантии. — Я бы посоветовала вам уничтожить здесь любые остаточные магические субстанции, лучше на чистой Силе. Ваш Глава Рода, надо полагать, весьма... специфический человек.

— Это да, — согласилась Сольвейг, опасаясь, как бы не ляпнуть, что она на самом деле думает про лорда Ларсена. — Вас проводить?

— На аппарацию до Дырявого котла мне хватит сил, — улыбнулась миссис Уизли. — А домой я уйду камином. Не забудьте проконтролировать самочувствие ваших родителей в течение ночи, мне кажется, они достаточно натерпелись сегодня.

— Конечно, мэм, — кивнула Сольвейг. — И еще, миссис Уизли, не сочтите за грубость... Но ведь вы не станете распространяться о нашем знакомстве?

— Мне нет нужны рассказывать о своих клиентах, мисс Ларсен, — кажется, совсем не обиделась женщина. — Координаты вашего дома из своего блокнота я тоже уничтожу. Всего вам доброго, — и она аппарировала из коридора.

Сольвейг проверила родителей, поставила себе будильник на полтора часа вперед и упала в спальне на кровать, не раздеваясь. Когда будильник прозвенел, Сольвейг показалось, что она только на минуточку закрыла глаза — но нет, стрелки часов упрямо указывали полвторого ночи. Она сходила поменять Укрепляющее зелье на Умиротворяющий бальзам в капельницах, потом зашла в гостиную, заперла за собой дверь.

Работе на чистой Силе никогда никого не учили: либо ты сталкиваешься этим сам — и подстраиваешься под выходящую из тебя потоками Магию, либо не сталкиваешься, и на этом все. Сольвейг замерла посреди гостиной, закрыла глаза, заставив себя почувствовать свое магическое ядро, все магические каналы внутри себя, и резко выбросила руки вниз с открытыми ладонями, пожелав, чтобы в ее доме стало чисто. Ей казалось, что с ладоней льет свет, но не открывала глаза, пока не почувствовала, что все закончилось. В воздухе не осталось никаких отголосков гнили, что она учуяла в день своего возвращения из Хогвартса. Сейчас здесь пахло озоном, как бывает после грозы. Она еще раз проверила маму и папу и пошла спать. На этот раз — уже до утра.

Двадцать пятого Сольвейг сгоняла до общественной совятни и отправила три небольших бумажных пакета с подарками Флинту, обоим Пьюси и Вуду, написала записку с благодарностью за совет мистеру Нотту и выбрала открытку для Малфоя. Когда он вызвался стать ее секундантом на дуэли с Хопкинсом, она даже взглянула на декана по-новому. Сперва ей казалось, что он вообще не старается исполнять свои обязанности качественно, свалив их на старосту и Флинта, но потом она все чаще и чаще стала замечать, как заменяется для слизеринцев отработка с Филчем или Хагридом на занятие в лаборатории — где можно было и подтянуть знания по Зельям, потому что Малфой никогда не жилился объяснить тему еще раз, и поработать для души, когда наказание ограничивалось одним лишением свободного времени. Потом Малфой, конечно, показал свою хоречью натуру, когда не стал помогать им с Флинтом избавиться от магически наручников Томаса, но все вышло лучше, чем могло. Может, не такой уж он и гад. Вон как запереживал после магического выброса, который Сольвейг устроила в Больничном крыле. В общем, на рождественскую открытку заработал, решила она.

А потом Сольвейг проверила общее состояние родителей Диагностическими чарами, нашла его более чем удовлетворительным и перенесла их обоих своим порт-ключом в Осло: им с папой предстояло поработать три дня на съемках для Moods of Norway, мама намеревалась встретиться с университетскими подругами. Потом они должны были разделиться: Сольвейг и Петер Крам собирались сгонять на пять дней на юг (Крам звал Сольвейг с собой, порт-ключ в Индию ему достался совершенно бесплатно — он выиграл его в споре с Аннаром Йертсеном с одиннадцатого курса Гербологического), а Грезе и Андор Ларсен маггловским самолетом должны были вернуться домой.

А после обеда третьего января Сольвейг должна была прибыть в поместье Ларсенов: ее порт-ключ — булавка был зачарован ровно на 15:00.

* * *

— Джордж? Ты как? — присела рядом с братом у камина Джиневра Поттер, когда они уже уложили детей по кроватям и остались праздновать Рождество только взрослой компанией. — О чем задумался?

Мужчина поглядел на нее, задумчиво хмуря лоб и прикусывая губу.

— У тебя бывало, Джин, что ты видишь человека, и он тебе кого-то напоминает, но ты не можешь понять, кого именно?

— Бывало, — согласилась Джиневра. — Кого ты там видел?

— Да, так, призрак прошлого, — отмахнулся Джордж. — Ну, а у тебя как дела?

— Выбила у редактора место под освещение матчей Межшкольного кубка по квиддичу этой весной, — похвасталась женщина. — Не то же самое, что Чемпионат Мира, конечно, но, думаю, Алу и Джиму захочется тоже посмотреть.

— Конечно, захочется, — улыбнулась, подходя к ним с бокалом вина Анджелина Уизли, присела на подлокотник кресла мужа. — Мари-Виктуар ведь попала в сборную Хогвартса?

— Только в запасные, — вздохнула Флер, подходя к ним. — Очень переживала, что проиграла слизеринке.

— Я бы тоже переживал, — покачал головой Джордж. — Кому угодно, но не слизням.

— Сборную школы сынок Флинта, кстати, возглавляет, — заметила Джиневра. — Весь Косой в его фотографиях.

— Я читала ту статью Скитер гнусную, — добавила Анджелина. — Совершенно не держит себя в руках эта писака. Извини, Джинни, ничего личного.

Джиневра улыбнулась:

— Гермионы на нее нет.

— А? — отвлеклась от беседы с Гарри Поттером в другом углу гостиной миссис Гермиона Уизли.

— Ничего, Миона, мы о Скитер, — успокоил жену Рональд.

— Эту овцу давно пора выгнать из "Пророка" поганой метлой! — горячо заявила Гермиона и вернулась к прерванной беседе.

— Тогда эта овца будет писать для "Ведьмополитана", — вздохнула Джинни. — Непотопляемая мисс Скитер.

— Ну, все правильно, говно ведь не тонет, — вздохнул Рон, и взрослые рассмеялись.

Рождество продолжалось.

— Ты туда собираешься, как на войну, — заметил Петер, стоя в дверях комнаты Сольвейг в хижине, которую они сняли на двоих в Ришикеше. За два часа до срабатывания порт-ключа Сольвейг ушла складывать вещи в рюкзак и доставать из него другие, в которых должна была появиться посреди зимы в поместье прадеда. Наконец, Краму надоело обгорать на солнце в одиночестве, и он тоже зашел внутрь.

— Вообще-то это и есть война, — ответила Сольвейг, прикрепляя к поясу ножны с палочкой. Необычно было носить платье в повседневности, как непривычно и ножны носить не на плече и прятать их в складках платья. — И не я ее начала.

— Ларсен, ты невыносима, — покачал головой Крам. — Они же твоя семья.

— Крам, мы поругаемся, если ты не заткнешься. Лорд Ларсен меня шантажирует.

— Может, вы еще договоритесь? — предположил Петер, садясь рядом с рюкзаком Сольвейг на ее топчан.

— По-моему, он весьма доступно объяснил, на каких условиях я нужна его Роду.

— Твоему Роду, — вставил Петер, и Сольвейг одарила его обжигающе холодным взглядом.

— Я не хочу принадлежать этому Роду. Жаль, что меня никто не спрашивал.

Крам покачал головой:

— Ну, ты ведь ничего не можешь с этим поделать. Пока ты не проведешь ритуал, твои родители будут под угрозой.

— Поэтому я и собираюсь туда, как на войну. Мне нужно дожить до пятого января и провести ритуал. А потом хоть трава не расти.

— А если помолвка будет раньше? Четвертого?

— Я не знаю. Наложу на себя проклятье, чтобы оттянуть время?

— И оттянешь силы, а они тебе нужны на ритуал. Ларсен, попробуй поговорить с прадедом по-человечески.

— Петер, почему только я должна говорить с ним по-человечески, когда он распоряжается чужими жизнями, как кукловод? Почему ты вообще его защищаешь, а?

— Я не защищаю его, я представляю альтернативную точку зрения, — возразил Петер. — Потому что ты сейчас уйдешь туда, где друзей у тебя не будет, и ты можешь натворить дел.

— Очень мило, что ты так обо мне переживаешь, — скривилась Сольвейг.

— Я действительно о тебе переживаю, Сольвейг. Иди сюда, — он потянулся обнять ее, и Сольвейг, тяжело выдохнув, упала лбом ему в плечо. На комнатку были наложены Охлаждающие чары, и ей, в зимних сапогах и шерстяном платье, было не жарко. Под индийским солнцем она успела чуть-чуть загореть и просолиться, возвращаться в холод Скандинавии страшно не хотелось.

— Я обещаю тебе, Крам, я буду предельно осторожна.

— Просто постарайся не убиться, — улыбнулся Крам ей в макушку, и Сольвейг вспомнила, как что-то похожее сказал Малфой перед той дуэлью.

Было очень необычно знать, что за нее переживает не только лучший друг, с которым они не разлей вода десять лет, но и декан, которому она совершенно чужая, и Флинт, отношения с которым начались внезапно, как цунами.

Она никогда не гостила в доме Ларсенов: пария в Роду, дочь сквибов, нахалка и выскочка, сейчас она должна будет улыбаться людям, которые с ней никогда не общались, и Сольвейг казалось это таким лицемерием, что она на такой уровень не способна. Ее хватает только, чтобы сохранять лицо в разговоре с Люпином (когда он застревает в одной внешности, то даже не раздражает) и Уизлеттой (ну, не прокляла же она ее ни разу пока что), но делать вид, что ей приятно общаться с кузенами и кузинами, которые в свое время демонстративно воротили от нее нос, категорически не хотелось. Тогда, на первом, втором курсах Дурмстранга, ей очень хотелось пообщаться с ними — симпатичными близняшками Асвейд и Асгерд, холодным красавчиком Асле, весельчаком Конрадом, милашкой Агнес и скромнягой Вирдис, красивая, как куколка Эва так и притягивала ее взгляд, а с Оге они сидели рядом на нескольких парах, пока он не сказал ей, что вообще-то прадед не советовал им общаться с ней. Сольвейг, конечно, проревела полдня в туалете для девочек, а потом подружились с Крамом и тоже перестала обращать внимание на не признающую ее родню, тем более, что на третьем курсе они были разделены на специальности, и у Сольвейг ни с кем из других Ларсенов занятия больше не пересекались. Петер упоминал о них иногда, когда рассказывал о своих практикумах по Артефакторике, но не слишком много. Он прекрасно знал, что Сольвейг старается даже не думать, что в институте действительно очень много людей с такой же, как у нее, фамилией.

Поместье Ларсенов было большой средневековой крепостью со рвом и подъемным мостом через него. Сольвейг хмыкнула, оглядев крепостные стены и ближайшую башню с бойницами, остановилась, заинтересовавшись боевым ходом между ней и остальными.

Конечно, его перестраивали. Наверняка уже не использовался, как веке в XV донжон, лишь остался в качестве безопасного места, куда можно эвакуироваться при осаде... но, помилуй Один, какие могут быть осады в XXI веке побежденного Гриндельвальда?

Когда Сольвейг уже подумывала, не попробовать ли подняться, чтобы посмотреть, какой вид открывается на окрестности со стены, как рядом материализовался домовик и попросил поспешить: у дверей замка ее уже ждали.

Было бы смешно думать, что лорд Ларсен выйдет ее встречать, ну, Сольвейг и не подумала, как и Фолквэр — не вышел. Вместо него была Астри Ларсен, жена среднего сына лорда Ларсена — на правах самой старшей дамы в семействе она взяла шефство над Сольвейг на себя. Единственное, что понравилось Сольвейг в этой даме, весьма неплохо выглядящей для своих семидесяти (на сорок от силы — прикинула Сольвейг), так это ее полное игнорирование того факта, что ранее Род Сольвейг не жаловал. Астри была достаточно тепла и приветлива, проводила Сольвейг в выделенную ей комнату (в гостевом крыле, хмыкнула та), приставила домовика и предупредила, что через час подадут обед, и на него обязательно нужно спуститься в столовую — домовик проводит. А пока Сольвейг могла отдохнуть с дороги и привести себя в порядок.

Сольвейг бросила рюкзак на кровать в комнате, где ее поселили, заглянула в ванную, проверила помещения на все виды Следящих чар, какие знала, отыскала парочку артефактов неизвестного ей происхождения и на всякий случай уничтожила их Бомбардой (Бомбарда вообще была ее самым любимым заклинанием, какое проходили в Хогвартсе и защиту от которого отрабатывали на уроках ЗОТИ), потом все-таки пошла мыться, не забыв прихватить палочку с собой. Было бы очень глупо, подумала Сольвейг, если бы она оставила единственную сейчас палочку под подушкой, к примеру, а после того, как вымоется, уже не обнаружила ее там, куда положила. Какой бы ни была милой эта ее двоюродная бабка, а боевики не расслабляются, когда их гладят вдоль шерстки.

Ей еще обед и ужин в компании Ларсенов терпеть.

Весь Род действительно жил здесь, в поместье: сам лорд, уже вдовый, вдова его старшего сына Фрёйдис, средний сын Фолквэра Сверре с женой — той самой Астри, Арве и Ранвай — отец и мать ее папы, отцовский родной брат Асгайр с женой и тремя сыновьями и кузены Ветле и Ингар с женами и детьми — всего двадцать шесть человек. Себя Сольвейг за обеденным столом не посчитала, потому что она в этом доме не жила. В принципе, она могла нарисовать древо рода Ларсенов по памяти примерно до прадеда, не забыв упомянуть первую жену своего двоюродного дяди Ветле Ларсена, скончавшуюся в возрасте двадцати двух лет от драконьей оспы, но успевшую родить мужу трех дочерей и сына-наследника. Да, если посмотреть на гобелен, наверно, можно запутаться, кто чей наследник. Интересно, подумала Сольвейг, занимая свободное место рядом со своим ровесником Оге, сколько из них мечтает, чтобы лорд Ларсен поскорее откинулся, так же страстно, как этого желает она?

Едва ли не каждый второй.

— Сольвейг, дорогая, ты нам не расскажешь, как тебе учится в новой школе? — светским тоном, совершенно не располагающим к честному ответу, спросила Сольвейг ее бабка Ранвай. — Говорят, в Хогвартсе совсем не такая программа, как в Дурмстранге.

— Да, бабушка, — сказала Сольвейг, выдавив из себя подобие улыбки. — В Хогвартсе нет специализаций. Там студентов распределяет на четыре факультета ментальный артефакт Годрика Гриффиндора — волшебная Шляпа. Она оперирует личностными качествами студентов, а не их желанием или нежеланием учиться в одном из Домов. А программа дается общеобразовательная, потому что в последние тридцать-сорок лет в Британии появляется достаточно много магглорожденных волшебников, у которых нет родовой склонности к изготовлению артефактов или сложной ритуалистике.

— И на каком же факультете учишься ты? — насмешливо уточнил Каштен, самый старший из кузенов Сольвейг. Он сидел напротив нее вместе с Айнаром и Арнольдом, сверлил ее льдисто-голубыми холодными глазами. Все трое, они были старше Сольвейг на два года и уже закончили Дурмстранг — конечно, Артефакторику.

— Дом Салазара Слизерина, — оскалилась Сольвейг. — Факультет, на котором учился Британский Темный лорд Волдеморт, терроризировавший страну в конце прошлого века.

— То есть ничего не изменилось, — резюмировала Агнес, которая была первой, кто язвительно фыркнул на попытку Сольвейг пообщаться на первом курсе, хоть они и сидели на половине занятий почти рядом. Тогда с нее и слетел весь флер милашества, который ввел Сольвейг в заблуждение. — Училась на факультете чокнутых психов и теперь там же.

— Любой с факультета чокнутых психов в Дурмстранге размажет тебя, кузина, как букашку, в бою, — заметила Сольвейг, чуть отпивая из бокала. Воду в нем она наколдовала сама, спровоцировав этим подколку про чью-то паранойю. Но лучше быть параноиком, чем опоенной каким-нибудь специфическим зельем, и превратиться на эти два дня в послушную ничего не соображающую куклу. Лорд Ларсен, как выяснилось, очень любил управлять марионетками.

— А меня? — поинтересовался Арнольд. — Меня тоже размажет?

— Это предложение спарринга? — уточнила Сольвейг, вежливо обращая внимание на двоюродного брата.

— А хотя бы так, — согласился тот. — Завтра в восемь в Фехтовальном зале?

— Идет, — кивнула Сольвейг.

— Приходите посмотреть, — пригласил Арнольд всех, и Конрад хмыкнул, что уж точно такого не пропустит.

— Надеюсь, вы освободитель до десяти, — внимательно посмотрела на них Астри (До десяти я превращу его в фарш, — подумала Сольвейг). — В одиннадцать придет модистка. Сольвейг, нужно подогнать по твоей фигуре помолвочное платье и мантию. Мы с Фрёйдис и Ранвай взяли на себя ответственность заказать их на свой вкус. Надеемся, тебе оно придется по душе.

Не дождетесь, — Сольвейг внимательно посмотрела на двоюродную бабку и кивнула. В общем-то, у нее не было особенного выбора. Надо было вести себя, как приличная девочка.

— Бальную залу уже начали украшать, — заметила Элисе, самая молодая из теток Сольвейг, вторая жена Ветле. — Мы так расстроились, что не удастся провести обручение так же торжественно, как помолвку нашей Хелле! Но, Сольвейг, ты, пожалуйста, не расстраивайся. Раз жених связан рабочим контрактом, то он обязан исполнять его. Так что отметим в узком семейном кругу...

Сольвейг подавила желание фыркнуть. В семейном кругу, надо же! Не для чужих глаз это позорище, неизвестный ей мужик, променявший свою помолвку на работу, и она... Стоп. Торжество отменяется?

— Что вы, тетя, я совсем не расстроилась. Так даже лучше, — через силу улыбнулась Сольвейг. — Когда же состоится помолвка? Я ведь так ее жду!

Это было неправдоподобно, — отвесила себе оплеуху Сольвейг, но было уже поздно, слова вылетели.

— В понедельник в семь вечера, — ответил лорд Ларсен, и Сольвейг бросила на него осторожный взгляд.

— Но мы же уедем в институт завтра! — возмутилась Эва, и ее поддержали остальные студенты.

— Вот и хорошо, — ослепительно улыбнулся девчонке Каштен. — Нечего малявкам делать на...

— Сам ты малявка! — возмутилась шестнадцатилетняя Эва. — Может, я хотела посмотреть...

— Посмотришь, когда обручать будут другую твою сестру, — пожал плечами Асле, выпустившийся из Дурмстранга год назад. — Можно подумать, у тебя их больше нет.

Эва обиженно надулась и промолчала до конца обеда.

В понедельник, — думала Сольвейг. — В понедельник вечером! Она сможет провести ритуал! Неужели Локи смилостивился над ней?

— Милорд, в Хогвартсе тоже начинаются с понедельника занятия, — подошла к Фолквэру Сольвейг, когда все покинули обеденный стол и разошлись по своим делам. — Вы бы не могли написать моему декану, чтобы не ждал меня на учебу пятого января?

Фолквэр обещал написать Малфою, что просит освободить ее до седьмого января по семейным обстоятельствам, и Сольвейг, попутно получив разрешение позаниматься в библиотеке, ушла за взявшимся ее проводить домовиком.

Эльфы ее не слушались, наверняка они подчинялись всем, кроме нее, но Сольвейг было на это плевать. Она поблагодарила своего провожатого и просидела в библиотеке с книгой по руководству к изготовлению порт-ключей до самого вечера. Впрочем, несмотря на понятное объяснение, даже на то, что у нее был опыт в создании таких артефактов, настроить порт-ключ в комнату, где ее поселили, Сольвейг не удалось. Вот бы Крам над ней поржал...

Ровно в восемь утра Сольвейг зашла в Фехтовальный зал, где ее уже ждали кузены и кузины. Арнольд в щегольской дуэльной мантии и с палочкой, рукоять которой были инкрустирована мелкими сапфирами, прислонившись плечом к стене, болтал с Велке. Близнецы смеялись над шуткой Асле, а Конрад показывал самому младшему кузену, десятилетнему Каю, решившему специализироваться на Гербологии и Колдомедицине вопреки желанию отца и с попустительства матери, какие-то фокусы с палочкой.

Сольвейг оглядела зрителей, поздоровалась с ними и сбросила мантию, оставшись в водолазке и плотных брюках, на которые наложила еще перед дуэлью с Хопкинсом дюжину защитных чар. В правом ботинке на месте запасной палочки, которую она в порыве подарила Люпину, устроился боевой стилет, который подарили ей на Йоль мама и папа. Наконец-то они стали дарить ей что-то полезное, подумала Сольвейг, одеваясь утром на спарринг и проверяя амуницию. Сегодняшний тренировочный бой ей казался гораздо важнее ноябрьской дуэли. Она размажет Арнольда по камням тонким слоем, и это доставит ей гораздо больше удовольствия, чем победа над министерским клерком мистером Хопкинсом, не умеющим вовремя приподзакрыть пасть.

Она взяла палочку боевым хватом, не собираясь рисоваться, а только бить, бить на поражение, и склонила голову в вежливом поклоне, как сделал и Арнольд. А дальше — понеслось. Арнольд оказался приличным дуэлянтом, он умело уходил из-под обстрела заклинаний с видимым спектром, блокировал слабые чары, отвечал интересными, но знакомыми Сольвейг связками. Половину его атак она зеркалила Щитовыми, не раз и не два доставала кузена мелкими режущими, хотя в висках билось желание ударить Сектумсемпрой и посмотреть, что получится — исследовательский интерес не покидал ее с того момента, как прочла в книжке Принца это заклинание. Вместо него (а то вдруг еще сильно покалечит кузена?) Сольвейг отправляла ему Жалящие в живот, шею и пах (в них тоже было мало приятного), заставляла его ноги неметь, а пропустив детское проклятье Øresus, после которого у нее одновременно зазвенело в обоих ушах, наложила на Арнольда Силенцио, а на себя Дезиллюминационное и Заглушающее, начала крутиться вокруг него, посылая то Риктусемпру, то Фурункулюс, а не умеющий, очевидно, невербально атаковать брат, пытался только закрыться от них с помощью Щитов, пока кто-то из зрителей не снял с Сольвейг Чары Невидимости, что вообще-то было против правил. Тогда же Арнольду удалось сбросить с себя Заклятие Немоты, и он, нацелив палочку на Сольвейг, произнес:

— Svart død!

Сольвейг рыбкой нырнула под вылетевшие из палочки кузена черные нити темного проклятия, бросаясь Арнольду в колени и сбивая его с ног. Краем глаза она успела увидеть, как Конрад закрывает сестер Щитовыми чарами, а Асле прижимает к себе голову Кая, вполголоса матерясь. Против Черной Смерти нет никаких контрзаклятий; эти чары заставляют жертву долго и болезненно агонизировать, мышцы, наливаясь силой проклятия, начинают давить на кости, разламывая их, как хрусталь, сдавливают внутренние органы, словно бумагу в кулаке, кровеносные сосуды лопаются; последним взрывается сердце. Похоже, ее брат конченный придурок, раз выпустил в нее это проклятье, потому что ненавидеть ему ее просто не за что. Они сцепились с Арнольдом и покатились по полу, Сольвейг пропустила пару болезненных ударов в живот, пока не вывернула кузену руку и не приложила его лицом о каменные плиты, ломая нос — характерный хруст раздался, кажется, надо всем залом. Она месила Арнольдово лицо кулаками, по-маггловски, пока не превратила его в кашу — или пока Каштен не опомнился и не оттащил ее, дрыгающую руками и ногами в попытке вырваться, от лежащего без сознания парня.

Асвейд первой бросилась к тому, обняла лицо ладонями, прошептала Våkne opp, размазала кровь по щекам, но Арнольд не отреагировал на заклинание. Сольвейг, тяжело дыша, стояла в стороне, даже не пытаясь ей помочь. Кай, сбросив с себя руки Асле, подбежал к кузену, упал перед ним на коленки и наложил Диагностирующие чары. Сольвейг посмотрела на труды рук своих со мстительным удовольствием. Никаких более серьезных повреждений, чем перелом переносицы, несколько глубоких царапин и фурункулы по всему телу, у Арнольда не было, хотя все, надо признать, были очень унизительными. Сольвейг подошла к Каю, пытающемуся залечить брату лицо, бросила в Арнольда беспалочковый Энервейт. Тот зашевелился и открыл глаза.

— Ну ты и уёбок, Ларсен, — выплюнула Сольвейг, вытаскивая из-под его ноги свою палочку. Палочка, прямо как переносица Арнольда, треснула посередине, когда в суматохе драки попала ему под каблук. Сольвейг забрала свою мантию и вышла из Фехтовального зала, оставив кузенов и кузин хлопать крыльями над поверженным братом.

Палочка была теперь едва ли пригодна для использования. Хорошо, что ритуал она сможет провести и без нее, трансфигурировав собственный стилет в кинжал беспалочовой магией, да и свечи зажжет обыкновенной механической зажигалкой. Хорошо, что в свое время она озадачилась практикой колдовства без палочки и научилась сама становиться проводником Магии, пропуская ее через ладони и пальцы.

Нет, ну надо же, а, Черная Смерть! А она еще постеснялась в него кинуть Сектумсемпрой! Жалостливая дура!

Сольвейг прибрала палочку в чехол, обещая себе показать ее Йонуцу, когда придет к нему покупать новую палочку — вдруг он возьмется починить эту?

Сольвейг намазала разбитые руки заживляющей ментоловой мазью и пролежала в горячей воде, смывая злость и усталость, почти час — пока домовик не появился прямо в ванной комнате, напомнив, что модистка прибудет уже через пятнадцать минут, и госпожа Астри приглашает ее в свой будуар. Сольвейг, желая, чтобы домовик поскорее исчез, нырнула в воду, показательно пустив пузыри изо рта, и эльф с писком исчез. Наверняка она напугала его до полусмерти. Ну и ладно.

Она надела синюю блузку с ласточками и черные узкие брюки, достала из рюкзака лодочки на низком каблучке, заплела волосы в слабую косу на правую сторону и пошла за вновь показавшимся эльфом-проводником. Он все косился на Сольвейг, явно думая, что разгневал гостью, раз она решила покончить с собой. Домовики вообще странно относились к таким выходкам, даже квиддич считая очень опасным. Иногда ей казалось, что в роду ее мамы есть вот такие эльфийские корни, Грезэ тоже все время кудахтала об опасности.

Все три бабки уже собрались и дожидались только Сольвейг. Сказу после нее появилась и приглашенная портниха. Она выдала Сольвейг круглую коробку с платьем и отправила примерять. Платье оказалось очень красивым, но Сольвейг, разглядывая себя в зеркале, поняла, что ей оно категорически не идет: светло-голубой совсем не подходил к ее черным волосам и темно-синим глазам, а голые руки и плечи вряд ли обрадуют ее наставниц, когда они увидят татуированный рукав и Дары Смерти на лопатке. Хотя наверняка скажут, что их вполне может скрыть укороченная до пояса мантия, больше похожая на накидку. В общем, Сольвейг вышла из гардеробной Астри Ларсен в этом облегающем второй кожей чуде дизайнерской мысли, едва переступая ногами, затянутыми в русалочий хвост. Бабка Фрёйдис скривилась и цокнула языком, попросила Сольвейг повернуться вокруг.

— Ну, нет, это никуда не годится, — сказала она, оборачиваясь к своим ятровкам. — И этот цвет, и этот... хвост!

Сольвейг удивленно посмотрела на Фрёйдис: поддержка пришла, откуда не ждали.

— Цвет нужен другой, насыщеннее, — согласилась Ранвай. — У девочки синие глаза.

— И в этом хвосте она запутывается, — добавила Астри и махнула рукой Сольвейг, чтобы переодевалась в свое, после чего повернулась к модистке: — Эмма, выручайте. Помолвка завтра.

Портниха будто готовилась к такому повороту, тут же достала каталог, который дамы стали листать, тыча пальцами то в одну, то в другую модель, Сольвейг вынесла платье в коробке обратно и поставила его на пуф рядом с Эммой, сама пристроилась на краешке кресла напротив бабушек. То ли они так хотели не ударить в грязь лицом и боялись, что Сольвейг навернется с лестницы в этом йотуновом платье, то ли действительно хотели ей, как лучше, по крайней мере в вопросе моды, но платье в конце концов заказали аккуратное и лаконичное: темно-синий футляр из шелка акромантулов с вырезом-каре и белое болеро с длинным рукавом. От мантии единогласно решили отказаться. Туфли Фрёйдис пообещала Сольвейг найти в своей огромной обувной коллекции.

Охренеть, у человека коллекция туфлей, — только и подумала Сольвейг.

— Не расслабляться, девочка, — скомандовала Ранвай, когда Эмма убыла перешивать платье. — Сейчас будем подбирать для тебя макияж и прическу. Помолвка — это очень ответственный день, твой жених должен влюбиться в тебя раз и навсегда!

Да ему и не придется влюбляться, — подумала Сольвейг, — завтра я проведу ритуал, и никакой помолвки вообще не будет!

Эльфы, которых хозяйки привлекли к превращению Сольвейг во "что-то приличное", как выразилась Астри, колдовали над девушкой, стойко терпевшей все манипуляции, производимые с ее лицом и волосами, но каждый раз бабкам не нравился итоговый результат, так что отпустили они Сольвейг только перед ужином — обед было решено подать прямо сюда, в будуар, потому что нельзя же показывать всем этот промежуточный результат! Они так говорили, как будто пластику лица ей задумали, ужаснулась про себя Сольвейг, но ничего не сказала, в кофейнике углядев свое отражение — вполне себе прежнее, разве что с косметикой, которой она редко пользовалась в повседневности. Волосы ей собирали самыми причудливыми образами, а сама она вспоминала ту дивную косу, которую заплела ей эльфийка в женевском отеле. Она была прекрасной.

Но это все такая... мишура.

Сольвейг вдруг подумала о Флинте. Вся эта суета сегодняшнего дня отвлекла ее, так что она поужинала, мрачно смотря себе в тарелку и почти не обращая внимания на сияющего синяками по лицу Арнольда (интересно, чего ему не дали Заживляющего? Или нос сращивает Костеростом?) и остальную родню. Завтра ритуал, повторяла себе она. Завтра — уже меньше, чем через двернадцать часов, — она проведет ритуал, а потом сбежит отсюда. Она даже специально не снимала с шеи заговоренный Крамом на каникулах медальон — порт-ключ в Румынию с координатами, оставленными ей мастером волшебных палочек. Купит палочки, вернется домой, убедит родителей сменить жилье, чтобы лорд Ларсен действительно не смог их найти больше никогда, а потом вернется в Хогвартс. И все-все расскажет Флинту. Максу.

Жаль, что палочка сломалась. Очень сильно хотелось отправить Флинту Патронус, сказать, что ее не будет в школе до среды. И что он ей очень дорог. И что она соскучилась очень-очень сильно.

Вернувшись в свою комнату, Сольвейг закрыла дверь на несколько заклинаний, повесила Заглушающие и Сигнальные, слабенькие, за ночь могли развеяться, без палочки многое получается не так мощно, потом отлевитировала всю мебель вплотную к стенам, скатала ковер, чтобы освободить пол для пентаграммы. И начала чертить ее, ползая по полу с мелом. Пару раз стирала и перечерчивала половину, добиваясь максимальной аккуратности и четкости линий.

Потом, уже за полночь, прилегла, поставив на полпятого будильник, чтобы успеть переодеться в ритуальную белую рубашку за несколько минут до полнолуния, и уснула сразу же, но спала беспокойно, ворочалась с боку на бок, наконец, подняла себя с кровати задолго до будильника, пошла в ванную и сунула голову под воду, вымылась и даже успела высушить волосы без магии до того, как будильник прозвенел. Когда с приготовлениями было закончено — таблички с рунами разложены по схеме, свечи зажжены, кинжал трансфигурирован, — Сольвейг достала из сумки подарок Петера — маленький пузырек Феликса. Этой дозы должно было хватить на четыре часа. Сольвейг предполагала, что ритуал завершится через два с половиной.

Она бросила взгляд на часы: 4-52. Пора.

Она встала в пентаграмму лицом к Wyrd, руне Одина, полоснула себя вдоль запястий обеих рук и, сморщившись от боли, начала читать катрен за катреном. Она просила полного разрыва с прошлым для мамы и папы, просила для них нового, потому что кровь в них уже течет новая, донорская, теперь оставалось выпросить у Магии, чтобы та перестала считать их Ларсенами, потому что они не имели на практике к этому Роду никакого отношения, она просила Магию защитить их от влияния Фолквэра Ларсена и просила Всеотца Одина даровать им пустоту. Пустота — это конец. Пустота — это начало нового пути. Она читала и читала длинный текст заклинания, чувствуя, как покидают ее силы, как кровь течет по локтям и ладоням и падает на пол, принимая форму меловой линии, будто напитывает ее. Колени подогнулись, и она упала в центр пентаграммы, не прерывая чтения заветной формулы, пятый или шестой раз повторяя катрены. Ее состояние очень напоминало транс, она читала и уже не понимала, какие слова произносит, и не видела ничего вокруг.

И тут дверь распахнулась с громким стуком, в комнату кто-то ворвался и движением ноги стер меловую линию, размазывая кровь по каменному полу комнаты. Сольвейг закричала пронзительно и упала в обморок.

Сознание возвращалось медленно.

— Дура! — прорычал чей-то знакомый голос, и Сольвейг почувствовала, как ее снова похлопали по щекам. — Ну, давай же, Ларсен! — кто-то залепил ей еще одну пощечину, и она открыла глаза. — Ну-ка пей! — приказал... Драганов (?), поднося к ее губам пузырек Кроветворного. Сольвейг открыла рот, и Драганов влил в нее зелье. — И вот это, — дальше были Укрепляющий раствор, а еще очень сильно пахло Экстрактом бадьяна. И было очень больно. Боль она почувствовала не сразу, но когда боль пришла, стало сразу очень плохо. Что хоть вой.

— Что ты... — начала Сольвейг, но Драганов перебил:

— Что я здесь делаю? Приехал с матча, опоздав на собственную помолвку, и шел в комнату, где Ларсены меня поселили в прошлый приезд. И почувствовал всплеск Магии, очень сильный. Открыл дверь и увидел тебя всю в крови. Ты совсем обалдела что ли?

— Ритуал... я не... не...

— Ты не закончила этот ритуал, Ларсен, и радуйся этому, потому что...

— Феликс... не сработал... как...

— ...ты бы сдохла, когда дочитала последний катрен! Ты вообще думала, что ты творишь? Ты как руны выставила вообще? Hagall, Uruz, Othel, Wyrd, Algiz... Ты решила всю Магию свою отдать в Жертву? Говоришь, Феликс Фелицис не сработал? Очень здорово, что ты выпила его перед тем, как встать туда, ясно? Потому что если бы не Феликс, я бы, может, решил отоспаться после матча в палатке, а не перенестись сюда и просто! Не! Успел! — буквально проорал он последние слова. — А эльф через несколько часов нашел бы уже твой остывший труп!

— Не вопи, — попросила Сольвейг, закрывая глаза. Страшно болели руки под бинтами, пропитанными бадьяном, общая слабость, накатившая от потери крови, еле удерживала в сознании.

— Спи давай, идиотка, — Драганов подошел к ней, поправил одеяло и прошептал: — Я приду через несколько часов. Zaspivam.

И Сольвейг уснула.

Ей снилось, что она маленькая, и мама заплетает ей косы перед тем, как отвести в детский садик: мама, хоть и работала дома, могла часами не вставать из-за компьютера, отрисовывая графические элементы дизайна, и не обращать внимания на ребенка, а там она всегда была с другими детьми и присмотрена. Правда, когда у Сольвейг начались магические выбросы, она стала ходить в садик реже, а после вообще перестала. Но как мама расчесывала ей волосы, мягко перебирая тяжелые темные пряди, массировала голову, Сольвейг хорошо помнила до сих пор. Мама во сне улыбалась ей, называла глупенькой девочкой и их лучиком солнышка. Она чувствовала себя маленькой-маленькой, как будто впереди еще вся жизнь, и проснулась совершенно счастливой, в полной уверенности, что прежняя жизнь — и Дурмстранг, и Драганов, и прадед — ей просто приснились.

Драганов, сидящий на стуле рядом с ее постелью, был к этому прямым контраргументом.

— Ты как, Ларсен? Пить хочешь? — Сольвейг кивнула, и он трансфигурировал из какой-то бумажки стакан, наполнил его водой. — Тебе лучше?

— Да. Спасибо.

— Рассказывай, — потребовал Драганов. — Давай. Все в подробностях.

Сольвейг мрачно посмотрела на него, и Драганов, состроив снисходительную рожу, протянул ей руку:

— Магией клянусь, что не использую полученную информацию тебе во вред, — на его ладони вспыхнуло белое пламя. Сольвейг посмотрела на Драганова и, вздохнув, рассказала все, как есть, про прадеда, помолвку, угрозу родителям и этот ритуал. Драганов молчал, но было видно, как сильно он хочет что-то сказать, но боится, что собьет ее, и больше Сольвейг ничего не расскажет.

— Ты не знала, что прадед собирается обручить тебя со мной?

— Нет.

— Вот же... старый ушлепок. Ларсен, честное слово, тогда, в Женеве, я думал, что ты знаешь. Правда.

— Он сказал, что это договорной брак с сыном его делового партнера.

— Так все и было. Отец заставил меня выбрать себе невесту из вашего Рода. Я выбрал.

— Как из семи человек ты выбрал меня, келпи тебя сожри? У меня нет родовой предрасположенности к Артефакторике! — повысила голос Сольвейг.

— Да мне плевать на это! — возмутился Драганов. — Ты своих кузин видела вообще? Из них же только Эва нормальная, а она еще маленькая! К тому же на Боевой магии учат из двух зол выбирать...

— ...знакомое, — закончила Сольвейг за него. — Я знаю.

— И я выбрал тебя, потому что я тебя по крайней мере знаю! Знаю, чего от тебя ожидать, чему тебя учили, как работают у тебя мозги. Ларсен, ты для меня понятнее. Я могу представить, как сложится у меня с тобой. Но связывать свою жизнь, пускай даже в угоду своему Роду, с чужим человеком... Увольте.

— Как ты согласился на это? — спросила Сольвейг, сумев приподняться на локтях. Руки болели уже меньше, но все равно очень болели. — Я бы поклялась тебе Магией, но, кажется, во мне не так много Силы для подобных демонстраций.

— Отец обещал принять в Род своего байстрюка. Бастарда, который родился меньше, чем через полгода после смерти матери. Я не хотел, чтобы имя мамы полоскали все светские клуши. Она умерла во время Кровного ритуала. Принесла себя в жертву, спасая мою сродную сестру Иванку. Почти как ты. Не думай, что я хотел на тебе жениться. Ларсен, учти, я тебя не люблю.

— Я знаю. Я тоже тебя не люблю. И никогда не любила. Я любила другого парня, — сказала Сольвейг, откидываясь обратно на подушку. — У него было твое лицо, и он был добрым. Он был веселым, а не язвительным. Он был сильным и не издевался над слабыми. Он умел радоваться своим победам, а не неудачам соперника. Я придумала его. А тебя я никогда толком не знала. Потому что на тебе маска, Драганов. И ты ее не снимаешь перед чужими. А я была тебе чужой, и осталась чужой.

— Ты, правда, затеяла это из-за родителей? — спросил Драганов, подавая ей еще один стакан воды, когда Сольвейг начала облизывать пересохшие губы.

— Я не хотела замуж за незнакомца. Но я боялась за родителей. А теперь лорд Ларсен все равно выдаст меня за тебя. И маме с папой сможет навредить в любой момент.

Сольвейг отвернулась. По щекам потекли слезы, и она не хотела, чтобы Драганов их видел.

— Обряд для помолвки выбирал я, — сказал вдруг Драганов, беря ее ладонь. — Ее можно будет расторгнуть. Я обещаю, что не женюсь на тебе, если ты этого не захочешь. Но и ты обещай, что не станешь настаивать.

Сольвейг посмотрела на него непонимающе.

— Ларсен, ты совсем не разбираешься в ритуалистике, — вздохнул Драганов. — Есть полные магические обряды, а есть неполные. Есть расторжимые помолвки и браки, а есть нерасторжимые. А еще есть магические брачные контракты, еще хуже, чем у магглов, хотя у них в последнее время они стали жутко популярными. Так вот. Я предлагаю тебе Неполный Обряд Обручения. Мы расторгнем его через полгода или год, или еще позже. Когда захотим.

— Ты поможешь мне спасти родителей? — уточнила Сольвейг.

Драганов кивнул.

— Я согласна, — сказала Сольвейг. — Который час?

— Полтретьего. Скоро за тобой придут эльфы. Постарайся поесть до вечера. А я пойду спать. Я вечером с девушкой обручаюсь, — пошутил на прощание Драганов и ушел из комнаты.

Сольвейг встала с кровати, по стеночке дошла до ванной и залезла под воду, стараясь не намочить бинтов. Своей Магии она почти не чувствовала. Это было хуже, чем тогда, на Самайн, когда она аппарировала через пол-Европы себя и Флинта. Мысль о Флинте больно царапнула внутри, и Сольвейг снова заплакала. То, что она собиралась сделать, не просто походило на предательство, оно им и было, в полной мере. От этого становилось тоскливо и хотелось выть.

Вскоре к ней действительно прибыл эльф, предложив пообедать прямо здесь, как Сольвейг и поступила, через не могу впихивая в себя овощное рагу вилку за вилкой, а потом уже другой эльф начал мастерить из ее волос ту сложную прическу, которую накануне одобрили ее бабки, и рисовать на ее лице лицо другой Сольвейг, той, которую вечером обручат с Димитром Драгановым.

Она сказала ему правду: Сольвейг поняла это, как только произнесла. Она не любила его. Она была влюблена в красивую картинку, в мальчика-спортсмена, которому придумала другой характер. А реальный Димитр Драганов, язва и говнюк, показушник и бретер, ее бесил, и они не раз цапались в институте по малейшим поводам. Сольвейг презирала его за все мальчишеские подлые выходки, какие он позволял себе и своим дружкам, но ее все равно продолжало к нему тянуть, и чем дальше был от нее Драганов, тем сильнее тянуло, и ей казалось, что это на всю жизнь. Но потом, в Патагонии, поняла, что не на всю. Что это закончится, когда она встретит другого человека. И вот она встретила, и все закончилось. Но теперь у нее не скоро появится шанс узнать, как быть с тем, кто нравится по-настоящему, как все может сложиться с ним — с Максом. Потому что вечером она сама разрушит то, что есть — было — у них с Максом Флинтом. Она была уверена, что Флинт не поймет. А у нее не хватит пороху рассказать ему все, как на духу.

Сольвейг выпила двойную дозу Бодрящего перед тем, как спуститься в Бальный зал, где ее уже ожидали все оставшиеся в поместье Ларсены и их гости. Она знала, что к ночи ее настигнет откат, но это будет еще через несколько часов, а пока никто и догадаться не должен, что утром она едва не простилась с жизнью. Сольвейг даже была благодарна тому эльфу, что втирал ей в щеки и под глаза какой-то крем, возвращавший коже румяный здоровый вид. Ноги в туфлях на невысоком каблуке, подобранных бабкой Фрёйдис, передвигались не слишком быстро, спускаясь по лестнице, Сольвейг придерживалась за поручень, но стойко вытерпела все изучающие взгляды, что вперили в нее родственники сразу, как только она появилась в дверях зала. Сольвейг отыскала взглядом Драганова, разговаривающего с ее дедом Арве и незнакомыми мужчинами, наверно, мужьями ее теток или кузин, попросила его подойти.

— Драганов, дай мне палочку, пожалуйста. Я сломала свою вчера утром.

Драганов посмотрел на нее изумленно, но вытащил палочку из кобуры.

— С пером гиппогрифа. Думаю, подойдет.

— Я верну, — пообещала Сольвейг.

— Не перенапрягайся.

— Только один Патронус, — сказала Сольвейг и вышла на балкон, пока никто не засек, вернувшись к своим прерванным разговорам. Фолквэр Ларсен, беседовавший с отцом Димитра Богомилом Драгановым, даже не повернул на нее головы. Ястреб вылетел из чужой палочки и завис над ней, хлопая серебристыми крыльями. — Передай Максу Флинту, когда он будет один: "Jeg elsker deg, Flint, og forstå hvis du aldri har tilgi".

Призрачная птица сорвалась с места и растаяла вдали, и только тогда Сольвейг вернулась в Бальный зал, возвратила Драганову его палочку и заняла место рядом с бабкой Ранвай. Сил на какие-то еще заклинания у нее больше не было.

Во время обряда Драганов велел ей говорить только одно "Согласна" в ответ на длинный текст его заговора. Она плохо понимала по-болгарски, только какие-то простые слова вроде "да", "нет", "здравствуйте" и "пожалуйста", но верила, что Драганов не навредит. Это было иррациональное чувство, но очень крепкое.

И, когда подошло время, она сказала.

Сначала ничего не происходило, а потом вокруг их рук появилось зеленоватое свечение, слилось с другим, темно-синим, и впиталось в руки вокруг запястий. Сольвейг подумала, что останется видимый след вроде ожога, но запястье осталось чистым, только виднелся край татуировки и белый след от пореза, появившийся после бадьяна. Драганов успокаивающе кивнул и поцеловал ее в щеку. Ларсены, отец Димитра и другие родственники зааплодировали и подняли за них бокалы. Димитр сунул ей бокал огневиски под нос и шепотом велел выпить. Сольвейг послушалась, и обжигающий напиток слегка взбодрил ее. Драганов приобнял ее за талию, делая вид, что очень ею увлечен, а на деле просто не давая упасть.

— У нас еще одно дело, помнишь? Твои родители.

— Да, — кивнула Сольвейг.

— Надо найти лорда Ларсена. Пойдем, — он потащил Сольвейг за собой, и, заявив, что им с Фолквэром необходимо обговорить несколько деталей, добился, что старикан привел их в свой кабинет.

— Ну и что за срочность, Димитр? — удивился лорд Ларсен, довольно поглядывая на сжавшую губы Сольвейг, сидящую в кресле для посетителей. Драганов стоял прямо за ней, положив обе руки ей на плечи.

— Вы обманули мою невесту, милорд, — прямо сказал Димитр. — Вы угрожали ей.

— Будет, — махнул рукой Фолквэр. — Девочке, наверное, показалось.

— Браслеты подчинения, которые вы подарили моим родителям, введя их в заблуждение, не были моей галлюцинацией, — твердо сказала Сольвейг, и плечи ее под ладонями Драганова напряглись. — И у меня есть свидетели. Я требую, чтобы вы поклялись, что больше не причините им никакого вреда.

— Я сниму браслеты, так и быть, — согласился старик, по-прежнему улыбаясь, будто думал, что Сольвейг шутит.

— Не стоит утруждаться, я наняла специалиста, который это уже сделал, — Сольвейг глядела на деда с ненавистью. — Им было так больно, что не спасло даже зелье против Круциатуса.

— А могли вообще погибнуть, — философски вздохнул лорд Ларсен, ни капельки не раскаиваясь, и Драганов немедленно выхватил палочку из кобуры.

— Это первый раз за всю мою жизнь выпускника Дурмстранга со специализацией на Боевой магии, когда мне хочется убить человека, и я чувствую, что готов это сделать, — признался он, направляя палочку на мага.

— И чего ты хочешь? — уточнил Фолквэр, опасливо косясь на ярко-зеленый огонек, зажегшийся на кончике палочки — признак готовой сорваться с нее Авады.

— Вы дадите мне Непреложный Обет, — сказала Сольвейг, поднимаясь. — А Димитр засвидетельствует.

Тот кивнул, и лорд Ларсен, глубоко вздохнув, начал расстегивать рукав рубашки.

— Клянешься ли ты, Фолквэр Бриньяр Хальдор лорд Ларсен, никогда не покушаться на жизнь своего внука Андора Арве Ларсена и его жены Грезэ Осхилль Ларсен, урожденную Андерссон, не причинять вред их здоровью, не чинить им препятствий и не вмешиваться прямо или косвенно в их жизнь? — спросил Драганов, и золотые с красным нити опутали правые запястья Сольвейг и ее прадеда горячей петлей.

— Клянусь.

— Пускай Магия будет тебе свидетелем.

Драганов опустил палочку и взял Сольвейг за руку.

— Мы уходим, милорд. Больше нам нечего делать в вашем гостеприимном доме. Через двадцать минут мы его покинем. И не смейте нас задерживать. Я не тупой игрок в квиддич, которому бладжером выбило все мозги. Я боевик. Помните об этом.

Через полчаса Сольвейг уже стояла рядом с Драгановым на полянке недалеко от стоянки цыганского табора за какой-то румынской деревней, куда вынес их порт-ключ, пока Димитр расставлял свою походную палатку. Они решили переночевать здесь, а утром Сольвейг собиралась купить себе волшебные палочки и воспользоваться международным камином в магическом квартале Бухареста, чтобы добраться до "Кабаньей головы", и оттуда дойти до школы. Родителям она собиралась написать, как только окажется в своей спальне в подземельях Слизерина. Видеть их сейчас почему-то совсем не хотелось.

— Знаешь, Ларсен, я ведь теперь тебе по традиции должен подарок на помолвку, — заметил вдруг Драганов, доставая ей постельное белье из комода и провожая во вторую спальню своей палатки. — Ты же моя невеста. Так положено, — добавил он, когда Сольвейг призналась, что ничего ей от него не надо.

Сольвейг положила постельное на кровать, застеленную пушистым пледом, рядом бросила свой рюкзак и обернулась на Драганова.

— Тогда я хочу, чтобы ты достал для меня боггарта.

Хогвартс приветствовал Сольвейг тишиной пустых утренних коридоров, и даже Малфой, встретивший ее у ворот замка, казался каким-то сонным и пришибленным. Сольвейг, провалявшаяся почти весь вторник в кровати, к которой Драганов обещал ее приковать подаренными какой-то фанаткой наручниками (между прочим, настоящими маггловскими, а не стаффом из секс-шопа), если дернется встать лишний раз, тоже чувствовала себя неважно, так что только поздоровалась с деканом и молчала до самой своей комнаты, где оставила вещи и переоделась в школьную форму, и пошла к Помфри. Глупо было строить из себя героиню после магического истощения, и Сольвейг решила перестраховаться. Драганов, конечно, выпоил ей суточную норму Кроветворного и Укрепляющего, но боль и слабость после бадьяна не отступала. Так что сундук с боггартом, все-таки отловленным Димитром в батюшкином особняке, она не открывала. А хотелось. Потому что превозмочь свой страх можно было только встретившись с ним лицом к лицу.

На самом деле это все могло произойти и без участия боггарта, столкнись она с Флинтом в гостиной Слизерина, но Локи уберег, а мадам Помфри, едва просканировала ее, сразу же выдала больничную пижаму и указала на свободную койку.

— Я даже спрашивать не стану вас, мисс Ларсен, откуда это, — медиведьма указала на белесые шрамы.

— Это очевидно, — пробурчала Сольвейг. — Я сглупила.

— Это мягко сказано, — подтвердила Помфри, подавая ей кубок Сонного зелья и отправляя записку Малфою, чтобы не ждал свою студентку на занятиях до конца недели.

Сольвейг была благодарна колдомедику за снотворное: все пять дней, что провела в лазарете, она ни разу не проснулась, когда ее навещали Флинт и оба Пьюси, о чем ей сообщала мадам Помфри, но наколдованные цветы на тумбочке находила каждое утро. Было приятно — и люто, невыносимо стыдно за то, что она так трусливо сбежала в Больничное крыло, даже не поздоровавшись с парнями.

Колдовать Сольвейг разрешили к вечеру воскресенья; летать — Помфри разыграла целую пантомиму на эту тему — с понедельника.

Надо было написать родителям, подумала Сольвейг, спускаясь в гостиную во время ужина. В общей комнате никого не было, зато лежал "Воскресный Пророк", раскрытый на странице светских сплетен, наверно, забытый кем-то из пятикурсниц. Сольвейг заглянула в газету и с удивлением уставилась на знакомое имя автора: Рагна Оддс — исландская коллега незабвенной Риты Скитер, такая же белобрысая овца и любительница покопаться в чужом нижнем белье — делилась с читателями опубликованной в норвежском "Speil" заметкой о помолвке наследника владельца концерна "Молния" и чемпиона мира по квиддичу болгарина Димитра Драганова со студенткой Хогвартса Сольвейг Ларсен, правнучкой скандинавского Мастера Артефакторики Фолквэра Ларсена, о которой пару месяцев назад писала Скитер как о любовнице сына главного тренера сборной Англии. Так сказать, "Пророк" ее реабилитировал. Отчего-то сильно захотелось спалить офис этой помойной газетки и вырвать суке-Оддс язык. Не зря от нее семья отказалась, запретив ей публиковать свои мерзости под фамилией Оддсдоуттир.

Сольвейг очень надеялась, что дальше "Speil" и болгарской "Врачки" маленькая новость об этой помолвке, опубликованная только потому, что так было заведено давным-давно, не уйдет, и теперь эта надежда не оправдалась.

Она швырнула газету обратно на стол, где взяла, и ушла в свою комнату, закрыв дверь на связку запирающих чар. Не хотелось вообще ничего.

Мда. Отличные результаты у их сделки с Драгановым. Ему-то хоть бы хны от той дряни, что пишут газеты, только интерес подогревают, а ее почему-то обласкали со всех сторон. "Пророк" как-то с Оддс связался... или она с ним? Один хрен. Вся школа теперь знает. Прекрасно. В последний раз она чувствовала себя шалавой, когда Фолквэр Ларсен намекнул ей, что знает об ее отношении к Драганову. Ну, теперь, вот, повторение незабываемых ощущений. Главное — не забыть сделать морду кирпичом перед тем, как открыть дверь.

Не выходи из комнаты, не совершай ошибки, мать вашу. Прав был старик Бродский.

Иногда дешевле похоронить себя под одеялом.

В сундуке за кроватью лязгнула крышка, но даже не приоткрылась. Кажется, боггарт будет не самым спокойным домашним животным. Если он питается страхом, может, он согласится забрать с собой весь ее страх, а?

Глупости какие в голову лезут.

— Эй, вылазь, — Сольвейг пнула сундук, сдвигая засов ногой и доставая палочку. — Будем знакомиться.

Крышка отлетела в сторону, и из сундука вылезла сама Сольвейг. В светлом платье и почему-то блондинка, но узнать было можно. Она огляделась по сторонам, состроив такую рожу, как будто в супе увидела личинку соплохвоста, и поглядела на Сольвейг с презрением.

О как. Оригинальный у нее страх — быть настоящей Ларсен, такой, как все ее кузины (Драганов говорит — тощие сушеные селедки), аккуратненькой, чистенькой и надменной.

— Ридикулюс! — сказала Сольвейг, и волосы у блондинки встали дыбом, а Сольвейг прыснула в кулак. — Дебильно смотришься, — заметила она с улыбкой. Боггарт, обернувшись на месте, забрался обратно в сундук и хлопнул крышкой. — Эй, — Сольвейг присела рядом на корточки, стукнула пальцем по боку сундука, — ну не обижайся. Просто если это был мой самый большой страх, то, кажется, мне теперь море по колено. Слушай, ты мне нужен. Я буду звать тебя Джек. Мне надо для занятий по Чарам отрабатывать Окклюменцию. Я буду прятать от тебя страхи, ладно? А потом... Ну, свожу тебя пожрать в Гриффиндорскую башню. Как тебе? Эй, ты хоть пошуми как-нибудь, чтобы я поняла. Слышишь, Джек? Или тебе не нравится имя Джек? По мне — самое британское имя.

Боггарт приоткрыл крышку, так что Сольвейг увидела только светящиеся из сундука глаза.

— Ну так что? Ты хоть моргни, если согласен.

Глаза еще какое-то время посмотрели на Сольвейг внимательно (ее собственные глаза — поняла она) и согласно моргнули, после чего крышка захлопнулась, и Сольвейг от греха подальше задвинула засов. А то еще выберется, тварь ночная, в темноте, она же может и чем-то посильнее смеха по ней шибануть.

Печально будет потерять такую ценную компанию.

Интересно, чего боится Фолквэр Ларсен? Наверняка разорения. Сольвейг живо представила, как боггарт прадеда превращается в управляющего из Гринготтса и сообщает, что родовой сейф опустел. Да старика же на месте удар хватит! Даже и не поест боггарт, как следует.

Так и от голода загнуться недолго.

У Сольвейг вдруг тоже заурчало в животе, и она вспомнила, что с обеда ничего не ела. Надо было идти или в Большой зал — еще успеет перехватить чего-нибудь, пока домовики не убрали со стола, или на кухню. Последнее было предпочтительнее, но Сольвейг здраво рассудила, что так или иначе завтра она все равно увидит эти противные рожи за завтраком, так что какой смысл оттягивать? Джек показал, что она этого даже не боится, так, просто ей неприятно.

А приятно было не сказать Флинту еще тогда, в Женеве, что ее собираются с кем-то обручить?

Да, блин! Флинт ей тогда вообще был никто! Ага, никто, как же, а чего тогда было на него пялиться?

Сольвейг покосилась на сундук, на всякий случай запечатала его понадежнее, и пошла на ужин.

В гостиной сидели младшекурсники, повторяли домашнее задание и резались в подрывного дурака, на ее появление только и обратил внимание Уоррингтон, разговаривавший с липнущей к нему светловолосой девицей с четвертого курса — Эльзой Мак-как-то-там.

— Здорово, Ларсен!

— Привет, — кивнула Сольвейг.

— Ларсен? — позвал кто-то из угла гостиной, и Сольвейг повернулась. Адели Гринграсс оторвалась от своей книжки и смотрела на нее в упор. — Это правда? То, что в газете написали?

Гостиная замерла в немом молчании.

— Это не ваше дело, — ответила Сольвейг. — Но это правда, — и вышла в коридор.

Надо же. Газеты и малявки Гринграсс читают.

С Пьюси она столкнулась в дверях Большого зала. К счастью — с Арчибальдом Пьюси. Он поздоровался, вежливо поблагодарил за рождественский подарок, сказал, что рад ее выздоровлению и побежал к себе в башню Рэйвенкло.

Сольвейг сделала очевидный вывод, что либо Арчи не читает "Пророк", либо ему пофиг на то, что там написано.

Ее бы очень устроил второй вариант.

— Тренировка завтра в семь, — сообщил Флинт, как только Сольвейг села за стол Слизерина.

— Добрый вечер, Флинт, — сказала она в ответ и пододвинула к себе миску с салатом.

— Я бы не сказал, что он добрый.

И ушел.

Есть как-то сразу расхотелось.

Пьюси продолжил жевать булочку, меланхолично глядя в сторону столов других факультетов.

— Видели уже? — только и спросила она.

Пьюси кивнул.

— И как?

Пьюси пожал плечами:

— Не знаю, Ларсен. Для меня ничего не изменилось, а с Флинтом сама разруливай. Но я бы его сегодня не трогал, — он повернулся, вылезая из-за стола через скамейку, и Сольвейг увидела у него на скуле бордовый синяк.

— Эй, тебе мазь дать?

— Само заживет.

До самого отбоя Сольвейг просидела на Астрономической башне, наложив на себя Согревающие чары. Ее сгорбленная спина заставляла парочки, решившие тут уединиться воскресным вечером, ретироваться куда подальше, а больше никто не приходил. Было... никак.

Очень хотелось себе напомнить, что теперь ее родители в безопасности, что все было не зря. Она ведь с самого начала этот ритуал и вообще все задумала, чтобы спасти их. Да, сложилось не так, как она планировала с самого начала. Но ведь явно не хуже, чем если бы она действительно сдохла во время ритуала, отдав вместе с кровью еще и всю свою Магию — и жизнь. Ну, побудет полгодика невестой Драганова. А потом они разбегутся, как хорошие знакомые, она соберет вещи, свидетельство об окончании Хогвартса (или что они тут дают), результаты Т.Р.И.Т.О.Н.ов, метлу и свалит на континент, попробуется в какую-нибудь маленькую квиддичную команду, а если не возьмут — пойдет в Академию при Аврорате, или в университет на Высшие Зелья. Просто осталось сыграть три матча за сборную школы — это в лучшем случае. А потом ее ничто не держит в этой стране, она станет совершеннолетней по законам Норвегии, подданной которой является, у родителей начнется другая жизнь, хотя у них всегда была именно такая — она ведь десять месяцев в год не живет с ними. Они не расстроятся. Но она не останется в этой гребаной Британии, и не будет иметь дела ни с кем, кого знает здесь, в конце концов, она весь Дурмстранг жила так — сама за себя и против всех. Это привычка.

Сольвейг уже собиралась спрыгивать с парапета, как услышала шаги за спиной и выхватила палочку.

— Эй, это я, — поднял пустые руки Вуд. — Хотел посидеть один.

— Я уже ухожу, — Сольвейг опустила палочку и обошла Вуда по дуге.

— Погоди, — гриффер попытался остановить ее, но Сольвейг дернулась в сторону. — Сольвейг, ты чего?

— Нервы, — созналась она. — Скажу завтра Макгонагалл, что согласна на посещение колдопсихиатра.

— Теперь тренировки через день. Выбери какое-нибудь поудачнее время.

— Обязательно, — она уже начала спускаться, как Вуд спросил:

— Сольвейг, слушай... А почему именно он?

Сольвейг остановилась. Она иррационально надеялась, что именно Вуд не спросит. Ну, да. С чего бы?

— Мне из списка выбрать не предлагали, — наконец сказала она и стала спускаться вниз. — Не сиди долго, сегодня Малфой дежурит по школе.

Ладно, надо написать Краму хотя бы. Потому что он газет не читает никаких, кроме "Квиддичного вестника", а на слухи ему ровным счетом положить — он их даже не отслеживает. И потому, что Крам — хороший друг. И Тея еще. А других у нее не было. Хватит себя обманывать.

А хороший все-таки Джек подарок. Интересно, как он сможет показать ей, что она боится одиночества? Хотя, что врать-то, одиночества она как раз таки и не боится. Наоборот, сейчас хочется оказаться там, где ее никто не знает. И где никто не будет задавать вопросы.

— Мисс Ларсен? Почему не в постели? — поинтересовался Малфой, на которого Сольвейг напоролась буквально в десяти метрах от лестницы в подземелья.

— Не успела спуститься до отбоя, сэр. Замок слишком высокий.

— Быстро в гостиную. Я вас не видел.

— Я бы предпочла отработку в лаборатории, профессор.

— Вам нужно время в лаборатории или разговор, мисс Ларсен? — спросил вдруг Малфой, и Сольвейг удивленно глянула на него.

— С чего вы взяли? Про разговор? Сэр.

— Подумалось. Я завершу обход через сорок минут. Если желание поговорить появится, то вы знаете, где находится мой кабинет.

— Да, сэр. Я могу идти?

— Идите, мисс Ларсен.

Стоило ли говорить, что Сольвейг не собиралась плакаться декану в жилетку.

Она сама разберется, она уже не маленькая девочка. Сама заварила кашу, самой и расхлебывать. А завтра тренировка, надо постараться не уснуть к концу занятий. А значит — ложиться прямо сейчас.

Вообще — надо завести привычку ложиться спать сразу после отбоя, как в Дурмстранге. И вставать раньше на час, делать зарядку. И надо все-таки выпросить у Выручай-комнаты тренажерный зал. Вдруг получится.

Ничего не произошло.

Все ровно так, как должно.

Завтра будет новый день.

Все это слишком напоминало аутотренинг, и поэтому ни хрена не помогало.

На Зельях ей в котел плюхнулось что-то красное, и котел рванул, опалив ей ресницы и брови, потому что не успела поставить Щит. Малфой закономерно снял с Хаффлпафф пятьдесят баллов и назначил кому-то отработку, Сольвейг выпустила кому-то в живот Iskrystaller — ледяные иглы, неглубоко, очень больно, но не смертельно (что жаль) — и неснимаемо. Лед растает сам. В конце концов, тело человека гораздо теплее, чем лед. Так Слизерин потерял двадцать баллов ("Это несправедливо, профессор Малфой!" — "Еще минус десять с Хаффлпафф за пререкания с преподавателем"), а Сольвейг получила направление к директору и после беседы с ней — время консультации в клинике Святого Мунго.

В этот раз за нее никто не заступился.

И вот от этого было — больно. А брови — что, брови. Отрастут. Есть же специальные зелья.

Ее вера в то, что человека можно любить, каким бы гребаным дерьмом он не оказался, уже не отрастет.

Наивная чукотская девочка, говорил про такое ее однокурсник из Дурмстранга Никита Решетников, питерский парень, обманом заставивший своих во втором поколении чистокровных родителей отдать его не в русскую школу, коих было целых две, а в загадочный северный институт.

Пора вспомнить про те времена, когда она вполне реально мечтала, что звезды так встанут, что Драганов обратит на нее внимание. Но, как говорится, мечты сбываются, когда уже нафиг не надо. Слишком много произошло за эти полгода, что отделяют ее от той первоначальной светлой радости, какую она испытала, когда Драганов поздоровался с ней в забегаловке перед квиддичным стадионом в Патагонской пустыне накануне полуфинального матча. Верни ее что-то в то лето — и она бы даже не подумала про съемку в рекламе нижнего белья, конечно, обошла бы ту едальню десятой дорогой, продолжала бы учиться в Дурмстранге и постаралась вынести Флинта в матче против Хогвартса, если они играли бы с Хогвартсом, потому что, блин, он был самым полезным охотником в команде — и это неимоверно бесило всех в их сборной. А теперь у нее на запястье при диагностике высвечиваются нити Обручения, и Драганов имеет к ним непосредственное отношение, а она сама готова сдохнуть с тоски только из-за того, что Макс Флинт и не посмотрел в ее сторону с той поры, как узнал об ее помолвке.

А ведь Сольвейг хотела ему все рассказать.

Теперь не хочет.

Слишком было больно сознавать, что ей не дали даже возможности все объяснить. Флинт же просто принял это, как должное — и больше с ней не разговаривал. Не за чем врать, что ее это не разозлило.

Как там Драганов говорил? Секс ничего не значит.

И правда.

На тренировке больше всех, даже больше Уизлетты, выбешивал Томпсон, запасной загонщик. Сольвейг обрадовалась сначала, что Флинт позвал на тренировку запасных, что их будет больше, но не ожидала, что он использует это для показательной порки. Потому что в этот раз Флинту в ней не нравилось абсолютно все. И как она бьет по бладжеру, и как она летает, и как они общаются с Крэгги. Под конец Сольвейг очень хотелось врезать ему по челюсти битой, но она сдержалась. Ну и гриффер, конечно, подливал масла в огонь.

— Мм, Ларсен, это тебе Драганов показал этот прием? — спросил он, подлетая ближе, когда Сольвейг не слишком удачно отбила бладжер от Робинс, бросающей по кольцам Фосетта.

— Захлопнись, — огрызнулась Сольвейг.

— Выскакиваешь замуж за квиддичного чемпиона, думаешь, он тебе поможет попасть в какую-нибудь команду? В квиддиче не все через койку. Второй раз так не прокатит.

— Слушай, ты, сопля гриффиндорская, — Сольвейг схватила его за отворот мантии и тряхнула, — еще раз ты откроешь свой рот — и будешь собирать свои зубы по всему стадиону.

— О, так Данбар правду говорит, что ты двинутая?

— Завтра колдомедик скажет, — оскалилась Сольвейг. — И в случае чего у меня даже справка будет.

Тут Флинт свистнул всем спускаться. На земле он орал, что запасные — это тоже команда, что если они мечтают попасть на поле, то стоит хоть чуть-чуть постараться сыграться, а не устраивать битву за снитч с тасканием друг друга за волосы ("Уизли, я тебе обкорнаю патлы, если не соберешь их, нахрен!"), прекратить стараться сбить зеленых с метлы ("Робинс, я не понимаю, чего ты добиваешься? Я крупнее тебя в два раза, ты хоть что-нибудь слышала про маггловскую физику?"), не зевать у колец ("Фосетт, тебя взяли в команду не из сочувствия к убогим, а потому, что ты второй вратарь Хогвартса, и если тебя это не устраивает, то лучше сразу вали отсюда") и — главное — не собачиться в воздухе.

— Если у кого-то есть вопросы к семейному статусу Ларсен, то давайте все зададут их сейчас, и мы больше не вернемся к этому разговору никогда, — предложил Флинт так, что Сольвейг едва не отравилась тем концентратом яда, что содержался в его интонации.

— Ну, спрашивай, капитан, — встала она напротив него, сложив руки на груди. — Тебе же больше всех интересно.

— Меня не колышет, с кем ты спишь, — выплюнул он. — Ты для меня просто загонщик.

— Ок, — кивнула она. — У кого есть вопросы?

— А он, правда, такой высокий? — спросила вдруг вейлочка, и все на нее непонимающе уставились. — Ну, рост Драганова, говорят, шесть с половиной футов.

— Правда, — подтвердила Сольвейг, которая едва доставала Драганову до подбородка со своими пятью футами и семью дюймами. — И если больше вопросов нет...

— Ты играла с ним? — спросил Крэгги, почесывая битой затылок.

— В Дурмстранге за команду специальности "Боевая магия" в течение шести сезонов.

— Вы уже тогда встречались? — спросила Робинс и почему-то покраснела.

— Нет.

— А когда начали?

Сольвейг разозлилась не на шутку. Вот это, мантикора вас раздери, никого не касалось.

— Хватит, — Вуд зыркнул на свою охотницу так, словно она хуже самой Скитер. — То ли вы не знаете, что в чистокровных семьях редко женятся по любви.

— А почему? Статус? Деньги? Место в команду? — издеваючись поинтересовался Томпсон, и Сольвейг не выдержала, залепила ему Жалящим в лицо. Щека у гриффера резко распухла, глаз заплыл, и он схватился за него, приложил снега. — Психованная!

— Все, интервью окончено, — бросила Сольвейг и первая пошла в раздевалку, схватила свои вещи и унеслась в свою комнату, как наскипидаренная.

Было до того мерзко, что она простояла под горячим душем, сдирая с себя все сегодняшние взгляды и чужие слова, и Флинтово презрение мочалкой, намыливая ее несколько раз подряд, дольше часа. А потом просто сидела на кафеле, и вода текла на нее сверху, и она сидела и сидела, не в силах заставить себя встать и перебраться в постель, где она обещала себе написать письма домой и Петеру.

Сколько так будет продолжаться? День, два, неделю? Пока не найдется тема, на которую можно переключиться?

Привет, мама и папа. Теперь лорд Ларсен вам никогда не навредит, он принес мне Непреложный Обет. Ах, да, я чуть не сдохла и еще обручилась с Драгановым.

Привет, Петер. С лордом Ларсеном договориться без жертв не удалось.

Привет, Тея, привет, Даниэль. Вы очень крутые, но операцию можно было не делать, потому что без ритуала она бесполезна, а ритуал я запорола.

Хотелось выть.

Вуд окоротил Робинс, потому что на его вопрос Сольвейг ответила еще вчера. И, пожалуй, вопрос Вуда был самым бестактным из всех. И ее ответ тоже был не самым вежливым. И вообще, задай его Флинт, она бы, может, по-другому ответила. Но Флинт не спрашивал, как будто ему действительно все равно.

А Вуд очень здорово объяснил всем, чтобы больше никто не поднимал этот вопрос: у чистокровных никто не женится по любви.

Да, наверно.

В конце концов, она знала, что лорд Ларсен ее за кого-нибудь выдаст, просто думала, что это произойдет попозже. Да кому она нужна-то была? Ни родового дара, ни ларсеновской внешности. Настоящий изгой в семье. Да и Драганов ее выбрал не потому, что она хорошая (ведь это не так), а по знакомству. Так и она бы выбрала Драганова среди семи других неизвестных чужих мужчин. Просто потому, что он — знакомое зло.

Факультет Гриндельвальда муштрует так, что какими-то принципами, записанными где-то на подкорке, начинаешь руководствоваться не только в бою, но и по жизни.

— Завтра свожу тебя покормиться страхами Томпсона, — пообещала Сольвейг Джеку и легла спать. Как-нибудь обойдутся и родители, и Петер скупыми строчками, что теперь она невеста Драганова.

И что не надо ее жалеть.

Во вторник сразу после Трансфигурации Макгонагалл открыла для нее камин в приемный покой госпиталя Святого Мунго, и Сольвейг ушла на назначенную ей консультацию.

— О, мисс, вы, наверно, по поводу взрыва котла? — улыбаясь во все тридцать два, уточнила у нее ведьма в регистратуре, и Сольвейг одарила ее убийственным взглядом, заставившим привет-ведьму заткнуться.

— Сольвейг Ларсен, мне назначено. Колдопсихиатр.

— Пятый этаж, кабинет 503, — сверившись со списками, сказала ведьма, и Сольвейг быстро ушла к лифту, не дожидаясь больше никаких комментариев. Да, за мазью, чтобы ресницы и брови быстро выросли, до больничной лавки подняться все-таки придется.

Целитель Хайнце, к которому она попала, оказался высоченным блондином с таким разворотом плеч, что и Эрвик бы позавидовал. Волосы у него были коротко подстрижены, а лимонная мантия не скрывала обычной для полевого колдомедика формы — с брюками-хамелеонами, заправленными в высокие ботинки военного образца. Из правого торчала запасная палочка.

— Дурмстранг, Колдомедицина, затем Штутгартская Академия колдомедиков. Полевое сопровождение оперативников и работа с родовыми проклятиями, — сказала Сольвейг через 10 секунд после того, как увидела его. — Приветствую, док.

— Дурмстранг, Боевая магия, — ответил мужчина, предлагая Сольвейг присесть в кресло напротив своего. — Отчислена. В Хогвартсе начала проявлять агрессию. Теперь можем приступить к разговору, мисс Ларсен? Раз уж мы показали друг другу, что умеем подмечать мелочи по внешнему виду?

Сольвейг осторожно кивнула. Герр Хайнце ей понравился. Было в нем что-то такое, заставляющее довериться. И — нет — это были не чары, навешенные на помещение. Скорее ощущение, что его учили так же, как ее, только дольше. И — раз уж он мозгоправ, но в полевой форме — очевидно, что он занимается с такими, у кого чердак, как у нее, протекает, достаточно часто. С аврорами, может?

Колдомедик задавал ей абсолютно несвязанные друг с другом вопросы: о детстве, о друзьях, об учебе. И незаметно для себя Сольвейг выболтала ему все, чего не хотела рассказывать никогда и никому: про одиночество, которого она раньше боялась, а теперь стремится к нему, про враждебное отношение к слизеринцам студентов других факультетов, такое показушное и раздражающее, что сил сдерживаться не всегда хватает, про суку-Оддс и овцу-Скитер, статьями которых даже подтираться брезгливо, про то, как ее бесят некоторые однокурсники, самодовольные уроды, как она получает удовольствие от того, что наказывает их — унижением, страхом, болью — тем, чем умеет, и как ее не любят в семье — даже про то, как Арнольд запустил в нее смертельно опасным проклятьем на каникулах.

А потом целитель Хайнце ее отпустил, сказав, что пришлет заключение утренней совой. А пока ей действительно стоит заглянуть за средством для наращивания обгоревших ресниц и бровей.

Сольвейг вышла из его кабинета и только дошла до лифта, как наткнулась на мистера Пьюси.

— Добрый день, сэр, — сказала она, шагнула в лифт и вместо шестого этажа нажала первый. Погулять бы. Чуть-чуть. Створки лифта закрылись как раз в тот момент, когда мужчина открыл рот, чтобы поздороваться с ней в ответ.

Лечебное зелье можно было бы сварить самой, но оно настаивается почти неделю. Проще зайти в аптеку.

Косой вечером блистал, как гирлянда, все лавки сияли витринами, маня и дошкольников, и взрослых магов. Сольвейг свернула в Лютный и пошла к "Белой виверне". Очень хотелось есть — после долгого разговора с колдопсихиатром в животе заподсасывало, а в Большом зале появляться лишний раз вообще не хотелось. Потому что чем чаще она видит всех этих зубоскалов, тем сильнее желание проклясть всех как-нибудь позаковыристее. Герр Хайнце сказал, что простейший способ держать агрессию при себе, — это избегать тех, кто на агрессию провоцирует. Но это по понятным причинам было сложнее, чем описывал док.

До трактира она не дошла, слившись со стеной, едва увидела красные мантии авроров у дома терпимости, маскирующегося под массажный салон. Ну, да, только в Лютном и ходить к массажисту, конечно. Оцепление парализовало неширокую улочку, сталкиваться с местными стражами порядка при исполнении Сольвейг особенным желанием не горела, так что вернулась в Косой и пообедала в "Дырявом котле". Правда, хозяйка на нее так зыркнула, что Сольвейг сочла за лучшее побыстрее проглотить свое рагу и поспешить на выход. Ну, она же смотрелась в зеркало на обеде, не такие уж там и проблемы с бровями!

— Мисс Ларсен, — материализовалась перед ней какая-то серебристая то ли куница, то ли горностай и сказала голосом Малфоя: — поторопитесь вернуться в школу, терпение директрисы не безгранично. Жду у ворот, — и растаяла.

Сольвейг хмыкнула и аппарировала в Хогвартс только после посещения аптеки.

Вообще, конечно, ссориться с деканом смысла особенного не было, он все-таки был неплохим мужиком и прикрывал слизеринцев почаще, чем то же самое делал для грифферов Лонгботтом. Но тут срабатывала природная вредность или еще что-то. Она не хотела учиться в Хогвартсе, выбрала его методом исключения, от безвыходности — и потому что-то в Сольвейг сопротивлялось соблюдению предписанных правил поведения, качественному выполнению домашнего задания и подготовке к выпускным экзаменам. И необходимости подчиняться хогвартским преподавателям.

Вообще она бы сейчас задумалась об экстернате.

Жаль было только от квиддича отказываться. Потому что квиддич на данный момент был единственной отдушиной, и она не позволит каким-то там Томпсонам и Уизлеттам, и даже Флинту испортить ей все настроение перед межшкольным турниром. Она заслужила играть в плей-офф. Пускай это и было с другой командой.

Обстоятельное письмо Краму с извинениями по поводу недавней не слишком вежливой записки Сольвейг написала во время Истории магии следующим утром. Петер, конечно, поиздевается, спросит, почему она до сих пор не напечатала фотографию с помолвки на майке и не ходит в ней по школе — но на то он и друг, чтобы обстебывать ее по каждой мелочи. Как только Крам найдет себе девушку (или когда она сама найдет его, как случилось с его родителями), Сольвейг тоже начнет зубоскалить. Никита говорил про такое: "Ну, я же любя". Это загадочное русское "Я же любя" и не менее загадочное "Ты только не обижайся, но..." были у странного русского стандартной причиной, почему его нельзя было бить за очередное высказывание. (Ну, это он думал, что нельзя).

После окончания занятия Вуд, сидевший в этот раз со своими, подбежал к Флинту, сунул ему в руки стопку пергаментов и унесся на следующий урок, а слизеринцы вместе с хаффлпаффцами отправились на Гербологию. Флинт на ходу просматривал Вудовы игровые схемы, которые тот мог генерировать со скоростью 100500 штук в час, передавая их Пьюси, а тот Сольвейг, но она проглядывала их поверхностно: на защите Вуд не слишком концентрировался. Хотя в нападении он придумывал интересные комбинации, и пару из них Пьюси даже убедил Флинта вечером же и попробовать. Но то ли у Флинта всегда было такое мрачное настроение по утрам, чего Сольвейг раньше не замечала, то ли еще что-то, но капитан был уже третий день мрачнее тучи, и Сольвейг, как ни старалась поменьше обращать на него внимание, никак не могла перестать ловить на себе его тяжелый взгляд. Впрочем, только они встречались взглядами, Флинт тут же отводил глаза, преувеличенно заинтересованно начиная разглядывать собственные руки, заколдованный потолок в Большом зале или вот прямо сейчас цапень, сок из плодов которого они собирали по заданию Лонгботтома. Сольвейг, засмотревшись на Флинта, не сразу поняла, что ее напрягает в работающем рядом Люпине, а потом обнаружила на его месте Драганова в мантии Хаффлпафф с зеленым плодом цапня в руках и шарахнулась в сторону, толкнув работающего рядом Эпплби.

— Что, Ларсен, совсем мозги потекли? — громко спросил барсук, отталкивая ее от себя.

— Люпин, это было не смешно, — заверила напарника Сольвейг, и желтый немедленно превратился в косплей на нее.

— Я думал тебя развеселить хоть чуть-чуть, — пожал плечами Люпин и ловко выдавил сок в стоящую между ними банку. — Но, видимо, тебе не весело видеть жениха.

— Заткнись, — попросила Сольвейг, продолжая работать. Люпиновская манера постоянно кого-то изображать, о которой Сольвейг забыла за время каникул и лежания в Больничном крыле, снова начала ее здорово выводить из себя. — И не делай так при мне, пожалуйста.

— Не изображать Драганова? Или тебя? — уточнил Люпин, выдавливая сок из еще одного плода цапня, пока Сольвейг пыталась, не слишком навредив растению, отодрать от своей руки вцепившийся в предплечье отросток.

— Обоих. Ты хоть помнишь, как выглядишь на самом деле?

— Помню, — согласился Люпин. — Но мне нравится экспериментировать. Так же веселее. К тому же ты была права насчет нестабильной Магии, и Гарри, мой крестный, на все каникулы запер меня в библиотеке. И я действительно нашел несколько дневников метаморфов. Так что скоро, думаю, я не буду искриться от избытка Магии. Ее же можно сбрасывать в накопители. Ты знала?

— Естественно, — кивнула Сольвейг. Как знала и то, что такие накопители — вещицы родовые, на заказ их способны сделать только гоблины, человек за такое не возьмется, будь он хоть тысячу раз артефактологом. Ее прадед, по крайней мере, точно бы не потянул. Так что, когда она разносила половину сада своими выбросами и била стекла в детской, родители просто вставляли новые. А поврежденные деревья выкорчевывали. И никаких там Аллов Пугачевых, как говаривал Никита. Что-то она часто стала вспоминать Решетникова. Может, его в команду взяли вместо нее?

Интересно, а что было бы, исчезни она действительно с гобелена Рода Ларсенов? Ну, мало ли, что могло бы произойти? Ну вот исчезла. Как бы тогда запел Фолквэр Ларсен, заяви ему Драганов, что жениться согласен из всех правнучек старикана только на ней? Пятнами бы, наверно, зелеными пошел.

Кстати, про пятна. Точнее, про Джека. Они вчера не слишком удачно погуляли до Гриффиндорской башни, всего трех загулявших третьекурсников встретили по дороге, так что Джек с них немного вытянул. Надо бы придумать для него более сытную программу. Ну, например, Данбара. Пускай только повод даст, гнида.

* * *

Старший аврор Поттер, руководивший облавой на главу наркокартеля в центре Лютного, на долю секунды напрягся, когда невидимый родовой перстень чуть-чуть прижег ему палец, как бывало обычно, когда Тедди неожиданно появлялся в доме на Гриммоулд Плейс, и быстро огляделся по сторонам. Но тут из окна борделя полетели проклятия, и он переключился обратно на операцию, решив не отвлекаться по мелочам. За оцепление Тедди не пробраться, а надрать крестнику уши за самоволку, подумал Гарри, он еще успеет.

На ЗОТИ в четверг Данбар таки довыскребал. Профессор Томас, окрыленный прошлыми успехами Сольвейг и Флинта в борьбе с камнями и лепниной Дуэльного зала, снова поставил их в пару, пригрозив вернуть тот самый браслет на их руки, если они еще раз вздумают саботировать задание. Сольвейг со вздохом протянула Флинту ладонь. Диффиндо с помощью Парных чар им удалось воспроизвести на четвертый раз. По крайней мере это произошло быстрее, чем Сольвейг рассчитывала. Неудовольствие Флинта, с которым он берет ее за руку (тактильный контакт и впрямь помогает), Сольвейг ощущает всей кожей, но, видимо, оно уступает неудовольствию быть прикованным к ней магическими наручниками на неопределенный срок. Ну и ладно.

А то, что Данбар, вместе с Джордан назначенный им в противники в учебном поединке, решил это прокомментировать, — ну так думать же надо головой, правда?

Сольвейг развернула Флинта за плечи в сторону мерзкого гриффера быстрее, чем подумала, что испепелит его на месте сама, и тихо приказала чужой палочке:

— Uskadeliggjøre! — палочка вылетает из руки Данбара, и Сольвейг прижимает ее ногой к полу.

— Ээ! Верни, тварь! Профессор Томас!

— Lukket munen! — и во рту красного оказался симпатичный тряпичный кляп. Флинт опустил палочку.

— Это ты сделала?

— Мы, — поправила Сольвейг. — Парные чары.

— Я не знаю этих заклинаний, — покачал головой Флинт.

— Они не требуют специальных взмахов палочкой. Ты направил ее на противника — я произнесла словесную формулу. Предполагается, что это так работает.

— Очевидно, вы действительно хорошо сработались, — заключает Томас, подходя к ним после воплей Данбара. — Пять баллов Слизерину. Но палочку, мисс Ларсен, необходимо вернуть.

— Мы взяли ее в бою, — заметил Флинт. — Данбар и Джордан ведь были против нас.

— Это учебный бой, — настаивает Томас.

— Ну и что? — Сольвейг убирает палочку во внутренний карман мантии и оборачивается к Данбару, отплевывающемуся от затычки: — Потом верну. Пришлю тебе записку с совой. Если ты не против, Флинт, — косится она на однокурсника.

— Мне без разницы, — не подводит тот.

Не то чтобы этому действительно стоило радоваться, но, кажется, она сможет реабилитироваться перед полуголодным боггартом, которого она вырвала своим желанием и руками Драганова из пучины чревоугодия из-под Софии.

К вечеру после отработки с Филчем, на которую ее за поведение на Защите отправил Томас (видимо, прочухал, что Малфоем студентов наказывать получается неэффективно), Сольвейг накарябала левой рукой время и место, где гриффер может забрать палочку (дальний коридор седьмого этажа, половина двенадцатого ночи), и отправила со школьной сипухой. С Джеком они уже договорились (Сольвейг говорила, Джек вроде бы соглашался) переместить его из сундука в небольшую шкатулку с чарами расширения внутри (отличный подарок самой себе с Каркиттского рынка) — а значит, нужно только предупредить Пьюси, что у нее на ночь запланировано одно дельце — и что в гостиную она вернется среди ночи, а значит, на подавшую голос "следилку" можно не соскакивать, она ее сама поправит. Ну, и уйти из гостиной, ясное дело, до того, как колокол прозвонит отбой.

В том, что Данбар прискачет забирать свою палочку, Сольвейг не сомневалась. Грифферу уже впаяли несколько отработок Малфой и Флитвик за отсутствие палочки на занятии, а Сольвейг наблюдала за этим на Чарах с такой каменной мордой, что никто почему-то не выдал ее прямого участия в обезоруживании Данбара. Ну и славно.

Пустые ночные коридоры Хогвартса успокаивали. В Дурмстранге не было так много места, чтобы гулять и ни с кем не встречаться, да и занятость у боевиков была такая, что всем остальным и не снилось. На прошлом курсе они вставали раньше побудки, чтобы доделать домашнее задание или потренироваться, потому что в течение дня были уроки, практикумы, поединки, стажировка в лазарете... И времени, отведенного на самоподготовку, катастрофически не хватало. Так что даже до подъема казармы по сирене они с одногруппниками встречались в одном месте — в кабинете самоподготовки рядом с библиотекой. А уж кто во сколько встанет, каждый решал для себя индивидуально. И шляться по школе ночью уже никто после второго курса не ходил. Даже на спор.

Дурмстранг учил железной дисциплине. По крайней мере их специальность — да.

Без этого боевому магу никак.

Почему дурачина-Данбар не понимает, что он априори слабее нее из-за неравноценной подготовки в Боевой магии и опыта ведения поединков? Неужели не осознает, что все, что он получал от нее, — детские шуточки, каким учили их на третьем-четвертом курсах, чтобы юные боевики могли не просто скрутить противника, но еще и элегантно макнуть его башкой в чан с помоями — для острастки? Или ему кто-то часто промывает мозги, что он с самого начала начал на нее залупаться? Или его поят какими-нибудь зельями и накручивают?

Впрочем, какая ей разница? Ей с Данбаром детей не крестить.

В узком коридоре было темно, и Сольвейг, спрятавшаяся за гобеленом в одной из многочисленных ниш, засветила Lyspærer — маленькие белые огоньки света, летающие под потолком. Это было ее любимое декоративное заклинание, связанное с освещением. Чужую палочку она отлевитировала в центр коридора, когда услышала топот ног по лестнице: Данбар не потрудился наложить на себя Заглушающие чары. Придурок. Сейчас же наверняка сюда кто-нибудь из преподов припрется, или та же миссис Норрис-она-не-помнит-какая-по-счету. Зря что ли Сольвейг недалеко отсюда накапала эфирное масло котовника? Так-то, если повезет по-крупному, и кошачья ипостась директрисы может нагрянуть. Джек выплыл из шкатулки и просочился за гобелен.

Ну-с, подумала Сольвейг, давай, Данбар. У меня давно не было доступа к смешному видео на ютюбе, чтобы пропустить такое развлечение.

Если бы Сольвейг не наложила на себя же модифицированное Силенцио, она бы захохотала в голос, как хохотала на большинстве видео с жуткими клоунами, бегающими по городу за прохожими с бензопилами наперевес или выскакивающими на этих же прохожих из кустов и из тьмы подземных парковок. О, она такое очень любила. Джек, только-только заметив приближающегося Данбара с, очевидно, опущенными (неподнятыми?) окклюментивными щитами (за что только Флитвик ему какие-то баллы вообще присуждает на занятиях?), превратился в... нее. Сольвейг в исполнении боггарта получилась чуть-чуть демоническая: глаза превратились из синих в черные, волосы были распущенными, чего она в школе не допускала за пределами своей спальни, ботинки, кажется, подбиты железом — тоже не вариант для помещений с каменными полами... Палочку Данбара, ранее висевшую в воздухе, Джек крутил (крутила?) в тонких ловких пальцах. Вот пальцы, отметила Сольвейг, глядя на себя со стороны, не подкачали. Папа говорил, что у нее пальцы пианистки. Мама — что программиста. Но ни музицированию, ни изучению С++ Сольвейг было особенно некогда уделять внимание, так что пальцы остались пальцами боевого мага. Такими, что могут запросто придушить на пару часиков.

Данбар, кажется, от страха, что волшебную палочку его эти самые длинные и тонкие пальцы сейчас сломают насовсем, едва не ссался. А потом Сольвейг наконец-то поняла, почему он постоянно нарывается: он же боится ее! Натуральным образом боится и пытается превозмочь свой страх. Вот как, значит, на факультете Годрика расправляются со своими слабостями. Надо будет у Вуда при случае спросить, это такой ритуал у них — или что?

Судя по всему, тот стародавний учебный бой с метанием в Данбара трансфигурированных кинжалов на ЗОТИ снес парню кое-какие берега. Вот бы кому не мешало герру Хайнце показаться.

Она-то от колдопсихиатра пергамент с вердиктом "Здорова" получила. Очевидно, псих тут не она.

Джек оказывается чрезвычайно сильным боггартом, потому что не отпускает Данбара от себя не меньше получаса, крутясь вокруг него и не разрывая зрительного контакта, как заправский гипнотизер. И палочку волшебную Данбару не отдает. Тот, конечно, тем еще словесным поносом отвечал, и Сольвейг скептически вздернула бровь на очередном фееричном пассаже, после которого грифферу при встрече с ней настоящей понадобилась бы запасная челюсть, а Джек в ответ бесовски захохотал и направил на Данбара его же собственную палочку. На кончике показалась зеленая вспышка Авады.

Ну ни хрена себе, безмолвно присвистнула Сольвейг, неужто я так его пугаю, что он боится однажды получить от меня Непростительным в лоб?

И тут как раз из-за поворота нарисовались вместе Лонгботтом и Малфой, дежурившие по школе. Джек, мгновенно оценив неравные силы (ментальные щиты обоих деканов были достаточно прочны для него), швырнул в Данбара его же палочку, отвлекая его внимание от себя, и, обернувшись серым облачком, влетел за гобелен, где Сольвейг поймала его в шкатулку, привесив сверху связку Запирающих чар. Во избежание.

— Мистер Данбар? — подошел Лонгботтом к своему студенту. — Что вы забыли в этом заброшенном коридоре после звона колокола?

Гриффер только ртом хлопал, как рыба, выброшенная на берег. Малфой, не раздумывая, схватил парня за подбородок, посветил ему в глаза слабеньким Люмосом, и зафиксировал расширившиеся зрачки и втянутую в плечи шею.

— Его кто-то напугал.

— Лар-сен, — простучал зубами Данбар, на которого внезапно напала трясучка. — Она... Ав-авада... па-па-лочка!

— Ну, конечно, — цокнул языком Малфой. — Естественно, Ларсен. Уже вся школа знает, что все ваши беды, мистер Данбар, исключительно из-за моей студентки.

— Не будем голословными, профессор Малфой, — Лонгботтом вытащил свою палочку и, указав на Данбаровскую, вызвал Приори Инкантатем с какой-то модификацией, очевидно, показывающей и только готовые сорваться с нее заклинания. Но последним был совсем слабенький Ступефай, пущенный Джордан еще утром во время урока ЗОТИ на отработке Парных чар.

— Минус пятьдесят баллов за клевету, мистер Данбар, — фыркнул Малфой. — Гадить Слизерину вам не по зубам. Остальное отдаю на откуп вам, господин замдиректора, — он чопорно поклонился и покинул коридор.

— Профессор, я не вру! — Данбар посмотрел на декана с ужасом в глазах. — Я могу показать вам воспоминания!

— За мной, — скомандовал декан Гриффиндора, нахмурившись, и поспешил к лестнице. Данбар побежал за ним следом, а Сольвейг, аккуратно вылезла из ниши и покралась туда же, прижимая к груди зачарованную шкатулку под невидимой за Дезиллюминационным заклинанием мантией с зеленым подбоем.

Будь она такой сукой, как считают грифферы, она бы стала шантажировать Данбара воспоминаниями об этом эпизодце, но она не была, к тому же засвечивать Джека ей не хотелось. Мало ли как ей еще пригодится сильный, накормленный и способный на выдумку боггарт?

Да они за четыре вечера тренировок по Чарам уже почти что подружились.

С практикой Окклюменции все вообще с помощью Джека стало лучше. Сольвейг дважды в день выпускала боггарта из сундука, где ему нравилось несравнимо больше, чем в резной шкатулке, и поднимала щиты. По крайней мере и блондинистую себя, и лорда Ларсена, угрожающего ей палочкой, и Драганова, настаивающего на свадьбе, и Флинта, говорящего, что ожидал от нее чего-то подобного со всей этой помолвкой, она спрятала так глубоко в сознании, что Джек их не показал ни разу после первой же демонстрации. Один раз он изобразил сбитую с метлы из-за ошибки Сольвейг Лору Хиггс, и Сольвейг жутко перепсиховала на этот счет, швырнув в боггарта парой Оцепеняющих, действующих даже на бесплотных духов, на что Джек предсказуемо обиделся и только после сегодняшнего сообщения о нажористом ужине согласился перелезть в шкатулку, чтобы совершить увлекательное посещение седьмого этажа.

Сначала Сольвейг думала дойти вместе с Лонгботтомом к его кабинету, где Данбар собрался позориться с воспоминаниями, потом плюнула на это дело и решительно направилась к гостиной, моля Локи, чтобы на пути не попался Малфой. Потому что он запросто может кинуть в пространство — наугад — Финиту, и тогда с нее разом спадут все навешенные на себя чары, а этого не хотелось. Да и за окончанием истории про нее — потенциальную убийцу следить было как-то не особенно интересно, потому что она видела оригинал, чем может привлечь пересказ-то?

В слизеринской гостиной в полутьме перед самым камином сидел Флинт и кидал в огонь клочки пергамента. Сольвейг, замерев на несколько секунд у двери, глядя на него, сбросила наваждение и восстановила Алексовы Следящие чары. Наколдованный Vis tid показал полчаса первого, и Сольвейг пошла спать. На входе в общежитие она еще недолго поглядела на Флинта, сидящего к ней спиной, а потом силком заставила себя отвернуться.

Вообще, конечно, стоило попросить выслушать ее... но кому легче-то от этого станет?

Флинт сам на тренировке предложил задать ей все интересующие вопросы. И не спросил ничего.

Значит, ему это не нужно.

Ладно.

Пятница подходит к концу как-то вяло, и тренировка становится настоящим спасением, потому что Сольвейг уже готова спички в глаза совать на третьей лекции подряд, как бы ей ни нравились в последнее время Высшие Зелья — может быть, потому, что она в них одна из лучших?

Они летают в январском сумрачном небе, Силенцио, наложенное Пьюси на Томпсона, спасает от нелепых ругачек в воздухе, Хиггс и Уизлетта вроде бы даже не пытаются друг друга покалечить — так, толкаются локтями, летя за снитчем, но в пределах правил, и даже Фосетт старается пропускать меньше. Их охотники — умнички, особенно Мон, которому приходится подстраиваться под Робинс в двусторонке, и они даже пару Вудовских заготовок для охотников удачно выполняют, расстреливая его же кольца. Вуд улыбается и показывает Робинс большой палец. Джейн хлопает Монтегю по ладони. Томпсон беззвучно открывает рот, ему почему-то никто в принципе не рад; вообще-то он в самом начале вкосячил и ударил бладжером Пьюси в ногу — может быть, поэтому. Щиток разлетелся на куски, Сольвейг немного пошептала над задранной штаниной Алекса, обезболивая голень, а загонщик красных замолчал до конца тренировки. И Флинт пригрозил, что выгонит его, если еще хоть раз вышибала прилетит в кого-то из игроков сборной.

Было бы неплохо.

— Слушай, он же играть с тобой хотел? — спросил Вуд, когда они шли в раздевалку, и Сольвейг пожала плечами:

— Я-то с ним нет.

— Не, я не о том... Что-то изменилось? Заметила?

— Все изменилось, — фыркнула Сольвейг. — Теперь я подстилка и добываю место в команду через кровать Драганова, ты не понял разве, что он сказал в понедельник? По-моему, очевидно, что мы с ним не сыграемся. Крэгги лучше него чувствует игру и ориентируется в траектории полета бладжера. И бьет точнее, что уж тут...

Вуд морщится.

— Мне кажется, что это что-то личное.

Сольвейг философски вздыхает:

— Ну, тогда ему не повезло, Драганов по девочкам, — и уходит мыться.

Думать о том, почему и Томпсон вдруг на нее взъелся после первого семестра, было очень лениво. Хотелось поскорее забраться в кровать и уснуть. Завтра она собиралась выйти на пробежку вокруг озера и замка, а потом еще засесть за домашнее задание, которого после ее недельной отлежки в Больничном крыле накопилось немало. И еще надо будет к Малфою зайти — она ему должна пару образцов зелий. Так хоть бы договориться, когда прийти их варить, потому что с нынешним графиком тренировок (понедельник — среда — пятница — воскресенье) она вообще учиться не успевает. Как там Вуд говорил? Будет удивительно, если они не завалят Т.Р.И.Т.О.Н.ы? Кажется, гриффер прав.

Трехфутовые эссе по свойствам магических растений, запрещенных к свободной продаже, по Гербологии и не менее запрещенных ингредиентов для зелий вроде околоплодных вод русалки по Высшим Зельям — то, что дает полное право засесть в библиотеке на весь день, ни с кем не общаясь и только переписывая из разных книжек разрозненную информацию, которую еще только предстоит собрать в связный текст; Сольвейг радуется тому, что может себе позволить не торопиться с домашним заданием: ее никто не ждет в гостиной, чтобы позвать летать или гулять, со своими прогулками она разбирается самостоятельно рано утром, круг вокруг замка и озера оказывается не меньше двадцати километров, и она, естественно, опаздывает на завтрак, приходится идти на поклон к домовикам и выпрашивать остатки утренних булочек и масло со стаканом крепкого чая, но настроение отличное, и ей даже хочется написать Эспену Турнбьёрнсену, потому что любовь к бегу ей привил именно он, самый первый ее капитан. И с каждым годом эта любовь только усугублялась.

— Я не помешаю? — рядом с ее столом, заваленным книгами и тетрадями стоит Люпин, левитируя не меньшую стопку книг.

Сольвейг кивает, приглашая присаживаться. Люпин выглядит уставшим, черные волосы, связанные в хвост за спиной, тусклые и тонкие.

— Я уже выпил Бодроперцовое, — заверил ее хаффлпаффец, потирая нос тыльной стороной ладони. — Я не заразный.

— Простыл?

— Простоял на Астрономической полночи в тонкой мантии. Дурак, — ответил Люпин и погрузился в чтение справочника по Высшей Трансфигурации.

Сольвейг хмыкнула и вернулась к изучению единственного известного ей рецепта с теми самыми околоплодными водами русалки, который опубликовали уже после кончины Мастера Снейпа. Зелье, которое было представлено в статье, было изобретено для того, чтобы купировать вред от проклятья, наложенного на кольцо Гонтов. У жертвы проклятья после примерки проклятого перстня обуглилась рука, и только это зелье смогло запереть проклятье в ней, не пустить его дальше, правда, только на время, потому что его нужно было применять постоянно, а части ингредиентов в свободной продаже уже тогда, восемнадцать лет назад, не было. В принципе, использование для зелий амниотических жидкостей разумных существ и тварей было запрещено еще в середине XIX века, так что вообще очень удивительно, где Мастер Снейп аж четыре пинты ее взял. Разве что из хранилища конфиската в Аврорате спер.

Забавно подозревать гениального зельевара в том, что он обнес Аврорат, но не в умерщвлении же беременной русалки подозревать?

А вообще с Мастером Снейпом было интересно бы побеседовать. Жаль, что его портрет только в кабинете у директрисы висит, больше Сольвейг ни разу его в коридорах не встречала. И допрошенный недавно Уоррингтон тоже не замечал. Интересно, куда же он тогда смывается с парадного портрета? По бабам таскается? Водку пьянствует?

Сольвейг вдруг улыбнулась от такой мысли и оглядела читальный зал библиотеки. В другом углу от них с Люпином сидела Уизлетта, изредка оборачиваясь на их стол и возвращалась к своим книгам. В третьем пристроились рядом Хиггс и Крэгги, причем Лора что-то увлеченно переписывала, а Майк отрабатывал беспалочковую левитацию смятых в комок пергаментов. Того и гляди мадам Пинс вышвырнет его в коридор.

Люпин тоже обернулся, поглядел на струящиеся по спине волосы вейлочки и грустно вздохнул.

— Иди и помирись с ней, хорош сопеть, — сказала Сольвейг, откладывая журнал со статьей о зелье Мастера Снейпа в сторону.

— Нет, — Люпин повернулся к ней и уставился в книгу. Потом поднял глаза: — Она меня очень обидела. Я так глупо давно себя не чувствовал. Я же думал, что все серьезно.

— Эй, ей четырнадцать, — Сольвейг пощелкала у него перед носом пальцами. — Какое "серьезно"? Еще скажи, что женился бы на ней.

— Я бы и женился, — подтвердил Люпин.

— Дурак ты, Теодор.

— Я Эдвард, — улыбнулся тот. — Тедди — это в честь деда. Он погиб во время Второй магической, как и мои родители.

— Извини.

— Ничего. Так почему дурак?

— В тебе же проявился редкий родовой дар, ты думаешь, тебе позволят жениться на девчонке, у которой в семье были существа?

— В моей были твари, — насупился Люпин. — Гарри не такой, чтобы запретить мне выбрать в жены, кого я сам захочу. К тому же я полукровка. Гарри — это глава моего Рода.

— А ты сам не боишься? — вдруг спросила Сольвейг, тоже поглядев на Уизлетту. — Ну, что кровь...

— Испортится? — хмыкнул Люпин. — Моя бабушка была чистокровной, она вышла замуж за магглорожденного однокурсника и родила мою маму — метаморфа-полукровку. Мама вышла замуж за оборотня, и родился я — метаморф-полукровка. Как видишь, ничего страшного не произошло. И ликантропия не передается от родителей к детям. Это вообще-то доказали десять лет назад.

— Не знала, что на оборотнях разрешили ставить опыты, — оскалилась Сольвейг.

— Это было добровольно, — заметил Люпин. — А ты-то сама? Ты чистокровная из древнего Рода, почему же ты не похожа на норвежку?

— Самой интересно, — фыркнула Сольвейг и стала собирать книги.

Стало как-то тоскливо от этого разговора. Повезло Люпину с лордом.

К ужину сова принесла посылку от Петера. В коробочке лежал черный айфон.

— Не поняла, — призналась сама себе Сольвейг и развернула прилагающуюся записку.

"Это моя экзаменационная работа на подмастерье в Гильдии. Помнишь, раньше были сквозные зеркала? Я их усовершенствовал. Добавил несколько функций — и оцени стильный дизайн! Джобс бы удавился с зависти!"

Сольвейг перевернула аппарат экраном вниз и на месте надкушенного яблока увидела изображение прыгающей поганки с надкушенной шляпкой, и прыснула.

"Ну, да, хорошо, что они не узнают, что я спер их идею корпуса для своего Magifon. Но я его сам собрал! Отдел по незаконному применению изобретений магглов не прикопается даже! Правда, работает только там, где есть сильные магические токи, но это только пока, я же продолжаю над ним работать. И соединяться пока можно только с парным артефактом, но над этим я тоже работаю. Думаю, летом закончу. Свяжись со мной, когда получишь трубку. Активация: двойной тап по экрану. На входящие — вибрация. Есть функция быстрых сообщений! Ну, скажи, Ларсен, что я гений!"

Сольвейг не пришлось долго уговаривать.

— Ты гений, — признается она в трубку, когда Петер принимает ее вызов.

— Круто же, а? А?

— Круто, — соглашается она. — Как все?

— Учеба нормально, тренировки нормально. Как там Драганов?

— Понятия не имею, — признается Сольвейг, закрывая дверь в свою комнату невербальным Коллопортусом. — Я же написала, что он обещал разорвать помолвку летом или осенью.

— Или нет.

— Или нет... Чего?!

— Ну, вдруг ты надумаешь за него выходить...

— Крам, хорош молоть ерунду... Ты не знаешь, чего там за контракт у Ларсенов с "Молнией"?

— Не знаю, и отец не слышал.

— Жаль, — вздохнула Сольвейг. — Было бы интересно...

— Подгадить лорду?

— Не без того, — согласилась она. — Ты долго работал над артефактом?

— Ну, с сентября, — задумавшись ответил Петер. — Так что если что — пиши-звони. А то задолбало сов тебе слать, они неделю туда-обратно летят.

— Ну, ты решил эту проблему.

— Да, это опытный образец. Если что-то перестанет работать, пиши письмо, буду разбираться. Летом экзамен в Гильдии.

— Договорились,

Сольвейг сунула артефакт под подушку и пошла ужинать — Дурмстранговская сова перехватила ее по дороге в Большой зал.

Данбар за столом Гриффиндора о чем-то разговаривал с Томпсоном, напротив них Джордан болтала с чернокожей Энн, просившей как-то Сольвейг стереть себе память. Сольвейг села спиной к столам других факультетов и положила себе ростбиф с картофельным пюре. В последнее время она накладывала на себя легонькие Отвлекающие чары, когда заходила в Большой зал, и на нее никто не обращал внимания. Сольвейг это вполне устраивало. Да и стол был длинный, совсем необязательно всегда сидеть напротив Пьюси и Флинта. Ее и компания Андрэ Паркинсона вполне устраивает. Да и вообще желание участвовать в социальных коммуникациях стремится к минус бесконечности.

Завтра с утра пойдет варить зелья в лабораторию. Может, что полезное и для себя сварить успеет. Ну или для Помфри. Вообще хорошо, когда руки заняты. Воскресные тренировки Флинт назначил на час дня, чтобы после ее окончания еще успевать чем-нибудь позаниматься. Дописать, в конце концов, отложенное на потом эссе по Чарам.

Флитвик, надо сказать, лютовал. Если Сольвейг и после недолгих тренировок Пьюси, и паре грифферов удалось добиться того, чтобы боггарт, расстроенный тем, что не может напугать, убирался восвояси, то всем остальным это так и не удалось, и Флитвик даже на одно занятие пригласил из Академии при Аврорате лектора, преподающего там Окклюменцию. Он в пух и прах разбил те концепции защиты сознания, которые предложили ему студенты, все время апеллируя к уровню лигиллименции Темного лорда и Альбуса Дамблдора, и остановился на мысли, что если уж не окклюментивным щитом ментальное воздействие останавливать, когда почувствуешь его, так хотя бы невербальным Протего, как делают некоторые авроры, у кого нет возможности носить ментальные артефакты. Потому как, заметил он, хоть у них в Аврорате и служит лорд Блэк, а в Окклюменции он по-прежнему щенок щенком. Империо только на раз сбрасывает. А в башке постоянно тысячи мыслей роятся.

— Вы о чем задумались, мисс? — гаркнул он на Сольвейг, и та вежливо перевела на него взгляд.

— Ни о чем, сэр.

Легкое прикосновение к сознанию Сольвейг ощутила сразу же. И если от боггарта она прятала страхи под подушку, под кровать, а потом — в специальный сейф за большой колдографией сборной боевки по квиддичу образца 2013 года, то для профессора, решившего ее залигиллиментить, устроила черную дыру. Приглашенный профессор, собственно, очутился как раз на горизонте событий и поспешил покинуть чужое сознание, пока не затянуло. Мало ли оно что там, в чужом сознании?

— Как вы это сделали, мисс..?

— Ларсен, сэр. Позвольте уточнить, что именно?

— Это... пространство?

— Это черная дыра, сэр. Область пространства-времени, которой свойственно такое гравитационное притяжение, что ее не могут покинуть даже фотоны. Это физика, сэр.

— Вы разве магглорожденная? — удивился преподаватель.

— Я училась в Дурмстранге, сэр. Там ведутся маггловские дисциплины естественно-математического цикла. Науки о Земле и Вселенной. А зря вы испугались пройти сквозь черную дыру, сэр. Маггловский ученый Стивен Хокинг склоняется к мысли, что по ту сторону воронки может быть много интересного...

— Минус десять баллов вашему факультету за оскорбление преподавателя! — прошипел гость и яростно оглянулся на Флитвика. — Я ничего не боюсь!

— Ну и зря, сэр, — не смолчала Сольвейг. — У того, кто ничего не боится, отбит инстинкт самосохранения.

— Еще минус десять баллов, — заключил авроратский препод и потерял к Сольвейг интерес. Звонок спас слизеринцев от потери других баллов.

— Профессор! — скидав вещи в сумку, Сольвейг подошла к надменному мужчине, беседовавшему с Флитвиком, и добавила: — Я не хотела вас обидеть, сэр, просто сказала, что думаю.

— Меня не интересует, что думает семнадцатилетняя соплячка.

— Ладно, — легко согласилась Сольвейг и поспешила выйти из кабинета Чар.

Ничего, у нее есть шанс отработать потерянные баллы на Зельях завтра же. Еще ни разу не снимали с нее баллы вот так.

— Сольвейг, ты на обед? — Вуд окликнул ее, когда Сольвейг свернула в сторону дальней лестницы, не желая идти в Большой зал вместе с гриффиндорцами.

— Да.

Вуд догнал ее, и они пошли вместе.

— Зачем ты это сказала этому Саттону? Ну, про дыру... как ее?

— Он лигиллимент. Залез мне в голову, а у меня там все приготовлено к теплой встрече. Я думала только о том, что он рассказывал: как защитить сознание. Он сам полез проверять. Я виновата, что он нарушил закон, даже не поморщившись?

— Закон? — не понял Вуд.

— Лигиллименция без ордера запрещена, даже невербальная. Могу накатать на него жалобу в Аврорат. Наказать не накажут, по знакомству, но бумажную волокиту я ему обеспечу. Из вредности.

— Откуда знаешь?

— Про волокиту? Старшие товарищи летом рассказывали, кто на пару лет раньше с боевки выпустился.

— Про запрет, — уточнил Вуд.

— А, закон от 1998 года. В "Менталисте" прочитала, можешь у Пинс спросить, какой я номер брала, когда к контрольной семестровой готовилась.

— Ты, капец, странная, — покачал головой Вуд.

— Ты просто очень впечатлительный, Эдвин.

В среду, когда Уизлетту вытошнило после убийственной тренировки, Сольвейг все-таки решилась подойти к Флинту с предложением подтягивать физподготовку. "Воздух" "воздухом", но когда ты налетался и вниз головой, и винтом, и все внутри перемешалось, сорваться с метлы — раз плюнуть.

— Все профессиональные команды уделяют "земле" такое же внимание, как и "воздуху". Мы можем в финале выйти на Дурмстранг. Я сама убеждала Крама в том году, что нужно включить физуху в график тренировок, — на ходу говорила она, хотя сомневалась, что Флинт вообще ее слушает — настолько он незаинтересованно выглядел.

— Конкретные предложения, — бросил Флинт, останавливаясь перед дверьми в раздевалки.

— Бег на скорость, маневренность и на выносливость, упражнения на координацию и ловкость, силовые тренировки с гантелями, отжимания, пресс, планка. Хотя бы так.

— В гостиной обсудим с нашими, утром скажу остальным, — согласился Флинт неожиданно, и Сольвейг улыбнулась. В ответ, правда, получила мрачный взгляд и ретировалась в душ.

Ты просто загонщик, напомнила она себе. Не навязывайся.

* * *

— Андромеда, я не знаю, что Тедди делал в Лютном и как выбрался из Хогвартса, но соврать, что он ни при чем, не преминул, — пожаловался Гарри миссис Тонкс, приглашенной в гости по случаю одиннадцатого дня рождения Джеймса Сириуса Поттера. Сам виновник торжества уже третий час скакал по дому, демонстрируя всем желающим пришедшее еще утром письмо их Хогвартса с сообщением о зачислении на первый курс с сентября 2015 года. Многочисленные кузены и кузины завистливо вздыхали, и Джеймс Сириус только и трещал о том, как здорово будет распределиться на Гриффиндор.

— Гарольд, ты ведь сам сказал, что кольцо должно подобным образом реагировать на всех членов рода Блэк, не так ли? — уточнила Андромеда, покачивая бокал с красным вином.

— На несовершеннолетних — точно, — заключил Гарри, вставая и начиная расхаживать туда-обратно по малой гостиной с бокалом огневиски в руке. — Андромеда, не сочтите за труд. Вы бы не могли в течение пяти минут уйти и вернуться — чтобы я смог отреагировать на сигнал перстня?

— Не получится, — покачала головой женщина. — Я же выведена из Рода полным ритуалом. Но ты можешь позвать, к примеру, моего племянника...

— Малфоя что ли? — скривился Гарри.

— Ну, да, — кивнула та. — Мы с Нарциссой переписываемся с самого рождения ее внука.

— И Тедди изводит Драко перевоплощениями во всех Блэков по порядку, — добавил Гарри. — Да, он рассказывал. Особенно хорошо ему именно Нарцисса и удалась. Эффект был феноменальный.

Андромеда улыбнулась и хитро покачала головой. Шалости внука она как настоящая Блэк полностью поддерживала и одобряла. Все-таки было что-то в этом семейное. Сириус, помнила Андромеда, хоть и был намного младше нее, всегда умел устроить какую-нибудь проделку, веселя дядю Альфарда и доводя до точки кипения вспыльчивую Бэллс. А внешне Тедди был похож на Регулуса. Может быть, поэтому он старался перекрасить волосы в какой-нибудь синий, изменить цвет глаз и вздернуть себе нос. Чего он этим добивался, бабушке было не ясно, но против она и слова не говорила: за Дорой в этом смысле в свое время тоже было не уследить. Поди разыщи своего ребенка в толпе, когда он у тебя метаморф!

— Попроси Драко помочь, Гарри. И если на него кольцо Блэков не среагирует, то я лично волью в рот Эдварда Веритасерум. Потому что мне тоже, поверь, не нравится, что он шляется по Лютному.

Гарри кивнул и залпом допил содержимое своего бокала.

— Ларсен, ты зверь какой-то, — Пьюси, уперев руки в колени, тяжело дышал; прибежавший на несколько минут раньше него Флинт просто валялся на земле и вытирал снегом лицо. Сольвейг ходила рядом, делая упражнения на восстановление дыхания. Вуд в сугробе делал снежного ангела. Остальные члены сборной Хогвартса по квиддичу пока только виднелись на другой стороне озера — у них с бегом оказалось похуже.

— Нет, просто в сборной боевки всегда была "земля". А я с третьего курса в команде.

— С тринадцати лет? — уточнил Вуд.

— С девяти, — поправила Сольвейг. — В Дурмстранге учатся одиннадцать лет. Поступают в семь. Раньше начнешь учиться — раньше овладеешь простейшими навыками подчинения магических потоков.

— А бег к этому как относится? — не понял Пьюси.

— К этому — никак. Просто Эспену, капитану команды, нравилось изводить всех вокруг. Нас он мучил бегом и разминкой. Но сегодня, судя по часам, без разминки, — она наколдовала циферблат: время приближалось к одиннадцати, тренировка неожиданно затянулась на целых два часа. Только постоянно подновляемые Световые чары помогли им не заплутать по дорожке вокруг Черного озера.

— В воскресенье начнем с пробежек по стадиону, — заключил Флинт. — По пересеченке пока рано бегать, как бы у нас там вейлочка не сдохла на дистанции.

Он уже сидел в снегу, наложив на себя Высушивающие и Согревающие чары, и смотрел за тем, как две тоненькие фигурки в красных свитерах — Уизли и Робинс — еле волочат ноги от усталости вдалеке. Впереди них бежал еще один красный — очевидно, Томпсон. Первыми к финишу должны были прийти Фоссет и Монтегю, почти сразу за ними — Крэгги, бегущий рядом с Хиггс, хотя, конечно, мог бы и побыстрее. Грифферы от них отставали метров на двести.

— Слизерин рулит, — Пьюси, уже отдышавшись, выпрямился и помог подняться валяющемуся на снегу Вуду. — Дохляки они у тебя, Вудила, какие-то.

— Они не у меня, они у Флинта, — тут же открестился Вуд. — Я их только на метлах гонял.

— Я раньше тоже, — Флинт встал и потянулся. — Спать охота.

— Пока не дождемся их, все равно никуда не пойдем, — Пьюси поглядел в сторону замка. — Попадет нам по самое не балуй за опоздание к колоколу.

— Экспекто Патронум! — все оглянулись, как из палочки Сольвейг вырвался ястреб и совершил круг над ними четверыми. — Передай декану Малфою: "Декан, мы припозднимся с тренировки, с нами Фосетт и четыре гриффиндорца. Надеюсь на вашу лояльность, сэр. Ларсен".

Призрачная птица кивнула и унеслась в сторону замковой стены, омываемой озером. Личные покои декана были еще большим каменным мешком, чем общежитие студентов, поскольку находились на два уровня ниже — под классными комнатами, спальнями студентов всех семи курсов и двухуровневой лабораторией.

Через несколько минут серебристая зверюга Малфоя, которую Сольвейг не смогла идентифицировать, вернулась с сообщением, что декан будет ждать их в холле и сообщит профессорам Лонгботтому и Флитвику о том, что их студенты тоже явятся в свои башни после отбоя.

— Так и думал, что его Патронус — хорек, — покачал головой Флинт, когда зверек растаял в воздухе.

— Ну, зато он наш хорек, — пожал плечами Пьюси. — Отлично придумала, Ларсен.

Сольвейг не ответила. Она смотрела на приближающихся к ним бегунов с приоткрытым ртом.

— Эй, вы это видите? — уточнила она, когда Пьюси подошел к ней и дернул за руку.

— Что именно? — не понял Вуд.

— Вот это, — Сольвейг бросила вперед несколько Диагностических чар без палочки, и перед ними высветилась проекция двух фигур. Магия переходила от одной из них к другой.

— Крэгги, — выдохнул Флинт. — Ой, дурак...

— Кажется, скоро кто-то будет праздновать помолвку, — улыбнулся Пьюси. — Редкий случай, когда чистокровные женятся по любви.

Сольвейг поджала губы. Крегги, подпитывавший Лору Хиггс своей магией, конечно, мог заработать сейчас нехилое истощение, не зря же ее удивило, что четырнадцатилетняя девочка бежит быстрее, чем загонщик грифферов с шестого курса, но Пьюси был прав: раз магия самой Лоры эту помощь не отвергала, то, чем Локи не шутит, на месте отца Майка Сольвейг бы уже договаривалась с родителями Лоры о заключении предварительных соглашений. Магическая совместимость — штука такая, ей иногда даже чистота крови не указ.

Жаль, что лорду Ларсену было совершенно плевать на то, за кого он выдает свою нелюбимую правнучку.

Очередную субботу Сольвейг посвящает посещению библиотеки. Конечно, ничего особенно ценного она там не находит, потому что особо ценное запрятано в Запретную секцию, но для выполнения домашнего задания по Уходу, Защите и Трансфигурации вполне хватает. Макгонагалл не слезает с нее за тот семестровый зачет, когда Сольвейг превращала клетку и грызуна в ней отдельно друг от друга, и задает дополнительные футы в эссе. Сольвейг решает отнестись к этому философски. В конце концов, если она завалит Высшую Трансфигурацию на Т.Р.И.Т.О.Н.е, то для нее закроется только дорога в Аврорат. По крайней мере в Британии, а оставаться в Британии она не собиралась. В Норвегии ее знаний в этой области хватило бы с лихвой — там всегда ценили нестандартное применение в бою небоевых заклинаний. Но и в Норвегию возвращаться она тоже не собиралась. Может быть, Германия?

Крамовский артефакт зажужжал в кармане толстовки, и Сольвейг вытащила его на стол, загородив книгой.

"От старых знакомых поступил специфический заказ на зелья, ты в деле?"

Сольвейг разом подобралась. Яды она варила в очень небольших количествах, обычно для собственной коллекции, но в прошлом году впервые приняла заказ от выпускников боевки на год старше Драганова, сварила четыре медленных яда с очень неприятной симптоматикой и специальные антидоты к ним — безоар не действовал. Парни, с которыми у нее был договор, после оплаты исчезли, как будто не существовали, и Сольвейг не знала, чем закончилась эта история. Она очень надеялась, что антидоты были применены по назначению. Сознавать, что могла стать соучастником убийства, ей не хотелось, хотя Сольвейг прекрасно понимала, что вполне может убить человека — она боевой маг, ее к этому столько лет готовили. Конечно, это произойдет лишь при доказанной необходимости, но...

"Названия, объем, цена?" — отстучала она сообщение Петеру по выскочившей клавиатуре. Он и в прошлый раз выступал посредником, потому что парни были болгарами.

Сольвейг не знала, хочет ли она на самом деле работать в этой сфере — если бы ей заказали какие-нибудь интересные и сложные зелья из другой области применения, она бы согласилась, не задумываясь. Пропадать в лаборатории — отличный способ скрыться ото всех и, главным образом, от самой себя. Потому что, пока ты стоишь над котлом, есть только ты и котел, и больше ничего. Очень действенный метод ухода от проблем.

По большому счету, проблем и не было: родители в безопасности, Фолквэр Ларсен про нее позабыл, Драганов тоже занялся своими делами, а что Флинт с ней не разговаривает лишний раз — так это было слишком предсказуемо для того, чтобы называть такое поведение проблемой. Даже Данбар со своими мелкими пакостями и незакрывающимся ртом проблемой не был — так, вякающая мелочь. Но на душе было муторно, и когда Крам написал цифру — весьма солидную цифру в полновесных золотых галеонах, — Сольвейг ответила утвердительно и написала списки ингредиентов. Лабораторию, надо полагать, придется заказывать у Выручай-комнаты. Светить перед Малфоем такими знаниями Сольвейг было абсолютно не с руки.

Пакеты со всем необходимым пришли поздно вечером во вторник — всё под Консервирующими чарами. Распаковав их в своей комнате, Сольвейг прибрала ингредиенты в шкатулку, в которой Джек перемещался по Хогвартсу, и легла спать. Завтра после уроков она планировала успеть приготовить основу для одного из зелий, а потом уйти на тренировку. В конце концов, теперь главным было — не нарваться на отработку. Время было ценно.

— Ларсен, страхуй! — заорал Крэгги, и Сольвейг, выжав из "Нимбуса" все, что смогла, успела отбить бладжер от древка метлы Фосетта буквально в последний момент. Сломать чужую метлу на соревнованиях она и сама была не дура, но то, что Томпсон попытался сделать это на тренировке, никаких извинений не заслуживало.

Флинт с радостью отвесил грифферу несколько тумаков и выгнал из команды без права появления на поле и стер память об игровых наработках сборной. Вуд смотрел на применяемый им Обливиэйт задумчиво, но ни слова не сказал против такого решения капитана. Уизли и Робинс тоже глядели на своего загонщика с презрением. Метлу, ясное дело, два раза в сезон ничьи родители так просто позволить себе не могли, а у Фосетта была именно что новенькая "Молния", летом вышел ограниченный тираж, Драганов в Женеве на фотосессии об этом трещал, не переставая, — рекламное лицо папенькиной компании, мантикора их семейку поцелуй.

— Что скажем Лонгботтому? — спросил Вуд, когда Флинт отправил всех переодеваться и в замок — все равно с таким настроем особенно не потренируешься.

— Томпсон скажет сам, — ответил тот, почесывая лоб тыльной стороной ладони. — А мы скажем, что заявка в IQA отправлена, вносить в нее изменения нельзя, и, стало быть, нового нам никого навязать не смогут. Крэгги, справитесь?

Мальчишка пожал плечами:

— Чего не справимся-то? Правда, Ларсен?

— Правда, — подтвердила Сольвейг и поспешила в душевые. Ей еще полночи предстояло варить зелье на заказ.

Несколько смущало то, что медленные яды обычно использовали вовсе не для убийств, а очень даже для пыток. Например, вот этот, первый, что она готовила в эту среду, Visio Horribilis — галлюциноген, вынимающий из подсознания все самые жуткие страхи. Жидкий боггарт, так его называли между собой зельевары. Правда, от боггарта мог закрыться хороший окклюмент, а на зелье управы не было. В результате без принятия антидота жертва медленно умирала от страха — в конце просто сердце останавливалось. Если же принять противоядие, сердце не остановится. А мучительные видения окончатся лишь через указанное время — пять суток с приема разовой дозы. В общем, не очень ясно, что хуже — принять антидот или не принимать. По крайней мере тогда, когда она тестировала его на себе позапрошлым летом, — конечно, под приглядом Крама, делавшего все возможное и невозможное по-маггловски, чтобы она действительно не отключилась и не сошла с ума, — Сольвейг искренне считала, что лучше после такого пятидневного стресса тихонечко сдохнуть. Потому что кошмары, если не пить зелье Сна-без-Сновидений, мучить будут еще не меньше месяца. В этом случае умереть от страха тоже вполне реально. Смотря какое у жертвы сердце.

У Сольвейг было — здоровое. Кажется, только по этой причине она и пережила свой небезопасный эксперимент. Но исследовательский интерес ее после этого, к сожалению Петера, не покинул.

Ровно две недели Сольвейг разрывается между стадионом, библиотекой и лабораторией в Выручай-комнате, подкармливая Джека своими собственными страхами, мелкими, но тому много и не надо, если каждый день: что палочка сломается во время экзамена; что кто-то испортит ей метлу перед кубковыми матчами; что Драганов припрется смотреть ее игру вместе с селекционерами — очень в его стиле, кстати; что Флинт начнет встречаться с другой девчонкой; что их шаткое перемирие с Уизлеттой, наступившее после начала тренировок сборной Хогвартса, нарушится из-за Люпина, с которым они продолжаются общаться в библиотеке и на Гербологии; что Томпсон некрасиво отомстит; что она поранится на уроке и загремит под крылышко к мадам Помфри; что Джек вырвется за пределы ее комнаты — и как его потом ловить? Это мелочи, конечно, и за них даже не стыдно, и Джеку их хватает на поддержание общего некровожадного состояния. Житье в сундуке его вполне себе устраивает.

В ночь на четверг Сольвейг пишет Краму на "магифон" (ужасно звучит не только по-английски, но и на букмоле — надо намекнуть Петеру, что перед экзаменом в Гильдии стоит придумать другое название), и уже к вечеру четверга (оперативность на грани фантастики) незнакомая сова приносит ей конверт с порт-ключом и запиской, написанной точно рукой Крама: ей предстоит передать зелья заказчику в субботу днем. И познакомиться с заказчиком, для которого те парни с боевки оказались такими же посредниками, как Петер для нее. Все это откровенно нехорошо попахивает, и Сольвейг даже думает отказаться — но дорогостоящие ингредиенты потрачены, а на выплату неустойки у нее не хватит никаких запасов, даже того, что осталось после получения гонорара за декабрьскую съемку. Просить не у кого. Да и глупо это.

Она же боевой маг как-никак, неужели ее смогут испугать какой-то историей с душком? Ну, нет.

К тому же в субботу долгожданный выход в Хогсмид — по несчастью совпавший с Днем влюбленных. Студенты как с ума посходили: школа стала похожа на филиал лечебницы для душевнобольных, и кто-то из Рэйвенкло даже громко озвучил, что в Германии Валентин считается именно покровителем психов.

— Таких, как Ларсен! — прокомментировал Данбар, но его быстро заткнул Вуд.

После визита к герру Хайнце Сольвейг стала гораздо мягче реагировать на заявления такого рода, и правы были родители тех барсучат осенью: со справкой в кармане все могут быть спокойны, она сама в том числе. Наличие психиатрического заключения, с одной стороны, заставляло кого-то вовремя закрыть рот, а с другой — ей самой включить голову: раз она вменяема, чересчур жесткие стычки ей директриса не простит. В лучшем случае отчислит, в худшем — вызовет авроров. И никакое место в команде Хогвартса не в меру справедливолюбивую Макгонагалл не остановит, хотя, по-хорошему, конечно, должно. Особенно после того выступления Томпсона на ужине в Большом зале — последствия наложенного Флинтом Обливиэйта. Кстати, Сольвейг так и не поняла, почему до сих пор не выяснилось, что Флинт использовал в стенах школы условно-запрещенное заклинание. На всех же палочках, купленных в Англии, стоят чары Министерского Надзора, даже у совершеннолетних, пока не получат диплом об окончании школы, об этом на Чарах рассказывал первокурсникам Флитвик, а Сольвейг подслушала, как Гринграсс учили домашнее задание. Сольвейг в смысле Надзора было проще: она в лавку Олливандера даже не заглядывала. Обе ее новые палочки от Мастера Йонуца, кстати, были прекрасны и слушались замечательно. Вишневая с сердечной жилой дракона внутри была чуть длиннее второй, запасной, и легче ложилась в руке в боевом хвате — ее рукоятка была гладкая, как Сольвейг и любила. Мастер Йонуц вообще не гнался за излишними красивостями, все его палочки были весьма лаконичны на вид, только элегантный декор по рукоятке их слегка украшал. Вторая палочка — из осины с сердечной жилой василиска в качестве проводника — была по рукоятке испещрена рунами защиты, она Сольвейг подошла тоже очень хорошо, но, признался мастер, продавая ей эту палочку, к ней будет нужно попривыкать. На занятиях Сольвейг носила ее в ботинке. Привыкать к палочке она решила не в учебной обстановке — это могло оказаться чревато непредвиденными результатами. Отправлять кого-то в лазарет только из-за того, что ее выбрала палочка с норовом, Сольвейг не хотелось.

Они как раз волочили ноги с пятничной тренировки — опять задержались на час с пробежкой вокруг Черного озера, которую предложил повторить Пьюси, и Флинт неожиданно поддержал, но до отбоя пока успевали, — как Сольвейг догнал орел Драгановского Патронуса. Ради разнообразия он говорил по-норвежски.

— "Завтра на главной улице этой вашей деревни у школы в десять утра. Изволь появиться, любовь моя".

Сольвейг только фыркнула. Оставалось надеяться, что поддержание ажиотажа вокруг личной жизни Димитра не отнимет у нее много времени: порт-ключ был зачарован ровно на 12-00.

Флинт, проводив глазами серебристую птицу, заметно нахмурился. Это было неожиданно, потому что Сольвейг доподлинно знала, что у Флинта завтра свидание с какой-то рэйвенкловкой с пятого курса. Девчонка сама подошла к их столу за завтраком и пригласила Флинта сходить с ней в Хогсмид. Тот отчего-то согласился, и Сольвейг, впервые видевшая эту девчонку, даже укола ревности не испытала. Все равно у нее на субботу были свои планы, и Хогсмид в них ни в коей мере не входил. Она собиралась прошвырнуться по Косому, заглянуть на Каркиттский рынок, может быть, погулять по Горизонтальной улице, полюбоваться украшенным к бестолковому празднику магическим кварталом или даже вырваться в маггловский Лондон, сходить в кино... Конечно, после того, как сдаст заказ с рук на руки и получит свои честно (ну, почти, яды все же относятся к запрещенным зельям — по крайней мере, эти на территории Британии, она специально изучила этот вопрос) заработанные денежки. И сбросит с хвоста авроров, коль они на него упадут. Сольвейг искренне надеялась, что нет.

Вообще, если бы не необходимость встречи с заказчиком, Сольвейг бы, наверное, нашла время для страданий: она еще хорошо помнила, как было неприятно видеть Флинта с другой девушкой, да и забыть, как ей было уютно и спокойно рядом с ним самой, пока не успела. Отчаянно хотелось забыть, потому что, нарлу же ясно, второго шанса на отношения с Флинтом у нее не будет, а первый был безжалостно просран. Так что чего теперь унывать и киснуть понапрасну-то?..

Будильник поднял в полдесятого: спешить к Драганову она не собиралась, завтракать в Большом зале и вообще появляться там сегодня — тоже, так что времени для утреннего туалета было достаточно. В самый раз для того, чтобы привести в порядок волосы и одеться во что-нибудь неприметное. Снег уже практически стаял, по крайней мере в Лондоне, так написали родители, и единственное, чего Сольвейг стоило бояться — это обычной весенней грязи. Очень хотелось надеяться на то, что британская столица порадует ее сухими пешеходными зонами. Ну, хотя бы, Косой переулок.

— Ларсен, ты неисправима, — прошипел Драганов ей на ухо, обнимая на глазах у всего Хогсмида. — Не могла ради меня надеть юбку?

— У меня ни одной юбки с собой нет, — усмехнулась Сольвейг, выпутываясь из его объятий. — Говори, чего хотел, у меня еще есть сегодня дела.

— Сначала ты со мной поешь. Потому что я люто хочу жрать, Ларсен, — признался Драганов, крутя головой по сторонам. — Все идут в эти "Три... веника"?

— "Три метлы", — поправила Сольвейг. — Мы пойдем в другое место.

В конце концов, ей тоже хотелось есть, и трактир Аберфорта Дамблдора для этого подходил идеально.

В "Кабаньей голове" в ранний час почти никого не было, поэтому Сольвейг с большим удовольствием заказала два больших стандартных завтрака и чайник чая с мелиссой. Ели молча. Драганов сразу набросился на поставленный перед ним омлет с припеком и сэндвичи, и ему было совсем не до разговоров. Сольвейг ела медленнее, но менее голодной она не была, так что и ее тарелка опустела довольно быстро. Чай растягивали, как могли, он был совершенно чудесный.

— Во сколько у тебя дела, ты говоришь? — наконец спросил Драганов, откладывая в сторону использованную салфетку.

— В полдень сработает порт-ключ. Думаю, что получаса прогулки по Косому хватит, чтобы нас засняли вместе. Ты получишь публикацию в "Пророке", я — неделю сплетен по школе. И разойдемся миром.

— Вообще-то я тебе подарок приготовил, — заявил Драганов, подаваясь ближе. — Так что сначала по твоим делам пойдем вместе, а потом — по общим.

— Мои дела тебя не касаются, — осклабилась Сольвейг.

— Ты вообще-то моя невеста! — возмутился Драганов.

— Это вообще-то фиктивная помолвка, — прошипела Сольвейг, что та змея.

— Ори об этом громче, — фыркнул Драганов. — Улыбайся, на нас смотрят.

Сольвейг послушно растянула губы в улыбке. Замерший на пороге Флинт, обняв свою спутницу за талию, быстро развернул и себя, и девчонку и вылетел из трактира.

Сольвейг досадливо поморщилась.

— Не говори мне, что ты с ним встречалась, — прищурился Драганов.

— Это не твое дело.

— Значит, встречалась, — кивнул сам себе Драганов. — Сильно в школе трепались?

Сольвейг промолчала.

— В общем, мне нет никакого дела до того, что там у тебя было и с кем, — признался Драганов, допивая свою чашку чая. — Главное, чтобы в газетах лишний раз не полоскали твое имя. Думаю, тебя это так же устраивает, как и меня.

— Да. Только меня бы еще больше порадовало, если бы про нашу помолвку тоже ничего не писали. Но твой отец же не мог не отправить объявление в "Speil" и "Врачку". А в "Пророке" перепечатали заметку Оддс.

— Это традиция, — пожал плечами парень. — Твой прадед на этом настаивал.

— Все мои беды от прадеда, — процедила Сольвейг, тоже допивая чай. — Плати и погнали в Лондон. Не хочу здесь оставаться.

Безразличное лицо Флинта, которое он состроил на пороге кабака, до сих пор стояло у нее перед глазами. До срабатывания порт-ключа оставалось чуть больше часа.

В Косом переулке в одиннадцать утра было еще немноголюдно, но вокруг квиддичной лавки, где за стеклом главной витрины выставляли новую модель "Чистомета" (ту, к которой весь прошлый год усердно прикладывал руку Петер Крам на практикумах по Артефакторике), уже толпились дошкольники и, судя по всему, выпускники. Драганов, не долго думая, схватил Сольвейг за ладонь и потащил к магазину квиддичных товаров.

— Смотри, новая! — совсем по-мальчишески восхитился он. — Сто восемьдесят четыре мили в час!

— За десять секунд! — подпел ему чей-то голосок из толпы.

— Ларсен, она же офигенская!

— Сказал сын держателя контрольного пакета акций "Молнии", — пробурчала Сольвейг.

— Да ну тебя, — отмахнулся Драганов, решительно дергая ручку двери в лавку. — Пошли купим ее?

— Ты себе новую палатку специально для метел приобрел? — вскинула бровь Сольвейг. — Зачем тебе седьмая метла? "Молния Суприм" уже не катит?

Драганов, повернувшись к Сольвейг, долго смотрел ей в глаза.

— Она красавица, — просто ответил Драганов. — Хочешь, я подарю ее тебе?

Сольвейг без энтузиазма посмотрела на ценник. Три тысячи галеонов.

— Благодарю, у меня есть метла.

— "Нимбус" поди? — усмехнулся Драганов.

— Что ты имеешь против "Нимбуса"? — шутливо толкнула его плечом Сольвейг. — Давай, заходи, у меня полироль кончается.

Нельзя было и надеяться, что хозяин лавки, низенький и толстенький волшебник, не обратит на них внимания. Сольвейг, в конце концов, у него на плакате в дверном стекле висела, а Драганова только дурной не узнает.

— Желаете приобрести "Чистомет-23Б?" — тут же выскочил продавец из-за прилавка. — Мсье Драганов? Прошу, оставьте автограф для моего сынишки?

Пока Димитр расписывался на фотографиях, плакатах и кусках пергамента (следом за ними, услышав фамилию известного игрока, набились маленькие любители квиддича, и в магазинчике стало не протолкнуться), Сольвейг выбрала пару бутылок полироли и новый щиток на левую ногу — нынешний начал трескаться по нижнему краю и на Репаро не реагировал.

— Эй, мисс, — подергал ее за рукав мальчишка с черными-пречерными гладкими волосами и зеленющими глазами, — а это вы там, на плакате? Вы играете за Хогвартс?

— Играю, — согласилась Сольвейг, выставляя на прилавок свои покупки и доставая деньги.

— И как настроение в команде? Чемпионат школ начнется уже совсем скоро...

— Боевое, — заверила ребенка Сольвейг. — Хогвартс всех порвет.

— И Дурмстранг? — не отстал мальчишка.

— Дурмстранг не порвет никто, — влез в разговор Драганов. — Потому что Дурмстранг — самый крутой Институт магии.

— Вы наверно там учились, сэр, — фыркнул мальчишка. На вид ему было лет девять.

— Все самые сильные маги учились там, — щелкнул его по носу Димитр.

— А мой отец учился в Хогвартсе, он очень сильный маг! — заявил ребенок, и Димитр присел перед ним на корточки:

— И кто у нас отец?

— Гарри Поттер, — ответил мальчик, и тут с улицы сквозь открытую дверь послышался женский окрик:

— Альбус! — и мальчишка, кивнув им в качестве прощания, убежал за эффектной рыжей ведьмой.

— Это сын героя Третьей Магической? — уточнил Драганов у продавца, но тот только пожал плечами.

Сольвейг убрала купленные бутылки и щиток в свой рюкзак и наколдовала время.

— Так, я пошла, — она вылетела на улицу. — Сейчас сработает порт-ключ, — она выхватила палочку из крепления и спрятала ее в рукаве, зажав рукоять боевым хватом.

— Я с тобой! — только и успел крикнуть Драганов, схватив ее за локоть, как их обоих выбросило в какой-то грязной подворотне, спиной к стене, в окружении четырех человек, одетых в темные грубые мантии с капюшонами. Димитр тут же выхватил палочку. Все-таки боевку не пропьешь.

Со всех сторон в них полетели Экспеллиармусы — Сольвейг окружила себя и Димитра мощным Поглощающим Щитом, и, пока Драганов поддерживал его от других атакующих заклинаний, достала из шкатулки пузырек с Visio Horribilis. Нападающие замерли.

— Очень летучий яд, — заметила Сольвейг, направляя палочку на пробку, которой закупорила флакон. — Лично у меня Заклинание Головного Пузыря подвешено на пальцах левой руки — как и у любого, кто берется за такие заказы. Так я открываю?

— Вы в очередной раз удивляете, мисс Ларсен, — раздался из темноты знакомый голос, и Сольвейг досадливо поморщилась. Мужчины, окружавшие их, отступили на шаг назад и опустили палочки. — Не ожидал увидеть на месте явки своего будущего штатного зельевара одну из подопечных профессора Малфоя.

Сольвейг толкнула Драганова локтем в бок, чтобы и он перестал нацеливать палочку на щегольски одетого мужчину в укороченной мантии из драконьей кожи и модных сапогах.

— Приветствую, мистер Нотт. Вы меня удивляете ничуть не меньше. Я думала, вы дружите с деканом. Почему бы вам не сделать свой заказ ему?

— Проверял молодняк, — развел руками Нотт. — Да к тому же Драко Малфой — владелец аптек, а не продавец ядов. Последнего, как оказалось, нельзя сказать о вас.

— Ну что вы. Я ничего не продаю, — улыбнулась Сольвейг со всей возможной агрессией в мимике. Конечно, Нотт ее пугал, но рядом стоял Димитр, а при нем она ни за что не покажет свой страх. Студенты факультета Гриндельвальда не боятся хорошей драки. Даже если они в ней заведомо будут проигравшими.

— Тогда как у вас оказался мой порт-ключ? — удивился Нотт.

Туше.

— Быть может, сова ошиблась? Мне пришел порт-ключ от товарищей из Дурмстранга, они предлагали встретиться и поболтать за чашкой кофе...

— Мм, вот так новость, я ведь ваших товарищей из Дурмстранга собирался принять в Ковен не за пересказы ваших школьных воспоминаний, а за четыре фиала с непростым содержимым. Видимо, они не прошли испытания, так и передам отцу. Не годны.

Сольвейг смутилась. Кто-то подставил ее, она подставляет кого-то...

— Габерски? — вдруг спросил из-за ее плеча Драганов, и один из мужчин в капюшонах дернул головой. — Здравко? — он продолжил по-болгарски. — Эй, не узнал? Это же я, Димитр Драганов. А ты изменился! Серьезно, Британский Ковен? Круто!

— Не всем же битой махать, — огрызнулся тот, к которому обращался Драганов, и снял капюшон. Сольвейг пригляделась. Это и вправду был Здравко Габерски — один из лучших выпускников их специальности за последние десять лет. — Это твоя баба что ли?

— Моя невеста, — поправил его Драганов и повернулся к Нотту. — Не имею чести быть знакомым с вами, сэр.

— Мистер Теодор Нотт, наследник главы Ковена боевых магов, мистер Димитр Драганов, мой жених, — буркнула Сольвейг, представляя мужчин друг другу. — И если вы еще заинтересованы в заказе, то рекомендую приготовить деньги, сэр.

Нотт кивнул Габерски, и тот вытащил из кармана мешочек с галеонами. Сольвейг подала ему пакет с зельями, вытащенный из шкатулки, и спрятала кошель в рюкзак.

— Не смеем более вас задерживать, мистер Нотт, — выдавила из себя улыбку Сольвейг и схватила Драганова за локоть, чтобы немедленно аппарировать с ним.

— Еще минуту, мисс Ларсен, — оскалился Нотт, и Сольвейг, как и в первый раз, увидела у него вместо лица морду хищного ящера. — Не желаете занять вакантную должность нашего зельевара? Когда мистер Габерски говорил, что у него есть на примете человек, он не заикнулся даже ни о том, что это девушка, ни о том, что она до сих пор студентка. Я ожидал увидеть по меньшей мере Подмастерье.

— Полагаю, вам нужен Мастер. Мне до экзамена в Гильдии еще далеко.

— Мне нужен человек, способный сварить яд — визитную карточку профессора Снейпа. Visio Horribilis... Вы знали, что это зелье защищало один из хоркруксов Темного лорда?

— Помилуйте, откуда? — вежливо покачала головой Сольвейг.

— И скажете, будто не знали, что это зелье было изобретено Октавиусом Принцем в конце XIX века — за что тот и получил звание Мастера?

— Это — знала, — призналась Сольвейг. В этом знании она ничего криминального не видела.

— А то, что, будто бы, этот яд может сварить только истинный Принц? — буквально пропел Нотт, приближая к ее лицу свое. Сольвейг сделала над собой усилие, чтобы не податься назад.

— Очевидно, это неправда. Сэр. Мои родители — сквибы из Норвегии. Извините, нам пора. Надеюсь, более Ковен не испытает нужды в моих услугах, мистер Нотт, — и мир вокруг них с Драгановым сузился в точку, а после их выбросило на той самой площади, куда Сольвейг перенеслась в ночь на Самайн из Женевы с Флинтом на загривке. На улице никого не было, и Сольвейг, прикрыв себя и Драганова Дезиллюминационными чарами, перенеслась еще последовательно в три точки, завершив их маленькое путешествие по Лондону напротив магазинчика мистера Уизли в Косом.

Драганов сбросил с себя Чары Невидимости и отряхнулся.

— У тебя чудовищная техника аппарации, Ларсен, — признался он. — Научись стабилизировать пространство!

— Не всем быть потомственными пространственниками, как Краму и тебе, — развела руками Сольвейг. — Пошли по кофе, — предложила она и махнула в сторону неприметной кофейни, расположившейся за магазином волшебной пакости. Не в "Виверну" же вести Драганова после встречи с мистером Ноттом?!

По-хорошему, ей бы сейчас в самый раз забиться в собственную комнату и никого не видеть. Это был бы идеальный вариант.

Когда перед ней опустилась большая чашка с горячим шоколадом и маршмэллоу, а Драганов повесил над столиком — самым дальним в зале, откуда хорошо просматривалась дверь на кухню, барная стойка и входная группа — Заглушающие чары, Сольвейг позволила себе расслабиться и убрала палочку в наплечную кобуру, сняла куртку и осталась в любимой толстовке с рогатым шлемом. Драганов цокнул языком и засмеялся.

— Как же тебя Локи до сих пор не проклял?

— Это ненастоящий Локи, — объяснила Сольвейг. — Это же Марвеловский.

— Этот Нотт... он опасен? — вдруг спросил Драганов, и Сольвейг едва не облилась.

— А ты не заметил?

— Откуда ты вообще с ним знакома?

Сольвейг помолчала.

— Декан познакомил. Но я не знала, что варила зелья для него.

— Яды поди?

— Ну, — подтвердила Сольвейг. — Вот Крам удружил, — она сжато пересказала историю прошлогоднего сотрудничества с парнями Габерски и роль Петера в этом предприятии.

— Я только одного не понимаю, Ларсен, — признался Драганов. — Нахрен ты в это влезла? Тебе деньги были нужны?

— Не то чтобы слишком, — пожала плечами Сольвейг.

— Тогда что?

Сольвейг помолчала.

— Просто.

Драганов выматерился.

— Тебя какой битой по башке ударили?! Для того, чтобы варить яды, нужно немаленько откатывать в Аврорат! Тебя же сожрут на этом рынке, неужели не ясно?

— Я не буду этим заниматься больше, — сказала она, отставляя чашку. — А на флакончиках состав, стирающий память о том, как они достались получателю. Я предусмотрела это. Обо мне не должны вспомнить как об изготовителе ядов.

— Ларсен, — Драганов вдруг мягко взял ее за ладонь, — скажи мне, зачем ты вообще взяла этот заказ? Острых ощущений захотелось? Ты как вообще в школе это провернула?

— Это было несложно. А вообще... Это очень помогает убить время. Работа в лаборатории.

— Готовься лучше к выпускным экзаменам, — посоветовал ей Драганов и положил на стол несколько серебряных монеток. — Пошли. Я обещал тебе подарок, дурехе.

Через несколько секунд они уже стояли перед домом номер 144 по Сент-Джон-стрит.

— "Into You"? — неверяще переспросила Сольвейг, хотя прекрасно видела надпись над металлическими решетками-дверьми и красные капельки, отрисованные на белой стене.

— Подумал, что тебе со всеми твоими дурацкими приключениями не хватает настоящего защитника. Дракона, — и он открыл перед Сольвейг дверь тату-салона, пропуская ее вперед.

— Но почему?

— Могу себе позволить, Ларсен.

— Так-так, седьмой курс! Попрошу вас успокоиться! Сегодня у нас с вами совместный урок с профессором Томасом! — Граббли-Дерг поднял обе руки вверх, призывая студентов к тишине. Все они сгрудились у большого Думосбора, гриффы толкались, стараясь оттеснить слизеринцев подальше. Не то чтобы это было особенно сложно, учитывая, что на Уход за Магическими Существами ходили только Флинт и Сольвейг.

— Мистер Уолперт, вы можете положить свою сумку в углу, она вам все равно сейчас не понадобится! Это касается всех! — Томас эффектно появился в павильоне, где проходили уроки УзМС, и гриффиндорцы поплелись убирать свои вещи подальше — так действительно становилось больше места. Сольвейг, как и Флинт, отлевитировала свой рюкзак в другую сторону от вещей гриффов. Опоздавший на занятие Вуд бросил сумку рядом и присоединился к однокурсникам, схватив несколько презрительных взглядов. Сольвейг хмыкнула: Вудила неудовольствия своего факультета даже не заметил.

— Итак, у нас сегодня одно из самых интересных занятий, — профессор Граббли-Дерг буквально расцвел. — Мы продолжаем изучение магических тварей пятого класса опасности. Cегодня это василиски!

По классу раздался удивленный вздох.

— Кто нам расскажет поподробнее об этих удивительных созданиях? — поинтересовался профессор Ухода и оглядел студентов.

— Конечно, Ларсен, она же у нас спец по расчленению животных на ингредиенты! — подал голос Данбар.

— Ты так говоришь, Ник, как будто видел, что она потрошит василисков каждый вечер, — фыркнул Вуд.

— А ты поручишься, что нет? — ощетинился Данбар.

— Четыре вечера в неделю Ларсен пропадает на квиддичном стадионе, и это тебе подтвержу не только я, — усмехнулся Эдвин. — Вон, Флинта спроси, он капитан сборной.

— Прекратите балаган! — рявкнул профессор Томас. — Мисс Рамонас, поведайте нам, что вам известно о василисках.

Сольвейг усмехнулась. Ну, конечно, Томас же, говорят, учился во львятнике, разве же он позволит Слизерину набрать максимальное количество баллов за ответ? Придется опять вставлять комментарии по ходу опроса.

— Согласно Классификации Министерства магии василиски относятся к категории не поддающихся приручению магических животных. Они являются большими ядовитыми змеями с убивающим взглядом.

— Все? — расстроился Граббли-Дерг, но два балла Гриффиндору все-таки назначил.

— Шкура у василисков едва не бронированная, — добавила Макдональд и получила еще один балл.

— Как уже сказал Данбар, ингредиенты, полученные от василисков, используются в зельеварении, — сказала Джордан и тоже заработала балл.

— Да епт, — буркнула Сольвейг себе под нос и подняла руку. Они что, книжек совсем не читают?

— Да, мисс Ларсен? — отреагировал Томас, и Сольвейг приняла это за возможность высказаться.

— По заметкам господина Скамандера, длина взрослой особи василиска составляет около пятидесяти футов, однако, по заявлениям многих европейских ученых, эта цифра преуменьшена. Кроме зубов василиски имеют четыре клыка, их яд является самым ядовитым на планете. Единственный антидот к яду василиска — слезы феникса. Не сказать, чтобы фениксы встречались чаще василисков. Взгляд этих животных считается смертельным, но непрямой взгляд вызывает лишь оцепенение, снимаемое зельем из мандрагоры. Так же молодые особи василисков, до ста лет, еще не обладают смертельным взглядом. Это было публично доказано во время Турнира Трех Волшебников в 1792 году. Одним из заданий того Турнира была охота на молодого василиска, и все трое участников были подвержены оцепенению. Об этом написано в Истории Шармбатона. Свое второе название — король змей — василиски получили за свою продолжительность жизни — она составляет более девятисот лет. По другой версии — из-за красного хохолка, который отличает самцов василиска. Ходят легенды, что василиски появляются из куриного яйца, высиженного жабой после темномагических ритуалов. Подтверждения этим легендам обнаружено не было, поскольку разведение василисков было запрещено еще в III веке нашей эры. Василиски являются полуразумными тварями и, несмотря на пятый класс опасности, могут быть приручены магами, владеющими серпентарго — змеиным языком. Так, известно, что последний, кому это в действительности удалось — основатель моего факультета Салазар Слизерин. Как уже сказали Данбар и Джордан, шкура, зубы, шерсть из хохолка мужских особей и яд — сильно разбавленный — применяются в Высших Зельях. Однако распространение этих зелий стоит на контроле у Аврората, потому что большинство необходимых для их приготовления ингредиентов, не только полученных от василисков, относятся к классу С опасности и запрещены к свободному обороту. Однако на торгах в Гильдии зельеваров кое-что вполне возможно приобрести, поскольку торги закрытые, а у Аврората нет полномочий влиять на внутреннюю политику Гильдий. Стандартный маленький пузырек яда василиска, к примеру, по словам декана Малфоя, стоит около ста тысяч галеонов. Другие части тела василиска, такие как сердечная жила и глазной нерв, являются уникальными магическими проводниками, и некоторые европейские мастера-артефакторы используют их в качестве сердцевин для волшебных палочек. О цене таких волшебных палочек спрашивать считается неуместным.

Сольвейг замолчала и с вызовом поглядела на Граббли-Дерга. Ну, сколько баллов он готов отвалить Слизерину за такой ответ?

— Двадцать баллов, мисс Ларсен, — после затянувшейся паузы провозгласил тот. — Исчерпывающе.

— А правда, что василиск Слизерина дожил до конца ХХ века? — вдруг спросил Вуд, и они с Флинтом переглянулись.

— Отец говорил, что, когда он учился на седьмом курсе, из-за нападений василиска отменили турнир по квиддичу, — добавил Флинт и вдруг широко улыбнулся. — Гнал, да?

— Я хорошо помню способность вашего отца манипулировать информацией, мистер Флинт, но в этот раз он сказал вам абсолютную правду, — задумчиво отметил профессор Томас. — Вам ведь, мистер Вуд, ваш отец говорил примерно то же самое?

— Да, он до сих пор жалеет, что не взял в том году Кубок Квиддича, — покивал Эдвин. — Они с отцом Макса тогда жутко не ладили из-за этого...

— Вернемся, пожалуй, к нашим василискам, — предложил Граббли-Дерг и махнул рукой в сторону Думосбора. — Сегодня мы сможем поглядеть на того самого василиска, которого вывел великий Основатель Салазар Слизерин. Профессору Томасу удалось получить ценнейшие воспоминания своего однокурсника, лично встретившегося с тем змеем.

— Темная история с Тайной Комнатой и Наследником Слизерина, — кивнул Томас. — Можете покопаться в библиотечных архивах, если любопытно. Спустя много лет мне удалось добыть эти воспоминания, поскольку их участники хранили тайну произошедшего в 1993-м очень бережно. Эту историю активно тиражировали в прессе, но вы, можно сказать, станете одними из первых зрителей этих событий.

И семикурсники нырнули в Омут.

Змей Салазара был действительно огромным, гораздо больше пятидесяти футов, о которых заливал в своей книжке Скамандер, и уж, конечно, ему было не меньше тысячи лет. Ничего не скажешь, милый фамилиарчик, как раз под стать Мастеру Слизерину. Мальчик в круглых очках а-ля Джон Ленонн и рыженькая девочка в красно-золотом галстуке казались рядом с василиском еще мельче, чем были на самом деле. Сольвейг специально встала рядом с — она предположила — одиннадцатилетним гриффером и измерила рост: как раз с Андрэ Паркинсона. Первокурсники и василиск? Чудны дела твои, Локи Лафейсон.

Высокий темноволосый подросток, стоявший у колонны и вращавший в пальцах поднятую им волшебную палочку маленького гриффиндорца, Сольвейг не понравился. Ее аж мороз по коже пробрал, как захотелось выхватить свою собственную палочку и хотя бы его обезоружить, а лучше — оглушить и связать от греха подальше. Потому что этот парень — хоть тот, маленький, и называл его всего лишь воспоминанием — был будто бы совершенно реальным, абсолютно таким же, как бледная девочка, лежащая без сознания на мокром каменном полу. И опасным. Сольвейг не знала, почему мальчишка-грифф не попытался приманить свою палочку обратно и вообще ничего не делает, только разговаривает с — это же яснее ясного! — врагом.

Когда василиск только появился, медленно выползая изо рта огромной древней статуи, гриффиндорские семикурсники разом подались назад, Вуд, отходя, дернул Сольвейг за руку, оттаскивая за собой. Флинт наоборот сделал пару шагов назад и уставился на подростка из воспоминания в упор, практически полностью игнорируя и битву ребенка со змеем, и песню феникса, оказавшегося — внезапно — домашним питомцем Дамблдора. Гриффов еще заинтересовало появление меча Годрика Гриффиндора из старой шляпы и уничтожение дневника клыком василиска, но Флинт глядел только на того, кого называли Томом, и нос у него дрожал, как дрожит у волков, когда они начинают скалиться. Сольвейг вдруг поняла, что смотрит не на мальчика с серебряным мечом в руках, а на Флинта, на чьем лице вдруг появилась кровожадная усмешка, когда тело этого Тома пронзили лучи света, а из дневника на полу полились чернила.

Когда их всех выбросило из Думосбора, Энн Рамонас некуртуазно стошнило кому-то на ботинки.

— Мисс Ларсен, зачем вам палочка? — спросил профессор Граббли-Дерг, и Сольвейг, только после его слов обнаружившая, что действительно расчехлила палочку, махнула ею, очищая чужие запачканные блевотой ботинки.

Было... неприятно было. Василиск, конечно, очень красивый, и феникс пел хорошо, и даже за мальчишку было радостно, что он не подох в той каменной зале, отравленный ядом василиска... Но взгляд Флинта на незнакомого подростка и его яростный восторг от его гибели — вот это было страшно, хотя, конечно, парень из воспоминаний был жутким. Было в нем что-то такое...

С ударом колокола все похватали свои сумки и, получив эссе на дом, разошлись на обед.

— Эдвин, погоди! — попросила Сольвейг, догоняя гриффера.

— А? — тот обернулся, поправляя сумку на плече.

— Этот Том... это кто-то известный? — спросила Сольвейг, махнув Вуду, чтобы он пошел с ней в Большой зал по другой лестнице.

— Ну, это Волдеморт. Тот, с которым война была. Вторая и Третья Магические, — ответил Вуд, глядя на нее во все глаза. — Ты что, совсем на Истории магии ничего не слушаешь?

Сольвейг помотала головой.

— Темный лорд, да?

— Так его называли Пожиратели Смерти, — кивнул Вуд. — Все остальные говорили "Тот-Кого-Нельзя-Называть" или "Сама-Знаешь-Кто".

— Глупость какая, — фыркнула Сольвейг.

— Вредноскоп был на "Волдеморта" настроен, так отец рассказывал. Он воевал.

— Понятно, — кивнула Сольвейг.

— Почему ты спросила? — поинтересовался Вуд, пропуская ее перед собой в двери Большого зала.

— Флинт на него смотрел странно.

— Ларсен, Волдеморт лично убил его деда.

— Ясно, — кивнула Сольвейг и ушла за стол Слизерина.

Все действительно было абсолютно ясно.

Она бы точно так же смотрела на любого, кто посмел бы руку поднять на ее родителей. Да она, собственно, так и смотрела. На прадеда.

После обеда уже вся школа знала от гриффов и побывавших на уроке УзМС раньше хаффлпаффцев с небольшой кучкой рэйвенкловцев, что Томас и Граббли-Дерг показывали семикурсникам битву с василиском.

— Это правда? — спросила Сольвейг Хлоя Гринграсс, когда они выходили из Большого зала. — Что Тайная Комната существует?

— Ну, если та каменная зала, залитая водой — это Тайная Комната, то, очевидно, существует, — пожала плечами Сольвейг.

— Ты видела Плаксу Мирт? — спросила вдруг вторая близняшка, Адели, и, когда Сольвейг ответила отрицательно, посоветовала ей познакомиться с этим привидением. — Миртл погибла в том закрытом туалете, там, говорят, есть проход в Тайную Комнату.

— Гринграсс, его же сможет открыть только змееуст, — прищурилась Сольвейг.

— Ну все равно же интересно, — ответили девочки одновременно и побежали на занятие к Флитвику.

Что там уж такого интересного они увидели в заброшенном туалете, Сольвейг не особенно поняла.

Оставалось еще отсидеть Трансфигурацию — и потом можно будет смело браться за эссе по свойствам шкуры василиска. Граббли-Дерг, может, и будет не особо доволен, а вот Малфой бы точно оценил.

Надо было думать о следующей паре, о предстоящем проекте со студентами Лондонского Магического — будущими Мастерами Трансфигурации, который Макгонагалл объявила на сегодняшнем занятии, о вечерней тренировке — предпоследней перед субботним матчем-спаррингом со сборной их скамейки запасных и Рэйвенкло. А не о том, как искажаются гневом правильные черты знакомого лица. Всё, всё, хватит.

Надо еще раз намазать чернильного дракона заживляющей мазью. Вообще, конечно, здорово, что с помощью зелий и мазей можно даже маггловскую татуировку вылечить всего за несколько часов. Но дракон уже четвертый день подавал признаки, как будто был магическим, а Драганов, как назло, не отвечал на ее письмо. Может, сова до него еще не долетела?

Да ладно, не умеют магглы делать магические татуировки, чего глупости-то собирать. Противовоспалительного выпить перед тренировкой...

Не ответит — и не ответит. Никто после этой псевдопомолвки общаться по-нормальному их с Драгановым не заставлял ведь. Магии вообще плевать, они хоть ненавидеть друг друга могут.

— Ларсен, не спи, — толкнул ее в плечо Пьюси, закидывая метлу на плечо. — Чего тухлая такая?

— Макгонагалл бесит со своим проектом. Мне — не поверишь — вообще пофигу, каким образом я трансфигурирую одни предметы в другие.

— Ну, мне тоже, — признался тот. — Но однажды тебе может понадобится толпа подопытных кроликов, когда ты станешь гениальным зельеваром, и ты придешь просить помощи в Мунго. Так и эти будущие Мастера пришли туда, где много подвластных воле директрисы студентов.

— Ты поразительно легко к этому относишься, Пьюси.

— Зато ты постоянно напрягаешься, — заметил Алекс. — Давай, сегодня "воздух", выпускай бладжеры.

Иногда Сольвейг думала, что она играет загонщика не потому, что когда-то отделала Драганова битой в квиддичной подсобке, а потому, что она сама похожа на шар-вышибалу. Тяжелая на характер, умеющая сильно ударить, срывающаяся на тех, кто ближе всех. Настоящий бладжер. Они не раз и не два ругались с Крамом не на жизнь, а на смерть и мучительно мирились, и уж Сольвейг-то отлично знала, что она умеет делать очень, очень больно. И не то чтобы она не старалась быть деликатнее.

Просто не получалось.

Вчера она снова ходила кормить Джека — по дороге попались хаффлпаффцы с третьего или четвертого курса, но их страхи были какие-то смешные и маленькие: пауки, мокрицы, змеи... Как будто ничего страшнее этой пакости не существует. Как будто они не боятся смерти родных или хотя бы опозориться перед девчонкой, которая нравится. Ничего такого, с чего бы Джек быстро наелся. С Данбаром тогда, в январе, было гораздо веселее, в общем.

Хотя Сольвейг и чувствовала себя потом той еще гадиной. Боггарт все ж таки вредитель, пусть у них и нейтралитет.

Когда ты на метле, все посторонние мысли из головы вылетают со свистом; остается только небо, бита, ты сам — и летящие прямо на тебя или твоих партнеров бладжеры, знай успевай отбивать их в противника или, как сейчас, просто куда подальше. Крэгги, принимая от нее биту, шало улыбался: ему, видимо, тоже в воздухе отшибало последние мозги.

— Так, ладно, давайте вниз, — махнул всем снижаться Флинт за десять минут до конца тренировки. — Раздача слонов.

Уизли издала протестующий стон, но Флинт не обратил на это внимания.

— Так. Мон, сегодня молодец. Робинс, не пытайся уйти из коробочки на силе — вряд ли тебя будет зажимать кто-то легче, чем я или Пьюси. Ныряй или финти — тебе не выбраться из тисков только за счет локтевой борьбы. И это не минус, ты просто худая. Дальше. Пьюси, я тебе тысячу раз говорил, что Вудила тебя просчитывает на раз, потому что ты глядишь всегда левее, чем кольцо, в которое бросаешь. Знаешь, это капец как заметно, особенно когда ты бьешь в левое. И еще: схлопочите подставу, — он скрипнул зубами, глядя на Робинс и Пьюси, так и не научившихся плюс-минус слаженно играть, и изобразил, что именно с ними обоими сделает.

Крэгги хохотнул в кулак, Вуд тоже заулыбался.

— А ты-то что веселишься, дятел? — обернулся к нему Флинт. — Не ты ли только что двадцать пять банок пропустил?

— Ты бы на моем месте ни одного своего квоффла не взял, — миролюбиво сообщил ему Вуд.

— Потому что я охуенный, — согласился Флинт. Сольвейг фыркнула. Флинт оскалился.

— Что, кэп? Плохо играла? — ощерилась она в ответ.

— Нормально, — буркнул тот и, глядя на Хиггс, добавил: — Красава, малая. Сделай в субботу вейлочку.

Уизлетта едва пятнами не пошла.

— Не дуйся, лопнешь, — усмехнулся Пьюси. Уизли ему казалась очень забавной.

Стоя под душем, Сольвейг продолжала прокручивать в голове урок Граббли-Дерга: зачем он показал им эти воспоминания того мальчика? Как Томасу удалось вообще выцыганить их спустя, очевидно, лет двадцать?

— Ларсен, ты мантию домовику будешь оставлять в этот раз? — крикнула из соседней кабинки Робинс, и Сольвейг закрутила вентиль.

— Я каждый раз оставляю, здесь или в подземельях с другой одеждой.

— У вас эльфы по ночам забирают грязное? — уточнила она, но Сольвейг только пожала плечами.

— Не знаю, корзина стоит в душевой, я не обращала внимания. А почему ты..?

— Порвала рукав, — пожаловалась грифферша, заматываясь в полотенце. Сольвейг стала вытираться сразу, чтобы побыстрее оказаться в замке и — в горизонтальном положении. Спать хотелось невероятно.

— Так почини.

— Я не сильна в ручном труде, — грустно усмехнулась девушка. — Думала, попрошу эльфа зашить...

Сольвейг хмыкнула. Живо вспомнилось, как после каждой тренировки приходилось брать обычный тазик, обычный стиральный гель, который учили варить сразу же, на первом курсе, и отстирывать грязь, зелень травы, пятна крови и пота от мантии, свитера, бриджей — всего комплекта квиддичной формы. Потому что каждый спортсмен должен уметь побеспокоиться о своей форме сам. Так что она могла починить мантию Робинс в два счета — но делать этого, естественно, не собиралась.

Когда со школой будет покончено, решила Сольвейг, она снимет себе самое маггловское жилье на континенте. С электричеством, стиральной машинкой, газовой плитой и беспроводным интернетом.

Там, где ее никто не будет знать. Это тоже было очень важное условие.

Еще год назад, спроси Сольвейг хоть кто-нибудь со специальности, чем она собирается заниматься дальше, где жить и на кого работать, она бы без сомнений назвала — одно из двух — Норвежский Аврорат или Скандинавскую Колдомедакадемию, мастерскую Высших Зелий. Она не собиралась никуда уезжать из холодной, привычной Скандинавии, где было много знакомых, были кое-какие связи, были даже протекции приходящих преподавателей, того же учителя Бьёрнстада, искренне считавшего, что у Сольвейг может быть большое будущее в целительстве, если она перестанет разрушать и начнет лечить. Одно только смущало старого строгого учителя: клятву Гиппократа Сольвейг ни за что не принесет. Магглы, может быть, и разбрасываются своими словами направо и налево, а потом торгуют тем же постинором, а их, колдунов, Магия по седьмое колено откатом наградит даже за барбарисовый чай, предложенный беременной. Не говоря уже о том, что Сольвейг лучше всех на курсе варила медленные и быстрые яды — хоть и не гордилась своим умением. Просто варила да и всё.

А теперь она не знала, что будет дальше, кроме одного, самого простого решения: ей нужно убраться подальше ото всех, кто с ней был знаком. Ото всех, кто читал статьи в "Воскресном Пророке", кто пускал слюни на Драганова, кто видел, как она прощалась на вокзале с Флинтом перед зимними каникулами. Ото всех, кто понимает, что лорд Ларсен продал ее за контракт, потому что она в Роду лишняя и случайная. Ото всех, кто считает, что сниматься в маггловской рекламе, недостойно чистокровной ведьмы.

Да пошли они все.

Сольвейг резко распахнула дверь в замок и столкнулась нос к носу с девчонкой в синем галстуке.

— Эй, ты не подскажешь, а Макс уже пришел с тренировки? — спросила рэйвенкловка, и Сольвейг поняла, что это та девочка, с которой Флинт гулял в Хогсмиде.

— Не слежу за Флинтом, — ответила она и спустилась в подземелья, заставляя себя идти, а не бежать. Глупо было бы бежать, чересчур эмоционально. А ей плевать, плевать, что там у кого и с кем! Флинт ей — просто капитан сборной, однокурсник. Всё.

Пора привыкнуть, уже ведь полтора месяца прошло.

Только вот Сольвейг не возьмется поклясться, что на поле не бросится снова под бладжер, если он будет лететь Флинту в затылок.

Но пускай это будет просто инстинктом загонщика, ладно?

Ничего личного. Только квиддич.

Если бы Джек питался не страхами чужими, а ложью, он бы уже не помещался в отведенный для него сундук.

Субботним утром она завтракала, как уже привыкла, спиной к столам другим факультетов, с большим аппетитом запихивая в себя овсянку с клубничным джемом ложка за ложкой. Ночью она кормила Джека — своими страхами, снова. Нового ничего о себе не узнала, но потратилась изрядно. Теперь зато можно будет до вторника передохнуть с охотой на заплутавших в темных коридорах после отбоя школьников. Единственное, что ей не нравилось — так это портреты. Они явно следили за порядком и докладывали если не директрисе, то уж деканам-то точно, так что профессор Томас даже недавно напомнил семикурсникам перед началом своего занятия, что в школе могут заводиться паразиты, и если им доведется столкнуться с боггартом, скажем, прогуливаясь с Астрономической башни после пылкого свидания, то Ридиккулюс у них должен получиться автоматически. В общем-то, Сольвейг не хотелось, чтобы Джека выставляли на посмешище, он потом обижался и жрал, как не в себя. Или вообще вылазить из сундука отказывался, презрительно хлопая крышкой. А он, хоть и считался вредителем, все ж таки был свой.

Подарочный.

Чуяло ее сердце, узнай Томас, что боггарта Сольвейг подарили на помолвку, точно бы покрутил пальцем у виска совершенно по-маггловски.

Все-таки, чего у Драганова не отнимешь, он тоже, как и она, немножко псих.

Только понимать Сольвейг это начала не много лет назад, когда с ним только познакомилась, а 5 января 2015, когда на ее руке появился сине-зеленый помолвочный магический браслет. А значит, Димитр был прав, когда говорил, что физическая близость не является основой для серьезных отношений. Только она, дурочка, этого раньше не понимала совсем. Зато потом, когда с ней случился Макс Флинт, поняла очень хорошо.

И совершенное предательство тяжело давило изнутри на ребра.

— Сольвейг! — окликнул ее уже на подходе к подтрибунным помещениям Люпин и догнал бегом. — Можно я тебя попрошу?

— Не прибить вейлочку что ли? Видела, вы помирились.

Люпин извиняюще улыбнулся.

— В тот раз она проиграла, потому что ты выбила ей плечо.

— Нет, не поэтому, — покачала головой Сольвейг. — Потому что не смотрела по сторонам, а только за снитчем.

Люпин напрягся.

— Забей. Скажет Флинт "убивать" — будем "убивать". Все вопросы к кэпу.

— Ларсен, — он взял ее за ладонь обеими руками и сжал, чтобы Сольвейг не вырвала ее тут же. — Ты же на самом деле не плохая. Зачем ты..?

Договорить он не успел, потому что из-за угла вывернула Уизлетта, и Сольвейг, заметившая это, рванула в сторону:

— Я тебя услышала, Эдвард, — и ушла за метлой.

Через нетолстые стены чулана для метел было хорошо слышно, как ловец их партнера по товарищескому матчу гриффиндорка Мари-Виктуар Уизли громко ругается со своим парнем.

Дура же ты, Уизли, — подумала Сольвейг и, забрав метлу, пошла к домашней подтрибунке.

Сегодня они все играли в тренировочных мантиях: основной состав сборной в темно-зеленых, не имеющих ничего общего с изумрудами Слизерина, запасной состав и добранные в него рэйвенкловцы — темно-бордовых. В общем-то, какая была ткань у мадам Малкин, из той и сшили мантии. Свитера под них каждый надел тот, какой захотел, а официальную форму для матчей пока что решили не трогать. Все равно ее не хватило бы на два состава.

Слизеринский зеленый свитер с серебряной полоской на груди под новенькой мантией приятно согревал. Февраль не особо радовал Шотландию теплой погодой. Сегодня вот хорошо хоть солнце выглянуло, все веселее на улице.

Трибуны, сказал выглянувший в щелочку Монтегю, были забиты. Все соскучились по квиддичу, ясно же. Интересно, их и в этот раз освистают?

Вуд вертелся, пытаясь рассмотреть себя со всех сторон: зеленая мантия ему шла не так хорошо, как красная, да и вообще он выглядел непривычно. Видимо, он и сам это ощущал, разглаживая появившиеся от его возни складки.

— Что гриффер, тяжко тебе в зеленом? — спросил Пьюси, и Эдвин скривился.

— Рот закрой, — велел, появляясь из-за угла Флинт. — Нет здесь гриффов и слизеров, ясно? Есть сборная Хогвартса. А там на поле — не вороны и две грифферши, а наш противник. И играть они будут довольно жестко — об этом мы сразу договорились с Фосеттом. Установка загонщикам: играть от обороны. Ларсен, давай без трюков отскоками бладжеров. Крэгги, отбивай мяч от своих в сторону. Дальше, охотники: играем через фланги, в единоборства вступаем со всеми, кроме Робинс, ее любой из нас запросто с метлы свалит. Вуд, ты просто глядишь в оба. Постарайся пропустить меньше пятнадцати.

Вратарь серьезно кивнул. Пятнадцать пропущенных квоффлов — это цена одного пойманного своими снитча. И, конечно, любой голкипер знает, что пропустить больше пятнадцати банок за матч — это уже подвести команду. И, о, да, он помнил тот позорный матч со Слизерином в октябре. Это было такое фиаско...

Флинт тем временем велел Хиггс не слишком финтить, отвлекая Уизлетту от снитча: только в том случае, если они будут проигрывать по очкам. Но — капитан еще раз внимательно посмотрел на Вуда — они же постараются такого не допустить.

Трибуны их, конечно, встретили улюлюканьем и обидными кричалками во время первого же круга, что они заложили по стадиону — и Сольвейг снова с первобытным удовольствием поглядела на зеленые спины перед ее носом и мантии, плещущиеся на ветру. А потом каждый из них завис над полем, Флинт и Фосетт обменялись рукопожатиями — и Хуч выпустила мячи.

Бладжер просвистел мимо Сольвейг вверх, и Гордон Лэйн, толкнув ее локтем, отправил его в сторону Вудовых колец, но Эдвин вовремя сместился. Крэгги отбил второй бладжер в сторону грифферской трибуны (значительно выше нее, конечно) и перебросил биту Сольвейг.

Игра началась.

Когда Флинт предупредил, что играть против них будут жестко, Сольвейг не поверила: ну кто в школе играет жестче, чем они сами? С коробочками, силовыми "встречами", намеренными ударами бладжера в противника?

Когда в нее третий раз за игру (парни еще даже счет не размочили!) вписался Джозеф Ламперт, который ей за полгода общих занятий на Высшей Трансфигурации и слова не сказал, до Сольвейг дошло: в охотники Фосетт выбрал в помощь невысокой Робинс своих Кейси и Поупа — рослых, накаченных, оставив за бортом капитана рэйвенкловцев Кармайкла как самого щуплого; загонщиков тоже взял своих — в отличие от грифферских и уж тем более барсучьих они никогда не стеснялись играть от нападения, а не от защиты, но все в рамках правил. Хуч, конечно, перед стартовым свистком напомнила специально, что игры ждет честной, потому что на носу уже матчи с другими школами, но Флинт и сам об этом помнил, и каждый помнил: жестить до назначения штрафных никто не собирался. Но и быть пай-девочкой Сольвейг тоже не хотела. Да и не умела, если уж так посудить.

В следующий раз, когда в нее полетел бладжер, оставшись без биты, Сольвейг винтом увела метлу вверх. Хотели жесткой игры? Ладно. В правилах нигде не записано, что загонщики не могут вступать в силовую борьбу с охотниками команды соперника.

Флинт и Пьюси прорываются по левому флангу к кольцам Фосетта, перебрасывая друг другу квоффл, Могтегю страхует снизу. Тайлер Поуп несется на Пьюси, как таран, Алекс успевает кувыркнуться вместе с метлой через себя, но мяч теряет. В развернувшейся контратаке Робинс мчится к кольцам Вуда, вернувшийся отрабатывать в защите Мон выбивает мяч у нее из-под мышки, его подхватывает Флинт, успевает пригнуться, спасаясь от свистящего над головой бладжера, посланного Лэйном, уходит от встречающего его Кейси и забивает в нижнее кольцо — пальцы Фосетта только чиркают по красной коже мяча.

Робинс тащит квоффл через все поле, ловко уходя и от Мона, и от Пьюси, и даже удерживается на метле после того, как Сольвейг толкает ее плечом в корпус — потом пасует Поупу.

Вуд отбивает мяч после броска проносящемуся мимо Флинту и улыбается. Робинс показывает ему, что дуется.

— Норм, Джейн! — кричит Вуд и показывает ей возвращаться к своим воротам.

Сольвейг, отняв биту у Крэгги, отбивает бладжер, пролетающий над головой их вратаря, вниз, где над самой землей Хиггс и Уизли проносятся под преподавательской трибуной, и вейлочка, не ожидавшая появления бладжера и его отскок снизу, задевает помелом промерзшую землю и рыбкой летит вперед. Хиггс поднимает голову вверх и, поджав губы, качает головой: снитч скрылся.

Пока Уизли возвращается за своей метлой, Сольвейг извиняется перед своим ловцом и летит к центру поля, где Флинт и Пьюси поймали Кейси в коробочку и направляют его метлу прямиком в хаффлпаффскую башенку. Ламперт посылает вышибалу в спину Монтегю из-за своих колец, но она успевает подставить биту под мяч, и тот улетает ввысь. Охотник бордовых вписывается в деревянную конструкцию боком — успевает сгруппироваться и закрыть голову — и вываливается из затянутой желто-черной тканью башенки отдельно от своей метлы. Монтегю, поймавший выроненный Этаном Кейси квоффл, расстреливает кольца Фосетта.

Зеленые закладывают круг почета над стадионом, Мон шлепает подставившего руку Кензи Боула по открытой ладони. Девочка в желто-черном шарфе и светлой пушистой шапочке, что сидит рядом с Боулом, глядит на Кензи влюбленными глазами.

Крэгги отбивает бладжер, отправленный Лэйном в Сольвейг, и тот задевает оставшегося без биты Ламперта по уху.

Сольвейг кривится — она физически представляет себе, как ворону больно. Собственно, это ее самая первая квиддичная травма. Ухо потом даже после манипуляций в лазарете болело так сильно, что хоть вой, а все потому, что находящиеся в распоряжении колдомедика препараты предназначались волшебникам, у которых уже полностью сформировалось магическое ядро — то есть всех, кто старше тринадцати-четырнадцати. А обычное Болеутоляющее действовало не слишком хорошо. В общем, бладжером по уху — это гораздо больнее, чем бладжером по ноге, руке или в живот. Хуже только бладжером в лицу.

За подставу у ворот Вуда Робинс что-то выговаривает Поупу, Флинт забрасывает Фосетту штрафной с такой легкостью, будто кольца противника вообще пустые.

— Джо, давай жестче! — командует их запасной вратарь своему загонщику, и Ламперт, догнав уносящийся в небеса после удара Сольвейг бладжер, направляет его прямиком в Хиггс.

— Лора! — рычит Крэгги, но девочка, увидевшая блеск золотого крыла, летит прямо за снитчем и не собирается сбиваться с курса, тем более что Уизли с другого края поля к нему совсем не успевает. Майкл слишком далеко, и Сольвейг не успеть передать ему биту — только если самой лететь туда же. Крэгги решает все гораздо проще: как и несколько раз в других матчах, он принимает удар на себя.

Слизеринская трибуна замирает в немом крике.

Сольвейг обнимает Майкла поперек груди, догоняя в трех метрах над землей, и осторожно спускает на носилки, наколдованные уже выбежавшей на поле мадам Помфри.

— Всё, блять, хорош играть от обороны, — цедит она сквозь зубы, поднимаясь над стадионом. Пока все глядели за падением их загонщика, Вуд пропустил первый квоффл, а снитч снова поменял направление, и теперь Лора Хиггс снова висит метров на десять выше колец на своей половине поля, а Уизли закладывает виражи на своей.

После молниеносной атаки, прозеванной охотниками бордовых, Пьюси забрасывает еще один квоффл.

Поднявший мяч с другой стороны колец Поуп пасует Робинс, но Флинт, грубо отталкивая девчонку в сторону, перехватывает мяч и зашвыривает его вместе с Фосеттом в среднее кольцо. Энди успевает выпустить мяч из рук и схватиться за древко, чтобы не свалиться с метлы.

Робинс удается уйти от встречающего ее Монтегю на противоходе и прорваться к кольцам Вуда. Пролетающий вдоль колец Лэйн закрывает Вуду момент броска, и квоффл проваливается в верхнее кольцо.

Сольвейг не собирается никого травмировать сильно, разве что защиту покоцать. Она находит взглядом ближайший бладжер и с силой бьет в ногу Поупу — попадает как раз в наколенник. От резкой боли тот разжимает руки, и Монтегю схватывает квоффл, пасует вниз и вперед Флинту, тот, кажется, даже не поворачивает головы, принимая мяч, обходит Лэйна, несущегося прямо на него, ногой отшвыривает от себя метлу нагоняющего Ламперта, отдает пас Пьюси, и тот забивает, резко крутанувшись на месте, помелом. Фосетт, стараясь потащить — и на что надеялся? — окончательно падает с метлы: квоффл попал ему в шею, и Сольвейг, хоть и успевает схватить парня за ладонь, сама кренится вниз, пока Флинт не замечает это и не подлетает, подхватывая вратаря бордовых под мышки. Вместе они транспортируют потерявшего сознание парня к мечущейся под преподавательской трибуной мадам Помфри, а потом разлетаются в разные стороны.

Сольвейг может поклясться, что Флинт ей улыбался.

Но какое это имеет значение?

Не упустившая заминки зеленых после выбывания Фосетта Робинс с силой вколотила мяч в нижнее кольцо с метра; Пьюси отвечает буквально через минуту, виртуозно обходя обоих загонщиков и минуя летящий в него бладжер; Ламперт врезается в Сольвейг, и она почти роняет биту, но успевает поймать ее на метр ниже, выравнивает метлу — и весь стадион оглашается криком: ловцы снова увидели снитч, он сверкнул в двух метрах от Уизли, и она уже направляет метлу в погоню за маленьким быстрым шариком. Хиггс догоняет — и вот они уже летят плечо к плечу, толкаясь локтями и всем корпусом; снитч, быстро перебирая крылышками, улепетывает он них, меняя направление и скорость так резко, что Сольвейг не успевает следить за ним; пролетающий мимо бладжер удачно ложится под биту, и она бьет по нему, метя чуть-чуть выше головы Уизлетты, чтобы задеть только ее собранные в пучок на макушке белые волосы: это будет не больно — проверено на себе — но гарантированно собьет с курса. Уизли, легкая, для своих четырнадцати, вращается параллельно земле вместе с метлой, прижимаясь грудью к древку, и Хиггс, издавая победоносный клич, хватает снитч за золотое крыло и стискивает шарик в ладони.

— Сто пятьдесят баллов достается "зеленым"! — раздается голос диктора по стадиону, и Сольвейг опускает руку с зажатой в ладони битой. — Матч окончен! Снитч поймала Лора Хиггс!

Они спускаются на землю, и Уизлетта уже бежит к Сольвейг, размахивая руками, как воинственный мышонок из американского мультика.

— Мы же договаривались, что вы будете играть от обороны! — она тычет пальцем Сольвейг в грудь, и та легким ударом убирает ее руку от себя.

— Концепция поменялась.

— Флинт! — возмущенно оборачивается к подлетевшему кэпу вейлочка, но тот только плечами пожимает:

— От обороны можно было играть только пока у обеих команд было по два загонщика. Потом Ларсен могла сама выбирать тактику.

— Ты всегда ее защищаешь! — обвинительно заявляет Робинс, подбегая к ним.

— Джейн, заткнись, тебе Ларсен сегодня ничего не сделала, хотя могла неоднократно, — Вуд кладет своей охотнице руку на плечо, но девушка скидывает его ладонь.

— Что здесь происходит? — ввинчивается в круг Хуч со свистком в зубах.

— Вы же собирались отрабатывать оборонную стратегию! Ну скажи, Фред! — Монтегю вздрогнул, услышав свое имя, а не привычную погремуху Мон и развел руками:

— Джейн, ты же понимаешь, что мы никогда не играли от обороны. Не наш стиль.

— Точно, — подтвердил Пьюси, беря мадам Хуч под локоток. — Вы же понимаете, тренер, что сложно отработать стратегию, которая нам не близка? Сборная Хогвартса и в том году играла в атакующий квиддич... — и повел преподавателя полетов к ее тренерской.

Вот же... змей! — восхищенно подумала Сольвейг.

— Ты играешь бесчестно! — заявила Уизлетта в лицо Флинту, но тот только скривился:

— Что? Это у меня в ухе звенит? В левом?

Уизли, тряхнув гривой распавшихся из пучка волос, гневно фыркнула и направилась к раздевалке.

— Зачет, Ларсен, отличный удар, — подошла к ней Хиггс и хлопнула по плечу. — Классно сыграли.

— Да, парни, — согласилась Сольвейг и кивнула загонщикам "малиновых", — круто потренили нас.

— Жаль, что не пришли на отбор в запас, — Флинт пожал руки им обоим. — Взял бы любого вместо Томпсона, удода грифферского.

— Т.Р.И.Т.О.Н.ы на носу, Флинт, — Лэйн покачал головой. — Вы же все каникулы будете тут умирать на поле, и пол весеннего семестра.

— Да, проект для университета у меня в приоритете выше, чем квиддич, извини, — Ламперт расстегнул локтевой щиток и почесал руку. — Место в сборной факультета и рекомендация от Хуч позволит попасть сразу в команду, которую курирует Отдел Тайн...

— Всё, — взмолилась Робинс, — я не могу больше слушать, что для кого-то министерская мантия важнее квиддича.

Рэйвенкловцы засмеялись.

— Спасибо, что вытащили Фосетта, — вдруг совершенно серьезно сказал Лэйн. — Он жених моей кузины.

— Мы же договаривались с минимумом травм, — кивнул Флинт.

— Как нога? — спросила Сольвейг, и Поуп поморщился:

— Щиток придется менять, — он растянул ремень и продемонстрировал трещину вдоль края.

— Я про колено спрашивала вообще-то, — Сольвейг привстала на колено и наложила на ногу охотника бордовых Диагностические. — Сильный ушиб, — констатировала она и шепнула заклинание для спортивной заморозки. Ее научил ему Виктор Крам много лет назад — действовало, как маггловская хлорэтиловая блокада.

Поуп попробовал перенести вес на покалеченную ногу и удивленно присвистнул:

— До Больничного крыла сам смогу дойти. Спасибо, Ларсен.

— Расти большой, — хмыкнула Сольвейг.

— Все, идем мыться, — предложил Мон. — Несет от нас — будь здоров.

Хиггс скривилась, парни заржали.

Сольвейг подумала вдруг, что стоять рядом с Флинтом, пускай он ее и защищает лишь как капитан команды перед игроком противника, все-таки приятнее, чем быть совсем одной. По крайней мере до конца года она еще может попытаться свести их отношения хотя бы к приятельским. Если наберется смелости, конечно.

В вотчину мадам Помфри явились перед ужином все вместе: на койках рядом лежали уже пришедший в себя Энди Фосетт и Крэгги, поймавший бладжер в голову ("Старая песня, мисс Хиггс!") и потому накаченный соответствующими зельями. Видеть травматические очки у него под глазами для Сольвейг стало уже привычным, если они находятся в Больничном крыле. Кейси лежал под Заглушающими чарами напоенный Костеростом, Поуп с закатанной штаниной натирал мазью обширный синяк, растекшийся от колена, Ламперт прижимал к только что прооперированному колдомедиком уху (Помфри удалила ему из припухлости скопившуюся в ней кровь и лимфу) повязку, пропитанную заживляющим составом. Из грифферов навестить пострадавших игроков пришел только Вуд. Он погладил сидящую рядом с Крэгги на кровати Лору по плечу, выражая ей сочувствие, и Хиггс с благодарностью поглядела на него.

Сольвейг поняла, что безумно хочет есть, и спустилась в Большой зал.

В квиддиче ей нравилось еще и то, что после матча его участники перестают быть соперниками. Она почувствовала это снова здесь, в Хогвартсе, когда Вуд позвал ее летать после проигранного гриффами матча, и они славно полетали, и летали всю осень, пока совсем не похолодало. Теперь летать для души было некогда: много домашнего задания и четыре тренировки в неделю, иногда затягивающихся из-за всеобщей упертости. Благо, Хуч теперь не регламентировала время тренировок. Закрытыми они были ровно два часа, а потом команда все равно убегала на "землю" в сторону Черного озера, и держать над стадионом защиту было не за чем.

— Ларсен, ну я же тебя просил, — простонал Люпин, присаживаясь рядом с ней на лавку спиной к столу Слизерина.

— Ты просил не калечить Уизли, — ответила Сольвейг, намазывая на хлеб плавленный сыр. — Между прочим, я ее и не покалечила.

— Зачем ты так с ней? — покачал головой Люпин и ушел, не дожидаясь ответа.

— Да что я сделала-то? — буркнула ему в спину Сольвейг и вернулась к ужину.

Говорила же она Пьюси, что это какая-то хрень, а не проект по Трансфигурации, думала Сольвейг доставая палочку во время обеда. Они только что написали для Флитвика большой тест по теоретической части Ментальной Магии, и, честно говоря, Сольвейг сейчас хотела только наброситься на печеночные котлетки, а не превращать свою вилку "во что-нибудь другое", как попросил их тот парнишка, студент Лондонского Магического, будущий Мастер.

— Что это за задание вообще? — проворчала Сольвейг. — Ни уточняющих характеристик, ни... чего.

— Пожалуйста, седьмой курс, давайте поактивнее, — попросил Лонгботтом, временно замещающий Макгонагалл, отправившуюся в Министерство по делам. — Не заставляйте ребят ждать, им еще анализировать ваши результаты!

Сольвейг быстро превратила вилку в стилет — один-в-один ее собственный — и положила в пролетающую мимо корзину для получившихся предметов. Она в душе не представляла, что конкретно можно узнать о маге по трансфигурированной ею вещи. Что с металлом у неё лучше получается? Это Макгонагалл и так знает.

— А нас ознакомят с результатами исследований, сэр? — спросила Свирк, и мальчишка-ученый — сэр! — заалел ушами.

— Разумеется, мисс! — заверил её он.

— Видишь, Ларсен, рэйвенкловцам интересно, — заметил Пьюси миролюбиво, когда все вернулись к своей еде.

— Вижу, — пожала плечами Сольвейг. — Но пока они не расскажут, зачем это было нужно, буду считать этот "проект", с позволения сказать, бесполезной тратой школьных вилок.

— А мы ложки превращали, — сказал Крэгги, сидевший по диагонали от неё. — Этот парень утром вел у нас Трансфигурацию за директрису. И после новой темы раздал всем ложки чайные.

— И во что ты превратил ложку? — поинтересовалась Хиггс.

— В часы.

— В браслет проще, — заметила девочка.

— Кому как, — в один голос заявили Крэгги и Флинт. Сольвейг удивленно глянула на последнего.

— Но превращение столовых приборов в браслет изучают на третьем курсе, а в часы — на пятом, — возразила Лора, отправляя очередную ложку каши в рот.

— Но кому-то проще вещи превращать в цацки, а кому-то — в оружие, — объяснил Флинт. — Вон у Ларсен спроси.

Сольвейг вздрогнула. Это был первый раз за последнее время, когда Флинт упомянул ее в разговоре.

— Я не думаю, что это предрасположенность. Просто восемь лет меня учили из всего подряд делать оружие. Вилка это или запонки чьи-то — мне не принципиально, — сказала она, глядя только на Лору.

— В твоей семье много боевых магов? — спросил Уоррингтон и Сольвейг покачала головой:

— Одни артефакторы.

— А почему ты..?

— Ошибка природы, — фыркнула Сольвейг и пошла к себе в комнату.

Мысль о том, что она действительно результат какого-то сбоя в Магии, не покидала ее уже несколько месяцев — с той поры, как Люпин спросил, красит ли она волосы. Мама красит, по крайней мере Сольвейг несколько раз видела ее в салоне — какие-то пряди мама тонировала темнее, какие-то высветляла... Маме такое нравилось, а она сама разве что сечку снимала, ни разу не позволив парикмахеру не то что сделать ей стрижку какую-нибудь градуированную, но даже кончики подровнять. В волосах очень много Магии, говорила ей Рада Крам и советовала никогда не подстригаться короче, чем до середины спины. И, конечно, только специальными заклинаниями, ни в коем случае не маггловскими ножницами. Но, что ни говори, сечку маггловские ножницы снимали гораздо лучше, чем собственное не слишком умелое махание палочкой над затылком.

Ну, да, ни у кого из Ларсенов не получаются, как у нее, Боевые чары, но и у нее не выходит даже паршивенький порт-ключ, сколько ни старайся. И вряд ли это Магия решила, что именно с ее ветви в Род вольются новые способности.

Магглы бы сказали, что это какая-то генетическая аномалия.

Если бы у нее было побольше свободного времени, она бы, пожалуй, серьезно загрузилась бы по этому поводу.

Как хорошо, что времени — не было.

После Гербологии два часа и тренировка; завтра четыре пары и библиотека, а в ночь — кормить Джека; послезавтра четыре пары и индивидуальное занятие с этим парнем по Трансфигурации, радует, что это всего полчаса, потому что потом снова чуть-чуть свободного времени и тренировка; в четверг вновь четыре пары и подготовка домашнего задания среди пыльных полок под надзором бдительной мадам Пинс; пятница — время вздохнуть спокойно, потому что между последним занятием — еще до обеда — и тренировкой у нее достаточно времени, чтобы почитать письма из дому и пару пересланных ей предложений на съемку (на этот раз спортивная одежда, но придется отказаться: Флинт ясно дал понять, что пасхальные каникулы команда однозначно проведет в Хогвартсе, так что времени выбраться в Норвегию у нее не появится до самого лета, а это не подходит по срокам), полистать квиддичные журналы и свежий номер "Зельеварения сегодня" и даже распечатать — о, Всемать Фригг! — приглашение на свадьбу Теи и Даниэля! Действительно, здорово. Даже подколка Теи про "плюс один" не слишком обижает: возможно, придется попросить Крама ее сопровождать. Ну или на крайняк — Драганова. Пускай ему тоже будет неуютно оттого, что они помолвлены.

Хотя его пока что все, кажется, устраивает. Даже тот снимок в "Пророке" из квиддичной лавки в Косом переулке. Ради разнообразия там даже центнера соплей в сахаре в подписи не наблюдалось.

— Ларсен, ты идешь на тренировку? — спрашивает через зачарованный галеон Лора Хиггс, и Сольвейг, конечно, отвечает утвердительно: попробуй у Флинта тренировку прогулять, как же. Вон он полтора часа назад со своего Маггловедения злющий пришел, как обычно, всю гостиную так построил, что все шелковые сидят тише воды ниже травы!

— А ты что, не идешь что ли? — спрашивает Сольвейг, уже в квиддичной форме за исключением локтей стоя на пороге спальни третьекурсниц у открывшей ей дверь Лоры.

— У меня защита на грудь пропала, — Хиггс швыряет школьную мантию комком на свою кровать. — Я уже и в раздевалке смотрела, вчера еще, и тут все перерыла — нету нигде.

Ситуация до боли напоминает ту осеннюю, когда у Сольвейг сперли шмотки из раздевалки после тренировки.

— Если это Уизли, урою сучку, — обещает Лора зло, натягивая свитер на голое тело.

— Вуд тогда сказал, что мои вещи не она спрятала. С кем ты в школе враждуешь?

— Да ни с кем, — пожимает та плечами. — У нас на курсе побольше людей, чем у вас, я стараюсь не особенно выделяться на общем фоне. К тому же у нас больше сдвоенных занятий с Рэйвенкло, а они все как будто замороженные.

— И Арчи Пьюси? — усмехается Сольвейг, помогая Хиггс застегнуть налокотник.

— О, он вообще вечно в своих проектах. Мечтает новую метлу собрать.

— Круто же, не?

— Круто, — вздыхает Хиггс. — Как мне сказать Флинту, что у меня сегодня нет щитка на груди?

— Словами? — предполагает Сольвейг. — Закажешь вечером новый. К понедельнику придет.

— Ну, да. Просто... противно, понимаешь? У нас на факультете никто не крадет, ты же понимаешь?..

Закрытое учебное заведение, самый малочисленный факультет, вбитые в голову чистокровные традиции (почти у всех). Значит, Лорин щиток сперли из раздевалки, из ее шкафчика, закрывающегося на обычную маггловскую задвижку, как в ящичках для больших пакетов в некоторых супермаркетах. На честное слово, так сказать.

— Раздевалка закрывается, — вдруг вспомнила Сольвейг. — Флинт закрывает раздевалку на ключ, который отдает Хуч!

Хиггс посмотрела на Сольвейг с большим сомнением.

— Иди на поле, я сама спрошу, — махнула ей рукой Сольвейг и пошла в сторону комнат седьмого курса.

Она, конечно, во время Флинтовского ора на всю гостиную не присутствовала, но кое-какие отдельные обороты и до ее спальни с неплотно прикрытой дверью долетали. Кэп был очень, очень злой.

Да ладно вам, один раз живем.

После громкого стука дверь открылась почти сразу.

— Чего еще? — сразу рявкнул Флинт, но, увидев Сольвейг на пороге, закрыл рот.

На скуле у него разливался малиновый кровоподтек, на брови запеклась кровь, не до конца оттертая мокрым полотенцем, валяющимся поверх покрывала на кровати.

— Акцио, заживляющая мазь, — приказала Сольвейг, глядя Флинту ровно в глаза. Смотреть ниже было чревато, поэтому она и не смотрела. Мазь прилетела ровно в руку — двери их спален были рядом, и нужно было просто толкнуть свою ногой, чтобы баночка отозвалась на зов.

Ментолом пахнуло почти что отрезвляюще.

— Renset, — она очистила бровь Флинта от корочки и провела большим пальцем в зеленой мази по глубокой царапине, щедро намазала синяк под челюстью. — Дальше сам, — сунула она ему в руки баночку и бросила Диагностические в корпус. — Костерост есть в Выручай-комнате. У тебя ребро треснуло.

— Тренировка...

— Ты сегодня тренируешь нас с лавки, Флинт.

— Я не...

— Я могу наложить на тебя Силенцио. Ключ от раздевалок у Хуч?

— Ларсен, ты не много на себя берешь? — пришел вдруг в себя Флинт.

Сольвейг хмыкнула.

— Я понятия не имею, что там творится на Маггловедении и почему Саммерс уже несколько раз за год позволил тебе поучаствовать в массовой, судя по всему, драке, но я тебя уверяю: когда речь идет о здоровье команды, я возьму на себя столько, сколько потребуется.

— Ключ у Хуч, да, — сказал Флинт уже ее спине, удалявшейся к гостиной. Щеку приятно холодило.

Когда Сольвейг дошла до раздевалок после визита к Хуч, вся команда кроме Флинта уже была в сборе.

— Ларсен, открывай скорее, — приплясывала на ветру Робинс. — Мы тут околели уже стоять!

— Чары Терморегуляции наложить не пробовала? — поинтересовалась Сольвейг, тремя хитрыми пассами палочкой открывая запертую дверь. — Пошли, разговор есть.

Но разговор пришлось отложить. Робинс, первая влетевшая в помещение, замерла на пороге.

Женская часть раздевалки была разгромлена, будто по ней пронеслось стадо громамонтов. Шкафчики свернуты на пол и раскурочены, мантии, изорванные, валялись на полу — изумрудные и красные клочки были расшвыряны повсюду. Остаточной энергии спонтанного стихийного выброса не было, заметила Сольвейг, бросив в пространство заранее подвешенные на пальцы Диагностирующие. Раздевалку разнесли целенаправленно.

— Ого, — присвистнул Пьюси, заглядывая через плечо Лоры Хиггс.

— У нас так же, — отметил Монтегю, тоже появляясь в дверях женской раздевалки. Следом за ним пришел грустный Вуд, держа в руке капюшон своей красной гриффиндорской квиддичной мантии.

— Народ? — в дверях появился Фосетт с охапкой метел и бросил их в центр. Древко каждой метлы было расщеплено строго по середине.

— Капец.

— Не понял, почему никто еще не на поле? — возмутился Флинт с порога, и Пьюси отошел, открывая ему вид на помещение. Флинт разом заткнулся. — Кто? — только и спросил он.

— Энди, здесь девять метел. А где моя? — Уизли присела, поглаживая чужую "Молнию" прямо по глубокой трещине.

— "Чистомет 22"? Единственная целая, я не стал ее приносить, — ответил вратарь.

Уизлетта удивленно посмотрела на него, а потом поняла, что на нее теперь смотрят все.

— Акцио, мантия Мари-Виктуар Уизли, — приказал Пьюси волшебной палочке, и из-под вороха разорванных тряпок выплыла практически целая красно-золотая мантия. Совсем несложно было ее подновить до едва не идеального состояния.

— Та-а-ак... — протянул Флинт, сложив руки на груди.

— Надеюсь, все поняли, что вейлочку подставили? — спросила Сольвейг, складывая свою испорченную метлу на пол. Команда уставилась на нее непонимающе. — Мы с Хиггс разошлись от комнат третьекурсников полчаса назад. За это время Лора успела дойти досюда и сколько-то постоять под закрытой дверью. Я — сходить к Флинту и узнать у него, где ключ, потому что сам Флинт...

— Пошел к Малфою договориться о пересдаче последней контрольной, — закончил тот, явно не желая выдавать ни состояние своего ребра, ни существование Выручай-комнаты.

— Именно. Хуч сказала мне, что отдала ключ Флинту на обеде.

— Но Флинта сегодня не было на обеде, — протянул Пьюси.

— Был, — возразил Вуд. — Смел еду за пять минут и унесся со своей рэйвенкловкой куда-то.

— Рад, что моя личная жизнь настолько тебя увлекает, дятел, — скривился Флинт.

— Ты едва не снес меня в дверях Большого зала, — ответил Эдвин, не обидевшись на "дятла". — И девчонку тащил за собой, как на буксире.

— Ух ты, какие мы слова знаем!

— Тихо! — рявкнул Пьюси и кивнул Сольвейг: — Продолжай, Ларсен.

— Хуч пришла на обед позже всех преподов — у нее кто-то из первокурсников решил вместо обеда полетать на метле, которую в спальне у себя держал.

— Хаффлпаффец, я тоже слышала, — подтвердила Робинс.

— Это раз, — разогнула Сольвейг большой палец. — Два, — она разогнула указательный, — только метла и амуниция Уизли не пострадали. Очень топорная подстава, на самом деле. Коллектив маленький, всего десять человек, а Уизли не дура — она бы постаралась отвести от себя подозрения.

Вейлочка вспыхнула всем лицом, но промолчала: в очень изощренной манере, но ее как-никак хвалили.

— К тому же быстро изобразить Флинта перед Хуч можно только двумя способами: если ты выпил Оборотное зелье, либо если ты метаморф. Метаморф в школе один — Люпин. И он — та-дам! — дружит с вейлочкой. Оборотку можно достать только в Лютном, насколько я понимаю, и на Каркиттском рынке, или сварить самому, но никто не обносил лабораторию декана — он бы об этом объявил в Большом зале, так что и шкурку бумсланга никто не получал, а доставкой ее заказать нельзя — ингредиент редкий и недешевый. Видимо, кто-то подготовился сильно заранее.

— Есть еще третий вариант: Конфундус, — добавил Крэгги, почесав нос. — Мощный.

— Конфундус в стенах школы не работает, — покачал головой Пьюси. — Флитвик рассказывал, что лично ставил защиту от этого заклинания в 1995 году.

— Тогда получается так, — подвела итог Уизлетта: — Тедди — влюбленный болван, который выманивает у Хуч ключ от раздевалки, я — обиженная истеричка, разношу шкафчики и ломаю чужие метлы, потому что...

— Очень хочешь в основной состав? — предположил Монтегю.

— Типа того, — согласилась грифферша. — Но поскольку я все-таки двинутая бладжером по башке, свою форму и метлу я не порчу.

— Очень глупо, — заметил Флинт. — У кого на тебя зуб, вейлочка?

— У Хиггс? — предположила та.

Лора фыркнула.

— У меня щиток на грудь кто-то спер, я весь обед искала в своей спальне. И вчера еще в раздевалке было прибрано. Я с Хуч ходила, вон, Майк подтвердит.

Крэгги кивнул:

— Вместе к Хуч топали. Она как раз первокурсников от Филча привела метлы школьные полировать вместо того, чтобы пол в Большом зале драить.

— То есть вас видела Хуч и первокурсники?

Крэгги снова кивнул.

— Ладно, еще с кем ты конфликтуешь, Уизли?

— С Ларсен.

Сольвейг фыркнула:

— Странно. Я с тобой — нет.

— То-то ты на Люпина и смотришь так!..

— Да сдался мне твой Люпин два раза!

— Ну-ка ша! Задолбали, — рявкнул Флинт и схватился за бок.

— Ребро? — понятливо спросила Сольвейг, но кэп одарил ее таким взглядом, что она сразу замолкла.

Какое-то время вейлочка еще сверлила ее взглядом, потом пожала плечами:

— Если это и ты, Ларсен, то ты дура. У тебя была офигенная метла.

Фосетт хмыкнул.

— Да у всех метлы были не "Чистомет 5", — заметил Вуд, поглаживая по расщепленному древку свой "Нимбус". — Отец прибьет.

— Это точно, — согласился Флинт. — Ладно, давайте приберем тут маленько и пойдем к Хуч или Малфою. Или Лонгботтому даже.

— Погодите, — подал голос Монтегю. — А что, если тот, кто это на самом деле сделал, будет следить за реакцией?

— Ну, будет и будет, нам-то что? — уточнила Робинс.

— Надо разыграть какое-нибудь представление, — поняла Хиггс. — Типа мы всей командой устроили Уизли бойкот...

— А я разозлилась и решила, что это Ларсен меня подставила! — добавила та.

— Можешь для правдоподобности в меня чем-нибудь шарахнуть, ага, — разрешила Сольвейг. — Вот прям сейчас переоденемся — и в Большой зал. На конец ужина успеем.

— Лучше завтра на обеде, — предложил Фосетт. — Сейчас у кого дела, у кого отработки, на ужине допоздна никто же не сидит. А в субботу на обед все приползают. Будет эффектно.

— Как ты только к синим попал? — удивился Пьюси.

— Очень попросил, — усмехнулся тот.

Может быть, они перестарались.

Вполне вероятно, что они перестарались.

Как иначе объяснить, что прямо с обеда все четверо — Сольвейг, Флинт, Уизли и Люпин — оказались в кабинете Макгонагалл и уже больше часа слушали ее гневную отповедь по поводу недопустимого поведения?

— Мэм, на свою метлу я зарабатывал два лета, — сказал вдруг Флинт, когда директриса, очевидно, выдохлась. Малфой слился минут через пятнадцать после начала экзекуции под надуманным предлогом, Лонгботтом и Граббли-Дерг продержались недолгим больше. Сольвейг почему-то представилось, что декан Гриффиндора тоже не раз бывал отруган Макгонагалл за какую-нибудь промашку в бытность свою еще студентом, и быть наблюдателем ему сейчас было совсем не приятно. — Отец рассказал как-то, что работал на старших курсах в магазине подержанных квиддичных товаров, чтобы заработать на крепления к метле, и это стало для меня стимулом. После С.О.В. я устроился подрабатывать. Так что у меня нет возможности купить новую метлу. Я совершеннолетний волшебник, я бы не хотел просить отца подарить ее мне. И у Ларсен родители тоже наверняка получают в маггловском мире не так много, чтобы запросто выложить три тысячи галеонов.

— Вы знаете, за что меня выгнали из Дурмстранга, директор? — спросила Сольвейг, подхватывая идею. — Я снималась в маггловской рекламе. На гонорар я купила себе метлу. Не на один гонорар, конечно, пришлось подкопить. Но на новую мне теперь не хватит.

— Да что вы заладили — метла, метла? — взвился вдруг Люпин. — Можно подумать, вся жизнь от метлы зависит!

— Моя — да! — хором заявили слизеринцы и коротко глянули друг на друга, тут же отвернувшись.

— Я собираюсь всю жизнь играть в квиддич, и метла — это как палочка для того, кто решил окопаться в Министерстве, ясно? — Флинт привстал со своего кресла, чтобы лучше видеть старосту Хаффлпафф.

— Яснее некуда!

Уизлетта вдруг зашмыгала носом и громко разревелась. Флинт так и сел. На полноценную истерику они вчера в разгромленной раздевалке не договаривались. Сольвейг тоже не могла определить, клинит ли гриффершу по-настоящему или она спешно реанимировала умирающую в себе актрису.

Люпин тут же подскочил к вейлочке и стал ее успокаивать, Макгонагалл отправила Патронус Малфою, чтобы немедленно тащил свою задницу обратно к ней в кабинет и желательно прихватил с собой Умиротворяющий бальзам. Зельевар он или где?!

Сольвейг легонько потерла щеку, на которой припухла глубокая царапина от брошенного Уизлеттой Секо. По-хорошему, Сольвейг ей сама разрешила швырнуть в нее какое-нибудь заклятье во время демонстрации в Большом зале. Но она же не думала, что это будет именно Секо! Морду себе она еще ни разу не лечила, так что пока только кровь остановила. К Помфри, конечно, заглянет, если у самой не получится заживить рану. И толстовку придется застирывать совершенно по-маггловски в холодной воде: кровищи на нее натекло и уже успело подсохнуть — будь здоров.

— Я могла бы назначить вам отработки до конца года каждый вечер, молодые люди, — отметила, наконец, отпуская их Макгонагалл, — но в случае мистера Флинта и мисс Ларсен я просто не хочу, чтобы они задержались после заваленных Т.Р.И.Т.О.Н.ов еще на год в школе, в случае мистера Люпина боюсь, что ему доставят отработки в компании профессора Граббли-Дерга и школьного зверинца только удовольствие, а вот что делать с вами, мисс Уизли, я не представляю. По-хорошему, конечно, стоит вызвать ваших родителей и...

— Они в Египте, мои родители. Только на Пасху приедут.

— Конечно, — поджала губы директриса. — Но вы хоть понимаете, что, попади ваше заклинание чуть ниже — и вы бы перерезали мисс Ларсен аорту?

— Она меня подставила с этими метлами!

— И сломала ради этого свою? — фыркнула Сольвейг. — Ну, конечно! Кто мне теперь новую купит?

— Может быть, твой жених?

Флинт, ну ты-то куда?

— Может быть, — процедила Сольвейг сквозь зубы. В конце концов, он предлагал.

— Еще один подобный инцидент, молодые люди, и я вас отчислю, — пригрозила Макгонагалл и махнула, наконец, рукой, открывая им двери в кабинет. Более красноречивого жеста, мол, убирайтесь с глаз моих, на свете еще не было изобретено.

В Больничное крыло по поводу своей покоцаной морды идти все-таки пришлось. Залечить-то Сольвейг, конечно, царапину залечила. Но шрам оставлять на щеке страсть как не хотелось. Медиведьма поохала, но щеку Сольвейг заново распорола и исцелила по-своему, по-женски, совсем не так, как учили в полевых условиях, а щадяще. И настойкой растопырника обработала, посоветовав полежать с компрессом на лице здесь, в лазарете, до утра. И Сольвейг осталась. Все равно идти в гостиную Слизерина ей не хотелось. Да никуда не хотелось, если уж честно-то.

Наутро щека выглядела, как новенькая: ни следочка от вчерашней распоротой раны. Может быть, после того, как они с Драгановым расторгнут помолвку, кто-нибудь если не на ее дивный характер, так хоть на симпатичную мордаху поведется? Не век же она будет по Максу Флинту страдать, верно? Не заканчивается же жизнь на школьном выпускном?

Именно с этими мыслями Сольвейг идет на тренировку: сегодня, понятное дело, "земля", метла-то есть только у Уизли. Директриса обещала написать письма родителям членов команды, сообщить об инциденте, а пока только отправила сову за каталогом квиддичных товаров. Восстановить ребятам амуницию она вызвалась из школьных средств, поставив в известность Попечительский Совет. Если уж они самоустранились в том году, когда была необходимость собрать команду на международные соревнования, то теперь, когда сборная собралась самостоятельно и кто-то в школе так подло с поступил с ребятами, она не позволит попечителям остаться в стороне. Так что сборная Хогвартса в отсутствие метел (не на школьную же рухлядь садиться, еле вес второкурсников выдерживающую!) несколько часов бегает по весеннему ("Ларсен, улыбайся, март наступил!" — вопит Пьюси) морозцу, ускоряется, прыгает, приседает, отжимается, качает пресс, носится по берегу Черного озера с наспех наколдованным футбольным мячом — и Сольвейг думает, что с удовольствием сходила бы с парнями на, скажем, "Арсенал" — "Манчестер Юнайтед", зрелище-то не хуже любого квиддичного матча вроде "Ос" против "Гарпий", но она совсем не уверена, что с ней кто-то пойдет. Простые маггловские радости здесь не каждому понятны так, как ей.

И остается только гора домашнего задания, которая все откладывалась до другого раза — так что после душа лучше всего направиться в библиотеку. И сидеть там, пока последнее эссе не будет дописано. То есть — до самого закрытия, пока Пинс не потребует вернуть книги на место и покинуть ее вотчину.

Половину понедельника Сольвейг готова благодарить Малфоя за то, что задал каждому из них свое собственное зелье на этот практикум — и у хаффлпафцев просто нет времени, чтобы нагадить им. По крайней мере Сольвейг, сразу повесившая купольный Щит над своим столом (кто бы знал, как задрало каждую свободную минуту тратить на то, чтобы переваривать испорченное пакостливыми барсуками зелье!), свой Животворящий эликсир сварила идеально. Другое дело, что когда она понесла его сдавать на стол преподавателя, Эпплби больно толкнул ее локтем ("Эй, смотри, куда идешь!" — "Только дай мне повод, и я тебе сломаю руку, урод!") — и склянка разбилась вдребезги.

— Мисс Ларсен, в вашем котле достаточно эликсира для того, чтобы наполнить еще один флакон, — примирительно произнес Малфой, положив Сольвейг руку на плечо, когда она нависла над хаффлпаффцем, и Сольвейг резко отпрянула от однокурсника.

— Да, декан, — только и сказала она, возвращаясь к своему рабочему столу. В этот раз свой образец она предпочла на стол для оценивания отлевитировать.

Во время обеда пришел заказанный Макгонагалл каталог из "Все для квиддича", и если бы не тот парнишка с трансфигурированными вилками и ложками, к которому на дополнительную беседу ушел Пьюси, прихватив каталог с собой чисто машинально, команда бы бедный журнальчик разорвала на части. А так — нет, все чинно, заметил проходивший мимо Лонгботтом.

— Вы так говорите, сэр, будто бы это мы виноваты в том, что нам испортили форму и щитки, — сказал Монтегю, когда герболог попросил их вести себя потише: не всем в Большом зале интересно, какую защиту рекомендуют профессиональные квиддичные игроки.

— Минус пять баллов за хамство, мистер Монтегю, — отозвался тот. — Я, как вы понимаете, тоже в этом инциденте не замешан. Хотя бы потому, что вместе с мадам Хуч курирую эти соревнования и подготовку к ним. Если вы думаете, что у меня мало геморроя, связанного с тем, что Хогвартс является принимающей стороной Кубка, то вы ошибаетесь. Проблем у меня предостаточно для того, чтобы еще втыкать себе палки в колеса.

И ушел.

Сольвейг фыркнула.

— У нас сейчас контрольная по Гербологии, Мон, — заметил Флинт. — Кажется, только пятью баллами в этот раз мы не отделаемся.

— На практическом он бы мог с нас больше снять, — возразила Сольвейг.

— Завтра наверстает. Если не забудет.

— Да ладно вам, — вклинилась в разговор Хиггс. — Он не злой же.

— Но и не добрый, — вздохнул Уоррингтон. — Но так про любого препода можно сказать.

Сольвейг хмыкнула. Знавала она преподавателей, про которых сказать, что злыдень, — значит дать человеку самую емкую характеристику. В Дурмстранге таких было — хоть жопой жуй.

Раздевалки к вечеру понедельника эльфы, конечно, привели в порядок: и шкафчики поставили новые, и крючки даже в душевых предусмотрели. Когда Сольвейг зашла, там уже собрались все: Фосетт с Вудом обсуждали, щитки какой марки лучше, Робинс помогала Хиггс снять мерку для заказа индивидуальной защиты — Лора была мелкой и ей не подходили стандартные размеры. Пьюси с пером в перепачканных чернилами пальцах выписывал артикулы товаров, которые уже выбрали.

— Ларсен? Что будешь брать? — спросил он, вытаскивая из стопочки пергамент, куда, видимо, заносил девичьи пожелания.

— Два налокотника стандартных, бери самые дорогие, — Сольвейг уселась на лавку рядом со скучающим Монтегю. — А что, тренироваться сегодня не пойдем?

— Надо все-таки поглядеть школьные метлы, — вздохнул Флинт. — Хуч сказала, что на них еще можно летать.

— Ну, у нее-то все-таки "Молния", хоть и старенькая, — заметил Крэгги.

— Чего сразу старенькая? — обиделась за метлу Сольвейг. — Моя первая собственная метла, "Молния 7".

— И что с ней приключилось? — поинтересовалась Лора.

— В гараже за домом стоит.

— То есть тебе есть, на чем летать?

— Ой, да ладно! — фыркнула Сольвейг. — Я на ней только отца катаю.

Пьюси поднял глаза от пергамента.

— То есть, если я понимаю правильно, по большому счету, летать у всех есть, на чем?

— Но это не то, что нужно на соревнованиях, — отрезал Флинт. — Нам через две недели играть второй товарищеский матч.

— Флинт, даже "Молния 7" лучше, чем школьные метлы, на которых учат летать первокурсников! — подала голос совсем незаметная Уизли, сидящая прямо на полу у душевой.

— Даже "Нимбус 2001" лучше школьных метел, — согласился Вуд.

— Да чья бы корова мычала вообще, ты-то на "Нимбусе 2000" летал, когда расфигачил новую "Молнию"!

— Ну, папа был категоричен, — улыбнулся вдруг гриффер и добавил: — "Сын, я летал на этой метле, когда учился в школе..."

Раздевался захохотала.

— Это было жестоко! Правда! — возмутился Вуд. — Надо мной все смеялись!

— Да никто над тобой не смеялся, Вудди, — махнул рукой Пьюси. — Я тоже года три летал на школьной метле Эдриана. Пока Кэти не сжалилась и не подарила мне новую на день рождения. Заметьте: невестка, а не родной брат.

— Я завидовал, — признался Флинт, и Сольвейг улыбнулась.

— У меня еще "Чистомет 19" в том гараже стоит. Так что "Молнию" могу дать кому-нибудь и покататься.

— Ты что, коллекционируешь их что ли? — хохотнул Мон. — Я в очередь на твою "Молнию" тогда.

— Лады, — кивнула Сольвейг. — Когда нас обещали отпустить домой за запасными метлами?

— Я говорил с Хуч и Малфоем, они советуют подождать, — Флинт встал и засунул руки в карманы. — Чем позже перед товарняком мы достанем нормальные метлы, тем меньше шансов, что и их нам угробят. Так, пошли смотреть школьные. Немножко придется нам попозориться на этих. Может быть, даже открытую тренировку сделать.

— Зачем? — не понял Фосетт.

— Чтобы все видели, как мы грыземся и проклинаем вейлочку и страдаем на этом старье, конечно.

— Ну, хорош выставлять меня монстром! — взревела Уизли, и все снова засмеялись.

Две метлы — в пригодном, конечно, состоянии, но уж точно не такая коллекция, как у Драганова, думала Сольвейг, вспоминая содержимое отцовского гаража, пока они с Флинтом и Вудом инспектировали содержимое сарая под руководством мадам Хуч. Садиться на такие было... страшно. Сольвейг обозвала себя тупицей и решительно вышла на улицу с самой крепкой на вид метлой.

— Если я разобьюсь... — начала она было любимую присказку Никиты Решетникова про коммунизм, как Флинт подошел и вырвал древко у нее из рук.

— Обалдела? Если с этой метлы кто и навернется первым, то пускай это буду я.

— Мистер Флинт! — попыталась урезонить его преподавательница полетов, но тот посмотрел на нее удивленно и только и спросил:

— А вы думаете, что эта рухлядь меня выдержит, мэм?

— Эта рухлядь выдерживает даже меня, — заявила мадам Хуч, и Вуд поспешил ее убедить, что сравнивать свой вес с Флинтовым сейчас было весьма кокетливо.

Подлиза же. У Пьюси когда-то научился что ли?

К отбою удалось выбрать девять более-менее приличных "Чистометов" (Сольвейг даже специально сфоткала его на Крамовский магосмартфон — он же пытался уломать отца открыть при главном магазине в Софии музей фирмы, вот, пускай знает, что по крайней мере один экспонат он сможет по бросовой цене приобрести в Хогвартсе) и даже сделать на них пару пробных кругов вокруг стадиона.

— Ну экстрим почище, чем в Азкабан на экскурсию, — пожаловался Крэгги. — Нечего так смотреть, у меня дядька там надзирателем служит. Ну я и упросил посмотреть с ним съездить. Домой меня аварийным порталом отправил, я думал, разговаривать с тех пор вообще не буду, чуть не обделался.

— Дементоры? — прижалась к нему Лора.

— Дементоры, — подтвердил Майкл, и они пошли в замок. Опаздывать к бою колокола в вечер дежурства Лонгботтома было безопасно только Робинс с Вудом — Уизли уже отправили поддерживать легенду. Все равно ей метлу выбирать было не нужно.

В холле у факультетских часов, мимо которых нужно было пройти, чтобы попасть на лестницу в подземелья, стоял Лонгботтом, и его Темпус отсчитывал время до удара колокола. Оставалось семь минут: слизеринцы до своего общежития вполне успевали, потому что по негласной традиции никто из преподавателей кроме декана факультета не спускался ниже первого уровня подземелий, а значит, им было бежать ближе всех — всего один этаж вниз, а грифферы и Фосетт до своих башен — нет. За спиной декана Гриффиндора, шикнувшего своим и рэйвенкловцу, чтобы немедленно следовали по кроватям, стоял Люпин.

— Ларсен, можно с тобой поговорить?

— Нельзя, Люпин, профессор Лонгботтом снимет со Слизерина баллы, если мы не дойдем до своей гостиной за — уже шесть минут, — ответил Пьюси и за локоть потащил Сольвейг вниз. Крэгги с Хиггс уже спускались, но остановились посредине пролета.

— Зачем ты подставила ее? — Люпин сделал к слизеринцам несколько шагов, но Флинт перегородил ему дорогу:

— У тебя доказательства есть, может быть?

— А чего ты ее защищаешь? Можно подумать, твоя метла — целая!

— Про мою метлу мы еще в субботу у директрисы все выяснили, — прошипел Флинт.

— Разреши разобраться в этом преподавательскому составу, хорошо, Люпин? — предложил Пьюси, глядя в спину удаляющемуся профессору Гербологии ("Вы и сами тут справитесь, мистер Люпин, мистер Пьюси!") и за плечи оттягивая Флинта назад, к лестнице, но тот дергался, сбрасывая с себя чужие руки.

— Почему вы защищаете Ларсен? Ясно же, что Мари-Виктуар подставили!

— Потому что Ларсен в отличие от Уизлетты не швырялась ни в кого боевыми заклинаниями? — предположил Монтегю.

— Потому что у вас на Слизерине — круговая порука!

— Да, — очень серьезно подтвердила Лора Хиггс. — И мы этим гордимся.