L+L (гет)

Альнаир, конечно, поступила — и ранним утром четвёртого сентября Вейси вместе с Мерибет и с Малфоями попрощались с ней, и затем стояли некоторое время молча, глядя на то место в центре гостиной, откуда только что отбыла их маленькая, но уже такая самостоятельная дочь, которую сработавший автоматически портал перенёс в Шармбатон. Теперь они увидят её только на неделю на праздник Всех Святых, затем — на две рождественских недели, и потом ещё два раза на те же две недели в феврале и в апреле: как выяснилось, у французов каникул было куда больше, нежели в Британии. С другой стороны, и учились там целых восемь лет, и аналог СОВ сдавали лишь в конце шестого курса — то есть, на двух старших курсах в Шармбатоне обучались только совершеннолетние.

С её отъездом их дом как будто опустел. Леопольд прежде и подумать не мог, что будет так скучать — хотя, казалось бы, вполне привык к тому, что Альнаир может гостить не то, что днями, а неделями у его матери или у тех же Малфоев, или путешествовать вместе с ними по Франции. Впрочем, за последний год они сильно сблизились, и теперь в душе у Леопольда была дыра — не болезненная, но всё равно пустая. Правда, Альнаир писала письма — каждую неделю, подробные и длинные — но это всё равно было не то.

А с другой стороны, Леопольд словно бы вернулся в прошлое. То самое счастливейшее прошлое, когда в целом мире были только они с Лорелей. Но теперь этот мир был намного больше — и при этом парадоксальным образом куда спокойнее. Теперь в нём умещались и как-то незаметно ставшая по-настоящему любимой работа в Академии, и написание учебников, и покер или бридж один-два раза в месяц, и походы в бары с Причардом… И прогулки с Лорелей — они шутили, что, похоже, в Британии так много маленьких городков, что, даже если они проживут лет двести, им их все не обойти — и чтение друг другу вслух порой довольно странных маггловских, да и не только, книг, и теперь уже три подобранных в разное время Лорелей кота… И, конечно же, приезды Альнаир — которых они все так ждали, и к концу которых Леопольд немного уставал. А когда она возвращалась в школу — вновь скучал…

А вот ей было вовсе не до скуки. Альнаир влюбилась в Шармбатон — так же, как когда-то влюбилась во всю Францию. Ей всё нравилось: и шёлковые мантии, и удивительный фонтан, и сам замок, и гостиные, и спальни… всё. В качестве питомца Альнаир взяла с собой ту самую сову, которую когда-то Леопольд купил в качестве подарка дяде — хотя поначалу собиралась забрать Барни. Но он слишком привык к дому, и потом, она боялась, что ему будет слишком сложно адаптироваться в незнакомом месте без одной лапы и глаза — но как же она по нему скучала! Тем более, что у двух из трёх её соседок по спальне были кошки.

Здесь все жили в комнатах по четверо, и Альнаир быстро сдружилась со своими соседками. Они все оказались из разных стран: одна из девочек была бельгийкой, другая — португалкой, и лишь одна — француженкой. Альнаир не знала, собрал ли их здесь случай, или кто-то сумел оценить их личности за первым завтраком, но они друг другу очень подходили: все четверо были склонны договариваться, и им всем нравилось учиться. Время шло, они росли, но друг друга по-прежнему прекрасно понимали — и когда на третьем курсе у Маргот пропала кошка, они все полмесяца рыскали по замку, и нашли-таки её… с котятами. И потом прятали их в комнате — потому что правила были строги и однозначны, и дозволяли держать каждому только одного любимца. Правда так и не открылась — когда наступили летние каникулы, Альнаир увезла с собой чёрно-белого пушистого котёнка.

— Это для тебя, — сказала она Барни, сажая перед ним маленькое озадаченное существо. — Чтоб ты не скучал по мне. Ну, или скучал, но не так сильно. Ты же вырастишь его? — спросила она, ложась с ним рядом и позволяя ему обнюхать, а затем и облизать её лицо. — Знал бы ты, как я жалею, что ты не умеешь читать… Но ты всё равно лучший. Самый лучший кот на свете, — Альнаир зажмурилась и замерла, слушая урчание кота.

Этой зимой ей исполнилось четырнадцать, и она внезапно начала расти, за полгода превратившись из одной из самых маленьких в девочку… Нет, в девушку среднего роста и довольно взрослого сложения. Она вообще расцвела — её вдруг заметили, и уезжала Альнаир на лето неожиданно для самой себя довольно «популярной». Её саму это, впрочем, не слишком интересовало — она с детства привыкла к мысли о том, что хороша собой, и не считала это чем-то важным. А романы сами по себе ей пока что интересны не были. Куда больше Альнаир интересовали друзья, подруги и волшебные растения. Она считалась лучшей в параллели по гербологии, но ей было мало этого, и она ещё со второго курса читала все научные статьи и серьёзные труды, которые ей удавалось отыскать.

Дело в том, что у Альнаир была мечта. Ещё в детстве она прочла о том, что не бывает чисто синих роз — да, конечно же, любой цветок возможно было перекрасить, но по-настоящему синих роз не существовало. И она решила вывести его — вырастить и подарить родителям. Она даже и название придумала: "Леолей". Оставалось вырастить цветок — но пока эксперименты Альнаир ни к чему не приводили. Впрочем, она не отчаивалась: ей было всего четырнадцать, и у неё впереди была вся жизнь.

Первый день каникул Альнаир провела дома — никуда не выходя и болтая сперва с бабушкой и мамой, а затем, когда отец вернулся из Академии, с обоими родителями, ибо Мерибет деликатно с ними попрощалась, давая им побыть наедине. Письма письмами, но ей много чего хотелось рассказать самой — и ещё больше услышать. Они засиделись за полночь, и наутро Альнаир проснулась очень поздно. Её отец давно ушёл, и она, поболтав с мамой за завтраком, отправилась к Малфоям. Впереди было ещё целых два месяца каникул, и Альнаир чувствовала себя совершенно счастливой.

В Малфой-мэноре она провела весь день, а следующий у Мерибет на море, там же повидав и деда, с которым у них были довольно странные отношения — впрочем, Альнаир они нравились. Они с ним… дружили, в общем-то, вот только Альнаир в их паре была главной. И, сказать по правде, весьма этим гордилась — и хранила в тайне.

Колин же… Колин обожал её. Так, как не любил прежде никого и никогда — даже Мерибет. Хотя это было, конечно же, иное. Альнаир стала для него спасением, той силой, что заставила его подняться и начать нормально жить. Это для неё он стал стараться делать что-то интересное и нужное — чтобы было, что ей рассказать при встрече. Это для неё он снова начал читать книги — те же, что читала и она, чтобы можно было с ней поговорить о них — и сам не заметил, как увлёкся и всерьёз занялся садом, откровенно говоря, пришедшим в заметный упадок после ухода Мерибет, с которой они постепенно… нет, пока что не сошлись. Но они общались, и чем больше Колин узнавал её по-настоящему, тем сильней в неё влюблялся. И тем сильней робел инициировать сближение — так что разговоры их теперь напоминали встречи двух старинных друзей, и он держался за них и ждал так, как иные ждут свиданий.

А вот Лорелей Колин боялся. Он понятия не имел, как с ней себя вести, чтобы не обидеть ненароком и не потерять с таким трудом обретённую возможность видеть внучку, и это заставляло его мучительно смущаться и обращаться с ней почтительно, словно со вздорной престарелой родственницей, от благосклонности которой зависит вся семья. Лорелей такое поведение, в свою очередь, смущало тоже, Колин, замечая это, пытался ситуацию исправить, только ухудшая её этим, и, в итоге, оставлял свои попытки, глядя на невестку робко и внимательно, как первоклассник на директора.

— Лео, он так смотрит, — как-то раз не выдержала Лорелей, — будто бы боится, что я сейчас возьму его за шкирку и выставлю под дождь…

— Потому что так и будет, если он тебя обидит, — сказал Леопольд. — Только выставлять его буду я, конечно — и он это знает. И боится.

— Я пыталась с ним поговорить, — призналась она. — Но, по-моему, сделала этим только хуже…

— Тебе неприятно его видеть? — спросил Леопольд. — Если так…

— Не надо! — она даже испугалась. — Лео, он… Мне просто непривычно. Странно… Нет, не прогоняй его, пожалуйста. Я привыкну.

Сделать это у неё не получилось, и она просто старалась как можно меньше с ним общаться, а когда это всё же приходилось делать, быть со свёкром милой и, главное, не смотреть ему в глаза. Леопольд же словно бы не замечал того, как его отец смотрит на его жену — или, может, замечал. И его это вполне устраивало.

…Следующим утром Альнаир отправилась в гости к деду и кузену и его жене — Холли Вейси давно жила отдельно, в Эдинбурге, а вот Тайлер года три назад женился, и его родившегося в мае сына Альнаир ещё не видела. Она не особенно любила бывать там — из-за тётки. Та её откровенно недолюбливала — Альнаир не понимала, почему, а когда об этом думала, вспоминала разговор с отцом, случившийся вскоре после появления в их жизни Колина.

Тогда, вернувшись домой после дядиного юбилея, Альнаир спросила у отца:

— Папа, в вы с дедушкой поссорились из-за мамы? Он её не любит? Почему?

— Потому что я его разочаровал, — ответил Леопольд, с удовольствием позволяя девочке забраться ему на колени.

— Разочаровал? — повторила она вдумчиво. — А чем?

— Тем, что женился не так выгодно, как он хотел бы, — ответил он, обнимая обвившую его шею руками дочь.

— А как он хотел бы? — спросила она, внимательно глядя ему в глаза.

— Он хотел бы, чтоб моя жена была богата и принадлежала бы к какой-нибудь известной фамилии, — сказал Леопольд.

В целом, он не лгал. Его отец действительно хотел такого — он отлично знал это с самой юности. Да, они не обсуждали это никогда, но не всё ведь нужно проговаривать.

— А мама не была богатой? — уточнила Альнаир, и Леопольд усмехнулся:

— Нет. Определённо, не была.

— Но тебе это было неважно, да? — продолжала расспрашивать его Альнаир.

— Абсолютно, — согласился он и, прикрыв глаза, повторил: — Абсолютно.

Они замолчали. Тишина была такой уютной, что Леопольд едва не задремал, когда Альнаир вдруг его спросила:

— Ты его разочаровал — и он разлюбил тебя? Да?

— Да, — ответил он, встряхнувшись и прижав её к себе покрепче.

Она снова замолчала, и опять надолго — он тихонько гладил её волосы, и думал о том, что сегодня будет читать ей на ночь. Ему нравилась эта как-то незаметно возникшая традиция — вечером, когда Альнаир уже лежала в кровати, читать ей вслух какую-нибудь недлинную историю.

— А чем я тебя могу разочаровать? — вдруг очень серьёзно спросила Альнаир.

— Ты меня? — переспросил он, выигрывая так себе две секунды на раздумье. — Понимаешь, милая, это будет сложно.

— Почему? — Альнаир выпрямилась и снова заглянула ему в лицо.

— Потому что я не жду от тебя ничего конкретного, — начал объяснять он. — Разочаровать легко того, у кого есть чёткий набор требований. Так, отец хотел, чтобы я тоже занимался книззлами и фермой — а я пошёл в авроры. И это было первым его разочарованием. Он хотел, чтобы я женился на женщине с определёнными параметрами — а я выбрал маму. Понимаешь?

— Да. А почему ты от меня ничего не ждёшь? — продолжала допытываться Альнаир.

— Потому что это всё не важно, — он ей улыбнулся. — Чем бы ты ни занялась — это не сделает тебя плохой или хорошей. Я бы не хотел, признаться, чтобы ты пошла в авроры — но если тебе так захочется, то…

— То что тогда? — быстро и взволнованно спросила Альнаир.

— То я буду волноваться, — он снова улыбнулся. — Я, пожалуй, знаю, чем бы ты могла меня действительно разочаровать, — сказал он ласково.

— Чем? — она даже сжала кулачки от напряжения.

— Если ты начнёшь однажды делать гадости со зла или же для развлечения, — сказал он. — Больше я, наверно, ничего подходящего придумать не могу.

— Не начну! — пылко прошептала Альнаир, обнимая его снова.

— Я знаю, родная, — он поцеловал её. — А в остальном… Я хотел бы, чтобы тебе было хорошо, — он поцеловал её опять, и она радостно чмокнула его в ответ. — А это такое индивидуальное понятие… Что для одного — мечта и счастье, для другого — катастрофа. Я хочу, чтобы ты нашла своё.

— Я найду, — пообещала Альнаир, вновь уютно устраиваясь на его руках и кладя голову Леопольду на плечо. — Я не хочу разочаровывать вас с мамой, — шепнула она. — Я хочу, чтобы вы всегда меня любили. Всегда-всегда.

— В этом можешь быть уверена, — он прижал её к себе и поцеловал в макушку. — В этом я, надеюсь, не похож на своего отца с сестрой.

— А что сестра? — тут же встрепенулась Альнаир. — Она тоже тобой разочарована?

— Очень, — он негромко рассмеялся. — Куда больше, полагаю, чем отец.

— И поэтому она не любит маму и меня? — уточнила Альнаир.

— О да, — он снова засмеялся. — Я бы даже сказал: терпеть не может. Но о ком-о ком, а о ней тебе совсем не надо думать. Пусть не любит. У тебя есть бабушка и крёстная, и Рани, и Гвеннит — разве мало?

— Нет! — чуть-чуть подумав, решила Альнаир — и тоже рассмеялась.