L+L (гет)

Неизвестно, стало бы Шерил легче — или, может быть, напротив, только хуже — знай она, что после разговора с матерью сделал Леопольд. Вечером, когда Альнаир, пожелав родителям спокойной ночи, ушла спать, он пошёл за ней и, затворив за собою дверь, сел на край кровати.

— Не могу сказать, что я хочу поговорить, — сказал он, — но должен. Это нужно.

— Давай, — Альнаир отложила книгу, которую читала перед сном, и села. — Не волнуйся, — сказала она, беря его за руку. — Если это будет даже очень тяжело, я переживу, — она успокаивающе улыбнулась.

— Тяжело, — согласился он. — Но ты переживёшь, я знаю. Признаваться в некоторых вещах всегда тяжело. Видишь ли, — вздохнул он, — думаю, что у тебя сложилось не очень правильное впечатление о маме. Да и обо мне.

— Нет, что ты? — заволновалась Альнаир. — Нет, конечно, нет!

— Погоди, — остановил её отец и попросил: — Дослушай.

— Папа, я прекрасно понимаю, что, кем бы мама ни была...

— Дослушай, — повторил он. — Ты, наверно, представляешь, что я выступил для мамы в роли эдакого рыцаря-спасителя? — спросил он с невесёлой иронией.

— Ты любил её, — ответила Альнаир. — И поэтому женился и забрал.

— Если бы, — усмешка Леопольда стала горькой. — Если бы поэтому.

Он сделал небольшую паузу, и Альнаир перебралась поближе, села рядом и обняла его за шею.

— Пап, не волнуйся так, — прошептала она.

— Не волнуюсь, — отозвался он, тоже обнимая дочь, но почти сразу разомкнув объятье. — Сядь, послушай, — попросил он вновь. И когда Альнаир уселась рядом, внимательно глядя на него, заговорил: — Я был тогда аврором. Старшим, — он усмехнулся, и довольно неприятно. — И начальником отдела контрабанды, — глаза Альнаир удивлённо расширились, но он никак на это не отреагировал и продолжал: — Правда, стал я им не по заслугам, а лишь потому, что был сначала замом, а затем Сандра пропала. Сандра, да, — кивнул он. — Наша Фоссет. Она была моей начальницей. И она пропала во время одной из операций — не одна, вся группа. Вместе с Грэхемом.

— Но они же ведь вернулись, — напряжённо проговорила Альнаир. — И ведь ты не был виноват, что так случилось!

— Нет, не виноват, — согласился он. — Не в этом, нет. Но я... боялся. Боялся, что не справлюсь, что не соответствую, на самом деле, должности. И тогда... — он сделал паузу, и она сказала быстро:

— Ты пошёл в бордель?

— И это тоже, — он кивнул, а затем, поглядев на неё, усмехнулся: — Нет, в бордели я ходил и раньше. Я был холост, и мне было не до отношений и семьи. Зачем тратить время и морочить головы себе и женщинам? В борделе проще и честнее. Так я полагал тогда. В общем, — продолжал он, — однажды мне в руки попало одно зелье. Феликс Фелицис. Вы его уже прошли?

— Нет, — Альнаир качнула головой. — Зелье счастья?

— Нет, не счастья, — возразил он. — А удачи. Зелье, приносящее удачу, — он болезненно скривился. — Я, конечно, знал, что оно весьма токсично и что часто принимать его опасно. Знал, что говорят, что делать это больше трёх раз в жизни опасно тоже, но тогда я думал, что я всё контролирую. Что я так, совсем немного, а потом остановлюсь. Что мне просто нужно чуть-чуть удачи... В общем, — он неприязненно сощурился, — я подсел, в итоге. И довольно быстро стал, по сути, наркоманом.

Он умолк, и Альнаир растерянно спросила:

— Ты? Но... Ты же...

— Я, — кивнул он. — И тогда я встретил маму, — улыбнулся он. — Между нами, впрочем, тогда не было любви — или же была, но я не понимал этого и не чувствовал. Понял, лишь когда Сандра с Грэмом уже вернулись и всё раскрылось. И меня уволили — правда, без скандала, но без права возвращения. Я всё потерял тогда, — он взглянул на дочь и вздохнул. — Вообще всё. Мне казалось, жизнь кончена. Я пошёл проститься с твоей мамой — и, — он вдруг тихо рассмеялся, — позвал её с собой. Осознал, когда увидел, что люблю её. И, если и хочу ещё чего-то — то быть с ней.

— И она пошла, — сказала Альнаир.

— Пошла, — кивнул он. — Хотя я ей всё рассказал и предупредил, что болен, и что у меня нет работы, и что мои родители её ни за что не примут. И, возможно, я вообще умру.

— Но она пошла, — повторила Альнаир.

— Пошла, да, — снова кивнул он. — И спасла меня. Вылечила, вытянула... Я не знаю, как. И не представляю, как ей было трудно. И я знаю, что не заслужил её. Но я стараюсь, — улыбнулся он.

— Мама тебя любит, — сказала Альнаир, о чём-то напряжённо думая.

— Да, и это удивительно, — ответил он. И спросил: — О чём ты думаешь?

— А мама тебя когда полюбила? — спросила Альнаир.

— Потом, — ответил он. — Самое невероятное, что она меня спасала вовсе без любви.

— А почему? — Альнаир глядела так внимательно, что он смутился.

— Из жалости, — качнул он головой. — Из благодарности. И потом... Лей просто очень добрая. По-настоящему. Так редко бывает, Нари.

— А ты? — вдруг спросила она, и он усмехнулся:

— Нет. Я — нет. Я не слишком добрый человек. И не очень-то хороший — но, если бы не Лей, я бы был намного хуже. Намного, — повторил он.

Они немного помолчали, а потом Альнаир спросила:

— Пап, а кто-то это знает? Дедушка... Вообще, твои родные?

— Знают, — он кивнул.

— Но почему тогда твоя сестра так нас ненавидит? — Альнаир нахмурилась. — Если мама тебя спасла?

— Мы с ней не дружили никогда, — ответил он. — Всегда соревновались, с детства. И она всегда выигрывала и всегда считала себя лучше. А тут такой позор, — он тихо фыркнул. — И уволили, и наркоман, и женился на проститутке... А главное — считаю себя правым. И мама поддержала меня, а не её, а потом и остальные... Скажи, — спросил он без перехода, — ты носишь оберег, что подарила Рани?

— Я ношу оба, — сказала Альнаир, вытаскивая из-под ночной рубашки две висящие на тонких цепочках подвески. — И её, и крёстных... Это от неё? — ахнула она. — От твоей сестры? Ты думаешь, она меня…

— Не только, — ответил он серьёзно. — Но в том числе. Я других твоих врагов не знаю. На тебе, конечно, стоит зеркало, но не снимай их. Обещай мне.

— Я не снимаю, — Альнаир придвинулась к нему, и он крепко её обнял и так замер. — Ты думаешь, что она мне что-то ещё сделает? — спросила она недоверчиво.

— Не должна, — ответил он. — Но не снимай их. Никогда.

— Не сниму... А мама? — взволнованно прошептала Альнаир.

— У мамы тоже есть, — ответил он. — Но она Шерил не кровная родня — в отличие от тебя. До неё добраться не так просто.

Некоторое время они сидели так, обнявшись, а потом Альнаир прошептала:

— Хорошо, что ты мне рассказал. Тебе было трудно?

— Рассказать? Непросто, — он неохотно выпустил её и встал. — Но иначе всё выглядело совсем не так, как есть.

— А кто ещё знает? — Альнаир снова завернулась в одеяло и облокотилась на подушку.

— Мало кто, — Ответил Леопольд. — Не то, чтобы это было тайной, но я бы попросил тебя не болтать об этом. Знает вся семья — возможно, кроме младших, я не знаю. Знают Грэм и Сандра. Знает мой директор... Ну и Поттер. И целители, конечно, но они всегда хранят всё в тайне. Это, в общем-то, не незаконно, но... — он вздохнул. — Были там и неприятные детали. Аврор, начальник отдела... Если это вдруг всплывёт — будет много шума. Аврорат такого не заслуживает. Понимаешь?

— Да, — она кивнула и пообещала: — Я не расскажу. Никому.

— Спасибо, — он склонился и поцеловал её, и она, привычно подставив ему лоб и обе щёки, после точно так его расцеловала сама, исполняя их обычный маленький ритуал. А затем он тихонько вышел и, закрыв за собой дверь, пошёл в гостиную, где сидела Лорелей. Леопольд молча сел с ней рядом и ткнулся лицом в её плечо, и она, обняв его, начала тихонько гладить его волосы.

— Мне так жаль её, — очень тихо проговорила, наконец, Лорелей.

— С Нари не случится ничего, — сразу же ответил Леопольд, поднимая голову. — На ней столько чар защитных, что нужно быть по крайней мере Дамблдором, чтобы их пробить. Или заплатить за это жизнью… Да и то, не думаю, что это поможет. Впрочем, Шерил этого не сделает. Не бойся.

— Я не про неё, — Лорелей, очень печально улыбнулась. — Я про маму. Я пыталась… Но я не смогла представить, как ей тяжело и больно.

— Ну при чём здесь мама? — возразил он, утешающе сжимая её руки. — Я ни слова не сказал ей, и не скажу, конечно. Я понимаю, она сейчас не может бросить Шерил — как не бросила меня когда-то.

— Это хорошо, — Лорелей вздохнула. — Но эта война между вами… Я пытаюсь сейчас представить, что у нас с тобой есть сын, и они с Альнаир вот так воюют. И Нари его ненавидит… И не получается. Это очень страшно, Лео…

— Ну, что я могу сделать, — сказал он беспомощно. — Я не трогаю её, пока она сама не лезет. Но я не стану делать вид, что ничего не происходит, Лей. Я и так с ней обошёлся куда мягче, чем хотел. Отчасти ради мамы.

— Я понимаю, — грустно сказала Лорелей. — Но ей ведь от этого не легче.

— Ну, не я сделал Шерил такой, — ответил Леопольд. — Я действительно не знаю, чем тут помочь маме. Шерил нормального языка не понимает — с ней бесполезно говорить и пытаться что-то объяснять. И ты знаешь — мне, сказать по правде, всё равно, что с нею будет, и неинтересно, как она живёт. Она сама вычеркнула нас из своей жизни — и меня это устраивало. Незачем ей было трогать Нари — и ничего бы не случилось. Не грусти, — попросил он. — Всё равно тут ничего не сделать.