Гарри Поттер и Точка Бифуркации (джен)

Я решил опробовать мантию в деле и вечером вышел из гостиной факультета, аккуратно просачиваясь мимо снующих туда-сюда студентов.

С помощью Карты Мародеров я смог успешно сориентироваться на доселе незнакомой местности и отыскать путь к ванной старост, в которой сейчас по расписанию должны были принимать вечерний душ представительницы слабого пола с последнего курса.

— Уха-ха-ха! — по замку прокатился зловещий смех.

Вскоре я дошёл до нужного коридора и уже почти оттолкнул от себя дверь в ванную старост, откуда доносился весёлый смех резвящихся нимф, как вдруг моё внимание привлекла полуоткрытая дверь сбоку от меня.

Обуреваемый любопытством, которое пересилило низменные желания, я просунул голову в приоткрытую дверь.

В центре комнаты, густо залитой потусторонним бледно-лунным мерцанием, стояло массивное зеркало на двух ножках.

Во мне снова схлестнулись два чувства: здравомыслие, которое буквально вопило, чтобы я убирался отсюда, и любопытство, которое мягко говорило, что ничего не случится, если мы одним глазком посмотрим на своё самое сокровенное желание и узнаем, что оно из себя представляет.

Победило любопытство, и я, протяжно скрипнув дверью, аккуратно прокрался к зеркалу.

Стоя с краю от него, я смог прочитать палиндром «Еиналеж», зеркально отображающийся как «Желание». Это точно оно, хотя у меня до последнего оставалась надежда, что это обыкновенное зеркало для того, чтобы старшекурсницы могли в него смотреться и прихорашиваться после водных процедур. Скорее всего, где-нибудь сейчас стоит Дамблдор и пасёт меня. Желание смотреть в зеркало совсем пропало, но я не удержался и, уже уходя прочь, мельком глянул в зеркало.

И тут же застыл как вкопанный.

Через какое-то время мантия сползла с плеч на пол, но я не обратил на это никакого внимания и продолжил пялиться в зеркало как зачарованный.

Не знаю, сколько я так уже простоял, но совершенно не хотелось отрываться от созерцания своего самого сокровенного желания. Позади раздались чьи-то мягкие шаги, и возле моего отражения в зеркале постепенно проявилась фигура Дамблдора.

Он молча встал рядом и внимательно посмотрел в зеркало, так же как и я.

После непродолжительного молчания он слегка повернул голову в мою сторону и сказал:

— Это зеркало показывает человеку, который смотрит в него, самое потаенное желание. Многие сошли с ума, днями и ночами проводя время наедине с этим зеркалом и со своей иллюзорной мечтой.

— Сэр, я не заметил вас, — ответил я, с неохотой пуская в забитую мечтами голову мысли о Дамблдоре.

— Ну, — директор улыбнулся. — Порой глаза могут подвести, а иногда не только они. Вспомни, как работают органы человеческого осязания.

— Я не знаю. — неуверенно, помедлив, ответил я. Откуда одинадцатилетнему Гарри знать нюансы биологии?

— Странно, тебе должны были рассказать об этом в маггловской школе, — слегка нахмурился Дамблдор. Упс, похоже, я перестарался со скрытностью. — Впрочем, неважно, я расскажу тебе. Дело в том, что глаза, нюх, слух, а также тактильные ощущения — не более чем реакция нейронов в твоём мозгу, к которым поступает необходимая информация по нервным окончаниям. Ты коснулся рукой зеркала — нервные окончания в твоих пальцах передали определенный объем информации в мозг, где она переварилась в мысль, связанную с ассоциациями из прошлого. Человек понял, что огонь трогать не надо, только после того, как дотронулся до него и обжёгся, а нервная система послала в мозг болевой сигнал, который закрепился на задворках сознания, и с тех пор в человеческом мозгу была ассоциация «огонь — это боль».

— Хм, — задумался я. — Знаете, вы не правы.

— Это почему же? — полюбопытствовал Дамблдор.

— Начнем с того, что человечество до сих даже близко не приблизилось к разгадке того, чем является мысль и как она функционирует. Насколько человек контролирует свой мыслительный процесс? Хотите пример?

— Да.

— Не думайте о белой обезьяне. О чем вы сейчас подумали?

— Хм, — кивнул Дамблдор. — О белой обезьяне.

— Видите? Эта мысль возникла в вашей голове автономно и неконтролируемо. Но если существует некая неподвластная человеку система нервных импульсов, нейронов и мыслей, то как мы вообще можем говорить об объективности нашего восприятия реальности? Перед нами лежит ложка — как мы можем быть уверены, что она действительно существует в материи, а не является иллюзией и ложным сигналом, посланным в наш мозг рецепторами зрения?

— И какое объяснение ты выбрал для себя? — усмехнулся Дамблдор. — Правда в том, что ложки нет?

— Никакое, — ответил я. — Правда в том, что наличие или отсутствие ложки ни на что не влияет. Покинуть пределы условной матрицы невозможно, потому что нарушение сценария всегда прописано в самом сценарии.

— Мхм, — Дамблдор издал какое-то невнятное хмыканье и замолчал.

После непродолжительного молчаливого созерцания зеркала он вновь обратился ко мне:

— Гарри, если не секрет, — осторожно начал он, — что ты видишь в зеркале?

Я так и знал, что он спросит, и заранее подготовил ответ, который обязательно придется по душе Дамби.

— Я вижу себя в окружении прекрасной жены и моих детей. Министр Магии жмёт мне руку и награждает Орденом Мерлина первой степени за заслуги перед отечеством. В честь Волан-де-Морта назвали модель кукол, а вам поставили золотой памятник во дворике Хогвартса. Великобритания вернула себе заморские владения, и наша королева, став киборгом, живёт тысячу лет, а во всем мире наступил тотальный мир, торжество демократии и прав человека!

Ошарашенный Дамблдор надолго замолчал.

— Я лишь хотел, чтобы ты увидел своих родителей, — тихо произнес он, но я услышал, и мне стало немного стыдно, потому что родителей Гарри я совершенно точно не видел в зеркале, зато я видел кое-что другое — одно из своих самых сокровенных и глубинных желаний, которое я не мог передать словами.

Мы молча смотрели в зеркало Еиналеж, и я задумался о такой важной вещи, как реальность окружающего бытия. Зеркало, показывающее самое заветное желание, как нельзя лучше наталкивало на подобные мысли. Было настроение пофилософствовать, благо собеседник подходящий. Даже если директор Хогвартса — коварный манипулятор, то только представьте, сколько мозгов нужно, чтобы продумать и провернуть такой грандиозный план? Чтобы стать настолько прожженным интриганом, надо годами плести искусные долгоиграющие схемы — такому по книжкам не научишься.

Не отрывая взгляда от зеркала, где было изображено то, что заставляло моё сердце биться сильнее, я спросил у стоявшего рядом Дамблдора:

— Но, раз мы подняли эту тему, скажите, сэр, как всё-таки смотреть нам на этот мир? Что в нём реальность, а что иллюзия? — меня действительно захватил этот вопрос, и кто, как не легендарный старый волшебник, сможет дать мне ответ? — Ведь ещё древнекитайский философ Лао Цзы поведал нам о неоднозначности восприятия этого мира. Я постоянно думаю о той легенде, в которой Лао Цзы приснилось, что он порхающая на зеленых лугах бабочка, но когда он проснулся, то никак не мог понять, кто он есть на самом деле — Лао Цзы, которому приснилось, что он — бабочка, или он бабочка, которой сейчас снится, что она — Лао Цзы.

Дамблдор на секунду оторвался от зеркала и внимательно посмотрел на меня.

— Кто тебе рассказал эту историю? — спросил он, возвращаясь к созерцанию своих сокровенных желаний.

— Один человек, — сказал я, хотя знал эту историю ещё с университета.

— А ему кто?

— А ему — другой человек.

— А ему, разумеется, другой человек, а другому человеку— другой. А самому первому — сам Лао Цзы, верно? — спросил директор, неотрывно глядя в зеркало.

— Ну да, всё началось с Лао Цзы, — уже не так уверенно ответил я.

— А теперь подумай сам, — начал Дамблдор. — Эту историю людям поведал человек. И люди её стали пересказывать. Но ты не найдешь ни одного человека, которому бы эту историю поведала бабочка. Кроме того, ни одна бабочка не склонна к намеренному употреблению разного рода психотропных веществ, от которых у отдельно взятых стариков-шизофреников сносит оставшуюся крышу и возникают психоделические сновидения.

И после этих слов у задавшего этот вопрос меня сразу появилось чёткое осознание ситуации. То, каким оно должно быть у нормального человека, ежели по уму.

— Мораль сей басни такова, — продолжил Альбус. — Фантазировать можно сколько угодно и как угодно. Можно создавать вселенные и разрушать миры. Можно быть Великим Волшебником и Королевой Эльфов. Но когда приходит пора вымыть грязную посуду, которая лежит в мойке, надо просто пойти и вымыть посуду. Поверь мне, Гарри, эзотерику и оккультизм изобрели психически больные люди.

Воцарилось молчание. Я осмысливал сказанное.

— Тем более что бабочка-то снилась вовсе не Лао Цзы, а Чжуан Чжоу, другому древнекитайскому философу, — посмеиваясь, добавил Дамблдор.

— Вы знаете, — улыбнулся я, понимая, что пора уходить, — вы в чём-то правы, сэр. Уже поздно. Я пойду?

— Конечно, Гарри. Негоже нарушать режим сна. Должен тебя предупредить, что завтра это зеркало перенесут в другое место, не пытайся искать его. Человеку не следует жить в своих мечтах и забывать про настоящую жизнь.

— Профессор Дамблдор, — я начал уходить, но на на полпути остановился. — Могу я задать вам один вопрос?

— Кажется, ты уже задал один вопрос, — улыбнулся Дамблдор. — Тем не менее можешь задать еще один.

— Что вы видите, когда смотрите в зеркало? — спросил я.

Дамблдор замолчал и долго смотрел на своё отражение. Затем он немного наигранно усмехнулся и вернул своему голосу нотки весёлого дедушки:

— Я? — переспросил профессор. —Я вижу себя, держащего в руке пару толстых шерстяных носков.

Он соврал. Но я подыграл и недоуменно воззрился на него.

— У человека не может быть слишком много носков, — пояснил Дамблдор. — Вот прошло еще одно Рождество, а я не получил в подарок ни одной пары. Люди почему-то дарят мне только книги.

— На следующее Рождество обязательно подарю вам несколько пар. Вязанных из овечьей шерсти, — весело пообещал я.

— Как раз то, что надо старику, — Дамблдор улыбнулся. — Ты очень добр, Гарри. Ну, иди уже спать.

Я ушёл и вскоре уже был в спальне Гриффиндора. Дамблдор был на удивление откровенен. Это редкость для такого человека, как наш директор. Он был откровенен во всём, за исключением последнего вопроса. В зеркале он видел явно не пару шерстяных носков. Но, с другой стороны, подумал я, это был очень личный вопрос.

Старый уставший человек остался в помещении один. Глядя в своё отражение, он горько вздохнул и с болью в голосе произнёс:

— Арианна, прости меня.

Сгорбившись и словно постарев на несколько лет, он вышел из комнаты.

В зеркале Еиналеж Дамблдор видел себя в окружении всей своей семьи. Его сестра Арианна, мать Кендра и отец Персиваль были живы, а Аберфорт помирился с ним и ставил рожки за спиной брата.