Прячься (джен)

Очень много дней, в моем представлении даже лет, прошло с тех пор, как они приходили в последний раз.

— Он готов.

— Без тебя вижу.

— Ты покорми его что ли, юнец, — обратился вампир к парню с моей палочкой за ухом. — Чтобы не окочурился тут, понимаешь ли…

Отчет теперь задавали редкие приходы этого парня с куском хлеба и ведром воды. Но я не был уверен, что он появляется раз в сутки, и не мог судить здраво о времени.

Сперва я был настолько в шоке, что не мог самостоятельно попить, зуб на зуб не попадал, руки не подчинялись, и тогда он окатывал меня из ведра и уходил, пока я кричал.

Боль превратилась в воздух. Я двигался сквозь нее, вдыхал и выдыхал ее. Без нее как будто не было и жизни. Я валялся на спине. От достоинства, которое следовало бы сохранять, осталось одно название. Пусть лучше они думают, что я не могу стоять. Лежа, я соберу все остатки сил, которые можно назвать моими собственными. Медленно, с трудом я очистил свое сознание и начал возводить защиту.

Она стала такой сильной, совершенно непрошибаемой, что даже мой инстинкт самосохранения долго не мог пробиться, чтобы указать на одно крайне важное обстоятельство. Я так долго лежал в скопившейся в углу влаге, что моя мантия покрылась какой-то растительность: полипами или плесенью.

Но все еще оставалась нить. Смутное ощущение окостенелой боли в теле на холодном каменном полу.

Как человек покидает свое тело? Бежит, поджав хвост, чтобы найти избавление. Я даже почти не жалел, мне и без того была дана слишком сильная отсрочка. Моя попытка вырваться из порочного круга, в котором тебя окрестили неполноценным и затравили за желание им не быть, не увенчалась успехом. Они победили.

Когда я научился ползать, почти не причиняя себе боли, я мог обрадоваться маленькой победе, но быстро понял, что тогда придется бороться.

А ведь я уже сдался. Подчинился. Я согласился умереть. Договор скреплен кровью, и я буду последней свиньей, если попытаюсь увильнуть.

Сил бороться во мне нет. Но животная воля жива. Именно инстинкты вели за собой, не давали отключиться. Нельзя позволять им взять верх. Я не хочу больше верить в избавление.

Если я умру, то больше не разочаруюсь в себе. И в других. Особенно в Лили. Только сейчас до меня в полной мере дошло, почему я избегал мыслей о ней. Не только, чтобы не ранить себя. Но и потому, что был чертовски зол. А я устал от ненависти, я хотел от нее освободиться. Я давал Лили столько шансов, но она принимала меня в штыки. Во всем. А разве моя душа по сути отличается от души Поттера? Мы оба одинаковые ничтожества. Что же… Разница в том, чтобы любить одного и не любить другого в паре побед на квиддичном поле? Пара новых мантий и дурацких дружков? А я наивно полагал, что в чем-то большем.

Какое всему этому название? Его нет. Выбор Лили так же бессмысленен и беспощаден, как избиение толпой проходимцев во главе с неотесанным вампиром. Все это явления одного порядка. Тебя будет болтать во все стороны, пока ты тщетно ищешь смысл.

Из чувства противоречия я твердо решил позволить своему телу самому прикончить меня. Я почти перестал есть, но иногда в голодном припадке, я решался рассудка, оборона падала, и я ел хлеб и пил воду из ведра. А опомнившись, клял себя за это.

Что я вообще делал в последнее время? Я и сам толком не понимал. Я хотел разрушить разрушенное.

Какой толк был в моем стремлении к возвышенному, к самой сложной непостижимой магии, если смерть будет такой унизительно маггловской? Моя сознательная половина с самого начала предрекала мне насильственный финал, но при помощи зеленого луча, а не так… Гниение в жалком каменном мешке — что за бесславный конец!

Чувство голода вернулось ко мне с новой силой, я уже мог сидеть и понимал, что тело мое заживает само собой, без волшебства. Для этого требовалось время, но все-таки это возможно.

Много раз я вспоминал о Темном Лорде. Но то было как во сне. Его снисхождение ко мне не льстило. А узы, которыми мы скрепили наш союз, напоминали эти оковы. Лишь слегка задевало, что он не призывает меня. Не нужно быть большим знатоком, чтобы не понимать, для него я лишь материал, часть огромного плана. И если она пропадет, то он с легкостью найдет мне замену. Это не тревожило нисколько.

Несколько раз в припадках черного отчаяния, я прикладывал палец к Метке и шептал разные заклинания. Но никто не откликался, и я бросил это занятие.

Наверное, я мог колдовать. Но что-то внутри восставало против этого. Мой организм отвергал магию, и я не понимал почему.

Они вернулись однажды вечером. Точнее, я представлял, что теперь вечер. Для меня вообще существовало только одно время суток.

Парень с моей палочкой за ухом завел обыкновение ужинать в моем присутствии. Сидел на перевернутом ведре и жадно поедал ребрышки с тарелки на его коленях. Он с усмешкой пялился на то, как я наблюдаю за ним. Это подпитывало его эго: волшебник беспомощен перед самым обыкновенным сквибом. Впрочем, я не был уверен, что он им является. Возможно, просто очень слабый маг, не сумевший окончить школу. По правде сказать, я не знал, чего хотел больше: заполучить кусок сочного мяса или свою волшебную палочку.

Отеки на моих ногах уменьшились, и я согнул ноги в коленях, чего не мог сделать очень долгое время. Заплывшие синяки на лице вот-вот зажили, так что я смог бы говорить, не причиняя себе страданий.

Парень обгладывал последнюю кость.

Мне захотелось откусить его пальцы, вымазанные жиром.

Зубы в деснах болели, и я был уверен, что не смогу это сделать. Но даже разозлиться по этому поводу не мог. Расточил ли я запас ненависти? Не знаю. Но, может, оно и к лучшему.

И вот пришли остальные.

Вампир был как всегда спокоен, и у меня внутри все сжалось при виде его. Я не взял на себя труда встать, да и не был уверен, что сумею. К чему притворство?

Раз я трус, то имею на это право.

Еще один удар, и я почувствовал, как иссохшая кожа на лице лопнула.

Огромная часть меня надеялась, что на самом деле все кончено. Что они дадут мне умереть от голода и обезвоживания, и я даже начинал предпочитать такой исход. Но новых избиений я не мог вынести.

Самым страстным желанием было притвориться мертвым. Если я отключусь, то не узнаю, что станет с моим покалеченным телом. Какие бы мытарства они не заставили меня пережить, я этого не узнаю.

И это случилось. Я снова ушел из себя.

Возможно, мои навыки в окклюменции в чем-то и помогли, но за невозможностью оградить себя физически, я защитился духовно. И в какой-то мере чувствовал торжество.

Что-то забрезжило в моей голове, но я отказался сосредоточиваться на этом.

Свет. Открытая дверь. Я могу выйти.

Нет.

Остерегись.

Они стоят. Разговаривают между собой. Я с интересом слушал, ничего не понимая. Человеческий язык так не походил на писк крыс, составлявших мне компанию.

— Надо было сразу его прикончить, как нам велели.

— С ума сошел, ты видел на его руке рисунок, это же Темная Метка! Он один из людей Того-кого-нельзя-называть, — это произнес вампир. — Если мы его прикончим, вся эта орава на нас накинется.

— А на кой они намалевали Метку на руке?

— Мне откуда знать.

— Да ладно, ты просто хочешь запросить с того парня побольше денег за убийство этого ушлепка. А пока будешь шантажировать, что отпустишь его, если не получишь денег.

— Такого ты обо мне мнения? Что я тут задумал шантажировать Пожирателей? — вампир резко сбавил обороты и пояснил: — Не в этом дело. Мне сказали его не трогать. Ясно тебе?

— Кто?

Наступила долгая пауза. Потом тот же голос рявкнул:

— Хватит играться с этой штукой!

— А что такого? — а это парень, который кормил меня. — Это палочка, на дороге не валяется. А я маг…

— Маг-маг-а-на-деле-хряк… Много ты заклинаний знаешь, дурак? — я редко слышал его голос, потому что вместо разговоров он предпочитал бить меня, но был уверен, что это бородач. — Ты же в школу не ходил.

— Ну и что с того? — насупился парень.

— Вампир, — вернулся бородач к своему собеседнику. — Выкладывай, с кем ты в доле.

— А ну отвали! Башку тебе откушу, если будешь приставать!

— Знаем мы твои угрозы. А с парнями надо было поделиться, если тебе еще кто заплатил…

— Отстань, — нетерпеливо отозвался вампир, в эту минуту яркая вспышка пронеслась перед моими глазами.

Мне казалось, что я ослеп.

— Ух-ты! Не, ты видал, видал? Я настоящий волшебник!

— А ну убери эту штуку, иначе отниму! — рявкнул вампир. — Палочкам здесь не место!

Они поругались еще немного и ушли.

Со всей полнотой я почувствовал свое разбитое тело. Каждая конечность взывала об избавлении, требовала ухода. Но я никогда не любил себя, оболочку, в которую Всевышний запихнул мою душу. Она приносила столько неудобств, насмешек и чужой злобы. «Урод!» неслось мне во след в коридорах Хогвартса и закоулках Тупика Прядильщиков. С радостью избавлюсь от нее.

Боль эта так не походила на Круциатус. Она не оглушала, а твердила настойчивым голосом в ухо: «Тебя легко сломать».

В этот раз мне было так дурно, что я перевернулся на бок, почувствовав тошноту.

Хватит.

С меня довольно. Долго я буду воображать себя высшим существом, попавшим в плен к отребью?

Моя исхудавшая рука уже болталась в браслете.

Кое-как сев, я попытался собраться с духом, перед тем, что предстояло. Но объединить свою волю из кусочков в целое не удалось. Тогда я отказался думать. Сделаю и все.

Свободной рукой я взялся за мизинец. Я рассудил, что первая вспышка боли не лишит меня решимости. Для верности и чтобы долго не мучаться, я прижал руку ногой в районе запястья. Поза была странной и неудобной.

Когда кость треснула, я взвыл. Но взял безымянный палец и резким движением проделал то же самое. Потом настала очередь среднего. Издавая гортанные звуки, я сломал и его. Достаточно ли этого, чтобы протащить их через браслет? Не лучше ли раздробить всю ладонь?

Боль накатывала волнами. Мне не удавалось связно мыслить. Ничего, кроме этой руки не существовало. Я попытался сломать и указательный, но не получалось, сколько бы я не бился.

Став тянуть руку из браслета, я причинял пострадавшим пальцам новую порцию мучений.

Давай же! Мне удалось сместить его аж до костяшки большого пальца, но в этом месте ладонь была слишком широкой и браслет застрял. А от мысли о том, что мне придется раздробить все кости в руке, чтобы стянуть его, меня начинало мутить.

Да и как это сделать?

Обмотав оставшуюся часть руки цепью, я попытался доломать то, что еще цело. Но усилия сжатия было недостаточно. Пришлось извернуться так же, как раньше, чтобы разломать все к чертям ногой.

Но у меня не получалось! Я бил ногой по ладони, причиняя себе боль, впивавшуюся в сознание, но не мог осуществить задуманное. В этой позе просто невозможно было приложить усилие правильно.

На меня накатила злоба, всепоглощающая и иссушающая. Я замолотил рукой по полу, намереваясь превратить ее в месиво.

Как ты мне надоел, Северус! На тысячу лед вперед.

На этот раз агония могла довести до безумства. Что-то подсказывало, что нужно справиться с дыханием, не захлебываться от зверского напряжения, сотрясающего тело, и расслабиться.

Но душа металась. Я рычал, катаясь по полу.

Хотелось убить всех… Искромсать на части… Отца, мать — за то, что родили меня. Поттера, Блэка — за то, что я встретил их.

И себя — за слабость. За страх. За безволие.

За то, что был таким, когда не хотел им быть.

Сгусток, разрывающей меня, ненависти — вот, что я такое.

Зачем я накопил ее столько? Я больше не могу. Я не хочу…

Пусть оно, бескрайнее, внечеловеческое, не забирает меня. Слишком рано. Я по-прежнему человек.

Отпустило.

Последние силы были потеряны, но я снова почувствовал биение сердца в груди. Злость расцепила свои объятия, оставив меня дрожащего на полу.

Завалившись набок, я долго стенал, то ли пытаясь заглушить этим отвратительные ощущения причиненные самовольной пыткой, то ли отчаяние. Я был почти у цели. Нужен был один рывок, но я не мог его сделать.

Мне начинало казаться, что лучше остаться в этом подвале и терпеть избиения, все равно я отключался, чем еще секунда этой самовольной экзекуции.

Надо было согласиться умереть с самого начала. Не брать из их рук пищу и воду.

Но как их не принимать, когда мне их давали? Да, крохи того и другого, но они были.

Мое тщеславие как всегда заставило страдать, а не искать скорейшего избавления.

Почему я вечно борюсь не с чем-то жутким и великим? А с маленьким и мерзким? Мне нечем гордиться. Сначала отец, теперь другая кучка отбросов. И им так легко меня сломить. Может, это от того, что я с самого начала родился с дефектами? А Поттеру намного легче сражаться с Пожирателями потому, что его больше ничто не терзает. Для него нет ничего личного в этом всем. Надо быть последним дураком, чтобы вообразить, будто он воюет из-за меня… Для того, чтобы оградить Лили от меня. Нет, я для него безликий идеологический враг, который подлежит уничтожению.

А я борюсь только со своей слабой психикой. Пытаюсь самому себе доказать, что я сильный. Как я там говорил, пока розовая пена лезла изо рта? «Я покажу вам», «Вы у меня дождетесь».

Кто и чего дождется, а, Северус?

Надо остаться здесь и не обременять мир своим существованием.

За неимением других объектов для внимания, я смотрел на выбоину, оставленную неосторожной попыткой колдовать того парня, и перебирал в уме разные способы самовызволения. А их я придумал немало за это время.

Только все они включали в себя применение физической силы, которой у меня никогда не было. Ну сколько я смогу душить цепью вампира или бородача? Минуту, две, пока они не вывернутся?

Разумнее всего было подобраться к парню, который кормил меня. Моя палочка постоянно была у него за ухом. Похоже, ему доставляла немалое удовольствие ее демонстрация. Я не раз пытался завести с ним разговор, заставить как-то приблизиться к себе. Но он был осторожен, и никогда не подходил на расстояние, с которого я мог его достать.

Иногда, от нечего делать, я тер крепление на браслете, но его невозможно было расшатать, все было закручено намертво. Да, и если бы я мог освободиться от браслета, дверь без палочки мне не взломать. Когда они явятся снова, все, что я смогу сделать — это кинуться в драку со своим разбитым телом, и проиграть в секунду.

Мои мысли по привычке побились нестройным прибоем об этот утес, и наступил штиль.

Я больше не проводил часов, размышляя, как и почему попал сюда. Было ли это чем-то большим, чем моя необдуманная попытка размяться? С последней операции прошло два месяца, я засиделся дома, моя жажда опасности не давала покоя. Глупо было ввязываться в драку в баре.

Жизнь — как случайно просвистевшее заклятие, оно могло попасть в тебя, а угодило в стену… Но все равно умудрилось что-то разбить в тебе самом.

А ведь заклинание парня и правда ударило прямо туда, где крепилась цепь.

Не веря своей удаче, я как во сне подполз к выбоине. Она раздробила камень над креплением цепи. Посмеиваясь, я несколько раз ударил со всей силы, чтобы окончательно выбить длинный металлический штырь оттуда, а потом потянул его на себя, и он с легкость вышел. Я был свободен. Ну почти.

Живо вспомнилось, что сделал другой пленник, когда ему представилась такая же возможность, как и мне.

Через несколько часов пришел парень с моей палочкой за ухом. Он принес обед.

А я уже лежал, притворяясь мертвым, прикрывая вынутую из стены цепь своей спиной.

В изогнутой руке, прикрытый рукавом, покоился длинный металлический штырь. Я вцепился в него. Нужен был только один меткий удар.

Сжавшись как пружина, я ждал, пока парень подойдет ближе.