Прячься (джен)

Собрав волю в кулак, я пытался достичь окклюментивного спокойствия. Так называемого состояния, при котором не нужно специально поднимать щиты, если твой разум подвергается атаке; своего рода перманентная защита, спасающая от неожиданностей.

Ибо себе я уже не верил.

Для достижения этого состояния надо медитативными практиками усмирить душу.

Прежде мне никогда не удавалось достичь предельной чистоты в этом разделе окклюменции, всегда имелась червоточина. Но в опасные моменты я полагался на свою способность не сдаваться в стрессовых ситуация. Ее я потерял.

Моя неспособность справиться с собой тянулась с тех ужасных дней в подвале. Да и Темный Лорд давно не копался в моей голове, еще и поэтому я так невероятно расслабился.

Но встречи с Дамблдором обострили манию преследования. Он совершенно точно был легилиментом, и глубоко внутри возникало иррациональное опасение, что он уже проникал в мой мозг.

У директора всегда был пронзительный, высвечивающий твое нутро взгляд. Поэтому мне он никогда не нравился, я слишком дорожу личным пространством, чтобы допускать туда тех, кого это вообще не касается.

При нашей встрече в Косом переулке я уловил нечто другое. Он не был открыт ко мне, наоборот отдалялся, смотрел со стороны, я больше не был его учеником.

Ему было достаточно копнуть на поверхности, интуитивно, не применяя того, о чем пишут в книгах, того, чему меня учил Темный Лорд. Это был иной уровень легилименции. Незаметное проникновение в приученный к обороне мозг, никаких агрессивных атак.

Выходит, и познания Темного Лорда ограничены?

Как же мне противостоять Дамблдору, не имея на руках ничего кроме ученических методов борьбы?

Да гори оно все в Аду. Я встал, прошелся туда-обратно перед столом, заставленным котлами — комната была крошечной, особо не разбежишься — и сел обратно на подоконник. У меня не было кресла, да и ставить его тут некуда.

То, как я пытался загнать себя в рамки, не помогало, наоборот вызывало сильную беспричинную тревогу. Мне было неуютно в собственном жилище.

Через минуту я приструнил себя и снова взялся за дело. Навести порядок в голове не так-то просто, когда там самый настоящий бардак.

* * *

Мои дежурства подле Дамблдора подходили к концу. Так мне казалось, все реже я получал указания ошиваться поблизости Хогвартса или в Косом переулке.

Не удалось заполучить ничего ценного, но, вероятно, на то слежка не была рассчитана.

В феврале, когда снег постепенно превращался в слякоть, я вспомнил о том, что пропустил свой день рождения. Удивительно то, как я совершенно забыл о себе, пытаясь разобраться в круговерти событий. Да и не сказать, что произошло очень много за последние полгода. Для меня почему-то сделалось важным разобраться во всем. Расставить на места, привести в порядок. Ох уж этот рациональный мозг.

Мне важно было доказать правильность всего происходящего логическим путем.

Обосновать свои поступки. Даже принятие Метки.

Проповедуя бессмысленность бытия, я тем не менее всегда опирался на то, что именно мои поступки самые рациональные. Отрекаясь от выдуманных ценностей, я тем не менее полагал, что сам я не выдуманный. Зерно истины в бездонном колодце людских заблуждений.

Но если для меня нет ничего святого, то почему сам я стремлюсь быть лучшей версией себя — сильной, уважаемой, любимой?

Лили так упорно навязывала мне желание сделаться лучше, что я до сих пор на него покупаюсь. Ее нет рядом со мной, а я все пытаюсь доказать ей что-то.

Как покончить с этим? Как прервать порочный круг, если я не хочу этого делать, но знаю, что надо?

Надо. Иначе… Я предчувствую, что не смогу с этим жить.

* * *

Каркаров умудрился продвинуть свою идею о Дуэльном клубе.

В начале марта за Штабом соорудили деревянную конструкцию, огораживающую ристалище: влажная, не оправившаяся от весны, земля была утрамбована и присыпана сверху ярко-красной глиной, видимо, чтобы как можно больше запачкать мантию.

За этим импровизированным рингом собралась группа людей, делавших ставки на дуэлянтов или просто улюлюкающих невпопад.

— Это еще кто? — пробормотал я про себя, но Каркаров услышал и фыркнул:

— Кэрроу.

— Ты их знаешь? — меня заинтересовала подобная реакция, надо бы разгадать Каркарова, что за птица, на чьей стороне, каких суждений придерживается. Это полезная информация, помогает корректировать свое поведение, знать, что можно при нем говорить, а от чего лучше воздержаться.

А то, что Кэрроу недалекие и грубые было понятно и с первого взгляда. Кряжистые, коренастые, если бы пни были говорящими, то я бы отнес их к одному подвиду с Кэрроу.

Пульс участился, я предвкушал первую схватку. Макнейр(ну разумеется) против Алекто Кэрроу.

Настроение впервые было на подъеме за очень долгий срок, мне даже захотелось подразнить Беллатрикс, стоявшую тут же:

— А ты почему не сражаешься? — ехидно спросил я.

— Драться — мое призвание, — она закинула руки на плечи Рабастану и Родольфусу и стиснула их. — Мальчики подтвердят.

— Это правда, — ухмыльнулся Рабастан, оттолкнув ее. — Мы называем ее Смертоносная Беллатрикс.

— Сделаем следующий поединок Северус — Беллатрикс? — вмешался Каркаров — главный затейник этого события — снырявший туда-обратно между зрителями. —Там дальше Долохов против Розье, но они могут подождать.

— Я бы рада, но, когда последний раз убивала аврора, сломала свою палочку. Оливандер все еще делает мне новую.

— Не надо было тыкать ей в него, — назидательно вставил я.

— Дай мне свою, Родольфус, — потребовала Беллатрикс, протягивая ладонь к супругу. Родольфус немедленно повиновался.

Полагаю, наш поединок состоится.

Когда они чуть отдалились от меня и Каркарова, он хмыкнул:

— Молодец.

Мне не нравился его покровительственный тон, поэтому я только холодно бросил:

— Это было слишком легко.

Тем не менее я был не против сразиться сегодня. Зрители немного нервировали, но мне была необходима встряска, чтобы выйти из того состояния, в котором я находился с прошлого лета.

Постоянный, неотступный, не связанный ни с чем конкретным, страх гложил меня, я уговаривал себя привыкнуть, не обращать на него внимания, но не помогало. Если я снова заведусь, распалюсь, окунусь в пучину, то он уйдет. Надеюсь.

Мне надо вернуть сноровку. Дальше так продолжаться не может. Прийти в норму, иначе я уже даже не знаю, в чем она состоит.

И вот сошлись Макнейр и Кэрроу. Я поставил небольшую сумму на Макнейра, и не из пиетета, хотя и не умолял его удивительной способности драться, но исключительно ради спортивного принципа.

Вскоре я обнаружил, что легко смогу потерять свои деньги. Алекто Кэрроу действовала грубо, остервенело. Макнейр не уступал. Схватка была неплохой, почти до самого конца было непонятно, кто в результате одержит верх.

Ну, что, пора выпустить пар.

Беллатрикс перелезла через барьер, я же наколдовал калитку, вошел и затворил ее.

— Деремся до летального исхода? — насмешливо спросил я, и краем уха услышал, как разразился хохотом Макнейр, уже занявший свое место среди зрителей.

— А как же! — крикнул из-за ограды Рабастан.

— Разделайся с ним! — подбодрил Беллатрикс Родольфус.

Подчиняясь негласным традициям, я и Беллатрикс двинулись по кругу, не выпуская друг друга из поля зрения.

Беллатрикс кинула для затравки пару Оглушающих. Я их отразил не так ловко, как хотелось бы, рука только привыкала снова держать палочку в боевом хвате.

Беллатрикс короткими перебежками пыталась меня сбить. Я дважды отразил ее заклятия и послал одно собственное, но настолько мимо, что устыдился своей нерасторопности.

Натужно старался, вот что я делал.

Выпад — она пропустила; ее атака — я отскочил, и синяя молния ударила в деревянную ограду.

— До первой царапины! — выкрикнул свое правило Каркаров.

Мне не нравилась скользкая субстанция под моими ногами — смесь глины и талого снега — она вносила элемент случайности в наше противостояние.

Оттолкнувшись в легком полуприседе от этой слякоти, я взмыл вверх, сперва медленно, притормаживая, зависнув в паре ярдов над землей, и потом с легкостью воспарил вверх.

Все прошло. Свобода здесь, в этом полете.

— Хороший прием, Снейп, — крикнула снизу моя противница.

Крутнувшись на месте, Беллатрикс аппарировала, но я настолько отдался восторгам, что не сразу разгадал ее маневр.

С легком хлопком она появилась чуть выше меня в воздухе и немедля атаковала.

Сила ее заклятия разболтала меня, но задело только мантию. Мой развевающийся плащ рассекло пополам. Не царапина. Не считается.

Моя очередь. Пускай будет незатейливый Петрификус Тоталус.

Вот так!

Браво, Северус, ты промахнулся.

Я тут же отплыл в сторону, чтобы не попадаться на линию огня Беллатрикс.

В воздухе состязаться было совершенно невозможно: действовали иные правила. Наши действия замедлялись, появлялась необходимость удерживать центровку, равновесие в собственном теле, чтобы не заваливаться набок.

Однако… Весело.

Мы незаметно сместились к окраине поляны, туда, где высились деревья, способные теперь щекотать нам пятки.

Беллатрикс, ища опору, отпрыгнула на ветку голой сосны, но отталкиваться ей было не от чего, и она странно балансировала на одной ноге. Я приземлился на верхушку соседнего дерева и оттуда полу-скакнул полу-полетел к ней. Она вовремя отпрыгнула, на лету снова бросая в меня заклинание.

Мы были настолько сосредоточены этой игрой, что не разговаривали, даже почти не обращали внимания, как другой реагирует на наши действия. Полет требовал концентрации.

Беллатрикс отнесло в самую гущу ветвей. Она громко ругалась. И я рискуя сломать себе шею устремился за ней.

Совсем позабылось, что мне тоже неплохо бы атаковать.

Продираясь сквозь кренящиеся на ветру верхушки деревья, Беллатрикс бросила в меня Импедименту.

Одно хлесткое, быстрое движение.

Прямое попадание.

От сильного удара я едва не врезался в ствол ели, но удалось затормозить падение.

Воздух был амортизирующей страховкой.

До меня не сразу дошло, что она победила.

— Слезайте оттуда! — крикнул с земли Каркаров. Зрители рассредоточились по поляне — от ристалища до опушки леса, над которой мы с Беллатрикс парили. — Счет один — ноль. Беллатрикс, пальма первенства за тобой.

Моя противница выпуталась из колючих ветвей, подлетела чуть выше, цокая языком:

— Так кто тут не сражается?

Но я счел за правильное не отвечать ей.

Она торжествовала. А я глупо болтался в воздухе.

Слегка расстроенный я плавно опустился на землю, и увидел, как Беллатрикс приветствуют остальные.

Проиграл в шуточном бою. Я дерусь с целью отстоять позицию. Чтобы переломить борьбу в свою пользу, победить любой ценой не надо бояться ударить в грязь лицом.

Когда я подошел ближе к ограждениям, Мальсибер приблизился ко мне — надеюсь, он не станет утешать меня:

— Это было зрелище!

То, как я провалился? К своему удовлетворению, я переживал поражение с достоинством, не ударяясь в самоуничижение.

— Вот вы выкрутасничали, — хмыкнул Макнейр, показавшийся из-за спин зрителей.

— Я поставил на обоих, — сообщил Каркаров, выискивая в толпе следующих борцов. — Так или иначе в выигрыше.

Разгоряченный, я не находил слов для всех этих людей.

Бред какой. Они слишком дружелюбны к тому, кто потерпел поражение.

Пока кровь унималась, я стоял с палочкой в опущенной руке и наслаждался ее бегом по венам — я живой! Я наконец-то счастлив!

Начался новый поединок. Наблюдая с безопасного расстояния, как Долохов и Розье играют со смертью, кидая друг в друга Авады, а Каркаров пытается призвать их к порядку, я даже развеселился.

— Внесу это, как памятку: с Долоховым лучше дел не иметь, — заметил Мальсибер, весь день околачивавшийся около меня.

И я нисколько не раздражался по этому поводу, на меня снизошло умиротворение.

Куда я денусь? Вся моя жизнь здесь, зачем же тогда задаваться вопросами о целесообразности Метки? Почему бы не принять тот факт, что она есть? Точно так же как и то, что я слизеринец, а Темный Лорд не идеален.

Сегодня я планировал заглянуть в аптеку в Косом переулке, купить кое-что для лаборатории.

Мальсибер, увидев, что я собираюсь уходить, последовал за мной. Как теперь от него отвязаться? Да и не очень-то я и пытался.

В толпе я мельком заметил Регулуса Блэка. Это слегка подпортило настроение, мы так редко с ним виделись, он не входил в Ближний круг, что я вспоминал о его существовании только, когда мы дежурили вместе в Хогсмиде.

Эта разминка здорово мне помогла. Я бодро шагал в сторону аппарационного барьера.

Стремившийся возобновить прерванную дружбу, Мальсибер не отставал.

Переглянувшись с ним, я остановился на лесной тропинке. Соблазн переместиться в какое-нибудь другое место был очень велик. Мы уже достаточно далеко отошли от Штаба, так что можно было спокойно аппарировать. Причем делать это нужно скорее, пока дементоры, делая обход, не добрались сюда.

Спустя несколько секунд мы вдвоем вошли в «Дырявый котел». Сутулый бармен осведомился, чего желают посетители. Не обратив на старика ни малейшего внимания, мы проследовали на задний двор.

Пока я открывал проход, Мальсибер, запрокинув голову, смотрел на небо.

— Ну и тучи.

Небо действительно было мрачным, изредка налетали порывы прохладного ветра. Собирался дождь.

— Боишься промокнуть? — усмехнулся я, напоминая самому себе школьника, поддевающего приятеля и наслаждаясь этим ощущением, и пропустил Мальсибера вперед.

Косой переулок стал неузнаваем. Когда я оказывался в нем, приближаясь со стороны Лютного, я не замечал разницы между тем, что помнил и тем, что с ним сталось. Да и во время слежки за Дамблдором мне некогда было раздумывать об этих изменениях. Не было толкотни, суеты, оживленных разговоров, восторженных лиц, блестящих витрин. Сейчас все казалось мне пресным, даже друг, шагавший рядом.

Каждый спешил по своим делам, исподлобья поглядывая на редких прохожих, по углам ютились нищие, во многих домах были заколочены окна.

Приходя сюда с матерью, я всегда чувствовал себя неловко, особенно когда богатые дети с любопытством оглядывали меня с ног до головы. Тем не менее, меня непреодолимо тянуло в Косой переулок, с самого детства. Сосредоточие волшебства. Только оно вдруг потускнело и обросло неприукрашенной правдой.

— Сегодня еще Рабастан сразится с Амикусом Кэрроу. Ближе к вечеру, когда как следуют оба накачаются виски.

— Ты правда хочешь на это смотреть? — спросил я, представив смешную картину. — Ладно, ты прав, это будет забавно.

— Так значит, вернемся?

Я согласно кивнул. На короткое мгновение мы снова стали школьниками, которые проводят время вместе и обсуждают новости Хогвартса. Вот только мы больше не там, и происшествия носили несколько иной характер, чем украденный Пивзом рюкзак.

Но это лучше, чем обсуждать припадки мнительности Темного Лорда. Тем более мы не могли себе этого позволить.

Мы зашли в аптеку. Торговец за прилавком испуганно вытаращился на Мальсибера и, спохватившись, елейно полюбопытствовал:

— Чем я могу услужить, господа?

— Сушеная смоква, — сухо сказал я, ткнув пальцем. — Банка с крысиной селезенкой, которая у вас вон там, на верхней полке, и пара флаконов с пиявочным соком.

Заискивающий, подобострастный тон продавца был мне неприятен. Но еще больше огорчало то, с каким подозрением и даже опаской смотрели на нас с Мальсибером на улице.

Поспешив расплатиться с аптекарем, я открыл дверь и поискал взором своего спутника. Вальяжно облокотившись о прилавок, Мальсибер разговаривал с девушкой, которая что-то нервно отвечала ему, явно стараясь побыстрее отделаться от приставаний. Причем ее острое нежелание разговаривать нисколько не смущало моего друга.

— Идем, — сердито окликнул я его, но он даже не повернулся в мою сторону.

Кашлянув напоследок, я громко хлопнул дверью, сбежал по ступеням вниз и чуть не столкнулся с...

Лили.

Близко. Глаза. Кожа. Ее дыхание.

По коже забегали мурашки.

Тысячи голосов порывались ляпнуть «Я люблю тебя», «Люблю тебя», «Люблю»...

Никакой азарт, бег, погоня, развлечение не стоят рядом с этим ощущением...

Она отпрянула от меня.

Только я собрался с духом и открыл было рот, чтобы произнести хотя бы извинение за то, что чуть не сбил ее с ног, как мой взгляд невольно скользнул по ее фигуре, и я отшатнулся, словно пьяный.

Как ты могла позволить ему, Лили? Как?

Своими маленькими нежными руками Лили держалась за явно округлившийся живот.

Шок разрезал мир пополам. Все кончено. Ни тогда, когда мы оказались по разные стороны войны, ни тогда, когда она не пожелала меня прощать, но теперь.

Меня сотрясла дрожь отвращения.

И к ней, и к Поттеру. Позволить этому подонку прикасаться к себе!

Если бы я мог соображать, я бы зажмурился, только бы не видеть причину, по которой уже никогда не смогу быть вместе с ней.

С неба стали падать пока что редкие капли. Начинался ливень.

Как может что-то происходить, если для меня мир остановился?

И в смазанном дождем пейзаже Лили не покачала головой. Она не вздохнула горестно. Она не наложила водоотталкивающие чары и не поторопилась продолжить свой путь.

А я не попятился, пропуская ее.

Как могло так получаться, что для нее я был незнакомцем, а она для меня..? Кем она была?

В любом мире я бы ее любил.

Как мне хотелось задержать ее! Силой заставить остаться со мной!

Она жила, а я нет.

Просто смотрел, как она исчезала в ледяных потоках дождя, уходила в мир, в котором мне уже не было места.

* * *

Мальсибер надоедал мне вопросами о том, почему я не наложил водоотталкивающее, а когда я велел ему заткнуться, он то и дело посматривал на меня с беспокойством.

Внутри бушевал огонь из жуткой смеси презрения к ее выбору, к ошибке, которую она совершила, ненависти к Поттеру и злости на себя самого.

Холодные струи, стекавшие с волос на мой разгоряченный лоб, немного отрезвили разум. Я заметил, что у меня уже зуб на зуб не попадает. Меня бил озноб.

Прятавшиеся от дождя Пожиратели, набились в Штаб. Я не захотел заходить и остался на крыльце. В полном изнеможении я облокотился о дверной косяк и стоял так какое-то время. Теперь я чувствовал себя разбитым и опустошенным.

Временами безумное беспокойство накатывало на меня, и я начинал метаться, вцепившись руками в волосы и скрежеща зубами. Что же она натворила?!

Мне захотелось вырвать из своего сердца все чувства к Лили без остатка, вызвать Стирателей памяти и уничтожить все, что есть. Неведение — это благо, оно приносит умиротворение.

Лили действительно решила разделить свою жизнь с этим никчемным позером.

Она теперь там далеко, с ним, и даже не знает, что этим убила меня.

Я снова остановился. Прислушался к себе. Верно, внутри зияет пустота, осталась одна оболочка. Душа мертва.

* * *

Из подвала донеслись приглушенные вскрики. От Дуэльного клуба вечеринка перешла в плоскость пыток пленников. Я зачем-то вслушался, хотя в последнее время предпочитал игнорировать.

Медленно спустившись по каменным ступеням, я приоткрыл дверь. В нос ударила жуткая вонь: пот, рвота, тошнотворный запах крови, приторный смрад разложения.

— Посмотрите, кто пожаловал на огонек, — привлек внимание к моему появлению Розье.

Я кинул на него презрительный взгляд и быстро оценил обстановку: посреди комнаты валялся человек (если не присматриваться, то можно было принять его за кучу тряпья), Эйвери, Макнейр и Розье стояли над своей жертвой. На их физиономиях выступили капли пота, рукава засучены, странное выражение лиц — нечеловеческий восторг, словно мы на детском празднике. Мне стало немного не по себе от этой картины, но ужаса она не вызвала, все чувства притупились. Сомневаюсь, что они когда-нибудь вернутся. Я зашел внутрь и остановился, сцепив руки.

— Чего тебе, Северус? — с покровительственной и насмешливой улыбкой спросил Эйвери.

А ведь в школе мы были друзьями, отчего-то подумалось мне. Если говорить о единении, которое висело в воздухе всего с час назад, когда мы веселились, устроив маленькие состязания, то почему бы мне не объединиться с ними и в этом развлечении? Мы часть целого, похожи друга на друга. Бесчувственные ублюдки, не нашедшие места в мире. Может, и мое место здесь?

— Кто это? — я кивнул на лежащего человека. Впрочем, мне было не особенно интересно, просто хотелось занять свои мысли, чтобы только не думать о ней.

Тут со мной стало происходить что-то странное. Уши заложило, голос Эйвери доносился до меня словно издалека, я слушал, но совершенно не воспринимал информацию, которую тот пытался до меня донести:

— ...так что, будь добр, хотя бы не мешай.

Дело было в том, что пленник поднял голову и посмотрел на меня. Безобразное, изуродованное, отекшее лицо, воспаленный взгляд.

Но что же было в его глазах! Торжество несломленного духа, уверенность в своей правоте, заведомой правильности. На его роже появился глумливый оскал, а я вдруг увидел перед собой другого человека, на лице которого всегда читал те же знаки. Круглые очки и ненавистная ухмылка.

Дальнейшее происходило, как в замедленной съемке: я выхватил палочку из кармана мантии, заметив мимоходом, что Розье и Макнейр отступили в сторону, а Эйвери, вскинув брови, пораженно следил за мной.

Я направил кончик волшебной палочки прямо в лицо обвиняемому. Да! Именно его обвинял я сейчас во всех несправедливостях, которые существуют! Таких, как он!

— Круцио.

Разъедающая изнутри злоба заряженным потоком струилась по руке к палочке. И я хотел продолжать до тех пор, пока она не выйдет полностью.

Он кричал, бился головой, царапал ногтями пол, а я чувствовал, что это я ору, как ненормальный, от боли, от адской боли.

Зверские вопли разносились по комнате, били по барабанным перепонкам, мне начинало казаться, что я тоже кричу, но воспринимать действительность мой мозг напрочь отказывался. Все мое существо было поглощено только одним: еще, как можно больше! До самого конца!

Пленник сопротивлялся все меньше и в результате просто скорчился в муке, еле заметно дергаясь.

— Поднимайся! — мне не хотелось приходить в себя. Наклонившись, быстрым движением палочки я рассек его спину, и брызнула кровь.

Человеческая кровь.

Я только что пытал человека.

Ни за что. Из прихоти.

Верно, от моей души что-то осталось: она лихорадочно сопротивлялась. Ведь все, что произошло, не может быть реальностью? Ведь не может? Я упрямо мотал головой. Я не мог! Не мог!

Но это были бесполезные отговорки. Голая, ничем не прикрытая правда уже схватила меня за горло и душила в своих объятиях.

Ты пытал человека, Северус, и как ты мог только думать, что Лили захочет говорить с тобой. Ты отрубил другому человеку руку, сделав его калекой. И, наконец, ты убил человека и закопал его труп в своем дворе, и не жалею об этом.

Я боялся стать таким же, как пропащий отец. Впервые на своей памяти я называл его так.

Я чудовище еще худшее.

Но ведь я и так причислял себя к этой касте. Так чего удивляться?

— Ну и грязь вы тут развели, — скривился Люциус.

Я не услышал, как он вошел, безукоризненно одетый: в черном шелковом галстуке, с тростью в руке. В таком виде он был здесь бельмом на глазу.

Подошел к пленнику, брезгливо пнул того ногой. Лежавший на полу мужчина слабо шевельнулся.

— Это Северус его так отделал, — зачем-то сказал Эйвери.

Меня стали дико раздражать толпившиеся вокруг люди, я уже хотел было крикнуть, чтобы они убирались, но Люциус все сделал за меня. Он пристально посмотрел мне в лицо и как будто что-то понял.

— Наверху сейчас прелюбопытнейшая сцена: Беллатрикс кричит малышу Регулусу, что «сомневающимся не место среди нас». Бедняга отвечает ей, полагаю, там уже перешло от словесной перепалки к драке.

Пожиратели ехидно загоготали и поспешили к выходу, поглазеть на взбешенную Беллатрикс.

Один я одеревенело стоял на месте и пялился на алые пятна крови.

Люциус подсказал мне подходящее слово. Грязно. На душе отвратительно гадко, даже хуже, чем в сыром подвале.

Малфой постоял рядом с минуту, так ничего и не сказав. Затем оставил меня одного.

Я пытался стереть кровь о мокрую после дождя мантию, но только больше размазал.

Надо смыть, обязательно. Мне стало страшно. Откровенно страшно. Я подумал, что никогда не смогу уничтожить эти багровые следы.

Да и зачем мне это делать, когда это все, чего я хочу.

Так ли? Нет… Я оказался здесь, потому что я такой же как они.

Но я не желал становиться этим.

Внезапно внутри все сжалось. Это был уже не ужас, который заставляет не находить себе места и отрицать. Это была вина. Ужас проходит, а раскаяние теперь останется со мной навсегда.

Нет-нет, я все исправлю. Как-нибудь.

Я считал, что понимаю... где нужно быть, к чему стремиться. Все вздор, обман, химера.

Я продолжал тереть, и тереть, и тереть... Как будто это могло помочь.

Лили была права, отвергнув меня тогда, у портрета Полной дамы. Она видела знаки. Видела, к чему приведет моя натура.

В груди закопошилось, заныло истерзанное сердце. Осколки разбитых иллюзий вонзились в него, и кто-то невидимый всаживал их все глубже и глубже.

Не хочу так.

Я уцепился за спасительную тростинку, которая вытаскивала меня из безумия: может быть, если я сожалею, еще не все потеряно?

* * *

Было то неясное время суток, когда день не начинал клониться к закату, но предчувствовалось его скорое увядание. Влажная пожухлая прошлогодняя трава прижималась к земле каждый раз, как ветер принимался гулять между холмов.

Среди крестов и надгрообий я пытался отыскать ту единственную могилу.

Яму, в которую скинул свой груз.

Точно. Я отказался от надгробия — этого знака памяти — и теперь расплачиваюсь за свою небрежность.

Где же этот подонок?

Мой ботинок затянула чавкающая грязь, я с силой выдернул его и устало опустился у покосившегося креста с затертой надписью. У меня не было никакого желания сидеть рядом с безликой могилой, но я не мог двинуться с места.

От ощущения непричастности не осталось и следа. Все рассыпалось в прах. В самое мое рождение закралась ошибка, и в попытке ее исправить я забрел не туда, куда следовало.

В замешательстве я клял Лили.

Этой нечаянной встречей она уничтожила мои убеждения.

А если они рассыпались, то, зачем я нужен? Как я оправдаю свое существование?

Великой цели не было, только моя наивная вера в нее. И я не добивался уважения, вступая в ряды Пожирателей. Я пришел, чтобы мстить.

Но кому? Тем, у кого нет лица, беззвестным пленникам, которых мы ловим?

Если бы я только мог вернуть время вспять и не встречать ее вчера!

Ко мне только вернулись жизненные силы, я радовался единению с этими людьми. Я мог начать все сначала.

Нет, конечно, это неправда.

В глубине души я знал, кто они такие. Потому что и во мне есть этот врожденный порок.

Тот, чей сгнивший труп я ищу, передал мне его в наследство.

Почему я не мог родиться другим? Почему я поддался своей участи и пошел туда, куда указывал отец? В какой момент я стал им?

Лили заставляла меня раскаиваться, так будто я несу за собой тяжесть ошибок всего человечества. Но я не виноват перед людьми — что мне за дело до них? — это они построили такое общество! Почему Лили так все извращает? Мне нужно было занять сторону в войне. Я должен был сделать выбор!

Лили заставила меня смотреть на себя с отвращением! Да, кто она такая?!

Нет, все гораздо хуже… Не она меня принудила, а я сам. Потому что он внушал мне это.

Он. С самого рождения он культивировал мое уродство, прививал его, и я начал примирять его сам — экспериментировать, как оно смотрится, что сделать, чтобы, злоба сидела на мне как влитая, как маска Пожирателя, как мантия — только повинуясь его настойчивости.

Ублюдок хотел, чтобы я вырос весь в него. Беспомощная бесполезная злобная тварь.

Мне всего лишь нужно было детство.

Лежащий три года в могиле дотянулся до меня из небытия своей костлявой рукой и схватил рукой за горло.

Мерлин, как же мне плохо. Вплоть до физического отвращения к тому, что я сделал… И делаю. Что творят другие Пожиратели. Они всегда были такими. И я такой. С чего вдруг это стало неправильным? В мире, где нет места границам. Или я придумал это мир, чтобы оправдать себя?

Худо как раз от того, что я не могу поступать подобным образом.

Так что мне делать? Я не могу оставаться там, где я есть, я хочу быть другим.

Но и к Ордену не примкнешь. Зачем мне Дамблдор, презирающий меня? Или те люди? Я не хочу иметь с ними дела.

Очиститься.

Как это сделать, если на моей руке уже есть несмываемая отметина, помечающая таких, как я?

И, знаешь, что? Чертов урод, я даже не могу отыскать яму, в которую тебя зарыли, и плюнуть на тело!

— Знаешь что?! — заорал я небу.

По твоей вине я заклеймил себя. А я не хотел больше разочаровываться.

Обратившись к знаку раба на своем предплечьи, я услышал вопль тишины, поднявший в небо стайку птиц.