В двух шагах от дома 84 по Чаринг-Кросс Роуд (гет)

Прошло больше двух часов, прежде чем лежавший на кровати мужчина пришел в себя и застонал. Ещё через несколько минут он осторожно опустил ноги на пол, и принял вертикальное положение. Голова немедленно закружилась, появилась сильная тошнота, и он от души поздравил себя с тем, что ничего не ел до приема противоядия. После нескольких глубоких вдохов головокружение и тошнота прошли, но что-то определённо было не так. Ему потребовалась целая минута, чтобы понять, что произошло: в его душе — в том месте, где раньше обитала фанатичная любовь к Лили — было пусто.

Северус понял, что убило мышей.

— Одиночество, — прошептал он. — У них не было опыта жизни с человеческими эмоциями. И когда их наведённая любовь умерла, они не смогли жить с такой зияющей дырой в душе.

* * *

Раз уж он остался жив, не было никаких причин продолжать валяться в постели при полном параде. Северус встал, снял мантию и сюртук, зашёл на кухню, выпил подряд три стакана воды и направился в лабораторию. Закатав рукава, он поместил мышей под стазис, чтобы позже произвести вскрытие, достал лабораторный журнал и начал писать.

Особенность исходного любовного зелья такова, что организм субъекта, подвергшегося его воздействию, будет активно сопротивляться работе введённого антидота. Принимать антидот следует на голодный желудок, пациента необходимо уложить на ровную поверхность. Антидот начинает действовать практически сразу после введения. Симптомы: сильные боли во всём теле, обильное потоотделение с последующей потерей сознания. Возможны судороги и иные неконтролируемые движения, поэтому, во избежание падения и иного травматизма, пациента лучше заранее зафиксировать.

Когда пациент придёт в себя, он будет чувствовать головокружение и тошноту, а также ощущение пустоты в душе после исчезновения ложных эмоций. Предполагается, что чем дольше субъект находился под воздействием исходного зелья, тем сильнее будет реакция организма, поэтому антидот следует вводить как можно скорее.

С чувством выполненного долга Северус закрыл журнал, откинулся на спинку стула и сосредоточился на анализе собственных чувств. Он с облегчением осознал, что все ещё терпеть не может Поттера, Блэка и Люпина, всё ещё тепло относится к Минерве, Хуч и многим другим, с кем мирился на протяжении долгих лет, но когда он подумал о Гермионе...

— О, черт возьми, — пробормотал Северус, уронив голову на руки. Он её любил. Не как друга, не как заботливая Минерва любила своего золотого гриффиндорского мальчика, а так, как мужчина любит и желает женщину. Он любил её так, как долгие годы думал, что любит Лили.

Северус перебирал одно за другим свои воспоминания о Гермионе — включая времена, когда она была ещё студенткой — и обнаружил разницу. В той любви, которую он испытывал к Лили, никогда не было нюансов и оттенков. Это была монолитная стена из страсти и безоговорочной преданности, в то время как чувства к Гермионе — какое бы название он для них ни выбрал — представляли собой живой, спутанный клубок из нежности, раздражения, привязанности, восхищения, плотского желания, а временами и злости.

Неужели это правда любовь? Или всего лишь попытка заполнить пустоту?

Северус снова положил записи перед собой и дописал:

Испытуемому следует внимательно проанализировать свои эмоции. Вполне возможно, что внезапно возникший новый любовный интерес есть не что иное, как попытка психики восполнить утрату привычных эмоций.

Северусу очень хотелось разобраться и понять, что он теперь чувствует в отношении Лили, и он испытал большое облегчение, поняв, что всё ещё любит её. Но это была уже не всепоглощающая страсть, к которой он привык, а нежное и тёплое чувство, признающее её законное место в его прошлом. Некоторое время он сидел не шевелясь и глядя прямо перед собой, пока не почувствовал, как крупные тёплые слёзы стекают по щекам и капают на тыльную сторону ладоней. Машинально опустив взгляд на журнал, он обнаружил, что некоторые капли попали на страницу и теперь на его аккуратных записях красуется несколько расплывчатых клякс.

— Довольно! — строго сказал он себе, быстро вытер глаза и направился к своему тайнику. Он хотел использовать самый верный способ проверки, который только знал — фотографию Лили. Достав заветную карточку, он вгляделся в черты лица рыжеволосой ведьмы. Глубокая печаль охватила его. Он испытывал огромное сожаление об ушедших годах и о лучшей подруге детства, которая погибла такой молодой.

— Ну что, Лили? Что теперь? — спросил Северус, глядя на её улыбающееся лицо. Внезапно он понял, что нужно делать. Вытащив чистый лист пергамента, он начал писать.

Поттер,

Насколько я понимаю, у вас имеется вторая половина этой фотографии. Заклинание «Reparo» быстро соединит обе части. Как бы там ни было, приношу свои извинения.

Снейп

Северус аккуратно вложил письмо и фотографию в конверт, написал имя адресата и повернулся к Йорику.

Насест был пуст.

— Чёртова птица! Почему именно сейчас ему вздумалось лететь на охоту? — проворчал Снейп и вдруг застыл, с ужасом осознав, что он видит на письменном столе.

Наспех составленное завещание лежало на месте, рядом с письмом для Поттера.

А письмо, адресованное Гермионе, исчезло.

— Я его убью! — чуть не взвыл он от ярости. — Этот проклятый во-всё-вмешивающийся цыплёнок пожалеет о том дне, когда ослушался меня!

* * *

Как и всегда по понедельникам, работа в «Маркс и сыновья» была настолько напряжённой, что Гермиона не имела возможности даже на минутку присесть и передохнуть. Неудивительно, что она не сразу заметила Йорика, когда тот появился в магазине в первый раз.

Сокол вел себя довольно агрессивно и категорически отказывался отдавать письмо кому-либо ещё. У Гермионы в тот момент руки были заняты и она велела Йорику подождать в её кабинете. Никаких особых новостей она от Северуса не ждала, разве что какого-нибудь сообщения, что противоядие не помогло и мыши по-прежнему влюблены друг в друга. Возможно, письмо содержало приглашение на ужин с целью обсудить дальнейшие действия, но не более того, так что Гермиона не видела причин срочно бросать все дела, чтобы его прочесть.

Через двадцать минут ей удалось дойти до кабинета, но он уже был пуст, и Гермиона вернулась в торговый зал. Спустя некоторое время Йорик появился снова, и она, передав мистеру Фицджеральду стопку книг, забрала письмо и сунула в карман, чтобы прочитать во время полуденного чая.

Когда Гермиона наконец открыла письмо и поняла, что всё это означает, ей показалось, что она сейчас умрёт.

Побледнев как смерть, она выскочила из кабинета и, не разбирая дороги, помчалась к точке аппарации, совершенно забыв кого-нибудь предупредить, что уходит. Она чувствовала себя ужасно, все внутренности как будто скрутились в тугой узел, а в голове было почти пусто, только фразы из письма одна за другой вспыхивали в сознании.

«Если все получится, ты никогда не увидишь это письмо...»

«Знаю, ты будешь очень на меня сердиться... ты обязательно попыталась бы меня отговорить... все двенадцать мышей мертвы...»

Обнаружив, что перед глазами всё плывёт, Гермиона поняла, что плачет.

«Если я умру, пожалуйста, не вини себя».

«Если я умру...»

«Он умер...»

Каким-то чудом ей удалось аппарировать в его квартиру, не расщепившись. Она пыталась позвать его, но не смогла издать ни звука. Даже дышать получалось с большим трудом. И тут…

Гермионе пришлось несколько раз моргнуть, чтобы убедиться, что она действительно видит его.

Северус... Живой.

Дикий страх, не отпускавший её с тех пор, как она прочла письмо, сменился чувством огромного облегчения, а через мгновение перерос в такую ярость, что у неё потемнело в глазах.

— Ублюдок!.. Грёбаный ублюдок! Как ты мог?!! — ей хотелось броситься на него, задушить, разбить ему лицо, сделать что-нибудь ещё, но в этот момент её организм отказался работать в подобном режиме. Почувствовав нехватку воздуха, Гермиона попыталась вдохнуть поглубже, но безуспешно. Северус вроде бы что-то говорил, но нарастающий звон в ушах не давал расслышать ни слова. А в следующую секунду мир окончательно померк, ноги подкосились и она позорно свалилась на пол без чувств.

* * *

Обнаружив пропажу письма, Северус собрался было немедленно отправиться к Гермионе, чтобы успокоить её и разъяснить ошибку, но в последний момент подумал, что не помешало бы прихватить пару-тройку зелий, ведь неизвестно, как она отреагирует на такой стресс. Он быстро зашёл в лабораторию, чтобы взять несколько флаконов, и в этот момент до него донёсся хлопок аппарации. Не успел он вернуться в гостиную и произнести хоть слово, как Гермиона начала на него орать.

Учитывая, сколько всего он пережил за этот день, только оскорблений от Гермионы ему и не хватало для полного счастья.

— Грёбаный ад! Теперь я ещё и ублюдок? Отлично! Так и знал, что этим всё и...

Но тут до него дошло, что Гермиона, похоже, не только его не слышит, но и вообще с ней явно что-то не так. Прервавшись на полуслове, он вгляделся в её лицо, но тут её глаза закатились и она без сознания рухнула на пол.

— Дерьмо! — выругался он, бросаясь к ней. В этот момент в комнату влетел Йорик и, как ни в чём не бывало, уселся на свой насест.

— Смотри, что ты натворил, безмозглая башка! Всё из-за тебя! — ругая птицу, Северус дрожащими руками проверил пульс Гермионы и с облегчением обнаружил, что пульс есть и она дышит. Не решаясь пока перемещать бесчувственное тело, он расстегнул пару пуговиц на её блузке, призвал с кровати подушку и положил ей под ноги. Затем снял плащ с вешалки, накрыл лежащую девушку и распахнул окно, чтобы обеспечить приток свежего воздуха⁽¹⁾.

— Где я возьму чёртову медиковедьму, если она не очнётся? — бормотал он, растирая ей руки. — Гермиона? — позвал он и она тихо застонала. Он заметил, что краски начали возвращаться к её лицу.

Северус облегченно прикрыл глаза и выдохнул.

«А ведь я, чёрт побери, действительно её люблю».

Почему-то вместо радости он ощутил страх и сомнения.

«Препятствие исчезло, и теперь мы можем быть вместе, но имею ли я право?»

«Что я могу ей предложить?»

«Запятнанное имя и скверный характер?»

«Деньги? Да, сейчас мне грех жаловаться на низкие доходы, но через год денежный поток обязательно иссякнет. Опять придётся экономить, не будет больше никаких старинных гребешков, частых походов по ресторанам или шампанского на обед».

Северус встал и посмотрел на ведьму, которая настолько изменила к лучшему его жизнь.

«Нет. Она заслуживает гораздо большего. Я должен отпустить её».

«Но ведь она не согласится с моими доводами!»

«Значит, я должен заставить её снова меня возненавидеть. И начинать надо прямо сейчас».

Увидев, что Гермиона уже нормально дышит, начала шевелиться, а веки слегка подрагивают, он понял, что она вот-вот придёт в себя.

— Йорик! — отрывисто сказал он. — Проследи за её состоянием, она сейчас очнется. Не нужно, чтобы она первым делом увидела меня в роли влюбленного героя, ожидающего, что его Прекрасная Дама откроет глаза

Ему потребовалась вся сила воли, чтобы уйти в лабораторию и оставить её. Одну. На полу. Это было жестоко, и он не знал, хватит ли у него сил осуществить задуманное, но он должен был это сделать.

Северус разлил оставшееся противоядие по флаконам, но руки слегка дрожали и пришлось вытирать несколько лужиц на столе. А ещё ему второй раз за это утро пришлось смахивать с глаз слёзы.

«Я в полном дерьме!»

* * *

Гермиона думала, что она до сих пор без сознания и всё случившееся — её бред.

Северус умер, но он был жив. Он принял непроверенное зелье, и оно убило его, но потом она его видела, и он с ней говорил.

Хотя нет. Не с ней. С Йориком.

«... влюбленный герой... его прекрасная дама...»

Кто-то сильно дёрнул её за волосы. Гермиона открыла глаза и обнаружила, что лежит на полу, а на неё клюв к носу смотрит Йорик. Она вскрикнула от неожиданности, и сокол тут же улетел на свой насест.

Северуса нигде не было. Если бы не плащ, накрывавший её, можно было бы подумать, что ей всё привиделось.

Но где же он тогда?

— Северус? — она кое-как приняла сидячее положение, огляделась и увидела, что комната пуста. — Северус!

* * *

Услышав её голос, Северус сделал несколько шагов к выходу из лаборатории, но заставил себя остановиться. Глубоко вздохнув, он закрыл глаза и представил, что сейчас будет говорить с Йориком:

— Я здесь, — громко сказал он. — Сейчас закончу и приду.

С шумом передвинув несколько предметов на столе, он взял тряпку и пошёл в гостиную. Не входя в комнату, он прислонился к дверному косяку и начал демонстративно вытирать руки.

— Значит, ты очнулась, это хорошо. Мне очень жаль, что Йорик доставил то письмо, — он бросил взгляд на сокола. — Ему не следовало этого делать. Как видишь, я в порядке, — швырнув тряпку на стол, он протянул Гермионе руку, чтобы помочь подняться. — Ты достаточно пришла в себя? Думаю, стакан сладкого чая пойдёт тебе на пользу. А потом, если тебе не нужно возвращаться на работу, мы можем поработать над следующим вариантом антидота.

* * *

Он оставил её лежать на полу? Одну? Без сознания?

Это должно было её шокировать, но почему-то не произвело никакого впечатления. Было что-то другое, более важное. То, что делало всё остальное совершенно бессмысленным.

Он протягивал ей руку и предлагал выпить чаю. А ещё он спросил, не хочет ли она остаться и поработать.

Гермиона молча смотрела на протянутую руку, а потом всё поняла, и осознание ударило её, как бладжер. Подняв голову, она посмотрела на Северуса и на лице её было написано полное опустошение.

Антидот не сработал.

Долгие часы вычислений, работа до седьмого пота, двенадцать мышей, принесённых в жертву… Всё напрасно…

Северус что-то сказал о работе над другим вариантом, но Гермиона знала, что другого варианта быть не может, и антидот, который они приготовили накануне, был их последней — единственной — надеждой.

«Лекарства нет».

«Северус всегда будет любить её. Он никогда не станет свободным»

«В его сердце для меня не будет места. Он никогда меня не полюбит».

Вот оно. Это была реальность, которую — как она наивно думала — можно изменить.

Гермиона подтянула колени к груди, уткнулась в них лицом и разрыдалась.

* * *

Северус растерялся. Он был готов к потоку бранных слов, к тому, что придётся смотреть, как она с яростным рычанием проверяет свои записи в поисках несуществующей ошибки. Но он даже предположить не мог, что увидит такое искреннее отчаяние в её глазах. И никак не думал, что ему от этого станет так больно. Казалось, тысяча осколков вонзилась глубоко в грудь. Он буквально впал в ступор, увидев, что ведьма, которую он любит, съёжившись, рыдает на полу.

Он неуверенно шагнул к ней и дрожащей рукой погладил по волосам.

— Гермиона, — умоляюще произнёс он. — Не плачь. Пожалуйста... не надо.

Была причина, по которой Северус Снейп никогда не пытался никого утешать: он совершенно не умел этого делать. И, будто в подтверждение, Гермиона зарыдала ещё сильнее.

«Вот дерьмо! Что, черт возьми, мне...»

Поняв, что слова бесполезны, Северус наклонился, подхватил Гермиону на руки и отнёс к своему креслу, не обращая внимания на жалобно хрустнувшую спину, а потом сидел там с рыдающей ведьмой на коленях, и думал.

«Она помогла мне обрести сердце. А теперь сама же и разбивает его своими слезами. И что мне теперь делать?..»

— Гермиона, пожалуйста, — вполголоса повторял он. — Не надо. Успокойся.

Ничего не помогало, и он понятия не имел, как остановить этот поток слёз.

— Я солгал, — наконец не выдержал он, и тут же исправился. — То есть, не совсем... Я солгал, что зелье не работает — это не так. Ты прекрасно его приготовила, и твои теоретические разработки были верны.

Он закрыл глаза и положил подбородок ей на макушку.

— Зелье сработало, но...

* * *

Гермина даже не заметила, как он поднял её с пола, донёс до кресла и усадил к себе на колени.

Откуда-то издалека, словно сквозь вату, до неё доносились ненужные слова утешения и поэтому, когда он произнёс «Зелье сработало», до неё не сразу дошёл смысл. В тот же миг сердце забилось как безумное, волна радости прокатилась по телу, моментально высушив слёзы... А потом она поняла, что именно он пытается ей сказать.

Она должна была бы возненавидеть его всеми фибрами души, но не смогла. Какое-то ошеломляющее спокойствие окутало её, давая свою сладкую защиту.

Если ничего не чувствуешь, то и не больно.

Она подняла голову, посмотрела на него потухшим взглядом и закончила за него последнюю фразу:

— Но ты меня не любишь.

* * *

«Ну же, давай! Это ведь так просто! Не нужно даже лгать, достаточно всего лишь согласиться, и она будет свободна!»

Свободна, чтобы найти волшебника, который сможет дать ей всё, чего она достойна.

«И больше я никогда её не увижу».

«Никогда».

Если раньше в груди были осколки, то их место как будто занял чёртов Меч Гриффиндора — теперь, когда он увидел её глаза. Потухшие. Пустые. Вся надежда в них умерла, и он был тому причиной.

Это было просто невыносимо.

— Да люблю я тебя!.. — в отчаянии выкрикнул он, и стало слишком поздно, чтобы забрать эти слова обратно. — Люблю. Но я — не тот, кто тебе нужен, Гермиона! Ты... ты заслуживаешь гораздо большего!

* * *

— Что? — Гермиона слышала, что он сказал, но не понимала уже ничего. — Ты... любишь меня? — её губы осторожно складывали слова, но их смысл был ей неясен.

Это не имело никакого смысла.

Если он любил её, зачем сделал ей так больно?

«Ты заслуживаешь гораздо большего...»

Большего чем что?

Большего, чем он? Это он пытался ей сказать? В этом была причина, по которой он вырвал её сердце из груди и чуть не разбил вдребезги?

Благословенное онемение начало исчезать, и Гермиона испугалась, что сейчас или убьёт его, или снова потеряет сознание из-за шквала противоречивых чувств.

Северус жив и любит её!

Он солгал и пытался оттолкнуть её.

Он сказал, что недостаточно хорош для неё.

Он напугал её почти до смерти.

Любовь, гнев, радость, печаль, остатки страха и многое другое как будто пытались разорвать её изнутри. Гермиона зажмурилась и начала глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Наконец, она открыла глаза.

— Скажи это ещё раз. Мне нужно услышать эти слова.

* * *

Это было похоже на момент из тех глупых книжек, которые обожали женщины. Где герой признавался героине в бессмертной любви. По словам Гермионы, именно это и привлекло большинство читательниц, как бы они ни пытались прикрыться разговорами о любви к литературе. Северус не знал, какими словами какой-нибудь автор мог бы описать кульминационный момент их истории, но был совершенно уверен, что для обычного любовного романа их с Гермионой ситуация не подходила.

А ещё Северус совершенно не умел объясняться в любви.

Единственной женщиной, которой он когда-либо говорил о любви, была мать. Да и то, в последний раз это случилось, когда ему было десять лет. До того, как он уехал в Хогвартс. До того, как понял, что мать сама выбрала себе такого мужа, и сама решила остаться с ним. После этого несколько лет он её почти ненавидел.

Гермиона попросила сказать, что он любит её.

Заглянув в глубину карих глаз, Северус как будто заглянул в собственное сердце. Он любил её, в этом не было сомнений, но произнести это оказалось намного труднее, чем он думал. Этих трёх слов было совершенно недостаточно, чтобы передать всё, что он чувствовал.

— Я не могу, — мягко сказал он, погладив её по щеке. — Я не просто люблю тебя. Ты проникла в мою душу, которая, как мне казалось, уже никогда не увидит солнца. Ты питала её, исцеляла снова и снова. А потом украла навсегда.

* * *

Он сказал «Я не могу».

Если бы Гермиона была меньше травмирована событиями предыдущего часа, от этих слов у неё наверняка разбилось бы сердце. А так у неё всего-навсего дёрнулся глаз.

А потом Северус сказал всё остальное.

Это было не просто «Я люблю тебя». Это было гораздо лучше.

Она подняла руку и погладила его по щеке.

— Если бы я не была так счастлива видеть, что ты жив, я бы убила тебя за всё, что ты заставил меня сегодня пережить. Тебе очень повезло, Северус Снейп, что я тебя так сильно люблю. И что я люблю красивые слова.

Гермиона обвила руками его шею и прижалась к нему, снова убеждая себя, что всё это происходит на самом деле.

— Пожалуйста, никогда больше так не делай. Я думала, что мой мир рухнул, когда прочла твоё письмо. Не знаю, что бы я делала, если бы ты действительно...

* * *

— Не буду, — тихо пообещал он и прижал её к себе.

Внезапно он вспомнил то, самое первое, язвительное письмо, которое написал когда-то новому менеджеру своего любимого книжного магазина, и поразился, какое огромное влияние на его жизнь оказало одно короткое послание. Он сказал Гермионе правду: она исцелила его. Если бы он справился с проблемой самостоятельно, если бы действие любовного зелья прекратилось, но её бы не было рядом, в его жизни не осталось бы ничего, ради чего стоило жить.

«О, черт возьми! Полагаю, это означает, что мне придется поладить с Гарри Поттером».

Он поцеловал Гермиону в висок и подумал, что она стоит каждого мгновения, которое ему придётся промучиться, чтобы быть любезным с этим парнем.

Йорик, который внимательно слушал их с самого начала, довольно кивнул головой. Подмигнув волшебной вешалке, он ещё раз взглянул на влюблённую парочку, сидевшую в кресле, встряхнулся и расправил крылья.

Сейчас этим двоим надо побыть наедине. А ему пора раздобыть себе что-нибудь на обед. Он это заслужил. И хотя он был уверен, что фейерверки в жизни хозяина и его подруги не закончились и они ещё не раз поругаются и помирятся, теперь, по крайней мере, они на правильном пути.

Конец

1) что-то в этом роде нужно делать с человеком, потерявшим сознание

Вернуться к тексту