В двух шагах от дома 84 по Чаринг-Кросс Роуд (гет)

6 ноября 2000 г.

Гарри,

Я знаю, что обратилась к тебе с просьбой всего лишь неделю назад, и у тебя не было достаточно времени, чтобы всё обдумать, но я все выходные просидела как на иголках, надеясь получить от тебя сову.

Тебе нужно ещё время, или ты уже принял решение? Если да, то это то решение, которое я хочу, или то, которое заставит меня по примеру Рона изображать "взгляд побитой собаки"?

Я думаю, мы все предпочли бы этого избежать, не так ли?

Передай Джинни, что я её люблю.

Гермиона

* * *

— Я думал, что принимать такие решения будет легче, когда я стану старше и взрослее, — пробормотал Гарри, перечитывая письмо Гермионы. — Или я ещё таким не стал?

— Не знаю, но если ты не поможешь мне с этим, то у нас на ужин будет яичница, — заявила нагруженная пакетами Джинни, входя на кухню, и Гарри тут же вскочил, чтобы помочь. Разложив все покупки, они уселись за стол.

— Почему мой муж настолько не в себе, что начал сам с собой разговаривать? — спросила Джинни. Она всё ещё чувствовала приятное волнение, произнося слово «муж», когда оно относилось к Гарри. Он улыбнулся ей, прежде чем снова взять в руки письмо Гермионы.

— Я все еще не решил, как поступить, а она требует ответа и угрожает мне своей версией щенячьих глаз Рона, — ответил он.

— А, понятно. Ну, ты же не давал Снейпу обещания или чего-то в этом роде, так в чём проблема? — спросила Джинни, доставая из шкафа пачку печенья и предлагая его Гарри. Взяв одно, он откусил кусочек и нахмурился.

— Это подразумевало доверие, Джинни. Не станешь же ты же просто так передавать свои самые сокровенные воспоминания всем, кого знаешь? Если бы он хотел, чтобы все увидели это, он бы оставил их в думоотводе или во флаконе, или ещё в чём-нибудь с надписью «Вскрыть в случае моей смерти». Я уверен, что в словах Снейпа… профессора Снейпа звучали бы сарказм и угроза, — задумчиво сказал Гарри.

Поджав губы, Джинни достала пару печенюшек для себя и закрыла пачку.

— Ты хочешь, чтобы всё было благопристойно, правда, Гарри? Но тебя ведь не было в Хогвартсе, когда за него отвечал директор Снейп, не так ли? Ты не видел, что… — Джинни помолчала и покачала головой. Они уже проходили через это раньше, и ей действительно не хотелось начинать спор заново. — Я скажу так: отдай Гермионе всё, что она хочет. Если там есть что-то такое, о чем бы Снейп не хотел рассказывать всему Волшебному Миру, — ну, что ж, очень жаль. Снейпа больше нет, и это не повредит ему никоим образом.

Джинни встала и направилась в гостиную.

— Я собираюсь посмотреть телевизор, пока ты мысленно сражаешься сам с собой в очередной битве. Не стесняйся помахать белым флагом, когда закончишь и решишь присоединиться ко мне, — бросила она через плечо.

Гарри смотрел, как жена уходит, оставив его наедине с письмом. Он любил её больше жизни, но в этом вопросе они друг друга не понимали. Для Джинни Снейп был ужасным человеком. А Гарри, после того, что он про него понял — или пытался понять — не мог относиться к Снейпу без уважения.

«Общее благо?»

Гермиона,

Пожалуйста, не смотри на меня глазами больной собаки, мне и без этого тяжело принять решение.

Я не буду передавать Джинни твою любовь прямо сейчас, если ты не против. Она за то, чтобы я передал тебе всё, а я просто не могу этого сделать.

Если ты скажешь мне, что конкретно ты ищешь, я смогу отобрать нужное. Этого будет достаточно?

С любовью,

Гарри

* * *

— Как я могу сказать ему, что ищу, если я и сама не знаю?

Косолапус мяукнул, словно спрашивая, не с ним ли разговаривает Гермиона. Не получив ответа, он спрыгнул с дивана, задрал пушистый хвост и направился на кухню к своей миске с едой.

Гермиона этого даже не заметила.

Она была слишком занята, составляя черновик письма для Гарри, то тут, то там вычеркивая или добавляя слова и пытаясь подобрать оптимальную формулировку. Такую, которая с наибольшей вероятностью позволит ей получить именно те фрагменты воспоминаний Северуса, в которых она могла бы найти ответы на свои вопросы.

Мысли формулировались с большим трудом.

«Понимаешь, Гарри, это немного сложно, но я встречалась с человеком — который, как выяснилось, на самом деле Северус Снейп, и ему уже много лет снятся кошмары. Я думаю, его кто-то проклял. Я также подозреваю, что либо Альбус Дамблдор с самого начала приложил к этому свои скрюченные руки, либо старый перечник обнаружил наложенное кем-то проклятие и решил использовать его в своих интересах. Но, поскольку Снейп не может вспомнить, что Альбус такого сделал, то надеюсь, что в воспоминаниях, которые он тебе дал, может быть какая-нибудь подсказка».

Гермиона сильно сомневалась, что с таким объяснением всё пройдёт гладко.

«Жаль, нет никакой гарантии, что я найду искомое с первой попытки»

В конце концов она приняла решение:

«Лучше придерживаться того, что я сказала ему в первый раз. Технически это не ложь, я действительно собираюсь написать книгу о том, что происходило во время войны. Когда-нибудь потом».

8 ноября 2000 г.

Гарри,

Я понимаю твои сомнения и не стала бы настаивать, если бы не считала, что это действительно важно.

Как я уже говорила, мое текущее исследование сосредоточено на отношениях между Альбусом Дамблдором и Северусом Снейпом в те годы, когда последний был шпионом Ордена. Любые взаимодействия между ними, даже мимолётные, были бы мне интересны.

Если можно, я бы хотела лично просмотреть именно такие воспоминания.

Обещаю не смотреть на тебя щенячьими глазами. Пока что.

Люблю,

Гермиона

* * *

Когда Министерство потребовало передать им воспоминания Снейпа, Гарри отказался. Он хранил их в том же месте, что и Бузинную палочку, и это была не могила Дамблдора. Идея вернуть жезл бывшему директору родилась на эмоциях, но, поразмыслив, Гарри понял, что это не очень хорошая мысль. Он выбрал место для тайника, и даже Джинни не знала, где оно, так как Гарри хотел, чтобы эта тайна впоследствии умерла вместе с ним.

10 ноября 2000 г.

Гермиона,

Мне потребуется около недели, чтобы отсортировать и выбрать то, что я могу показать. Если хочешь, я договорюсь об использовании Омута памяти в Хогвартсе.

Люблю,

Гарри

PS. Надеюсь, ты понимаешь, что Министерство будет преследовать тебя следующие лет сто, если узнает, что ты видела что-то из этих воспоминаний.

* * *

— Йорик! Что, черт возьми, ты сделал с моим… — Саймон внезапно замолчал, когда нашел своё перо (единственное обычное перо, которое у него было) там, где он его и оставил, то есть на кухонном столе.

— Неважно, — буркнул он, проходя мимо насеста Йорика. — Не трогай его больше.

Гермиона,

Скажи, моя мечтательница, неужели все женщины такие же непостоянные, какими кажутся женщины из Гриффиндора? Если это не так, и перенос трёх ужинов обусловлен переутомлением, вызванным твоей неорганизованностью, я готов забыть тот факт, что я уже дважды был вынужден в одиночестве поглощать хорошо прожаренное жаркое.

Как всегда,

Саймон

PS — пожалуйста, воздержись и не корми больше Йорика тем печеньем. Похоже, у него растёт мешочек, которого не должно быть ни у одного порядочного цыпленка.

* * *

12 ноября 2000 г.

Гарри,

Мы просто сделаем так, чтобы Министерство ничего не узнало, верно? По крайней мере, до тех пор, пока книга не будет закончена, а до этого ... Ну, ты знаешь, насколько я могу быть упрямой.

Хогвартс меня вполне устраивает, спасибо.

И спасибо, что сделал это для меня. Я бы не стала просить, если бы не думала, что это действительно важно.

Люблю,

Гермиона

Она тщательно запечатала конверт и поручила Леонту доставить его Гарри, а затем сосредоточилась на последнем письме от Саймона.

«Три? Неужели я три раза отказалась от встречи?»

Быстрый мысленный подсчет сказал Гермионе, что Саймон прав. Черт побери!

Подготовка к сезону рождественских распродаж в книжном магазине и попытки уговорить Гарри отнимали у ней все силы, а то немногое свободное время, которое у нее оставалось по вечерам, она тратила на попытки расслабиться в горячей ванне...

«Замечательно! Такими темпами я найду способ ему помочь как раз к тому моменту, когда он окончательно придёт к выводу, что я не хочу его видеть. Например, потому, что увидела его голым и потеряла интерес, или придумает себе ещё какое-нибудь столь же глупое объяснение».

Гермиона очень устала, но всё-таки потянулась за пером и пергаментом.

12 ноября 2000 г.

Мой дорогой Саймон,

Принимая во внимание то, что мне приходилось до ночи сидеть в магазине и питаться чёрствыми бутербродами и едой на вынос, я почти завидую тому, что ты ел хорошо прожаренное жаркое.

Работа — это... Скажу честно, за последние дни работа меня практически доконала. Я возвращаюсь домой поздно вечером и чувствую себя такой усталой, что едва могу вспомнить свое имя. Не раз я ловила себя на том, что чуть не уснула в ванне, пытаясь расслабиться после еще одного ужасно долгого рабочего дня. И всё, о чём я думала в это время, это как хорошо было бы, если бы ты потёр мне спинку, или подержал меня в объятиях, пока я не усну, или просто говорил мне что-нибудь, а я бы слушала твой голос.

Я скучаю по тебе, Саймон. Я даже не понимала, как сильно скучаю, пока не прочитала твое письмо, и та тяжесть на душе, которую я чувствовала всю последнюю неделю, немного ослабла.

А теперь я до ужаса сентиментальна, да?

Боюсь, у меня не будет свободного времени, по крайней мере, еще неделю, но после этого я очень хотела бы снова увидеть тебя.

В следующую субботу восемнадцатое, и если у тебя ещё нет других планов...

Твоя,

Гермиона

* * *

Саймона не смущали чувства, которые Гермиона выразила в своём письме, но когда он дочитал до конца, его отточенный годами инстинкт «бей или беги» внезапно подал голос, и Саймон не мог понять, в чём причина. Выброшенный в кровь адреналин заставлял его метаться по комнате быстрее, чем обычно, и бедный Йорик устал крутить головой, наблюдая за ним.

— Она хочет меня видеть… Очевидно, она скучает по мне, и, насколько я понимаю, я должен этому радоваться, верно? — спросил он Йорика. — Тогда скажи мне, мой мудрый гриффиндорский цыпленок, почему я совершенно однозначно чувствую, что мне готовят какую-то ловушку?

Саймон подошёл к окну, зажав письмо в кулаке.

— Проклятье! — прорычал он.

Постояв немного, он повернулся и подошёл к Йорику.

— В ее душе нет коварства! Она не собирает козыри в рукаве, чтобы потом их вытащить и использовать против меня! Неужели я настолько испорчен, что уже не могу отличить ловушку от приглашения на приятный — да черт возьми, на чудесный! — вечер? — задумчиво спросил Саймон, глядя на сокола. — И ведь не сказать, чтобы у меня таких вечеров было слишком много.

Посещение крыши не помогло успокоить тревогу в душе Саймона, равно как и трехчасовая работа в лаборатории. Поздно вечером, пережёвывая последний кусок того самого хорошо прожаренного мяса, Саймон принял решение.

Гермиона,

Сожалею, но неожиданный приток заказов вынуждает меня побороть свои легкомысленные желания. Я уверен, что твоя практическая сторона согласится с разумностью этого решения. Когда будет возможность, я пришлю тебе письмо.

Как всегда,

Саймон

«Ну, вот и всё. Проблема решена. Просто я больше никогда не напишу ей следующего письма».

«Трус!»

Казалось, это прозвучало со стороны насеста Йорика, и Саймон резко дернул головой.

Он взглянул на сокола и прошипел:

— Думаю, ты достаточно сказал для этого вечера, если только ты не хочешь жить в курятнике с другими курицами.

Саймон взял письмо, сложил его и вложил в конверт. Когда он начал писать имя Гермионы, слово «Трус!» повторилось, громче, чем прежде.

— Я не трус! — проревел Саймон, бросаясь к соколиному насесту. - Нет!

Йорик на мгновение глянул на своего хозяина, фыркнул и повернулся к нему спиной.

— Я не трус, проклятая, мерзкая птица! — крикнул Саймон. Гнев подсказывал схватить сокола и вышвырнуть за дверь, но вид его острых когтей быстро погасил этот порыв, и Саймон вернулся к своему столу.

— Ты_доставишь_его_сегодня! — прошипел он, глядя на затылок птицы, и был чрезвычайно удивлён, когда Йорик просто взял и взлетел с насеста.

— Йорик! Вернись сейчас же! — кричал он, бегая за своим соколом по комнате и тряся письмом. — Кто теперь чертов трус, а? Боишься доставить одну маленькую записку. Всем курицам в мире стыдно за тебя!

Так и не поймав Йорика, Саймон плюхнулся в свое кресло и посмотрел на конверт с недописанным именем. «Гермио...» .

«Проклятая птица. Что же мне, черт возьми, делать?..»

Саймон откинул голову на спинку кресла и начал рассматривать своё любимое пятно на потолке.

— Я трус, — пробормотал он наконец. — Трус, который думал, что он ничего не боится.

Разорвав письмо в клочья, Саймон сёл за письменный стол.

Дорогая мечтательница,

Восемнадцатого будет приемлемо. Постараюсь не пережарить мясо.

Как всегда, твой

Саймон