Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Интересно, сколько можно пытать человека подряд, чтобы он не съехал с катушек? Британский Аврорат проводил соответствующие эксперименты? — Сольвейг больно говорить, потому что язык она снова прикусила во время очередного сеанса Круциатуса. Она язвит скорее из чувства противоречия, чем из желания показаться сильной. Она, к йотунам, устала, всё, хватит.

— Беллатрикс Лестрейндж однажды провела. На Лонгботтомах. Слышала, Блэк? — Диего подпинывает ее безвольно лежащую руку, но отвечает без злости. В общем, Сольвейг не думает, что он маньяк-психопат, он не сердит на нее, скорее всего, ему совсем на неё плевать. Может быть, в других обстоятельствах они бы могли стать приятелями, кто знает.

Но история не даст им шанса познакомиться поближе.

— Если я чокнусь, то не смогу забраться на алтарь по собственному желанию, — замечает Сольвейг, едва шевеля губами. — Твоему боссу понравится?

— Мордред его знает, что ему понравится, — вздыхает Диего. — Я просто выполняю его поручения. Заглянуть ему в голову никогда не было моей сокровенной мечтой. Он приказал пытать тебя и твоего хахаля, я и пытаю. Как умею.

— У тебя отменное Пыточное. Не думаю, что у меня бы так получилось.

— Круциатус выйдет у любого сопляка.

Сольвейг не ответила. Она знала кучу медленных ядов, способных выжигать изнутри — тоже очень больно. Ну, или, например, Чёрная смерть, которой запустил в неё Арнольд в поместье Ларсенов... Правда, в конце жертва всегда умирает... Ну, так она никогда и не хотела вести допрос, чтобы под пытками добывать информацию. И вообще считала пытки малопродуктивными методами.

Психу Майклзу, само собой, было плевать с Астрономической башни на её гуманистические воззрения.

А у Диего, очевидно, не было права голоса.

Она чувствовала себя разбитой, как будто больше нескольких часов ее мучила тяжелая мигрень, и хотелось только блевать от боли, а теперь вот прошло почти, и тянет, отходит, отпускает.

Она знала, как ломается рука или нос, когда в него попадает бладжер, или как ты падаешь с высоты, или как тебе попадает на руки едкий ингридиент вроде гноя бубонтюбера, или брови опаляет взрывом котла на уроке, или тебе ломают ребра, когда ты дерешься с кем-то — не на жизнь, а на смерть, но боль от Круциатуса была совсем другой: она была нелогичной, жестокой, стыдной. Когда она пришла в себя после первого Пыточного, почувствовала глупую радость оттого, что была в тот момент одна, не было с ней ни ее палача, ни Флинта. Она выглядела жалко тогда, униженно, растоптано. Сквозь боль она почти что ликовала, что никто этого не может видеть: ее растрепанных волос, мокрой мантии, покрасневшего от напряжения лица, опухших глаз и обкусанных губ с запекшимися ранками. И сейчас она была уверена, что Флинт тоже хоть самую чуточку, а доволен тем, что их пытают порознь. Может быть, правильно как-то сказал Пьюси, что гордость для слизеринца — едва ли не самое важное. Отними у него гордость — и получишь просто рассерженную, ядовитую гадюку.

Видимо, они были все-таки слизеринцами до мозга костей.

Даже если она выяснила это только на последнем году обучения.

Даже если до получения сертификата об окончании Хогвартса она вообще не доживёт.

Ладно, всем спасибо, все свободны, было действительно круто.

— Зови своего хозяина, — повторила она, собравшись с силами. — Я хочу говорить с ним.

— Он не скажет ничего нового, только велит снова пытать тебя, если ты не пойдешь приносить себя в жертву.

Сольвейг облизала губы.

— Не нуждаюсь в советах человека, носящего маску Пожирателя Смерти.

Диего фыркнул и закатал рукав:

— Смотри, моя левая рука чистая. А вот у твоей мамаши была тут Темная Метка.

— Насколько я слышала, моя, как ты выразился, мамаша, не считала необходимым скрывать свое лицо. А вы с этим психом — просто трусливые шавки.

Всё тело снова взорвалось болью, но короткой, секунд на семь, не больше. Сольвейг снова выгнуло дугой, она больно треснулась затылком об пол.

— Зато ты больно смелая. Никак не уймешься.

— Такая уж я уродилась, — прохрипела Сольвейг.

— Тронутая, как и все Блэки.

— Вряд ли ты встречал лично хоть одного Блэка.

Сил огрызаться не было, если честно, это была бесполезная трата ресурса, но Сольвейг не могла остановиться, хотя и чувствовала себя очень, очень паршиво. Сейчас она уже практически не надеялась на то, что им с Флинтом удастся выбраться целыми.

Ну, или хотя бы живыми.

Должно произойти по меньшей мере еще одно чудо, чтобы они отделались легким испугом.

Два чуда за сутки — это слишком жирно даже для пропитанного волшебством мира, в котором они живут.

Её сердце стало биться чаще, когда Сольвейг вспомнила, что Флинта, кажется, обещали отпустить, как только она взберется на алтарь. Значит, она сделает это, ещё немного повыделывается, набивая себе цену, и заползет из последних сил на ритуальный камень незнакомого Рода, чтобы подороже себя продать: если получится, то и Майклза, йотунова безумца, утащит туда же, на пропитание старому поместью. Только бы Флинта сначала отправили камином в Мунго. Было невыносимо думать о том, что Макса там могли как-то совсем переломать, так, что он не сможет восстановиться к летнему трансферному окну, когда квиддичные клубы набирали новичков в дубль и усиливали основной состав команды. Она-то уж ладно, не о ней сейчас речь. Но Флинт совершенно точно не был виноват в том, что она когда-то — в Женеве — в него влюбилась, его прихватили случайно, не планируя убивать, а значит, нужно было убедиться в том, что он окажется в безопасности до того, как ей вспорют живот.

Пускай последним его воспоминанием о ней станет что-то хорошее. Не то, что однажды она обманула его и кинула.

Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем зачинщик этого безумия, по-прежнему в пожирательской маске, явился в ритуальный зал. Сольвейг к этому времени успело пару раз стошнить съеденным еще до игры завтраком, а потом желчью, потому что она хамила Диего не щадя себя, а он пощекатывал ее слабеньким Круциатусом в ответ.

— Пришла к выводу, что тебе отсюда не выбраться? — светски поинтересовался Майклз, поигрывая палочкой. Диего скрылся за дверью, а значит, пытать ее больше не станут. И Флинта не станут тоже, потому что Майклз уже давно велел убрать сквозное зеркало, и Сольвейг надеялась, что, раз она не видит, раз они не хотят, чтобы она видела, как Флинта пытают, то его уже отпустили. Ну, по крайней мере сняли с него Петрификус и разрешили растереть занемевшие, замерзшие мышцы. Может быть, даже мантию дали теплую. Его же не хотели убивать. Просто у нее первый разговор с Майклзом не задался. Тогда она слишком прямолинейно начала с ним торговаться. Только вот их похититель был подонком, а не идиотом. Он просто велел Диего приголубить ее еще одним Пыточным и ушел, потеряв к ней всякий интерес.

Но вот пришел уже во второй раз.

— Отпусти Флинта, и я соглашусь взойти на алтарь, клянусь Магией, — сказала Сольвейг, не делая даже попытки приподнять голову от пола. Всё тело болело неистово. Казалось вообще, что тело вовсе даже не её, а чье-то чужое, не по размеру ей, не по росту. Кажется, теперь у неё не будет возможности записать все ощущения, которые вызвало у нее Пыточное проклятие, чтобы разобраться в схеме приготовления того самого зелья от последствий Круциатуса, что придумал Мастер Снейп. А ей всегда хотелось, потому что это был поистине удивительный состав. Наверняка Мастер Снейп не раз и не два сам попадал под Второе непростительное, раз ему удалось придумать практически универсальное лекарство. Ну, или лично общался с теми, кто попадал довольно часто. Или у него была репрезентативная выборка?

Чушь какая в голову лезет.

— Что-то не вижу, чтобы Магия отозвалась на твою клятву, Блэк, — фыркнул Майклз.

— На мне антимагические браслеты, придурок, — огрызнулась Сольвейг. — Отпусти Флинта, сними кандалы с меня, и я сама нанесу необходимые для ритуала раны. Клянусь.

— Как трогательно, — прогнусавил Майклз, волшебной палочкой почесывая затылок. — Значит, действительно любишь его, да, Блэк? Не повезло же парню.

Сольвейг пожала бы плечами, если бы могла.

— Я согласилась принести себя в жертву, чего тебе еще надо? Дай нам попрощаться и отпусти его. Я никуда не денусь. Вы пытали меня Круциатусом больше десяти раз. Даже моя мать не встала бы после такого, чтобы броситься на своего обидчика. А она, кажется, была очень сильной ведьмой и отличным дуэлянтом.

— Много болтаешь.

— Это истерическое.

Они еще поприпирались недолго (кажется, Майклз понял, что ради Флинта она на самом деле готова лечь под ритуальный кинжал, и перестал сучиться), а потом Диего втолкнул в зал Макса, и их оставили одних. Майклз заявил, что это жест доброй воли, и что через пять минут он засунет Флинта в камин, чтобы переправить его в Мунго. А Сольвейг к этому времени уже будет лежать на камне, истекая на него Блэковской кровью.

— Прости, что не сказала тебе о помолвке, — прохрипела Сольвейг, сжимая руку Флинта. — В декабре. Я была дура.

— Ларсен, надо думать, как выберемся отсюда, а не о том, что было когда-то! — разозлённо прошипел Флинт в ответ.

— Тебя отпустят, — пообещала она. — Пообещай, что выпустишь Джека в Запретном лесу.

— Кто такой Джек?

— Он в сундуке в моей комнате. За дверью.

— Домашний любимец?

— Типа того.

— Не говори мне, что какой-нибудь невидимый морщерогий кизляк.

Сольвейг чуть улыбнулась одними губами.

— Не имею понятия, кто такие эти кизляки.

— Я тоже, — шепнул Флинт, растирая ее руку пальцами. — Мы выберемся. Я еще не знаю, как, но мы выберемся, правда.

— Тебя отпустят, Макс. Он обещал мне.

Какое-то мгновение Флинт смотрел ей прямо в глаза, а потом с силой встряхнул — Сольвейг и не поняла, как ему это удалось, если на нем тоже были неподъемные кандалы.

— Мы выберемся вместе. Я не оставлю тебя тут, ясно? Похрен на твои договоренности с этими ублюдками. Я не уйду отсюда без тебя.

— Тогда мы сдохнем тут оба.

— Тогда так, — согласился Флинт.

Сольвейг вдруг тоже очень сильно разозлилась.

— Ты не понимаешь что ли?.. — повысив голос, начала она, и Флинт, тоже психанув, сильно сжал ее руку у локтя:

— Это ты, кажется, не понимаешь. Мне в хер не уперлась твоя жертвенность, ясно? Либо мы уйдем оба, либо оба останемся. Не решай ничего за меня.

Всё-таки Максимиллиан Флинт был таким же твердолобым бараном, как и она.

Определенно, они друг друга стоили.

— Я кое-что знаю про эти браслеты, — сказал вдруг Флинт. — Услышал, как Диего говорил этому...

— Майклзу.

— Да. Они парные. Раньше в них были закованы братья Лестрейнджи. Снять с одного — и вторые тоже дезактивируются.

— Он обещал мне снять их, когда я полезу на ритуальный камень. Если их не снять, Магия не засчитает добровольность моего поступка.

Глаза Флинта удивленно расширились:

— Ты спятила?

Сольвейг помотала головой.

— Я придумала кое-что. Должно получиться.

— Я подстрахую.

— Выруби Диего, когда с тебя снимут кандалы. Из них двоих он сильнее магически, Майклз почти что сквиб. И он будет рядом со мной, точно.

Флинт внимательно посмотрел на нее еще раз и кивнул.

— Я сделаю. Нам еще нужно выиграть Кубок квиддича.

Сольвейг почти засмеялась: лопнувшая губа не позволила. О квиддичном матче она и думать уже забыла.

— Ты очень хороший кэп, Флинт, — сказала она. — Я рада, что играла с тобой в одной команде.

— И я рад, — признался тот. — Рад, что ты попала в Слизерин.

— О, оказывается, и слизеринцы способны на сентиментальные эмоции, — театрально возвестил Майклз, появляясь в дверях ритуального зала. — Ну-с, попрощались, голубки?

— Да, — согласилась Сольвейг. — Сними браслеты, и я пойду на алтарь. Прости, Флинт. Матч придется доигрывать без меня.

В глазах Флинта всплеснулся настоящий ужас, он что-то закричал, но тут же был огрет Силенцио, и Диего выволок его, сопротивляющегося, из зала.

Сольвейг осталась наедине с Майклзом.

— Наложи хоть Очищающие. А то моим телом только осквернять камень твоих предков. Я никуда теперь не сбегу.

Тот лениво махнул палочкой. Сольвейг почувствовала освежающий ветерок, влажность, и как голую кожу стягивает — но не так, как от грязи и пота, а как после душа, когда не пользуешься полотенцем. Это было приятное ощущение. Видимо, Майклз тоже считал, что не дело пачкать ритуальный камень.

Кандалы он тоже снял и, держа Сольвейг под прицелом волшебной палочки, мотнул головой в сторону алтаря.

— Я же сказала, что пойду туда сама, — согласилась Сольвейг, потирая занемевшие запястья. Она поднялась, чуть размяла затекшие ноги, расправила плечи и уверенно пошла к возвышающемуся у дальней стены камню. Он был точно таким же черным, как и всё вокруг, и от него исходила злая, пугающая сила. Поместье было очень голодным, и оно не было настроено отпускать её. Сольвейг показалось, что безумный дом с удовольствием сожрал бы всех, кто находился сейчас внутри.

Она сбросила с себя мантию, оставаясь голой, и села на алтарь. Мертвый, обуглившийся дракон-контур, валентиновский подарок Драганова, сложил свою шипастую голову у нее под левой грудью. Она не помнит, поблагодарила ли Драга за магическую татуировку. Без дракона она бы подохла еще в прошлый раз, в Хогсмиде.

— Я клянусь, что сама нанесу раны, — сказала она, и белый огонёк вспыхнул на открытой ладони.

Майклз кивнул. Сольвейг протянула руку, и он вложил в неё ритуальный кинжал.

— Красивый, — сказала она, проводя пальцем по витой, вычурной рукоятке. Клинок был очень острый, и Сольвейг специально поранила себе ладонь, позволила паре капель упасть на обсидиановую гладь алтаря.

Вдруг раздался шум возни, грохот цепей или чего-то ещё металлического, Майклз, отвлёкшись, отвернулся от неё, и Сольвейг метнула кинжал прямо в него.

В ритуальный зал, сцепившись клубком, влетели Флинт и Диего. Палочки в руках мнимого Пожирателя не было.

— Что за?..

Майклз, выронил палочку, хватаясь за пробитый кинжалом бок. Оружие задело его только вскользь, по касательной, не слишком навредив, но неожиданность сделала свое дело. Сольвейг рванула вперед, на ходу вспоминая, как Макгонагалл учила их частичной трансформации в животное — это были вершины Высшей Трансфигурации, последняя ступенька перед полноценной Анимагией. Ей удавалось совсем немногое. Челюсть. Звериные зубы. Ещё в прошлую среду, перед игрой, перед уроком ЗОТИ, где она ударила Флинта пальцами в глаза, перед разговором с деканом почти что по душам, у нее получилось трансфигурировать челюсть, и Макгонагалл даже начислила ей за это пять баллов. Больше она у директрисы никогда не получала, но и это было уже неплохо.

Ее зубы, волчьи, или, может, собачьи, вцепились Майклзу в горло, она с силой приложила его головой об пол, маска слетела с его лица, и Сольвейг рванула головой, раздирая ему шею, вырывая аорту, заливая себя всю горячей, фонтаном бьющей наружу алой кровью. Когда тело под ней перестало дергаться, она расцепила зубы, ощупала нижнюю челюсть, подняла чужую палочку и приказала ей отменить преобразование. Когда челюсть, родная, настоящая, встала на место, она подняла взгляд на Флинта, вытирающего пот со лба рядом с Диего, у которого была, кажется, свернута шея. Он смотрел на неё, голую, с ног до головы залитую чужой кровью, и не сводил с неё глаз. На его лице отражалась смесь недоверия, отвращения, брезгливости и — самую малость — восхищения.

Сольвейг только захотела съязвить, что Флинт впервые не делает ей замечания, что она опять голая, но тут силы окончательно её оставили, и она кулём рухнула на пол, закатив глаза.

* * *

Откуда-то сбоку раздавались громкие голоса. Сольвейг повернулась на бок, зарываясь носом в подушку. Чистый запах свежевыстиранного постельного белья расслаблял. Она обняла подушку руками, переворачиваясь на живот, и пальцы нащупали что-то прямоугольное на матрасе. Она, не открывая глаз, вытащила предмет и только тогда соизволила на него посмотреть. Это был Крамовский Magifon.

Сольвейг рывком перевернулась и села на кровати. Она снова была в подпространственной лаборатории замдиректора Лонгботтома, но как она там оказалась, она совершенно точно не помнила. Может быть, бладжер снес её с метлы, и ей приснился какой-то кошмар про пытки и ритуалы?

С её-то болезненной фантазией ещё и не такое могло произойти.

"Где ты?" — написала она Петеру и пошарила под кроватью в поисках одежды. Вещи были там: верный помощник мадам Помфри домовик Бонки принес ей джинсы и любимую толстовку с Локи — каким-то чудом её удалось спасти после того, как Сольвейг изгваздала ее в Драгановской крови в Хогсмиде неделю назад.

Представить только: это всего неделю назад произошло! А в подпространстве тогда она и Флинт провели сколько!

Уже зашнуровав беленькие конверсы, Сольвейг тихо слезла с кровати и на цыпочках прокралась к двери. На неё, очевидно, забыли повесить Заглушающие чары, как делали раньше. Или просто неплотно прикрыли дверь, если это вообще было возможно при такой технологии.

— Я настаиваю на допросе с Веритасерумом! — заявил хриплый бас, и Сольвейг хмыкнула. Добиться в ДМП разрешения на применение Сыворотки правды аврорам удавалось не слишком-то часто. Только в делах по особо тяжким. Это знал абсолютно каждый студент Боевки Дурмстранга, потому что их, конечно, учили, как необходимо вести себя на допросах — не только официальных. О расширенных методах ведения допроса речи никогда не шло, конечно, предполагалось, что до пыток дело вообще дойти не должно, но уметь врать с честным видом их научили. Сольвейг долго тренировалась перед зеркалом, как и многие её сокурсники. Лучше всех — едва ли не с первого раза — получалось у Никиты Решетникова.

— А я вам повторяю, Старший аврор Бут, что допрос семикурсников не может происходить под воздействием этого зелья, поскольку студенты Хогвартса находятся под опекой директора школы, и профессор Макгонагалл не давала на это своего согласия.

Всё это женщина проговорила с интонацией "когда же ты уймешься, мордредов идиот?"

Сольвейг тихо хмыкнула.

— Мадам Уизли, а вы здесь тогда для чего? — возмутился тот, которого женщина назвала Бутом. — Или Департамент не может более самостоятельно решать подобных вопросов? Речь идет о совершеннолетних волшебниках!

— Пока студенты не получили своих сертификатов, они находятся под опекой директора, — о, это уже Макгонагалл, поняла Сольвейг. — И, поскольку Хогвартс всегда был автономным образовательным учреждением, министерство магии не вправе вмешиваться в происходящее на его территории.

— То есть вы признаете, мадам директор, что, возможно, укрываете у себя здесь преступников?! — кажется, Бута несло.

— А вы, Старший аврор, вероятно забыли, с кем разговариваете?! — холодно поинтересовалась Макгонагалл. — Пока у вас нет соответствующих распоряжений, вы не имеете права даже находиться на территории школы. Мне попросить домовика проводить вас, или вы воспользуетесь камином в Больничном крыле?

А Макгонагалл — суровая тетка, подумала Сольвейг, возвращаясь на свою койку. Ответ от Петера пока что так и не пришел.

Их собирались допрашивать. Значит, все-таки ей не приснилось про похищение, пытки и... Локи, как они выбрались?

Память услужливо подкинула визуализацию того, как, собственно, они с Флинтом разделались со своими палачами (лучше бы она не помнила, видит Один) — и Сольвейг поняла, почему Аврорат собирался использовать Сыворотку. Они же убили их. Флинт свернул этому Диего шею, а она перегрызла Майклзу глотку. Точно так же, как Беллатрикс Лестрейндж почти двадцать лет назад его отцу. Локи, голова идет кругом.

Сольвейг улеглась на кровати прямо в кедах, волосы, чистые, снова вьющиеся, как когда-то в детстве, когда мама мыла ей голову мягким-мягким шампунем, рассыпала по подушке.

Она убила человека.

Йотун, да она уже второй раз убила человека! Одному — там, в Хогсмиде, во время нападения террористов, — вспорола горло Сектумсемпрой, а второго — только вчера (или сколько там прошло времени?) — натурально загрызла. Зубами!

Герр Хайнце, миленький, она не хотела становиться постоянным посетителем вашего отделения в госпитале Святого Мунго, честное-пречестное!

Что же с ней происходит?

Сольвейг зажмурилась и свернулась клубочком. Ей было мерзко от себя.

Она всегда, все восемь лет на Боевке, думала, что запросто сможет убить врага — потому что именно так и делают Боевые маги при поставленной однозначно задаче. Но тогда, в Хогсмиде, не было команды бить на поражение. Она бросила незнакомое темномагическое проклятие в преступника на адреналине, из чувства мести за покушение на ребенка, из страха за Драганова, у которого была разворочена к Хель вся спина! Да она же просто неуравновешенная сука! А Майклз? Она же бросила в него кинжал, он выронил палочку, он был безоружен! Он посредственный волшебник, он бы ей ничего не сделал без палочки!

Один Всеотец, она, кажется, натурально сходит с ума.

Сольвейг решительно встала, направляясь к двери, и только взялась за её ручку, как столкнулась нос к носу с целителем Пьюси.

— Кто позволил покидать постель, мисс Ларсен? — поинтересовался он.

— Мне нужно к директору, док, — ответила Сольвейг, пытаясь просочиться между Эдрианом и косяком. Не то чтобы Пьюси был полным, скорее наоборот, но закрыть собою проход так, чтобы у Сольвейг не получилось выскользнуть в Больничное крыло, ему вполне удалось. Он жестко развернул её за плечи и подтолкнул к кровати.

— Живо вернуться в постель, мисс. Я ещё не проводил диагностику.

— Я хорошо себя чувствую, сэр.

— Не сомневаюсь. После недели под капельницей это было вполне ожидаемо. Но поскольку я являюсь вашим лечащим врачом, именно мне решать, как скоро вы выйдите из этой палаты.

Сольвейг села на койку и молча позволила провести над собой все необходимые диагностические процедуры. Голубоватые проекции, парящие в воздухе перед ней, впервые не вызывали у Сольвейг никакого интереса.

— Я хочу поговорить с Петером Крамом. Он не отвечает на мое сообщение, — Сольвейг показала артефакт, ещё раз проверила, не пришёл ли ответ.

— Боюсь, мистер Крам сейчас со своей семьей, и ему просто не до вас. Его мать в госпитале.

— Она пострадала во время нападения на стадион во время матча?

— Нет, она сильно потратилась, когда помогала Аврорату искать вас и мистера Флинта после похищения. Это была очень... необычная магия. Миссис Крам потребуется много времени на восстановление сил.

— У нее магическое истощение, да, док?

Пьюси неопределенно пожал плечами. Сольвейг поняла, что он не собирался обсуждать чужой диагноз.

— Я хочу написать им письмо. Можно, док? — спросила она, удобнее усаживаясь на кровати. — И ещё я хочу, чтобы допрос провели побыстрее. Я всё расскажу. Если нужно, даже воспоминания отдам. Правда.

— Думаю, решать вопрос по поводу допроса всё-таки не вам, — покачал головой Пьюси, подавая ей кубок с Умиротворяющим бальзамом. — Пейте и отдыхайте.

— Я не устала, чтобы отдыхать, — огрызнулась Сольвейг. Потом добавила: — Сэр.

Пьюси вздохнул.

— Вас пытали Круциатусом. Не меньше десяти раз. Даже чудодейственное лекарство профессора Снейпа не способно полностью устранить последствия этого проклятия. Вам необходимо не меньше месяца пробыть под наблюдением колдомедиков. В течение этого времени ваши показания не могут быть рассмотрены Авроратом, потому что целители ещё не предоставили заключения о вашей вменяемости. Вам предстоит как минимум десять встреч с целителем Хайнце, помнится, вы знакомы. К тому же вас нельзя допрашивать с применением Веритасерума, даже после получения справки от колдопсихиатра, потому что вы пострадавшая сторона. Всё это, вероятнее всего, позволит мадам Гермионе Уизли из Департамента магического правопорядка закрыть дело до того, как вы встретитесь с первым аврором после Поттера.

— И она это сделает потому, что?.. — заинтересованно повела подбородком Сольвейг.

— Потому, что она друг семьи Поттеров, конечно.

— Не думала, что подобные вопросы могут решаться таким образом.

— Таким образом решаются многие вопросы, мисс Ларсен. В мой первый год после Хогвартса ЗОТИ преподавал Пожиратель смерти Барти Крауч-младший, который вместе с Лестрейнджами пытал Фрэнка и Алису Лонгботтом. Его отец был главой Департамента по магическому законодательству в то время, когда проходили суды над Пожирателями, и публично отказался от сына, когда стало известно об его причастности к Темному лорду. Но потом он вытащил Барти из Азкабана и держал его дома под Империусом, пока Барти не удалось сбросить с себя подчинение и наложить его на отца. Барти Крауч-младший держал под Империусом отставного аврора Аластора Моуди, которого пригласили преподавать Защиту в тот год. Он пил Оборотное зелье с волосом мистера Моуди в течение целого учебного года, жил в Хогвартсе, учил детей защищаться от темных сил и сделал при этом всё, чтобы Темный лорд вернулся. Он был, пожалуй, самым преданным его слугой. Так что, да, очень многое случается просто из-за того, что кто-то с кем-то дружит, а кто-то кого-то любит. Даже самые страшные вещи.

— Вы определенно похожи на мистера Уизли, — сказала Сольвейг, слушая новую байку с широко раскрытыми глазами.

— Которого? — усмехнулся Пьюси.

— Джорджа. Он рассказал мне о войне кое-что однажды.

— Все знают то, что я рассказал сейчас. Об этом даже писали в "Пророке".

— В Норвегии почти не печатают информацию из чужих источников. Только самое важное.

— В любом случае, думаю, сравнение было неуместным.

— Извините, если обидела, док, — хмыкнула Сольвейг. — Мне запрещены посещения?

— Пока никто не рвался вас навестить.

— А мои родители?

— Они в Лондоне. Их эвакуировал туда мистер Драганов. Сказал, что вы об этом просили.

Сольвейг кивнула.

Наверное, сейчас она не отказалась бы даже от встречи с Драгановым. Но в идеале, конечно, все-таки поговорить бы с Крамом. Он всегда её понимал. Он всегда знал, что нужно сказать, чтобы она не чувствовала себя редким дерьмом. Сольвейг не знала, как у него это получалось.

Оставаться одной сейчас ей не хотелось. Если оставить её наедине с собственными мыслями, она ни за что не перестанет думать о том, что натворила, и тогда... Она не знает, что будет тогда. Но явно ничего, совершенно ничего хорошего.

Когда целитель Пьюси покинул ее палату, Сольвейг еще раз попыталась вызвать Петера по Magifon'у, но её вызов не был принят. Видимо, Крам оставил артефакт там, где он не мог бы помешать. Ей отчаянно хотелось пожелать скорейшего выздоровления Раде и поблагодарить за то, что она нашла их с Флинтом, потому что авроры их вряд ли бы отыскали скорее, чем она пришла в себя после этого позорного обморока, который подкосил её в ритуальном зале чужого поместья после неритуального убийства чокнутого палача... Один, а она-то тогда кто? Разве она не чокнутая? Разве она не..?

— Ларсен, — негромко позвали её от двери, и Сольвейг повернулась на зов. — Ларсен, ты что, плачешь? — к ней подошел Эдвин Вуд, левитируя перед собой поднос с тарелкой каши, чайником и чайной парой. — Я подумал, что ты голодная. И что ты не откажешься от моей компании.

Сольвейг поднесла руку к лицу и провела по щеке. Она, да, действительно плакала.

— Это истерическое, — сказала она, перехватывая поднос. — Взял на себя обязанности домового эльфа?

— Много эльфов на подхвате у мадам Помфри. Во время нападения зрители получили травмы разной степени тяжести. От синяков до переломов. Сама знаешь, что Костерост можно принимать очень дозировано.

Сольвейг кивнула, принимаясь за овсянку. Она не знала, почему англичане так любили овсянку, но была действительно голодна для того, чтобы дергать носом.

— Как закончился матч?

— Он не закончился. Оргкомитет объявил об его приостановке. Через неделю будет продолжение серии штрафных бросков. При пустых трибунах, только журналисты. Но, если честно, мне не интересно, как он закончится. Мы все чудом остались живы, Флинта и тебя похитили...

— Ты видел его? Флинта? — спросила Сольвейг, отставляя пустую тарелку и наливая чай. — Будешь? — предложила она чашку Вуду, но тот помотал головой и ответил:

— Да, видел. Он сейчас в кабинете Малфоя разговаривает с приглашённым целителем из Мунго. Говорят, вам назначили обязательную терапию с колдопсихиатром.

— Как он?

— Пролежал здесь, в подпространстве, на двое местных суток меньше, чем ты.

— А какой там день недели? — спросила вдруг Сольвейг, опуская чашку на поднос, чтобы случайно не перевернуть ее на себя.

— Понедельник, 20 апреля. Занятия уже закончились. Макгонагалл объявила, что уроки нужны, чтобы избежать паники. Так сказал Пьюси, он был на собрании для старост. И еще палаточный лагерь разобрали, Дурмстранг ночует у себя на корабле, а мы вернулись в факультетские общежития.

— Что написали в газете? Ну, про Черные смерчи? — спросила Сольвейг, сомневаясь всё-таки, что хочет знать ответ.

— Слабенькие маги под Империусом. Все из Девоншира. Десять человек. Скитер написала, что Аврорат не справился со своими обязанностями, и раскритиковала Главного аврора. Если хочешь, я потом принесу тебе газету.

Сольвейг скривилась:

— Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь.

— Подробностей о вашем похищении не было, — добавил Вуд, будто догадавшись, что именно Сольвейг хотела узнать. — Просто небольшая заметка, что вы вернулись в Хогвартс и находитесь под наблюдением колдомедиков. Министр, конечно, сделал заявление, принес соболезнования всем пострадавшим и обещал выплатить денежные компенсации. Но люди напуганы. Таких нападений не было со времен войны с Волдемортом.

Сольвейг помолчала.

— Эд... Ты не знаешь, из Хогвартса выпускался год или два назад парень... Диего?

— Рамонас? Старший брат Энн Рамонас, его звали Диего. Учился на Гриффиндоре, был руководителем Дуэльного клуба факультета. Он выпустился в 2012.

— Не знаешь, он случайно не в Аврорате служил?

— Да, вроде и сейчас... — начал было Вуд, но пораженно замолчал. — Ты... ты что? Ты думаешь, это..?

— Вуд, я ничего не думаю. Мне просто нужно поговорить об этом с кем-нибудь, а ты единственный, кто захотел меня навестить. Если ты решишь уйти, я пойму. Спасибо за еду.

Видно было, что Вуд колебался, но, наконец, уселся поудобнее на кровати рядом с ней и уставился на неё.

— Не знаю, хорошо ли я справлюсь с ролью колдопсихиатра...

— Эдвин, нас с Флинтом пытал парень по имени Диего, у которого есть младшая сестра — старшеклассница или выпускница, и он служил в Аврорате. Больше я ничего не знаю о нём.

— Пытал? — напрягся Вуд.

— Круциатусом, — подтвердила Сольвейг.

— Его обязательно поймают, Сольвейг!

Она покачала головой.

— Думаю, его уже нашли. Там же, где и нас с Флинтом. Где, кстати?

— В Эксетере. Говорят, вас нашла мама Крама. Уже вся школа знает.

— В Хогвартсе вообще слухи разлетаются за мгновения, — фыркнула Сольвейг.

— Ой, можно подумать, что в Дурмстранге не так! — отмахнулся Эдвин. — Как вы выбрались?

— Не помню, — пожала плечами Сольвейг. — Меня вырубило, кажется. Спроси лучше у Флинта.

— Он сказал, что не собирается обсуждать эту тему ни с кем, кроме колдомедика и следователя.

— Разумно, — согласилась Сольвейг. — Наверно, я бы тоже так говорила, но я, правда, не помню.

Ее лицо сделалось виноватым.

— Я рад, что ты захотела поделиться этим со мной, Сольвейг, — сказал Вуд, погладив ее по плечу и поднял поднос с грязной посудой. — Когда тебя выпишут, мы сходим полетать?

— Ага, — кивнула Сольвейг, и они попрощались.

Снова оставшись одна, Сольвейг откинулась на подушку. Ей очень хотелось поговорить теперь с Флинтом, узнать... Она не знала, что хочет услышать от него.

Ну, хотя бы то, что он не считает ее грёбаным монстром, хоть она и убила человека у него на глазах. И что это было самозащитой, хотя, конечно, это было превышением допустимой самообороны, и это мог сказать любой, кто хоть чуть-чуть разбирается в праве.

Но Сольвейг было нужно не мнение юриста. Ей было бы достаточно сухого заверения Флинта, что они действовали по обстоятельствам.

Жаль, что её пока что не выпускают из этой палаты.