Семейные ценности рода Блэк (гет)

— Петер, это тупо.

Сольвейг сидела на столике в библиотеке и поигрывала трансфигурированным выкидным ножом, пока Крам переписывал из старого справочника, найденного в сто десятом закутке здешних стеллажей, список запрещенных к открытой продаже на территории Британии артефактов.

— То, что ты пришла ночевать к мужчине, — вот что тупо, — ответил Крам, не отвлекаясь от книги. — А то, что он выставил тебя за дверь, — это как раз таки абсолютно нормально. Я бы тоже выставил девчонку, которая сначала кинула меня, а теперь делает вид, что ничего не произошло такого страшного.

Сольвейг аж замерла на половине движения.

— Ну, охренеть теперь, — возмутилась она. — Петер, серьезно! Во-первых, я перед ним извинилась. Во-вторых, он сам мне назначил встречу. В-третьих, дверь была не заперта!

Врать по поводу Выручай-комнаты не хотелось, но и говорить о тайном помещении даже другу было бы некрасиво по отношению к слизеринцам, показавшим ей его.

— Сольвейг, ты сама себя слышишь? Ты быстро простишь предательство?

— Никогда.

— Вот. С чего ты взяла, что Флинт тебя простит? Ты даже не знаешь, как он к тебе относится. Хотя, как по мне, так он должен тебя презирать.

— Спасибо, ты, как никто, умеешь поддержать, — буркнула Сольвейг, слезая со столика и возвращая бывшему обломку крамовского пера его прежний вид. — И как мне узнать? Подойти и в лоб спросить?

— Рискни, — согласился Петер, покивав. — Потом расскажешь мне, какой дурой себя чувствовала.

Сольвейг аж зарычала негромко от злости и досады.

С Флинтом утром действительно очень глупо вышло. Она даже слова сказать не успела, как оказалась в коридоре, босиком, с кедами в руках. А на Истории Магии Флинта вообще не было, хотя Сольвейг как раз хотела во время всеобщей дремы с ним объясниться. Даже Пьюси не знал, куда тот подевался, даже Вуд.

На мгновение Сольвейг даже показалось, будто Флинт ее избегает.

Это вполне могло чуточку польстить, если бы на Гербологии и УЗМС Флинт не продолжил вести себя, как обычно.

Как было до теракта и до похищения, и до пыток тоже. Как будто они просто одноклассники, и вовсе не просыпались утром в одной постели, причем рука Флинта, мозолистая от квоффла и шершавая, не обнимала бы ее за талию там, где футболка перекрутилась и открывала голую кожу. Аккурат под головой дракона.

— Можешь думать, что я дура или еще кто похуже, но я хотя бы знаю, чего хочу.

— Играть в квиддич? — съязвил Крам.

— Да, блин! Играть в квиддич! — рявкнула Сольвейг и унеслась из библиотеки, словив на себе уничижительный взгляд мадам Пинс, поднявшей голову от своих пергаментов.

Ноги несли в школьную совятню.

Конкретно сейчас ей хотелось поговорить с Флинтом. Не о том, что было у похитителей, а о том, что она не любит Драганова и не хочет за него замуж, а хочет — просто попробовать все начать с начала с ним, с Флинтом.

Другое дело, что Крам был прав: драккла с два Флинт ее когда-нибудь простит вообще. Она бы так точно на его месте не простила себя. И Петер подтвердил. Она слишком крупно облажалась. И то, что она оказалась Блэк и до сих пор молчит об этом, — тоже ей баллов не прибавляет.

В общем, она выходит так себе другом Флинту. А уж девушкой так совсем говённой.

И как это исправить при условии, что Флинт с ней даже разговаривать утром не пожелал, Сольвейг совершенно не представляла.

Что, ему сову отправить что ли?

Вот умора будет, если хогвартская сипуха уронит ему вопилку прямо в руки за завтраком.

«Максимиллиан, мать твою, Флинт, изволь уделить мне минуту твоего драгоценного внимания! Я последняя сука, что не сказала тебе о своей помолвке в декабре, но это не отменяет того, что я сдохну за тебя, если понадобится. Без надежды, но пока твоя, Блэк».

Чушь какая сопливая в голову лезет.

Флинту в хуй не уперлись ее признания.

На декабрьского Патронуса же он тогда ей так и не ответил.

Впрочем, она сама тогда предрекала, что он не простит ее, и даже обещала понять.

Не смогла.

Что ж, не все бывает так, как она запланировала.

Привязав письмо Раде Крам к лапе школьной совы, Сольвейг постояла еще недолго на сквознке, пока птица, улетающая в Лондон, не скрылась из виду, а потом стала спускаться вниз. Она больше не обязана быть на тренировке, потому что для нее матч официально завершился, в субботу она поднимется в воздух только потому, что они так договорились (ей передал Пьюси) — выстроиться в ряд, как всегда, взявшись за руки, но вообще-то это не обязательно. Бладжеры останутся на время пробивания штрафных бросков в корзине, как и ее бита. Ее присутствие будет чисто номинальным. Как и на тренировке, которую она собиралась сейчас смотреть с трибун, сидя с книжкой, потому что завтра будут другие занятия, она к ним не вполне готова, а сидеть в библиотеке или гостиной Слизерина, или в своей спальне под землей было не в кайф. И будет хотя бы шанс на Флинта попялиться. Он в воздухе был поразительно хорош. Даже с лавки наблюдать приятно.

— Хей, Ларсен! — услышала Сольвейг за спиной, проходя мимо Большого зала уже с учебником по Гербологии под мышкой. Время близилось к экзаменам, только ленивый не начинал в это время повторять самые нелюбимые темы. У нее такие были — все по Гербологии, все по Трансфигурации и несколько по ЗОТИ, потому что Защита от Темных искусств и Боевая магия оказались действительно разными дисциплинами. Оказывается, их в Дурмстранге никогда от Темных сил защищаться не учили.

— Чего тебе? — обернулась она к подбегавшему к ней Никите Решетникову.

— Хотел позвать тебя поспарринговать, — пожал плечами русский. — В команде только Сульберг с Боевки, но он же младше. А ты наверняка тренировалась вес год.

— Только переоденусь, — тут же кивнула Сольвейг. — Я буду через десять минут.

Она не была уверена, что хочет с кем-то подраться, нет, скорее — просто чтобы Решетников не дал ей времени думать обо всех своих демонах и не позволил их подкармливать. Никита не обидится, если рассечь ему бровь или метнуть в него нож. Его учили, слава Одину, ровно тому же, чему и ее. Такого не мог бы даже Петер понять: он хорошо умел лечить, это было его основной специализацией, Артефакторика шла боком, дополнительно, и потому никакой страсти к разрушению, что всего вокруг, что себя самого, он не испытывал.

Сольвейг бы тысячу раз подумала, случись ей сейчас выбирать между Боевой магией и Колдомедициной в институте. Но она бы ни за что не поручилась, что не выберет факультет психов снова. Может быть, они там действительно все немного психи.

На поляне у озера, к которому выходил новенький стадион, где сейчас была очередь Хогвартса тренироваться, никого не было, так что им с Решетниковым никто не помешал. Около часа они что есть сил валяли друг друга по свежей зелени мягкой травы, нанося удары один сильнее другого. Это было больше похоже на возню в песочнице, потому что бить на поражение было не интересно, это быстро бы заставило обратиться за врачебной помощью или хотя бы за обезболиванием. Так что Сольвейг с удовольствием пересчитывала бывшему однокашнику ребра, пока он сам швырял ее через бедро и проводил болевые приемы. Они не раз вставали с Никитой напротив друг друга, когда дело доходило до учебных поединков, да и тренировались тоже частенько, только вот назвать Никиту другом у Сольвейг все никак не получалось. Может быть, потому, что у нее вообще плохо выходило дружить с кем-то. Но они всем курсом обычно сбрасывались на подарки друг другу ко дню рождения. Это было можно считать за дружбу?

Приятельство. Вот как это называлось. Точно.

Не успевшая додумать эту мысль до конца, Сольвейг оказалась прижата спиной к земле и инстинктивно обхватила навалившегося на нее спарринг-партнера ногами за талию. Из гарда можно было проводить атаку, поэтому неожиданное покашливание Никиты ее удивило, он неожиданно подался назад, но руку, которой придавливал ее, с груди не убрал.

— Я думал, ты пропускаешь тренировку потому, что декан снова вызвал, — раздался откуда-то сверху из-за головы голос Пьюси. — Это что за порнуха?

Сольвейг как будто отмерла сразу. Она молниеносно сдвинула руку Решетникова со своей груди диагонально так, что потерявший опору парень едва не растянулся на ней сверху, закрыла ему шею сзади локтем, зажав его голову в треугольник, придавила руку своим ухом и рывком перевернулась, оказавшись сверху.

Решетников похлопал ее по плечу свободной рукой.

— Это джиу-джицу, — ответила Сольвейг, — тренировка.

— Ты меня чуть не задушила, мать! — возмутился Никита, потирая горло.

— Не хрен лапать меня за грудь, — отозвалась та, поднимаясь на ноги. Пьюси и Вуд, подошедшие к ним совсем близко, остановились в нескольких шагах. Метлы были тут же — валялись на траве в паре метрах.

— Ларсен, нужна помощь, — коротко сообщил Пьюси. — Бери мою метлу.

Сказать, что та послушалась беспрекословно, — ничего не сказать.

Вуд припустил следом — границы стадиона пропускали легко, и Сольвейг бы хотелось думать, что это потому, что стадион домашний, но, наверно, на нем все-таки были другие чары, без привязки к территории школы. Йотун, это все безумно интересно, конечно, и она потом даже, может быть, спросит у Флитвика, но сейчас в ушах стучало это «нужна помощь» — и все остальные мысли шли как будто фоном, потому что ее помощь требовалась обычно, когда все очень плохо. В противном случае парни всегда справлялись самостоятельно.

Флинт сидел на лавке в подтрибунном, и Фосетт весьма сосредоточенно вел палочкой над его правой рукой.

— Ларсен, у него перелом запястья и трещина в локте, кажется.

Сольвейг аж схватилась за плечо стоящего рядом Вуда, когда услышала. Она бросала во Флинта Диагностические, будто во сне. Красное свечение полностью подтверждало слова Фосетта: ладьевидной кости Флинта хана.

— Сколько Костероста и когда ты пил последний раз?

— В понедельник, полный кубок.

— Ребра сращивал?

Флинт кивнул.

— Ты знаешь про дозировку? — уточнила Сольвейг на всякий случай, и Флинт гневно глянул на нее из-под бровей.

— Это не первый мой перелом.

Сольвейг фыркнула, не став отвечать, что она в курсе.

— Я могу попробовать срастить тебе кость заклинанием, но не скажу, что у меня получится идеально. Или обезболить. Потому что Костероста тебе больше нельзя как минимум три недели. Ты же должен знать. Это же не первый твой перелом.

— Да обезболивай уже! — рявкнул вдруг Вуд. — Мы же не можем повести его к Помфри!

— Это почему? — уточнила молчавшая до сих пор вейлочка.

— Потому что тогда ему запретят играть, и у нас останется два охотника вместо трех, — спокойно заметила Робинс, привалившаяся плечом к шкафчику. — Во время игры замены не предусмотрены.

— Но бросать он все равно не сможет, — удивилась Уизлетта. — Тогда почему бы просто не отправиться в Больничное крыло?

— Я могу бросать левой, — отозвался Флинт, шипя сквозь зубы, пока Сольвейг, аккуратно взяв его ладонь своими, отпускала Магию на волю. Та потянулась к Флинту, словно к родному, окутав его руку золотым свечением. Особого дара к целительству у Сольвейг не было, она умела довольно хорошо без палочки только останавливать кровь, приводить в чувство, вправлять нос и обезболивать. Замораживать, как магглы — хлорэтилом.

— Колдовать на уроках тебе тоже придется левой, — добавил подоспевший, наконец, пешком Пьюси, которому пришлось оббегать стадион с другой стороны, чтобы попасть в раздевалку. — А тебе, Ларсен, постоянно поддерживать заморозку. Я не смогу освоить это заклинание за пару часов.

Сольвейг кивнула. У нее самой получилось тоже далеко не сразу: Виктору Краму пришлось долго попыхтеть прежде чем его сын с подружкой смогли правильно заморозить друг другу стесанные коленки. Половина лета ушла на отработку такого полезного заклинания.

— Нет, я все-таки не понимаю, Флинт, почему бы тебе не пойти к колдомедикам? Перелом запястья — это же серьезная травма! — не унималась Уизли.

— Они не помогут сейчас, — возразил Фосетт.

— А если упечь его в лазарет, кэп не сможет играть в субботу, — добавила Сольвейг. И хотя она была согласна с тем, что лучше бы, конечно, показать Флинта целителям, хотя бы мистеру Пьюси, но сейчас она чувствовала такую благодарность, исходящую от Флинта, пока она накладывала заклинание, что не смогла сказать ничего против уже принятого им решения. А он решил выйти на поле с травмой руки.

— Это может быть в таком случае твой последний матч, — предостерегла Уизлетта, и на нее дружно шикнула вся команда, велев замолчать. Вейлочка пожала плечами и пошла в душевую. Разбираться и спорить было больше не о чем.

— Нормально? — спросила Сольвейг Флинта, глядя, как он аккуратно поворачивает руку. — Лучше поменьше ей верти.

Флинт все так же угрюмо кивнул и тоже пошел к душевым. Сольвейг осталась стоять в раздевалке, не зная, куда себя девать.

— Как это случилось?

— Упал с метлы, — сказал тихо Крэгги, вернувшийся из душа. — Засмотрелся на что-то во время выполнения бочки и расцепил руки.

— Зачем он вообще делал бочку, там же вроде только броски сегодня намечалось отрабатывать?

— Ларсен, спроси у него сама. Ты вообще на тренировку не пришла.

Крэгги почему-то дернул плечом, как рассерженный книззл, и вышел.

А ведь она действительно забила на тренировку, подумала Сольвейг отстраненно. Впервые в жизни.

— Знаешь, лучше бы тебе было пойти хотя бы на трибуны вместо того, чтобы обжиматься с соперником, — тихо заметил Пьюси, садясь рядом с ней на лавку и натягивая чистые штаны. В душевых оставались уже только он, Флинт и Вуд, так что Сольвейг не стала понижать голоса, потому что, как ей казалось, скрывать тут было совершенно нечего.

— Обжиматься? — скривилась она. — Ты шутишь? Я с июня не занималась борьбой, Решетников — единственный, кто не станет вопить, что я его убиваю, когда провожу удушающий. Мы часто работали в паре в институте.

Прошедший мимо Вуд как-то досадливо закатил на это глаза, но Сольвейг не обратила внимания.

— Это не повод пропускать вторую тренировку подряд, — подал голос из душевой Флинт, и Сольвейг, фыркнув, развернулась в его сторону.

— Ты сказал, что тренировки обязательны только для вратаря и охотников.

— Я ничего такого не говорил, — открестился Флинт.

— Мне так передал Крэгги.

— Ну, так адресуй все претензии ему! — рявкнул тот и поспешно призвал свои вещи. Беспалочковое Акцио стало в этом году ему удаваться почти всегда.

— А я не поняла, кэп, почему ты на меня орешь?! — возмутилась Сольвейг, вскакивая на ноги. — Мог бы и сам сказать мне о тренировке. Но ты не сказал!

— Да потому что я охренел от того, что мы проснулись в одной кровати!

— Давай, покричи об этом погромче, Флинт, чтобы услышали не только Пьюси и Вуд, но и Драганов в своей палатке!

Флинт разом как-то повеселел, лицо его разгладилось, губы тронула почти что доброжелательная улыбка.

— Парни ушли. А Драганову мне, может быть, вопилку отправить? «Димитр, твоя невеста не хранит тебе верности до брака». Что он скажет?

— Что ты мудак, — процедила Сольвейг и вышла из раздевалки, хлопнув дверью так, будто хотела сбросить ее с петель.

Отлично поговорили, чо.

Вечером она перед сном вызвала Флинта в коридор и наложила заклинание уже палочкой — так, она надеялась, заморозка не развеется до самого утра. И мазь, которую она аккуратно втерла ему в руку, и бережно наложенная фиксирующая повязка никак не умаляли того, что разговаривать с Флинтом ей резко расхотелось. На любую тему.

Плевать. У Флинта железные нервы, на него не повлияло это похищение.

Значит, и ей должно стать так же. Ровно.

Ничего не было.

Не между ними, во всяком случае.

Весь вечер четверга Сольвейг проторчала в лаборатории, куда Малфой великодушно отныне дал ей свободный доступ (нужно было только пообещать десять процентов с продаж). Заказ от бывших однокурсников на пару больших флаконов Антипохмельного (Крам прекрасно осознавал, что с Кубком или без Кубка, а команда в любом случае позволит себе на обратной дороге скрасить время в пути на сыром и холодном корабле в компании Огденского, и не обольщался на счет собственного авторитета способности им в этом помешать) занял ее на несколько не самых приятных часов после того, как она шумно, на весь Большой зал, поцапалась с Флинтом еще раз. Поводом послужила какая-то мелочь, Сольвейг даже не поняла, какая именно. Просто слово за слово они сцепились, и так орали друг на друга, что Малфой самолично наложил на обоих Силенцио, пока удивленный Пьюси хлопал глазами, не зная, как поступить, и слупил с них по двадцать баллов с каждого. Потом, конечно, вернул: Флинту за помощь старосте в организации досуга младшекурсников на предстоящем празднике — закрытии Кубка школ, а ей — за то, что уделяет внимание Зельеделью во внеурочное время. Заклинание Онемения, которое Сольвейг, конечно, сбросила довольно быстро, подействовало не хуже ушата холодной воды за шиворот. Она немедленно взяла себя в руки и ретировалась варить универсальный антидот к любому бухлу. Это отлично прочищало мозги, потому что рецепт был весьма непрост.

По крайней мере не было времени отвлекаться на то, чтобы корить себя за слишком длинный и злой язык, общую несдержанность и то, что ее, будто магнитом, тянуло к Флинту, хотя она понимала, что откровенно нарывается на грубость. Вполне возможно даже, что она сама спровоцировала эту безобразную свару. Конечно, слизеринцы так себя не ведут — это декан сообщил ей Патронусом, когда она уже ставила котел на огонь в его лаборатории. Но кто сказал, что она вообще слизеринка? Старая Шляпа Гриффиндора, на которую, очевидно, накладывают Чары Ошеломления вроде Конфундуса каждый год, раз она отправляет на факультет Салазара все меньше и меньше студентов с каждым годом, а в львиную башню — все больше?

Эта условность — «Мы Слизерин» — бесила Сольвейг до крайности. Вон Флинту можно было ругаться с Вудом, задирать Эпплби, устраивать драки на Маггловедении, а ей — ничего нельзя, потому что она, блин, девочка. Так сказал Малфой, и в тот момент больше всего ему хотелось нахамить, назвать Хорьком, а не Драко, не кузеном и не деканом. Потому что, к йотунам, у нее не было возможности выбрать, мальчиком ей родиться или девочкой.

Не то чтобы Сольвейг что-то не нравилось, но это лицемерное «ты же девочка» выводило просто.

Она как раз заканчивала разливать зелье по таре, когда в дверь постучали, а потом заглянули. Точнее — заглянула. На пороге лаборатории Малфоя стояла Лора Хиггс, прижимая к себе крафтовый пакет с очертаниями бутылки в нем.

— Мне нужно поговорить, Ларсен. Найдется полчаса?

Сольвейг оглядела девочку с ног до головы. Та была закутана в слизеринскую школьную мантию, но волосы, обычно аккуратно прибранные в косы или высокий хвост, сегодня оказались распущены и даже чуть-чуть подвиты.

— Я сейчас закончу прибирать и приду в общежитие, — сказала Сольвейг.

Через десять минут она наблюдала, как Лора, сидя с ногами на ее кровати, но так и не сняв мантии, доставала бутылку маггловского алкоголя и собиралась наколдовывать стаканы.

— Если ты собираешься напиться, то без меня, — предупредила Сольвейг, скрестив руки на груди. Она стояла, привалившись спиной к стене напротив своей кровати, чтобы немного сохранить дистанцию между собой и Хиггс, потому что боялась, что ее еще не остывшая злость на Малфоя и Флинта, и Хогвартс в целом может вылиться на ни в чем не повинную девчонку. Пить она не собиралась еще и потому, что минут через сорок, максимум через час ей нужно будет пойти к Флинту и обновить заморозку — что бы она ни думала сейчас про самого Флинта.

— Я хочу, чтобы мне стало не стыдно рассказывать.

— Для этого есть другие средства, — возвела очи горе Сольвейг и полезла в тумбочку за Веритасерумом.

Сыворотка начала действовать почти сразу; более худенькую Лору заметно развезло, как и бывает при применении Зелья истины.

— Я думала, ты дашь мне Болтушку для молчунов.

— Она долго не хранится, — пожала плечами Сольвейг. — Даже под Стазисом. Что ты хотела рассказать?

Веритасерум не просто заставлял отвечать на вопросы правду. Он побуждал говорить вне зависимости от того, насколько точно сформулирован вопрос. Доверительные беседы под Веритасерумом могли вполне походить на дружеские посиделки, если не выстреливать друг в друга вопросами, как на допросе.

— Я хотела спросить, чувствуешь ли ты то же, что и я. Я сегодня пришла к Майклу на свидание и предложила ему переспать.

— Хочу ли я переспать с Крэгги? — скривилась Сольвейг. — Нет, не хочу.

Хиггс фыркнула.

— Ну, слава Мерлину, именно это мне и было необходимо узнать! Ларсен, ты бываешь невыносима.

Сольвейг усмехнулась.

— Макгонагалл говорила, что в школе только две пары людей с совпадающей Магией.

— Ты и Крэгги, — кивнула Сольвейг, перебираясь на свою кровать и расшнуровывая ботинки.

— И ты и Флинт, — договорила Хиггс. — Тебя тянет к нему? К Флинту?

— Да.

Отвечать подробно, хвала Одину, Веритасерум заставить не мог. Сольвейг села по-турецки, откинувшись спиной на свою подушку.

— И ты хочешь быть с ним? Несмотря на то, что выходишь замуж?

— Я хочу, — кивнула Сольвейг, помолчала, подбирая правильные слова, — но я понимаю, что не могу. Но тянет, да. Очень сильно.

Даже не смотря на то, блин, что они ругались в последнее время с завидным постоянством.

— Вы встречались зимой, до твоей помолвки, да? — спросила Лора, и Сольвейг безо всякой поддержки Сыворотки правды в этом вопросе ответила утвердительно, как будто давно хотела рассказать об этом кому-то еще, кроме Крама, который ее не то чтобы осудил, но и не поддержал.

Друг еще называется.

Хотя, может, именно потому и друг, что говорит правду в лицо, какой бы неприятной она не была.

А Тее она отправить сову не могла. В Осло не то чтобы часто встречаются летающие по городу почтовые совы.

— Ну, ты предложила Крэгги переспать, а он что?

— Прогнал меня, — возмущенно воскликнула Хиггс и махнула рукой, едва не ударившись о стену. Хорошо, что Сольвейг так и не наколдовала себе полку, а то Лора бы точно снесла ее к Хель. — У тебя так бывало?

— Чтобы парень пытался поднять мою уже уроненную девичью честь? — уточнила Сольвейг и снова утвердительно кивнула.

Вот, о чем говорил Крам вчера в библиотеке. Вот, почему Флинт выставил ее в коридор из Выручай-комнаты, поняла вдруг Сольвейг. Ее воспитывал факультет Боевой магии, где нет места условностям, манерам и приличиям. Но и Петера, и Флинта — им с детства вдалбливали в головы, похоже, какие-то основы. А из нее — наоборот, выбивали их со страшной силой кнутом и пряником (в Дурмстранге, само собой, пряником умели стегать не хуже, чем кнутом).

— И что ты чувствовала?

— Обиду, — сказала Сольвейг, понимая, что Лора ждала от нее не такого ответа. Лора хотела подтверждения тому, что ее реакция — нормальна. И Лора, как приличная девочка, однозначно чувствовала вовсе не обиду.

— А я стыд, — призналась Хиггс, и Сольвейг удовлетворенно кинула ей, подтвердившей ее собственные мысли.

— Наверно, все нормальные девушки должны почувствовать стыд, — предположила Сольвейг. — Но из меня стыд был выбит давным-давно.

— Я себя чувствую потаскухой. Я готовилась. Белье красивое надела. Волосы завила. Алкоголь взяла. Пошла соблазнять.

— Не рано? — ухмыльнулась Сольвейг.

— Утром еще думала, что в самый раз, — мотнула головой Лора. — А сейчас мне кажется, что Майку должно было стать противно, когда он меня увидел. Мы же еще даже не помолвлены. Он сказал, что до помолвки — точно нельзя.

— А когда? — спросила Сольвейг, поправляя подушку за спиной. Спросила просто так, из любопытства, а вовсе даже не из вежливости.

— После моего пятнадцатилетия на Новый год.

— Долго еще, — оценила Сольвейг, закрывая глаза. Вечер в лаборатории и Веритасерум выпили из нее все силы.

— Теперь я потерплю. Просто хочется быть с ним постоянно. Чтобы ближе некуда. Хоть уезжай из школы совсем.

— Это нелогично, — лениво возразила Сольвейг. Ее уже начало отпускать, поэтому страстного желания вломиться в комнату Флинта и сказать, что она раскусила причину его хамского поведения, больше почти что не хотелось. Ну, не так сильно, как в сам момент осознания. У нее есть легонькая сопротивляемость Веритасеруму, круто.

— А что делать? Если это сильнее меня?

— Поговори с Крэгги. Спроси, как он ощущает эту связь. Ты сможешь, вы же с ним встречаетесь. Это не стрёмно.

А вот то, что она никак не может рассказать Флинту правду о себе и Драганове, потому что ей мешает Обет, — вот это стрёмно. По-настоящему.

С Драгановым она, кстати, не видилась с самой субботы. Тот ни разу ей не написал и не отправил Патронуса. От Петера Сольвейг знала, что Драг повез Веску домой, в Софию, но то, что он даже не поинтересовался ее самочувствием, ее немножко укололо. Если уж они сообщники, то хотя бы о том, жив ли твой напарник, стоило бы побеспокоиться, ну серьезно.

Со звоном колокола Лора Хиггс ушла спать, а Сольвейг после краткого визита в комнату мальчиков отмокала под душем не меньше часа, прежде чем перестелить себе постельное белье и лечь на хрустящие холодные простыни. Как в Дурмстранге.

Сольвейг засыпала в который раз с мыслью о том, что было бы очень классно доучиваться в Норвегии — при условии, что ее бы не выгнали из института за те рекламные постеры. Ей снились горы, лес и снег — все постоянные атрибуты Ютунхеймена.

Пятница прошла, как в бреду. Сольвейг только и думала, что об уроках, а на одноклассников старалась не смотреть. После того, как на нее внезапно стал даже Вуд быковать, мысль Хиггс о том, что было бы неплохо свалить из школы, становилась как никогда привлекательна. Может быть, после матча ей стоит собрать вещи и сказать Малфою, что она сдаст Т.Р.И.Т.О.Н.ы в Министерстве Магии?

— Обалдела совсем? — переспросил тот. — Никуда я тебя не отпущу. Куда ты собралась?

— Ну... домой, — неопределенно мотнула головой Сольвейг.

— К приемным родителям?

Вот пока Малфой не называл их так, то всё представлялось Сольвейг не таким мерзким.

— Они меня воспитали. Они меня любят.

— Не сомневаюсь, — кивнул Драко. — Собираешься сказать им о Беллатрикс?

Сольвейг насупилась. Она еще не придумала, как бы потактичнее рассказать маме о мадам Лестрейндж. Слова как-то не складывались в предложения, вот и всё.

— Или к этому своему жениху? Он, кажется, уехал с другой.

— Веска сквиб, Димитр должен был ее увезти домой. К тому же Макгонагалл еще не подписала его документы о прохождении практики.

— Ты любишь его? Этого своего квиддичиста?

— Это не важно, — покачала головой Сольвейг. — Ты скоро все узнаешь, кузен.

Новая ссора с Флинтом сделала пятничную тренировку напряженной, а субботнюю утреннюю так вообще сорвала. Вместо того, чтобы разогреваться, они едва не подрались, по крайней мере Сольвейг с большим удовольствием залепила Флинту пощечину, а тот, если и хотел ей ответить (что вряд ли, Флинт ведь у нас тут вообще-то приличный мальчик, который знает, что девочек обижать вне Дуэльного зала нельзя), то его в любом случае Вуд успел перехватить и оттащить на порядочное расстояние. А потом вместо проведения разминки Флинт плюнул и пошел в сторону озера, и никто из команды за ним следовать не решился. Прожигая его удаляющуюся спину взглядом, Сольвейг думала о том, как сильно можно ненавидеть того, кто настолько нравится. Нравился. Нравится? К йотунам всё, она запуталась.

Хорош сопли жевать, Сольвейг Грезэ Ларсен, приказала она сама себе, мысленно отправила себя к Хель, ошибившись в имени, повторила команду для Электры Беллатрикс Блэк — и оставшаяся перед финалом встреча с целителем Хайнце прошла в более продуктивной манере, нежели она предполагала.

— Док, но ведь если бы я его не убила, он бы убил меня. Совершенно точно. Я же чуяла. Я не знаю... меня учили Боевой магии и вообще быть бойцом, рано или поздно я бы все равно убила — по приказу или в подобной же ситуации. Это не должно быть таким шоком для меня. Это ведь инстинкты, да?

— У человека не должно быть такого инстинкта, — покачал головой герр Хайнце, и следующие полчаса они обсуждали, чем хищный зверь, попавший в ловушку, отличается от попавшего в ловушку человека. Выходило, что вообще-то многим.

Сольвейг на всякий случай стала думать, что импульсивность даже в таких решениях досталась ей от Блэков. Потом надо будет как-нибудь уточнить у Драко, так ли это.

— Ну, а каким словом это назвать? Если это не инстинкт.

— У тебя переадаптация. Как у младших офицеров Аврората в первые 3-4 недели после поступления на службу. Мозг должен научиться адекватно реагировать на изменившееся окружение, принять необходимость отвечать агрессией на опасность. Как на войне.

— Но сейчас нет войны.

— Но произошли теракты. В Хогсмиде и Хогвартсе. Три недели подряд. Это почти что война.

— Значит, это нормально, что я убила человека, если это было сделано для самозащиты?

Герр Хайнце пожал плечами.

— Или ненормально? — переспросила Сольвейг, обнимая себя за плечи. Игровой свитер перестал согревать. Вечный холод слизеринских подземелий начал пробираться по коже.

— Убивать — не норма, а патология. Испытывать угрызения совести — это нормально. Сомневаться в том, что поступил правильно, нормально. Но изводить себя за то, что спас свою жизнь... — целитель вновь покачал головой. — Стать жертвой теракта — это стресс. Во время стресса человек хочет получить поддержку близкого человека. Ты говорила с Максимиллианом, Сольвейг?

Сольвейг не сразу поняла, причем тут Флинт вообще, так что герру Хайнце пришлось ей терпеливо объяснить, что, раз уж они были в плену вместе, им было бы недурно обсудить произошедшее не только с ним, колдопсихиатром, но и между собой.

— Мы не разговариваем, док. Точнее, каждый наш разговор сводится к ругачке. Но только вряд ли это относится каким-то образом к тому похищению. Точно, нет. А вам Флинт ничего не рассказывал об этом?

— Мои беседы с пациентами конфиденциальны, мисс Ларсен, — напомнил целитель, и вскоре они с Сольвейг распрощались.

Если уж быть честной с самой собой, то Сольвейг просто казалось, что Флинт опять ее ревнует, только теперь не совсем понятно, к кому, и что послужило поводом. Да, блин, если продолжать общаться только на повышенных тонах, то они никогда не перестанут друг на друга злиться. Может, просто стоит перестать говорить. Иногда ей помогало, в Дурмстранге. С Драгановым.

И Флинт так и не сходил к Помфри, чтобы снять топорно наложенное на него Драгом заклятие Забвения.

Плохо. Но зато рука у него, вроде бы, почти не болела. Значит, ее помощь была не напрасной. Хорошо. Будет лучше бросать квоффл.

На построение перед продолжением финального матча с метлой на плече Сольвейг выходила с каменной мордой, глядя строго перед собой. Может быть, поэтому и не слишком следила за происходящим на площадке. Они поднялись в воздух, взялись за руки, как и тогда, зависнув на метлах очень близко друг к другу. Черные мантии с эмблемой Хогвартса напротив сердца развевались на ветру. Пустые трибуны, только журналисты в своей пресс-ложе, и флажки на башенках. И несколько бросков по кольцам, которые решат исход финала Международного Кубка среди студентов основных учебных заведений по квиддичу. И, возможно, судьбу нескольких игроков в каждой команде.

Когда от тебя ничего не зависит, очень сложно находиться внутри ситуации. Уж лучше, право слово, с трибун, как на Чемпионате мира.

Если все пройдет совсем плохо, то они спустятся на землю через минуту или даже быстрее: пока счет был равным, 40:40, но сейчас очередь Дурмстранга бросать штрафной, пятый бросок из пяти в первой послематчевой серии, Хогвартс свой уже выполнили, тогда, до нападения на стадион. Если Вуд сейчас не спасет...

Сольвейг закрыла глаза, вцепившись в ладони Пьюси и Крегги, когда Эдвин улетел к кольцам. Она специально не стала смотреть, кто из Дурмстранга станет бросать — Сульберг или Эдегор. В целом, это было не важно. Важно только чтобы Вуд поймал квоффл.

— Да! — сквозь зубы выдавил Пьюси и несколько раз похлопал. Сольвейг открыла глаза как раз в тот момент, когда Вуд, элегантно перебрасывая квоффл из руки в руку, послал издевательский воздушный поцелуйчик взбешенному своим промахом Сульбергу.

Флинт через двух человек от нее зло рассмеялся. Вуд хлопнул Пьюси по руке, передал ему мяч и занял свое место в их шеренге.

— Молодец, — прошептала Сольвейг. Вуд только сжал ее руку чуть сильнее.

Алекс не подвел. Мяч провалился в верхнее кольцо, а Хелльстрём, как ни крути, оказался у среднего.

Команда Хогвартса улюлюкала в полный голос. Их шансы на победу переставали казаться мизерными. Поровну. Теперь — поровну.

И даже когда Эдегор уравнял счет, обманув Вуда и пробив прямо по центру, когда тот дернулся влево, их шансы на победу сохранялись.

Не то чтобы Сольвейг так нужна была эта победа — она не знала, что ей было нужно сейчас: Кубок, который Флинт поднимет над головой, из которого они будут хлебать сливочное пиво, как из братины, или чтобы матч просто закончился, Флинт показал руку целителям, а она могла просто посидеть последние несколько часов с Крамом на берегу озера. Даже если Крам в этом случае победит.

Видит Один, она уже проигрывала Краму в соревнованиях в интитуте. Она как-нибудь переживет.

Мон забил, выводя Хогвартс вперед на десять очков.

Тишина трибун не мешала радоваться. Хлопнуть Монтегю по ладони было так же приятно, как если бы вся школа орала обидные кричалки в адрес Слизерина. Они были командой. Они были в шаге от победы. Они могли взять Кубок.

В конце концов, они его заслуживали.

Эдегор вновь был точен — и даже то, что Вуд совсем чуть-чуть не дотянулся до квоффла, не расстраивало сейчас.

Впереди был новый штрафной.

Флинт не понтовался — держал мяч в левой руке и бросал тоже левой. В нижнее кольцо, на противоходе. Блестяще.

Сульберг столь же хладнокровно расстрелял кольца Вуда.

Команда нервничала. Пьюси рядом с ней старался глубоко дышать, принимая мяч от вратаря. Сольвейг ободряюще улыбнулась ему. Алекс передернул плечами прежде чем занять свое место в центре поля откуда выполнялся бросок.

Жаль, что в квиддиче не как в хоккее, подумала Сольвейг. После первой серии штрафных очередь бросков не меняется. Они так и вынуждены бросать первыми, надеясь на ошибку соперника. Не самая выгодная психологически позиция.

Когда Хелльстрём сграбастал квоффл в огромные ручищи, Вуд цветисто и совершенно по-маггловски выругался себе под нос.

— Надо брать, — покачал головой Монтегю.

— Без тебя знаю, — огрызнулся Вуд.

Сольвейг снова закрыла глаза.

— Да, сучки! — рявкнул Флинт спустя длинное мгновение, когда, показалось Сольвейг, даже сердце биться перестало, и она, распахнув глаза, увидела раздосадованно сплюнувшего Оскара Эдегора. Вуд довольно усмехался, подбрасывая квоффл одной рукой.

Поровну. 70:70.

Последняя пара бросков во второй серии. Интересно, журналисты там тоже замерли в предвкушении и кусают пальцы? Потому что Сольвейг бы на их месте вела себя именно так.

— Мон, — скомандовал Флинт. — Давай.

Мяч скрипнул, когда кожаные перчатки Фреда Монтегю обхватили его красный бок. Он вылетел на центр, пару раз подкинул квоффл вверх, полетел вперед быстро, как во время любой атаки, а затем подбросил и ударил мяч кулаком, посылая в нижнее кольцо.

Сольвейг будто в замедленной съемке видела, как Хелльстрём, не успевая, бросается к нужному кольцу, кувыркается вместе с метлой и, уже падая, помелом перенаправляет мяч в сторону.

Из пресс-ложи доносится полный ужаса то ли вой, то ли стон.

Когда Георг приземляется в траву, к нему спешит бригада колдомедиков. Вуд, внимательно следящий за тем, как уносят с поля чужого голкипера, кажется заметно нервничающим.

Сольвейг не знает, почему ей кажется, что сейчас Сульберг готов едва не убивать. Ей не видно его лица, когда тот начинает движение с квоффлом под мышкой с центра площадки. На линии атаки он бросает мяч и, резко крутанувшись на метле, отправляет его в ворота помелом. Вуд, которому квоффл попадает точно в грудь, не удерживает равновесия и падает вниз сквозь центральное кольцо.

Крик Флинта и ее собственный сливаются в один, когда они, оба лишенные права двигаться со своих мест, смотрят на вращающуюся в стремительном полете к земле фигуру своего друга.

От глухого звука, раздающегося спустя миг, закладывает уши.

Слезы катятся градом, когда Сольвейг оказывается на коленках рядом с Эдвином, метла брошена где-то в стороне, Флинт тут же, рядом, хватает Вуда за руку.

— Прости, — успевает прошептать тот прежде чем отключиться.

Свисток судьи прорывается словно сквозь вату. Сольвейг не слышит конечного счета. Она просто стоит, уткнувшись Флинту в плечо, и ревет, пока целители уносят носилки с Вудом в сторону палатки с эмблемой госпиталя Святого Мунго. И Флинт здоровой рукой легко поглаживает ее по волосам.

И не отталкивает.