Семейные ценности рода Блэк (гет)

В нависшей над Большим залом тишине голос Вуда прозвучал так громко, будто к нему тоже применили Сонорус. Гриффиндорцы, еще секунду назад мирно жевавшие свой ужин, обсуждая с друзьями какие-то мелочи, как по команде, замерли. Настороженно уставились на стол красных рэйвенкловцы, обычно глубоко погруженные в собственные размышления или дискуссии. Хаффлпаффцы недоуменно переглядывались. Томас Эпплби замер на середине движения, не донеся вилку до рта.

— Что здесь происходит? — прогремела Макгонагалл усиленным заклинанием голосом, но Вуд раньше, чем она успела дождаться ответа или приказать всем замолчать, быстро спросил:

— Кто тебе помогал, Стив?

— МНЕ ПОМОГАЛА ЭНН РАМОНАС.

Макгонагалл уже обнажила палочку, чтобы наложить на всех Силенцио, но Уизлетта, сидевшая не слишком далеко от Вуда, успела быстрее:

— Ах ты, сука! — рявкнула вейлочка, отправляя в Рамонас, сидящую в лучшем случае в полутора метрах от нее, невербальный Летучемышиный сглаз. Когда-то Малфой обмолвился, что это заклинание у женщин клана Уизли вообще считается коронным. Летучие мышки, вылетевшие из палочки Мари-Виктуар, облепили лицо Рамонас, и девушка, не успев прикрыться, завизжала. На помощь ей, что удивительно, никто не бросился.

Через пару секунд пришедший в себя Лонгботтом остановил происходящее, разоружив Уизли и освободив покусанную Рамонас от напавших на нее рукокрылых. Обеих студенток профессор Граббли-Дерг мастерски связал, а Макгонагалл, успев дойти до Томпсона, наконец, спросила:

— Вы сделали это с какой-то целью или ради шалости, мистер Томпсон?

— Я ХОТЕЛ ОТОМСТИТЬ ЗА ТО, ЧТО ФЛИНТ ВЫГНАЛ МЕНЯ ИЗ КОМАНДЫ.

— Тогда почему вы сломали не только его метлу, а метлы всех из сборной, кроме мисс Уизли?

— ЭНН СКАЗАЛА, ЧТО ЭТО СПРОВОЦИРУЕТ ССОРУ МЕЖДУ УИЗЛИ И БЛЭК.

Эл за своим столом негромко хмыкнула. А эта Энн, кстати, не дура.

— Ты чего, Стив? Зачем тебе было ссорить Мари-Виктуар и Блэк? — спросила Джейн Робинс, вставая из-за стола и подходя ближе.

— Я ХОТЕЛ, ЧТОБЫ БЛЭК СОРВАЛАСЬ И ЕЕ ИСКЛЮЧИЛИ ИЗ ШКОЛЫ.

Томпсон, проговорив это, вскочил со скамьи и попытался сбежать, но ловкая подсечка Пьюси его остановила.

— Почему вы хотели, чтобы мисс Блэк исключили из школы? — спросил Лонгботтом, коршуном нависая над своим студентом. Тот, распластавшись по полу, даже не думал подниматься.

— БЕЛЛАТРИКС ЛЕСТРЕЙНДЖ УБИЛА МОЕГО ДЯДЮ. Я ХОТЕЛ МЕСТИ.

— Беллатрикс Лестрейндж давно мертва, — пробурчал кто-то. — Ты опоздал с местью лет на семнадцать.

— Ты имеешь отношение к похищению Блэк и Флинта на финале Кубка? — спросил Вуд, поймав удивленный и шокированный взгляд своего декана.

— ДА.

— Что ты сделал?

— Я ПОДМЕШАЛ МОРОЧАЩУЮ ЗАКВАСКУ В ВОДУ В РАЗДЕВАЛКЕ, ЧТОБЫ КОМАНДА ПОТЕРЯЛА БДИТЕЛЬНОСТЬ.

— Что ты делал во время нападения на стадион?

— Я МЕТНУЛ В СТОРОНУ БЛЭК ПОРТ-КЛЮЧ, КОТОРЫЙ ДАЛ МНЕ КУЗЕН.

— Ты знал, куда должен перенести Блэк этот порт-ключ, — подал голос молчавший до этого Флинт, и Эл глянула на него с беспокойством. Лицо Флинта, только что, буквально пять минут назад, бывшее почти ласковым, сделалось суровым, губы его были плотно сжаты. Ручка вилки, которую он сжимал кулаком, погнулась. Его реплика не была вопросом, но Томпсон все равно сказал:

— ПОРТ-КЛЮЧ ВЕЛ В ПОМЕСТЬЕ МОЕГО КУЗЕНА.

— Зачем ему было нужно похищать мисс Блэк? — Лонгботтом с силой опустил ладонь на плечо опять попытавшегося встать Томпсона, заставляя его остаться на месте.

— ОН ХОТЕЛ ПРОВЕСТИ РИТУАЛ ПРОБУЖДЕНИЯ ДОМА.

— Для этого ему нужны были жертвы? — самым светским тоном, на который был способен, поинтересовался Малфой. Эл казалось, что больше всего этот тон подходил для беседы с кем-нибудь из министерской верхушки на каком-нибудь рауте, а никак не для допроса. Другое дело, что Малфой великолепно держал себя в руках в отличие от нее, к примеру.

— ДА.

— Он хотел принести в жертву мисс Блэк? — спросила директриса, и Томпсон, закрыв двумя ладонями лицо, бросил:

— ДА.

Что тут началось! Эл, сначала не думавшая, что всех вокруг так сильно заденет произошедшее с ней, была ловко оттеснена слизеринцами от взятого Макгонагалл под арест Томпсона. Пока профессора уводили его и Рамонас, и Уизли, по-прежнему связанную по рукам чем-то помощнее стандартного Инкарцеро, ото всех чужих плотное кольцо студентов в зеленых мантиях ее ненавязчиво скрыло. Хотя, полагала Эл, она была куда более искушена в боях и простых драках, чем абсолютное большинство студентов других факультетов.

Директриса велела всем разойтись по своим гостиным, и старосты должны были это проконтролировать, так что Слизерин едва не строем под строгим взглядом Пьюси спустился в свои подземелья. Малфой уходил вместе с конвоировавшим арестованных студентов Граббли-Дергом, поэтому Алекс сам разогнал младшекурсников по спальням, разрешив остаться в общей комнате только шестому и седьмому курсу. Эл, не дожидаясь, пока гостиная опустеет, прошла вместе с другими студентами в коридор общежития и вернулась в свою комнату.

Было... мерзко.

Одно дело догадываться, предполагать, что человек, желавший ей смерти, ходил целый год поблизости, другое — видеть этого человека через стол в Большом зале признающимся в своих преступлениях. Да, Веритасерум придумали именно для таких случаев (и еще иногда в медицине его модификация применяется, но совсем редко), но все равно противно. Эл села на кровать в темноте и подтянула ноги к груди. Шкатулка с Джеком стояла на тумбочке.

Джек.

Последний раз покормить Джека перед тем, как отпустить?

Завтра?

В дверь постучали.

— Ты уже легла? — уточнил Пьюси довольно громко, но открывать дверь не стал.

— Нет.

— Тогда возвращайся в гостиную, там только мы с Флинтом. И бутылка Огдена.

— Я, пожалуй, пас.

— Как знаешь, — буркнул староста в ответ, и все снова смолкло.

Смотреть в глаза Флинту было стыдно. Каково узнать, что тебя пытали просто за компанию? Из-за того, что кому-то больно знать, что тебя медленно убивают? Что на самом деле, аккуратно отмораживая тебе руки, пытают на самом деле не тебя?

— Наливай, — плюхнулась она на диван рядом с Пьюси спустя несколько минут.

Флинт молча налил, и они выпили. Виски обжег пищевод до слез.

— Жуткая дрянь, — еле выдавила из себя Эл, хватая воздух ртом. — Я, пожалуй, воздержусь от продолжения.

— Никто не заставляет тебя надираться в хлам, — заметил Пьюси, наколдовывая для нее носовой платок. — Мы просто отмечаем успешное окончание нашего маленького расследования. Теперь все получат по заслугам, не так ли?

И, глядя в сверкающие отблески пламени камина в своем недопитом бокале огневиски, Эл подумала, что получить по заслугам действительно должны все.

За завтраком в Большом зале стояла просто гробовая тишина. И это притом, что абсолютно все студенты были в сборе. Весь Гриффиндор. Весь Рэйвенкло. Весь Хаффлпафф. Эл прошла к столу Слизерина и уселась, где обычно, осматриваясь по сторонам.

— В чем дело? — спросила она.

— Директор обещала сделать заявление в скором времени, — объяснил Уоррингтон. — Что-то случилось ночью.

Эл кивнула, удовлетворенная ответом, и принялась завтракать. Когда появилась Макгонагалл, еда со столов исчезла.

— Я прошу внимания, — махнула она рукой, и все головы оказались повернуты к ней. — Сегодня ночью в школе произошел несчастный случай. Вы присутствовали на ужине и в курсе преступлений, совершенных мистером Томпсаном и мисс Рамонас. Поскольку они оба — несовершеннолетние волшебники, мною было принято решение заключить их под стражу до прибытия сотрудников Аврората утром, а не отправлять детей в отделение на ночь глядя. На помещение, где они были заперты, все преподаватели наложили достаточное количество сдерживающих Чар. Но этого оказалось мало. Сегодня ночью на мистера Томпсона и мисс Рамонас, безоружных, напал боггарт. Сейчас оба студента находятся в клинике Святого Мунго. Я прошу любого, кто что-то знает об этом, незамедлительно прийти в мой кабинет и сообщить любую информацию, касающуюся произошедшего. Возможно, это просто случайность. Возможно — это причинение тяжкого вреда здоровью. Я хочу попросить вас быть сегодня со мной честными, как вчера под действием Сыворотки правды был честен Стивен Томпсон. Думаю, каждый из вас понимает, что он был вынужден признаться в своих деяниях, неспособный сопротивляться действию Зелья истины. Но и он заслуживает права на справедливость.

— Мэм, а что случилось со Стивом и Энн? — спросил Вуд, поднимая руку.

— Они сошли с ума от страха, мистер Вуд, — жестко ответила Макгонагалл, и было хорошо заметно, что продолжать тему ей не хочется.

— А с боггартом? — спросил кто-то из красных снова.

— Уничтожен, — холодно бросила директриса, и после этих слов всем разрешили идти по своим делам. Младшекурсники поспешили на последние занятия, а пятый и седьмой отправились готовиться к выпускным экзаменам.

Эл уже четвертый час сидела в библиотеке над книгой по Анимагии от Макгонагалл, когда за ее стол опустился Флинт. У него не было с собой письменных принадлежностей, значит, он пришел в читалку специально к ней, а не ради подготовки к Т.Р.И.Т.О.Н.ам, поняла Эл, откладывая монографию Фалько Эсалона в сторону и приготовившись слушать.

— Когда мы с тобой были в плену. Ты просила отпустить Джека.

Голос Флинта был твердым, совсем негромким, и Эл показалось, что он еле-еле сдерживает бешенство.

Так по сути и было.

Он положил руки на стол, кулаки были плотно сжаты.

— Ты выходила сегодня ночью из гостиной. Это была моя следилка, я заметил. Только ты умеешь ставить следилку на место, никому из младших это еще не удавалось. Ты ходила отпускать Джека.

Вся речь Макса Флинта состояла из утвердительных предложений, и Эл, разом посеревшая, ждала вопроса, на который ей придется ответить.

Если бы можно было, она бы предпочла ничего не отвечать, но с некоторых пор утаивать что-то от Флинта она больше не хотела.

— Джек — это боггарт, верно?

Флинт смотрел а нее очень внимательно, его темные глаза неотрывно смотрели в ее, и Эл, тяжко вздохнув, наконец, ответила:

— Да, Джек — это боггарт.

Флинт со всей дури стукнул кулаками по столу, и мадам Пинс взвилась со своего места, как подпаленная:

— Мистер Флинт, вы находитесь в библиотеке! Здесь положено соблюдать тишину! Потрудитесь покинуть читальный зал!

— Ты совсем двинулась, Блэк, — процедил тот, поднимаясь из-за стола. — В край.

Эл проследила, как он выходит за дверь, пододвинула к себе книгу обратно, но, сколько ни читала, так и не смогла добраться до конца главы.

Может быть, Флинт прав.

Может быть, ей стоило отпустить Джека в лесу, а не в коридоре, который вел к камере, где держали Томпсона и Рамонас.

Может быть, она ничем не лучше Беллатрикс, направившей когда-то палочку на беззащитную Алису Лонгботтом.

Может быть, пора признаться герру Хайнце, что она сама не хочет, чтобы он брал на себя такую ответственность — признать ее вменяемой. Потому что прекрасно понимает, что это не так.

Письмо мистеру Нотту выходит быстро, с первого раза, не приходится даже переписывать на чистовик; она не слишком много может предложить Ковену за голову Каштена Ларсена, и она прекрасно это осознает, равно как и то, что, возможно, только в Ковене ей удастся спрятаться от Аврората. На самом деле Эл чувствует, что это письмо — просто еще один гвоздь, который она вколачивает в собственный гроб, но силой воли заставляет себя подняться с удобного библиотечного стула, сунуть книжку в рюкзак и подняться в совятню. Она думает, что Драко ее прибьет, если узнает, что своего знакомства с Ноттом она не прекратила, и что Флинт теперь никогда не взглянет на нее без омерзения, и что титул леди Блэк она теперь просто не имеет права на себя примерять, потому что Блэки, если она все правильно понимает, никогда не были ничьими вассалами, а она только что попросилась под защиту Ноттов, согласилась варить им яды и лекарства, если боевиков устроит ее квалификация, а значит, ей серьезно влетит от леди Нарциссы, миссис Поттер и вообще любого, кто ранее принимал участие в ее судьбе. Она соврет, если скажет, что все это ее ни чуточку не беспокоит; она волнуется, и еще как; ее разрывает между желанием тут же написать Ноттам, что погорячилась, и попросить сделать вид, будто бы ничего до этого и не писала, и спрятаться под кроватью, чтобы никто ее не смог увидеть (последнее особенно странно по причине того, что ее, запершуюся по собственной инициативе в спальне в общежитии и так никто не видит даже без залезания под кровать). Когда Вуд зовет ее в Хогсмид — запиской, посланной маленькой бумажной мышкой, — ее первый порыв отказаться, потому что она может быть опасна для окружающих, но правда в том, что она опасна только для Каштена Ларсена и для самой себя, потому что мозги совсем набекрень, а Вуду она ничего дурного и под зельями не сделает.

Суббота в деревне, наконец-то залатавшей дыры после апрельского нападения, не кажется Эл ни отдыхом, ни возможностью выдохнуть свободно, потому что на нее пялится каждый второй, хотя и до этого видели неоднократно; Вуд говорит, что это просто из-за того, какая она красавица, но его слова Эл ничуть не приободряют. Они пьют сливочное пиво в недавно отремонтированных "Трех метлах" и обсуждают шансы Северной Ирландии на победу в предстоящем матче с Болгарией через две недели, когда в окно стучит сова с конвертом в клюве, и Эл приходится выйти за своей почтой.

Она не открывает ответ от мистера Нотта ни сразу, ни по возвращении в замок, когда уже пора идти на встречу с целителем Хайнце (и она не знает, о чем с ним разговаривать сегодня), ни после того, как возвращается в свою комнату, снова пряча себя за литературой по анимагическим превращениям, ни после приглашения Малфоя попить чаю вместе (и обсудить ее дальнейшую карьеру). Эл разрешает себе переспать с письмом под подушкой две ночи, и только в понедельник, когда после десятой встречи с целителем Хайнце она получает приглашение на колдомедицинское освидетельствование при Комиссии госпиталя им. Святого Мунго, Эл набирается решимости и ломает сургуч.

"Дорогая мисс Блэк, — пишет Теодор Нотт. — Я довел до лорда Нотта ваше предложение о сотрудничестве. Его необходимо обдумать. Встретимся в субботу, двадцать третьего мая в четырнадцать часов. Слово-активация для порт-ключа, который вы найдете в конверте, — "Дракон". Искренне ваш, Теодор Нотт".

На дне конверта лежал цветок яблони, зачарованный на неувядание. Эл положила его на тумбочку, чтобы не потерять, и ловила себя на мысли, что постоянно глазеет на него, когда старается отвлечься от нудного предложения в любой из книг, что попадались в руки. До первого Т.Р.И.Т.О.Н.а, который она сдавала, оставалась всего неделя, уже следующий понедельник должен быть днем экзамена, однако ее трясло, будто предстояла не обычная сессия, а что-то поистине ужасное; назначенная на пятницу Комиссия не внушала уверенности в себе, а избегающий ее с ловкостью заправского ниндзя Флинт вообще вводил в уныние. Но чем быстрее была суббота, когда она узнает решение лорда Дракона, тем ближе и встреча с целителями, которым предстояло решить ее судьбу, и Эл малодушно пила остатки Умиротворяющего бальзама каждый вечер. Она не помнит, как слушала вместе с остальными слизеринцами трансляцию квиддичного матча Хорватии с Австрией, потому что выпила на полбокала успокоительного больше, чем стоило из расчета ее веса, и ощущала себя в легкой дымке; она не расскажет и под Империо, как отчитывалась Макгонагалл об изученных монографиях и сдавала график работы над становлением Анимагом; совершенно мимо нее прошел экзамен по Астрономии, который сдавали Пьюси и добрая половина седьмого курса, — равно как и вообще известие о том, что Александр Пьюси изучал Продвинутый курс астрономии.

В пятницу утром, дожидаясь времени, когда она камином должна будет отправиться в госпиталь, Эл сидела за столом в Большом зале первая среди всех факультетов на завтраке, да кусок в горло не лез. Она пила тыквенный сок маленькими глотками, заставляя себя не дрожать, дышать глубоко, ни о чем не думать. Никакое волнение не поможет получить справку о собственной вменяемости, особенно если в Комиссию вдруг затешется хороший Легиллимент. Да, эта практика запрещена законом, но где она — а где закон. Окклюментивные щиты, что она успела возвести вокруг себя за утро, остаются надежными, и, когда ее встречает комиссия из пяти колдомедиков, Эл собрана, застегнута на все пуговицы и серьезна. Целитель Хайнце кивает ей доброжелательно, когда вкалывает подобием маггловского шприца-пистолета в шею синевато-зеленое зелье.

— Зелье, которое вам вкололи, мисс Блэк, смоделирует для вас семь разных стрессовых ситуаций, и в зависимости от вашего поведения мы сможем давать оценку вашего здоровья, — сказал пожилой, но бодрый на вид мужчина, представившийся целителем Тики. — Сейчас я произнесу заклинание, которое действует в комплексе с принятым вами зельем. Вам может показаться, что у вас закружилась голова, или слегка затошнит, но это быстро пройдет. Вы готовы?

— Готова, сэр, — кивнула Эл, сжав кулаки. У нее не было с собой ни единой личной вещи: все пришлось оставить за пределами небольшой комнаты, где собрались колдомедики. Палочки, конечно, тоже не было; оставалось надеяться, что все, с чем ей придется столкнуться там, в собственном подсознании, окажется просто вывертами мозга и ничем больше. Уж со своей-то головой она все ж таки справится, а?

Пол из-под ног начал уходить стремительно, и Эл сгруппировалась, приготовившись упасть, но вместо этого она оказалась на берегу Черного озера.

Светило такое теплое, почти летнее солнце, и многие студенты, расстелив пледы на траве, лежали на берегу с учебниками и тетрадями, перекидывались шутками и шикали друг дружке, когда им мешали готовиться к экзаменам. Эл прошла берегом, здороваясь с некоторыми однокурсниками и другими ребятами со Слизерина, махнула рукой Люпину, болтавшему о чем-то с Мари-Виктуар Уизли, лежа головой у нее на коленях, и Виктуар перебирала его черные волосы тонкими аккуратными пальчиками. Эл почувствовала, что улыбается, глядя на них, хотя раньше Уизлетта никогда не вызывала у нее положительных эмоций; на мгновение ей показалось, что это просто потому, что Люпин перестал подстраиваться под свою девушку, перестал делать вид, что он на самом деле какой-то другой — не Блэк по крови и нраву, а смешливый и улыбчивый паренек с оленьими глазами и русыми кудрями. Сейчас, глядя на то, как Люпин подставляет лицо мягким солнечным лучам, Эл думала, что он наконец-то успокоился, принял себя — и перестал выливать свою лишнюю магическую энергию в хаотичные, неконтролируемые изменения внешности, которые раньше доводили ее едва не до бешенства. А значит, больше у Мари-Виктуар нет над ее родичем безграничной власти; и теперь, поняла Эл, она не испытывает к девушке той обжигающей, горячей неприязни, что было еще несколько месяцев назад, когда она еще и ведать не ведала о Блэках и их с Люпином родстве.

Она шла вдоль кромки воды по гальке, и иногда ее ног в ботинках из драконьей кожи касались идущие от центра, где плескался гигантский кальмар, волны. Она поднялась на холм к старому буку, у которого любила сидеть в одиночестве, отдаляясь от отдыхающих у воды людей, но вдруг остановилась, как вкопанная.

Ее место было занято; у бука, привалившись к мощному стволу спиной, сидел Макс Флинт, и его школьная рубашка была выпущена из брюк и даже расстегнута сверху на три пуговицы, а галстук небрежно брошен рядом. В обнимку с ним лежала на расстеленной мантии Эшли Киссинджер, она играла ноготком с пуговицей на рубашке Флинта, а ее юбка немножко задралась, открывая красивое бедро под капроном тонких колготок. Флинт слушал ее щебетание с благоговейным видом и нежно поглаживал по плечу.

Эл знала отчего-то, что они не видят ее, и не могла заставить себя развернуться и уйти. Еще свежи были воспоминания о том, как Флинт защищал ее от своей бывшей девушки, и снова видеть их вместе было... нет, не обидно. Просто больно. Не так, как было в феврале и потом, когда Флинт только начал встречаться с ней (Эл подозревала, что это было вообще в отместку ей за ту историю с Драгом, а не из-за внезапно нахлынувших на Флинта чувств), тогда было... ну, мерзко что ли. Как от себя самой — что связалась с Драгановым. Что позволяет ему обнимать себя и целовать. Что Флинт тоже кому-то позволяет себя целовать, и что в этом они — квиты. Мозг признал сразу, что больше у нее нету прав на Макса Флинта и его внимание, сразу, как только вокруг их с Димитром запястий появились браслеты обрученных, а вот глупое, глупое сердце никак не могло перестать надеяться, перестать ревновать, выискивать в поведении Флинта хотя бы маленький намек на то, что все можно вернуть. Конечно, ничего вернуть было нельзя. В горле застрял комок, и в груди что-то больно сжалось, когда Флинт аккуратно повернул лицо Киссинджер за подбородок и легко поцеловал в губы. Эл закрыла глаза и медленно досчитала до десяти. Только после этого она развернулась и, не оглядываясь, пошла вниз, к воде, а потом побежала вдоль кромки озера в противоположную от замка сторону. Она бежала и бежала, пока дыхание не начало перехватывать, и, наконец, упала на колени, тяжело дыша. Слез не было, хотя пореветь очень хотелось. Наверное, она просто уже выревела все слезы, вот ей больше теперь и нечем.

Ветер треплет распущенные волосы, бьет в лицо.

— Эл, ты чокнутая? — кричит ей в лицо Петер Крам, приземляясь рядом и бросая метлу на песок. Эл открывает глаза. Вокруг нее квиддичный стадион Дурмстранга, они готовятся к стыковому матчу с Хогвартсом, и сегодня их с Крамом команда играет со второй сборной института.

— А что не так-то? — возмущается она, опуская биту. — Ты сказал, играем жестко!

— Но зачем было ломать Густавсону плечо? Ему и так его еле собрали по частям, Эл! Ты же должна понимать, что теперь ему даже в запасе места не будет!

— Крам, ты как-нибудь, давай, может, определись с игровой политикой, а! — она отшвыривает биту Лотару Лангенбергу, и тот убирает обе в сундук. — Либо мы играем жестко, либо мягко. Не расскажешь, как мне так ударить по бладжеру, чтобы тот легонечко погладил соперника по плечику?

— Не передергивай! — кривится Крам. — Ты умеешь играть, никого не ломая.

— Да, умею, но вообще-то у меня такое амплуа. Я ломаю соперника, чтобы свои победили. Ты ловец, тебе не понять.

— Эл, я не возьму тебя в Шотландию, если ты не поклянешься, что умеришь пыл. Мне есть, кем тебя заменить. Вон, Решетников — отличная замена. Он играет не хуже тебя.

— Согласна, Петер! Давай, бери с собой Решетникова! Пожалуйста! — она срывает с себя кроваво-красную мантию и остается в игровом свитере и бриджах. — Только не говори потом, что вы проиграли из-за того, что кто-то постеснялся сломать пальцы ловцу соперника! Потому что за мной не заржавеет ты знаешь. А некоторые чистоплюи способны делать кому-то больно только в бою. Но, знаешь, квиддич — это тоже бой.

— Ты отстранена от тренировок на неделю, — заявляет Крам, угрожающе нависая над ней. — И напиши объяснительную директору, почему именно.

— С удовольствием!

Никакого удовольствия, конечно, в написании объяснительных записок не было; но Эл сейчас очень сильно злилась, потому что Крам неправ: она сделала все верно, по игре; Густавсон хорошо забивал, и он умел обманывать Хелльстрёма, и без него у их соперника было гораздо меньше шансов на победу, тем более, что их ловец — Магда Тьерсен вообще ни в чем не уступала Краму, просто она не хотела играть на международных соревнованиях, потому что готовилась к выпускным экзаменам. И, да, пускай это просто тренировочная игра, один и контрольных матчей, без зрителей, для себя, но в любой игре важна победа, разве нет? Разве не в этом смысл вообще? Зачем тогда вообще играть в квиддич?

Квиддич — это жизнь, и квиддич — это борьба, и если не бороться за жизнь, то что тогда?..

...Она прижимается спиной к колонне, скрывающей ее от противника, заглядывает назад через маленькое зеркальце. За соседней такой же колонной Драганов, на нем такие же опознавательные нашивки, что и на ней, — сегодня они напарники. Противники превосходят их числом; Эл подает сигнал Драганову прикрыть ее, он кивает, и Эл, собравшись с духом, бросается вперед, чтобы спрятаться за кучей стройматериалов, что свалены в углу в десяти метрах впереди, и все это под шквальным огнем вражеских заклинаний. Огненная плеть прилетает ей по шее, но не успевает затянуться: Драг снял их снайпера.

Она оборачивается к нему, показывая большой палец, хотя боль и ярость оттого, что он не успел ее прикрыть, затапливает с головой. Драг делает виноватое лицо и выстреливает заклинанием в еще одного соперника: путь чист, миссия продолжается.

Достигнув двери в дальнем конце полутемного коридора, они с Димитром осторожно выглядывают. Это здание маггловского университета: большая лекционная аудитория, огромный экран во всю стену.

"Это мой универ", — слышит Эл в ухе голос Драганова. На них меняется амуниция; больше никаких хамелеонок Дурмстранга, только чёрные комбинезоны маггловского спецназа. Вместо палочки — штурмовая винтовка, а ножей у себя на поясе Эл насчитывает не меньше четырёх. Она умеет ими пользоваться.

Заложников они видят сразу. Несколько человек стоит у панорамного окна, и на поясе у каждого взрывчатка. Люди с закрытыми платками лицами направляют на них оружие; девушка в синей толстовке кажется почему-то знакомой.

Девушка жмурится, когда один из террористов нависает над ней коршуном, и Эл простреливает узнаванием вдоль позвоночника.

Это Веска.

Дальше все случается в одно мгновение, даже если заставить её вспоминать, она не скажет, как именно прицеливалась и жала на спусковой крючок; шестеро террористов ликвидированы, детонатор в руке Драга, и он крепко держит за плечи бьющуюся в истерике однокурсницу.

Эл отворачивается от них и вызывает саперов; ей не хочется смотреть на людей, которые, еще в шоке, начинают благодарить подоспевших специалистов, которым только предстоит обезвредить бомбы. Ее дело сделано. Все, как учили боевку. Быстро и без сантиментов. Есть ты — а есть враг.

— Будь твоя воля, ты бы и гранату своим телом закрыла, — говорит ей кто-то из отряда, но каска не дает понять, кто именно. Эл кажется, что это Решетников.

— Будь моя воля, ничего подобного бы никогда не случалось.

— Международный терроризм победить не удастся, — возражает Никита.

— Как и коррупцию, — подтверждает Эл, почесывая нос. Она стоит спиной к дверям университета, когда раздается взрыв.

...В Больничном крыле небывало многолюдно; мадам Помфри и другие целители и медиведьмы заняты с пациентами, лежащими буквально на каждой кровати. Люди в пыльных мантиях таскают носилки с раненными. Эл пытается сесть на своей койке, но тело не слушается.

— Жаль, что колдомедики не отказываются во время войны лечить тех, кто поддерживает врагов.

Голос Данбара, мерзкий, как Эл не знает что, раздается откуда-то сбоку.

— Лучше бы тебя добили, чем вытаскивали с того света.

— Пожирательское отродье.

— Наследница Того-Кого-Нельзя-Называть.

— Дочурка сумасшедшей Лестрейндж.

Эл закрывает глаза и заставляет себя очистить сознание. Голоса, звучащие отовсюду, умолкают, но Данбар по-прежнему где-то рядом.

— Мне отвратительно ходить с тобой по одним коридорам, Блэк. Тебе не противно оттого, чья кровь течет в тебе?!

Эл делает над собой усилие, приподнимается на локтях так, чтобы видеть противного гриффера.

— На твоем месте я бы не стала ходить по замку в одиночестве. Злая тетенька напала на масенького гриффиндорского соплезуйсика, — гнусаво просюсюкала она, а потом умильное выражение ее лица сменил хищный оскал. — И прибила его к Хель.

Клацать зубами было лишним, зато Данбара словно ветром снесло.

То, что на большее сил уже не хватило — дело десятое.

...Их старый дом в Осло застилала стена дождя. Она стояла на заднем крыльце у Теи, сжимая ладонями глиняную кружку. Ромашковый чай обжигал пальцы сквозь толстые стенки.

— Ты по ним скучаешь, — сказала Тея, подходя к ней и становясь рядом. Ее взгляд повторял взгляд самой Эл, уходящий куда-то за низкий заборчик.

— Как сучка, — подтвердила Эл, продолжая вглядываться в дождь.

Слез не было.

Все слезы и вопли закончились где-то, где Запретный лес перетекает в Каледонский, и больше ничего не осталось.

В топку всё.

Достало.

Когда Эл открывает глаза в следующий раз, она лежит на полу в кабинете Комиссии, и целитель Хайнце поддерживает её голову за затылок, собираясь влить в рот какое-то зелье.

— О, вы пришли в себя, мисс Блэк, — улыбнулся он, убирая кубок. — Теперь можно обойтись и без стимуляторов для выведения вас из транса.

— Сколько это длилось, док?

— Девять часов. Я вынужден предложить вам провести ночь под наблюдением колдомедиков.

Эл криво усмехнулась.

— Я довольно пробыла под наблюдением колдомедиков. Если вы видели то же самое, что и я... Локи, помоги мне не сгореть со стыда.

По глазам герра Хайнце было ясно, что Локи не поможет.

— Я настаиваю, — проговорил целитель твердо. — Домовой эльф проводит вас с свободную палату.

Утомившийся за время проверки на адекватность мозг, вопреки желанию Эл, полностью согласен с герром Хайнце. Едва она доносит голову до подушки, устраиваясь на отведенной для нее койке, сразу же засыпает.

В качестве разнообразия ей ничего не снится.