L+L (гет)

Наказание для Лиод и Бедивера в момент оглашения показалось им не очень страшным: все их выходные были теперь заняты отработками у завхоза или лесника — разумеется, без использования волшебных палочек. Им вообще было разрешено теперь использовать палочки только на уроках чар и трансфигурации и ещё один час после уроков для исполнения домашнего задания по означенным предметам — непременно под строгим наблюдением кого-нибудь из учителей. Всё остальное время палочки хранились у директора, и раз в неделю их проверял глава отдела по работе с несовершеннолетними Джейсон Сэмюэлсон. Он же раз в неделю, вечерами в пятницу, с Ферклами беседовал — и первый же их разговор почему-то напугал их почти до ступора. Хотя Сэмюэлсон даже голоса не повышал и, пожалуй, даже был почти любезен — но его прохладная вежливость и отстранённость совершенно Ферклов деморализовали.

Когда он их отпустил, Бедивер и Лиод вышли из директорского кабинета и некоторое время молча шли по коридору к лестнице. А когда дошли, Лиод села на верхнюю ступеньку и расплакалась. Бедивер присел с ней рядом, и она прислонилась плечом к его плечу, продолжая плакать.

— Ну, могло быть хуже, правда? — спросил он через некоторое время. Лиод то ли покачала, то ли помотала головой, и пробормотала:

— Мы же не нарочно! Мы же не хотели, чтоб так вышло! Мы же ничего плохого не хотели!

— Но ведь сделали, — помолчав, ответил Бедивер.

С того утра, когда выяснилось, что его брат сбежал, и до появления Ламорака с аврором и директором Бедивера не оставляло мучительное ощущение стыда и непоправимости произошедшего. Наверное, где-то через неделю после побега Ламорака оно стало таким сильным, что, если бы сейчас его действия что-то изменили, Бедивер без колебаний бы признался и отдал письмо, рассказав всем всё как есть — разве что не стал бы упоминать Лиод, чтоб ей тоже не попало. В конце концов, она была ещё маленькой, а ему уже исполнилось пятнадцать — и потом, письмо взял он, а не она. И когда он увидел Ламорака в Большом зале, первым его порывом было подойти к нему, всё рассказать и попросить прощения — но затем их всех вызвали и увели, потом был тот разговор с аврором и директором до ночи, и поговорить с братом у него не вышло: тот распределился на другой факультет, и попасть в чужую гостиную среди ночи было невозможно.

Спал в ту ночь он плохо и недолго, и на следующее утро попытался всё-таки поговорить с Ламораком прямо в Большом зале, но тот так от него шарахнулся, что Бедивер настаивать не стал и, вспомнив совет аврора, написал ему письмо — и, дав Лиод прочитать и подписать его, в обед отправил его школьной совой.

И начал ждать ответа — хоть совой, хоть лично. Хоть как-нибудь… Но Ламорак не отвечал — и Бедивер, сказать по правде, понимал его. Вот только легче ему от этого понимания не становилось. Он знал, что Лиод тоже подходила к Ламораку, и знал, что тот не стал говорить и с ней, и вообще не общался ни с кем из Ферклов. Знал, что Зелинег и Вольсунг полагали, что Ламорак, попав в богатую, судя по его вещам, семью, зазнался и поэтому знать не хочет больше Ферклов. Он же так не думал, полагая, что, даже если это правда, то не вся.

Он не мог бы толком сформулировать причины, но, ставя себя на место Ламорака, точно знал, что повёл бы себя так же. Они никогда не были близки — никто из детей Ферклов не дружил между собой, кроме, может быть, двойняшек, но они вообще были особенными: у них даже был собственный, придуманный ими только для себя язык, да и мать у них была другой. Находившаяся на самой низшей ступени иерархии среди взрослых — за то, что родила детей без мужа и за то, что после их рождения потеряла место на ферме, где работала до этого и с тех пор сидела «на родительском хребте» — Мелиор детей… любила. Хотя она отнюдь не была среди взрослых самой младшей, Мелиор и прежде была всеобщей нянькой, а с рождением двойняшек и потерей работы была назначена ответственной за всех детей и всё, что с ними было связано, от еды до стирки и уборки. Так что времени на собственно детей у неё почти не оставалось, и все его крохи она отдавала дочерям. И тем завидовали — потому что их было, кому утешить и обнять, и причесать, и заплести косички (мелочь, вроде бы, но девочек стригли коротко, чтобы не возиться, и длинные волосы носили только те, кто уже умел самостоятельно справляться с ними), и, наконец, попросту поговорить по-человечески.

Бедивер завидовал им тоже — и точно так же, как и остальные, недолюбливал поэтому, но обижать близняшек опасался: всё же Мелиор была взрослой волшебницей, и имела право наказать любого из детей. Впрочем, правом этим она обычно не пользовалась, но ни Бедиверу, ни кому-нибудь ещё не хотелось проверять, что будет, если тронуть близнецов. И потом, они все по-особенному относились к Мелиор, и старались не расстраивать её: она была единственным человеком в этом доме, который им давал тепло, и потерять его они боялись.

Именно о Мелиор Бедивер теперь и думал, сидя рядом с плачущей сестрой. И о том, что вся эта история с письмом неожиданно разбудила в нём незнакомые прежде чувства что к сестре, что к брату… что к другой сестре, Игрэйне. Она была самой младшей из них четверых, и, как говорили родители, родилась случайно, это они припоминали ей по любому поводу и даже без него. Даже после того, как «выяснилось» сквибство Ламорака, ей не стало легче — даже, может быть, наоборот, потому что выбросов магических у неё пока что не было… Или, может быть, их тоже не заметили, как не видели их у брата? Так или иначе, но пока Ламорак ещё был дома, её постоянно заставляли демонстрировать своё презрение к нему, а когда он убежал, всерьёз взялись за её обучение ежиным повадкам.

— Где один сквиб — там и другой, — вынес вердикт прадед, и эти слова стали для Игрэйны приговором. Бедиверу было очень жаль сестру, и они с Лиод старались помочь ей, занимаясь с девочкой и повторяя с нею то, что когда-то вызубрили сами: как и где искать личинок, каких можно есть, а каких не стоит — и твердили, что ей ведь только семь, и всё ещё сто раз изменится, и она вполне ещё может оказаться волшебницей. Игрэйна теперь почти всё время плакала, а когда Бедиверу с Лиод пришла пора уезжать в школу, разрыдалась и весь последний вечер совсем от них не отходила — Лиод после рассказала, что они даже спали в ту ночь вместе, на одной кровати. А теперь она осталась там одна, с родителями… Очень злющими, наверное, после всей этой истории.

А ведь впереди был суд… И на фоне всего этого Сэмюэлсон с его идеальными манерами и вежливостью оказался последней каплей. Да, конечно, наказание было справедливым, но за что им это всё? Неужели вся их жизнь так и пройдёт?

— Не плачь так, — сказал Бедивер, а потом зажмурился и впервые в жизни обнял сестру за плечи. — Мне уже пятнадцать. Через три года я закончу Хогвартс, найду работу и уйду из дома. И заберу тебя к себе. Надо потерпеть ещё два лета — и всё.

— Меня не отпустят, — Лиод обхватила его руками, и он замер и смешался совершенно от этого незнакомого ощущения. — Родители меня тебе не отдадут.

— Отдадут, — уверенно сказал он. — Особенно если на суде Ларка оставят с нашей тёткой. Тогда и тебя мне отдадут. Ли, послушай, — он, наконец, задышал спокойнее и крепко сжал её маленькую ручку. — Нам с тобою надо очень постараться на суде. Надо рассказать всё так, чтобы Ларка там оставили. Тогда будет прецедент, и родители не смогут спорить.

— Ты так думаешь? — спросила она, прижимаясь щекой к его груди.

— Уверен, — кивнул он. — Если что-то можно одному — значит, это можно и другому. Мы же брат с сестрой — это ближе, чем тётка и племянник.

— А Рей? — Лиод подняла голову и поглядела на Бедивера тревожно и расстроенно.

— Её тоже заберу, — сказал он решительно. — Она как раз поедет в школу — будете учиться вместе.

— И ты сможешь столько зарабатывать? — недоверчиво спросила Лиод.

— Я не знаю, — честно сказал Бедивер. — Но я должен. Значит, буду. Я найду работу, — повторил он. — Только СОВы надо сдать как можно лучше. А потом ТРИТОНы. И найду.

— А ты сможешь? — спросила она снова, успокаиваясь.

— Постараюсь, — он кивнул, и она, вздохнув, снова уткнулась ему в грудь.

Бедиверу было страшно. Он учился средне — про таких, как он, обычно говорят, что они звёзд с неба не хватают, но, в принципе, не так уж плохи. Так… ни то ни сё. Если он за этот год не поймёт, чем можно зарабатывать достаточно, чтобы содержать себя и двух сестёр, он не сможет взять на следующий год профилирующие курсы, и тогда из его затеи ничего не выйдет. Но он должен, должен — он же старший! Он уже подставил брата — он не может сделать это ещё раз и с сёстрами.

Что он, собственно, умеет? В чём достаточно хорош? Чары у него обычно выходили средне — что-то между Удовлетворительно и Выше ожидаемого — так что он, наверно, сможет сдать их так, чтобы изучать их на старших курсах, но чтоб зарабатывать на них… нет, пожалуй, это вряд ли. В чарах ничего особо выдающегося он не сделает. Правда, у него неплохо выходила трансфигурация — особенно живых существ — так что и её он тоже будет изучать на старших курсах, но… Но чем зарабатывают трансфигураторы? Где она вообще используется так, чтоб за неё платили деньги? Нет, пожалуй, это не то, что ему нужно. В чём ещё он разбирается? Ну, историю магии можно просто вызубрить — зачем только? Толку от неё? Нет, она, конечно, интересная, но практически ведь не нужна совсем. В зельях он едва тянул на Удовлетворительно, в ЗоТИ — тоже, астрономию вообще не понимал и попросту зубрил… Оставались гербология, УзМС, которые давались ему лучше всего, ну и маггловедение, которое он взял просто для количества и которое казалось ему скучным, непонятным и ненужным. Значит, гербология и уход…

Если бы ещё ему что-нибудь из этого нравилось! Его по-настоящему интересовала лишь трансфигурация — но как ей зарабатывать? Причём сразу после школы? Впрочем, им ведь обещали консультации по выбору профессии — вот он там и спросит. Надо бы узнать, сколько платят в министерстве — может быть, попробовать туда устроиться? Если сдать всё, что для них нужно.

— А если Рей и правда сквиб? — вдруг спросила Лиод, и Бедивер вздрогнул.

— Ну, — сказал он, подумав, — тогда я напишу тёткиному мужу и спрошу, что они собирались делать с Ларком, когда так про него думали. Они же его взяли — значит, у них был какой-то план. Пусть расскажут. Или Ларка спросим.

— Он не разговаривает с нами, — вздохнула Лиод.

— Он обиделся, я думаю, — сказал Бедивер. — Но тут ведь для дела. А не скажет — и не надо, спросим у тёткиного мужа. А ещё есть маггловедение, — добавил он. — Я туда хожу — только ничего не помню толком. Можно разобраться — заранее, на всякий случай. Хоть толк будет от этих уроков. Но мне кажется, она волшебница, — сказал он с надеждой. — Вот у Ларка тоже выбросов никто не видел — а он всё-таки волшебник.

— Я всё думаю, — Лиод выпрямилась, отпустила его и теперь просто сидела рядом, прислонясь к его плечу, — разве так бывает? Чтоб без выбросов?

— Говорят, что нет, — ответил Бедивер, — но я уже не знаю… Может, они были, но их никто не видел?

— А сам Ларк? — возразила Лиод. — Почему он не сказал?

— Так он, может, говорил, — горько вздохнул Бедивер. — Кто ж ему поверит… Думаешь, родители или бабка с дедом бы его послушали? Ладно, что сидеть, — он вздохнул и, встав, протянул ей руку. — Пойдём. Ли, послушай, — он спустился было на одну ступеньку, но, остановившись, повернулся вновь к сестре и сказал серьёзно: — Раз мы с тобой договорились, мы должны учиться как можно лучше. И я, и ты. Тем более, если Рей всё-таки и правда сквиб. Тебе придётся помогать мне — хотя бы на каникулах. Тебе что лучше всего даётся? — спросил он, осознав вдруг, что вообще ничего не знает о том, как учится сестра. Только то, что не ужасно, но и не блестяще — то есть так примерно, как и он.

— Я не знаю, — растерянно сказала Лиод. — У нас палочки забрали, а мне часа не хватает и на чары, и на трансфигурацию…

— Это же не навсегда, — попытался утешить её Бедивер. — Ты же помнишь — может быть, нам их вернут после каникул.

— А если нет? — она шмыгнула носом.

— Ну, вернут же рано или поздно, — сказал он с деланным оптимизмом. — Должны вернуть! У меня же СОВы — как мне их сдавать?

— Думаешь, их это волнует? — нахмурилась она.

— Не знаю, — вздохнул он. — Надеюсь, что да… Но не знаю. Но не просто же так они нам назначили такое наказание в каникулы, — добавил он с надеждой, и Лиод улыбнулась.

То, что представлялось, вероятно, Флитвику и Сэмюэлсону серьёзным наказанием, сами Ферклы восприняли почти что радостно: теперь, даже если вдруг родители прикажут им вернуться на каникулы домой, они сделать этого попросту не смогут. Правда, этого обычно не бывало: Ферклы все каникулы, помимо летних, проводили в школе, потому что «чего это мы должны вас тут кормить? Оставайтесь в школе, пусть они потратятся!» — но кто знает, что произойдёт теперь? Вот поэтому решение о том, что все каникулы Лиод с Бедивером проведут на ферме, причём маггловской, где будут не просто жить, но работать, разумеется, как магглы, лишь обрадовала Ферклов. Неужели им даже на лето не придётся возвращаться в дом к родителям? Да на любой ферме им будет в сто раз лучше! Особенно если их оставят вместе.

— Я хочу, чтобы вы почувствовали, каково это — жить без волшебства, — сказал им Сэмюэлсон. — Чтобы поняли на практике, чего вы чуть было не лишили собственного брата. Вы ведь не могли знать, что его станут разыскивать. Однако ваш страх перед наказанием оказался сильнее человеческого сочувствия к брату и волшебнику, которого вы, по сути, лишали волшебства — и теперь вам следует попробовать ту жизнь, на которую вы обрекли его. Для начала хватит работы на каникулах, включая, — подчеркнул он, — летние, а далее посмотрим. Я учитываю, разумеется, что у вас перед братом будет преимущество: вы, мистер Феркл, изучаете маггловедение, а у вас, мисс Феркл, на это есть целых четыре месяца. И всё же некоторое представление о том, что уготовили своему брату, я полагаю, вы получите.

…А потом был суд, вынесший решение о проведении расследования и — главное — о том, что Ламорак отныне остаётся с тёткой.

— Видишь? — говорил сестре Бедивер, когда они ещё ждали в зале суда директора, чтоб вернуться в школу. — Ларка там оставили. Значит, и тебя оставят. Вас с Рей. А ещё расследование будет, — сказал он с надеждой. — Может, их вообще посадят в Азкабан.

— Кого? — испуганно спросила Лиод.

— Всех, — ответил он, сощурившись. — Всех взрослых. Кроме Мелиор.