Харвиг. Посол Ясных Земель (джен)

Уже несколько дней подряд лили дожди. Их с запада привёл Гамаюн. Вечером донеслись глухие раскаты грома, вслед за которыми набежали чёрные тучи. Харвиг вышел к реке и угодил под первые холодные капли. А потом грянуло и всё озарилось. Тогда-то он и заметил небесного вестника. Синяя птица величаво парила в выси.

Люди верили, что она — друг и помощник Макоши. А тех, кому довелось её повидать, ожидала удача.

Харвиг решил не ждать, когда посланник богини заметит его с небес, и поспешил укрыться на мельнице...

До этого он видел божье создание дважды. Первый раз, когда только появился в Городище, на вершине горы. О той поре он мало что помнил. Вроде бы, сидел Гамаюн на камне, а потом с ярким всполохом сгинул... А было оно или нет — кто ж теперь скажет.

Другой раз случился совсем недавно. Взял отец Харвига с собой в Голодырь. То был посёлок изгоев, — лихих людей, когда-то крепко преступивших закон. Время от времени им отправляли обоз с мукой, чтобы злодеи не перемёрли от голода.

Пока отец управлял разгрузкой, Харвиг спустился к Пучай-ручью. Стылые воды мирно струились по мелкому каменистому дну, и ныне, в осеннюю пору, было неясно, за что получил ручей своё имя. Другое дело — весной, когда, набравши с холмов талых вод, он поднимался в берегах и с рёвом мчал к старшему брату Бугу.

Харвиг остановился у берега, в тени старого дуба. Его взгляд силился проникнуть под серебристую гладь. В отражении вдруг разглядел он позади себя на кургузой ветви большую синюю птицу. Их взоры встретились... Послышался зов отца, отрок стремительно обернулся и зажмурился от яркого света. Как проморгался, посланника уж и след простыл...

Из-за ненастья дорога в роще раскисла. Люди не хотели мочить зерно, и работа на мельнице встала. Харвиг маялся от безделья. Была бы хоть погода хорошая, уж он бы нашёл, чем заняться. Но жизнь так устроена, что, когда небо ясное, — работы невпроворот.

Гудейка последние дни хандрил. Он старался всё время быть рядом. Даже днём, когда домовые обычно прячутся в потаённых местах, просто зарывался в кучу соломы.

— Скажи, — спросил как-то Харвиг, — куда вы деваетесь? Как исчезаете?

— По краешку ходим.

— О чём это ты?

— То же, что здесь... Только людей там нет.

— Одни домовые?

— Отчего? Шмелики, мышки. Вороны с совушками кой-раз залетают.

— А мне туда можно?

Гудейка помотал головой.

— Не... Людям туда никак.

Так Харвиг и не понял тогда, что это за неведомый «край».

Он глянул в оконце. На лужайке у мельницы одиноко мокла коза. С Пенкой тоже творилось что-то неладное. Третий день как она перестала жевать траву, а вслед за тем и доиться. В последний раз она вышибла кадушку из его рук...

Время перевалило за полдень, а Вакейки с обедом всё не было. И придёт ли?

Харвиг решил не дожидаться милости мельника и отправился на рыбалку.

Он вышел к реке. Дождь пузырил стылую воду. В ней отражалось серое небо. Отрок размотал удочку, наживил червяка. Забросил его подальше, к плотине.

Не успел поплавок успокоиться, как вдруг — скрылся с глаз! Харвиг подсёк и выволок здоровенного окуня. Очень скоро в траве у ног прыгали больше десятка полосатых рыбин. Потом дождь утих и клёв как обрезало. Мальчик развёл костёр.

Часом позже он принёс на мельницу запечённую в углях рыбу.

— Съешь, Гудейка, — уговаривал он домового, но тот лишь зарылся глубже в солому.

Харвиг ел рыбу и думал, что по такому ненастью Ножик мог бы его отпустить. Вот если завтра с утра опять будет дождь, стоит поговорить с мельником.

Если по совести, — тот и вовсе мог без него обойтись. Рука Акима уже зажила, да и Матвей целыми днями слонялся без дела. Но подобными мечтами Харвиг себя не тешил. Кто-кто, а Ноздреча скорее удавится, чем отпустит его до срока.

Вечерело. В голой и мокрой роще уныло завывал ветер. Тревожно стучал по мельничной крыше дождь. Было сыро и холодно. Хорошо ещё, что догадался натаскать впрок соломы, чтобы ему и Пенке хватило. Только козе свежая подстилка оказалась без надобности. В стойле который день была чистота. Он пробовал соблазнить бородатую куриным зерном, мешок с которым мельник хранил в подклети. Всё без толку. Она не желала ни есть, ни пить. Как бы не подохла, родимая.

В углу тревожно застонал домовой. Харвиг устроился рядом.

Интересно, чем сейчас занимаются его братья? Селян, наверное, вырезает безделки. Лучше всего ему удавались деревянные изваяния Погрыза... Михейка с Васяткой, вернее всего, носятся друг за другом по горницам. А может, помогают матери прясть козий пух. Либо забрались втихаря в подклеть, где хранятся зимние припасы под присмотром Архипа, чтобы разжиться мочёными яблоками...

Незаметно Харвиг уснул. Приснился ему чудный сон. Будто стоит он у мельницы и к нему на задних лапах подходит Шамка. Она разевает пасть и произносит человеческим голосом:

— Берегись, Харвиг!

Потом налетел снежный вихрь, за которым собака исчезла...

Под утро ударил мороз. Харвиг проснулся от лютого холода. Стуча зубами, он спустился вниз и принялся разжигать костёр. Тогда-то и обнаружил, что Пенка исчезла.

До обеда мельница пустовала. Дороги схватило молодым ломким льдом. Ножик с сыновьями и Харвигом прочесали всю рощу, выискивая козу. Но та будто сгинула.

— Сожрал... — бурчал себе под нос мельник, шагая меж деревьев по хрустящей траве. — Либо продал.

— А может, её водяной забрал? — обозлился Харвиг.

Полуденное солнце согрело землю. На гнилушинской дороге показалась крытая бычьей шкурой повозка. Харвиг ещё издали признал её и обрадовался, — это были родители. Лют остановил серого величавого козла Похрапа у мельницы, легко соскочил на землю. Вслед за ним, опершись на руку мужа, спустилась Лада.

— C днём рождения, сын!

Они обнялись. Харвиг совсем забыл, что сегодня — тот день, когда он несколько лет назад пришёл в Городище.

— Будь здрав, Ноздреча, — поприветствовал мельника князь.

— И вам не хворать, — угрюмо ответил тот. — Скверно твой сын, Лют, с работой справляется. Коза от него сбежала.

— Как так? — обернулся князь к Харвигу.

— Она который день была сама не своя. В стойло не заходила. Я пробовал её завести, так она на меня — с рогами.

— Что же ты о том хозяину не сказал?

— А как тут скажешь? Он четыре дня сюда ни ногой. А мне на его двор путь закрыт. Я не раз говорил Вакейке, что с козою беда. Не знаю, передавал ли?

— Передавал! — отозвался отрок. — Батя не захотел по дождю одёжу мочить.

Лют обернулся к мельнику:

— Выходит, Ноздреча, ты сам виноват. Раз о скотине своей не печёшься.

— Я оставил Утробу на Харвига! — ощерился Ножик. — Весь спрос с него!

— Э нет... Мой сын твою козу кормить, поить да доить должен. А хвори, забой и иные дела — то твоя забота. И если тебе, Ножик, на своё хозяйство плевать, то чего ж ты от Харвига хочешь?

Лют снял с повозки и передал сыну узел с тёплой одеждой. Мать протянула корзину с едой.

— Ты бы забрал отрока в дом, — сказал мельнику князь. — Или пусть он у нас ночует.

— Я подумаю, — неохотно процедил Ножик.

— Дюже долго не думай. До вечера.

Лада ожгла мельника гневным взором.

— Если что, — она обняла сына, — домой приходи.

Харвиг расцеловался с родителями, и повозка уехала.

В тот день на помол прибыло всего две телеги.

— Ничего... — сказал Ноздреча, провожая их взглядом, — к Покрову повалят.

Он ушёл, так и не сообщив о своём решении.

«Переночую сегодня здесь, а завтра — домой, — подумал Харвиг. — Дурень я, что ли, тут мёрзнуть».

Он уже собирался вернуться в свой закуток наверху, как увидел людей, идущих по роще. Они направлялись к мельнице. Впереди суетливо шагал Аким, который то и дело оглядывался, поспевают ли за ним остальные... Харвиг скрестил на груди руки и, привалившись к стене, стал ждать.

— Встречай гостей, Харька! — издали крикнул Аким. — Решили узнать, как ты тут?

Харвиг молчал. Он уже всех разглядел. Первым шёл Васька-Гвоздь, прозванный так за худобу и высокий рост. Несмотря на внешнюю хилость, был он твёрд и жилист. Харвиг знал это не понаслышке. Годом раньше он схлестнулся с главарём Верхуш на мосту. Тогда, по перволедью, сошлись ватаги Старого берега и Заречья на шутейную битву. Харвиг противника победил. А вот Демьяну, которому довелось биться с отроком, что шагал сейчас вслед за Гвоздём, — пришлось тяжко.

Настоящего имени главаря гнилушинской ватаги Харвиг не знал. Все называли его Махиней, а проще — Махой. Был он не очень высок, но дюже широк в плечах. И на этом странности не кончались. Волосы на его голове были светлыми, а белёсые глаза выпучены, как у рыбы.

В тот раз серёдкинцы едва уволокли своего вожака от озверелого Махи. Остался Демьяну на память о той встрече здоровенный шрам у виска.

Ещё Харвиг слышал, что верховодит Махиня последний год. Таков был порядок, — как отроку исполнялось пятнадцать лет, он признавался взрослым.

Замыкал шествие подольский Вожжа. Его Харвиг знал плохо. Встречал несколько раз на праздниках да помнил, что в прошлый раз на мосту дрался он с торжковским Ипатом, сыном Горыни, и тот его одолел.

— Ну, что молчишь? — приблизившись, злорадно спросил Аким. — Язык проглотил?

— Ты бы придержал свой, — осадил его Харвиг.

Тем временем к мельнице подошли остальные.

— Будь здрав! — приветственно поднял руку Вожжа. При этом лицо подольского главаря оставалось мрачным.

— И вам того же, — отозвался Харвиг. — В дом не зову, не прибрано там.

Отроки ухмыльнулись, оценив шутку.

— Вопросец у нас к тебе, — приступил к главному Гвоздь. — Не сегодня — завтра Стырь встанет.

— И что? — Харвиг недоумённо пожал плечами.

— Ты живёшь тут, на Гнилушах. Стало быть, биться на мосту будешь за нас.

Харвиг рассмеялся:

— Это что за закон такой?

— Мой закон, — отозвался за того Маха. — Ты живёшь на моей земле. Либо пойдёшь со мной, либо проваливай.

— А если нет?

— Если нет... — на лице Махини появилась злая улыбка, — пеняй на себя. До моста ты целым не доберёшься.

Харвиг нахмурился. До Покрова ещё далеко, а лёд на реке, как верно заметил Гвоздь, должен встать со дня на день... Даже если Харвиг вовсе откажется выходить на мост, Маха со своей ватагой не дадут ему здесь покоя.

— Я тут последнюю ночь, — сказал он. — Дальше буду приходить сюда на работу.

— Хитрый... — хмыкнул Махиня. — А знаешь, почему его отца Ножиком кличут?

Он пренебрежительно кивнул на Акима.

— Нет, — равнодушно ответил Харвиг.

— Он чуял, когда тут поселился, что место гиблое, и тоже решил схитрить. Затащил здоровенного кабана на плотину, чтобы заколоть его в дань водяному. Кабан, не будь дураком, скинул его в Стырь вместе с ножом...

Махиня оглядел приятелей, и они рассмеялись. Харвиг посмотрел на Акима. Тот униженно улыбался.

— Выбрался Ноздреча на берег без ножа и весь в тине. Вот люди и стали шутить, что, видать, подарил он его водяному.

Выпученные глаза Махи не мигая глядели на Харвига.

— Я к тому это, что на каждого хитреца найдётся такой кабан. Либо на Перволёд ты пойдёшь со мной, либо на Гнилуши не суйся.

С тем вожаки Заречья ушли. Аким было увязался за ними, но Маха что-то сказал и тот понуро побрёл на свой двор.

Харвиг поднялся по лестнице к жерновам.

Гудей лежал на прежнем месте, в углу. Харвигу вдруг показалось, что он не дышит.

— Эй, Гудейка! Ты жив?

Тот шевельнулся. Харвиг осторожно лёг рядом, накрыл себя и домового тулупом. Что-то тревожное происходило на мельнице. И дело тут было не в угрозах Махини...

Он припомнил их разговор и покачал головой. Ишь что удумал: против своих биться! Да Харвиг скорее выйдет против всего Заречья. Надоели ему Гнилуши и мельница, как горькая редька. Покров бы уже скорей...

Тем же вечером к нему пришли княжичи. Харвиг разжёг на берегу большой жаркий костёр. Друзья расположились на поваленных брёвнах, грея у огня замёрзшие руки. Селян протянул Харвигу небольшой свёрток.

— Поздравляем, значит, тебя! — неловко пояснил он.

Харвиг развернул дублёную кожу... Внутри оказались несколько ягодных леденцов, чёрные кованные крючки и шнур из козьего волоса.

— Леденцы сами ешьте, что я вам — девка, или дитя какое? — пробурчал Харвиг, сунув, однако, гостинцы в карман. При этом Васятка и Михей за его спиной с улыбками переглянулись. — А вот за лесу и крючки, братцы, спасибо!

Пока друзья угощались нехитрой снедью, Васятка украдкой сунул ему Бабашку.

— Что там у вас? — крикнул с другой стороны костра зоркий Селян. — Никак Васятка колобка притащил?

— Сам ты колобок, — нахмурился Харвиг.

Если по-честному, сравнение было не в бровь, а в глаз. Кабы не усы да уши... Селян не впервой насмехался над детской игрушкой Харвига. Отчего-то она не давала ему покоя.

— Чтоб вы знали, этот зверь размером с избу, — счёл нужным сообщить Харвиг. — И за раз может быка проглотить.

— Ишь ты! — поразился Васятка.

Михей промолчал, а Селян ухмыльнулся:

— Где же он водится?

— Там, откуда я родом!

— Как же. Помним... У вас там избы высотой в три жилья.

— Хватит вам... — попробовал остановить Михей братьев.

— Так всё и есть! — упрямо подтвердил Харвиг.

— А в упряжки запрягают по десятку козлов? — не унимался Селян.

— Верно!

— А по улицам носятся стаи Зубил!

Тут Михей хмыкнул, а Васятка, не сдержавшись, хрюкнул в кулак. Харвиг побагровел.

— Знаешь что, — сказал старший брат, — я думаю, что ты ничего не помнишь.

— Ещё как помню! — запальчиво возразил Харвиг.

— Ну, коли так, скажи: что за зверь твой Бабашка? Как обходится без туловища и лап?

Харвиг молчал.

— Ну, что же ты?!

— Вот уйду по весне, — хмуро произнёс он, — тогда попомните.

Братья переглянулись.

— Куда это?

— В гору.

Васятка потянул Харвига за рукав:

— Не ходи... Там же ведьма....

Тот сердито выдернул руку.

— Снова ты за своё? Надоел уже!

Васятка обиженно скривил губы. На глазах заблестели слёзы.

«Этого ещё не хватало, — подумал Харвиг. — Сейчас расхнычется».

Тут подал голос Селян:

— Не переживай, Васятка! Болтовня это всё.

Харвига захлестнула ярость. Такого глава княжичей не мог спустить даже брату.

— Сам ты болтун! Шли бы вы домой по-хорошему.

Селян встал с бревна.

— Пожалуй, пора.

Михей тоже поднялся. Он поглядел на Селяна, затем на Харвига:

— Зря вы так.

Харвиг ничего не ответил. Проводил взглядом братьев, пока те не затерялись меж голых осин. Потом вернулся в свой угол на мельнице.

До чего глупо всё вышло. Прогнал гостей! Да и Селян хорош... Отбилась его ватага от рук, пока он торчал на мельнице.

Но ничего, придёт время, и они Харвига вспомнят... Кто пойдёт на мост биться? Не Селян же.

Отрок тяжко вздохнул. Слова брата не выходили из головы. Прав он. Ничего о своей прошлой жизни до появления в Роси Харвиг не помнит.

Он вытащил из кармана и сунул в рот леденец. В темноте попался мятный, зелёный. Харвиг больше любил брусничные. Когда с этим было покончено, в ход пошли и они.

Потом он положил Бабашку под голову, да так и заснул.

А среди ночи проснулся. У него на груди сидел домовой. Снаружи доносилось надрывное карканье.

— Гудей, ты чего?

— Худо-о-о...

Чур прямо на глазах стал прозрачным, словно осколок льда, а затем и вовсе исчез.

Харвиг в волнении подскочил к оконцу. Под ярким светом луны на лужайке белела Пенка. Отрока захлестнула радость! Путаясь в мыслях, он кубарем слетел вниз.

Снаружи ему едва не снёс голову ворон. Он с карканьем пронёсся над Харвигом, зацепив крылом и, сверкая оком, уселся на крыше мельницы.

— Тьфу на тебя! — крикнул мальчик.

Пенка проворно развернулась и замерла. Она глядела на Харвига. Отроку от этого взгляда стало не по себе. Поневоле он вспомнил Буяна. Казалось, глазами козы на него смотрит другой человек.

Позади вновь раздался зловещий крик ворона.

— Ты чего, Пенка?

Коза вдруг склонила голову и с неожиданной резвостью бросилась на него! Харвиг не стал искушать судьбу и дал дёру.

Они домчали до Стыри и оттуда, по кругу, обратно к мельнице. Харвиг, как ошпаренный, влетел внутрь, успев захлопнуть за собой дверь. Тут же на неё обрушился страшный удар! Мальчик навалился на дверь спиной, раз за разом содрогаясь вместе с ней под наскоками обезумевшего животного.

Последний удар вышел особенно сильным, и Харвиг отлетел вглубь подклети. Он метнулся назад и увидел, что коза пробила рогами доски. Какое-то время Пенка яростно вырывалась, потом разом стихла.

Харвига била крупная дрожь. Он с трудом отодвинул дверь.

Коза висела на рогах и часто дышала. Очи её стали прежними.

— Хорошенькие дела... — вымолвил Харвиг. — И что дальше? Утопших мельников на помол ждать?

В ответ послышалось хлопанье крыльев. Ворон облетел мельницу и исчез в ночном небе.