L+L (гет)

Доркас Феркл говорила и говорила, а Причард её слушал — и мрачнел. Если бы она всё это точно так же выложила Визенгамоту! Вряд ли те оставят детей в таком доме. А с другой стороны — куда их всех девать? Восемь человек детей — и это не считая тех, кто сейчас в школе — куда их? Может быть, конечно, кто-то из тех Ферклов, кто ушёл из этого жутковатого местечка, согласится взять к себе кого-то… с другой стороны, если бы хотели — уже взяли. И потом, ещё неясно, что у них там в головах — может, что-то и похуже.

И что делать?

Мерлин, но какая дичь. И жуть. Причард видел всякое, но то, как эта маленькая сухонькая женщина обыденно рассказывала о том, как детей с пяти-шести лет начинали обучать выживать в лесу… как оставляли их одних на ночь в том кусочке леса, что Причард назвал «тренажёром»… Как превращали в ёжиков на время — сперва ненадолго, на несколько минут, а потом всё увеличивали его, доходя до двух и трёх часов… Как их били — за какие-то провинности руками, за другие — полотенцем или палкой… Как отправляли спать голодными, и как запирали их в сарае с курами на всю ночь… И как старшие наказывали младших братьев и сестёр… «чтобы уважали возраст!»

Причард слушал — и не понимал, как из этого кошмара вышла Лорелей, вот такая, какой он её узнал. Да и мальчик этот, Ламорак, тоже был вполне нормальным… они исключения? Тогда почему они ими стали? А те дети, которых он допрашивал — они были мерзкими, конечно, но вовсе не чудовищами, которые должны бы были получиться вот в таких условиях. Может быть, она преувеличивает? Или всё это происходило не так часто? С другой стороны, Лорелей же не просто так крайне неохотно говорила о своём детстве, и не просто так даже в этот дом идти не захотела.

— Почему вы не ушли? — всё-таки не выдержал он в какой-то момент. — Ну не девятнадцатый же век. И потом, у вас же есть родные — неужели бы они вас выгнали?

— Они были против, — ответила она. — Против брака этого… отец говорил мне, что не надо связываться с Ферклами. Говорил… — повторила она задумчиво и грустно.

— Ну тем более, — нет, Причард этого не понимал. — Вы могли вернуться и сказать, что он был прав. И всё закончилось бы!

— Я… Мне… Вы не понимаете, — она покачала головой. — Мне было так стыдно… Как бы я тогда… я не могла, нет. Я боялась… Тристан никогда меня не отпустил бы… ни Тристан, ни свёкры… вы не понимаете, — она снова покачала головой. — Не понимаете… они не оставили бы меня в покое. И моих родных…

— Вы магглорождённая? — уточнил Причард.

— Я шотландка, — не слишком-то понятно ответила Доркас. — Я не могла… просто не могла. Не могла, — повторила она и помотала головой.

Не могла она. А сына, значит, превратить в ежа она могла. Ну, позволить превратить — сути дела это не меняет.

И всё равно ему было её жаль. Жалость эта перемешивалась в нём с брезгливостью и неприязнью, но сейчас она, всё-таки, была определяющей.

— Расскажите о своей невестке и о девере, — попросил он. — В каких вы отношениях?

— Они злые, — тут же ответила она. — Они ничего не скажут вам… но они очень злые. Они думают, что все вокруг их ненавидят… и вообще-то это правда, — она вдруг тихонько хихикнула. — Только этого никто не говорит, конечно. Знаете, когда дети балуются, они превращают их руки в деревяшки… или ноги… если долго так держать, они так потом болят… У нас дома так тихо, — она горестно вздохнула. — Очень тихо… Пейдж не любит шума. Дети быстро учатся вести себя неслышно… я тоже научилась, — призналась она. — Пейдж сильная…

— Она знала про то, что сделали с Придери? — спросил Причард.

— Все знали, — ответила Доркас. — Она считала, что мы слишком долго ждём… незачем кормить того, от кого, как она говорила, толку всё равно не будет… она очень жадная, — она поёжилась. — Хуже всех… она тогда меня во что-то превратила — я так до сих пор не знаю, во что… что-то деревянное… у меня потом так болело всё…

— Когда вы отдали свои украшения племяннику?

— Да, тогда, — Доркас чуть кивнула. — Но я не жалею, нет… я бы снова так и сделала. Она меня с тех пор так и ненавидит…

— Она выражает это как-то?

— Выражает, — повторила Доркас — и тихонько рассмеялась. — Выражает, да… она щиплется, — она подняла рукав и показала Причарду уже пожелтевший синяк. — Когда вспоминает… она всегда так злится! Когда мы все поняли, что Ларк сквиб, она как с ума сошла, — она стиснула руки. — Запретила мне даже подходить к нему… говорила, что если увидит — превратит меня в полено и сожжёт. Она врёт, конечно, — Доркас нервно улыбнулась, — Тристан бы не позволил ей сжечь…

— А превратить — позволил бы? — Причард всё-таки не выдержал.

Когда-то давно, когда он только начинал и был младшим аврором, и вёл свои первые дела, он неимоверно поражался, когда встречал взрослых людей, на полном серьёзе полагавших, что кто-то может их куда-то не пустить или чего-то не позволить. И не аврор, не закон, а муж, к примеру, или же родители, или ещё кто-то. Постепенно он, конечно, к этому привык, и всё же каждый раз что-то внутри него продолжало изумляться. Вот как, например, сейчас.

— Да, конечно, — она, кажется, даже удивилась. — Он всегда считал меня слишком мягкотелой… говорил, я слишком хорошо жила всегда и не знаю настоящей жизни…

— А он, значит, знает, — позволил себя ухмыльнуться Причард.

— Они все знают, — она тоже улыбнулась. — Они говорят так… нас же всех посадят, да? — спросила она с пугающей надеждой. — Всех нас?

— Вас с супругом и его отца посадят, полагаю, — ответил Причард, и она, даже побледнев от расстройства и разочарования, воскликнула:

— Только их?! А как же Пейдж? А Персиваль? А Анстис? Они ведь все об этом знали, все! И все его готовили!

— Знать — не преступление, — мрачновато возразил Причард. — И подобных прецедентов создавать нельзя. Вы же не хотите, чтоб мы наказали их за то, что они не донесли на своих родных? Собственно, и вас-то сажать особо не за что, — добавил он. — Но вы мать, и вы должны были заботиться о сыне — может быть, вам вменят в вину это. Хотя…

— Но мы все виновны! — проговорила она страстно и просяще. — Мы же все с ним это сделали!

— Вы все знали, — возразил Причард. — Делали-то двое. Остальные просто знали — кто с них спросит? Тем более, с родни.

— Но ведь это же не важно, кто именно это сделал! — из глаз Доркас вновь потекли слёзы. — Они все могли так сделать, все! Если бы у Пейдж родился сквиб, она сделала бы это! Но он родился у меня, и это сделал Тристан… вы не понимаете?

— Понимаю, — кивнул Причард. — Однако важно то, что было сделано, а не то, что было бы. Здесь виновных двое — или трое, может быть. Если вас считать.

Он ей говорил всё это, а сам думал, почему не скажет всё как есть. Что, насколько он знает главного аврора — а он знает его очень хорошо — Ферклов ждут большие неприятности. Всех взрослых Ферклов — вне зависимости от их причастности к этой дикой истории. А уж в связи с ней тем более — и Поттер наверняка постарается эту связь найти везде, где только сможет. Однако почему-то сообщать от этом Доркас Феркл ему не хотелось. Она была жалкой и несчастной, и в другое время и в иных обстоятельствах он бы пожалел её: Причард не однажды видел женщин, сломанных мужьями и свекровями, и обычно очень им сочувствовал — но не в этот раз. Отдать собственного сына? И позволить превратить его в ежа просто потому, что ты боишься? Да, конечно, она мучилась — всю жизнь мучилась, похоже, но мальчишке-то что с этого? В некотором смысле с неё даже больше спрос, чем с тех, кто это сделал непосредственно: они, по крайней мере, считали себя правыми и вправе, и в мыслях не держали, что творят что-то дурное.

Но она-то это знала! Она-то не хотела мальчику подобной доли! Не хотела — но позволила! И жалеть её? Да взяла бы — и ушла! Это был… так… как она там говорила? Что забеременела ещё в школе, и что её сыну Утеру было почти три, когда всё это случилось… значит, это был восемьдесят первый год. Время Крауча! Да приди она тогда с мальчишкой в аврорат, Крауч стёр бы в порошок её супруга, свёкров и всех, кто хотя бы заикнулся о том, что так со сквибами и надо! Война тогда уже закончилась, конечно, но аресты ещё шли, и никто не стал бы толком разбираться. Их бы попросту сгноили в Азкабане — ну, или, по крайней мере, посадили бы надолго, и у этой Доркас было бы довольно времени, чтобы как-нибудь устроиться. И мальчика устроить. Да хоть к магглам! Но она сидела и тряслась, и предпочла замкнуться и страдать. И рожать других детей — кстати, тогда ещё ни в чём не виноватых — и позволять растить из них таких же в точности чудовищ.

И её за это пожалеть? Нет уж, пусть помучается хотя бы до суда.

— Но это неправильно, — прошептала Доркас. — Это же неправильно! Они же… они все превращали детей! Всех! Ненадолго, да, но они же их учили! И Ларка превратили бы, если бы он не убежал!

— Почему же вы ему не помогли? — спросил Причард. — Помогли же вы племяннику. Почему же ему — нет?

— Я не знала, как, — прошептала Доркас, закрывая глаза. — Я не знала…

— Вы не знали, как дойти до аврората? — жёстко поинтересовался Причард. — Как до Лондона добраться? Или как сову отправить? В чём именно была проблема?

— Мне бы не поверили! Никто! Никто, — она открыла глаза и посмотрела на Причарда умоляюще.

— Так не надо верить, — возразил он. — Кто мешал нам рассказать всё — и предложить дождаться превращения? Взяли бы с поличным.

Он почти надеялся, что она сейчас ему ответит, что хотела так и сделать — а Веритасерум не позволит ей солгать. Но она просто замотала головой и, прижав к лицу ладони, разрыдалась, лепеча что-то про страх и недоверие.

Причарду ужасно хотелось сказать ей что-нибудь ещё недоброе, но она была нужна ему сейчас в качестве свидетеля в суде. Да, конечно, показания он взял, и в крайнем случае бы их хватило, однако выступление вживую, это он отлично знал, впечатление оставляет куда сильнее. Так что он проговорил довольно мягко:

— Впрочем, с Ламораком всё решилось. К счастью. Думаю, допрос закончен, и пока вы можете идти — я полагаю, до суда нет нужды вас здесь держать.

— Нет! — воскликнула она, и вдруг схватила его за руку. — Нет, пожалуйста, не отправляйте меня домой! Пожалуйста, можно я у вас останусь?

— Где у нас? — с некоторой насмешкой спросил Причард. Впрочем, удивился он несильно: слышать подобные просьбы ему уже доводилось. И нельзя сказать, что очень редко. — Здесь, в камере?

— Где угодно! — горячо проговорила она. — Там, где меня никто не увидит… никто из них. Вы можете так сделать?

— Вы дадите показания в суде? — спросил он в ответ. — Сами, без веритасерума?

— Но я не увижу их? — уточнила она.

— До суда? Нет, не увидите — если согласитесь дать показания, — да, конечно, это был шантаж, примитивный и довольно грубый. Однако с людьми вроде Доркас он срабатывал.

— А потом? — спросила она взволнованно. — На самом суде? Не увижу?

— На суде? — переспросил он и вроде как задумался, хотя и эта просьба уникальной вовсе не была. — Пожалуй, я смогу это устроить, — протянул он после некоторой паузы и повторил: — Тогда вы дадите показания?

— Да, — она кивнула. — Да, я дам… а потом я ведь попаду в другую камеру? В Азкабане? Я же ведь не окажусь с кем-то из них? — спросила она встревоженно.

— Нет, — пообещал он ей уверенно. — Не окажетесь. Я даю вам слово.

— Я всё расскажу, — она кивнула, и впервые её голос зазвучал уверенно. — Я всё расскажу, — повторила Доркас. — Всё. Пусть все знают.