L+L (гет)

А потом в жизни Вейси появились Хиггсы.

Строго говоря, появились они намного раньше — в первое же Рождество после бракосочетания. Тогда Альберт Хиггс прислал поздравительную открытку и традиционные рождественские сласти, и Вейси ответили ему тем же. Поздравление повторилось и на Новый год, и на день рождения Леопольда — они отвечали тем же, поздравляя каждого из Хиггсов немного обезличенно, но вполне достойно. На день рождения Альнаир Хиггсы неожиданно прислали вместе с традиционным комплектом младенческой одежды и зачарованных пелёнок старинную серебряную погремушку, увидев которую, Леопольд первым делом решил отослать её обратно: эту вещь он знал, и она была семейной — да, всего лишь одной из, не уникальной, и всё же он не был готов принимать подобные подарки. Оставить игрушку убедила Леопольда мать, напомнив ему, как обычно трактуется отсылка подарков.

— Им не стоит делать вид, что всё по-прежнему, — раздражённо сказал ей тогда Леопольд. — Я не стану отсылать сейчас это обратно, но пообещай мне, что ты это объяснишь им.

Мерибет кивнула, и на время они вновь вернулись к милым сладким поздравлениям — сладким во всех смыслах. Это продолжалось пару лет — а потом однажды в середине июля Вейси получили приглашение на юбилей Альберта Хиггса, которому второго августа две тысячи двадцать третьего года исполнялось ровно семьдесят. Празднование же назначили на пятое число, субботу.

Как говорится, самый расцвет для волшебника.

Пойти было немыслимо, но как отказаться вежливо, Леопольд не знал. Мать на все его сентенции пожимала плечами и наотрез отказывалась выступать посредником.

— Когда они прислали погремушку, вам было ни до чего, и я помогла, — сказала Мерибет. — Сейчас у вас всё хорошо, и я не вижу ни одной причины, по которой я должна выступать посредником между двумя взрослыми и адекватными людьми. Хочешь что-то сказать Берти — сделай это сам.

— Ты же понимаешь, что мы не можем туда пойти! — воскликнул Леопольд. — Мама, это невозможно!

— Не ходите, — кивнула она невозмутимо.

Но извиняться за них перед братом отказалась, поставив этим сына практически в безвыходное положение.

Просто взять и не прийти было невозможно. Но прийти Вейси тоже не могли — да ещё с ребёнком, а ведь Альнаир тоже была упомянута в приглашении. Отдельно.

— Ты бы мог сходить один, — предложила Лорелей.

— И что я скажу? — Леопольд раздражённо мерил гостиную шагами. — Как я это объясню?

Ни ему, ни ей даже в голову не пришло соврать, что кто-то заболел — слишком их обоих страшила одна мысль об этом.

— Я не знаю, — призналась Лорелей.

— Я даже не могу сослаться на работу, — вздохнул он. — Во-первых, лето, во-вторых, субботний вечер. Праздник исключительно семейный — никого, кроме близкой родни, не будет. И не скажешь, что я не считаю правильным встречаться с кем-то…

— Вряд ли Альнаир поймёт, если там произойдёт что-то… такое, — осторожно проговорила Лорелей.

— При чём здесь она? — резко спросил он, останавливаясь и разворачиваясь к ней. — Речь не об Альнаир. Речь о тебе.

— Я переживу, — она улыбнулась. — В прошлый раз… глупо, но я тогда не ожидала. И потом, ты тогда ещё болел, и я…

— Никто. Никогда. Не посмеет. Ничего. Тебе. Сказать, — отчеканил он, разом потемнев лицом.

— Совсем никто? — она округлила глаза, и Леопольд, сперва фыркнув почти против воли, рассмеялся. — Лео, если что-нибудь пойдёт не так, мы просто уйдём. И потом, там будет мама — я не думаю, что кто-то что-то сделает при ней.

— В прошлый раз она тоже там была, — хмурясь, возразил Леопольд. — Ты хочешь пойти туда? Зачем? — напряжённо спросил он.

— Не хочу, — призналась Лорелей. — Я просто не знаю, как нам отказаться. И готова потерпеть.

— Я придумаю, как это сделать, — твёрдо пообещал он.

Однако сдержать это обещание у него не получилось. Предлога так и не нашлось, и в конце концов, Леопольд, скрепя сердце, всё-таки решил пойти. Всей семьёй.

— Ненадолго, — говорил он, убеждая то ли Лорелей, то ли самого себя. — Мы уйдём сразу после основного блюда. Скажем всем, что Альнаир ещё мала и ей пора спать. Нас поймут.

— Мы уйдём, как только ты захочешь, — мягко пообещала Лорелей. — Не переживай так сильно. Это просто обед, Лео.

— Ну да, — он нервно хрустнул пальцами.

Леопольд так нервничал по поводу грядущего обеда и так тщательно к нему готовился, подбирая наряды вместе с Лорелей, что совершенно позабыл про подарок. И не вспомнил бы о нём, если бы не Лорелей, спросившая его за несколько дней до торжества:

— Нужно ведь, наверно, что-то подарить?

— Ох. Мерлин! — ахнул Леопольд.

И это тоже оказалось сложно. Всё, что приходило ему в голову, либо было слишком дорого (это прежде, на зарплату старшего аврора, живя один, он мог себе позволять подобные подарки), либо слишком просто. Если бы ещё он знал, чего сам хочет! На такие юбилеи дарят что-то статусное или символическое — тем более тому, кто может сам себе купить всё, что захочет. Ну, почти всё. А чего не может он, о том даже думать смысла нет, по крайней мере, Леопольду. Так что же это может быть такое? Лучше всего книга, разумеется — подарок и приличный, и солидный, и не слишком личный. Но какая?

В конце концов он отыскал в одном из магазинов отлично сохранившийся экземпляр одного из любимых дядюшкиных авторов — и, уже купив его и попросив завернуть в нарядную и строгую коричневую с золотом бумагу, понял вдруг, что, на самом деле, отчаянно скучает. И по дяде, и по Теренсу, и по всему семейству Хиггсов. Они ведь были и его семьёй, дядя долгое время фактически был для Леопольда вторым отцом, и он, оказывается, очень привык к такому положению вещей. А потом, по сути, разом потерял отцов — обоих. Но, если на родного он мог хотя бы злиться, то дядя ничего дурного ни самому Леопольду, ни его жене не делал и не говорил. Да и не скажет, вероятно — тем более, раз уж позвал в гости. Зачем, знать бы…

Однако прежней теплоты и близости между ними больше никогда уже не будет. И это было… больно, да. Больнее, как ни странно, чем с родным отцом.

Впрочем, с ним они как раз близки и не были. Никогда — даже в детстве. А вот с дядей были…

Книгу Леопольд, не разворачивая, бросил в ящик своего стола, а в подарок купил… сову. Символы так символы.

— Сова? — Лорелей ошеломлённо разглядывала крупную красивую птицу, щурившую свои круглые глаза. — А почему сова?

Вейси улыбнулся. Она ни разу не сфальшивила даже в удивлении! Ни разу.

— Сова — это связь, — объяснил он. — Старых связей больше нет. И я не хочу делать вид, что всё по-прежнему. Честно говоря, не думаю, что это приглашение — его идея, — признался он. — Полагаю, это мама. Он не отказал бы ей. Но я в эти игры больше не играю.

— Думаешь, он догадается? — спросила Лорелей. Она так глядела на сову, что Леопольд ответил:

— Догадается, конечно, — а потом спросил: — Она нравится тебе? Сова?

— Да. Очень, — Лорелей кивнула и осторожно погладила её по мощной пушистой лапе.

— В принципе, — он подошёл и обнял Лорелей за плечи, — её можно оставить. А дяде я куплю другую. Хочешь?

— Хочу, — тихонько прошептала Лорелей. — Но она нам не нужна, — она покачала головой. — И Барни…

— Совы превосходно уживаются с котами, — возразил он весело. — А зачем… Мне порой нужна сова. И Нари подрастает. Скоро она научится читать, а после и писать, тогда сова и вправду пригодится. Оставляем?

Лорелей чуть покраснела и кивнула, засмущавшись — а Леопольд отправился в магазин за второй совой.

Вот так в шесть часов пополудни пятого августа, в субботу, Вейси вышли из камина в доме Альберта Хиггса. Леопольд, зная, что его родители и, соответственно, сестра с супругом, обычно выдерживают приличные четверть часа опоздания, понадеялся, что, придя точно в указанное время, им с Лорелей удастся прийти первыми — но ошибся: из гостиной уже доносились голоса, и его сердце сжалось в предчувствии… он сам не знал, чего, какой-то неприятности. Вейси оставили подарок — клетку с совой — на специальном столике, уже почти заполненном нарядными коробками, и эльф провёл их в торжественно украшенную гостиную,

Альберт Хиггс вышел им навстречу со своей хорошо знакомой Леопольду широкой обаятельной улыбкой — и вот тут случилось то, чего когда-то Вейси так боялся, но почему-то никак не ожидал, что это может произойти именно так. В глазах Альберта при виде Лорелей мелькнуло слишком уж заметное и понятное Леопольду изумление. Лорелей, едва увидев Альберта, едва слышно… нет, не ахнула, но судорожно вдохнула — и, остановившись, словно бы споткнувшись, замерла. И это ВСЕ заметили.

В комнате повисла тишина. В глаза Леопольду бросились торжествующе-возбуждённая улыбка Шерил и откровенное смятение на лице матери — а затем Альберт сделал ещё несколько шагов вперёд и, улыбаясь, слегка поклонился Лорелей.

— Счастлив познакомиться, мадам, — проговорил он, прижимая руку к груди.

— Я тоже, — довольно твёрдо проговорила Лорелей.

— И тебя я видеть рад, — продолжал Альберт, протягивая руку Леопольду.

— Вы знакомы, — очень тихо и отчаянно проговорил тот, пристально глядя Альберту в глаза и не шевелясь.

— Идём, поговорим, — тоже негромко предложил Альберт и без малейшего смущения похлопал его по плечу ладонью, а затем перевёл взгляд на Альнаир, смущённо жавшуюся к ногам матери. — Здравствуй, — сказал он, приседая на корточки и очень дружелюбно улыбаясь девочке. — Я твой дядя Берти. А ты — Альнаир. Всё верно? Я надеюсь, мы подружимся, — сказал он, протягивая ей руку. Альнаир заулыбалась и, слегка робея, всё же протянула в ответ свою, и Альберт аккуратно пожал маленькие пальчики. — Пойдёмте, я вам покажу наш дом, — предложил он.

Едва они покинули гостиную, Леопольд резко остановился и повторил, загородив собой жену:

— Вы знакомы. Верно?

— Верно, — кивнул Альберт. — Рано или поздно это ведь должно было случиться, не так ли? — спокойно спросил он, не делая никаких попыток подойти поближе. — Ты же это знал?

— Мы уходим, — сказал Леопольд. — Полагаю, все поймут причину.