L+L (гет)

К финалу конкурса очки распределялись следующим образом: в первую шестёрку школ вошли лидирующая пока Махотокоро с сорока тремя очками из сорока восьми возможных, Дурмстранг и Ильвермони имели по сорока одному очку, Шармбатон и Хогвартс — по тридцать девять и, наконец, тридцать восемь очков было у Кастелобрушу. Остальные были ещё дальше от победы, и шансов у них почти что не было — впрочем, при определённых обстоятельствах они ещё могли войти в тройку победителей.

День был тёплым, почти жарким, и солнечным — стоял июнь, и погода была уже совершенно летней. На трибунах было, как говорится, негде семечку упасть, и организаторам турнира пришлось не только их достроить, но и увеличить площадь самого поля — и, конечно, тут не обошлось без сложной магии. Трибуны были по горизонтали разделены на две части, нижняя из которых, в свою очередь, состояла из двенадцати — по числу играющих команд — секторов, каждый из которых был отдан приехавшим поддержать своих сограждан и соучеников болельщикам.

— Я не представляю, КАК они сейчас волнуются, — сказала Альнаир, пришедшая, на сей раз, уже после родителей. — Бедный Рик… ему же сдавать экзамены через неделю.

— Через две, — поправил её Леопольд. — Их в этом году немного сдвинули.

— Ну, через две — всё равно же тяжело, — Альнаир поёрзала на месте и спросила: — А вдруг он не сдаст?

— Сдаст что-нибудь, — спокойно отозвался Леопольд. — Ну провалит чары — так он в любом случае не сдаст их на нужный балл, чтоб продолжить обучение по ним. Какая разница тогда, что там в итоге будет? Арифмантику он сдаст, маггловедение — тоже… зелья сдаст и Гербологию с Уходом — вот уже и пять предметов. Хватит выше головы. Да, история ещё — шесть. Вполне достаточно. Ему ж не на аврора поступать.

— Пап, скажи, а ты жалеешь? — вдруг спросила Альнаир.

— О чём? — вскинул брови тот.

— О том, что Рик не будет аврором. Ну, и я тоже не буду, — Альнаир выглядела очень серьёзной.

— Да Мерлин с тобой, — Леопольд махнул рукой. — Вот чего я не хотел бы — так это, чтобы вы с ним в это вляпались. Это даже не работа, а образ жизни… нет, вам бы я такого не хотел.

В этот момент прозвучал сигнал к началу заключительного этапа турнира, и трибуны буквально взорвались свистом, аплодисментами и радостными воплями.

Игра началась.

Этот тур, в отличие от прежних, состоял из двух частей: командной и индивидуальной. Участник второй части определялся в течение первой: им становился не тот игрок, которого выдвигала сама команда, а тот, кто давал больше правильных ответов — спорное правило, каждый раз вызывающее ожесточённейшие споры, однако неизменное с самого первого турнира. Все апелляции к тому, что ведь количество игроков правилами строго не определяется, и более многочисленные команды могут оказаться в более привилегированном положении, отметались аргументами о том, что ход игры заранее известен, и никто ведь не мешает всем собирать команды по десять человек. Для того же, чтоб не дать возможности команде кому-то подыграть, задания раздавались индивидуально, и ответы на них участники писали на тех же пергаментах, а затем сдавали их жюри. Времени на это уходило мало: первый тур занимал всего лишь полчаса, за которые участники должны были ответить на шесть вопросов. За задание команда получала среднее арифметическое — причём без округления. И в истории турнира были случаи, когда разница в очках составляла меньше пары десятых балла.

Наконец, ответы были даны, посчитаны, и жюри начало объявлять имена участников последнего, индивидуального состязания — и полученные командами очки. Команда Махотокоро, состоящая из восьми участников, получила ровно пять очков. В команде Дурмстранга так же, как в команде Ильвермони, было по девять игроков, и первые, в итоге, получили четыре с половиной очка, а вторые — на две десятых меньше. Команда Шармбатона, количество игроков в которой совпадало с хогвартсовской, получила четыре целых пятьдесят семь сотых очков, а сам Хогвартс — четыре целых семьдесят одну сотую. Кастелобрушу со своей максимально большой командой получили всего четыре целых семь десятых балла — и к ним неожиданно почти вплотную приблизился Салем, набравший ровно пять очков.

Во всех командах, кроме Махотокоро, оказалось по одному победителю — и теперь судьба если не первого места, на которое уверенно претендовали японцы, то второго и третьего, зависела исключительно от них.

Судьи, наконец, начали зачитывать список — перед этим между двумя победителями Махотокоро провели блиц-турнир, и даже Ламорак, хоть они и были соперниками, от души пожалел проигравшего юношу: до того тот побледнел и настолько понуро сел на своё место за столом. И когда прозвучало имя победителя команды Хогвартс, Ламорак сначала просто не поверил. Так быть не могло. Нет, невозможно! Он же самый младший и…

— Иди, — подтолкнула его Мэв.

— Я не… — прошептал Ламорак. — Я не думал, что…

— Иди, — повторила она. — Как сыграешь — так сыграешь. Всё равно у нас шансов мало, — она улыбнулась ему и, подмигнув, протянула руку. Остальные повторили её жест — и Ламорак, почти не чуя под собою ног, пошёл туда, где уже стояли пятеро его соперников.

Ему было… нет, не страшно. По очкам Хогвартс занимал сейчас всего лишь четвёртое место, и тройка лидеров давно уже определилась — так что, даже если он сейчас и проиграет, он не разобьёт командные надежды на победу. Но… Он невероятно хотел выиграть и получить пускай не первое — хотя бы третье место. Да, его, наверно, не осудят… Но…

Взглядом Ламорак отыскал семью Вейси среди зрителей и сжал мокрые ладони. Тётя с дядей и сестра так на него смотрели! Они верили в него — а он… нет — он должен. Должен! Двенадцать вопросов по пол-очка за каждый — это не так много. В зависимости от того, конечно, что там за вопросы… и если он сумеет ответить на всю дюжину и ни разу не совершит ошибку, он получит приз — ещё шесть очков. И тогда они вообще окажутся на первом месте! Да, такое за всё время до сих пор случалось только трижды — но он должен! Ему очень нужно. Другого шанса сделать что-нибудь такое у него, скорей всего, не будет.

Первая задача показалась Ламораку совсем лёгкой. Впрочем, не только ему — ответ на неё дали все, и ответ этот был правильный. Дальше стало чуть сложнее — а потом, после пятого вопроса, Ламорак вдруг обнаружил, что их в игре осталось только семеро. Следующий вопрос отсеял ещё одного игрока, седьмой — ещё двоих… На восьмом тоже ушли двое — и теперь остались только Ламорак с японцем.

Теперь вроде бы должно было стать полегче: четыре последние вопроса не требовали своего ответа: нужно было выбрать верный из предложенных. Но само задание… Ламорак сразу же отмёл большую часть предложенных к ответу вариантов — и застрял на трёх. Затем сократил до двух… где-то здесь должен быть подвох, он точно это чувствовал! Он искал его, искал — и никак не мог найти.

И когда настало время отвечать, Ламорак ответил то, что думал — понимая, что неправ, конечно:

— Здесь два правильных ответа. С и I.

Его соперник выбрал только один — I, и Ламорак, услышав это, закусил губу. Он всё-таки ошибся…

— Правильный ответ, — раздался бесстрастный голос старшего судьи, — С и I. Школа Хогвартс получает половину очка — и выигрывает этот тур, — конец его слов потерялся в оглушительных аплодисментах, криках и вспышках фейерверков. Трибуна хогвартских болельщиков буквально сходила с ума — а Ламорак растерянно смотрел на них и всё пытался осознать, что сейчас случилось. А потом услышал: — Вы желаете продолжить, мистер Феркл? Осталось три вопроса.

— Я могу продолжить? — спросил Ламорак посреди внезапной тишины.

— Разумеется, — сказал судья. — Если вы ответите на все двенадцать вопросов, то получите призовые шесть очков. Но вы уже победитель, и можете уйти сейчас.

— Я продолжу, — твёрдо сказал он.

Почему-то у него никак не получалось сосчитать, сколько очков его нынешний выигрыш уже принёс команде и сколько ещё может принести, если он, допустим, не вытянет последний и остановится только на одиннадцати.

Ответов на десятый вопрос тоже было два — но на сей раз Ламорака это не смутило. На одиннадцатом он споткнулся и думал до последнего — и лишь когда прозвучал сигнал, ответил без особенной уверенности:

— Правильный ответ — А.

Вряд ли он был прав. Это было слишком просто: здесь должно быть два ответа! Или три, или четыре — но не один и уж тем более не первый и не самый очевидный! Это слишком просто, так не может быть! Не может…

— Это правильный ответ, — услышал Ламорак. Трибуны снова зашумели, а ему вдруг стало холодно. — Мистер Феркл, — вновь заговорил судья. — Вы можете закончить игру прямо сейчас и получить три призовых очка. Не могу не обратить ваше внимание на то, что, если вы неправильно ответите на последний вопрос, вы их потеряете.

— Я хочу продолжить, — тихо сказал Ламорак.

Вот сейчас, наверное, он принимал неверное решение. Он не был уверен, что этих призовых очков хватило бы для первого места — но их точно было вполне довольно для второго. Если он сейчас их проиграет, его все возненавидят…

Впрочем, было уже поздно: здесь не переспрашивали.

Судья взмахнул палочкой, и перед Ламораком возник очередной пергамент, текст с которого тут же появился и на установленных по периметру арены больших экранов — чтобы зрителям тоже было, чем заняться, и чтобы они могли оценить ответы игроков.

Ламорак смотрел на шесть возможных ответов — и понимал, что проиграл. Ни один не подходил — он понял это как-то сразу, ещё даже толком их не дочитав. Ни один… но ведь должно быть что-то. Его путают — конечно, путают, шесть очков никто так просто не даёт. Здесь наверняка должно быть что-то хитрое и одновременно простое — что-то, чего он не видит. Но он должен…

Он искал — так напряжённо, как ещё ни разу в жизни ничего не делал. Разве что примерно с тем же чувством он когда-то ждал ответа на своё письмо от тогда ещё незнакомой ему тёти. Но тогда он просто ждал — а сейчас он должен был найти. Сам. И немедленно.

Но ответ не находился.

Или, что вернее, он его не видел.

И когда вновь прозвучал голос судьи:

— Ваш ответ, мистер Феркл? — Ламорак ответил тихо и, наверно, обречённо:

— Здесь нет верного ответа, — и опустил глаза в землю. Да, он провалился… поспешил, решил, что знает всё на свете, что может рисковать не только собственной судьбой, но и командной — и проиграл.

— Это правильный ответ, — раздался невозмутимый голос судьи. — Команда Хогвартса получает последнюю половину очка и ещё шесть призовых — и, таким образом, выходит на первое место нашего турнира. Поздравляю вас, мистер Феркл — за всю историю турнира вы — четвёртый, кому удалось дать ответы на всю дюжину вопросов. На втором месте — команда школы Махотокоро: у них…

Дальнейшие слова судьи потонули во взметнувшемся на трибунах шуме. Там творилось что-то невероятное — а Ламорак растерянно стоял один посреди большого поля и пытался осознать то, что только что случилось.

Что он выиграл. Они все выиграли, они теперь на первом месте — и победу эту добыл он. И теперь, сегодня, прямо вот сейчас он сможет сделать то, о чём мечтал почти пять лет.

Ламорак не замечал, что плачет, и даже не сразу понял, что его уже окружили члены команды, и они треплют его за плечи и жмут руки и кричат что-то возбуждённо-радостное. Но зато он увидел, как со стороны трибун к нему кто-то бежит — и его, вернее, её, не останавливают. И когда через несколько секунд Альнаир кинулась ему на шею и, расцеловав его, сказала горячо:

— Я знала, знала, знала, что ты выиграешь! Вы все выиграете! — Ламорак, наконец, заулыбался и прошептал:

— Я был должен.

— Должен? Почему? — спросила она, снова обнимая его и маша рукой кому-то — кажется, родителям.

— Потому что… победителям ведь дают слово? — спросил он.

— Дают, наверное, — легко кивнула Альнаир. К ней, наконец, подошли служители из ДМП и попросили вернуться на место — и она, сказав им гордо: — Это мой брат! — пошла послушно назад, впрочем, то и дело оборачиваясь и маша рукой ему.

А Ламорак… ждал. Ждал награждения — и возможности сказать то, что так хотел сказать. Ждал, покуда появился пьедестал, покуда они все встали на него: их команда выше всех и в центре, команда Махотокоро, занявшая второе место — справа, и команда Дурмстранга — слева. Ждал, пока судья толкал не очень длинную, по счастью, но прочувствованную речь. Ждал, пока им всем вручили кубки…

Ламорак всё время ждал — и, наконец, дождался.

— Слово победителям! — провозгласил, наконец, судья.

— Можно, я скажу? — умоляюще попросил он Мэв. — Мне очень нужно!

— Да твоя победа же! — она засмеялась. — Говори, конечно.

— Мы хотим сказать спасибо тем, кто верил в нас, — начал Ламорак. — И, прежде всего, нашему профессору Скарлет Хейвуд, без которой мы бы даже не дошли до этого турнира, — он переждал шквал аплодисментов и радостных криков, подождал, пока профессор встанет и раскланяется, и продолжил: — И, конечно, нашему директору, Филиусу Флитвику, — аплодисменты повторились, и Ламорак, снова переждав их, продолжал, — и вообще всем организаторам турнира. А ещё, — добавил он, когда очередные аплодисменты и радостные восклицания затихли, — я хочу, уже лично от себя, сказать спасибо моим тёте и дяде, Лорелей и Леопольду Вейси, — продолжал он, снова начиная волноваться и стараясь, чтобы голос, если и дрожал, то не слишком сильно. — Если б не они, я бы уже пять лет как бегал бы по лесу ежом, в которого меня бы превратили мои родители, которые считали меня сквибом. — Над трибунами повисла звенящая, почти пугающая тишина, и Ламорак всем своим существом ощущал её — и недоверчивое внимание зрителей. — Тётя с дядей взяли меня тоже сквибом — вернее, они тоже так считали. И только потому я сейчас стою здесь, с вами… и поэтому, — он сглотнул и, найдя взглядом на трибунах британского министра магии, упёрся взглядом в его лицо, — я хочу попросить у нашего министерства разрешения сменить фамилию и имя с Ламорака Феркла на Рика Вейси. Именно сейчас! — подчеркнул он. — Чтобы имя победителя было бы записано, как Вейси — потому что эта моя победа принадлежит им. Я через два года всё равно так сделаю — но тогда запись будет уже не исправить. Пожалуйста, прошу вас, — повторил он — и добавил: — Если тётя с дядей захотят, конечно.

Министр медленно поднялся — Ламорак смотрел на него, не отрываясь, — и сказал:

— Ну что же… если мистер и миссис Вейси возражать не будут, я не вижу никаких препятствий для исполнения вашей просьбы.

— Мы будем только гордиться таким сыном, — ответил, тоже поднимаясь, Леопольд.

Лорелей же не сказала ничего — она просто плакала.